Праздник труда

Вот за что советские люди были искренне благодарны главным империалистам в лице Соединенных Штатов так это за два, а то и три выходных, в зависимости от того, на какие дни недели они выпадали.
Если задачей властей в Чикаго в 1886 году являлся разгон демонстрантов, боровшихся за восьмичасовой рабочий день и прочие социальные льготы, то в задачу наших властей спустя почти сто лет входило: демонстрантов, у которых восьмичасовой день уже был, собрать. Демонстранты должны были демонстрировать в течение нескольких часов шествия по центру городов и прочих населенных пунктов свою солидарность с рабочим классом всего мира и восхищение своими трудовыми подвигами, на которые их сподобила родная коммунистическая партия во главе с любимыми вождями.   

Первое мая. Международный День солидарности трудящихся. Так официально назывался этот праздник, изначально вызывавший уверенность в светлом будущем, которое вот-вот настанет. И эта уверенность подтверждалась энтузиазмом не в меру ретивых граждан.
Не убежден, существовало ли на самом деле, как утверждают, имя Кукуцаполь, появившееся во времена Хрущева и означавшее: кукуруза – царица полей, но Даздраперма (да здравствует первое мая) – исторический факт, поскольку зарегистрировано органами записи актов гражданского состояния в разных городах СССР.
Нам, студентам Одесского университета, хоть и не числившимся трудящимися, но наравне с трудовым народом пользовавшимся всеми радостями выходных дней, необходимо было также внести свою посильную лепту в выражение солидарности и единодушия.
Надо отметить, что этому дню, где бы и в каком году он ни отмечался, всегда благоволилa погода без осадков, что наполняло торжественно-восторженную форму неким мистическим содержанием. Мол, и высшие силы покровительствуют борьбе за правое дело.
Вот и тот Первомай, о котором я поведу свое повествование, пришелся на теплое солнечное утро, и даже средней силы ветер не доставлял хлопот.

У главного здания университета собралась огромная толпа студентов и преподавателей в ожидании команды о начале похода, исходившей, как правило, от представителей партийного комитета, стоявших кучкой в центре толпы.

Я и друзья-сокурсники находились рядом и шутили по поводу венчавшего мою в то время пышную шевелюру сомбреро, подаренного мне кубинским приятелем из политехнического института, одним из тех, который принял активное участие в известной вам истории кормления кубинцев червями. Сомбреро было широким, с высоким желтым конусом посредине и закругленными вверх черными полями. Оно вызывало повышенное внимание окружающих, и это мне льстило.

- Надел мой друг Боб сомбреро на лоб, - произнес Ник.
- А мой друг Ник от зависти сник, - ответил я.

Мы продолжали поэтическую перепалку на потеху окружающим, пока не заметили охватившего народ волнения. Вот, оказывается, чего мы ждали.
К зданию подъехали несколько грузовиков с открытыми бортами. Они были заполнены транспарантами, портретами, знаменами и прочей необходимой для события утварью.

Парторг университета Хромов попросил в репродуктор руководителей групп все это распределить и построиться в колонну.
- Так. Разбирайте. Только аккуратно. После демонстрации надо сдать в целости и сохранности.

Перед нами разложили портреты тех, кого следовало гордо и бережно нести.   
- А где дорогой товарищ Брежнев? Его хочу, - сказал я.
- Портреты самых высокопоставленных членов партии и советского государства, должны нести только большие начальники и передовики производства. Такова разнарядка, - строго сказал партийный босс.
- А отличники учебы?
- Про отличников и народных артистов ничего не сказано.   
Хромов не пропускал выступлений нашего студенческого театра.
- Так что уж извините, но по Сеньке шапка.
- Я бы даже сказал: по шапке Сенька, - произнес я, указывая на свое сомбреро и выбранный мною портрет, на котором писалось имя Семен. Фамилию уже не вспомню.
Хромов улыбнулся, оценив шутку, но на всякий случай погрозил мне пальцем.

Все построились в колонну. В первом ряду шли ректор, проректоры и партийно-профсоюзные вожди. Перед ними развевался красный транспарант с желтыми текстом: «Одесский Государственный Университет». Затем колонны делились по факультетам.

Наша разудалая компания шагала с краю, чтобы в случае необходимости можно было незаметно от начальства улизнуть. Я нес портрет не известного никому передовика производства, на груди которого с трудом умещались всевозможные ордена и медали. Лицо на портрете выражало неземную одухотворенность и безграничную веру в светлое будущее человечества.

