Ночной налёт

       Волны памяти выносят на берега сознания как значимые, так и незначительные, ничем не примечательные события. Почему остаются значимые понятно, но почему микроскопические, даже ненужные эпизоды из жизни намертво врезаются в память – совершенно для меня непонятно. Ещё не понятнее, почему многие интересные и важные моменты, происходившие в жизни, навсегда растворяются и оседают где-то в недосягаемых глубинах памяти. Чем обуславливается выбор того или иного действа для памяти, нам не дано знать. Конечно, есть специалисты,  которые могут что-то сказать по этому поводу, но не всегда текущие знания оказываются соответствующими истине, так как всё, что касается человека, слишком сложно и индивидуально. Для меня ясно, что сознание живёт текущим моментом, оно не способно выдерживать слишком большого груза информации, особенно эмоционального характера, поэтому освобождается, как от ненужного хлама, дабы не утонуть в нём и оставаться на плаву.
       Эта история из глубины моего детства сохранилась в памяти благодаря своей значимости, которую я всегда помнила, не имея возможности стереть её. У человека, перенесшего сильное потрясение: чувство страха, шок память навсегда запечатлевает произошедшее, время от времени явно или подспудно давая о себе знать. Возможно, сильные встряски, особенно происходящие в детстве, имеют большие последствия для психики, а значит и для всего дальнейшего хода жизни, только об этом мы не знаем, воспринимая всё, что происходит с нами, как должное, не имея возможности постигнуть их причины, связав одни события с другими, как следствие. Очевидно, наш разум не приспособлен к таким глубоким анализам - познаниям, дабы существовать в более комфортных безопасных для себя условиях.

       У моего отца имелось ружьё, которое висело под навесом во дворе. Там же на полке лежали мешочки с порохом, который я поджигала, насыпая дорожкой, украдкой от родителей. Я не запомнила охотничьих трофеев отца, а вот хорошо запомнила, как с базара в воскресный день родители связками приносили домой горных кекликов. Раз у отца было ружьё, а к нему порох, значит он всё же охотился, но оно помогло нам в другом, очень важном для семьи событии - спасении от разбойного нападения. Возможно, ружьё, смекалка и бесстрашие отца спасли нас от гибели, а может всего лишь от ограбления, хотя сейчас, анализируя ситуацию, склоняюсь к мысли, что вряд ли бы всё закончилось только разбоем.
       Наш дом стоял почти в начале, вторым по счёту, длинной улицы, называвшейся переулком "Детский", которая никогда не освещалась фонарями, поэтому, когда сумерки уступали ночи, то воцарялась темнота, освещаемая лишь луной, нашими окнами, пока мы бодрствовали, да в конце улицы окнами дома, где жила татарская семья. Наш дом отличался от других домов тем, что родители купили его у русской семьи. Обычно у местного населения дома в основном находятся в глубине двора, их не всегда видно с улицы, обязательно с айваном- открытой террасой. Наш же дом, находился в передней части двора, тремя зарешёченными окнами выходя на улицу, а вместо айвана - высокое крыльцо. Он был аккуратным и белёным, покрытый красными кровельными железными листами, с небольшими, но массивными двухстворчатыми воротами с козырьком и крепким дувалом – забором из кирпича, тоже белёным. По другую сторону от ворот на улицу выходила задняя часть пристройки с плоской крышей. Наш двор с трёх сторон окружали дворы соседей, так что мы жили почти как в крепости.
       Это событие произошло, когда мне было то ли восемь, то ли девять лет, в начале лета. В тёплое время года вся семья обычно спала во дворе, на топчане с навесом или на топчане без него, расположившись рядком. В эту ночь мы как обычно крепко спали на топчане под открытым небом, намаявшись за день. Вдруг глубоко ночью мы все разом проснулись от громкого стука в ворота. Отец вскочил и направился к ним, мы тоже встали, сильно испугавшись стука среди ночи. Он громко спросил кто это, ему из-за ворот кто-то ответил, что заблудился, к тому же машина сломалась. Некто просил о помощи. Отец, человек доброжелательный, всегда выручавший людей, дававший взаймы деньги, но не всегда получавший их обратно и не требовавший их вернуть, в этот раз тоже попался на желании помочь посреди ночи, бог знает кому. У отца в тот момент не сработал инстинкт самосохранения, возможно, спросонья он плохо понимал, что происходит, поэтому, отодвинув довольно солидный засов, открыл дверь.
