Севера... Про Мишу Уса

 

     Не буду рассказывать вам, про жизнь на Западной Украине, сразу после войны. Все видели фильмы, читали книги. Кому-то рассказывали сами жители тех мест. У меня был знакомый, кто знал тогдашнюю жизнь не по книжкам. Сам был активным участником тех событий, той жизни…  Жил он в маленьком селе в Закарпатье. Западнее некуда… Было ему в ту пору чуть больше 15 лет. Мальчишка не по годам рослый, кормилец семьи. Остался с 12 лет за старшего мужчину. Отец был призван в армию в первые дни начала войны. В обоз, вывозить войсковые барахлянки. До военкомата их подводы не доехали. Погибли при авианалёте немцев. Осталась семья без отца. С очень больной матерью, Мишей и двумя младшими сестрёнками. Совсем ещё детьми.
 
        Хлебнул Михаил трудностей, вечного голода и тяжелой работы, по самое горло. Вроде война закончилась, самое время начинать жить, но в их глухих краях появились отряды националистов из ОУН-УПА. Из более оживлённых местностей, их постепенно вытесняли отряды НКВД. Но они не могли стоять гарнизонами в каждой деревне. Квартировали, только в районных центрах, где были комендатуры. В беззащитных деревнях и хуторах, хозяйничали оголодавшие, злые в ожидании своей смерти, Бандеровцы и Мельниковцы. Учиняли скорый суд и расправу над любыми местными жителями, кто имел смелость высказать словами или действиями непокорность. Не просто убивали, а убивали мученической смертью. Получая удовольствие от вида страдающего человека.
 
         Советская Власть всячески убеждала местных жителей самим организовывать оборону и защиту своих сёл. Связывать боем напавших, до приезда манёвренных групп регулярных войск НКВД. А кому воевать в сёлах, да хуторах? Мужиков практически нет. Даже 17летние, при освобождении от немцев тех местностей, были призваны в армию. Оставались только мальчишки. Их и организовывали в боевые отряды, выдавали оружие. В их обязанность входило дневное патрулирование самого села и дальней околицы. Ночью, посменно дежурили у въезда в село с дороги, что вела в районный центр. У бандеровцев имелся и свой транспорт для мобильного перемещения по дорогам.
 
         Так вот, в тот, будь он не ладен, проклятый день, в Районном центре проводили какое-то Партийное совещание. На нем присутствовали не только руководители расквартированного подразделения НКВД, но и Замполит с Командиром мотострелковой войсковой части, стоявшей гарнизоном на местной узловой железнодорожной станции. Боевая часть ожидала команду и возможности выдвинуться на вагонах, в район будущего дислоцирования, куда-то в Центральную Россию.

        После совещания, командование гарнизона, приезжих гостей хорошо угостило. Все участники совещания, вместе поужинали. Командир, решил здесь и заночевать, а скорей всего продолжить ужин, с местными офицерами из комендатуры. Замполит же решил вернуться в родную часть. Он, как видно, был человек не робкого десятка, прошёл всю войну. Но ставший беспечным, после окончания боевых действий. Ведь война закончилась, он на мирной территории. Как он, наверное, считал.

       После совещания и ужина, уже ночью, он и выехал на своём Виллисе. В сопровождении нескольких бойцов охраны, в сторону своей части. Основная дорога, через определённые расстояния, была перекрыта редкими блок постами, что давало уверенность в безопасности движения.
 
     Не доезжая до хутора, где жил Миша, водитель пожаловался, что закипает радиатор, а вода только в селе, в колодце. При полностью потушенных фарах, по инструкции  движения транспорта в местах боевых действий (это я со слов самого Миши, он текст обвинительного заключения знал наизусть…), машина свернула с основной дороги и поехала по проселочной, в сторону посёлка.

       Дежуривший, с двумя такими же мальчишками, Михаил, был старшим звена «Ястребков».  Так называли, официально, малолетних бойцов по охране порядка в селах. Услышав звук подъезжающей машины, он вышел на дорогу…

       На груди автомат ППШ, какой-то отцовский зипун, на голове овечья шапка. Ночью то, довольно холодно. Мальчишки, просили его не выходить на дорогу, а сразу начать стрелять. Как учил приезжавший в село комендант. Ночью, без согласованного заранее предупреждения из комендатуры, с дороги в село съезжать машинам было запрещено. Так ехать могли только бандеровцы.
 
