Сандра. Часть 5

(Обложка создана нейросетью в программе "Шедеврум")

Часть пятая
"Назад дороги нет"

26

Прорвало плотину одиночества, и спальня наполнилась гомоном молодых голосов:

— Где ты пропадала?

— Почему ты не хотела нас видеть?

— Почему Эмиль такой странный? — засыпали Сандру вопросами и упреками непоседливые сестры. Ворвавшись в комнату, как резвый вешний ветер, девочки сперва заключили ее в теплые дружеские объятья, а уж потом посыпались нескончаемые расспросы.

Сандра слишком устала. В прошедшую ночь она не сомкнула глаз, поэтому, наверное, отвечала невпопад, заикалась, да и вообще выглядела больной, что тут же было замечено подопечными.

— Что с тобой, Сандра? — насупившись, спросила Миля, с беспокойством оглядывая ее, как доктор на осмотре.

— Ты выглядишь ужасно! — в тон сестре пропищала Доминик. — Эмиль сказал нам, что ты никого не хочешь видеть, потому что…

—…очень расстроена из-за Эрти, — докончила за нее Милретт. У них вообще была такая манера разговора: если начинала одна, то другая обязательно заканчивала начатую фразу. Только теперь Сандра почувствовала, насколько измучена. Голова раскалывалась от боли, а от одного упоминания имени «Эмиль» девушку бросало в дрожь. Хотелось вытолкать назойливых сестер, захлопнуть за ними дверь и разрыдаться. Ведь они ничего не поймут! Да и стоит ли пугать их лишними подробностями, чтобы потом им по ночам снились кошмары?..

Сандра сидела на смятой постели, в грязном, превратившемся в лохмотья платье, среди беспорядка и духоты. Миля и Ники переглянулись и кликнули слуг.
Обстановка старинного особняка действовала на Сандру угнетающе: она готова была поклясться, что согласилась бы жить где угодно, но только не здесь, где все слишком явно напоминало ей возлюбленного и ее вину перед ним.

— Что с твоим платьем? — воскликнула Миля.

— Порвалось, — бесчувственно отвечала Сандра.

— Порвалось?! Ты так это называешь?! — возмущенно вскричала та. — Ты выглядишь так, будто тебя неделю морили голодом!

«Так и есть», — хотелось ей ответить, но она сдержалась и только слабо улыбнулась в ответ.

— Эмиль говорил, что…

Это становилось невозможным: слушать, какую лапшу вешал им на уши этот преступник, невольно вспоминая его вчерашние пьяные излияния, поэтому Сандра резко оборвала сестер:

— Эмиль у нас больше не работает.

— Что?! Почему?! — натолкнулась она на стену еще большего непонимания.

— Он напился, и я уволила его… вчера на правах хозяйки этого дома, — сказала Сандра и сама удивилась, как легко солгала. Да, теперь многое изменилось: она стала другой, как и мир вокруг нее из радужного вдруг сделался черно-белым.

«Милые эгоистки, — думала девушка, безразлично взирая на холеные лица сестер, еще острее ощущая свою оторванность от их беззаботного мирка. А какими родными они казались ей раньше! Теперь все встало на свои места: Милретт и Доминик не могли столь же сильно грустить по своему опекуну, потому что они никогда не любили его так, как полюбила его Сандра. Они не знали о нем всей правды, которую, наверное, и не хотели бы знать. Это были вечные дети, не желающие взрослеть душой. Им было вполне достаточно существования, отгороженного от суровой реальности плотными заслонами лжи; их обманывали, желая уберечь от потрясений, а они довольно поглощали эту ложь и особо не пытались докопаться до истины.

— Нам всем нужно смириться, — с наигранно горестным вздохом произнесла Миля, теребя толстую каштановую косу, — Эрти никогда не вернется, а нам нужно жить дальше, ведь ему уже не будет легче от наших страданий. Если бы он захотел, то мы оставались бы с ним до самой последней его минуты, мы бы поддерживали его… Но даже в таком случае убиваться горем — не выход.

— А я как подумаю, что нам придется теперь носить траур, так мне уже делается нехорошо, — несмело призналась Ники, подкатив глаза к потолку.

«Милые эгоистки», — снова подумала Сандра и молча вышла в коридор, где прислуга надраивала красно-желтую ковровую дорожку. Увидя молодую вдову, работницы мигом остановились, выпрямились и с чувством выполненного долга отрапортовали:

— Доброе утро, госпожа Мильгрей!

Сандра улыбнулась им одними губами и прошлепала босыми ногами к лестнице. Молча переглянувшись, служанки продолжили усердную работу, зная, что во время обеда еще вволю посплетничают про свою странную хозяйку. От их внимания не ускользнуло то, какими красными и воспаленными были глаза Александры. «Вне сомненья, здесь явно кроется какая-то тайна», — немедленно заключили работницы.

А Сандра как сомнамбула брела по пустым комнатам, и мысли, всколыхнувшиеся в ее голове, обрывались, так и не достигнув своего завершения: она на что-то решалась, но тут же находила это бесполезным и начинала искать выход снова...

С балюстрады уже доносился веселый смех, ясно напомнивший ей ее одиночество.
Смириться? Нет, она не сможет этого сделать — предаваться веселью, когда над нею тяготеет страшная тайна. В первые дни знакомства Миля и Ники выглядели очень несчастными и Сандра искренне полюбила их, прониклась к ним глубоким сочувствием. Но сейчас словно пелена спала с ее глаз: сестры плакали тогда не потому, что переживали за своего нареченного брата. В тот момент они испугались, что суровая реальность вдруг вторгнется в их тихий мирок и своим потоком подхватит их, словно щепки. Но прошло время, и девочки поняли, что ничего не изменилось: они по-прежнему были окружены заботой и вниманием, а отсутствие Лаэрта не было им в тягость. Они стали его забывать.

Но Сандра не могла уподобиться им. Она выросла в другой среде и знала, какими бесценными порой бывают узы, возникающие между людьми. Блуждая по огромному дому, девушка не заметила, как вышла на улицу, отворила калитку в высоком каменном заборе и побрела вдоль шоссе, а очнулась лишь тогда, когда поняла, что совершенно не знает, где очутилась. Вокруг ездили, дребезжа моторами, автомобили, кое-где громыхали неопрятные повозки, запряженные лошадьми, и беспрестанно сновали прохожие. Они не замечали одинокой девушки в лохмотьях, растерянно озирающейся вокруг...

27

Сандра поступила безрассудно — она заблудилась и теперь не знала, как найти особняк Мильгрея. Она не переоделась и не взяла денег, которых у нее теперь было предостаточно. Люди толкали ее и даже не извинялись, будто она была собачонкой, путающейся под их ногами. Конечно, никто из них и представить себе не мог, что эта оборванка обладает огромным состоянием! В который раз Сандра упрекнула себя за то, что поленилась привести свою внешность в порядок. В городе этому придавали большое значение: если ты был одет хорошо, то теплый прием обеспечивался сам собой. Да, она действительно не умела распоряжаться деньгами!

— Эй! Посторонись! — послышался грубый окрик, и чей-то локоть немедленно толкнул Сандру в бок, да так, что она, пошатнувшись, едва удержалась на ногах. Испуганно прижавшись к стене дома, девушка обернулась на своего обидчика. Высокий, худой и сутулый человек с обветренным лицом, облаченный в затасканные серые брюки с вытянутыми коленями и черную куртку из потрескавшейся кожи, прошел вперед, неся две сумки. Его длинные руки неестественно выгнулись в обратную сторону под тяжестью ноши, а все его тело будто присело к земле, но шел он уверенным, размашистым шагом, сурово стиснув зубы. Это был один из тех отчаявшихся работяг, с утра до ночи занятых тем, как бы заработать себе на пропитание. Со временем они, обыкновенно, становятся все суровее и все более замыкаются в себе, не оставляя в своем сердце места ни для друзей, ни для врагов.

