Ленин и пальто

          На дворе стоял декабрь 90-го года. Заснеженный Ленинград, казалось, снова в осаде. СССР и развитой социализм вступал в последний год и уносил с собой в небытие не только КПСС, вкупе с комсомолом и моральным кодексом строителей коммунизма, но и привычные удобства городской жизни столицы трех русских революций - уборку улиц, общественный транспорт, ночное освещение и скромный ассортимент магазинов, сохранив лишь чёрные змеи очередей у прилавков.
Я служил в Ленинграде и редкие свободные дни предпочитал проводить в экскурсиях по музеям города, нежели предаваться попойкам в ресторане гарнизонного Дома офицеров.
         Для коренного москвича зимний Питер казался местом неуютным и странным – бесконечные прижавшие друг к другу облезлые фасады старых домов, продуваемые всеми ветрами площади, прямые линии занесённых снегом улиц, бездушные страшные дворы-колодцы Блока, вместо уютных цветаевских двориков, подспудный дух блокады и всё это многократно усиливалось коллапсом страны и идеи. 
Однако оставались, оставались неугасимые очаги мировой культуры, куда тянуло и, где, страждущему советскому человеку, открывался иной невиданный и полузапретный мир – Эрмитаж, Русский музей, Исаакий, Казанский Собор, Петропавловка, Кунсткамера, но были и очажки пониже рангом, в числе коих оказался роскошный Мраморный дворец на Дворцовой набережной, в который меня завёл случай. 
         На тот момент дворец представлял собой удивительное явление. Когда то, давным-давно, аж во времена Матушки Екатерины его воздвиг на берегах Невы уроженец безмятежной и прекрасной Италии для того, чтобы здесь, под хмурым северным небом, государыня щедро одарила новым домом своего амурного кавалера графа Орлова.
          Дворец был по своему уникален – каждый из многочисленных залов украшала облицовка из исключительно одного вида мрамора – каррарского, греческого, уральского, карельского и даже  из драгоценного лазурита.
          Не мало времени прошло с той поры. Века сменялись веками, хозяева также меняли друг друга – граф Орлов, последний польский король Понятовский, великие князья Романовы и всё шло  своим чередом, пока в холодную октябрьскую ночь 1917 года не стрельнула «Аврора» и картавый лысый мужичок в картузе, приехавший из разлива, которого все звали Ильичом, не влез на броневик у Финляндского вокзала и, прямой ладошкой вытянутой руки, не двинул пьяную ораву солдат и матросов на штурм винных погребов Зимнего дворца.
          И, как говорится, «габоче кгестянская геволюция, о котогой так долго говогили боишевики – совегшилась!!!».
          Прошлые хозяева свалили на лазурные берега и в дальние Палестины, а дворец достался власти трудящихся – то бишь власти рабочих и крестьян.
Стали тут рабочие да крестьяне размышлять для прикидывать, что мол с ним делать, как поступить? И надо же так удачно сложилось, что покуда думали, да кумекали - Ильич, слезший с броневика, и успевший, в кому времени, стать вождём мирового пролетариата и утопить в кровище одну шестую часть планеты, благополучно окочурился в собственном имении под Москвой.
          Друзья-партейцы его хоронить не стали, а препарировали, выпотрошили, забальзамировали неведомым способом, после чего поместили мумию вождя в гроб хрустальный и выставили на обозрение почтенной публики у стен кремлёвских.
          И потянулись к мощам нового пророка люди со всех городов и весей необъятной державы, а так как держава и впрямь была бескрайней, то не каждый поклонник или просто любопытствующий товарищ мог добраться до сердца страны и прикоснуться к великому.
И решили тогда большевики-коммунисты, что надо как-то закрепить новый культ в головах сограждан – а посему надо  музеи Ильича повсеместно устроить – набить их всякой всячиной, а если получиться, то и вещицами аутентичными и раритетными, порой  цены немалой, в общем, рухлядью, которой руки Ленина и иже с ним касались.
Петрограду (Ленинграду, Петербургу) в этом смысле повезло необычайно – Ленин здесь наследил изрядно и предметов перетрогал немерено. Вот тут–то Мраморный дворец и пригодился – залов и комнат в нём преогромное количество, как и ленинских артефактов по всему городу и решили товарищи – быть музею Ильича во дворце этом.
        Прошерстили северную Пальмиру, барахлища насобирали тьму-тьмущую, стали музей обустраивать.
