Ловец заблудших душ. Часть двадцать пятая

Алекс очнулся. Он, голый, лежал на полу возле дивана, скрипел зубами и повторял:
- Рупь да с полтиной - вот и ямка готова.
Как наяву, ему продолжали видеться стены палаты в приюте для душевнобольных - назойливо кричащие белой краской, призывающие к выхолощенной чистоте, напоминающей саван. Его восьмая жизнь вновь подкинула жёлтую дверь, за которой безумствовал старик тридцати лет от роду. Опрелый тюфяк с клочьями соломы вонял нестерпимо. Зарешёченное оконце под потолком пропускало минимум света, убавляя и без того скудный зимний день. Алекс глядел на себя со стороны и подмечал клочковатую бородёнку, отросшую за два месяца, байковую рубаху со следами пота, запавшие пустые глаза и трясущиеся руки. Вошёл врач в сопровождении студентов и поставленным голосом оповестил:
- Нуте-с, малоуважаемые, ибо вы ещё не заслужили нужного авторитета в высоких кругах психиатрии, кто из вас способен рассказать о пациенте, исходя из его поведения? Я готов пожертвовать своими ушами ради ваших придумок и идеек. Кто хочет?
Студенты заволновались, словно озерцо, в которое бросили солидный булыжник.
- Нет храбреца, который "одним махом - семерых побивахом"? - ехидно продолжил врач.
- Я попробую, - вызвался кареглазый шатен, - исключительно из любви к казусам.
Санитар подал ему табуретку, и студент шлёпнулся на неё, будто опасался, что кто-нибудь ещё решит облегчить жизнь своим ногам.
- Ну-с, господин Бекарин, - поддел его преподаватель. - Что вы узрели?
Шатен упёрся взглядом в безумца и неожиданно почувствовал присутствие кого-то ещё. Тайга обступила его со всех сторон. На поляне, круглой, как тарелка, толпились олени. Загремела дужка котелка, и беременная якутка стала набивать его чистым снегом. Из-за деревьев показался шаман в рогатой маске. Еловая ветка волоклась за ним следом. Старик обобрал с неё шишки и начал бросать в огонь, приговаривая:
- Сколько семян, столько тебе входов и выходов даётся.
Колючее вместилище упало на колени Вострикова.
- Сколько семян, столько тайных знаний обретёшь.
Шишка, пахнущая смолой и морозом, оказалась в кулаке Бекарина, который охнул и выпустил странный дар.
- Сколько семян, столько Силы в тебе пробудит ЖЕНЩИНА! - крикнул Карунгир и взмахнул веткой над костром.
Шишка пролетела сквозь оконное стекло, не разбив его, как шаровая молния, и улеглась рядом с Алексом. Шаман хохотал, радуясь, как дитя, своей проказе.
А тем временем в приюте Бекарин рассказывал о геологе, не сумевшем стать Иным, и поэтому обречённому бежать по коридору безумия с надеждой хоть когда-то открыть одну из дверей.

