Татьяна Рымарь. Из дружной пятёрки

     Санитарные дружинницы-москвички.
     Снимок сделан 6 июля 1941 года.
   Татьяна Рымарь - слева направо 4-й ряд; 2-я
   худенькая девушка с открытой шеей.
   Лидия Ферапонтова - слева направо 2-й ряд; 1-я.            
               
                ТАТЬЯНА РЫМАРЬ. ОНА ИЗ "ДРУЖНОЙ ПЯТЁРКИ"

   На фотографии санитарных дружинниц-москвичек, сделанной 6 июля 1941 года, есть и ТАТЬЯНА РЫМАРЬ. К сожалению, пока о ней мало что известно; даже отчество не удалось узнать. Именно – пока; счастливый случай никто не отменил.
    Санитарные дружинницы были выпускницами медицинских курсов Коминтерновского районного комитета Общества Красного Креста Москвы. Курсы они окончили накануне Великой Отечественной войны.
   Многие из них днём были на занятиях в школе, а вечером ходили на курсы. На практике в поликлинике или больнице они учились бинтовать «раны», укладывать больных на носилки и разным другим медицинским приёмам.
   Так бы и осталась лишь фотография совсем юной фронтовички Тани Рымарь, если бы на том снимке не было и Лидии Ферапонтовой. Они учились в одной школе, возможно, в одном классе, и дружили.
      Поскольку нет никакой информации о пережитом Татьяной Рымарь, приходится воспользоваться тем, что рассказала её подруга Лидия. Я выбрала из её воспоминаний лишь некоторые ситуации.

                КАК ОНИ ОКАЗАЛИСЬ В СЭГе №290?

    Я была знакома с Лидией Григорьевной Ферапонтовой (1924-2017; в замужестве - Бирон). 23 сентября 2013 года с Анной Павловной Медведевой (1920-2019; капитан медицинской службы, третий и последний председатель Совета ветеранов СЭГа 290) мы были у неё в гостях.
   Лидия Григорьевна рассказала, что в начале Великой Отечественной войны их, санитарных дружинниц, военкомат сначала направил на трудовой фронт. Ей неполных 17 лет. Примерно такой же возраст или чуть постарше и у её подруг по курсам.

    Они прибыли в местечко Мосолово, что расположено в Смоленской области. Им предстояло рыть противотанковые траншеи на правом берегу Днепра. Там уже находились кавалерийская дивизия и рабочий батальон добровольцев, в котором было много женщин разного возраста.
   При желании можно увидеть кинохронику 1941 года. Её часто показывают сейчас, в начале декабря 2021 года - накануне 80-летия генерального наступления советских войск на гитлеровские армии, пытавшиеся прорваться к Москве.
  Операторы снимали работу тех добровольцев (в основном – это женщины разного возраста и профессий, старшеклассники, студенты). Они рыли очень глубокие траншеи. Орудие их труда – лопаты. Никакой техники не видно.

   На упомянутой выше фотографии санитарные дружинницы в комбинезонах. Если присмотреться, видно, что на ногах у них туфли - «лодочки», босоножки. Совсем не подходящая обувь для земляных работ. Но никто не роптал. Ни на боль в руках и плечах от лопат, ни на быстро развалившуюся у многих обувь. Даже пели во время работы.
   Тревожные вести о том, что фашисты рвутся к Москве, долетали и до трудового фронта.
    Июль 1941 года. Со слов Лидии Ферапонтовой, на противоположном берегу Днепра высадился немецкий десант. Вражеские танки начали переправляться на правый берег, где работали добровольцы. Появились и самолёты.

    И дальше из её рассказа: «Рабочий батальон построили в колонны и отправили в тыл. Санитарные дружинницы шли отдельной колонной. Мы пошли пешком в сторону города Вязьмы. В дорогу нам дали скудный сухой паёк. Вёл нас проводник в военной форме. Шли только ночью, а днём прятались в лесу, потому что всё время летали немецкие самолёты и бомбили.   
   Вспоминаю то время и понимаю, что мы – юные совершенно не осознавали всего трагизма войны, опасностей.
  Добирались мы суток трое. Наконец, пришли в Вязьму -  тогда ещё прифронтовую.