       Многократно обсуждённые и пересказанные родителями события той ночи соседям и родственникам, а также перенесённый шок, позволил кошмарному происшествию навсегда врезаться в память. Когда отец открыл дверь, то увидел человека в низко надвинутой на лоб шляпе, который, тут же крепко схватив его за руку, указал, протянув руку в сторону, на крытый грузовик. Он проглядывался в темноте в метрах в 15-ти ниже по улице, возле которого неясно маячили тени людей. Человек в шляпе проговорил, что боится их, они угрожают ему, нужно поговорить с ними и стал тянуть отца за руку. Очевидно, отец, открыв дверь и увидев человека в шляпе, грузовик невдалеке, а возле него людей и нелепую просьбу незнакомца, мгновенно всё понял. Отец наш действительно был неординарным и умным человеком, у которого был и литературный дар, и математический склад ума, который проявлялся по жизни и в его работе. Его сообразительность, хотя и с опозданием, но всё же сработала, в одно мгновение он в полной мере осознал грозившую опасность, и это спасло наши жизни. Почему спасло наши жизни? Я много раз думала о том случае, какой был смысл этим людям оставлять в живых свидетелей, открыто и нагло напав на нас? Никакого! Отца осенило, он вдруг выкрикнул, что в этом доме живёт начальник милиции, и сейчас он его позовёт. От неожиданности хватка незнакомца на мгновение ослабла, отец, воспользовавшись этим, выдернув руку, захлопнул ворота перед его носом. Вот тут-то всё и началось…
       Человек с улицы стал стучать в ворота, угрожая и требуя открыть его по доброй воле, к нему присоединились ещё голоса его сообщников. Они, не переставая, тарабанили в ворота, а потом стали пытаться залезть на козырёк – это был полный кошмар! Что позволило им так нагло в открытую напасть, не боясь, что соседи могут услышать весь этот шум? Рассчитывали, что побоятся и не выйдут помочь? Что был за план у них и расчёт? Я думаю, была наводка, им непременно нужно было попасть в наш дом. Что такого ценного находилось у нас, я так и не узнала. У отца нас было семеро и жена домохозяйка, он был единственным кормильцем большого семейства, поэтому у нас бывало как густо, так и пусто. Отец не покладая рук работал, а мы ему помогали, чем могли. Он был человеком грамотным, имевшим как обычное образование, так и духовное - имел духовный сан. Раньше занимал высокую должность начальника «Райшока» - это я так запомнила, а проще – был директором производства тутового шелкопряда для получения натурального шёлка, занимавшего обширную территорию в соседнем переулке, вдоль арыка, обсаженного тутовником. На многоярусных «гамаках» с мелкой сеткой сушились коконы шелкопряда, а на нижних ярусах, на ветках тутовника по листьям ползали гусеницы шелкопряда, чтобы потом превратиться в драгоценные коконы для производства атласа. По весне ветки тутовых деревьев начисто обрезали по всей округе, благо он  был высажен вдоль всех улиц, по дворам и долам, для прокорма шелкопряда. Тутовник - дерево уникальное, вскоре оно быстро обрастало ветками и листьями, а потом появлялись вкуснейшие сладкие ягоды белого, розового и тёмно-бордового цветов. Очень часто я с подругами и сёстрами лазили по этим многоярусным гамакам, играя и набивая карманы коконами белого и желтого цветов, рискуя свалиться с высоты трёхэтажного дома. Много позже отец стал работать в организации «Сортсемовощ», подготавливая и продавая различные сорта семян, как обычным покупателям, так и колхозам. У него в центре базара имелась лавка, заваленная мешками с семенами клевера и других сельскохозяйственных кормовых культур для оптовой продажи, а также многочисленные пакетики с семенами всевозможных цветов и овощей. Вечерами после уроков мы, предварительно поставив печать организации с соответствующими графами на пакетиках под семена, подписывали их с названием, весом и стоимостью. Когда появлялась в том надобность, мы насыпали определённый вид семян в соответствующие пакетики и взвешивали их на весах тютелька в тютельку, как всегда делал отец. После