Проездом или восстание в Биробиджанской Сечи

Проездом

…Дело было проездом…
Метался я, как и многие выпускники Киевской бурсы 1914 года от Рождества, по взлохмаченной России-матушке. Нам – бурсакам – и до сих пор жилось не ахти как. Больше, конечно, от скудоумия и лености, чем от притеснений, а тут и вовсе поплохело гораздо как ощутимее.
Наш регент Микола Перебейнос сердобольно выдохнул:
-- Идите в люди, чада мои безмозглые! Может там на что и сгодитесь!
Осенил наши сутулые спины знамением крестным, вздохнул: «Да и хрен с вами!», сплюнул в осеннюю хлябь и направился в ближайший шинок опохмеляться.
И мы-таки рванули в мир, как оголтелые питомцы бражной клоаки, загнав за полтора целковых свои рясы и крыжи с кадилами первому встречному жидомасону. Ростовщик нервно кашлянул, выдавая нам замызганные гроши, а на прощание шепнул мне, практически бесплатно:
-- Направляйтесь до Биробиджана! Молодой человек! Там вы уж наверняка не пропадёте…Хотя…И горя хапнете…
Засел мне его совет мудрёный занозой в очумелом подсознании и засвербел с особой настойчивостью после того, как мы пропили весь свой гешефт в шинке у того же жида.
-- Такова планида ваша! – язвительно объяснил произошедшее шинкарь-ростовщик и тут же промолчал на нашу скорбную мольбу о халявном алкоголе «не греховности для, а восстановления сил телесных и прояснения ума ради».
Ну и похлюпали мы недовольной поступью в неизвестность, распрощавшись при первом же случае на перекрёстке.
Чем я только не промышлял после того прощания! Учил иностранным языкам одного барчука – за еду, кров и рубь с полтиной жалования! И всё бы шло, как идёт, но нежданно явился сам папенька этого неуча и, когда понял что моя латынь и английский больше напоминают самодеятельный чешский с примесью вымершего мордовского, выписал мне шенкелей и зачем-то выбил два передних зуба. Зубы были совершенно не причём. Это так, для пущей солидности и натуральности получилось. Во все века тружеников  педагогики ничем хорошим не жаловали. От того и устройство государственное у нас такое – неблагодарное. Да и учителя – соответствующие!
Ну, да и Бог с ним! Метнулся я беззубым пилигримом до границы Руси Белой, где на пару месяцев прибился до местных контрабандистов. Там уж у меня окончательно погасла надежда на всякую свою жизненную приспособленность и милосердие тамошних татей. В ватагу я был принят охотно и радушно, как заблудившийся ягнёнок в волчью стаю! Сами же криминальные элементы оказались похуже того Киевского шинкаря, а за науку дела опального платить следовало, уж как полагается.
Улетал я из той разбойничьей ватаги не ясным соколом, а потрёпанным тетеревом с токовища – без последних сапог, зато при вмятой переносице и лиловом глазе!
Дальше, как говорится, больше! Размотала свой клубок дорожка кривая. Носило меня горемычного с притона на притон. С «малин» уркаганских с козырными лярвами – до марафетчиков и морфинистов! Очень скоро я стал своим у мастаков «карманной тяги» и катал с фармазонами. Пару раз случался интим с воровайкой Зиной и клофелинщицей Лариской. И с одной, и с другой душевное моё равновесие расстраивалось до крайней степени бесноватости.
И тем не менее, выжил-таки и даже заматерел я, как и любой, кто хочет выжить. Человек – живуч, как хламидиоз, и так же бесполезен!
Так и шла моя жизнь – проездом. А в данном конкретном моменте – застала в купе поезда, прибывшего на станцию Биробиджан. Война с австрияками уже шла полным ходом, а в Биробиджане и вовсе – с присущей этой аномальной зоне неадекватностью и паранойей.
Вошедший в вагон боец местного ополчения, кривенький парнишка в огромной бурке и пейсами из-под медвежьей папахи, властно провозгласил:
-- Поезд дальше следовать не могёт по причине сурьёзности жизненного момента и восстания местного еврейского казачества под предводительством Верховного Атамана Каца! А по сему все вы, граждане и прочие элементы, поступаете в распоряжение атаманской сотни в качестве пленных до выяснения!
