Богу богово

Обустроив рай и увидев, что это хорошо весьма, «бог» положил себе за правило отныне регулярно прогуливаться здешними романтично вьющимися по саду тропинками. Тут он будет восстанавливаться духом и свежеть мыслями.
На этом все другие боги просили его остановиться. И без того работа проделана немалая: сколько в раю высажено прекрасных яблонь, выпущено зверей и всяких разных насекомых. А вот создавать Адама и Еву они всем кагалом попытались отговорить всевышнего. Даже Змей–искуситель к ним присоединился.
«Ты же знаешь, что тогда за бедлам в раю начнется! Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Одна головная боль!»
«Рай без людей – обычный зоопарк. А мне изюминка нужна! – вдохновенно улыбнулся бог. – Радость для души и сердца! Я знаю, что появится много проблем с Адамом и Евой и мне придется в итоге их изгнать, но, уверен, будут и такие минуты счастья, которые способны оправдать любые печали».
Так что с появлением в раю первых людей, бог теперь с удовольствием брал их на прогулку. Ева всегда с радостью соглашалась и благодарно чмокала его в щеку. Кстати, день ото дня подрастая, она достаточно скоро стала обретать сокровенную женственность. То губки соком вишневым озорно помажет, то повяжет на шею тонкий гибкий стебель вьюнка с колокольчиками. А вот Адам на призыв бога к прогулке всегда отзывался с напряжением, словно преодолевал что-то в себе. Занятый делами в саду, он считал свое мужицкое умение управляться со всяким деревом, кустом или травой более важным, чем  самые заумные разговоры о сотворении Вселенной и будущем бренного человечества. Кстати, Адам так и не привык называть бога Создателем или хотя бы Отцом. Да и Ева в этом плане тоже оказалась не лучшей ученицей. Она вообще бога с простодушным умилением называла невесть откуда объявившимся словечком «папенька», Адам же – «батей». Творец сдержанно недоумевал: кто из богов мог замусорить им мозги такими терминами? Или это проделки Змея-искусителя? Но тому вроде бы рановато вмешиваться в ход событий… Отмашки Бог ему еще не давал. Хотя от этого пройдохи всего можно ожидать.
В любом случае в сметливости не по возрасту Адаму было трудно отказать. Однажды он одним своим вопросом едва не лишил бога дара речи.
Вышло так. Полдень. Напористое Солнце на взлете и едва ли не брызжет пламенем. Адам с ведром и веником уперто опрыскивает райские яблони полынным настоем – от плодожорки.
Осталось стволов десять – и в тень, на временный отдых.
И тут – вот он идет, бог, с другими богами в торжественно развевающихся белых одеждах, точно на вольных густых облаках восседают.
– Получается, сынок?..
– Кто его знает… Время покажет, батя. Очень уж проворная эта плодожорка. Может, даже придется ловушки с квасом расставить по саду.
Адам по возможности аккуратно и, само собой, подальше от «бога» звучно высморкался на траву.
– Вопрос можно?..
Глянул на бога исподлобья, но достаточно жестко для своих младых лет.
– Зачем стало?.. – настороженно усмехнулся бог и не без печали мысленно отметил про себя: «Кажется, переходный возраст начался у парня».
Адам, в самом деле, не по годам день ото дня проникался житейской строгой мудростью, все чаще ставящей богов в тупик своей проницательностью.
– Достали меня дальше некуда все эти гусеницы, улитки, бабочки… – строго вздохнул Адам. – И зачем ты только их создал?
Бог значительно нахмурился.
– А тот же цветоед, тля, клещи, щитовка? Или медведка, дрянь эдакая?! Житья нет от этой пакости.
– Всевышний не ошибается… – каким-то нудно-строгим голосом отозвался бог. – У меня всякой травке, всякой живности уготовано свое высокое предназначение! Но каждому овощу свое время.
Адам чуть ли не весело фыркнул, отряхнул фартук и лег на траву, лениво потянулся к зачитанному томику Библии.
– Ты чего лыбишься?! – навис над ним бог.
Тут какая-то райская птичка безбоязненно села ему на плечо и дерзко рассвисталась.
Вместо того, что радостно рассмеяться, бог раздраженно передернул плечами.
– Говоришь, о всякой живности ты отечески заботишься?.. – натружено вздохнул Адам, резко отбросив трепетно зашелестевшую книжку. – А зачем ты нас с Евой изгонишь из Рая, а потом еще и уничтожишь все человечество, которое от нас народится? 
– Откуда ты про это знаешь?.. – бог побледнел так, что лицо его как бы исчезло на фоне блескучей снежности тоги.
