Хозяин безлунной Москвы. Часть вторая. Глава 1

       Глава 1.

    На страстной неделе нежданно забилась в яростной агонии, казалось, только с миром отошедшая в царство холода зима, устроив бурную слепящую метель, хороня с ненавистью в ледяных склепах робко выглянувшие из проталин щуплые травинки, бешено раскачивая старые яблони, требовательно и невоспитанно тарабаня в окна уютного особняка, словно жестоко брошенная дорогим возлюбленным пассия. Но на Пасху весна безапелляционно заявила о своих законных правах, освободив за одну тёплую и дождливую ночь поместье от мертвенно-студёного плена, утопив его в благодатной для природы воде, миролюбиво поделенной между землёй и светилом, жадно испившими её за несколько последующих дней.
    Безусловно, Оле, по устной договорённости с мужем, не следовало покидать охраняемую кряжистыми вооружёнными мужиками усадьбу без сопровождения. Но что было делать, коли скачущий позади на стареньком в яблоках коне Платон Нилыч резко затормозил, засияв мудрыми вишнями, и развернулся, услышав взревевший на всю округу зычный голос Федосьи: «Рожает! Арина Тимофеевна рожает!», а она уже неспешно въезжала верхом в лес? Да и Александр Сергеевич отсутствовал, намедни отправившись на заседание акционеров в Тверь, пообещав вернуться домой аккурат на Красную горку, то бишь завтра. Поворачивать обратно, туда, где возможно кричит, содрогаясь в муках, далеко не молодая роженица, не имелось никакого желания, тем более, и без того хрупкое тело то и дело сковывал липкий страх накануне предстоящей, почти готовой к открытию выставке у Третьякова. Мятущаяся душа требовала уединения, покоя, трелей птиц и... подснежников. Она никогда не видела, как цветут первые цветы, и от того остро желала их немедленно разыскать, рассмотреть и зарисовать. Хмурый бор, казавшийся в первые дни пребывания в супружеском «логове» диким и невыносимо страшным, изъезженный вдоль и поперёк то с мужем, то с бравым казаком за последние безмятежные месяцы обладания собственной послушной лошадкой, лицезрелся ныне добродушным, массивным и гостеприимным, подобным обманчиво грозному Орлову.
      Нежно сжав шенкелями стройных ножек, затянутых в шерстяные бриджи, обутых в высокие лаковые сапожки, крепкие бока покладистой Вьюги, легко потянув на себя мягкие кожаные поводья, Оля свернула с дороги, пробираясь между сосен и елей, касаясь тульей элегантной фетровой шляпки, закреплённой широкой шёлковой лентой под подбородком, пушистых иголок, брезгливо и торопливо освобождающихся от тусклых и жёлтых остатков плесневелого снега, и, притормозив на крошечной, озарённой задорным весенним солнцем опушке, спешилась, ласково потрепав серебристую гриву, шепнула снизу в острое чуткое ухо: «Обожди здесь. Пойду, пройдусь», стянула замшевые перчатки, сунула в перекидную суму, вынув из неё блокнот и карандаш, и пустилась наугад вперёд по мягкому ковру из крошечной молодой травы в поисках Галантуса. С восторгом обнаружив островок из белоснежных, скромно склонившихся долу куполков, она присела на корточки, не придав значения тому, что полы ладно скроенного Ламановой модного удлинённого жакета захлюпали в рассыревшей почве, принявшись зарисовывать явившееся глазам чудо, нервно облизывая плотные розовые губы. Юная барыня в творческом забытьи не обратила внимания на доносящийся с дороги топот копыт, шорох деревьев за спиной и характерное чмоканье каблуков, свидетельствующее о приближающемся незваном госте, и опомнилась только тогда, когда за спиной раздалось скромное и весьма учтивое:
- Добрый день. Простите, что помешал.
      Резко и раздражённо вскочив, прижав к груди, словно бесценные сокровища, предметы для рисования, и обернувшись, она воззрилась озадаченно на замеревшего перед ней молодого человека, бегло обежав его изумрудным подозрительным взглядом с головы до ног, отметив, что он невысок для представителя сильного пола, но гармонично сложен, одет не на заказ, в готовое, но с приличным вкусом, хорош собой: с правильными мягкими чертами на нежно-женственном овальном лице, с милой ямочкой на подбородке, с пытливыми туманными глазами в обрамлении чёрных густых, каких-то цыганских ресниц, и угольными волосами, ниспадающими завитками из-под серого мещанского котелка.