Кто и что собирался выяснять --  было непонятно. Пришлось подчиниться злому року, ничтоже сумняшеся и в надежде на то, что еврейское казачество с их атаманом Кацем не могут оказаться хуже белорусских контрабандистов – потому, как хуже уже некуда.
Оказалось, что куда – есть и ещё как!

…Выгрузились мы ошалевшей толпой на хмурый перрон, укутанный в туман алкогольного перегара и казачьего гомона со специфическим картавым акцентом.
Казак Мойша велел всем построиться и не вибрировать нервным тиком. Урядник Зильберман подал зычную команду «На старт! Внимание! Марш!» и стеганул каждому между лопаток еврейской нагайкой из кашемира. Грозно так, но не больно – больше для острастки и пущей важности.
Мы двинулись волнистыми вздыхающими колоннами и вскоре завыли местную строевую «Хава Нагилу». Получалось довольно нервно и фальшиво, зато от души.
Полчаса спустя, вошли в расположение Биробиджанской Сечи, где вахмистр Шнейерзон распорядился сдать все личные вещи и приготовиться к дознанию. Вещи не сдал никто, но к дознанию приготовились со всей серьёзностью и нарастающей нервозностью. Вахмистр раздражённо скривился лицом и смачно харкнул казацкое:
-- Шо за поцы? Просто мама дорогая! Прямо шикарный вид!
Мы продолжали упрямо молчать.
К вахмистру подскочил есаул Шварценбаум и властно хмыкнул:
-- Яша! Не морочьте людям голову! Там Рабинович пленного австрияка доставил! Или делайте ставку на итоги пыток и допроса, или купите билет на расстрел в первый ряд! – и горько добавил – Бикицер!
Яша Шнейерзон почесал курчавую головку и загадочно кивнул в ответ:
-- А по чём сегодня билеты?
Есаул погрустнел:
-- По три с полтиной…Инфляция растёт, как давление у бабы Доры во время погрома!
Вахмистр тут же оживился и обратился к нам- пленным:
-- По семь-сорок за штуку! Практически даром! Берите по-хорошему или я сделаю всем нервы!
Пленный электорат хмуро роптал.
Есаул Шварценбаум одобрительно козырнул:
-- Работайте, вахмистр! Я за свой процент напомню через пару часов!
Есаул умчался, а Яша стал принимать платежи, записывая цифры в засаленную бумажку для самокруток. Когда же дошла очередь до меня, я вежливо сощурился и как можно загадочнее прошептал:
-- Яша! Вы-таки меня снова не узнаёте?
Вахмистр отозвался в том же тоне, но не отрывая взгляда от своих записей:
-- А вы шо? Тоже из «наших»?
Я обнадёженно кивнул:
-- Таки да!
Вахмистр Шнейерзон охотно откликнулся:
-- Ну, в таком случае, вам на три рубля дороже! – но тут же строго добавил – И это ещё по-божески! Берите, не пожалеете! Завтра будет только хуже!
Я, естественно, хмыкнул негодованием:
-- Это неслыханно! Брать со своих вперёд и в рост!
На это вахмистр Яша поучительно пояснил:
-- Молодой человек! Со своих нужно брать именно вперёд и только в рост! Это же очевидно! Или делайте вещи, или не тратьте моё драгоценное время! Здесь война, а не Привоз!
Деваться было некуда. Я «щипнул» у зазевавшегося соседа червонец и величаво протянул купюру вахмистру:
-- Извольте! В конце концов, с деньгами нужно расставаться легко!
Яша шустро принял этот принудительный платёж и равнодушно заметил:
-- Молодой человек, расставаться с деньгами – глупо! Шоб я так жил, как тот идиот, который дал вам такой кошерный совет! Ваш номер шестнадцатый! Проходите и не задерживайте. Там уже начинают…

…Рассадили всех обилеченых на ряды скамеек с нацарапанными на них номерками.
Горбоносая казачка Сара продефилировала среди зрителей, снося их своим солидным задом и предлагая мацу и семечки по три копейки за комплект.
Импровизированный зрительный зал представлял собой ряды посадочных мест перед песочной площадкой для игры в волейбол.
Следом за Сарой по раздражённой толпе зрителей пробежались представители младших казачьих чинов. Принудительная торговля шла бойко и всем подряд. Стремительно обезналичиваемым предлагалось всё: от махорки до места в штабе Верховного Атамана Всевеликого Еврейского Казачьего Войска Биробиджанского, его высокопревосходительства и благородо-сиятельства Исаака Каца.