- Теперь я понял, откуда взялась эта беспорядочная, сумасшедшая не-жизнь, заставляющая меня метаться по "многоквартирному" Мирозданию в поиске таблички с указателем, - вслух произнёс Алекс, раскинувшись на ковре. - Ай, да, шаман! Ай, да, сукин сын! Мало ему, что Вострикова запер в психушке, так ещё будущие жизни оснастил заячьим петлянием. Верно, ведь, вылитый длинноухий получился! Лежишь: то ли спишь, то ли стережёшься; вскочишь - и несёшься, задние лапы наперёд выкидывая; лишь бы кто-то неведомый не сожрал, кишки на снег не выпустил. Шуточки, мать его через десяток лешаков!
Он подобрал шишку, понюхал её с удовольствием, покатал между ладонями, ощущая, как чешуйки отпечатываются на коже. Потёрся спиной о мохнатость паласа, прогнулся, надавил плечами на пол, раскидал в стороны руки, свернулся, поджав колени к подбородку, вновь распластался, смеясь вместе с ушлым Карунгиром, хохоча над собой, потешаясь над выходами-входами, которые по сути одно и то же, словно одежда и её изнанка. Вскочил - лёгкий, радостный, с той долей безумства, которая порождает гениев и навсегда отделяет их от влияния "понятного"; проскакал на одной ноге по коридору, топоча, словно мартовский кот; прижался всей своей наготой к здоровенному, прохладному зеркалу, отпрыгнул и рявкнул во весь голос:
- Где ж тебя носит, зеленоглазая? Возвращайся!
Зеркало вспыхнуло, и из его глубины выбралась крупная рысь. Она лениво улеглась на ковролин, выпустила здоровенные когти, нехотя втянули их в упругие подушечки, потёрлась подбородком о ногу Алекса и... обернулась женщиной.
- Знаешь, милый, до чего же волки - упёртый народ, - поглаживая его голень, сказала Литта. - Пришлось на дереве отсиживаться, пока они не поняли, что им недостаёт беличьего легкомыслия, позволяющего скакать с ветки на ветку, распушив хвост. К тому же по их мнению, задрать оленя куда престижнее, чем пачкать зубы кровью кошки. Как же здорово использовать чужие амбиции в своих целях!
- Это вроде присказки твоего деда - таёжного "массовика-затейника": "Белые люди - ...
- ... глупые люди, - подхватила Фелитта. - Ты рассуждаешь удивительно здраво для человека, который свихнулся, не выдержав лобызаний собственной матушки.
Она опрокинулась на спину и засмеялась.
- Издеваешься? - нарочито грозно спросил Алекс и улёгся на пол рядом с любимой. - Представляешь, я сейчас, словно большой Монгольфьер, сорвавшийся в шторм с привязи. Куда меня занесёт нелёгкая или, наоборот, наилегчайшая, сбросившая лишний балласт, буря, не знаю и от этого радуюсь, точно дурак, которому попалась Жар-птица, а ему не нужно менять её на навоз в царской конюшне или продавать в зверинец арабскому шейху, или готовить из неё утку по-пекински на потеху философам. А ты - таинственный остров, блуждающий в океанских просторах и оттого не обозначенный ни на одной карте. Всё на нём странно и непредсказуемо, ибо творится его суть каждый день, притягивая к себе счастливцев, находящих смысл жизни в незавершающемся пути, и неудачников, ищущих постоянно и кропотливо подтверждение своей запутанной логики. Одни падают на него с разгневанного неба, чтобы устоять, став бескрылыми и научившись быть людьми - достойными звания Богов. Другие же, сражаясь за справедливость, оказываются капитанами Немо, запертыми теснотой тьмы, ибо их борьба - острое лезвие на конце маятника, который раскачали азартные последователи. А я, кто я? Вернее, кем я заполню остров, когда оболочка воздушного шара разорвётся и ветер шваркнет её на побережье и поволочёт по камням и устричным ракушкам?
- Ты можешь быть кем угодно, - озорная улыбка зажглась в глазах Литты. - Мангустом, разорившим кладку Нагайны на дынной грядке, или Змеем-искусителем, пьющим парное молоко самой обычной коровы; бочаром, мечтающим стать корабелом, или Гераклом, вынужденным носить женское платье; трубкой, которую жаждет выкурить сэр Джуффин Халли, или неистовым ветром, дующим одновременно во все стороны; пряностью, которую растирают в ступке, или ловким дельцом, обстряпывающим делишки на Уолл-Стрит; мистификатором, играющим в трёхуровневые шахматы со своей Тенью, или правдорубом, казнённым за вирши на Гревской площади; яблоком, из-за которого подерутся три Богини, и огрызком, который зачавкает пятнистая свинья. Зачем удерживать любой смысл, когда намного интереснее воплощаться, как в первый раз, скидывать изношенное за день, за год или за жизнь, чтобы опять разлохматить шевелюру у Солнца и признаться в любви Луне, а также всем затмениям и горстке пыли, вытряхнутой из пылесоса.
Она поцеловала Алекса в ключицу и потом приняла в себя его тело, истосковавшееся от долгой разлуки, растянувшейся от полудня до мундиров цвета хаки и русско-японской войны.

Мы с тобой - Поле, заросшее седым ковылём.
Помнишь, какими мы были столетия назад?
Когда степь расцветала над нами весной.
Когда кони, прядая ушами, неслись в синей дымке, выбивая стук нашего сердца...
Когда жаворонки звенели в вышине.
Это был наш Голос.
А потом мы вобрали слишком много боли, и ковыль стал прибежищем для потерянных душ.
ПОМНЮ!

Мы с тобой - Тайга, с сопками и эхом, спрятавшимся за валунами.
Слышишь, как оно шелестит опавшей листвой?
Ты говоришь, что это полосатый бурундук прячет запасы в листве...
Может быть!
Я смеюсь, когда он щекочет мою ладонь, закапывая орехи.
А эхо?
Это же мы окликаем друг друга.
Ты позовёшь меня - стволами мощными, склонами горными, а я откликнусь - птицей на ветвях, рекой, лежащей на груди утёсов.
Я позову тебя - янтарными глазами волчицы, шёпотом первого снега, и ты ответишь - воем в чащобе, ветром, несущим снежинки в своих объятиях.
СЛЫШУ!

Мы с тобой - Небо, распахнувшее себя всему сущему.
Чувствуешь, как звёзды, потерявшие свою радость, падают?
Падают, скользя по нашей коже.
Чувствуешь, как рождаются новые, взрываясь от страсти и блаженства?
Это мы теряем и находим друг друга.
И так каждый миг, длящийся ВЕЧНОСТЬ.
Мы с тобой ТО, что невозможно разделить.
Ты - это Я.
Я - это Ты.
ЧУВСТВУЮ!!!!!