В стиле нуар. Маленькая пьеса для двоих и города

Она шла по гулкой плиточной мостовой. Каблуки ее черных лаковых батильенов издавали странный глухой перестук, словно под неровностями могильно-серого волнистого тротуара скрывалась вязкая слепая бездна. Белые пузатые кариатиды старинного особняка провожали ее выпученными белыми очами. Луна бросала бледный отблеск на норковый воротник красного драпового пальто.

Кариатиды недоумевали, что делала желтая выдра в красном пальто и черных лаковых туфлях одна ночью посреди мрачного, пропахшего городской клоакой проулка.
Она шла: резкая, крепкая, гибкая. Ночная пантера бетонных урбанистических джунглей. Единая с мрачной тенью города: суетливого днем и жадного до удовольствий неспящей безглазой ночью. Города, прогнившего до самого основания портовых свай, и, между тем, притягательного в своем неоновом нервном великолепии.

Она была желтой выдрой. Она не помнила, как очутилась в этой части города. Почему на ней красное пальто и норковый воротник? В голове гулко щелкала пустота. У нее была одна знакомая норка. Давно, в прежней жизни, о которой ей не хотелось вспоминать.

Сначала она его не заметила. Он шел на встречу, высоко подняв воротник кожаного пальто, и только алый огонек сигареты неприятно мигал, словно тревожная лампа в приемном покое госпиталя.
Он остановился, и она тоже замерла, ощущая знакомый трепет болезненный и тянущий. Томление где-то внизу живота. Таинственная встреча пугала, сулила приключение. Возможно опасное, наполненное преступной страстью, способное сломать жизнь и переделать заново.

Молчание затянулось. Мигнула и погасла сигарета. Она ощутила запах дешевого табака и вчерашнего одеколона.

Он надвинулся.

Она замерла, ожидая всего, чего угодно. Заледеневшему в бешенном биении сердцу было безразлично будущее.

- Ваша мать скончалась сегодня утром, мадам, в районной больнице. Вам стоило бы вернуться домой, вас ищут.
Его голос- прокурено хриплый и безжалостный- подхватили безносые пышнотелые кариатиды, луна, город.

Боль оглушала до бесчувствия, она хотела разорвать её криком и не смогла.
Среди ночного безумия забрезжила странная до абсурда мысль. Вернее, вопрос. Не терпящий отлагательств, вопрос жизни и смерти.

Желтая выдра посмотрела на кутавшегося в пальто усталого волка и жалобно произнесла: Скажите, норка... Ее убила не я. Правда?

По морде волка скользнула досада  вперемежку с жалостью.

-Не вы. Думаю, просто пришло ее время. Надо же из кого-то шить воротники. Это судьба, не более!
Желтая выдра рассмеялась, чувствуя волну сладкого облегчения.

-Норку убила не я! -сообщила она вселенной, - Норка просто умерла... Просто умерла! Такова судьба!

Волк обнял ревущую выдру за плечи.

Прозвенел колокольчик. Сцена замерла в звенящей тишине и дрогнула, затопленная волной зрительских оваций.
 
Женщина на сцене больше не была желтой выдрой, но еще не стала и собой.
 
Скользящий взгляд поймал разноликий зрительный зал, прояснившееся лицо рассказчицы, красное ухо бывшего волка.

История наконец схлынула, пролилась сквозь, она стала собой, частью театра, женщиной в черном, поцелованной магией плэйбека.