Сандра замерла, провожая взглядом высокую фигуру; ее лицо сначала неуверенно, а потом все смелее засияло радостной улыбкой, и она, не помня себя, бросилась за человеком, который секунду назад для нее был грубым незнакомцем.

— Джон Хьюз! — закричала девушка и в миг оказалась перед угрюмым великаном.

— Санни, ты ли это?!

Его взгляд мгновенно потеплел, а губы расплылись в неожиданно обворожительной улыбке. Сумки были брошены на землю, и сильные широкие ладони тут же обхватили хрупкие женские плечи.

— Не думал, что еще когда-нибудь тебя встречу! — радостно вскричал мужчина, целуя ее в щеку, при этом высоко приподняв над собой.

— Я тоже! Но как же я рада! — воскликнула она, смеясь. Сандра действительно была очень рада вновь увидеть кого-нибудь из ее прежнего мира, ощутить колючее прикосновение щетины к своему лицу, вдохнуть вдруг показавшийся приятным запах рыбы… Да, это был Джон — рыбак из их поселения, который теперь тащил припасенный от хозяина улов на рынок с целью заработать хоть немного денег.

— Санни, почему ты сбежала от нас? — сурово спросил он, возвращая ее на землю. — Твоя мать вся извелась, причитает, что ты загубишь себя в городе… Выходит, она права? Ты сама на себя не похожа: кожа да кости! — Джон отечески оглядел тощую фигурку, обтянутую рваной тканью; заострившиеся плечи, ввалившиеся глаза, и горестно покачал головой. — У нас хоть и не курорт, но там ты, ей-богу, выглядела лучше! Поехали с нами. Завтра утром отплывает наша шхуна, дома все ждут тебя! А Лорна… она тогда погорячилась — ты же ее знаешь!

Сандра едва сдерживала подступившие к горлу слезы — ей и в правду очень хотелось вернуться на островок, вновь почувствовать себя в безопасности, в кругу друзей… Никогда еще она не хотела этого так отчетливо и никогда еще не любила так свой прежний мир… Неужели мать была права? Неужели в городе повсюду царят жестокость и беспредел?

— Пойдем, Санни! — наступал рыбак. — Ты же пропадешь здесь, ты ведь такая слабенькая!

Приобняв ее за плечо, он взял сумки и повел за собой, а ей так захотелось безмолвно ему покориться! Уехать, немедленно уехать, забыть — разве не об этом она мечтала всю ночь?

Но чем дальше они удалялись от дома Мильгреев, тем острее она чувствовала, что теперь уже не может просто взять и сбежать от своих обязательств перед Лаэртом. Она ему обещала. Он хотел, чтобы она носила красивые платья, чтобы жила в роскошном доме, ни в чем не зная нужды, — и Сандра обещала, что так и поступит. Дорога к отступлению была закрыта раз и навсегда, ее новый мир держал ее прочными узами долга. «Я не должна убегать от общества, — подумала Сандра. — В этом городе очень много добрых, достойных людей».

Она решительно остановилась и не резко, но с усилием отстранила от себя старого друга.

— Я не могу… Я вышла замуж, у меня теперь своя жизнь.

— Что?! — воскликнул Джон и едва не выронил из рук тяжелые сумки. На его суровом, огрубелом лице отобразилась такая растерянность, что Сандре стало жаль его. Ну почему она не могла рассказать ему всей правды? Увы, это было не так просто. Тот день, когда Сандра приняла решение покинуть место, где родилась и выросла, разделил все на «до» и «после». Как ей совестно было стоять теперь перед этим усталым человеком — частицей ее прежней жизни, — и говорить, что она больше к ним не вернется, что она будет жить в роскоши и достатке, которых не заслужила, пока другие надрываются от непосильных трудов…

— Ты вышла замуж?! Когда ж ты успела? Почему не сообщила матери? Зачем от нее открестилась?

— Мне трудно объяснить свой поступок, — вымолвила девушка, совестливо опустив глаза. — Простите меня, если сможете… Я предала вас, ослушалась маму…

— Кто твой муж? — строго спросил Джон.

— Очень хороший человек, — дрожащим голосом произнесла она, подумав, что вот-вот лишится чувств.

— Настолько «хороший», что даже не может тебя одеть? — скептически усмехнулся тот. — Сильно же он тебя любит — нечего сказать!

— Я ни в чем не нуждаюсь, поверь мне, Джон! — Отчаявшись Сандра подняла на него свои чистые глаза.

— И тебе не стыдно?! — не слишком уверенно пожурил он ее. — Скажи лучше: где ты живешь? В ночлежке?

— Пойдем, — неожиданно произнесла девушка и потянула его за рукав, на миг забыв, что заблудилась. — Свои сумки можешь оставить здесь, сегодня они тебе не пригодятся.

— Что с тобой, Санни? Ты в своем уме? — с сомнением оглядел он ее и еще крепче сжал в руках драгоценную ношу, но девушка сделала вид, будто не заметила его красноречивого взгляда.

— Ты знаешь, где находится особняк господина Мильгрея? — спросила Сандра.

— Ну да… Я каждый день прохожу мимо хором этого богача.

— Проведи меня туда, а то я немного запуталась!

— Ну… хорошо, — кивнул рыбак, все еще не понимая, к чему она клонит. Ему нужно было нести свою ношу на базар — он и так потерял много драгоценного времени в разговоре с неблагодарной девчонкой, которая, скорее всего, сбежала от тяжелой работы, но любопытство побудило его отложить дела. Джон неуклюже повернулся и зашагал в обратную сторону, все еще оборачиваясь на свою спутницу в полном недоумении.

Вскоре за поворотом улицы и вправду показался величественный двухэтажный особняк с высокими окнами, за которыми виднелись бархатные портьеры, и Сандра с облегчением поняла, что не успела уйти слишком далеко. Только она хотела войти в дом через парадное крыльцо, как сопровождающий удержал ее за локоть.

— Ты куда? Разве можно? — испуганно воскликнул он, озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что подобная дерзость осталась незамеченной. — Прислуге не положено входить через парадный вход!

Сандра невинно улыбнулась.

— Прислуге, может, и нельзя, а вот мне — можно!

— Ты мне все-таки объяснишь, в чем дело? — рассердился Джон, когда был прямо-таки втащен в богато убранную залу. — Мы не имеем права вторгаться в чужой дом, ты хоть понимаешь, во что меня втянула, несносная девчонка? Угораздило же меня тебя послушать!

— Тебе нечего бояться: доверься мне. Ничего незаконного мы не совершаем, — заверила его Сандра, и не успел он возразить, как она уже упорхнула прочь. Все еще злясь на ее выходку, он ничего не мог понять. Какая связь между девушкой из далекого рыбацкого поселения и богатым господином? С детства Джон привык шарахаться от таких роскошных домов, как от огня, потому что люди, жившие там, всегда были с ним грубы, будто вовсе за человека не считали. Вот и теперь он жался к стене и смутно ждал, что из всех углов на него кинется по охраннику; но все было тихо и никто не спешил указать ему на дверь.

Простой работяга чувствовал себя среди сверкающих мраморных полов и обитых атласом стульев очень некомфортно — более того, ему казалось, что каким-то своим неосторожным движением он может здесь что-то опрокинуть или разбить, за что ему придется платить деньги, поэтому предпочитал стоять, не шелохнувшись. Джон был не так глуп и знал, что девушка, не имеющая за душой ни гроша, может заслужить все эти блага лишь одним способом. О, неужели тихоня окрутила богача и теперь высасывает из него деньги? Джон поморщился: бедная Августа! Знала бы она, чем занимается ее дочь!

