Кукольный дом

В харьковском городском саду (мы знаем его, как сад Шевченко, но раньше он носил другие названия) стоял старый кирпичный дом, населенный как известная Воронья слободка. По-видимому, он был как-то связан с театральным институтом, находившимся по другую сторону Сумской улицы. Выдавали это сходство те же красные кирпичи и, возможно, сходная архитектура. А также то, что в доме жило несколько семей преподавателей института. Мы называли его Кукольным домом, уж не знаю, почему. Впрочем, и от Кукольного дома, и от здания театрального института не осталось и следа. Если, конечно, не считать «следом» грандиозное здание харьковской оперы, которую десятилетия строила себе былая власть, рассчитывая на многолюдные парадные съезды, пока окончательно сама не рухнула под грузом неосуществленных планов и надежд.

В этом доме и поселился Саша Воронель после того, как женился на Неле Рогинкиной, дочери одного из преподавателей театрального института и сокурснице Саши по физмату харьковского государственного университета. Впрочем, полное имя Нели было Нинель, что значит Ленин, если прочитать наоборот. Возможно поэтому, она в дальнейшем переименовала себя в Нину, и уже как Нина Воронель известна многочисленным  любителям поэзии и прозы.
 
На физмате Саша появился на втором курсе и сразу обратил на себя внимание. Оказалось, что он отлично бегает 100-метровку, хорошо стреляет из пистолета на военных занятиях, интересно выступает на семинарах, и что с ним можно поговорить на любые темы. Как-то на переменке Ирочка Фуголь, наша одногрупница, сказала в словесном портрете о Саше, что у него французский верх и африканский низ. Двойной смысл сказанного до нее дошел после всеобщего смущенного хихиканья. Меня же всегда поражали в Саше его глаза. Он всегда внимательно слушал собеседника, а взгляд отражал работу мысли и доброжелательность. Из остальных наших милых одногруппников никто никого никогда не слушал, хотя все говорили, причем, обычно одновременно. Некоторые подробности непростой Сашиной биографии я узнал много позже. Мы как-то сразу сдружились, но самым близким Сашиным другом той поры стал Марк Азбель. Марк учился курсом старше, но компанию поддерживал в основном с нами. Наверное, мы ему больше подходили по возрасту. Но не только. Не исключаю, что Марка могли привлекать и замечательные девушки, учившиеся у нас: Танечка Чебанова, Оля Шейченко, Лина Гарбер, Иза Палатник, Реночка Яневич. Это, конечно, не все, пусть меня простят. Разговоры Саша с Марком вели в основном о физике. Или ее приложениях. Например, я помню их увлеченные разговоры о возможной датировке древних развалин по перекристаллизации раствора, скреплявшего кирпичи или камни. Наверно, здесь сказалось то, что Сашина мама, Фаина Лазаревна, одно время занималась археологией и брала Сашу на раскопки. Увлекающихся физикой ребят на нашем курсе было довольно много. Боря Скоробогатов зачитывался лекциями академика Леонида Исаковича Мандельштама. Как раз в это время, ученики Мандельштама, ставшие сами академиками, издали несколько прекрасно подготовленных томов его лекций по своим конспектам. Яша Крафтмахер серьезно увлекался радиофизикой. Он, казалось, вообще понимал этот мир через радиосхемы. Это было настолько очевидно всем, что когда позднее с радио специализации выгнали всех, кто обладал неподходящими для этого фамилиями, Яшу оставили.
 
Центральное место в преподаваемых нам предметах занимала математика. А.Я.Повзнер читал подходящий для физиков курс как некий непрерывнй поток сведений, примеров и задач. Он мог закончить лекцию со звонком, введя функцию «эф от х», а на следующей лекции через пару дней продолжить «равно х». Обычно сразу после этого открывалась дверь и бочком входила всегда опаздывающая Галя Эпштейн. Потрясения были где-то вдали и, как оказалось, поджидали нас впереди. Нам же в этом прекрасном будущем мерещились только тома Ландау и Лифшица «Курса теоретической физики» и лаборатории университета. Саша, конечно, понимал куда больше, но помалкивал. О чем он умолчал тогда, много позже он описал в прекрасных глубоких статьях и книгах. Преподаватели соблюдали осторожность. Труднее всего приходилось преподавателям общественных наук. Например, преподаватель марксизма, замечательный педагог, уже побывавший в проработках доцент Черномаз, который вел у нас семинары, изобрел формулу «Не ищите логику там, где ее нет». Когда нужно было заклеймить кибернетику на конференции по борьбе с идеализмом в математике, А.Я.Повзнер демонстративно оторвал неровную полоску бумаги от газеты и зачитал по ней «обличающие» слова. Зрителям было все предельно понятно. Но материалы этой конференции были изданы, зачитанные слова напечатаны, а об оторванной от газеты полоске, конечно, не было и упоминания. То, что нас ждало Дело врачей, и более близкое к нам дело Покровского, никто и предположить не мог. Не говоря уже о том Деле, которое не состоялось, и о котором Неля написала «Когда сама История споткнулась о плохо подготовленный погром »

Бытовые проблемы занимали все больше сил и времени. Саше и Неле пришлось снимать квартиру где-то на окраине. У Нели от той поры остались строчки: «Где-то за ставнями и у крылечек жизнь притаилась тупая и злая. Путь человека тревожно отмечен бешеным плеском собачьего лая».  Вскоре на белый свет появился их сын Володя и они вернулись в Кукольный дом.