   Сразу же большая группа девчонок, в которой была и я, отправилась в городской военкомат. Мы стали требовать, чтобы нас немедленно направили на фронт.
   Усталый военком с грустью нас оглядел; а выглядели мы не лучшим образом после долгой дороги. Всех – 32 санитарные дружинницы - он направил в госпиталь; это и был сортировочный эвакуационный госпиталь (СЭГ) № 290 Западного фронта. Работал он в районе станции Новоторжская».

   Сначала девушек накормили. Потом их принял начальник госпиталя, военврач Вильям Ефимович Гиллер. Он распределил санитарных дружинниц по отделениям: кого-то ухаживать за ранеными в палатах, кого-то – в перевязочные блоки…
    Лида Ферапонтова оказалась на «рампе», то есть в той части железнодорожной станции, где принимали раненых и откуда их отправляли в тыл.
  Санитарные дружинницы, встречая поезда с ранеными, прежде всего, этих несчастных, изувеченных солдат и офицеров, кормили бутербродами и поили горячим чаем. А потом их другой персонал развозил по отделениям госпиталя и там уже за них брались врачи.
  После оказания первой помощи раненых отправляли дальше, в тыл. Оставались только те, кто не смог бы перенести долгой дороги; кто был без сознания или кому предстояли ещё срочные операции.

   Первые месяцы войны. Немцы наступают; Вязьму и её окрестности непрерывно бомбила фашистская авиация. СЭГ № 290 был переполнен ранеными: военными и гражданскими.
   28 ноября 2021 по телеканалу ОТР прошёл большой документальный фильм «Константин Симонов» (Гостелерадио СССР. 1984 г.). Коротко для тех, кто об этом нашем соотечественнике ничего не знает: участник Великой Отечественной войны, военный корреспондент, поэт, прозаик, драматург, общественный деятель.
   В фильме есть кадры: встреча  в 1966 году К. Симонова и маршала Советского Союза Г. Жукова. На вопрос К. Симонова, какое время в годы войны было самым опасным для СССР, маршал ответил: с 6 по 13 октября 1941 года.

    Западный фронт и другие отступали; были большие потери. Персонал госпиталя работал днём и ночью. Так продолжалось до 5 октября 1941 года. В тот день разнёсся слух, что немцы высадили большой десант в районе Вязьмы. Над городом появилась большая группа вражеских самолётов; началась страшная бомбёжка.
   Поступил приказ всех раненых срочно эвакуировать в тыл. А их было более трёх тысяч.
   И вот здесь ПЕРВОЕ УПОМИНАНИЕ О ТАНЕ РЫМАРЬ.

    Лидия Ферапонтова вспоминала: «Мы грузили раненых на машины и «летучки» (электрички). Госпиталь начал сворачиваться.  Но мы с госпиталем не ушли.
    Мы – это три подружки: я, Лена Андреева- девочка со станции Новоторжская, и Таня Рымарь, мы учились с ней в одной школе и дружили.
    Нам поручили сопровождать последнюю «летучку» с ранеными, но пришло известие, что эта электричка не прибудет, так как отрезана немцами. Раненых пришлось отправлять в тыл пешком.
   С этой колонной мы уйти не успели. Пока собирали свои вещи, колонна раненых ушла. На Новоторжской и в самой Вязьме суета была несусветной.  Город постепенно пустел. Мы побежали на территорию нашего госпиталя.
   Там был только начальник СЭГа 290 В. Гиллер и стояла колонна машин с запасом горючего для грузовиков, в которых везли раненых. Мы обратились к начальнику колонны взять нас. Он разрешил нам сесть в одну машину.