– От верблюда… – напрягся Адам. – Умные книжки читать надо. «Библия» называется. В райских кустах случайно нашел на прошлой неделе. А ты не увиливай, пожалуйста, от вопроса: тебе не жалко будет столько народу утопить?.. Из-за какого-то паршивого яблока! И понапрасну! Потомки Ноя еще хуже моих детишек будут! Вот так, батя Бог.
– Слушай, сынок… – дернулся господь. – Гляжу я на тебя сегодня и никак не врублюсь, что в тебе не так? Только сейчас сообразил – да на тебе набедренная повязка из листьев! С какой стати? Вы уже успели тайком пообщаться со Змеем–искусителем?
–  Нам с ним не интересно! Просто я уже не ребенок и не хочу вертеться голяком раньше свадьбы перед моей будущей женой… Да и перед богами неловко!
– Как ты допетрил насчет своей наготы?! – глухо вскрикнул бог. – Вы с Евой вроде яблоки с древа познания добра и зла еще не крали?
– Больно нужны они нам! Кислятина. Не тот сорт тебе подсунули!
– Встань, когда с «богом» говоришь… – вдруг начальственно проговорил «бог». – Разлегся тут, понимаешь…
– Сам нас такими сделал, а теперь напрягаешься…
Адам медленно, с ленцой привстал:
– Зачем ты людей утопишь? Ты же творец всего мира! Стукни посохом по земле, скажи свое волшебное божеское слово и наставь нас на путь истинный!
– Как видно, пора нам с тобой поговорить начистоту, юноша… – напрягся бог. – Одним словом, я никакой не Создатель всего и всех... И твоя Библия здесь не причем...
Он напряженно замолчал, машинально сорвал яблоко с запретного древа познания добра и зла, и раздраженно цапнул зубами его мякоть.
– Реальная кислятина…
 Лицо бога точно судорога напрягла. Он раздраженно сплюнул.
– Итак, юноша!.. – вскрикнул творец, но с хрипотцой, как на задыхе. – Да будет вам известно, что я никакой не Господь, а Платон Михайлович Бородин. Человек я, то бишь. Как и ты, как и Ева. Как все мои подчиненные боги! Но лично меня от большинства людей отличает то, что я офигенно богат. Через то и замахнулся выше всех подняться — копию рая отстроить, а себя возвести в божественный сан. 
Лет десять тому назад идея реально примерить на себя тогу «бога» и лично сотворить свой рай и первого человека дерзко зацепила его. Кстати, именно тогда он узнал от своей бабушки Ангелины Федоровны, что не является атеистом, каковым считал себя всегда, а был тайно крещен ей по всем правилам на сороковой день от рождения. Бабушка тайком, в корзине, аккуратно прикрыв дитя освященным платком, носила его в соседний храм Святой Великомученицы Татианы, где батюшка и совершил над ним положенный духовный обряд, при котором родителям никак не полагалось присутствовать – отец Платона Михаил Георгиевич Бородин был вторым секретарем обкома КПСС, а мама, Наталья Александровна, после окончания факультета журналистики, деятельно выпускала в местном книжном издательстве многолетнюю серию «Словарь безбожника» и была постоянным автором московского академического сборника «Вопросы научного атеизма».
В начальных бизнес-усилиях Платона маяком ему был Герман Стерлигов. Оба пришли в бизнес не за деньгами, не за властью, а в русском поиске себя в себе. Стерлигов то биржу товарную открыл со сказочным названием «Алиса», намекая на возможность превращения России в страну чудес, то увлекся созданием клуба молодых миллионеров, а, как наскучило, приобрел хоккейную команду «Аргус» и устроил в ноябре 1991-го изначальный в российской истории коммерческий хоккейный турнир с невиданным у нас вознаграждением победителю в один миллион тогдашних рублей. А потом новый рывок вперед и выше: Стерлигов то кандидат в губернаторы Красноярского края, то кандидат в мэры города Москвы, а на выборах 2004 года выдвигался в президенты РФ, да вот регистрацию, кажется, не прошел почему-то. Сейчас чин по чину – фермер-отшельник. Как есть всей семьей Стерлиговы окрестьянились и готовы принять к себе на поселение всех ждущих новой жизни православных христиан.
Не «чах над златом» и Платон, который все время находился в поиске экстремальной новизны ощущений. В итоге он покорил все четырнадцать вершин-восьмитысячников, дважды прыгал с парашютом из стратосферы, трижды женился на королевах красоты российского масштаба, правда, каждый раз не более чем на пару месяцев, и всякий пятничный вечер за покерным столом вдохновенно демонстрировал  в глубинах тяжелого сигарного марева свое уникальное мастерство. Распорядителем всех его жизненных затей издавна был нынешний директор складского хозяйства Альберт Семенович Феклин, он же сейчас по совместительству райский Змей–искуситель. Кстати, покерные выигрыши Платон передавал в местный Дом малютки. И это всегда была достойная сумма.