           Но Миша не мог просто стрелять по машине. Кто в ней едет? Может быть солдаты Красной Армии. Нужно выяснить. Наивный пацан.
 
           Увидев, появившегося ниоткуда в ночи, мужика с автоматом и в лохматой шапке, солдаты, прошедшие войну, медлить не стали. Не тот случай, что - то выяснять. Открыли огонь на поражение. Солдаты, были грамотные в военной жизни. Кинули гранату. На беду мальчишек, у них, помимо карабинов и одного автомата, выданных официально, был нелегальный ручной немецкий пулемёт! Не сдали его при сборе оружия представителям НКВД. После немцев, оружия по хатам много всякого было. Что и явилось потом отягчающем обстоятельством.

          Мишу, ранили в плечо. Зипун был отцовский, не по размеру большой и широкий в плечах. Спас отец сыну жизнь. Упал Мишаня в ночь, в кювет у дороги. А его пацаны застрочили из пулемёта… Убили замполита, четырёх солдат охраны. На звуки взрыва гранаты, и стрельбы из пулемёта, срочно выдвинулась манёвренная группа из ближайшего блок поста. Тоже на машине. Они, вообще не особо разбирались, ведь не фронтовые части. а войска НКВД...  Сразу открыли огонь по предполагаемому месту засады на Замполита. Мальчишек поубивали. Тоже не сразу…

        А вот Мишу, не нашли ночью. Он старался лежать и не стонать. Да никто и не искал его особо. Темно... Война закончилась…

        Михаил, кое как, к обеду, сам пришел в село. Только там и узнал, кого они убили и что стало с его пацанами. Сёстры замотали рушником Михаилу плечо. Уж очень кровило ранение. Он запряг лошадь и поехал в райцентр, к знакомому коменданту. Он ведь сам их инструктировал, оружие по его команде выдавали. Списки «Ястребков» согласовывал.

      До райцентра конечно, он не доехал. На первом же блок посту, раненого мальчишку связали, положили в машину и отвезли под охраной в комендатуру. Миша, всю последующую жизнь, горевал только об одном – он не попрощался с сёстрами. Не отвёл их к дальнему родственнику. Считал, что он их бросил… Совсем ведь малы остались сестрёнки. Мать уже практически и не вставала с постели. Кашляла в кровь.

         Было следствие. Миша один был подсудимым, остальных «Ястребков», в селе и похоронили. Не буду вдаваться в подробности, но спасибо следователям, что не одним словом не обмолвились, не предположили, об связи Миши с бандеровцами. Честь им и хвала!  А так бы, расстреляли…
 
    Всё больше, про незаконное хранение и использование пулемёта, нарушение караульной службы. Беспричинное, безосновательное применение боевого оружия на поражение… Смерть боевого офицера, с большим званием. И поехал, мальчишка из Закарпатья, на Магадан. А уж потом, жилистый был, умирать не хотел – и на Чукотку. Добывать золото. Отбывал срок в лагере, что был на реке Омолон.
 
   Больше он с Чукотки НИКОГДА не выезжал. Мысль о том, что по его вине остались брошенными его малолетние сестрички, что наверняка померли при больной матери, не давала ему права сообщать, что он то - живой.
            
     Разъясняю, откуда я доподлинно знаю про его судьбу. Вместе, одно время, работали в одной из артелей. Мыли золото на речушке Кытэпвеем. Что по-чукотски значит – «Река горных баранов». Было ему, тогда пожилому дядьке (смешно мне сейчас сказать!) - под пятьдесят лет. Битый, в прямом и переносном смысле мужик. Практически не разговаривающий с окружающими.

 Кто видел его первый раз, через день начинал думать, что он немой! Навечно загоревшее под Чукотским ветром и солнцем, темное морщинистое лицо. Большие черные усы. Единственная его радость и гордость. На Чукотке его и знали, как «Миша Ус». Как его фамилия, убей не помню! А может быть и не знал…

         Работал он плотником, топором владел, как Ойстрах скрипкой. Не заменимый человек, при строительстве жилых поселков, на новых месторождениях рассыпного золота. Они обычно истощались лет за пять, и снова на новое место, новое строительство. Строители шли впереди основного коллектива, жили самостоятельно. Если уж старатели, сами по себе, как северные олени: « Что потопали, то и полопали», то строители, были у них десантом! Спецназом. Всё своё, всегда с собой!
 