Сам же штаб атамана являл собой большую брезентовую палатку с несколькими прорезанными окошками для стационарной торговли. Немного поодаль от атаманской палатки трепетал в шизоидной истерии привязанный к столбу пленный рахит в форме солдата Австро-Венгерских войск.
Наконец, нервная суета на скамейках угомонилась. Публика защёлкала жареными семечками и принялась ждать начала действий на сцене. Пленный австрияк безутешно плакал сквозь треснувшее пенсне.
И вот же! Под противные звуки волынки, благородно пожертвованной за мешок рафинада шотландским пролетариатом, полы атаманского шатра встрепенулись и публике явился-таки маленький человек в ярко-красной казацкой рубахе с газырями на впалой груди и чёрными бухгалтерскими нарукавниками.
Атаман Кац прошлёпал косолапой гусиной походкой за накрытый кумачовым полотнищем стол, присел, тщательно протёр запотевшие очки, высморкался в полковое знамя и наконец произнёс своему адъютанту:
-- Сёма! Шо случилось? И кто все эти люди?
Адъютант Сёма Тухас профессионально засуетился и принялся объяснять, что, к чему и почём. Атаман Кац брезгливо поморщился и вынужденно перебил:
-- Сёма! Ша! Не частите и не фонтанируйте слюнями!
Адъютант Сёма послушно вытянулся в струну и выпалил:
-- Да, атаман-батюшка!
-- Кац удивлённо поднял на него покрасневшие глаза и прошептал:
-- Сёмочка! Вы шо? Снова не закусывали?
-- Война, атаман! Не до закусок! – отважно гаркнул адъютант.
-- Ах, да-да-да… -- задумался атаман Кац, горько шмыгнув грушевидным шнобелем, -- Война…Действительно…-- но тут же исполнился деловитой сосредоточенности – Так! Все ли обилечены? Как идут продажи кваса? Шо идёт из ширпотреба? Где, в конце концов, хоть какая-то смета и бухгалтерская отчётность?
Пятипудовая казачка Сара пролавировала до Каца и достала из декольте шестого размера -- бумаги и купюры. 
-- Сара! Золотце моё! – надулся Кац, погружаясь в изучение бухгалтерии и итожа сумму наличных – У вас там под левой грудью случайно ничего не завалялось?
-- Ой! Зохен вэй! – вспыхнула алым смущением Сара – Память моя девичья!
С этими словами она вывалила на стол скрутку рублей, шекелей и даже индийских рупий, повлажневших от женского пота.
-- Вот, возьмите! – оскорблённо до крайней степени, вскрикнула Сара – Пейте кровь мою! Как же это цинично, отбирать последние гроши на «покушать» для моих деток!
-- Сара Абрамовна! – безразлично ляпнул Кац – Ваши, как вы выражаетесь, детки – уже давно как лечатся в Швейцарии от ожирения!
-- Всё равно! – не сдавалась казачка Сара – Это верх меркантильности и неосмотрительности! Неделя полового воздержания научит вас уму-разуму!
-- Угроза так себе…-- хихикнул Кац – Неделька отдыха мне не повредит…
-- Ах так? – взорвалась праведным гневом Сара – Так игнорировать свой супружеский долг? В таком случае, я быстро найду вам замену из числа солдатиков-девственников! Они-то, уж наверняка, оценят мою фигуру и опыт!
-- Сара, ша! – стукнул кулачком по столу Кац – Я не буду оплачивать этим несчастным психиатра! А за ваш опыт в своё время толковал весь Привоз и Малая Арнаутская! Это-то и сбило меня с толка!
-- Тогда я пожалуюсь полковому раввину! – воскликнула Сара.
-- Пожалейте этого святого человека! – взмолился Кац – Эммануил Соломонович после вашей прошлогодней исповеди ещё не оклемался!
-- Но я…
-- Так! Сара Абрамовна! У вас что? Совсем ничего святого не осталось? – рявкнул атаман Кац – Вы что не видите, что я считаю деньги?
-- Ухожу-ухожу…-- покорно склонила голову Сара и быстренько улетучилась.
Атаман Кац наконец закончил аудит и обратился к подчинённым:
-- И шо сделал вот этот поц?