- Я, кажется, заплутал, - пожали виновато крутые плечи. – Направлялся с визитом к мадам Крынкиной и вот, забрался не в ту степь. А всему виной расшалившийся ни на шутку Чубик, рванувший галопом через поле, видимо учуявший на расстоянии вашу великолепную липицианскую кобылу, - он обернулся на каракового коня, дерзко обнюхивающего широким носом  замеревшую в замешательстве скромную Вьюгу.
- К Крынкиным следовало свернуть направо, сразу после Всехсвятского, - сомкнутый в узкой ладони карандаш ткнул в сторону невидимого села.
- Вот и я кричал ему, что есть мочи: «Направо, я сказал, направо», но сей неуёмный Дон Жуан предпочёл, как всегда, нарушая предписания, пуститься во все тяжкие налево. – Оля негромко хихикнула, оценив по-достоинству простой, но весёлый каламбур. – Позвольте представиться, - блеснули влажные губы с чуть выдающимися вперёд клыками, несколько портящими привлекательную внешность, на секунду приподнялся и вернулся на место головной убор, - Георгий Александрович Соловьёв, специалист по лошадям и прочим четвероногим. Собственно, для того и был призван к Крынкиной, дабы обсудить с ней вопрос подбора достойного коня для верховой езды.
- Ольга Николаевна Орлова-Истомина, - прыснули в ответ плотные розовые губы, поскольку богатая фантазия моментально нарисовала тяжеловесную соседскую помещицу, с трудом затаскиваемую дворовой челядью на содрогающееся от ужаса бедное животное, - обитательница сих дивных мест и охотница за подснежниками.
- Так вы настоящая? Живая? С именем-отчеством-фамилией и страстью к цветам? – дерзко выпалил он. – А я-то принял вас за русалку, явившуюся первой на шабаш ведьм, вурдалаков, леших, да иных лесных и болотных чудищ.
        В памяти Оли всплыли неприятные фрагменты таинственного номера «211» в Кокоревском подворье с прикрытой тканью от чужих очей  жутковатой «Майской ночью», копией работы Крамского, и она насупилась, воззрившись с подозрением на загадочного визави. В его взгляде отчётливо читалась безграничная давняя горечь с примесью плохо скрываемого восторга, словно некий кузен встретил спустя десяток лет расцветшую во всей красе ранее люто ненавидимую маленькую родственницу за уникальную способность выманивать у него обожаемые шоколадные конфеты, и не понимал ныне, как себя вести.
- Простите, коли комплимент не удался, ни в коем случае не желал вас обидеть. Просто глаза такие изумрудные, необычные, неземные, - пробормотал Георгий Александрович, заметив перемену в красивом лице. – Вы счастливы замужем? - внезапно сменил он тему, выразительно покосившись на пылающее в солнечных лучах обручальное кольцо, надёжно сковавшее тонкий безымянный палец.
    Данный вопрос показался ей лишним и личным для случайного разговора двух чужих друг другу людей, тем не менее, она согласно кивнула, проговорив быстро и убеждённо:
- Да, очень счастлива, невероятно. Наш союз крепок и нерушим. Не каждому даруется такая благосклонность небес.
- Точно, не каждому, к большому сожалению, - нежное овальное лицо с милой ямочкой искривилось в гримасе боли. («Видимо, по причине жестокого крушения планов по соблазнению приятной собеседницы», - решила про себя Оля). – Знаете, - обратился Соловьёв, тяжело вздохнув, к крошечному, похожему на новорождённого щенка облаку. – По пути сюда, в поле я встретил весьма колоритную пару: дюжего мужика, явно под мухой, крепко осевшего на обочине, горланящего срамные частушки, и тощую бабу, тщетно пытающуюся его поднять. На мою просьбу указать дорогу до Крынкиной, он важно и со знанием предмета, как все пьяные, изрёк медленно, пытаясь выправить заплетающийся язык: «Ты, мил человек, хоть не туда направляешься, но это ты верно направляешься не туда. В Крынкиной-то какой интерес? Да никакого! А там, - он махнул в сторону леса, - чудо-барыня живёт, пригожая, как цветущая яблоня, стройная, золотистая как пшеничный колосок, грациозная, как дикая кошка. Она, правда, в пленении, вестимо, поскольку всегда под охраной либо мужа громадного, подобного медведю, либо казака бравого, подобного ворону. Но взглянуть на неё издалека, одним глазком и то радость». «Ах ты, развратник старый, - шлёпнула с размаху по пятнистой проплешине баба, - значит вот куда ты шляешься в полуденный час – за юной помещицей наблюдать! Я, значит, слива скукоженная, сорняк нескошенный, коза недоенная, а сударыня местная – яблонька, колосок, кошечка? При живой-то жене распустил слюни по округе! Седина в бороду, бес в ребро. Я тебе сейчас только один глазок и оставлю. Смотри, наслаждайся», - она заколошматила со всей злости по обмякшей фигуре. «Да что ты, что ты, остановись, больно же, - запричитал он, прикрывая заросшее неухоженной бородой лицо мозолистыми руками, - госпожа Орлова – как картина для христократа, для услады души, а ты, моя козочка, для всего остального», - улучив момент, он схватил её за худые бока, уронил на траву и впился в сердитые губы таким молодецким поцелуем, что я смутился и поспешил ретироваться так толком ничего и не выяснив.