           Миша Ус, среди строителей, был непререкаемым авторитетом. Но терпеть не мог работать в бригаде. Знавшие его строители, не ждали от него просьб и команд, сами знали, что делать. Он мог, подождав пять минут и не дождавшись помощи от непонятливого новенького, молча сам тащить неподъёмное бревно по тундре. Два, три таких косяка и Миша молча показывал топором на палатку – иди спи, не мешай работать.
 
          Но всё это я пишу про Михаила, когда у него нет возможности выпить. Попить алкоголь вволю - он был очень охоч. Всё заработанное нелёгким трудом, он оставлял на Чукотке, в Билибино, в каких-нибудь общагах. В виде пустой тары из-под водки и спирта. Кончались деньги, и он снова выходил на работу. Ещё на несколько месяцев. Про то, откуда он родом конкретно, никогда, не рассказывал. Махал рукой: «Забыл, давно уехал!»  Это ещё предыстория. История моя, вся ещё впереди!

          В самом начале семидесятых годов, приехала к нам в артель новая повариха с мужем. Он бульдозерист. На один сезон, подзаработать денег, да и отделившись от свекра и свекрови, поставить хоть маленькую, но свою хатенку. Разговаривали на тарабарщине, из русского   украинского и венгерского языках. Любому было понятно – «ЗападЭнцы»! И не просто, а «западэнцы - селяни». Миша Ус, когда впервые услышал, как Олёна с Петром рассказывали про свое село, прямо вытянулся к ним, слушал их как песню.

 Короче говоря, где-то через месяц, уже все знали, что повариха не просто оказалась землячкой Миши Уса, а даже какой-то дальней родственницей, что и не мудрено – там в селе, почти все кем-то друг другу доводятся…

        К концу сезона, он видать получил какую-то, одному ему нужную информацию о жителях, да и о самой жизни в селе, без него.  И якобы поддавшись на уговоры Олёны с её мужем, засобирался съездить на Родину. Те, его иначе, как «… наш дядько Михайло»,  и не называли. Вместе, по окончании сезона, в ноябре месяце, благополучно и отбыли в Закарпатскую область. Куда-то, за Ужгород. Все с интересом ждали, когда – же Миша Ус вернется из отпуска и расскажет, как его встречали, кого застал еще в живых из родни.

          Отпуска у нас были большие, по шесть- восемь месяцев. Миша вернулся в артель, в начале лета, один. Спустя неделю - Олёна с Петром. Деньги засасывают человека, увеличивается достаток- увеличиваются потребности.

 И что характерно – потребности шагают всегда впереди возможностей!

Решили, они, что еще нужно подзаработать. На какую - нибудь мебель. С Мишей Усом они не разговаривали вообще, даже ему миску в столовой, Олёна подавала, глядя в сторону.  Ус, в ответ на вопросы, что случилось, посылал всех по известному адресу!
 
         Как рассказали потом повариха с мужем, сначала все было хорошо - дядько Михаил поселился в селе, у какой-то одинокой, дальней родственницы. Конечно же, посмотреть на пропавшего в лагерях земляка, потянулся простой народ. Имея на руках полный расчет за сезон, ну и какие-то накопления в наличности, при тогдашней цене самогона в селе, где продавать–то особенно и не кому.  Чужих нет, а свои и сами все гонят, Михаил мог себе позволить, угощать всяк входящего…!
 
        За время зимнего ничего неделанья, в селе, народ как-то привык, что можно в любое время прийти к земляку Северянину. Посидеть, послушать дядьку Миху, который еще полностью ни разу не трезвел со дня появления на Родине и составить ему компанию в выпивании, чему он искренне всегда был рад! И чем больше людей собиралось у него в хатенке, тем больше радости излучала его хлебосольная, вернее самогоносольная душа! Короче, мужики в селе, стал спиваться! Самогон из удовольствия, плавно становился необходимостью!
 
          Тут, как всегда незаметно, подошла весна и с нею весенние хлопоты колхозников. А работать то - некому! Ведь столько еще, дядько Михай не рассказал очень важного о « Северах»…  Хорошего человека - обижать грех!

          Первым, забил тревогу председатель их маленького колхоза. Он сам пришел к Усу и попросил больше никому не наливать! А если, так уж душа просит компании, то он сам готов пострадать за общее дело, приходить после работы и пить с дядькой Михаилом… Потом, приходил местный участковый милиционер, проверял отпускное удостоверение, не может быть таких длительных отпусков! Когда Председатель колхоза, от него узнал, что до конца отпуска еще два месяца, разбил стекляный графин! Крику, говорят, было! Он кричал, что знает, почему дядьку Михаила в 45 году вывезли на Чукотку – он тогда еще ненавидел колхозы и сейчас проводит саботажные мероприятия по подрыву Соц. законности!