Но размышления его были прерваны возвращением Сандры, которая несла в руках целую охапку скомканных банкнот. При виде денег глаза Джона вспыхнули алчным огнем, а все догадки чудесным образом растворились.

— Бери, Джон, эти деньги твои, — сказала Сандра. — Передавай привет маме, и пусть она не серчает на мою беспечность.

— Ты украла их? — недоверчиво пробормотал мужчина, но его рука уже самопроизвольно тянулась к деньгам, и когда они оказались у него в ладони, по его телу словно разлилась благодатная волна. Сумки с рыбой упали на пол и так там и остались. Джон заспешил к выходу, боясь, что кто-нибудь отнимет его неожиданную добычу.

— Спасибо, милая, спасибо, — напряженно проговорил он, — век не забуду твоей доброты… Ну теперь мне пора — работа ждать не любит. Прощай, Сандра, твоей матери я все передам.

— Прощай, Джон, — проговорила она, с грустью смотря вслед убегающему человеку, трепетно прижимавшему деньги к груди. «Подумать только, насколько способны туманить разум эти невзрачные бумажки!» — думала Сандра. От брошенных у порога сумок на ковер стекала зловонная жижа, и девушка почти с благоговением взирала на эту маленькую частичку, оставшуюся ей в напоминание о той, другой жизни…

28

Зеркало на полстены сегодня было к Сандре благосклонно: в своем отражении она не нашла ни единого изъяна. Шелковое платье иссиня-черного цвета с бриллиантовым пояском подчеркивало достоинства стройной фигуры, а не слишком глубокий вырез выгодно обнажал покатые кремовые плечи. Волосы крупными завитками ниспадали из высокой прически, а из-под украшенной сапфирами диадемы, как два драгоценных камня, сияли глаза.

Смотря на собственное отражение, выступающее из стоящих около зеркала в расписных вазах ярко-алых роз, Сандра видела незнакомку. «Она слишком прекрасна, чтобы быть мной», — думала Сандра, стараясь запомнить каждую черточку своего «нового» лица, и невольно уважала эту «особу», что появлялась в зеркале всякий раз, когда она подходила к нему. Сандра воспринимала видимый ею облик как что-то мифическое, неуловимое, готовое рассыпаться в прах при малейшем дуновении ветра.

Да, та волшебная фея с мраморной кожей и точеным профилем, воплотившаяся во вчерашней дикарке, действительно творила чудеса: стоило Александре появиться в гостиной, наполненной веселыми голосами, как гомон оборвался, а взоры сестер, коротающих вечер в обществе молодого джентльмена, обратились на нее. Словно по тайному сговору все трое разом посмотрели на вошедшую с таким изумлением, что она оторопела и остановилась в дверях, смущенно опустив глаза в пол. «Что я сделала не так?» — подумала Сандра.

Первым очнулся джентльмен. Он порывисто вскочил, подбежал к Сандре и, выхватив ее податливую руку, приложился к ней губами с видом знатока, имеющего в этих делах некоторый опыт.

— Прошу в нашу компанию — мы все только вас и ждали!

«Почему он врет? — удивилась она и посмотрела на расточающего любезности юношу с неприкрытым недоверием. — Как они могли меня ждать, если я еще никогда не вторгалась в их круг и только сегодня решилась нарушить установленное правило?»
Тут же Сандра была усажена в одно из кресел; служанка подала ароматный чай на золоченом подносе, а молодой человек расположился на краешке стола, вызывающе закинув ногу за ногу.

— Познакомься, это Александра Мильгрей, супруга нашего бедного Эрти, — радушно представила Миля новоприбывшую своему поклоннику. Бросив на девушку в черном наметанный взгляд обольстителя женских сердец, юноша вторично ей поклонился:

— Бесконечно рад нашему знакомству, дорогая Александра, — фамильярно заключил он, снова порываясь поцеловать руку, которую Сандра поспешно отдернула.

Он резко выпрямился, холодно глянул на Сандру и уже без малейшего интереса отчеканил, как заученный урок:

— Ален Лабаз — к вашим услугам.

От его тона ей сделалось не по себе. Неужели она могла его чем-то обидеть? Ален Лабаз. Это был симпатичный молодой человек среднего роста, с пышными курчавыми волосами, но чем-то отталкивающим, гордым взглядом. Особенно обращали на себя внимание густые, сросшиеся на переносице брови. Он производил впечатление богемного романтика, беспечного расточителя, ценителя женской красоты, гордящегося своими победами, но не хвастающего ими, как некоторые. В глазах своих поклонниц Ален Лабаз еще старался сохранить остатки благоразумия, но сестры Арбаль были столь же беспечны, как и он сам.

Сандра обратила взор на девушек в одинаковых платьях ярко-голубого цвета — они не носили траур, да и не особо скорбели. Воспоминания о Лаэрте уже успели принять абстрактные формы, что позволило сестрам беззаботно смеяться над пошлыми остротами господина Лабаза. Милретт вела себя более сдержанно, недели ее младшая сестра. Ники, отдавшись во власть детской необузданности, заливалась пронзительным, звонким смехом, запрокинув голову на подушки и дрыгая ногами всякий раз, когда Ален отпускал какую-нибудь шуточку. Миля же смеялась тише и всегда стыдливо прикрывала рот рукой; между тем ее уже сформировавшееся сознание семнадцатилетней девушки, в отличие от ребяческих каприз Ники, требовало нечто большего, чем невинные беседы. Это можно было распознать по ее горячим, отрывистым взглядам, которые она бросала на Лабаза исподтишка. Но он делал вид, что решительно не замечает отчаянных попыток Мили обратить на себя внимание и больше заигрывал с ее сестрой, чтобы набить себе цену.

Сандра пожалела, что пришла сюда. Ей вдруг стало нестерпимо находиться с теми, кто будто уже и забыл, в чьем доме находится и кому обязан своими беспечными минутами. Она сидела в стороне, одна среди всех облаченная в черное платье, налагающее запрет на все радости, и чувствовала себя безмерно одинокой.
Но тут внимание Алена Лабаза, охлажденное отпором Сандры, вновь соизволило обратиться на неприступную вдову.

— Так вы супруга того самого Лаэрта Мильгрея? — внезапно спросил он, и в его насмешливом тоне послышалось оскорбление. Слова «того самого» были сказаны с таким едва прикрытым намеком, что Сандра покраснела, хоть и не сразу поняла, что имелось в виду. — И когда же он успел жениться? Что-то о свадьбе никто не говорил, а вот весть о его гибели в том злополучном ущелье гремела по всей округе…

— Свадьба не была пышной, мы не хотели лишнего шума, — отговорилась Сандра, но Лабаз не удовлетворился ответом. Она посмела отдернуть руку от поцелуя, и он теперь мстил ей за это, заставляя краснеть и нервничать. Этот человек привык к женскому обожанию и столь резкий отказ воспринял как личное оскорбление. Ален Лабаз видел в едва знакомой девушке угрозу своему авторитету и, боясь, как бы сестры не стали над ним посмеиваться, старался поставить в неловкое положение виновницу его конфуза.

— Вам очень повезло: вы стали обладательницей такого великолепного дома…— произнес молодой человек, окидывая взглядом гостиную. — Такое приобретение без труда скрасит утрату…

Увидев, как пронзительно заблестели глаза Сандры, Ален нанес последний, сокрушительный удар:

— Черный цвет вам к лицу, и, не сочтите за дерзость, но я лично считаю, что замуж можно выйти и во второй, и в третий раз, а такое состояние, какое оставил вам ваш супруг, — действительно хорошая находка… Так что не отчаивайтесь!