- Картина для христократа?  – затряслась Оля от защекотавшего горло смеха. – Пленённая? Под охраной медведя и ворона? Ой, не могу, - запрокинув вверх белокурую голову,  она взорвалась громким хохотом, звонким, как тысячи колокольчиков, и протяжным, заглушив все звуки, доносящиеся из бора и от дороги, не замечая, как захлопали часто и растерянно напротив густые цыганские ресницы, пытаясь скрыть от туманных глаз невоспитанно и бесшабашно распахнувшийся розовый рот, такой манящий и легкодоступный для моментального уничтожения.
- Ну и где же ваша хвалёная стража, где все эти бурые мишки? – принялся он, как только завершился мучительно длительный жизнерадостный смех, театрально-демонстративно оглядываться  по сторонам и шарахнулся назад, узрев перед собой невесть откуда взявшегося смуглого черноволосого великана, пристально уперевшегося свинцовым взором аккурат в ямочку подбородка, будто прицеливаясь, пробасившего с опасной хрипотцой в могучем голосе:
- Уже здесь.
- Сашенька! – юная барыня бросилась навстречу богатырю, ласково прижавшись раскрасневшейся щекой к мощной груди, хлопнув блокнотом по широкой спине. – Как хорошо: ты вернулся. Отчего так рано? Я не думала, что сегодня.
- Я заметил, - не по-доброму хмыкнул он, не потрудившись обнять жену, не отрывая пытливого взгляда от прищурившегося в плохо скрываемой ярости незнакомца. – К тебе торопился, отказавшись от идеи ночевать в чужой гостиничной постели. Надеялся, ты дома ждёшь, тоскуешь, хотел порадовать.
- А я и тосковала и рада, безумно рада, - задорно вздёрнутый кончик точёного носа потёрся преданно о мягкую ткань дорогого пиджака. – Я просто подснежники хотела зарисовать, вот и отлучилась ненадолго. Ты как меня нашёл в глуши? – огромные изумруды устремились вверх, испуганно заметив бешено бьющиеся артерии на стальной шее.
- Так по хохоту, милая моя, по твоему фирменному хохоту,  достигшему, видимо, Тверской заставы, - произнёс он мрачно сквозь стиснутые зубы. – А ещё по следам разных копыт, соединившимся и завершившимся на одной позиции.
- Ой, да это чистая случайность, - Оля, вспомнив, что они здесь не одни, оторвалась от супруга и обернулась к недавнему собеседнику, деликатно указав на него карандашом. – Георгий Александрович просто заблудился. Направлялся к Крынкиной, да пропустил поворот.
- И вместо того, чтобы подъехать к нашим воротам по прямому пути, пробрался сквозь дебри на опушку? – иронично покривились чувственные губы.
- Меня конь сюда занёс, - предельно холодно отозвался заплутавший путешественник, стерев обаяние с привлекательного лица. – Соловьёв, - сухо представился он, дерзко не склонив головы.
- Ясно, - не потрудившись назваться в ответ, Александр Сергеевич вцепился в хрупкий локоть жены, бесцеремонно развернул её и потащил за собой, бросив небрежно через могучее плечо: - Коли занёс, так и вынесет. Всего хорошего.
   Вырвав из тонких пальцев предметы для рисования, бросив их в перекидную суму, подсадив невесомое тело на разомлевшую в заигрывании с чужим конём Вьюгу, оседлав заметно уставшего Верного, намотав на кисть оба поводья, он тронулся в путь, мрачно уставившись сначала на прибитую копытами траву, потом на дорогу.