   Водитель спросил: «Не боитесь?». Какое, «боитесь»! Страшнее было оставаться в Вязьме, которая на глазах превращалась в руины.
   Так мы, три подружки, и уселись среди баков с бензином, которые могли взорваться от малейшей искры. Ещё когда машина стояла, в неё пытались залезть двое раненых, уже совсем обессиленных. Начальник колонны распорядился их взять в нашу машину.   
    Поездка была тяжёлой и страшной.  Самолёты над нами летают, бомбы падают, взрывы, вой, огонь, пожары…

  Я и до сих пор помню свой страх. Сидела, низко опустив голову, чтобы ничего не видеть. Но взрывы не могла не слышать.  Наша машина проходила мимо разбитых домов, повозок, машин; всё горело.
  Ехали долго, останавливались, ночевали в каких-то дачных посёлках.
   На этом грузовике мы и догнали госпиталь в г. Одинцове Московской области. В октябре 1941 года СЭГ № 290 прибыл в Москву». 
    Теперь мы знаем, что Таня Рымарь начала работать в этом госпитале в июле 1941 года, работала на «рампе» и из горящей Вязьмы уехала в машине с бензобаками. Возможно, как и Лида Ферапонтова, она сидела, низко опустив голову – только бы не видеть пикирующие вражеские самолёты и убитых людей.

                ПЕРВОЕ СОРТИРОВОЧНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

   16 октября 1941 года СЭГ 290 прибыл в Москву. Первое место его расположения в районе Сокол в Амбулаторном переулке - в корпусах госпиталя, который эвакуировался в тыл. Когда туда приехали первые машины СЭГа с медицинским оборудованием и штабом, выяснилось, что не весь тот московский госпиталь выехал. А в Москву уже шли несколько санитарных поездов с ранеными и принимать их должен был СЭГ 290.
   Поэтому разворачивались быстро. Три подружки, которых назвала Лидия Ферапонтова, попали в приёмное отделение. Раненых привозили и на машинах. Они были в разном состоянии. Санитарные дружинницы их кормили; причём, кто-то сам ел, а кого-то, кормили с ложки.
   Только в первый день за восемь часов госпиталь принял две тысячи триста человек. По воспоминаниям персонала, известно, что поступали не только раненые, но и обожжённые, обмороженные, контуженные, больные. Принимали и оказывали помощь также жителям города.

   Прощаясь, начальник уезжающего в тыл госпиталя сказал В. Е. Гиллеру: «Место, скажу вам, здесь не очень спокойное. Наше окружение – железная дорога, завод, электростанция. Всё время было тихо, но в последние налёты фашистов совсем рядом посыпались зажигательные бомбы, и три фугаски упали».
   И ещё он сказал, что многие его врачи и сёстры не хотят уезжать в тыл, «пожелали остаться; коль придётся помирать, говорят, так уж лучше в Москве»

   Не прошло и недели, как госпиталь начал работу в столице. В один из дней к Москве прорвались десятки немецких самолётов. На территорию госпиталя начинают падать бомбы. Весь персонал был мобилизован для спасения раненых. Лифта в тех больничных корпусах не было.
   Прятали их в подвалах. Тех, кто не мог ходить, переносили на носилках. Носилки с раненым – тяжёлая ноша. А надо было спускаться и подниматься по лестницам. Ещё тяжелее поднять носилки с раненым в грузовую машину.
   В штате госпиталя были санитары-мужчины. Однако при экстремальных ситуациях за носилки брались врачи, медицинские сёстры, санитарные дружинницы, повара, швеи, водители санитарных машин.
   И три подружки-санитарки помогали спасать раненых.

   Как позже выяснилось, три фугасных бомбы попали в главный корпус, а некоторые разорвались во дворе.  Из документальной повести «Во имя жизни» В. Е. Гиллера:
   «Вдруг раздался сильнейший взрыв. Казалось, рушится здание. Через долю секунды удар повторился. Силой взрывной волны я был отброшен от окна к противоположной стороне и, падая, стукнулся головой об угол выпавшей рамы.
   Очнулся лишь через несколько минут. Снова раздался взрыв, и передо мной, как в театре, открылась улица. Наружной стены как не бывало… Электричество погасло».
   Погибло несколько сотрудников СЭГа. Была убита врач Зинаида Павловна Орловская. В тот момент она делала обезболивающий укол раненому. Медицинская сестра Долгушина (к сожалению, нет её имени и отчества) получила тяжёлое ранение грудной клетки.

