Дедок из госпиталя

     1985 год, армейский госпиталь в центре небольшого города. Палата №15 на третьем мужском этаже пятиэтажного здания. В то время госпиталь имел репутацию как одного из лучших медучреждений города. Попасть сюда было мечтой больного, люди месяцами ждали очереди. Ветераны Великой отечественной, те, кто служил в Афгане, Анголе, Египте и других местах земного шара, где проходили военные действия, простите, «оказание помощи другим государствам», лечение проходили именно здесь. В то Советское время армейские врачи имели повышенный статус уважения, так как считались самыми лучшими. Простому человеку попасть в армейский госпиталь можно было только по великому блату.
     Палата довольно большая для четырёх коек – две справа вдоль стены, две слева. Два больших окна. Стены на половину окрашены светло-серой краской, до потолка - свежая побелка. У каждой кровати тумбочка с небольшим открытым верхним отсеком и дверкой. Меж двух окон располагался старый, обшарпанный стол и два стула.
     Все четыре места заняты: у окна справа - Алексей, сорока шести лет, лечится от гастрита. Спокойный, уравновешенный мужчина с военной выправкой, военная короткая стрижка, плотного телосложения, покатые плечи. Единственной его странностью, если можно так выразиться, была постоянная ходьба по палате или коридору, даже когда читал книги. Алексей служил в Афгане, был комиссован по ранению, теперь на пенсии. Умывшись с утра, он начинал расхаживать по палате, а ближе к обеду своим мельканием и шарканьем тапок уже раздражал всех постояльцев пятнадцатого отсека госпиталя, и уходил в коридор. Часа через три возвращался – медсёстры не выдерживали. 
     У другого окна, слева – Владимир Иванович, пятидесяти пяти лет, худой, морщинистый и молчаливый, с жёлто-серым лицом. Вьющиеся тёмные волосы изредка покрыты сединой, а виски уже все белы. Взгляд немного потерянный, за всё время его пребывания здесь никто не видел его улыбки. С каким диагнозом попал в госпиталь – не рассказывал, общался мало, всё время лежал повёрнутым к стенке, поджав ноги в носках. Рядом с ним, только что «подселившийся», совсем ещё молодой, 13 или 14 лет отроду, паренёк Сашка. Как он сюда попал – удивлялись даже медсёстры, тем не менее, на две недели его определили в палату к желудочным, но с проверкой и корректировкой сердечно-сосудистой системы. С каким именно диагнозом - паренёк не знал. Симпатичный пацан - девчонки таких любят, с причёской набок и ещё не развитым телом.
     Четвёртый пациент данной палаты дядя Ваня, по прозвищу «дедок». «67 лет уже землю и море топчу» – как он сам говорил про себя. Овальное лицо испещрено глубокими морщинами, особенно у рта и глаз, так как улыбался он всегда, балагур и хохотун. Глаза улыбчивые, даже когда серьёзен. Седые волосы коротко острижены, роста небольшого, да и щуплый больно. Но до женщин охотлив… Правда, только пощупать да поболтать с ними. Любимая его присказка: «Эх, был бы лет на 15 моложе…» Больничная одежда на нём смотрелась совсем нелепо, он в ней больше напоминал шпану из «Республики Шкид». Можно сказать, душа пятнадцатой палаты, да и всего этажа в целом.
     Все больные ходили в одинаковых светло-коричневых пижамах со светло-серыми манжетами. Как правило, жутко застиранные и видавшие не одну сотню тел.
     В палате стоял устойчивый запах лекарств, немного пахло куревом, затхлостью одежд и простыней да мужским духом. Раз в день всех выгоняли на «прогулку» в длинный коридор и палату дезинфицировали ультрафиолетом.
   
     - Ты-то как сюда попал, паренёк? – Спросил деда Ваня у Саньки, когда тот со стопкой постельного белья вошёл в палату и поздоровался со всеми.
     - Сказали что-то с сердцем не так, надо обследоваться и курс лечения пройти.
     - Такой молодой, а с мотором уже в больничку, бедолажка. Папка что ли военный?