Сандра побледнела. Она не знала, что ответить на эти бездушные слова! Ален Лабаз без обиняков обвинил ее в корысти, а она даже не могла себя защитить. Казалось, стоит девушке произнести хоть слово в свое оправдание, как этот пронырливый лис нагло рассмеется ей в лицо.

Наступило тягостное молчание. Миля и Ники замерли и посмотрели на Сандру, но та молчала.

— Что ж, мы простим госпожу Мильгрей за ее немногословие. Она еще не оправилась после утраты, — вызывающе произнес Ален, повернувшись к сестрам, а весь его вид говорил: «Что взять с этой невежи? К чему тратить на нее свое время?»
Те улыбнулись, хотя и не очень уверенно. Атмосфера веселья была упущена без возврата — с появлением Сандры перед сестрами приоткрылась завеса в реальный мир, и они, пристыженные, с опущенными взорами, сидели между тем, кто всеми силами старался увлечь их неопытные натуры в круг порочного веселья, и той, которая одним своим печальным видом взывала к их заснувшей совести. Девочки оказались перед выбором. Перед ними открылось два пути — стать кокетками, не признающими ни благодарности, ни чувства сострадания, продавшись обществу Алена Лабаза, — или же вырваться, стряхнуть с себя этот одурманивающий сон. И они сделали свой выбор.

Нерешительно и робко, превозмогая угрызения, Милретт обратилась к Сандре с наигранным сочувствием:

— Что-то ты сегодня бледна, не лучше ли тебе полежать?..

Поняв намек, та кивнула и неслышно покинула яркую гостиную, а за ней тут же грянули раскаты возобновленного смеха.

— Все вдовушки слишком зациклены на своем прошлом, — заявил Лабаз и, наклонившись к уху Милретт, прошептал ей что-то, что возбудило немалое любопытство младшей сестры.

— Что, что он тебе сказал, Миля?! — требовала девочка, дергая сестру за рукав, но та лишь краснела и хихикала.

Обернувшись через плечо, Сандра еще раз посмотрела на общество, из которого ее вежливо изгнали. Бедняжки были слишком одурманены первым в своей жизни кавалером. Как бы расстроился Лаэрт, увидя все это! Он хотел, чтобы Сандра служила его воспитанницам примером, но она, будучи ненамного старше Милретт и обладая покладистым характером, не могла явиться для сестер авторитетом. Без строгого надзора Лукреции они совсем отбились от рук, и в том Сандра чувствовала свою вину. Ох, во что она впуталась? И где искать выход?

29

Вереницей нескончаемого однообразия тянулись дни. Под конец бабьего лета погода радовала горожан медовым теплом, словно вознаграждая их терпение за время долгих дождей. Солнечные блики сверкали в окнах домов, обволакивали крыши и печные трубы, скакали озорными зайчиками по тротуарам по-прежнему тенистых, но уже несколько поредевших аллей. Листва начала проблескивать желтизной, но дыхание тепла еще было сильно; своими заключительными аккордами оно завершало праздник лета.

И люди будто почувствовали это, спеша насладиться последними жаркими деньками. На набережной процветали массовые гулянья, скамейки пестрели разноцветными красками одежд, а море казалось безмятежно-спокойной декорацией. В безоблачной бледно-голубой вышине стаи потревоженных толпой птиц делали обширные круги, прежде чем всем до одной осесть на крыше близстоящего дома.

Глядя на безмятежность окружающего мира, вдыхая медовый воздух, в котором угадывались едва заметные оттенки приближающейся осени, ощущая на своем лице мимолетное прикосновение паутины, — трудно было поверить, что скоро, совсем скоро наступят холода, набережная опустеет, покроется тонкой корочкой льда, и все замрет в оцепенении на долгие месяцы.

А в особняке Мильгреев царила суета. Слуги гремели на кухне посудой; велись последние приготовления к приему гостей — близился намеченный Вечер памяти, посвященный одновременно отцу, погибшему несколько лет назад в горах, и сыну, который, как думали все, разделил его участь годами позже в тщетных попытках разыскать останки пропавшей экспедиции. Мильгрей-старший и Дуглас Арбаль (отец Мили и Ники) пользовались уважением среди пожилой аристократии, поэтому на Вечер памяти должны были явиться почтенные мужи общества.

В главной зале, где уже покрыли скатертью длинные банкетные столы, на застеленной алым бархатом тумбе мрачно возвышались два портрета, перетянутых черной лентой в правом углу. На них были изображены пожилой господин с требовательным взглядом утомленных глаз и белокурый юноша — его сын. При беглом осмотре между ними нельзя было обнаружить и тени сходства — Лаэрт внешностью пошел в мать, — лишь в глазах у обоих застыло до боли похожее выражение утомления и грусти.

Сандра разглядывала портреты, вслушиваясь в приглушенный смех прислуги, что эхом доносился из коридора. Им тоже не было дела до того скорбного мероприятия, для которого они с таким усердием вылизывали дом: приготовить еду, накрыть столы — вот, какова была их задача, чтобы в итоге получить деньги. Каждый думал лишь о себе. Вот и сегодня вечером сюда пожалует много богатых, расфранченных господ, которые, отдавая дань приличию, пробубнят за столом речь, восхваляющую усопших, и тут же погрузятся в обсуждение последних сплетен.

«Что я знаю об этих людях? — думала Сандра, разглядывая портреты. — Ровным счетом ничего, но мне кажется, что лишь я одна понимаю грусть в их глазах. Другие ее не заметят. «Они оба умерли. Что докапываться до проблем, терзавших их при жизни!» — скажут они. Мне кажется, что я смогла бы все объяснить. И отец, и сын любили недостойных женщин, и эта сердечная привязанность лишила их жизнелюбия. Я одна вникла в неразделенное ими чувство, поэтому меня не покидает ощущение, будто я знакома с этой семьей много лет».

Приближался траурный вечер, все было готово и дожидалось прихода гостей, только вот Сандра почему-то начала испытывать все возрастающее волнение. Напрасно она заставляла себя глубоко вздыхать, чтобы прогнать давящее чувство тревоги; ее колени дрожали, а по телу прокатывалась ледяная волна страха. Сюда придут чужие люди… Они будут спрашивать ее, удивляться, сожалеть… А что же делать ей? Она единственная, кому известна истинная причина гибели Лаэрта, и эта тайна терзала ей душу. Конечно, никому и в голову не придет, что всему виной какой-то шофер: господа ведь часто недооценивают свою прислугу. Но почему именно Сандра должна расплачиваться за чужие ошибки, за чужие преступления? Она не могла справиться с собой, ей хотелось убежать, закрыться в своей спальне, — только бы не присутствовать на этих поминках.

Эхом раздался звон колокольчика, возвещая приход первого гостя. Сандра неловко оправила на себе платье из черного бархата и оглянулась на стоящих за ее спиной сестер Арбаль. Обязательный строгий наряд, кажется, присмирил их; бледные, с высоко уложенными прическами, они выглядели не по-детски серьезно, и теперь будто раскаивались за свое прошлое поведение. Кивнув, Миля молча вышла в холл, чтобы встретить первых пожаловавших «на огонек».

В начищенную до блеска залу воровато закрался полумрак, лишь от мерцающих по углам ночников падали легкие тени. Тишину нарушал бой часов, да отдаленное шарканье ног, снующих в последних приготовлениях. Все замерло в ожидании первого возгласа, первого проблеска жизни, который даст толчок оживленной беседе. На всех предметах, даже на богато сервированном столе лежал отпечаток чего-то безвозвратно утраченного, невосполнимого.