    Многие здания были основательно разрушены. Госпиталь вынужден был покинуть ту территорию. В дальнейшем основной его базой стали корпуса эвакуированного в г. Горький военного госпиталя (детище русского императора Петра Первого). Он был расположен в старейшем московском районе Лефортово.
   СЭГ 290 находился в столице с октября 1941 по март 1943 гг.   
   Об этом вспоминали все, кто служил в госпитале: раненых привозили круглосуточно, даже на трамваях (и сейчас рядом с Главным военным клиническим госпиталем имени академика Н. Н. Бурденко, как ходили, так и ходят трамваи – Л.П.-Б.).
   Московская битва была кровопролитной и тяжёлой. Поток раненых не иссякал ни днём, ни ночью. Они поступали не только с Западного, но с Калининского и других фронтов. Персонал госпиталя работал без перерывов по 16-18 часов. Короткий сон - и снова по своим отделениям.
   
   Трёх подружек зачислили в штат санитарками, потому что у них не было медицинского образования. Их направили в 1-е сортировочное отделение. Сортировочных отделений в госпитале было несколько.
    Сначала было три подружки, а потом стало пятеро. В 1-й сортировке сложилась «дружная пятёрка»: Таня Рымарь, Лена Андреева, Маша Рыдванова, Нина Увеляк и Лида Ферапонтова. В госпитале их хорошо знали.
   Таня Рымарь и Лида Ферапонтова – санитарные дружинницы той – «Московской дружины». Это точно известно.
 
  Раненые поступали сначала именно в сортировочные отделения. Врачи определяли, в какой помощи они нуждаются и куда их направить. Если ранение было тяжёлым и помощь требовалась срочно, бойца сразу же относили в операционную.
   Остальным, как уже было сказано, обязательно давали горячий сладкий чай и какие-нибудь бутерброды. Раненые поступали обезвоженные, голодные, в окровавленной одежде.
  Были специальные санпропускники. Чтобы поставить много ванн, нередко персоналу приходилось ломать стены помещений. Здесь всех раненых стригли, брили; санитарки их мыли, переодевали, сопровождали в палаты. Помогали медицинским сёстрам делать перевязки.
   Конечно, наводили порядок в своих отделениях. Там, где кровь и гной, чистота должна быть идеальной. Таковой она и была. Что санитарные дружинницы делали в течение смены – всего не перечесть.

                А ПОТОМ ОНИ УБЕЖАЛИ НА ФРОНТ

   Не уверена, что точно так, как её подруга Лида, Татьяна Рымарь рассказала бы о работе в госпитале и обо всём, что пришлось ей пережить в годы Великой Отечественной войны. Однако важно, что эта отважная девушка со всей своей молодой отвагой помогала Отечеству победить врага.
   СЭГ 290 в Берлин не попал. Победу над фашистами персонал госпиталя встретил в Восточной Пруссии – в Тапиау, недалеко от Кёнигсберга. А спустя короткое время СЭГ со всем имуществом и персоналом был дислоцирован в белорусский город Бобруйск.
   Там он стал базой для гарнизонного военного госпиталя, в котором ещё много лет выхаживали раненных советских солдат и офицеров. Именно поэтому демобилизация медицинского персонала СЭГа шла медленно. Например, врач Анна Павловна Медведева, о которой я упомянула выше, простилась с военной формой лишь в 1946 году.

     Но трёх подружек в госпитале уже с октября 1942 года не было.
    «Мы, три подружки, убежали из 290-го СЭГа, - рассказывала Лидия Григорьевна. - Нас не устраивала работа в тылу, мы хотели на фронт. Убежали без документов. Домик, в котором мы жили, находился рядом с забором, а за ним – река Яуза. Подлезли под ворота и ушли.
   Но не сразу. Во время увольнений в город, кое-кто из персонала ходил в военкоматы и просился на фронт. Ходили и мы. Хотели туда, где шли бои. Хоть санитарками, хоть кем угодно, только на фронт.
  В военкоматах нам советовали ещё повзрослеть*. Но в одном военкомате мужчина нам сказал: «А чего вы, девочки, ходите в военкоматы? Вот сейчас на Казанском вокзале стоит санитарный эшелон, он скоро отправится на фронт. Берите документы, поезжайте на вокзал, садитесь в вагон. Думаю, что работа для вас найдётся. Поезду нужен персонал».
    Мы так и сделали».
         * 1924 год – также мог бы быть годом рождения Тани Рымарь, как и Лиды Ферапонтовой.
 