- Ты зачем его взял? - спросил Ник, взглянув на Семена.
- Ну что было, то и взял.
- Нет, я имею в виду вообще. Теперь нам придется идти до конца, чтобы его сдать.
- Меня об этом заранее попросил Александр. Это мой любимый преподаватель и его желания для меня священны. В группе моей одни девчонки, а я – джентльмен и обязан соответствовать этому почетному званию.
Постепенно наше шествие вышло на центральную дорогу. Кто-то заявил, что мы сильно запоздали и все студенчество, состоявшее из разных учебных заведений города ушло далеко вперед. Мы клином вторглись в общую массу демонстрантов. Таким образом, университет занял почетное место между тружениками завода шампанских вин и кондитерской фабрикой имени Розы Люксембург.

- Да здравствует нерушимая дружба выпивона и закусона! - крикнул кто-то.
- Ура!!! - ответил могучий хор под не менее могучий хохот.

- Смотрите на Югенда! - воскликнул Алекс, - он несет самого Пельше. При этом бухает с горла портвейн.

Югендом мы называли комсорга факультета Юрку Геншина. Он учился на немецком отделении и слыл редким болваном и занудой, поскольку по каждому поводу цитировал устав комсомола, подтверждая тем самым, что является непримиримым борцом за его идеалы.

- Вот гад! - возмутилась Ирэн, - и такие, как он, учат нас правильно строить коммунизм.   
Югенд заметно шатался и резко крутил головой во все стороны, обливая себя вином.

- Сейчас уронит Пельше. А за урон члена Политбюро по уставу положено пятнадцать лет расстрела, - схохмил Мишель. - Кстати, недавно товарищ Брежнев пожаловался товарищу Андропову, что у товарища Пельше наступил старческий маразм. Встречает он его как-то, идя по кремлевскому коридору, и говорит: «Здравствуй, Пельше!», а тот отвечает: «А я не Пельше».

Улыбки вызвал не столько уже постаревший анекдот, сколько умение Мишеля безукоризненно воспроизводить голос Леонида Ильича.

Движение вдруг затормозилось. Ряды стали сжиматься. Послышались истерические крики. Мы протиснулись через остановившихся впереди и увидели веселую картину: на левом по ходу движения тротуаре две довольно упитанные дамы средних лет лупили друг друга большими скалками для раскатки теста (необходимый в быту кухонный атрибут домохозяек). Даже двое здоровенных мужиков не были в силах иx разнять.

- Ты мерзавка, и папаша твой – Берия, английский шпион! - кричала одна.
- Что?! - кричала другая, - да мой папа стахановец, а вот твой продался эсерам в двадцать пятом году и бежал в Париж, а тебя не взял, потому что ты дура, каких на свете нет!
- Меня еще не было в двадцать пятом, нездоровая, потому что я молода и хороша собой, а ты старая галоша и вечная дева, на которую мужик может позариться только под угрозой нестерпимых пыток.
- Да я моложе тебя в два раза и у меня хорошее зрение, поэтому я хорошо видела, как ты мне в бульон высыпала всю пачку соли...
На подмогу растаскивавшим примчались несколько милиционеров. Но у них тоже ничего не получалось, потому что стражей порядка разбирал смех.

Я решил включить в рассказ этот забавный эпизод не столько для тех, кто жил в то время в той стране, и конечно, знает, что такое коммунальная квартира, сколько для тех, кто избежал такого явления, в частности для моей дочки, которая слава Богу, познает советский быт исключительно со слов отца. Хотя надо признать, что коммуналка коммуналке рознь. Мой друг Эндрю, например, вспоминает всех своих десять соседей с теплом и даже некоторой ностальгией. В их квартире царила атмосфера дружбы и взаимовыручки. Но это все-таки в большей степени было исключением, чем правилом.

Внезапно ветер усилился. Я не успел схватить сомбреро, и оно, поднявшись в воздух, полетело вперед, где натолкнулось на затылок Югенда, который с перепугу уронил бутылку портвейна.
Надо отдать должное нашему комсомольскому лидеру. С трудом оставшись на ногах, он удержал портрет Пельше. Окружающие поспешили к нему на помощь, а тот, узрев среди помогавших заведующего кафедрой немецкого языка, стал орать: «Это чья бутылка?! Кто посмел?!...»