Сейчас начнется. Сандра в волнении стиснула руки и обернулась на часы: начало восьмого. Где-то за дверью, в соседней комнате, раздались приближающиеся шаги, и сердце девушки тревожно забилось. Что она скажет? Как сможет объяснить всем свое присутствие?

Ники была спокойна. На ее юном, хорошеньком личике залегли отпечатки одолевающей скуки: девочка, должно быть, с тоской предвкушала вечер в кругу взрослых, но Сандра, в отличие от нее, не помышляла скучать — волнение и беспричинный страх сковали ее.

Дубовая дверь, венчавшая стену с дорогими картинами в золоченых рамах, распахнулась, и одновременно с ее движением дрогнул подбородок Сандры. Она глянула вперед себя, чтобы оценить предстоящее ей испытание, однако не обнаружила никого, кроме статного человека лет пятидесяти пяти, сопровождаемого Милей. Остановившись в дверях, незнакомец оглядел залу и, заметив остальных девушек, заспешил им навстречу, опираясь на резную трость.

Несмотря на свой возраст, незнакомец был подтянут и ладно скроен, а его движения носили характер легкий и непринужденный. В глазах, способных, кажется, понять все на свете, отражалось участие и скорбь. Это вообще было удивительно приятное лицо, не утратившее с возрастом прелести, которой этот человек, вне сомненья, обладал в молодые годы. Его правильные черты легко, словно пластилин, принимали нужное выражение в зависимости от сложившейся ситуации: если вокруг смеялись, то эти губы тотчас подвергались самой обворожительной из мужских улыбок, а глаза весело искрились; если же нужно было грустить, то более участливого собеседника трудно было представить. Но каким бы эмоциям этот величественный господин не позволял переплавлять свое лицо, делал он это непринужденно, без намека на фальшь. Вот и сейчас, когда его рука дружески и с сопереживанием сжала ее ладонь, Сандра почему-то не испугалась, а все ее волнение улеглось.

— Это вы? Да-да, я так и подумал, — заговорил он бархатным баритоном, преданно заглядывая ей в глаза. — Мне очень, очень жаль! Поверьте, нет большей утраты, чем потеря мужа в таком возрасте…

Незнакомец еще что-то говорил, не выпуская ее холодных пальцев из своей горячей ладони, а Сандра не видела ничего, кроме этих добрых серых глаз, которые могли принадлежать лишь юноше, поэтому невольно вздрогнула, заметив, что ее собеседник почти совершенно сед, и морщинки лучиками расходятся от его век… Его взгляд обволакивал, согревал, и хотелось просто вздохнуть, просто разом поведать этому незнакомцу все свои беды.

— Ах, я, кажется, забыл представиться! — спохватился галантный джентльмен. — Герберт Лабаз. Я, правда, очень сожалею…

Сандра ошеломленно выпрямилась:

— Лабаз?

— Да, я отец Алена, с которым вы уже, наверное, познакомились…— с улыбкой ответил господин.

— Александра, — машинально промолвила она побелевшими губами, и мысли в ее голове перепутались. «Отец? Но как человек с такими молодыми глазами вообще может быть чьим-то отцом, а уж тем более отцом того гнусного юнца?!»

— Простите, я немного нервничаю, — тихо призналась Сандра, но Герберт Лабаз отнюдь не смутился, а еще крепче, уже обеими руками пожал ее руку.

— О, я вас понимаю, Александра. Такая боль, такая утрата! Позвольте мне составить вам компанию. Признаться, я был мало знаком с Мильгреями и видел-то их всего несколько раз, но меня пригласили, и я приехал… Все равно, что было в прошлом. Я одинаково сочувствую всем, кто лишился близких…

Да, он действительно почти не знал эту семью и, вероятно, попал в их дом впервые, иначе бы непременно спросил Сандру о том, почему не видел ее раньше, когда она успела выйти замуж за Лаэрта и все в таком же духе… Но Герберт ничего не знал, и Сандра молча благодарила его за это.

Тут же зал наполнился незнакомыми людьми, которые, холодно кивая стоявшей у входа госпоже Мильгрей, проходили в залу и с шумом отодвигали стулья.

— Садитесь, мы очень вам рады! — беспрестанно говорила Милретт, исполняющая сегодня обязанности хозяйки.

Сандра уже не боялась. Рядом с ней был человек, с первой минуты ставший ей другом, который охотно спасал неловкую ситуацию свои непринужденным вмешательством. С каждым, входящим в эти двери, он заговаривал, и никто не ввергался в смущение от этих безобидных, душевных слов. Как у него это получалось? Сандра не знала. У ее нового знакомого душа была открыта нараспашку для всех и каждого, в то время как ее всю свело давящим оцепенением. Она не могла произнести и слова!

Последней вошла пара, ставшая единственными людьми, которых узнала Сандра. Это была Беатрис Лонтревски со своим неизменным спутником, господином Файдельшином. Высокая белокурая дама гордо переступила порог дома, в котором жила много лет назад, и величаво, об руку с любовником, проследовала вглубь залы, смотря на всех сверху вниз. «Я здесь самая красивая. Никто не может сравниться со мной. Я здесь хозяйка, весь этот дом совсем скоро будет принадлежать мне», — говорил ее надменный, колючий взгляд. Господин Файдельшин выглядел рядом со своей дамой жалко. Его круглая, лысая головка, неумело прикрытая париком, едва доставала Беатрис до плеча, но весь он набычился и надулся, как павлин, и гордился уж если не собой, то женщиной, которая целиком и полностью ему принадлежала... Чего греха таить: случилось это благодаря материальным возможностям уже немолодого Файдельшина.

Заметив незваных гостей, присутствующие переглянулись: всем было известно, что Беатрис много лет назад отреклась от этой семьи ради распутной свободы, поэтому здесь ее никто не ждал. Но, видимо, теперь женщина наконец вспомнила о бывшем супруге и о сыне, решив почтить память тех, кого не хотела замечать при жизни.

— Что ж, кажется, все в сборе, — заметил Герберт, видя оцепенение Сандры. — Может, проследуем к столу? Ждать еще, думаю, бессмысленно.

Она взволнованно глянула в сторону гостей и, к своему стыду, задрожала. Нет, ей вовсе не хотелось идти туда, не хотелось, чтобы на нее обратилось всеобщее внимание, но стоять дальше у дверей под руку с господином Лабазом — значило компрометировать его репутацию, поэтому Сандра кивнула и героически двинулась под перекрестный огонь взглядов.

— Не бойтесь, мой друг, — ласково шепнул ей на ухо мягкий голос Лабаза. Как же тепло, как по-домашнему прозвучало это «мой друг», — и Сандра зарделась от непрошенного удовольствия.

30

После обмена любезностями все устремились к яствам, что подали на роскошно сервированный длинный стол, где хрусталь сверкал миллионами световых бликов, накрахмаленные салфетки треугольниками возвышались над выпуклыми блестящими крышками блюд, а от скрещивающихся огней падали неуловимые тени. Люди будто только за этим сюда и пришли — на два одиноких портрета почти никто не смотрел, все исходили слюной при виде деликатесов.

Сандра впервые видела столько еды в таком количестве, но почему-то не испытывала голода. Да, мертвые подавали живым прекрасный повод набить животы, вволю почесать языки, да насладиться алкоголем. «Разве думают они сейчас о двух несчастных, почтить память которых пришли? — размышляла Сандра, глядя на холеные лица гостей. — А эта дама, Беатрис, что теперь с отменным аппетитом поглощает анчоус, — она же всегда думает лишь о своей выгоде! За всю свою жизнь она не ударила пальцем о палец, чтобы как-то заслужить это последнее право — почтить память сына и мужа. Неужели Беатрис не видит, как похож на нее Лаэрт? Неужели совесть совсем не говорит в ней? Оглянись, посмотри на портрет! — так и хотелось крикнуть Сандре через весь стол. — Ведь это твоя плоть и кровь, это твой сын, до которого тебе никогда не было дела!»