   А дальше были разные приключения.
   Можно предположить, что за время работы в госпитале они ещё не приняли военную присягу. Если бы приняли, то не убежали бы, как дети, - «подлезли под забор»; без документов. И военной формы у них тогда ещё не было.
  Подружки разошлись по домам, чтобы взять с собой необходимые вещи. Договорились, когда встретятся возле того поезда.
   Не знаю, какая семья была у Татьяны Рымарь и что она говорила, когда пришла домой и стала собирать вещи. А, может, вся её семья была эвакуирована.
   В октябре 1942 года вернулась из эвакуации мама Лиды Ферапонтовой. Лида маме не сказала, что отправляется на фронт. Чтобы не волновать. Отец Лиды был на фронте все годы войны. Вернулся живым, даже не был ранен. Но прожил недолго.

    В назначенный час три подружки** («Двое из нашей «пятёрки» остались в СЭГе», - это из воспоминаний Л. Г. Ферапонтовой) приехали на Казанский вокзал. Увидели санитарный эшелон, зашли в вагон, сели. Туда-сюда ходили военные; и солдаты, и офицеры.
   Когда эшелон тронулся, к ним подошёл офицер, спросил: «А вы куда едете, девочки?». Объяснили, что едут на фронт. Когда он узнал, что у них нет направления на работу в  поезде, сказал, что им обязательно надо идти в санитарное управление, которое ведает всеми санитарными поездами, и получить документы.
  На ближайшей станции, где остановился эшелон, девушки пошли в сануправление. Начальник сказал им сурово: «Какой фронт! Сейчас отправлю вас по домам».
  Он ведь не знал, что «эти дети» уже были под бомбёжками в горящей Вязьме и догоняли свой госпиталь в грузовике с бензобаками. Ничто не могло удержать этих юных патриоток от желания попасть на фронт.

   На следующий день подружки снова пошли в санитарное управление. Их встретил уже другой офицер, «более дружелюбный». Не успели они переговорить, как появился начальник управления. Увидел подружек, удивился: «Опять вы здесь?».
  Он вывел их на улицу, усадил в повозку и привёз в госпиталь, который находился в лесу. Там их приняли санитарками.
   Это был передвижной полевой госпиталь – ППГ-770 Западного фронта.

    Потом госпиталь оказался на 2 Белорусском фронте, командующим которого был маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский.
    Сначала подружки служили санитарками, но постепенно набирались и медицинского опыта. Если был наплыв раненых, и рук не хватало, им поручали дежурства и какие-то медицинские процедуры.
    В ППГ-770 раненые не задерживались. Это был госпиталь «на колёсах» - несколько грузовиков с палатками и со всем необходимым для оказания первичной помощи раненым. Был и хирургический блок. Но даже после операций старались их быстро отправить в тыл. Не было условий возить с собой.

    Всё было по-походному. Быстро разворачивали палатки и принимали раненых. Легко сказать «разворачивали». Из воспоминаний «сэговцев» (так называли себя ветераны СЭГа 290) известно, что работа эта была трудной, не для женских рук.
   Рассказывали, как вырывались, когда был ветер, те палатки. Случалось, что улетали в неизвестном направлении. Так было, например, в окрестности Каунаса (1944 год). Ругали американские; более комфортными были сделанные в СССР.
   Персонал ППГ-770 и жил в палатках.

    Вот такая интересная подробность, рассказанная Л. Ферапонтовой:
   «Ночью в палатках горели светильники. Их делали из гильз. Сплющивали верх гильзы, наливали в неё бензин, вставляли фитиль.
  После ночного дежурства мы выходили из палаток, припудренные чёрным налётом.  Самодельные светильники сильно коптили. Копоть оседала на раненых, на одежде и лицах медицинского персонала».
   Вот и таким бывал фронтовой грим. А не пудра и тени для ресниц. Я спрашивала у фронтовичек красили ли они губы. Не красили, так как «не принято было краситься».
   