- Ты посмотри, - восторженно произнесла Ирэн, - соображает, пьяная морда.             
- Это реакция матерого функционера, выработанная годами, - заметил я.
- Беги за шляпой, а то она на этом не остановится.
Я передал портрет Нику со словами: «Береги Сеню!» и побежал.

Югенд продолжал орать: «...В то время как наши соратники по классовой борьбе…». Но договорить ему не дали и вывели из колонны.

Ирэн оказалась права. Мое сомбреро не собиралось останавливаться, а наоборот набирало скорость. Его полет окончился лишь благодаря ловкости парторга Хромова.
- Ну, так по Сеньке ли шапка? – съехидничал он, увидев меня, запыхавшегося от бега.

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Как тут опять не помянуть высшие силы!

Мы прошли примерно четверть пути, когда из ближайшего двора выбежал Эндрю.
- Я вас выглядывал на балконе. Значит так, вечерком есть возможность отметить событие у моего знакомого на десятой станции Фонтана. У него там свой курень и веселая компашка, с которой он нас познакомит. Стриптиз не обещает, но свежий морской воздух и дары моря гарантирует. С нас только алкоголь, желательно побольше пива, так как будут раки… Вот адрес с подробной картой, потому что там легко заблудиться. Не потеряйте. К шести часам.      
Он передал сложенный лист бумаги Ирэн и умчался обратно.
- Это, конечно, очень мило, - произнесла она, - но как мы по этой одной бумажке поедем? Все вместе что ли?
- Нет, вместе не получится. Давайте переписывать.
Ник достал из кармана блокнот и карандаш.
- По ходу неудобно. Пошли на тротуар. Потом догоним.

Мы вышли из колонны в том месте, где стояла церковь, одна из немногих действующих при советской власти, и принялись копировать.

В этот момент к нам подлетел человек, которого мы запомнили на всю жизнь. Он был в черной рясе, с огромным серебряным крестом на груди. Рыжие густые волосы почти полностью скрывали лицо, видны были только горящие глаза, излучавшие безумие.

- Ага. Вот вы где, антихристы, - От него сильно несло перегаром, а хриплый голос звучал, как ни странно, приглушенно, чуть ли не шепотом, - христопродавцы, урки, шакалы, вурдалаки.

Такая последовательность эпитетов показалась нам довольно оригинальной.

- Я вас насквозь вижу, наждак вам против шерсти. Заканчивается ваша власть, расползетесь аки змеи по весям заморским. Придет владыка, накормит страну икрой черной и красной досыта, а вам ни хрена не даст, будете свою доедать, припрятанную от народа. Да возродится внеплановое хозяйство да пребудет царствие свободного рынка.

Человек сплюнул себе под ноги, показал нам две фиги и, гордо удалившись, скрылся в церкви. 

- Однако, - приходя в себя, произнесла Ирэн, - против последнего предложения я в общем-то ничего не имею.   
- У попика крыша поехала, - продолжил переписывать план Ник. – Прихожане все ушли на демонстрацию.
- Или опиум для народа закончился, - предположил я.
- Или это не поп. Попа; убил и переоделся, - задумчиво изрек Мишель.
- Так, друзья, здесь я вас покину. Встретимся вечером на Фонтане, - сказал бодро Алекс.

Вскоре мы догнали наш факультет, ряды которого заметно поредели.
Какое-то время мы шли молча, очевидно, переваривая встречу с батюшкой. Даже Мишелю не пришел на пямять какой-либо анекдот по этому поводу.
По дороге постепенно исчезали друзья. Остались я и Ник.

- Полузгаем? - спросил я, указывая пальцем на длинный ряд старушек, расположившихся на тротуаре вдоль дороги. Перед каждой из них стоял деревянный ящик или картонная коробка, а на них - большой и маленький стаканы с семечками по десять и пять копеек. 

Я снова передал Семена на хранение Нику и подбежал к одной из старушек.
- Бабуля, а большой стаканчик по пять копеек можно? Возьму два.
- Можно маленький стаканчик по десять копеек, - невозмутимо ответила она.
- Эх, бабуля! Давай два больших.
Старушка пересыпала семечки из стаканов в уже заготовленные кульки, свернутые из газеты.
- Бабуля, ай-ай-ай! "Правду" порвала на кульки, не по-пролетарски это.
- Да ваши пролетарии правду давно порвали, никак не склеят обратно.