пакетики с семенами сшивали на швейной машинке «Зингер», потом разрезали нитки, отделяя их друг от друга. Эта была объёмная, но посильная помощь родителям. Брат и сёстры даже помогали торговать, так как у них это хорошо получалось. Наверное, отец имел навар при продаже семян оптом колхозам, но нам это было неизвестно, хотя, очевидно, кто-то что-то прознал, что послужило поводом для нападения. Очень возможно, кому-то стало известно, как дядя голословно обвинял нашу маму в присвоении наследства. Дядя полагал, что моя бабушка, которую он бросил, месяцами не навещая, оставила наследство младшей дочери  -  нашей маме. Когда бабушка умирала у нас дома и хотела увидеть в последний раз единственного сына, он по просьбе родителей пришел, но не проститься. На наших глазах, схватив за ворот платья свою мать, тряся её, требовал отдать ему, а не оставлять дочери семейное золото, которого на самом деле не было, а существовало лишь в больной голове дяди. Дядя был коммунистом, директором школы, жестоким безжалостным сыном, братом, отцом, а также человеком, посадившим нашего отца по доносу в тюрьму. Он в полной мере соответствовал тем страшным, бессовестным и немилосердным временам, являясь его творением и его безжалостным орудием для всех, даже для самых близких людей. Кто знает, может быть, именно дядя, маниакально преследовавший маму, направил эту банду к нам. Всё может быть… После смерти бабушки он не пустил маму на её похороны, а потом въехал в её дом с обширным участком, и, настроив против неё их старшую сестру, перестали общаться с ней. Мы часто слышали мамины душераздирающие рыдания и стоны, видели истерики, её тоску по бабушке, о которой она с нашим отцом постоянно заботились и любили всем сердцем. До конца маминой жизни бабушка всегда была на её устах. Несколько десятилетий спустя, дядя совершенно случайно столкнувшись с мамой на базаре в Фергане, куда, много лет спустя переехал со своим семейством, в итоге помирились. Мама с радостью простила брата, так как всю жизнь страдала от разрыва с ним, но я не смогла этого сделать из-за страданий бабушки и мамы, и наших тоже. Нам, детям, пришлось быть свидетелями и испытать на себе все страдания, выпавшие на долю родителей. Такое может простить только сам Господь, простить своё неразумное дитя, но не я  - просто человек, которому не подвластно прощение непрощаемого.

       Слыша угрозы, мы, дети, сбились в кучку от страха, прижавшись друг к дружке, но не плакали. Мама с отцом говорили бандитам, чтобы те оставили нас в покое, убирались, но тщетно, угрозы с их стороны не прекращались. Брат по указке  отца приставил лестницу к навесу, выходившим задней стенкой к соседям, стал будить их, прося о помощи. В это время два грабителя всё же залезли на козырёк ворот, а оттуда на крышу пристройки, но спрыгнуть во двор пока не решались из-за немалой высоты. К воротам с внешней стороны подтянулись другие сообщники, поэтому захват дома был вопросом времени. Когда брат просил о помощи, соседская собака залаяла, затем улица стала заполняться подхваченным лаем других собак. Сосед проснулся, стал спрашивать, что случилось, но выйти на улицу ему тоже было опасно, поэтому он не решился на это. Бандиты уже совсем обнаглели, требуя нам самим открыть ворота. Отец, поняв, что наше положение становится критическим, вспомнил о своём ружье, висевшим под навесом. Хорошо, что бандиты, пока отец заряжал ружьё, не успели спрыгнуть к нам во двор. Отец, зарядив его, подбежал к воротам и направил ствол в сторону ещё двух бандитов уже сидевших на козырьке. Он пригрозил, если те не уйдут, то будет стрелять. Бандиты, не ожидавшие такого хода событий, в конце концов, поняли, что отец не шутит и, защищаясь, будет стрелять на поражение. Они, осознав своё поражение, спустились с захваченных локаций, затем через несколько минут спустя до нас донёсся шум отъезжавшей машины. Позже отец, услышав со стороны улицы голоса соседей, понял, что бандиты действительно уехали, и вышел к ним. Нам в эту ночь так и не удалось поспать.