Всё от прежних хозяев из дворца повынесли да потырили – мебель всякую куртуазную – буржуазную, портреты царей да князей, да любовниц с собачками в золочённых рамах, да вазоны с райскими кущами и розовыми целлюлитными Амурами, статуи голых мужиков с листьями на причинных местах, да безруких долгоносых тёток – всё на свалку истории или на барахолку!
        Прибрались, одним словом, и теперь уже в пустые залы притащили  шкафы, да тумбы, да этажерки всякие, а на них – зелёная лампа Ильича, стоптанные коричневые ботинки Ильича, солома из крыши шалаша Ильича в Разливе, кусок обоев из конспиративной квартиры на Петроградской стороне, где Ильич с товарищем Инессой Арманд хоронились от царской охранки и своей пучеглазой Надюхи, чемодан с двойным дном - в нём  парик, носки и газета «Искра» за 1909 год с водяными разводами, ржавая консервная банка из под французских сардин из которой Ильич в эмиграции эти сардины трескал (а потом видимо возил с собой для музея), накалывая их на вилку, которая, кстати, тоже здесь и затем вытирал рот бумажной салфеткой в масляных пятнах, также представленной в экспозиции, кружка, из которой Ильич кипяточек прихлёбывал в Смольном вместе с солдатами и так далее и так далее и так далее… 
         Посмотрели товарищи большевики вокруг и поняли, что это хорошо – музей готов, людей запускать можно, да вот только ещё броневичок, ну тот самый - с Финляндского надо во двор закатить, да ещё табличку снаружи прикрутить и часового поставить. Ну вот теперь точно – всё! Запускай публику! И запустили, да только стали примечать, что несознательные граждане, вместо того, чтобы концентрировать своё внимание на соломе да драгоценных штиблетах всё больше крутят головами по сторонам, бесстыдно обозревая мраморные интерьеры с колоннами, лепниной, фресками да хрустальными люстрами - а на ленинские экспонаты не глядят вовсе.
Извечный русский вопрос «Что делать?» на этот раз был разрешён быстро - к чертям собачьим сбили весь мрамор и лепнину со стен во всех залах, фрески закрасили масляной краской больничного цвета, не тронули только люстры, как никак свет музею нужен, и вот теперь, после ремонта и обновления снова запустили экскурсантов.
         - Ну-с, на что теперь смотреть будете товарищи? Теперь уж ясно - ботинки стали вне конкуренции и смотреть возможно только на них (или обои, или солому, или консерву и так далее и так далее и так далее…).
И опять года сменялись годами, и музей процветал пока незаметно не подобрался год 85-й с мужем Раисы Максимовны, перестройкой и новым мЫшлением.
        Партия разлагалась, славные страницы революционного прошлого всё быстрее стирались из людской памяти и всё меньше и меньше посетителей видели музейные стены. 
        К 1990 году музей стал пуст, уныл и жалок - финансирование из партийного и городского бюджета прекратилось, благоговение перед Ильичом перерастало в лютую народную ненависть, интерес к его ботинкам и т.д. вместе с туристами и вовсе пропал – как быть непонятно, впереди - неизвестность.
        Опять встал извечный вопрос «Что делать?». Решили музейщики совет держать, собрались совещаться в зале парткома музея. Вдруг - Батюшки святы! Открылись их замыленные очи, посмотрели они окрест себя и душа их возликовала!
Зал парткома был первозданен!!! То есть сохранился в девственном виде аж со времён Екатерины – с мраморными стенами, да лазуритовыми колоннами, да малахитовыми капителями, да фресками с толстозадыми олимпийцами!!!  Вот же оно – Эльдорадо!!! Аки манна небесная в пустыне перед евреями!!!
Оказалось, что в далёких двадцатых, когда партийцы крушили все залы Мраморного дворца, один всё же оставили – для парткома. Видать Ильич - Ильичом, а чувство прекрасного было не чуждо и твердокаменным коммунистам, но только для себя!
  В том же вечер перед входом музея уже на разных языках красовалась афиша
                «СЕНСАЦИЯ!!!
Впервые в Северной Столице!!! Открытие!!! Новая Янтарная Комната!!! 
Единственный нетронутый сохранившийся зал Мраморного дворца
эпохи Императрицы Екатерины Второй!!!
Спешите!!! Не упустите свой шанс почувствовать галантную эпоху!!!
Групповые экскурсии и индивидуальные посещения!!!
Приобретайте билеты в кассе музея или заказывайте по телефону!!!»

        И пошло – поехало! Толпы любопытствующих туристов ринулись в ленинский музей, проносясь галопом мимо недавних святынь, следуя прямиком в бывший зал парткома - чудом уцелевшее видение прекрасного прошлого.