    ППГ-770 шёл за 2 Белорусским фронтом. Проехали Белоруссию, Польшу. Новый, 1945, год, встретили в Польше. Лидия Григорьевна вспоминала, что «нас, трёх подружек, приютила польская семья». Новогодний праздник отмечали с хозяевами дома. Девушек поразила ёлка, висевшая вниз верхушкой.
   Вскоре после того новогоднего праздника, госпиталь отправился дальше. Увидев пограничный столб, медработники поняли, что въезжают на территорию врага. Ещё шла война, но все чувствовали, что она вот-вот закончится.

   Госпиталь остановился недалеко от границы Германии. Персонал поселили в домах местных жителей. По воспоминаниям очевидцев: стояли аккуратные, целёхонькие домики. Трёх подружек приняла на постой одна немецкая семья. Накормили, и спать уложили. Лидию Ферапонтову поразили их перины, «лёг, и перина вокруг тебя поднялась, как окутала».
   Что такое перина в немецком доме узнала и А. П. Медведева: «Они не топят в спальне, поэтому пользуются перинами. И спят на них, и укрываются».
   
     Но передышки были короткими. До последнего дня войны шли ожесточённые бои, и  ППГ-770, как и другие, оказывал помощь раненым. Их было много. А когда уже Берлин пал, госпиталь остановился в лесу. Персоналу разрешили посмотреть город.
    «Когда мы ехали по улицам Берлина, нас обстреливали, - вспоминала Лидия Григорьевна. - Стреляли из домов, мимо которых мы проезжали. Пришлось упасть вниз, ведь машина была открытой. Никто не погиб. Но было страшно.
    Война закончилась, госпиталь вернулся в СССР, но не расформировывался до 1946 года; дислоцировался в Подмосковье. Первыми домой отпустили нас, как говорили, несовершеннолетних. Хотя, пока шла война, мы стали совершеннолетними. Мне шёл двадцать второй год. Нас отпустили доучиваться».
  «Отпустили нас»! «Мы»! Наверное, это были те три подружки.

   Среди наград Лидии Ферапонтовой есть и не очень распространённая у медработников медаль «За взятие Берлина». Должна бы быть такая медаль и у Татьяны Рымарь. Пока об этом можно лишь догадываться.
   И ещё вот такой интересный (исторический!) случай в жизни Л. Ферапонтовой. Возле рейхстага в Берлине она встретила своего младшего брата Женю (год рождения 1926); он был шофёром грузовика, на котором возил солдат.

   Брат и сестра расписались на стене рейхстага. Лидия Григорьева сожалела, что на тот момент ни у кого не было фотоаппарата, чтобы сделать снимок их слов. Конечно, немцы потом все росписи победителей – советских солдат и офицеров - стёрли.
   Но никогда немцам не стереть из своей истории жестокостей по отношению к народам, которых они хотели поработить, и позорного поражения.
   Вполне может быть, что на рейхстаге было что-то, написанное и Т. Рымарь.
   Пока нет информации, оставалась ли после окончания войны она в ППГ-770 , работала ли в Подмосковье; была ли демобилизована, как и Лидия Ферапонтова, только в 1946 году.
 
                ЗАГАДКА ТРЁХ ПОДРУЖЕК

   **Убежали на фронт ТРИ подружки. Из «дружной пятёрки» санитарок 1-го сортировочного отделения СЭГа 290 ДВОЕ остались в этом госпитале.
  Дальше некая интрига.
  Думаю, что на фронт отправились Лида Ферапонтова, Таня Рымарь и Лена Андреева- девочка со станции Новоторжская. Лида и Таня дружили со школы. Вряд ли захотели расстаться.
   Ведь дружба – своеобразное крепкое плечо, которое поддержит, когда иссякнут силы.