Пленный австрияк испуганно дёрнулся.
-- Эта падла попала в плен! – с готовностью отозвался адъютант.
-- Это я уже вижу… -- возразил Кац – И шо мне прикажете с этим делать?
-- Эта падла попыталась откупиться! – не унимался адъютант.
-- И шо! Рабинович не взял? – удивился Кац.
-- Рабинович, конечно же, взял… -- пояснил адъютант – Но этот поц давал деньги с такой мерзкой ухмылкой, что просто мама дорогая!
-- Ай-яй-яй! – посетовал Кац – Какое кощунство! Но хватит уже! Концерт оплачен, так будем потрудиться!

…И грянуло грозное судилище, очевидно, в лучших традициях Биробиджанской казачьей Сечи!
Откуда ни возьмись, появился полковой раввин, а по совместительству и на всякий случай – глава православной и католической конфессий всего еврейского казачества.
Раввин зачитал торжественный молебен Ебукентия Неподкупного, махнул мокрым веником и возопил:
-- Аминь! Шалом шабат! Православные!
После этого он протянул ладошку для получения гонорара.
-- Побойтесь, наконец, бога! – скривился атаман Кац, выдавая деньги мелочью.
-- Какого из них? – уточнил раввин – Если всех оптом, то будет дешевле!
Атаман Кац схватился за сердце, и православный казачий раввин скрылся с глаз долой.
-- Ну, что же! – снова взял слово Кац – Шо имеем сказать за этого терпилу?
-- Предлагаю расстрелять! – гаркнул «герой» торжества Рабинович.
-- А по чём у вас сегодня патроны? – задумался атаман.
-- По рублю за штуку. – обрадовался Рабинович – Можно и дешевле, но для этого придётся идти в атаку на позиции врага…
-- Так идите! – разрешил Кац.
-- Но там же враги! – не на шутку взволновался Рабинович.
-- И шо? – не понял Кац.
-- И шо? – взбрыкнул казак Рабинович – А вдруг они сильней!
-- Ничего страшного… -- храбро приосанился атаман Кац – Техника отважного бегства с поля боя – это ваш конёк!
-- Таки да! – покраснел Рабинович.
Неожиданно в диспут вмешался есаул Шварценбаум:
-- Ваше Сиятельство! – воскликнул он – Если Рабинович зажал свои кошерные патроны, то я могу заколоть этого поца-австрияка своим штыком и за полцены!
-- Ну вот же! – оживился атаман – Торги пошли! А это уже перспектива!
Вслед за этим раздалось несколько выкриков из толпы казаков:
-- Проломлю череп кистенём за пять рублей!
-- Раздроблю суставы кухонной колотушкой за три рубля и рюмку коньяка!
-- Задушу чулками бабы Доры! Так, за спасибо! В качестве рекламы качества чулок! Их потом можно будет купить со скидкой за рубль-двадцать!
-- Отравлю антибиотиками!
-- Бейте австрияцкого поца, казаки!
Нарастающий ропот уменьшал шансы военнопленного австро-венгра, стремительно обесценивая его жизнь.
Атаман Кац старательно записывал все предложения в тетрадку, смахивая испарину с посиневшего носа. Зрительный зал просто выл от ужаса и любопытства.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут раздался отчаянный вопль вестового:
-- Атас! Казаки! Австрияки наступают! Вставай на лыжи, боссота! Бикицер, вашу бога-душу-мать!
После секундной паузы оцепенения, Всевеликое Войско еврейского казачества бросилось в рассыпную спасать свои пожитки, срывая с себя на ходу все казацкие регалии. Пять минут спустя, из города выезжали подводы с имуществом и драгоценностями в гробах. Получасом позже, на пустынной площади остался один только пленный австрияк. И то, только потому, что был привязан к столбу и значительно тронулся рассудком от происходящего.
Я же отправился с остальным разочарованными зрителями до станции, а уже к вечеру благополучно качался в вагоне, уносящем меня подальше от этого необычного поселения.
Так и продолжил я свои скитания проездом по городам и весям, с тоской вспоминая о восстании еврейского казачества во главе с атаманом Кацем.
Усвоил, всё же, с той поры я одну из многих непреложных истин:
Всякий, сука, атаман – думает про свой карман!

01.05.2021