- Почему одна? Где Платон Нилыч? – спросил сурово он после длительной паузы, не оборачиваясь.
- Он ни в чём не виноват, я сама сбежала, - попыталась бодро говорить юная супруга, с опаской косясь на хмурый профиль. – Сопровождал доблестно до самого леса, а тут Федосья возьми, да и закричи, что у Арины Тимофеевны роды начались. Вот и вернулся. А мне захотелось немного погулять в одиночестве, благо погода чудесная.
- Замечательная у меня прислуга, балованная донельзя, - качнулась с сарказмом черноволосая голова, - похитят, убьют кого из домочадцев – и не заметят. Свои заботы превыше всего. Пора с этим кончать. Зачем ему Крынкина? – резко перевёл он допрос в иное русло.
- Коня подобрать для верховой езды, - дрогнул в замешательстве тонкий голосок. – Георгий Александрович - специалист по скакунам породистым.
- Крынкиной коня? – Орлов зажмурился на мгновение и злобно хмыкнул. – Хоть разворачивайся и догоняй этого прохвоста. Соседка наша панически боится лошадей. Да и у самого, так называемого специалиста, животинка беспородная. Не правда ли странно?
  Оля вспыхнула от стыда за рассеявшуюся в очаровании бдительность, заставив себя, совершенно безуспешно, вспоминать по дороге подробности разговора с симпатичным незнакомцем.
   У конюшни спешившись и опустив на землю жену, Александр Сергеевич собрался было самолично разводить коней по стойлам, но из распахнувшихся ворот выскочил бодрый и возбуждённый, видимо последними событиями, Миша и, ухватившись за поводья, вырвав из утомлённых рук, выпалил горячо и преданно:
- Барин, я сам управлюсь. Распрягу и накормлю. Не извольте беспокоиться. Вы же знаете: у меня к Верному свой подход давно найден, ну а Вьюга совсем послушная.
   Когда благородные животные скрылись за массивными створками, Оля,  громадным усилием воли заставив мучительно взрывающий нервные окончания трепет прекратить терзать её на время, решительно задрала белокурую голову вверх, устремив сверкающие изумруды в сощуренные в негодовании свинцовые глаза.
- Что происходит, Саша? Я решительно не понимаю. Отчего ты так сердит? В чём я перед тобой провинилась? – произнесла она медленно, отчётливо, чуть не по слогам, чувствуя, как к горлу подкатывает давно позабытый тошнотворный ком страха. – Ты нынче совсем непривычный, чужой.
- Чужой? – прорычал, жестоко ухмыльнувшись, он. – Да это ты чужая! Совершенно другая, незнакомая. Не та девочка, которую я встретил и полюбил год назад. Кокетка и вертихвостка.
- Зачем ты меня так огульно оскорбляешь? – длинные ресницы захлопали, пытаясь сдержать ринувшиеся к глазам слёзы. – Какая из меня вертихвостка?
- Самая обычная, как остальные, которых я в несметном количестве встречал на своём жизненном пути, - огромная пятерня лихорадочно пригладила назад вьющиеся смоляные волосы. – Я был уверен, вскочив среди ночи в седло там, в Твери, что моей маленькой девочке скучно и одиноко в нашем семейном гнезде без меня, мчался, как помешанный домой к любимому ангелу, рискуя загнать коня, думал всю дорогу о единственном дорогом создании, мечтая прижать к себе и долго, бесконечно долго не отпускать. И где же я застал это ангельское творение? На опушке леса, хохочущей в компании молодого проходимца.
- Я просто рассмеялась, отреагировав на его забавный рассказ, - всхлипнули побледневшие плотные губы.
- Рассмеялась? – гаркнул гневно и громко Орлов, вынудив распрягаемых Мишей лошадей в конюшне заржать в испуге. – Да ты гоготала на всю округу, как помешанная, словно тебя нежданно из тюрьмы на свободу выпустили! А я полагал, что этот особенный хохот принадлежит только мне, рождён для меня, с первой встречи на Пречистенском, - крепкий кулак треснул с отчаянием по мощной груди. – Я был уверен, что ты смеёшься именно для меня, только для меня, даже в окружении других людей, но рядом со мной – исключительно для меня. Я даже и подумать не мог, что ты так же сподобишься хохотать наедине с чужим мужчиной, что ты подаришь ему хохот, принадлежащий по праву мне и никому иному.