Вялый разговор, как это часто бывает, плавно перетекал из одной темы в другую; жевали набитые рты, усердно работали челюсти, а слуги только успевали подносить и уносить посуду, обслуживая господ, которые изредка обращались к хозяйке с какими-то деликатными вопросами. Сандра отвечала односложно, потому что не знала, как себя вести и о чем говорить с этими чужими людьми. То и дело по ее лицу скользили взгляды. «Кто ты такая? Откуда здесь взялась? — говорили они красноречивее любых слов. — Неужто вышла замуж по расчету, а скоропостижная гибель мужа — твоих рук дело?» Никто из этих людей не знал правды, да и не поверил бы, откройся она им сейчас.

Десерт подали точно по волшебству: соблазнительные лакомства из крема и фруктов — чудеса кондитерского искусства, и застолье продолжилось в обычном порядке, разве что не играла музыка. Повсюду царила атмосфера скорби, не слышалось также привычного звона бокалов. Среди приглушенных голосов, где суматоха иногда сменялась молчанием, рядом с собой отчетливее всего Сандра слышала бархатный голос господина Лабаза, который сидел от нее по правую руку. Нисколько не смущаясь молчанием вдовы, галантный собеседник продолжал что-то тихо ворковать, а она даже не старалась вникнуть в смысл его слов — не потому, что он был ей неприятен, а потому, что слишком устала за последние месяцы.

— Хорошо выглядишь, Сандра!

Это сказал другой, будто знакомый голос. Девушка вздрогнула и осмотрелась. Слева, наискосок от нее, за столом сидела Лаура — как только она не заметила ее сразу среди гостей?! Сандра оцепенела: эта женщина знала о ее прошлом и была готова покровительствовать ей, если бы не роковая встреча с Лаэртом Мильгреем. Угадав в лице бывшей дикарки, а ныне — наследницы состояния, — следы замешательства, Лаура блеснула проницательными глазами.

— Отличный ход, девочка, — вполголоса сказала она, чтобы этого не услышали остальные. — Одного не пойму: как тебе удалось избавиться от мужа? Поделишься опытом?..

Руки девушки задрожали, отчего она едва не выронила вилку.

— Что-то не так? — обеспокоено спросил Герберт Лабаз, оглядывая побледневшее лицо Сандры.

— Все в порядке, — рассеянно кивнула она.

31

Ужин тянулся невыносимо долго, и Сандра уже начала мечтать о тишине, когда она наконец сможет остаться наедине со своими мыслями. В течение всего вечера девушка ощущала на себе чей-то пристальный взгляд и особо этому не удивлялась: были здесь те, кто не желал ей добра, взять к примеру Беатрис Лонтревски. Но нет, пронизывал испытующим взором ее кто-то другой. Сколько Сандра не искала его за столом, все было тщетно, ведь она почти никого из присутствующих не знала.

Между тем слежка продолжалась. Сандра чувствовала, что от интересующегося ею субъекта не ускользает ни один ее жест, отчего ей становилось страшно. Лишь только бархатный голос господина Лабаза удерживал девушку от бегства. Почтенный джентльмен с удовольствием рассказывал о себе, но вскоре понял, что собеседница его не слушает и на мгновение замолк. В глазах Герберта промелькнула обида, которая, впрочем, была тут же сглажена пониманием.

— О, я вас утомил, моя бедная Александра, Не переживайте. Перемелется, мука будет. А пока…

Герберт снова умолк, но теперь уже на продолжительное время. Сандра никак не реагировала на поток его утешающих слов, продолжая нервно мять в руке салфетку.

— С вами все в порядке? — усомнился джентльмен, тронув ее за руку.

— Да-да. Не беспокойтесь, — ответила та, скользнув по его лицу благодарным взглядом.

Но в этот момент в дверях послышался шум, привлекший внимание гостей, и в залу ворвалась растрепанная женщина лет сорока.

— Пусти, дурак! — кричала она, сыпля ругательствами в адрес дворецкого, который напрасно пытался вытолкать непрошеную гостью за дверь. Оскорбленные неслыханной дерзостью гости зашикали.

— Я имею право! Пусти! — Женщина немилосердно хлестала слугу своей маленькой блестящей сумочкой, так что тот вскоре в замешательстве отступил.

В воздухе запахло скандалом. В свете золотой люстры перед ошарашенными гостями предстала дама, или, если выразиться точнее — грубая подделка под нее. Черные волосы ее, казалось, уже побывали в любовных боях и рассыпались спутанными завитками по плечам; блестящие миндалевидные глаза метали молнии; желтоватую белизну лица оттеняли яркие румяна; одежда — явно поношенная, — бесстыдно облегала тучную фигуру. Походка женщины была вертлявой, и во всем, даже в ломаном изгибе ее бровей читался неприкрытый вызов всем мыслимым устоям.

— Оставьте меня, негодяи! — в последний раз выкрикнуло это жалкое, затасканное создание, делая яростный выпад в сторону лакея. — Я имею право сидеть за этим столом! Он любил меня, и вы все это знаете!

Проследовав к свободному стулу, незнакомка уселась и, пододвинув к себе еду, стала бесстрастно есть — так, будто шокированные лица господ были только декорацией. «Это она», — подумала Сандра и почему-то испытала к Жанни Лагерцин неподдельное сочувствие. Она пришла сюда, гонимая нуждой. Так только оголодавшая мышь вынуждена лезть за сыром в мышеловку. Да, когда-то Жанни безрассудно променяла влюбленного юношу на более щедрого клиента, но теперь, лишившись и этого, оплакивала то благодатное время, когда была еще кому-то нужна и кем-то любима.

В знак протеста аристократы стремительно покидали дом — стулья пустели, и Сандра с каким-то облегчением наблюдала, как остается одна, наедине с Жанни, которая продолжала жадно есть, боясь, что у нее отнимут и эту последнюю возможность утолить голод.

— Сандра, почему ты не выгонишь ее?! — воскликнула побагровевшая от стыда Миля. — Это же позор для всех нас, это осквернение памяти покойных! Сделай же что-нибудь!

— Нет, — коротко сказала та. — Ты не знаешь, что значит голодать.

— Может, ты ее и ночевать у нас оставишь?! — чуть не плакала с досады девочка, но Сандра молчала.

— Кто бы ты ни была, я тебе благодарна, — небрежно буркнула Жанни Лагерцин с набитым ртом. — А если ты еще одолжишь мне немного денег, моей благодарности не будет предела...

Сандра смутилась. То ли от прямоты этой женщины, то ли от того, что вдруг представила ее рядом с Лаэртом. Неужели он мог любить ту, которая была чуть ли не вдвое его старше?!

— Она разогнала всех гостей! Что теперь о нас скажут люди?! — восклицала Миля, мечась по опустевшей зале. — Ален! Наверняка он будет смеяться, когда узнает от отца об этом происшествии!

Только сейчас Сандра заметила, что и Герберт Лабаз покинул ее, и почему-то расстроилась.

Между тем Жанни, не обращая внимания на причитания Мили, по-хозяйски наполняла бокал красным вином.

— Так как насчет денег? — деловито спросила она, опрокинув в себя напиток.