Одним словом, он во всем был непредсказуем, и в каждом его шаге чувствовалась азартная победная поступь. Фирменные корпоративны у него обязательно предварялись квэстами типа «выйти из комнаты», «дом с привидениями» или «кошки-мышки». Поэтому среди его сотрудников чуть ли не каждый второй стал ролевиком, автогонщиком, любителем флэшмобов и «Дозоров», иначе он надолго в команде Платона не задерживался.
Тем не менее Платон, привычный ко всяким экстремальным ситуациям, до сих пор не мог без онемения вспоминать, как заведующий его складами Альберт Феклин однажды у него на глазах превзошел все его мыслимые и немыслимые авантюры – с улыбочкой, судорожной, конечно, скушал живую мышку. Старательно скушал. Пусть и махонькую.
Платон Михайлович в тот день как всегда внезапно объявился со свитой на складском хозяйстве Феклина, и устроил обход с пристрастием – заценить соблюдение условий хранения товара.
И тут в тупике из-под деревянной решетки вдруг суетливо объявилась мышка: с прижатыми ушками, ссутулившаяся от крайнего страха. Она отчаянно приподнялась, молитвенно сложив перед собой трясущиеся лапки.
Феклин тотчас притиснул подошвой своих черных лаковых английских туфель этого складского «микки мауса». Все свершилось беззвучно. Без всякого хруста. Как видно, у молодой мышки еще были молочные слабые косточки. Далее Альберт Семенович сгреб пятерней горячее, трясущееся в предсмертных судорогах тельце и мигом утопил в своей глотке. Кажется, мышка так-таки глухо пискнула, прощаясь в ее безразмерности с этим миром.
– А был ли мальчик?! То бишь норушка-ворушка?! – гадким густым голосом сказал Феклин и глухо кашлянул.
Платон лениво поаплодировал такой неординарной находчивости смотрителя складов и велел свите тотчас на волне «уважухи» выдать Феклину из личного резерва бутылку изысканного семилетнего армянского «Ноя» с шоколадным бархатным послевкусием.
– Ты подал мне идею новой игры! «Съешь мышку»! Круто… – сдержанно усмехнулся Платон. – Завтра не забудь заглянуть в бухгалтерию. Премию получишь. Ее тебе вполне хватит на свежую «ауди».
Альберт Семенович улыбнулся раскидисто, во все свои немалые щечные пространства.
Расставаясь, Платон, тем не менее, не пожал руку, вышколено протянутую Феклиным. Ограничился двусмысленной улыбкой.
Как бы там ни было, он – депутат областной Думы, он же – генеральный директор ГК «Галактика Главснаб», по орбитам которой вращались далеко не небесные, но весьма доходные материальные объекты в образе автошин, зерна, цемента, муки и многого другого, до сих пор чувствовал свою как бы вину в определенной нескладности судьбы Феклина.
Четверть века назад он поднял свой бизнес в немалой степени именно благодаря Альберту Семеновичу. Тогда, на излете СССР, Платон сидел в кресле заместителя директора радиозавода по общим вопросам, а Альберт на том же предприятии пребывал в назначенной ему судьбой вечной должности заведующего складами. Так вот, накануне нового 1998-го, на предновогоднем корпоративе, в заводоуправлении Альберт Феклин после трех бокалов дешевого «Советского шампанского» и стакана народной водки «Русская» взволновал Платона перспективной откровенностью: на складах их родного предприятия скопилось невиданное количество неликвидных портативных радиоприемников эпохи СССР с лирическим названием «Заря». Более того, Альберт, как бы сам того не желая, может быть, просто искусства ради, в озорстве профессиональной всесильности ловко вычистил из складских документов все признаки реального наличия этого запылившегося радиотовара. А провести инвентаризацию руководству завода было тогда не с руки: все силы уходили на отбивание рейдерских атак, скупку акций и обслуживание «перекрестных» отцов новорожденных мафий.
Платон тогда впервые воочию услышал благожелательный трубный глас судьбы. И под эту торжествующую «ангельскую» музыку он более чем успешно на раз толкнул радиоприемники в Турцию. Фантастический доход честно поделил с Феклиным. Платон тотчас умело вложил свои деньги в торговлю мукой. Альберт в полном соответствии с принципом «из грязи в князи» ошалело, влет потратил «бабки» на Карибы, Монте-Карло и модную одежду от лучших итальянских и французских кутюрье.