   Из тех, кто остался в госпитале в Москве, точно знаю, что продолжала в нём работать МАРИЯ СЕМЁНОВНА УШАКОВА. Она была медрегистратором в 1-м сортировочном отделении. Лидия Григорьева в «дружной пятёрке» назвала её Рыдвановой (см. выше).
   Но Маша поменяла фамилию, когда вышла замуж за фельдшера этого же отделения Сергея Дмитриевича Рыдванова.
   А было это так. Подробности есть в воспоминаниях начальника госпиталя, полковника медицинской службы Вильяма Ефимовича Гиллера (1909-1981) – «СЭГ-290. Записки военного врача». Они были опубликованы в журнале «Наш современник» (№5, 1965 г.)

   В главе «1943. Вязьма-Пыжовка» рассказано: когда в марте-апреле 1943 года в глухом Пыжовском лесу (близ г. Вязьмы, Смоленская область) персоналом госпиталя был построен подземный медицинский городок, то решено было открыть специальные палаты – для обожжённых и для раненых с повреждением позвоночника. Им требовался особый уход.
   Шли тяжёлые бои. С мая 1943 года госпиталь начал принимать раненых. Тысячи! Персонал (и медицинский, и вспомогательных служб) был измотан. И всё-таки находились силы и для дополнительных дежурств в тех, специальных, землянках-палатах. Некоторых из них и вспоминал начальник госпиталя.

   В. Е. Гиллер написал: «Не было у врачей лучших помощниц, чем дружинницы Лена Ильина, Мария Ушакова, Сима Зверлова и санитарка тётя Маша».
   Лена Ильина в госпитале какое-то время работала в пищеблоке. До войны трудилась на какой-то фабрике в столице; москвичка. Вероятно, была такой же юной, как и её однополчанки. Мария Ушакова и Сима Зверлова – санитарки 1-го сортировочного отделения.
   Серафима Сергеевна Зверлова, как говорят, на общественных началах потом была 33 года вторым председателем Совета ветеранов СЭГа 290. После войны, окончив вуз, работала инженером.

   Маша Ушакова с большой группой санитарных дружинниц по направлению одного из московских военкоматов прибыла в прифронтовую Вязьму 23 сентября 1941 года. В тот же день девушку увидел Сергей Рыдванов (23 года).   
  В этом фронтовом госпитале служили и супружеские пары – с каким-то уже стажем совместной жизни до войны, а также появлялись новые. Это не запрещалось. Браки регистрировали в каком-нибудь городском или сельском загсе – в том районе, где в тот момент располагался СЭГ.
   И дети появлялись! Любовь сильнее войны!   
   У Маши и Сергея была любовь с первого взгляда. Потом они стали мужем и женой. У них родилась дочь. У меня нет подробностей: девочка родилась в Пыжовском лесу или в Москве. Когда пришла пора госпиталю двинуться вслед за фронтом (лето 1944 года), ребёнка отправили бабушке. А родители продолжили бить фашистов. Своими силами.
   
   Маша Ушакова есть на фотографии персонала 1-го сортировочного отделения, сделанной в Каунасе в 1944 году. Здесь она сидит рядом с начальником отделения Михаилом Ивановичем Лященко.
   Её бы на этом фото не было, если бы она уехала из Москвы в октябре 1942 года в числе трёх подружек.
   И ещё одно подтверждение, что она служила в СЭГе 290 до конца войны. В упомянутых выше «Записках…» В. Е. Гиллер рассказал о последнем раненом, который поступил в их госпиталь.

   Германия капитулировала. Госпиталь продолжал работать в местечке Тапиау. Раненые не поступали уже неделю, но появилось немалое количество больных (с язвенной болезнью желудка, ревматизмом и др.). И вдруг к воротам подъехала машина и оттуда вынесли раненого. Немолодой капитан был ранен в живот.
   А случилось это так. Он шёл по улице того городка, увидел немецких детей и решил угостить их конфетами. Соскучился, видно, по своим, которые ждали отца дома. В него кто-то выстрелил из-за угла. Стрелявшего поймали.
   Капитану сделали операцию. В. Е. Гиллер написал: «Ухаживали за ним лучшие сёстры – Мария Ушакова и Леночка Ильина».