Шествие подходило к концу. Впереди замаячило помпезное здание обкома партии. Мы стали слышать голоса, доносившиеся из репродукторов и крики «Ура!». В воздух повсюду взлетали разноцветные воздушные шарики.

На трибуне напротив обкома стояли чиновники самого высокого ранга. Они активно махали руками, приветствуя проходивших. Когда настала очередь университета, раздалось: «Да здравствует советское студенчество – передовой отряд коммунистического движения молодежи, активный помощник партии в деле повышения благосостояния советского народа!»
- … вечного строителя коммунизма, - добавил тихо Ник.
- Ура!!! – закричала толпа.

Пройдя через площадь Октябрьской революции (сейчас Куликово поле, как и до того), мы дошли до грузовиков.
- Жаль расставаться с Семеном. Я с ним сроднился.
- Возьмешь его в следующем мае, - усмехнулся Ник.

Расставаясь, мы договорились встретиться в условленном месте, чтобы вдвоем поехать на маевку. Так наши предки революционеры называли общение на природе с целью выпить и покушать, маскируя под это дело свои революционные собрания.

Время встречи наступило быстро. Трамвай, которому, очевидно, было столько лет, сколько нам вместе взятым, скрипя и визжа, кое-как довез нас до десятой станции Фонтана.
Сверяясь с картой, мы без труда отыскали нужный курень.

Когда-то куренями у запорожских казаков назывались небольшие поселения, а в Одессе ими служили легкие постройки из подручного материала. Располагались они вдоль моря в немалом количестве почти на каждой из станций курортного района Большой Фонтан, гордившегося тем, что именно здесь появилась на свет Анна Андреевна Ахматова.

- Что так долго? Все уже в сборе и активно трапезничают.
Эндрю ждал нас у входа в одноэтажное полукаменное-полудеревянное строение, которое внешне выглядело запущенным и убогим. Но когда мы вошли, оказались в просторном помещении, в центре которого находился большой прямоугольный стол, полный всевозможной еды.

Хозяин пиршества Дима, вышедший из-за стола, чтобы познакомиться с опоздавшими и представить всей компании, поймал наши удивленные взгляды.
- Это только прелюдия. Потом появятся раки.

Кроме наших друзей за столом сидели еще пятеро. Лицо одной из девушек, оказавшейся напротив меня, показалось мне знакомым. Она это почувствовала и улыбнулась мне. Рядом с ней с завидным аппетитом поглощал еду юноша похожий на питекантропа, чей бюст встречал посетителей в археологическом музее. 

Позже стало известно, что девушка Светлана снялась в одном из эпизодов «Места встречи изменить нельзя». В течение вечера она периодически рассказывала о съемках легендарного фильма.
Она была умна, хороша собой, и мне очень хотелось за ней приударить, что я попытался сделать, чувствуя и ее расположенность ко мне, но Дима шепнул мне на ухо: «Не надо». По-доброму так шепнул, благожелательно, и я совершенно ясно и безоговорочно осознал, что действительно не надо.

- Он? - кивнул я на питекантропа.
- Нет, это мой сосед Ваня, который мне очень помог с ремонтом. Женат, двое детей. Они сейчас в соседнем курене. Жена его, представь себе, очень даже ничего.
- А дети?
- Мальчик - вылитый папа, а девочка, слава Создателю, в маму.
- Хорошо, что не наоборот.
Далее про Светлану я выяснять не стал.

Среди присутствовавших выделялась одна супружеская пара. Валентин и Валентина. Они были постарше всех остальных, лет по двадцать семь – двадцать восемь. Кроме возраста их отличали серьезность и что-то вроде озабоченности чем-то. В то время как остальные болтали, шутили, смеялись над анекдотами Мишеля и танцевали под оркестр Поля Мориа, эти двое сидели как вкопанные и молча смотрели друг на друга.
Может, играют в игру «кто кого пересмотрит», подумалось мне, и, возможно, не только мне, поскольку на них не обращали внимания или делали вид.

Через некоторое время послышался звон пощечины.
Взгляды застыли на паре.
- Ты, - сказала Валентина.
И в этот момент получила легкий шлепок по щеке.
- Нет ты, - ответил Валентин. Судя по тому, что он поднял с пола очки, первая пощечина досталась ему.

Мы остолбенели.   

- Спокойно, друзья! - Захлопал в ладоши Дима, - всё под контролем! Милые бранятся – только тешатся. Прошу снова к столу. Сейчас будут поданы раки да непростые!