     - Не-а, директор фабрики, - бойко ответил паренёк, присев на койку.
     - А, понятно, блатной значит, - засмеялся дядя Ваня, сидя на своей кровати и болтая ногами. – Меня деда Ваня зовут. Там Алексей, - кивнул он в сторону лежанки у окна, - не знаю его отчества. А эта спина, - указал он на другого пациента, - принадлежит Владимиру Ивановичу. - Тебя-то как звать?
     - Саша.
     - Ну, обживайся, Сашка. Мы не кусаемся. На-к, угостись конфеткой за знакомство, - и деда Ваня кинул Саньке конфетку, извлечённую из кармана. Конфет, как оказалось позже, у него всегда было полно в кармане – он ими медсестёр подкармливал.
     В это время одна створка высокой, много раз крашеной в белый цвет двери, отворилась и на пороге появилась миловидная медсестра в белом халате и косынке, из-под которой длинные русые волосы в косе струились по её плечу. Довольно приятным голосом она буквально прощебетала:
     - Алексей Петрович, к вам посетители. Но только не долго, через сорок минут у вас обследование. Владимир Иванович, - обратилась она к другому, - пройдите в процедурный.
     Пациент с седыми висками встал и проворчав недовольно «Сколько можно колоть… Всё пичкают и пичкают уколами, а толку никакого», шаркая тапочками вышел из палаты.
     - Ой, Светочка, как я по тебе соскучился! – Это уже деда Ваня, включился в свой обычный образ. – Я всё жду не дождусь, когда ты придёшь мне тут, - он слегка хлопнул себя по заднице, - укольчик делать.
     Светочка улыбнулась и лишь бросила игриво:
     - В следующий раз.
     - Ох, Светочка! Как бы не мой диагноз, то я бы с тобой ух как закрутил в вальсе! – С этими словами он спрыгнул с кровати и быстро подошёл к медсестре. Взял её за руку, другой рукой обнял за талию, хлопнул легонько по попе и игриво спросил:
     - Мадам, вы танцуете вальс? – И уже начал увлекать её в танец, как Светлана, чуть покраснев,  убрала его руки и с улыбкой ответила:
     - Иван Васильевич, ну что вы делаете! Нам не положено. Перестаньте! – И повернулась к выходу.
     - Эх, Света, Светочка, Светуля… - Деда Ваня чеканно сделал шажок и ещё раз легонько шлёпнул Светлану ниже талии. - Где мои семнадцать лет…
     - Иван Васильевич! – чуть с укоризной и слегка повысив тон, произнесла медсестра.
     - Держи-к, красотулька, конфетку. Бери, угощайся! – И дедок, улыбаясь пожелтевшими зубами, ссыпал ей в ладошку несколько конфеток.
     - Спасибочки! – Пролепетало прелестное создание в медицинском халате и выпорхнуло за дверь.
     Санька сидел на уже заправленной кровати и широко улыбался, глядя на эту картину дня. Деда Ваня посмотрел на него, как только дверь захлопнулась за девушкой, и подмигнул:
     - Эх, пойду я покурю с «расстройства».
    
     Курилка в медсанбате, как его иногда называли временно проживающие здесь, пользовалась особой популярностью. В библиотеке заведения книг было мало на тот момент, да и ассортимент так себе, ещё места скромно ограничены в комнате-читальне, дни посещения родственниками разрешались не часто – раз в неделю, в редких случаях, когда главврача не было, могли пустить в другой день. Поэтому народ в курилке был с утра до вечера. Порой медсёстры в поисках какого-нибудь пациента сначала шли в курилку, и если там не застав нужного человека, уже в палату. Открыв дверь прокуренной от пола до потолка комнаты, в которой можно было просто постоять и уже будешь накурившись, Иван Васильевич бодренько произнёс:
     - Привет честной компании! Чего сегодня курим, товарищи? Кто может угостить старого больного моряка?