   Интрига ещё вот в чём. Маша Ушакова, как Таня Рымарь и Лида Ферапонтова, также окончила курсы при Коминтерновском районном комитете Общества Красного Креста Москвы. Судя по тому, что она прибыла в Вязьму в сентябре 1941 года, а не в июле, как эти подруги, значит училась в другой группе?   
   По анкетам «сэговцев» можно судить, что в одном только 1-м сортировочном отделении госпиталя работало более десяти (возможно, их было больше; не всех однополчан Совету ветеранов СЭГа 290 удалось найти после войны) санитарных дружинниц-москвичек, которые на фотографии от 6 июля 1941 года.

    Мне удалось узнать лишь о 17-ти. С кем-то познакомилась и встречалась; о ком-то узнала из разных документов, сохранившихся в небольшой части архива Совета ветеранов госпиталя, или есть лишь имя и фамилия.
   Расспрашивать, к сожалению, теперь уже некого.
   Надеюсь, что мне удастся со временем что-то узнать о НИНЕ (НИЛЕ?) УВЕЛЯК. И тогда прояснится загадка – кто ещё из «дружной пятёрки» санитарных дружинниц – санитарок 1-го сортировочного отделения - остался в госпитале, а кто убежал на фронт в октябре 1942 года и потом служил в ППГ-770 2 Белорусского фронта.   

    О начальнике 1-го сортировочного отделения СЭГа 290 Михаиле Ивановиче Лященко есть рассказ в документальной повести В. Е. Гиллера «Во имя жизни». Госпиталь тогда уже находился в Москве. В феврале 1943 года приехала группа «маститых учёных, главные хирурги фронтов, армий и флотов… чтобы ознакомиться со структурой нашего госпиталя и организацией в нём медицинской помощи».
 
    И дальше из книги: «Осмотр госпиталя начался с приёмно-сортировочных отделений. Во дворе разгружались с десяток санитарных автобусов и крытых грузовых машин, над ними вился дым от топившихся внутри печей. Снег падал хлопьями на мостовую, липкую от грязи, и тотчас же таял.
   Начальник отделения для легко раненых Лященко, как всегда, точно назвал количество раненых. Оно далеко превышало трёхзначную цифру.

   В огромном зале столовой отделения завтракали несколько сот человек.
   - Осмотр, сортировка, обмывка, перевязка – всё это потом, а сейчас самое главное для вновь прибывших, усталых, продрогших людей – горячий чай, кофе, лёгкий завтрак, - рассказывал Лященко».
   Среди воспоминаний персонала СЭГа 290, опубликованных здесь же, на Прозе.ру, есть и статья о М. И. Лященко – «Его длинная война». В ней то, что удалось узнать о фронтовике. Сохранилась его анкета, заполненная в 1966 году. Есть и фотографии военных лет.
   
   Я сожалею, что при встрече в 2013 году не спросила у Л. Г. Ферапонтовой, как сложилась судьба её подруги Татьяны Рымарь, когда она демобилизовалась, где жила и работала после войны. Она москвичка, могла вернуться в Москву. Но бывает в жизни всякое.
   Пока не удалось узнать что-нибудь о ней и на сайтах архивов Министерства обороны РФ. Безусловно, есть уверенность, что рассказ о Татьяне Рымарь будет продолжен.
  Знаю главное: вся «дружная пятёрка» санитарных дружинниц вернулась с войны живой. Лидия Григорьевна много лет, пока позволяло здоровье, бывала на встречах ветеранов СЭГа 290 в День Победы. Её слова: «Нашу «дружную пятёрку» хорошо помнили».

  Чем больше мы будем знать об участниках Великой Отечественной войны – их характерах, интересах, довоенной и послевоенной жизни, - тем лучше поймём, кто составил в Советском Союзе тот огромный кулак, который вышиб почву из-под ног фашистской Германии и её многочисленных союзников; заставил сдаться на милость победителя.
   Не важно, что больше нет СССР. Победы народов не имеют никаких сроков.
-------------------------------
Оригинал опубликованной здесь фотографии санитарных дружинниц-москвичек хранится теперь в Государственном историческом музее (ГИМ). Он заинтересован в том, чтобы были раскрыты судьбы тех девушек-патриоток. Всё, что мне удаётся узнать о них, я также отправляю в ГИМ.
        4 декабря 2021 г.