Раки с пивом! Это ли не блаженство! Оказалось, раки уже были в пиве. Они были изначально тщательно промыты водой, потом брошены в кастрюлю с кипящим темным пивом, перцем, лавровым листом, укропом и солью и настаивались сутки в холодильнике. Вот какая была процедура.

Во время поглощения раков и после сытного ужина мы еще неоднократно вздрагивали, слыша звоны оплеух, а потом перестали обращать внимание.

Вдруг из соседней комнаты донеслось:
- Главная задача комсомола – воспитание активных, сознательных строителей нового общества, преданных идеалам коммунизма и социалистической Родине!

- Этого не может быть! – воскликнула Ирэн. У меня слуховые галлюцинации?
- О! - поднялся из-за стола Дима, - Юрасик проснулся. Но, судя по всему, еще не протрезвел.
- Это кто? Югенд?! - опешил я.
- Это мой дружок Юрка. Он сегодня перебрал по случаю праздника, и мне пришлось вынимать его в непотребном состоянии из милиции.
- С ума сойти! - вскрикнул Ник, - а можно взглянуть?
- Конечно. Он не буйный. Просто дурной, когда выпьет.
- Так он и когда трезвый...
Ирэн не закончила фразу, не желая обидеть хозяина.
- Он у нас на факультете комсорг, - пояснил Диме наше удивление Алекс.
- А! Точно! Вы же на одном факультете. Как-то я не сопоставил.
- Я знал, что мир тесен, но что настолько! - это произнес Мишель.
- Причем чем теснее, тем безобиднее, - перефразировала поговорку остроумная Светлана.

- ... комсомол последовательно руководствуется марксистскими принципами социалистического интернационализма... – продолжало доноситься из-за двери.

Мы столпились у соседней комнаты. Даже супруги с пунцовыми лицами проявили любопытство. Дима открыл дверь, и взору гостей предстала впечатляющая картина: посреди комнаты на ковре лежал Югенд в одних трусах. Он лежал на боку лицом к нам. Глаза были закрыты, а рот не закрывался. Он непрестанно цитировал устав комсомола. Вдруг комсомольский вожак открыл глаза, вскочил, прыгнул на кровать, накрылся с головой одеялом и затих.

Когда мы возвращались к столу, Дима рассказал:
- Его прямо с демонстрации доставили в ментуру. В этом отделении капитан - мой дядя, который мне и позвонил. Сказал, чтобы я срочно приехал, не то у Юрки будут проблемы. Напишут письмо в университет, а могут и посадить на пятнадцать суток. Он там у их майора потребовал устав Министерства внутренних дел и пообещал всех выгнать из органов, если в этом уставе не будут четко прописаны обязанности каждого милиционера согласно его должности и звания. Вообще-то он хороший парень, только немного свихнулся на этой почве. Генетика – штука серьезная. Мама – большая шишка в профсоюзе пароходства.

Подумалось, не многовато ли больных на голову довелось повидать в один день.

Дальше ничего особенного не происходило. Некоторые пошли купаться в море, но вода была холодной. Я прогуливался со Светланой под яркой луной по берегу, затем мы сидели со всеми у костра и в результате разошлись.
Прощаясь, девушка незаметно сунула мне в руку обрывок бумажки с номером телефона. Но об этом, может быть, расскажу в другой раз.

Хотя... почему в другой? Тем более что рассказывать особо не о чем. Я позвонил на следующий день и узнал, что Дима – ее двоюродный брат и очень переживал за нее, в том смысле что наслышан о нашем бабском факультете, где каждый представитель мужского пола ощущал себя султаном. Полагаю, она хотела услышать от меня, что это не так. Но я не стал ее переубеждать, тем более что это было правдой и к серьезным отношениям, на которые она, очевидно, рассчитывала, я не был готов.
Сколько лет прошло. А я до сих пор думаю, не прошел ли тогда мимо своего счастья.
Пожалуй, все.

Да! Чуть не забыл! Валентин и Валентина.
Эти ребята оказались дипломированными психологами, которые специализировались на так называемой по-научному габитуации, как они признались, или по-простому привыкании, когда первоначальный раздражитель превращается из значимого в незначительный, а потом и вовсе перестает восприниматься. Они проводили эксперименты в различных социальных сообществах, чтобы узнать в каких из них с какой скоростью этот процесс происходит.  Наша скорость оказалась вне конкуренции.
Вот только мы не поняли, хорошо это или плохо.