- Какие странные слова ты говоришь. Причём тут мой хохот? – музыкальные пальчики судорожно рванули за кончик шёлковой ленты, распустив удушающий бант, закрепляющий фетровую шляпку. – Я ведь не заводила интрижку, не бегала тайком на рандеву, не изменяла тебе. Все люди имеют способность громко смеятся. А если не имеют, то они уже не люди, а так, существа без названия.
- Ты что не понимаешь? Совсем ничего не понимаешь до сих пор? – гигантская фигура склонилась над ней, как коршун над заполошным воробушком. – Ты действительно не осознаёшь, что твой хохот не простой, особенный? Да ты соблазняешь им, манишь, дразнишь, затягиваешь в омут, из которого выбраться уже невозможно. Вот, я дурак, и попался, столько женщин бросил, а тут, взял и утонул. Ты хохочешь так, что тобой хочется немедленно обладать, так, как ни одна жрица любви не умеет. Зачем ты плачешь? – сурово сдвинулись угольные брови. – Это мне впору зареветь от разочарования, но не способен, разучился.
  Его глаза выражали боль, тоску и отчаяние, нехарактерные для сильного духом человека. Юная супруга, содрогаясь от рыданий, протянула к нему руки в стремлении успокоить, но он отстранился, выдав беспощадно:
- Тебе ведь приглянулся этот смазливый молокосос? Наскучило жить с не самым молодым мужем в одиночестве в глуши? Захотелось разнообразия? Юного тела?  Так беги за ним, ну, беги! Уверен, он ждёт тебя где-нибудь под ближайшей сосной, - твёрдые пальцы коснулись узкого плеча, настойчиво подталкивая в сторону ворот. Одновременно, из скромной избы казака раздался мучительный стон разрешающейся от бремени Хранительницы, и Оля в смятении, упорно не желая верить происходящему, заткнув узкими ладонями немного оттопыренные уши, ринулась прочь, не оглядываясь от, очевидно, сошедшего с ума исполинского супруга.
      Укрывшись в беседке, присев и уронив голову на стол, она горько разрыдалась, заставив бойких синиц и пугливых чижей, жадно поедающих семечки в кормушке, снизить пронзительность весенних жизнеутверждающих нот. К стройным ножкам, обутым в лаковые сапожки,  мягко подкрался рыжий Македонский и принялся тереться о блестящие носки и задники, раскатисто урча. Немного успокоившись и даже улыбнувшись сквозь слёзы самому непокладистому натурщику, юная барыня протянула руку вниз, дабы пригладить пушистую холёную шерсть, но вздрогнула, подпрыгнула на стуле и выпрямилась, услышав дикий грохот, донёсшийся из особняка. Сначала она подумала, что на дом напали злодеи-грабители и в данный момент беспардонно расхищают семейное имущество, однако, всплывшая в памяти зловещая картина крушения мебели собственным мужем под номером «211» Кокоревского подворья, неутешительно подсказала ей, кто орудует под крышей уютного фамильного гнезда. Звуки были однообразные, жёсткие, металлические, доносящиеся из одного и того же места. Вероятно, Александр Сергеевич боролся с массивным сейфом, расположенным в его личном апартаменте. Не в силах воспринимать этот душераздирающий монотонный лязг, Оля вскочила, попросив на ходу прощение у обиженного кота, и направилась к реке в надежде, что там её примет полная благодатная тишина. Она не знала, сколько просидела на скамейке, наблюдая зарёванными глазами, как с радостным хрустом подтаивает лёд на воде и разбегаются мажорные круги по освобождённым из плена рябящим на солнце проплешинам. Когда солнце нехотя поплелось к закату, а хрупкое, хотя теперь далеко не болезненное тело стало замерзать, дрожащие плечи укутал мягкий плед, и потерявший в мертвенной бледности приятную смуглость кожи вальяжный великан бухнулся перед ней на колени.
- Прости меня, - зашептал он, целуя и согревая дыханием холодные пальцы. – Умоляю, прости. Я думал, что ревность – это игра слов, не более. Часто признавался в ней, словно шутя, полагая, что всегда смогу себя контролировать, справлюсь. Тебя несправедливо отчитал после того, как покойная Морданшина меня оклеветала, жестоко смеялся над подозревающими своих дам в вероломстве знакомыми господами. Мне и в голову не могло прийти, что она реально существует, к тому же способна заставить злиться, совершать глупые поступки и даже стремиться кого-нибудь убить. Я чуть не сошёл с ума там, на опушке, услышав твой чудесный смех, да ещё в обществе достаточно красивого мальчика, я готов был размозжить его смазливое лицо одним ударом кулака, но, к счастью, сдержался. Я смертельно испугался тебя потерять, Оленька, потерять первую и единственную любовь. Наговорил глупостей, знаю. Забудь, молю. Не оставляй меня только, без тебя мне ни дня не прожить. Пойдём домой, темнеет, да и ты озябла, - Орлов ласково потянул за тонкие кисти.
