Женская доля, или резиновая психология

        (Монолог матери)

 «Никита тогда в десятом классе учился, а Павлик – в четвёртом.
     Вот как-то раз подходит Никита ко мне и говорит:
     –  Мама! Можно я с пацанами напьюсь?
      До меня как-то не сразу дошло, что он такое говорит.
     – Как это – напьюсь?
     Никита говорит:
     – Мы с пацанами решили на дискотеке напиться. В школе будет дискотека, а мы в бутылки из-под кока-колы вина нальём и пронесём. А потом напьёмся и будем веселиться. Можно?
     Вот ни фига себе, думаю, и что я ему должна сказать? Никита хороший, послушный мальчик, и я ему никогда ничего особенно не запрещала, разве только через дорогу на красный свет переходить. Я и говорю:
     – Знаешь что, Никита, вот пусть тебе Аркаша скажет – можно или нет. Как он скажет, так и будет.
     И я Аркаше говорю:
     – Никита хочет с пацанами на дискотеке напиться, и ты ему должен сказать, что – нельзя. Потому что он меня уже на голову выше, и мне снизу неудобно ему запрещать. А ты его воспитал, и он тебя как отца уважает, ты сам его на голову выше, и он тебя послушает. И вообще: выпивка – это по мужской части.
     Аркаша сначала удивился, а потом сделал серьёзное лицо, нахмурился, как только смог, пошёл и говорит Никите:
     – Никита! Мама сказала, что ты хочешь напиться. Ты, конечно, можешь напиться, и я не могу тебе это запретить, но знай: нет тебе на то моего благословения! Короче – я тебя не благословляю. Вот так!
     Никита расстроился и ушёл к себе уроки делать. А у меня, как раз, занятия по психологии были. Типа – тренинг. Я прихожу, такая, и всем нашим тётенькам рассказываю:
     – Вот, – говорю, – какой у меня ребёнок золотой. Пацаны его звали напиться, а он не что-нибудь там, а пришёл у мамы разрешения спрашивать.
      А тётеньки:
     – И что вы – разрешили?
     – Нет, конечно. Как можно такое разрешить.
     Тётеньки все:
     – Ах! Ах! Как вы могли?! Это же – ребёнок! У него идёт этап взросления, и он учится принимать самостоятельные решения, а вы ему всё испортили. Вы ему всё сломали, и он теперь вырастет неуверенным в себе, и вся жизнь его теперь пойдёт наперекосяк! Как вы могли?! Ах! Ах! – И пошли все курить.
     Вот ни фига себе, – думаю, – как же это я так облажалась! Выходит, надо было – разрешить?
      Прихожу вечером домой, а Никита мой плачет. Прямо – ревёт. Я к нему даже лезть не стала. Ну, поплакал, поплакал и уснул. Даже не помню, какая там была у него дискотека, но что он не напился – это точно.
     Проходит какое-то время. И вот как-то раз подходит ко мне Никита и говорит:
     – Мама! Можно я принесу домой резиновую женщину?
     Я, такая, обрадовалась и говорю:
     – Конечно, сынок, приноси!
     А потом сообразила и спрашиваю:
     – А зачем тебе, сынок, резиновая женщина, и вообще – откуда она взялась?
     Никита говорит:
     – Это мы с пацанами в складчину для Гоги купили. У него  с девчонками – никак, вот мы и решили скинуться ему на резиновую женщину.
     – Погоди, – говорю, –  сынок, но ведь вам ещё нет восемнадцати. Как же вам резиновую женщину продали?
     – А мы сказали, что первокурсники, с биофака. Они в магазине говорят: – Вы смотреть пришли или покупать будете? – Мы говорим: – Покупать. Нам резиновая женщина нужна. – Они и продали. 
     Конечно, – думаю, – они же не смотрят, что это – дети, им лишь бы продать!
     – А почему, – говорю, – ты её к себе хочешь принести? Вы же её для Гоги купили.
     – Ну да, для Гоги. Мы его вызвали и говорим: – Вот, Гога! У тебя с девчонками – никак, и мы с пацанами дарим тебе эту резиновую женщину! – А Гога говорит: – Вы все – дураки. Сами со своей резиновой женщиной кувыркайтесь, а мне она нафиг не нужна! – И ушёл. А пацаны все говорят: – Куда её теперь? Мне домой – нельзя. И мне – нельзя. И выкинуть жалко – полторы штуки на неё потратили. Никита, у тебя родители нормальные, может, ты заберёшь? – Вот я и спрашиваю.