— Убирайся! Как у тебя еще совести хватает что-то у нас просить?! — накинулась на нее Милретт, но Жанни даже не посмотрела в ее сторону. Обладавшая чутьем опытной вымогательницы, она знала, что если хоть один из присутствующих проникся к ней сочувствием, нужно не сдаваться, а что есть мочи давить на жалость.

— Хорошо, мы дадим тебе денег, — покорно сказала Сандра, столкнувшись с ошеломленным взглядом Мили. — Сколько нужно?

На миг Жанни прекратила жевать.

— Сколько не жалко, — ответила она, совладав с желанием назвать крупную сумму.

— Госпожа Мильгрей, вас ожидают в библиотеке, — доложил дворецкий, которого Жанни проводила взглядом собаки, у которой хотят отнять добытую кость.

— Меня?! — воскликнула Сандра. Она не понимала, кому и зачем понадобилось ждать ее в библиотеке, но помимо воли содрогнулась, став перебирать в памяти всех гостей, чтобы хоть как-то подготовиться к неожиданной встрече. Возможно, это Беатрис или Лаура. А может, любезный Герберт Лабаз, ушедший не попрощавшись? В любом случае, если назначают такую встречу, непременно хотят сказать что-то важное.

Поднявшись со стула, Сандра обнаружила, что Жанни изучает ее долгим, пронзительным взглядом. «Ждет обещанных денег», — догадалась девушка.

— Сейчас, — коротко кивнула она и поспешила в коридор.

32

Ее ждут... Зачем? Кто этот инкогнито? Мысли носились в голове со скоростью карусели. Было бесполезно унимать дрожь в коленях. Держась за стены, Сандра неумолимо приближалась к двери библиотеки. Что сейчас будет? Интриги? Обвинения? Вымогательство?..

Постучав, девушка решительно выдохнула и вошла.

На полу — пуховый дымчатый ковер. По стенам — полки с книгами, надвигающиеся со всех сторон, как скалы. В глубине — пара кресел, обтянутых красной кожей... В одном из них восседал почтенный старец. Сдвинутые к кончику носа очки венчали симбиоз кудлатой шевелюры и длинной седой бороды.

Да, Сандра видела этого господина за столом — это был, вероятно, один из товарищей Мильгрея-старшего, однако она не заостряла на нем своего внимания, потому что он казался ей слишком скучным. Но теперь Сандра не сомневалась: именно этот ученый муж весь вечер буравил ее своими близорукими глазами и покинул залу незадолго до вторжения Жанни Лагерцин, а, следовательно, не знал, что столкновение окончилось «бегством» элиты. Но что ему нужно? О чем говорить старому, как мир, человеку с юной девушкой, запершись в библиотеке? Но она пришла, и уже невозможно было повернуть назад.

При ее появлении незнакомец встал. Сандра ответила ему опасливой улыбкой и стала выжидать — слова не шли ей на ум. Он не спешил. Девушке казалось, что его отнюдь не такие уж близорукие глаза из-под толстых стекол очков осматривают каждый миллиметр ее тела. Прижавшись спиной к двери, она нащупала позади спасительную ручку, готовая в любой момент броситься наутек.

— Что вам нужно?

Губы незнакомца дернулись в едва заметной улыбке.

— Кто вы?! — воскликнула она, задрожав. «Почему он молчит?»

Но тут произошло невообразимое. Старец снял очки, нащупал рукой бороду и, с силой дернув за нее, вырвал клок волос.

Закричав от ужаса и отвращения, Сандра закрылась руками. Она онемела от страха, она не знала, чего ждать; а когда все же решилась вновь поднять глаза на этого странного человека, то подумала, что сходит с ума.

Старца не было и в помине. От него остались клочья седых волос на полу, да очки в грубой оправе. В пяти шагах от нее стоял ОН — тот, кого она уже и не надеялась когда-либо увидеть. «Это сон...» — думала Сандра и лишь потом поняла, что безудержно плачет, сползая к полу по стене, потому что ставшие ватными ноги уже ее не держали.

— О, я не хотел напугать тебя! Прости!..

Она не видела лица — да нет же! Она боялась вновь взглянуть на него, боялась обмануться... Чьи-то заботливые руки удержали ее на ногах, не позволили упасть и, приобняв за плечи, отвели к надежному пристанищу — к мягкому креслу.

Он сел рядом с ней (Сандра чувствовала его присутствие), и снова прозвучал этот знакомый до боли голос:

— Успокойся! Это же я. Я! Ну что мне сделать, чтобы ты перестала плакать?!

Теплые пальцы, прикосновение которых вызывало неземное блаженство, осторожно отерли ее щеки, а она вынуждена была боязливо поднять свои глаза.

— Все? Убедилась? — улыбнулся Лаэрт Мильгрей. — Это действительно я. Весь этот глупый маскарад понадобился мне лишь для того, чтобы никого не шокировать.

— Нет! Это не можешь быть ты: я видела, видела тогда… — шептала Сандра, в порыве наивной радости ощупывая его лицо, будто желая удостовериться в реальности происходящего, а он смеялся и еще крепче прижимал ее к себе.

— Я знаю, — говорил Лаэрт, все еще улыбаясь. — Я весь вечер наблюдал за тобой, пируя на собственных поминках. Ты молодец! Знаешь, меня очень позабавило все это представление — особенно мой портрет, перетянутый черной лентой... Признаться, настолько позабавило, что я как никогда сильно захотел жить… Я так скучал по дому, по сестрам и... по тебе...

— О Лаэрт, если бы ты знал, что я пережила! — вскричала Сандра. — Но как же теперь хорошо... Мне хочется, чтобы эти минуты длились вечно!..

С каким восторгом она ласкала взглядом каждую черточку его лица, с каким трепетом льнула к нему, как добрый, пушистый котенок. Все утратило для нее смысл, словно стерлись границы реальности, оставив ее наедине с самыми смелыми мечтами... Не существовало на свете человека более родного, более близкого, чем тот, кого она сжимала сейчас в своих объятьях. Ей хотелось изо всех сил впиться пальцами в его одежду и никогда, ни на секунду не отпускать от себя. Это был волшебный, сказочный сон, короткое мгновение, пропитанное нежностью...

Ее губы еще помнили тот безобидный, почти дружеский поцелуй на веранде старой хижины и теперь ждали, когда все повторится. Ее дыхание замирало, чтобы нахлынуть теплой, обволакивающей волной; ее руки непроизвольно гладили его волосы, лицо, шею — и в этом не было ничего постыдного. Так ребенок ластится к своим родителям и хочет получить ласку взамен.

О, как ей хотелось тогда сказать ему все без утайки, все до последнего, не думая о стыде и стеснении! Она уже не владела собой. Ее стремительно уносил какой-то безумный горячий вихрь, влек к чему-то неизведанному, но… такому притягательному. В порыве ослепления встречей она не замечала, что руки Лаэрта, прежде крепко сжимающие ее плечи, теперь разжались и уже не держат ее, что она сама со всей жаждой истомленного сердца тянется к его губам.

— Я... я тебя...

Конечно, она бы это сказала. Выплеснула бы это признание, если бы не взгляд, пронзивший ее через сомкнутые веки, заставив очнуться. Лаэрт смотрел на нее не враждебно, не с отвращением и, конечно же, не со злобой, но с удивлением и даже с испугом. Чего уж там говорить! Он даже не представлял, какое пламя спрятано внутри этой скромницы, которая прежде шарахалась от каждого прикосновения, как от огня...

Девушка покраснела и тотчас вскочила на ноги. Ей не хватало совести взглянуть теперь в глаза человека, с которым она повела себя столь бесцеремонно... Но постойте! Ведь Лаэрт ее муж! Почему она должна стыдиться своей любви к нему?!
Потому что он оттолкнул ее. Оттолкнул не руками, а взглядом.