     В комнате пахло тяжёлым табаком от «Беломорканала» и «Ватры» с «Примой». От курильщиков в углу комнаты послышалось тихое «Привет». Стоявший у открытой форточки высокий мужчина полез в карман больничной формы и, достав оттуда пачку рижского «Космоса», протянул деду:
     - Привет, дед. На, покури, мне сегодня жена принесла.
     - О! Да вы, батенька, шикуете! Благодарствую!
     Оба затянулись. В сторонке стояли ещё трое и о чём-то тихонько переговаривались, периодически подходя к банке, что служила пепельницей и стояла посреди комнаты на старой тумбочке, с дверкой, висящей на одной петле.
     - Ну что, дядь Вань, диагноз установили? – Спросил обладатель хороших сигарет. – Что доктора говорят?
     - Да ничего не говорят… - Дедок в сердцах махнул рукой. -  Лечат, понимаешь, лечат, а всё как болит пузо, так и не проходит. Пять месяцев уже тут как на каторге - хуже заключения. Ни в город выйти, ни в гости сходить… Надоело мне это всё до смерти. Таблетки каждый месяц разные пичкают. Ноги уже чесаться начали от них. Я на рыбалку хочу! Да и на даче дел полно, а я всё тут да тут.
     - Ну, будем надеяться на лучшее.
     - Так только это и остаётся. – Дедок затянулся и выпустил по направлению форточки сизый дым. - Эх, пивка бы сейчас холодненького с бочки! Да с рыбкой. А? – Подмигнул он соседу.
     - Ой, дядь Вань, не трави душу. Я уже жду не дождусь, когда выпишут.
     - А скоро?
     - Обещали на следующей неделе, завтра анализы буду сдавать.
     - Вот везунчик…
     Дверь отворилась и заглянула медсестра. Сделав очень недовольную гримасу от дыма, она спросила:
     - Петров тут? – Оглядела всех и закрыла дверь.
     Зашли ещё трое и закурили. Дым стоял – хоть топор вешай, как говорят в таких случаях.
     За многие месяцы, проведённые на больничной койке, поневоле будешь знать многих, кто лежит в соседних палатах на этаже. Вот и сейчас мужики подошли к деду и завёлся весёлый разговор с анекдотами и байками не на одну сигаретку по продолжительности.
    
     Как-то утром, когда все отдыхали от процедур и после завтрака, дед Ваня лежал на кровати читал книжку в изрядно потрёпанном переплёте. Дверь в палату отворилась и вошедшая медсестра Зина, рыжая девушка лет 27, положила возле деда какую-то бумажку и с грустью произнесла, глядя на лежащего:
     - Ну что, дядь Вань, дождались. Выписывают вас.
     Дед аж подскочил и присел на кровати, свесив ноги. С удивлением посмотрел на медсестру, потом встал и обнял её, причём одна рука легла на пятую точку, как обычно, и чуть сжалась, отчего на халате образовались складки. Ростом он был гораздо ниже медсестры, потому смотрелись они немного смешно – как итальянская пара.
     - Ты не представляешь, Зиночка, как я рад! – Сказал, как пропел, Иван Васильевич, глядя снизу вверх на пытающуюся вырваться из объятий Зину.
     - Дядя Ваня! Прекратите! – Лепетала, краснея медсестра. 
     - Свобода, Зина, свобода! Ты не представляешь, как я соскучился по своей даче, по соседям, по улицам! – Но вдруг лицо его переменилось, он отпустил медсестру и сел на кровать, с грустью посмотрел на Зину, поправляющую чуть задравшийся халат.
     - Погодь-погодь, красотуля. Но они же диагноз так и не поставили. У меня ж тут, - он положил руку себе на живот, - как болело, так и болит.
     - Я не знаю, дядь Вань, мне сказали, я передала. Завтра с утра вы должны освободить палату, - и выпорхнула за дверь. 
     - Вот те раз… - Вид у деда был очень растерянный.
