Сказка. Глава 30. Дупло

    Самое интересное в нашей жизни начинается с удивления.


Пёс, повиливая хвостом, подбежал к Ване и обернулся запыхавшимся Мяуном.

- Заждался я тебя, мы так и к завтрашнему утру вряд ли поспеем, - с укором встретил его Ваня.

- Погоди, отдышусь малость, устал я цто-то, - прилёг на траву Мяун. - Не переживай, успеем. Главное, шпиона за собой не притащил.

- Какого такого шпиона?

- Известно какого, рыжего. Подозревал я, цто Матрёшкин в мой удел повадился подглядывать да разнюхивать, а вот выследить его никак не мог. Больно уж хитёр этот лис. А тут стал примецать, цто с нашим петухом цто-то странное творится. Лапы у него цастенько заплетаться стали, идёт да покацивается, прямо, как дед Фёдор. Понацалу думал, он заболел, а недавно вишенку увидел около дырявой боцки, цто перевёрнутой у забора стоит. Только ягодка-то не простая, от неё самогонкой так и разит. Вот тут всё и сложилось. Такая ранняя вишня только в одном саду растёт. Помнишь, как тётка Акулина Григория вишнёвой наливоцкой поила?

- Ну, помню. Разве ж забудешь... А при чём тут петух с вишней?

- А при том. Я в боцку-то заглянул, а там наш петух дрыхнет вдрызг пьяный.

- Что-то ты мне совсем мозги запудрил. Толковал про Ерошку, а теперь про пьяного петуха. Где связь-то? - недовольно пробурчал Ваня.

- Э-э-э, целовек, в нашем с тобой положении любая мелоць может о многом поведать и даже жизнь спасти. А вот скажи-ка, какого цвета глаза у нашего петуха?

- Ты, Мяун, с ума что ли сходишь? Осталось мне только петушиными глазами любоваться.

- Зато я налюбовался, - улыбнулся домовой, - они у него продолговатые и красновато-корицневые. А по двору, пока наш петух храпака давал, тоцно такой же кукарекалка расхаживал, только с зелёными глазами.

- Как это?- удивился Ваня.

- А так же, как я в кота или в пса оборациваться могу. Тут ведь главное, цтоб оригинал с копией нос к носу не встретились. Ну, у меня- то с этим делом проще. Кот Василий поцти весь день дрыхнет, приблудный пёс и вовсе куда-то сгинул. А вот Ерошке пришлось петуха пьяной вишней под боцку приманивать, цтоб самому в виде кукарекалки беспрепятственно по нашему двору шастать. Думаю, церез него Кикимора и передавала тётке Акулине обо всём, цто у нас происходило. Однако у Матрёшкина-то менять облицье не больно полуцается, с глазами он изрядно лопухнулся. У него, видать, только в карты резаться да язвить хорошо выходит.

Мяун щелчком сбил с руки букашку и сел, глянув на Ваню кошачьими глазами с весёлыми искорками:

- Вот так-то целовек. Как говорится, гляди в оба, а зри в три.

- Да уж... А ведь я Ерошке поверил... Вот только не пойму, зачем он помочь мне вызвался, хотя и принёс не ту тетрадь?

- Цего тут понимать-то? С меня ему взятки гладки, вот и решил с тобой поближе сойтись, цтобы цего-нибудь выведать да насоветовать в свою пользу. Ерошке палец в рот не клади. Но метку на этом хитром лисе я всё же оставил: за ногу его цапнул. Хоть дедушка и огрел меня метлой, однако липовый петух охромел, теперь ты сразу его выцислишь. Да и за мной рыжему шкандыбе не удалось угнаться и проследить, куда я подался, так цто тётка Акулина его по головке не погладит.

Домовой, покряхтев, встал, отряхнулся и, прищурившись, поглядел на солнце:

- Однако хватит прохлаждаться, идти пора.

- Погоди, а ведь Ерошка и сам мог бы шпионить, зачем Кикимора-то понадобилась?

Мяун усмехнулся и покачал головой:

- Эх, целовек, наш народец ведь не лыком шит, мы не какие-нибудь дикари, у нас и правила, и законы имеются. А по ним цужие в мой удел только по моему приглашению наведываются или, как кикимору, ведьмы подсадить могут церез вещь. И даже такой оторва, как Ерошка, правила блюсти обязан, а инаце он изгоем у нас станет, гнать его взашей будут. Вот если я Мокию расскажу про то, как его дружок в моём владении без приглашения в виде петуха расхаживал, он Матрёшкина с ходу из бани выпрет. И я оцень сомневаюсь, цто тётка Акулина Ерошку назад в дом примет. Она ведь не просто так его кошмарила, было за цто. А тут ещё я этого рыжего не только разоблацил, но и не дал ему за собой проследить. Так цто облажался он знатно. Ну, хватит болтать, мы и так припозднились, поспевать надо.