- Я никуда с вами не пойду, - отчеканила юная жена, глядя холодно сквозь  взволнованные и покрасневшие пасмурные глаза.
- Хорошо, я понял, ты сердита, опять на «вы», - пробормотал смиренно он, поднимаясь. – Только я тебя здесь не оставлю одну, как ни сопротивляйся, заброшу в супружескую постель, - крепкие руки поставили на землю точёную фигурку, подхватили чуть ниже талии, приподняли как малое дитя и понесли, прижав надёжно к мощной груди, к особняку.
                ***
- Прошу, поешь, - Александр Сергеевич водрузил на круглый столик поднос с яствами, плеснул в бокал терпкого красного вина, подхватил хрустальную вазу с белужьей икрой, и протянул супруге, - умоляю, ты голодна. А потом мы будем снова близки и всё у нас будет очень хорошо.
- Нет, - дорогая посуда рассыпалась по пушистому ковру, вино и икра потекли по домашним брюкам богатыря. – У нас уже никогда не будет хорошо.  И  близости не случится. Вы обвинили меня во всех несуществующих грехах, обозвали жрицей любви, по сути – проституткой, желтобилетницей. Вы  разрушили всё прекрасное, что было между нами из-за какого-то, на беду свалившегося незнакомца. – Вскочив с кровати, вытянувшись в струну в проёме, тяжело дыша от нервного потрясения, Оля крикнула напоследок: - Буду ночевать в мастерской и не смейте меня тревожить, - хлопнув с размаху тяжёлой дверью.
      Часов до четырёх утра Орлов пил коньяк, закусывая лимоном, жадно куря сигару за сигарой, прислушиваясь к пугающей тишине в заснувшем доме. Иногда до его чуткого слуха доносились слабые стоны опасно долго рожающей Арины Тимофеевны. Несколько раз он подкрадывался к стенам мастерской, за которыми скрывалась юная жена, не издававшая ни звука, так и не посмев её побеспокоить, чувствуя себя глубоко виноватым во всём случившемся. Не заметив, когда углубился в дрёму, он проснулся от льющегося сквозь дверь настойчивого шёпота:
- Александр Сергеевич, вы  где? В спальной или у себя в кабинете? Не могу разобрать. – Встав с постели, протирая мутные глаза и распахнув дверь, он удивлённо уставился на бодрого, одетого и причёсанного, будто вовсе не спавшего Мишу. – К вам Василий Игнатьич прибыли, говорят срочно, - мальчик округлил взволнованно васильковые глаза.
- Иду, - кивнул барин, накинув халат и бросившись по лестнице вниз в сопровождении маленького пажа. – Что, бабушка, разродилась? – спросил он на ходу.
- Разродилась, - кивнула кротко белокурая головка, - у меня теперь маленький дядя имеется двух часов от роду.
    Бушмарёв, взлетев на крыльцо, нервно стучал сбитым кулаком по перилам, ожидая. Узрев, наконец, патрона, он выдал без предисловий:
- У нас отвратительный казус ныне – четыре разграбленных за ночь ювелирных магазина, охраняемых Орловскими стражами. К счастью, все мужики живы.
- Особые детали? – сухо бросил Хозяин, чувствуя нутром начало войны без объявления.
- Извольте, - перед свинцовым взором сверкнул жирными чёрными неровными буквами картонный обрезок с надписью: «Во имя матери!». – Такие валяются в каждом оприходованном салоне, - грустно хмыкнул грозный помощник.
- Понял. Обожди немного, - великан, затащив Василия в дом, усадив на пустой кухне, ринулся на второй этаж приводить себя в надлежащий вид. Обмывшись и побрившись, облачившись в удобный для выезда верхом костюм, он уселся за стол, достал лист бумаги и каллиграфическим почерком вывел: «Оленька, я тебя люблю больше всего на свете. Не суди меня строго, прости.  Если не вернусь, помни: здесь всё принадлежит тебе». Сунув высушенный и сложенный лист под дверью мастерской, оседлав Верного, он пустился вслед за Бушмарёвым спасать Москву от непрошенных гостей.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...