— Где Эмиль? — серьезно спросил Лаэрт, стряхнув с себя остатки наваждения.

— Он сбежал, — пробормотала Сандра. — Он отравил тебя... ради наследства...
Она ждала, что он не поверит, начнет отрицать, но Лаэрт на удивление просто ответил:

— Я знаю… Я догадался, но увы — слишком поздно. Этот человек одурманил меня своей заботой, но Морион раскрыл мне глаза, когда сказал, чтобы я был внимателен к своему шоферу — ему показалась подозрительной агрессивность Эмиля, с какой он уговаривал тебя скорее уехать. Морион также строго наказал, чтобы я не принимал ничего из рук своего слуги. В тот день, когда Эмиль принес мне еду, я спросил его о тебе; он что-то невнятно пробурчал в ответ — и я все понял. Не зря Мориону он всегда не нравился! Если бы я не осознал все в последний момент, то не стоял бы сейчас на этом месте…

— Но почему ты сразу не обличил Эмиля? — воскликнула Сандра.

— Я не хотел подвергать тебя большей опасности, Александра. Этому человеку уже нечего было терять — он мог решиться на что угодно! А я был слишком слаб, чтобы защитить тебя.

— Ты жестокий человек! — вскрикнула она, и глаза ее заблестели. — Сколько мне тогда пришлось пережить!

— Увы, иного выхода не было. Но теперь я разыщу мерзавца и заставлю его понести ответ за содеянное!

— Нет, прошу тебя, не надо! Не подвергай себя лишней угрозе, ведь все уже позади! — взмолилась девушка, а Лаэрт еще раз поразился тому, сколько любви, сколько невысказанной нежности светилось в ее доверчивом взгляде.

Сандра лишь сейчас заметила, что он не до конца оправился: его лицо было бледно, в исхудалом теле чувствовалась слабость, которую Лаэрт маскировал напыщенной уверенностью в себе. В том, что он встал на ноги после отравления во многом была заслуга Мориона — старик выходил его в условиях дикой природы. Но здесь, среди комфорта и, чего греха таить, рядом с преданной любовью Сандры, Лаэрт быстро восстановит утраченные силы. Она и подумать не могла о разлуке с ним, ведь тогда он сказал: «Ты нужна мне», и девушка верила, что будет нужна ему и впредь.

33

Сандра не решалась задать вопрос: «Что будет дальше?», но ее напряженный взгляд выдавал ожидание, поэтому Лаэрт, желая успокоить, сказал:

— Не беспокойся, я позабочусь о тебе.

Сандра облегченно выдохнула — не потому, что была заверена в обеспеченности своего завтра, а потому, что почувствовала живое участие этого человека — человека, которого она любила, — почувствовала, что она ему небезразлична, что он не оставит ее, не выгонит, не отпустит от себя — а это было лучшей наградой… Ей хотелось поблагодарить, сжать его теплую ладонь в своей руке — сделать все, лишь бы доказать свою верность. Она готова была идти за ним хоть на край света, терпеть нужду вместе с ним, прислуживать, окружать заботой — лишь бы чувствовать свою незаменимость.

Но Сандра не успела ничего, ибо позади распахнулась дверь — кто-то вошел в библиотеку. Девушка не могла видеть вошедшего, потому что стояла к нему спиной; она слышала лишь звук напираемой ладони на ручку — но сейчас ей показалось, будто сюда заявилась сама жестокая судьба…

Одно мгновение, и взгляд Лаэрта скользнул в сторону, на дверь — и в нем произошла разительная перемена. Ресницы вспорхнули, зрачки расширились, с полураскрытых губ сорвалось еле слышное восклицание. Сандра никогда не видела его таким. Теперь он весь преобразился, расцвел; взор его затуманился, унесся за пределы этой комнаты, этого дома... Лаэрт забыл о той, что с таким волнением ловила каждый его жест, каждый взгляд, а любое, самое незначительное слово берегла в своей памяти, как бесценное сокровище. Он забыл о той, которую сам же приручил.

Именно в эти доли секунд Сандра все потеряла. Внутри нее словно что-то оборвалось и стремительно понеслось вниз, увлекая за собой в бездонную пучину... Он больше не принадлежал ей; она перестала для него существовать: как ненужная вещь.
Жанни Лагерцин — это была она — издала дикий, нелепый визг, стрелой бросилась к Мильгрею, оттолкнула Сандру, и, вскочив к нему на колени, обвила его шею цепкими, проворными руками, после чего оба замерли в исступлении счастья.

Лаэрт не оттолкнул ее, не сбросил с себя — нет! Он был счастлив. Для него в эти мгновения перестал существовать весь мир. Это был уже совершенно другой, чужой человек. Его взгляд проникся такой страстью, такой жертвенной самоотдачей, что стал почти безумным. С минуту они смотрели друг на друга, ошалев от радости, а потом разом засмеялись, и губы их слились в долгом, жадном поцелуе.

Сандра в страхе отшатнулась. Лаэрт ведь только-только выкарабкался из пут обмана и, выходит, спасся для того, чтобы снова попасть в западню?! Ведь эта женщина, выброшенная на улицу как завядший цветок, теперь сорняком опутывала его, чтобы напиться его добродетелью и, в конце концов, уничтожить.

В сердце Сандры словно вонзались кинжалы. Неужели человек, теперь неистово лобзающий потные мясистые плечи, и есть тот самый юноша, которого смущала ее наивная радость? Неужели страсть так исказила его?

Но Сандра не уходила. Она надеялась, что он очнется, одумается, оттолкнет от себя женщину, которая теперь вдавила его в кресло, навалившись своим грузным телом...
— Я знала, что ты вернешься! Что ты простишь меня! — горячо шептала Жанни, а Сандра едва удерживалась от крика: «Одумайся! Посмотри на меня, ведь я готова ради тебя на все!» Но Лаэрт забыл ее…

Лишь когда его затуманенные глаза невзначай наткнулись на скорбный лик, в них появилось осмысленное выражение. Смутившись, Лаэрт осторожно отстранил от себя Жанни и, поднявшись с кресла, приблизился к Сандре. Ей хотелось плакать и кричать, но она из последних сил сохраняла свою гордость.

— Подожди меня здесь, — сказал Лаэрт Жанни, после чего вывел Сандру в коридор.
Ее побелевшие губы дрожали, глаза искрились влагой. Невысказанный поток слов, рыданий, обвинений застрял у нее горле: как она вообще могла испытывать сострадание к этой падшей женщине, почему сразу не выставила ее за дверь?! Но теперь было уже поздно.

— Александра, ты поможешь мне? — спросил Лаэрт, торопливо застегивая рубашку. — Меня пока никто не должен видеть, иначе я могу сильно напугать кого-нибудь из прислуги или же самих девочек… Сейчас я побуду в библиотеке, но ты… ты должна подготовить всех к моему возвращению… У тебя получится… Ты ведь сделаешь это для меня?

Сандра медленно взвела на него глаза: она не ослышалась?! Он просит ее — нет! — нагло намекает, чтобы она оставила его наедине с этой развратницей, помогла ему вернуться в семью в то самое время, пока он будет нежиться в объятьях Жанни Лагерцин! И это тогда, когда Сандра ждала от него извинений, раскаяния!

— Прости, — поспешно промолвил Лаэрт, видя, как заледенели ее доверчивые, покорные глаза. — Я втянул тебя в свою жизнь, в свои проблемы. Но скоро ты будешь свободна. Я щедро награжу тебя за труды при условии, если ты окажешь для меня последнюю услугу.

Продолжение следует...