У Саши была явная склонность к философским глубинам и обобщениям. Он пытался применять физические понятия и законы к социальным явлениям. Иногда это многое проясняло. От него я узнал, что наше сознание инстинктивно, наряду с источником Добра (Бог), допускает источник Зла, который олицетворяется с Дьяволом (Сатаной). Иначе нельзя понять, откуда при всесильном добром Боге в мире столько зла. Это направление в философии называется манихейством. Так что мы, скорее всего, манихейцы. В массовом (христианском) сознании Зло, а иногда и сам Сатана отождествляется с евреями. Поэтому антисемитизм это не только косность, замешанная на безграмотности, зависти и злобе, а вера, или, по крайней мере, часть веры. А вере, как известно, не нужны доказательства. Сейчас, правда, первенство здесь перешло в мусульманский мир и связано с более прозаическими вещами. Сашу же интересовала судьба евреев в СССР, чем ему пришлось на определенном этапе заниматься вплотную.

В лаборатории Саша увлекся физикой жидкостей и фазовыми переходами (в жидкое состояние). На защите Сашиной дипломной работы по критическому состоянию жидкостей (где теряется разница между жидкостью и газом) рецензент Евгений Станиславович Боровик, один из наиболее серьезных экспериментаторов университета, сказал, что эта работа – полноценная глава кандидатской диссертации. Высоко ценил Сашины работы и самого Сашу, как личность, Илья Михайлович Лифшиц, признанный глава харьковской теорфизической школы. Тем не менее, Саше после окончания пришлось уехать «в глушь, в Саранск», пребывание в котором ярко описано Нелей в ее воспоминаниях. К счастью, они через пару лет смогли перебраться в Подмосковье в Менделеево, а через несколько лет в Москву. К такому относительно счастливому исходу косвенно имеет отношение и моя мама, Люся Урина. После окончания Универа трое выпускников, включая автора и Сашу, получили назначение в аспирантуру Академии наук, но без указания института. В белый свет-копеечку, как говорят. Саша сразу же не поверил в эту сказку и уехал в Саранск, где была какая-то зацепка и возможность получить работу по специальности. Двое остальных поехали в Москву обивать пороги. Но тут Универ решил сменить нам назначение на Тигровую балку в Таджикистане, где мы направлялись на работу в школу в распоряжение министра просвещения товарища Дододжонова. При всем уважении, мы туда ехать не захотели. Универ же собирался подать на всех нас в суд. Тогда мама надела свое лучшее платье и пошла к другу своей юности, заведующему кафедрой биологии Универа профессору Илье Михайловичу Полякову. Биолог Поляков был не только сотрудником биолога, ректора Университета Ивана Николаевича Буланкина, но и его другом. Буланкин выслушал его и тут же отменил все претензии к нам. Мы были спасены. Это было не единственное доброе дело этого выдающегося человека во времена, которые «не выбирают».

Но вернемся в студенческие времена. После четвертого курса нас послали в лагеря в рамках подготовки «ванек-взводных» в рамках военной кафедры универа. Нас расположили в казармах воинской части возле Мамаева кургана в Сталинграде. Это было место жестоких боев и невозможно было найти участок земли даже размером с квадратный метр, где не было бы обломков железа. Как-то, стоя на дежурстве в карауле, я проверял это шаг за шагом. В одно из воскресений нам устроили экскурсию на канал Волго-Дон. Когда «выбирали» нам экскурсоводов, ребята заметили среди них девушку и стали кричать «Нам вот ту, в платье в горошек!» Девушка, действительно, оказалась чудесной. После экскурсии нужно было написать отзыв, и я на путевке написал стишок:
Повидали красавицу Волгу, Волго-донский простор голубой. И, хоть были с тобою недолго, Все твой образ уносим с собой!

В итоге, как оказалось, возникли проблемы при оплате экскурсии. Владелица платья в горошек сказала: «Ну и не надо. Мне, может быть, эта путевка дороже денег».  Деньги ей все же заплатили. Нужно сказать, что у меня в Сталинграде в это время жил двоюродный брат, фронтовой поэт Виктор Урин. И я собирался после экскурсии навестить его, о чем предупредил, на всякий случай, Сашу. Оказалось, очень кстати. Мое отсутствие заметил наш сержант и уже собирался поднять шум, когда Саша ему пригрозил, что расскажет, как тот воровал сахар из общага. Это подействовало.