     Он почти без движения просидел на кровати около пятнадцати минут, как будто глядя в окно, но вряд ли он видел проплывающие в нём облака. Санька лежал на своей кровати и старался не издавать лишних звуков. В палате они были вдвоём. Дед наконец-то вымолвил:
     - Вот так, Сашок, - почти шёпотом проговорил дедок, посмотрев на паренька, -  лечили-лечили, а что лечили – не понятно. Так, надо поговорить с врачом – чего это меня так неожиданно выгоняют. Держи конфетку! – И кинув Саньке сладость в фантике он удалился из палаты.
     Санька присел на кровати, отложив в сторону журнал «Юный техник», и не понимал ровным счётом ничего. В руке была зажата пойманная «Барбариска».
    
     Иван Васильевич постучал в дверь кабинета главврача и толкнул створку двери.
     - Здравствуйте, доктор, моё вам почтеньеце.
     - А-а-а, - распевно и, как будто искусственно улыбаясь, произнёс доктор, - день добрый, Иван Васильевич! Как себя чувствуете? Что за вопрос у вас ко мне?
     Главврач, плотный мужчина пятидесяти лет, отличной военной выправки и осанки, крупного телосложения. Седые виски, усы с небольшой бородкой как у Чехова, очки в тонкой оправе придавали его облику вид интеллигентного человека. Главврач широко улыбнулся и привстал, протягивая большую ладонь для рукопожатия.
     - Вот ты мне, Евгений Палыч, скажи, - начал дед Ваня, игнорируя приглашение присесть на стул,  - какого такого рожна меня пять месяцев в твоей богодельне мурыжили, разными таблетками пичкали, уколы кололи, а тут вдруг бац! Резко выписывать собрались. А оно, - он хлопнул себя по животу, - как болело, так и болит. А? – Чуть с прищуром дедок посмотрел на врача.
     - Ну-ну, голубчик, не горячитесь. Курс лечения вы прошли, сейчас требуется перерыв в полгода. – Главврач встал и направился к встроенному шкафу. -  Ну не можем же мы вас тут держать просто так. Отдохнёте дома, в кругу семьи, глядишь - и состояние изменится.
     - Какие полгода? Евгений Палыч, ты о чём? Я к вам поступил уже присмерти, а нынче чувствую себя чуть-чуть лучше всего лишь. Ты таблетки что ли на мне испытывал? Сдохну я или нет?
     - Ну что вы горячитесь. Я, честно говоря, против выписки был, но консилиум решил вас отправить домой. И всё, Иван Васильевич, простите, пожалуйста, мне нужно ехать в министерство.
     При этих словах главврач достал из шкафа светлый плащ.
     - Что-то ты мне не договариваешь, Евгений Палыч. Ой, не договариваешь…
    
     Поднявшись на свой этаж, дед Ваня застал Зину за своим рабочим местом – стол, в аккурат по середине длинного коридора, писавшую что-то в журнале при свете настольной лампы.   
     - Зинка! Ну-к, красавица, скажи-ка старику правду-то! – Деда Ваня подошёл к столу дежурной медсестры и облокотился о стол да буквально впился в неё глазами.
     - Дядь Вань, я не знаю. Честно, - ответила Зина и отвела взгляд на журнал. – Простите, мне надо идти.
     Зина сделала попытку встать, дедок взял её за плечи и чуть сдавил их, отчего медсестра плюхнулась обратно на стул. Зина сделал тщетную попытку вырваться, но рука деда держала её как морской канат в дни войны – ласково, но сильно. Иван Васильевич посмотрел в её голубые глаза.
     - Да что ж вам всем идти куда-то надо при этом вопросе! Зина, ну-к колись давай - какого рожна меня выписывают? – Дед пристально смотрел в её глаза.
     - Я… Я честно не знаю, - пролепетала Зина и снова отвела взгляд в сторону коридора, в уголке глаза блеснула слеза.
     - Зина! – Иван Васильевич чуть-чуть тряхнул её плечо.