В одной из таких туристических групп оказался я. Нашу группу вела за собой немолодая дама-экскурсовод, посвятившая, по-видимому, всю свою жизнь работе в музее Ленина. Она могла проводить здесь экскурсии с закрытыми глазами, знала все экспонаты наизусть и, казалось, по-прежнему оставалась горячей поклонницей старика Крупского.
         Несмотря на то, что группа двигалась довольно быстро дама успевала по ходу движения отпускать короткие, но ёмкие комментарии по поводу экспонатов, встречающихся нам по пути.
         - Вот, взгляните налево – говорила она – стол, за котором Владимир Ильич работал, на столе письма старым большевикам, их всех в 37-ом году Сталин  – голос её слегка дрогнул – всех, всех убил и даже Надежду Константиновну … - она грустно вздохнула и опустила глаза в пол. Возникла странная пауза, экскурсоводша обвела туристов печальным взглядом и, не найдя в их лицах никакого сочувствия ни убиенным товарищем Сталиным старым партийцам, ни даже пресловутой Надежде Константиновне, решительно двинулась дальше к парткому.
         В следующем зале у стеклянного шкафа, в котором на манекене висело чёрное зимнее пальто с каракулевым воротником, она мимоходом прокомментировала: 
         - А вот то самое пальто, в котором Владимир Ильич был одет во время покушения на него в Москве на заводе Михельсона (который впоследствии переименовали в ЗВИ - Завод имени Владимира Ильича), когда в него стреляла эсерка Фани Каплан. Половина пуль в её пистолете, как вы помните, была отравлена и вы можете видеть на пальто вышитые красными и белыми нитками кресты – это уже после покушения Надежда Константиновна Крупская сама, своей собственной заботливой рукой вышила. Красные кресты - там, где пальто пробили ядовитые пули, а белые там, где обычные.
         И тут меня словно молнией озарило - на мгновение я оказался в  светлом мае 1979 года в безоблачном детстве, когда четвёртый класс «В» шёл строем по Красной площади к алому терему  Центрального музея Ленина в белых рубашках или белых фартучках с октябрятскими звёздочками на груди, что бы стать пионерами. Меня тогда поставили как раз напротив стеклянного шкафа, где было пальто Ильича с красными с белыми крестиками. Потом, уже после торжества, мы, переполненные радостью, выслушали поучительную историю о покушении на Ленина, и про это пальто, и про пули, и про крестики. Впоследствии я даже почему-то полюбил это пальто и всякий раз, бывая на школьных экскурсиях в музее Ленина, подходил к нему, подолгу стоял, представляя, как всё было - как стреляла Каплан, как Ленин упал и как Надежда Константиновна после крестики вышивала.
        Меж тем музейщица собиралась проследовать дальше и я не сдержался:
        -Минуточку, позвольте вопрос?
        -Да, да, конечно, кто хочет спросить? - экскурстводша радостно захлопала глазами, было видно, что уже давно никаких вопросов про Ильича ей не задавали.
         Я вышел из группы туристов:
         - Скажите пожалуйста, как можно объяснить такой феномен – в Москве на Красной площади есть тоже музей Ленина, только центральный, в котором меня принимали в пионеры в 1979 году. Так вот, во время торжественной церемонии, когда мне подвязывали красный галстук, я стоял как раз напротив такого же стеклянного шкафа с точно таким же пальто с красно-белыми крестиками.
Получается, что Ильичу было холодно и он надел два пальто на встречу с рабочими завода имени самого себя и после покушения Надежда Константиновна, заботливой рукой, вышила крестики на обоих пальто сразу, либо на Ильича было не одно покушение, а несколько и всякий раз после нападения пальто с него снимали и несли Крупской, что бы она заботливой рукой крестики наметала, либо одно из двух пальто фальшивое?-
        Тётка посуровела и фыркнула:
        -Уж не знаю, что у вас там в Москва, но у нас точно всё подлинное и настоящее! - после чего продолжила путь к залу парткома.
                ***
        Спустя несколько лет история с ленинским пальто получила неожиданное продолжение.
        Как-то я рассказал её одному приятелю-сверстнику детство которого прошло в столице солнечного советского Узбекистана – «городе-герое» Ташкенте.
        Выслушав моё повествование, дружбан расхохотался:
        - Ты не поверишь, меня тоже принимали в пионеры в музее Ленина, правда в Ташкенте и там тоже было это пальто, и тоже настоящее!!!