       Утром, позавтракав, я вышла на улицу. Было ещё довольно рано, никого, кроме меня на улице не было. Домой не хотелось, поэтому я стала возиться в строительном песке под стеной пристройки. В это время я вдруг увидела въезжавший к нам на улицу по мосту грузовик. Широкий мост, заасфальтированный, как и вся улица, соединяла проезжую часть дороги с нашим переулком «Детский». За рулём сидел лихорадочно руливший человек в низко надвинутой кепке, а потом в крытом кузове заметила стоявшего в углу, выглядывавшего из-за брезента человека, в надвинутой на лоб шляпе. Моё сердце ёкнуло, я мгновенно для себя решила, что это были те самые бандиты, напавшие на нас ночью. Вроде я была ребёнком, много чего не понимавшим, но тут для меня всё стало ясно: низко надвинутые кепка и шляпа, их повёрнутые головы в сторону дома и то, как человек в кузове прятался в углу за брезентом. Я смотрела им вслед, пока те не скрылись в конце улицы за поворотом. Затем я забежала в дом и рассказала родителям, что я видела бандитов. Мне сразу поверили, всё было ясно. Очевидно, они хотели ещё раз посмотреть в свете дня на дом, удостовериться, нет ли шумихи, милиционеров. Я уже не помню, ходил ли отец в милицию, скорее всего ходил, но к нам никто не приходил, раз все были живы и здоровы. Нам понадобилось много времени, чтобы страх отпустил нас, но даже тогда я не думала о том, что с нами стало, захвати бандиты наш дом. Они очень напористо действовали и захватили бы, и сделали своё чёрное дело, если не отцовское ружьё. Скорее всего, то была залётная банда, получившая наводку от кого-то из местных, очевидно, знавших отца. Местные побоялись бы так дерзко вести себя, не имея пути отхода в другие места, чтобы залечь пока всё успокоится.
       Последствия той кошмарной ночи проявлялись, пока жили в узгенском доме. Я с той ночи не могла сразу уснуть, могла проснуться среди ночи, прислушиваясь ко всем ночным звукам, каждому шороху. В кошачьих поступях по металлическому покрытию крыши мне чудились крадущиеся человеческие шаги, от всех шорохов, непонятных звуков сердце сжималось, я цепенела от ужаса. Из-за своего малого возраста я особенно часто испытывала иррациональный страх, но, тем не менее, чувство смерти никак не укладывалось в голове – это было невозможно, так как оно мной пока не осознавалось!

       Мы не знаем, что с нами стало бы, захвати они нас, но во всём, что касается преступлений – возможно всё! Там, где правит человеком его тёмная сторона, где совершенно отсутствует совесть, милосердие, даже мельчайшие проблески человечности, нет и быть не может никакой надежды на спасение, если только само чудо не спасёт. Чудо нас спасло, моей семье повезло, поэтому родители дожили до преклонных лет, а мы – дети проживаем свою жизнь, правильно или нет, родив своих детей, а те нам внуков. Слава Богу, что цепочка нашего рода не прервалась! Возможно, он, не прервавшись, получил шанс от судьбы, суметь сделать что-то хорошее в жизни, чтобы хоть кто-то из нас, через себя ли, детей ли или внуков, смог хотя бы немного рассеять светом своей спасённой души окружающую нас плотным кольцом тьму.

16.11.21.