Мяун огляделся и уверенно полез через кусты можжевельника к тропе, еле заметной в негустом подлеске. Ваня двинулся за ним. Здесь он не был и, с тревогой поглядывая по сторонам, спросил:

- Слушай, Мяун, это и есть та самая дорога, по которой ваш народ ходит?

- Ты цего, целовек, свой мир цто ли не признал? До нашей дороги топать да топать.

Наклонившись, домовой зачем-то набрал мха и, свернув с тропы, вывел Ваню на полянку, где рос шиповник, покрытый белыми и розовыми цветами. Их нежный аромат перебивал густой, смолистый запах сосновой хвои. Отложив мох в сторонку, Мяун, пошарив в колючих кустах, вытащил холщовую котомку.

- Вот она, родимая, никто не позарился,- обрадовался домовой,- как спрятал её сегодня утром, так и лежит, хозяина дожидается.

Развязав котомку и порывшись в ней, он вынул необычные ножницы с гравировкой на ручках в виде виноградной лозы и берестяной туесок, почти такой же был у деда Федула .

- Какие красивые ножницы! - не удержался Ваня.

- Посеребрённые, жена подарила,- ласково провёл по ним рукой Мяун. - Вот сейцас и нарежу ей цветоцков, больно уж она их запах любит.

Собрав букетик, он обернул резаные концы стеблей мхом, засунул в туесок, закрыл крышкой и осторожно уложил в котомку. Повесив котомку на плечо, подмигнул Ване:

- Ну, теперь женское население нас тоцно бить не будет. Пойдём тропу искать, время поджимает, споро идти надобно.

Тропинка отыскалась быстро, но потом она иногда совсем пропадала, обрываясь в зарослях папоротника-орляка и вереска. Однако домовой каким-то непонятным образом выходил точно к тому месту, где она снова петляла среди брусничника и стелющихся кустиков толокнянки, похожих на подушки тёмно-зелёного бархата с кувшинчиками бледно-розовых цветков. Пока шли, несколько раз натыкались на целые семейства разноцветных сыроежек и белого борового гриба, а полянки в низинах были сплошь усыпаны спелой земляникой. "Вот бы сюда с дедом прийти, всего бы насобирали",- подумал Ваня, заглядевшись на это богатство. И тут же вскрикнул, чуть было не наступив на шмыгнувшую в кусты змею. Подскочил Мяун и затараторил:

- Цего слуцилось-то? Ногу подвернул? Больно? Дай погляжу.

- Да нет, на змею чуть не наступил.

Домовой недовольно покачал головой:

- Ты, целовек, под ноги цто ли не глядишь?- но, увидев, что Ваня испуганно косится на кусты, добавил: - Это, поди, не змея была, тут ведь рецка неподалёку, её ужи облюбовали. У змеи на голове светлые пятна были?

- А вот рассмотреть-то себя она не дала, стрелой в кусты метнулась.

- Ладно, давай поднажмём, до места немного осталось, только ты поменьше головой верти и не отставай, ближе ко мне держись.

Минут через двадцать вышли на поляну с одиноко стоящим дубом. Среди одинаково стройных сосен с бурыми, бороздчатыми основаниями стволов, которые, прорываясь вверх, светлели и опушались кроной, дуб казался каким-то кряжистым великаном, вступившим в бой с сосновой ратью за место под солнцем. Однако битва эта далась ему нелегко, внизу ствола раной зияло небольшое дупло, к которому Мяун и подвёл Ваню.

- Вот и пришли, я первый в него полезу, ты за мной, а пока подсобляй,- и Мяун, сняв с плеча котомку, передал её Ване, который озадаченно поглядывал на дупло.

"Это как же я сюда влезу-то? В него и Мяун не пролезет",- недоумевал про себя Ваня. А в это время домовой, просунув голову в отверстие, руками начал раздвигать его края. И, к огромному удивлению Вани, они растянулись, будто резиновые, поглотив домового, а потом снова схлопнулись в небольшое дупло. Ошарашенный Ваня застыл на месте. Тут из отверстия высунулась голова Мяуна.

- Цего глазами-то хлопаешь? Котомку давай и сам полезай таким же макаром, как я, - недовольно пробурчал домовой и протянул руку.

Передав котомку, Ваня осторожно схватился за шершавые края дупла и принялся их растягивать. И они поддались! В тот же миг он почувствовал, что летит в кромешной темноте, затем появилась светлая точка, которая очень быстро увеличивалась в размере, и Ваня очутился в залитом мягким светом длиннющем коридоре, по обе стороны которого было множество разнокалиберных дверей. Потрясённый, он не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Так и стоял, будто приклеенный, уставившись вдаль, где смыкались стены бесконечного коридора...