         Если бы на дворе не стояло прекрасное время застоя - ехать бы Усу, к нам в тундру, не на самолете, а в товарняке, по известному ему маршруту!
 
          Но, всё хорошее, когда - нибудь кончается …  Закончились и финансовые возможности Миши Уса поить земляков. Да и старательство звало в дорогу! 

Провожали Михаила всем селом! Шли семьями, пешком.
С гармошками, свистом и частушками, до ближайшей железнодорожной станции. Председателя колхоза, молодежь села завалила заявлениями о выходе из колхоза. Все просто горели  желанием, уехать с дедом Михаем туда, где есть возможность, работая по восемь месяцев в году, потом полгода поить всю деревню!

 Многие, плакали на селе! Кто от горя расставания, с «милым сердцу Михай» (читай - самогоном!), кто от радости, что все, наконец-то заканчивается.

Председатель колхоза, вместе с агрономом, на радостях, пили три дня! Молоденький милиционер предупредил Олёну и ее мужа, что, если они еще раз привезут этого недобитого бандеровца в гости , в село - он найдет за что их привлечь к уголовной ответственности! Например, где они взяли известь, для побелки новенькой хатёнки? Ведь её в продаже нет?!
   
           Я, вскорости, по работе - был переведен на другой участок. Но знаю точно, что следующий свой отпуск, Миша пропил на Чукотке, в прекрасном своими гастрономами Бильбао ( Билибино ). Никуда не ездил.

А спустя год, он и вообще умер, в промсезоне. В старательском посёлочке, в тундре.

Пришел после смены, помылся, покушал, покурил с мужиками на завалинке. В сто десятый раз, рассказал о способах украинского самогоноварения. Пошел в свой балОк ( маленький, неказистый домишко на несколько работяг), лег на кровать и уснул. Только утром поняли, что он умер.

Миши Уса не стало, на этой Земле…
Еще чья-та жизнь, стала для всех историей, удивительным прошлым…


Кстати, а как правильно говорить и писать : бандеровцы или бендеровцы?
Нынешние Укронацики обижаются, когда их называют - Бендеровцы!
Требуют называть себя по имени одного из своих почитаемых "вождей" - Степан Бандера. Бандеровцами!
Про эту разницу, в смысловом написании, очень доходчиво и исторически правильно обозначил Евгений Александрович Седов. Вот и я склоняюсь к его историческому объяснению.

        " Почему правильнее «бендеровцы», а не «бандеровцы»?
Термин «бендеровцы» появился в начале XVIII века. Во времена Северной войны и знаменитой Полтавской битвы запорожские казаки во главе с Мазепой предали Россию и бросились служить шведскому королю Карлу XII. Но они не успели вступить в ряды иноземцев, так как шведы были наголову разбиты. Предатели надеялись на силу и величие Карла XII, но тот оказался слабаком.

Тогда гетман повёл своих казаков под пяту турок. Отказавшиеся идти служить туркам предатели остановились в Алёшках, повинились пред царём и были прощены. А те, что остановились в Бендерах, поступили на службу турецкому султану, но просчитались. Они надеялись, что иноверец будет кормить их, как русский царь. Тот же предложил бендеровским казакам зарабатывать на хлеб насущный самостоятельно захватом и продажей славянских рабов на невольничьих рынках, подконтрольных Турции.

Так и стали бендеровцы обманом и силою совершать набеги на мирные сёла, захватывать и угонять в рабство своих единоверцев, соотечественников, друзей, даже родственников, зачастую убивая всех, кто был не согласен становиться рабом. Они, как казаки, приезжали в селение, их встречали как родных, кормили и поили, а ночью они вязали всех, кто был пригоден для продажи, а других убивали.

Так всех предателей и перевёртышей, что лишь кажутся своими, стали называть бендеровцами. С теми бендеровскими казаками, конечно, справилась русская армия, но ужасы, что они творили, остались в народной памяти и в языке. Поэтому с тех пор всех мерзавцев, которые готовы свой же народ предавать, продавать, убивать, ненавидят своих и служат чужим, вот уже три столетия называют бендеровцами "(С)


Выдержка из написанного, без разрешения автора - ЕВГШЕНИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СЕДОВ.