Прощаясь с экскурсоводом, я спросил, как пройти к дому, где живет Урин. Оказалось, что нам по пути, девушка знает Виктора Урина, и всю дорогу называла меня «товарищ Урин».
Рано утром, повидавшись с Уриным, я вернулся в часть. Благодаря Саше, все обошлось. А девушка спустя три года стала моей женой и Нелиной подругой. Когда Саша защищал в харьковском Институте низких температур (ФТИНТе) докторскую диссертацию, Неля в ресторане Родничок, куда ждали гостей после защиты, все время ей говорила: «Я так волнуюсь, так волнуюсь»! На реплику, что у Саши прекрасная работа и нечего волноваться, воскликнула «Я волнуюсь, как я выгляжу»!
Саше с коллегами, действительно, удалось сделать фундаментальную экспериментальную работу по особому поведению теплоемкости и ряда других физических величин в критической точке газ-жидкость. Исследование этого особого поведения стало целым направлением в физике. Работы Сашиного коллектива были востребованы во всем мире…
 
И тут грянул гром, связанный с делом Синявского и Даниеля. С Юликом Даниелем и Ларой Богораз Саша и Неля близко дружили и не могли остаться в стороне. Начался, растянувшийся на годы период правозащитной деятельности.
Бывая в Москве в этот период, я всегда старался навестить Сашу и Нелю. Во время одного посещения, уже под вечер, я был остановлен на ступеньках их подъезда солдатами. У меня попросили документы. Неподалеку в кустах стоял военный газик. Подошел молодой офицер. Я объяснил, что приехал в командировку и зашел навестить университетских друзей. Меня пропустили. Над входной дверью в квартиру торчали какие-то резиновые или пластмассовые трубки. Явно акустического назначения. За окном кухни, чуть в стороне, висела люлька, в которой двое рабочих что-то усердно мастерили. Т.е. это была какая-то скорее театральная, чем реальная, панорама, какой-то перформанс, как сейчас бы сказали, грубой слежки и прослушки. Это было явное оказание психологического давления. Но внутри жизнь шла так, как если бы ничего этого снаружи не было. Впрочем, чего стоило это спокойствие, нетрудно понять.

В другой приезд Воронели меня взяли с собой к друзьям на встречу с приехавшим из Харькова поэтом Борисом Чичибабиным. На вешалке висели дорогие шубы. Поэт читал стихотворение «Жены моих друзей» : «В Крым вам не ездить, В меха вам не кутаться…». Когда мы уходили, в соседний лифт сел толстый не по росту мужчина, видимо, весь обвешанный записывающей аппаратурой. Подобного «толстяка» я видел в Ленинке, когда «случайно» повстречался с Марком Азбелем, бывшим в то время в отказе. Так что тогда наша встреча прошла не вдвоем, а втроем.
В нашей дружбе с Сашей и Нелей долгие годы играла любимая Сашина кузина Ляля Осадчая. Их матери с Сашей были родные сестры. Но Марина Лазаревна существенно отклонялась от своей сестры «в сторону Одессы». Она любили повторять низким прокуренным голосом «Здоровье главное, здоровье», чем нас сейчас не удивишь, а тогда это было предметом шуточек в нашей веселой компании. Лялечка была очень хлебосольна и часто собирала у себя друзей. Это было и в Харькове, и продолжалось в Израиле. Среди гостей иногда появлялась Рената Муха, и тогда веселье лилось через край, как это видно на фотографии ниже.
В пору особенно активных преследований Саша «сбежал» к Ляле и скрывался у нее довольно долгое время. Никто из нас не знал об этом. Саша купил железнодорожный билет на Юг. В Харькове, где была долгая стоянка, не забирая вещи, вышел из поезда и не вернулся.

У оперативников КГБ к Саше накопились «чисто человеческие» претезии. Так, он оказал сопротивление и стал звать на помощь, когда его схватили на улице и стали запихивать в автомобиль. Когда же его, наконец, через несколько часов «беседы» отпустили, и он возвращался домой, оперативники окружили его с Нелей у подъезда их дома и прокричали что-то в духе «Ну, профессор, теперь держись!» Саша втолкнул Нелю в просвет между дверьми и приготовился к отпору. Но здесь вперед вырвалась Неля с криком: «Мы идем к себе домой, немедленно пропустите нас!» И блюстители порядка отступили.

Много лет спустя оказавшись на съезде израильского физического общества в институте Вейцмана, я сидел в зале рядом с Сашей на докладе Марка об открытом им универсальном  законе распределения по продолжительностям жизни. Это был степенной закон с изломом в сторону долгожителей. Эту ветвь «мафусаилов» Марк особенно пропагандировал. Саша, наклонившись ко мне, сказал, что, если дойдет до дела, то скорее, будут использовать короткоживущую ветвь. И сослался на своего сына Володю, который утверждал, что в конкуренции опыта и возраста победит молодой человек, т.к. все так быстро меняется в современном мире, что опыт уступает возможности освоить новое.

90 лет. Много это или мало? Пожелание до 120, столь популярное среди евреев, уносит нас в незапамятные времена шумеров, из среды которых вышел со своим племенем отец Авраама. Шумеры пользовались 60-ричным исчислением. Оно тоже явилось следствием пальцевого счета, но по фалангам пальцев. Так что 120 в 60-ричной системе это круглое число. Именно круглое число лет прожил Авраам. И я желаю того же Саше, здоровья и избавления от недугов, того счастья в кругу семьи, которое он, безусловно, заслужил.

Журнальный вариант см. "Артикль" №19, 2021.