     Хорошо. Приносит он эту резиновую женщину в пакете и идёт уроки делать, только не сидит на одном месте, а всё время подскакивает. Походит, походит – и снова садится. Наконец, подходит ко мне и говорит:
     – Мама! Ну, раз уж я принёс эту резиновую женщину, может, я её надую? Чего она так лежит? Хотя бы разглядим её.
     – Конечно, –  говорю, – сынок, надувай.
     Вот он надул её, как следует. Действительно – женщина. Резиновая такая. Руки, ноги, голова, сиськи, письки – всё на месте. И тут как раз Павлик из школы приходит. Он увидел, и спрашивает Никиту:
     – Это что?
     Никита торжественно так:
     – Это! Резиновая! Женщина!
     – А для чего она?
     – Она – для веселья. Сейчас мы её оденем, и будем веселиться!
     Натянули на неё Аркашины треники, толстовку, кроссовки на ноги, а на голову шапку с ушами, и стали с ней беситься. Было реально весело. Особенно, как будто она – учительница у Павлика, по русскому, и как она на уроке засыпает и со стула падает, а потом на полу подпрыгивает. Павлик прямо обхохотался. А потом пацаны стали по одному приходить, насчёт уроков, и Никита им в своей комнате эту женщину показывал. Последним Гога пришёл, и тоже насчёт уроков, и Никита ему тоже про уроки всё объяснил.
     Ну, побесились они, посмотрели всё, что нужно, и Никита стал спать укладываться.
     – Мама, – говорит, – можно, я её к себе в постель возьму?
     – Конечно, бери, – говорю, – только она тебе, наверное, мешать будет.
     – Ладно, если мешать будет, я её на кухню утащу.
     Через некоторое время смотрю: тащит на кухню. Посадил на табуретку у окна, а сам спать пошёл.
     Всё, спим. Вдруг среди ночи крик: «А-а-а!» Выскакиваю в коридор, а там Никита в трусах стоит. Я ему:
     – Сынок! Что случилось?
     А он дрожит весь:
     – Я писать пошёл, а там женщина эта резиновая у окна сидит. А я забыл совсем про неё, и мне почудилось, будто это Аркаша умер!
     – Ладно, – говорю, – никто не умер. Иди спать.
     На другой день прихожу на занятия, и рассказываю своим тётенькам:
     – Так и так. Мой-то ребёнок принёс домой резиновую женщину, и я разрешила, и ничего не случилось, мир не рухнул.
     Все тётеньки:
     – Ах! Ах! Какой ужас! Какой кошмар! Это же – ребёнок! А вы травмировали его незрелую психику и всё ему испортили! Вы ему всё сломали, и теперь он вырастет слишком самоуверенным, и вся жизнь его теперь пойдёт наперекосяк!  Как вы могли!? Ах! Ах! Лучше бы он напился! – И пошли все курить.
     Вот ни фига себе, – думаю, – как же это я снова так облажалась! Да что же это за напасть такая! Ведь чего ни сделаешь – всё не так. И так – не так, и наоборот – не так. Как так?
     Занятия кончились, тётеньки, которые громче всех кричали, подходят ко мне и робко так:
     – А можно мы к вам зайдём на минуточку, посмотрим, какая такая резиновая женщина, а то мы ни разу не видели.
     Ладно, приходим к нам домой, а там папа мой, ходит по квартире – злой, как чёрт. А Никита тихо-тихо сидит у себя и изо всех сил уроки делает. Я тётенькам чай заварила, посадила их на кухне, а сама – к Никите.
     – Что это, – спрашиваю, – дедушка такой злой. И где резиновая женщина, мне её тётенькам показать надо.
     Никита шёпотом:
     – Это все из-за неё, женщины этой резиновой. Её дедушка как увидел, так сразу стал кричать и ругаться. А потом как начал из неё воздух сдувать, я думал, она лопнет. Или дедушка от злости лопнет. Или я от смеха лопну –  как наш дедушка резиновую женщину давит. Короче, он её сдул и к себе в сумку спрятал.
     Я, такая, возвращаюсь к тётенькам:
     – Всё, – говорю, – показ отменяется. Сейчас пьём чай и тихонечко расходимся.
     А папа – злой, как чёрт! Дождался, когда тётеньки уйдут, и ещё на меня покричал немного. А когда Аркаша вечером пришёл, то он уже кричать не стал, а просто отдал ему пакет с резиновой женщиной и велел прямо сегодня унести эту пакость из дома. Ну, хоть – в гараж.
     И вот теперь она в гараже. Наверное. Я в гараж не хожу. Может, Аркаша её иногда достаёт, надувает, может, приятелям показывает – я не знаю. Как-то жалко её».