     - Я… Дядь Вань… - По щеке Зины скатилась слеза, - я, правда… Не всё знаю…
     Медсестра жалобно посмотрела в глаза дяди Вани и шёпотом сказала:
     - Вас… Врачи бессильны… - Она шмыгнула носом, и смахнула слезу, - вы только не расстраивайтесь, дядь Вань… Вас умирать домой отпускают… Вам неделя осталась… Может дней десять. – И она обняла его, уже не в силах сдерживать слёзы.          
         
     Следующим утром Санька сидел на кровати и наблюдал, как дед Ваня медленно собирает свои вещи в авоську. Ему казалось, что дед ещё сильней постарел, осунулся, ссутулился. Казалось, прежняя, ещё вчера живущая в этом милом старичке, радость жизни покинула его и осталась только боль и скорбь о чем-то, чего Саня не знал.
     - Дед Вань, всё хорошо? – Наконец-то спросил он.
     - А? – Дед присел на голый матрац и посмотрел на Саню своими печальными, но как будто смеющимися глазами. – Вот, сынок, и так бывает…
     Дед задумчиво уставился в окно, за которым на бледно-голубом небе светило солнце. Молчали с минуту. Вдруг глаза деда оживились, он распрямил спину, медленно поднял ладонь до уровня своих глаз, сжал её в кулак, потом большой палец просунул меж указательным и средним:
     - Вот они что у меня получат! Старого моряка так просто не возьмёшь!
     С этими словами он взял вещи и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся и глянул на Санька, кинув ему конфетку, подмигнул и сказал:
     - Живи, Санька! Даст бог – свидимся!   
     Конечно, эта история дедка уже в этот же день разлетелась по всему госпиталю, шептались с неделю, да забыли. Уже и не надеялся никто увидеть этого живчика, жизнерадостного старика, живым...
    
     ****
     2000 год. Александр прогуливался по парковой берёзовой аллее с коляской, в которой тихонько посапывала его третья дочка – Дашенька. Воздух был чист и влажен, природа готовилась к зимней спячке. Вдоль тротуара стояли массивные бетонные скамейки, на них обычно любят сидеть пенсионеры. Чуть поодаль дворник шуршал по асфальту метлой, разгоняя жёлтые листья вправо и влево, а ветерок порывами закручивал их в свой беззвучный вальс. На одной из скамеек, под листопадом, сидел невысокого роста старик опёршись двумя руками на трость и положив на них голову, казалось, он задумчиво-игриво смотрел в сторону реки и уходящий за горизонт лес. Старенькое пальто с воротником из каракуля, брюки клёш и старые чёрные ботинки. Голову прикрывала шляпа с полями и серой полоской по кругу, а вязаный в накидку шарф небрежно окутывал шею.
     Проходя мимо него что-то показалось Александру очень знакомым в этом старике… Он обернулся и присмотрелся. Эти черты, которые Саня видел только на одном лице однажды. Морщины и глаза старика – они как будто улыбаются, хотя лицо серьёзное. Саша развернул коляску и вернулся.
     - Простите, вас не Иван Васильевич зовут?
     Старик взглянул на него. Неповторимый овал лица, морщины у рта и глаз, смеющиеся глаза! Но как? Пятнадцать лет прошло! Дедка ж тогда умирать домой отпустили. Не может быть!
     Болтали долго, пока совсем не замёрзли. Оказалось, что после выписки, дед Ваня с огромным своим оптимизмом, решил хоть раз в жизни напоследок сильно… напиться. Чего ни разу не делал. Выпивать – выпивал, да и то только по праздникам и по чуть-чуть. Водка тогда стоила не как ныне с акцизной жадностью, взял дед ящик водки, родным про вердикт врачей ничего не сказал, и просто уехал на дачу. Там, за какой-то период времени, за какой он теперь и сам не помнит, выпил почти ящик в одно горло. Напиваясь каждый день, дедок всё ждал, что утра уже не будет. На 17й бутылке ему это всё надоело. Через месяц, после того дачного пьянства, посетив врача и сдав необходимые анализы, удивлены были все – от болезни желудка не осталось и следа. Дед просто сжёг свою болезнь спиртом и желанием жить.               
     Рассказ основан на реальных событиях.
03.11.2021