А когда через несколько лет Платон, уже имея состояние ненамного меньшее, чем у Романа Абрамовича, дерзко возмечтал примерить на себя библейские заботы Творца, то назначил своего старого приятеля директором складского хозяйства и по совместительству райским Змеем-искусителем. Как никак именно Альберт соблазнил его запретным при социализме плодом обогащения.
– Богу – богово! – улыбчиво, мягко откликнулся Альберт Семенович. – За мной, того, не заржавеет! 
И Феклин до неприличия долго хохотал над новой божественной выдумкой Генерального. Хохотал, конечно, это узко пояснено. Он то заискивающе хихикал, то всхлипывая, то восторженно гоготал а’ля Мефистофель или той самой складской мышью попискивал.
– Оно, Платон Михайлович, оно! Вы человек масштабный! Вам и с Богом уже потягаться можно… Пора, как видно, пришла! Осанну воспоем! — осчастливлено захлебнулся в словесах складской директор.
– А ты, Альбертушка, непростой мужик… – добродушно заметил Платон. – Через призму на жизнь смотришь! Чтобы весь ее спектр узреть!
За неделю Платон составил смету работ и набросал чертежи будущего рая на двенадцати гектарах нынешнего городского старого яблоневого сада, оплетенного паутиной мертвых ветвей сизо-зеленого бешеного огурца. Уже какой десяток лет тот радовал разве что местных коз, меланхолично-задумчиво жевавших по вечерам в здешнем душистом травостое. С областным Домом малютки Платон Бородин договорился насчет своего опекунства над двумя младенцами обоего пола, будущими Адамом и Евой. Хотел было к такому действу привлечь свою бабулю Ангелину Федоровну, да решил, что пусть это лучше станет ей подарком, разрешающим боль ее томительного многолетнего ожидания внуков.
Была у Платона вовсе дерзкая мыслишка, слава Богу неисполненная, чтобы в своем дерзании став, пусть и на время, «творцом», открыться на этот счет батюшке на исповеди и отчаянно испросить у него благословения на реализацию сего авантюрного замысла. Пусть будет он «бог» с маленькой буквы и в кавычках, но все-таки…
Первым днем творения стала многоходовая покупка земли заглохшего сада. Хотя, конечно, были по такому поводу пару дней народные пикеты с протестными лозунгами и бестолковой базарной горячностью. Имели место поджоги бородинских складов с райскими стройматериалами, попытки сломать технику, но как-то все это достаточно быстро угасло. Дело в том, что неподалеку от поникшего яблоневого сада, несколько завалившись на бок, доживали свой век останки не выдержавшего конкуренцию полуразвалившегося кафе с выцветшим названием над вратами – «Рай»: нынешнее обиталище вольного народа бомжей – своего рода их перевалочный путь из варяг в греки. Именно этот факт существования почти в центре города настоящей республики бомжей остановил в итоге местных жителей. Бомжовый «Рай» напрягал их более, нежели будущий «рай» Платона Бородина. Ко всему Платон уверенно знал, как найти путь к сердцам простых людей: они скоро поуспокоились, вняв, что здешний яблоневый сад не только сохранится, но и через энное время прирастет молодыми саженцами вкуснейших польских, австралийских и даже новозеландских сортов, а урожай будет раздаваться ведрами бесплатно всем здешним гражданам с обязательным достойным продуктовым подарком в довесок, который под мышкой просто так не унесешь.
Во второй день творения Платон Бородин привычно посетил знакомые административные кабинеты местной власти и привычно произнес там привычные в этих краях слова: он дал всем и вся честное «купеческое» слово превратить сад бомжей в буквальном смысле в подлинный земной рай. Тамошние двери, словно сами собой, всегда привычно и даже весело распахивались перед ним – в здешних кабинетах, как и во всех остальных, бесчисленно имеющихся в наших краях, издавна, точнее издревле, стало традицией сугубо интуитивное сердечное взаимопонимание реальной власти и людей, реально обремененных большими личными средствами.
И только один свежей выпечки молодой и независимый даже от себя депутат, случайно оказавшийся на пути Платона Бородина в недрах этих ответственных структур, обессилено пискнул, как та самая складская мышка: «Зачем вам, деловому человеку всероссийской известности, какой-то старый сад-доходяга? Нет ли за этим какой-то хитроумной коррупционной составляющей?»
Платон снисходительно рассмеялся, обнял его и тихо, почти нежно шепнул в ухо:
– Я же какой день талдычу: я безвозмездно устрою там Рай! Вам известно, что это такое? Только в Раю люди были счастливы. Правда, очень и очень временно. Надо дать им передышку.
– Понял, Вы хотите построить коммунизм в отдельно взятом раю! –  радостно вскрикнул депутат и юношески ярко, словно бы электрически раскраснелся, что всегда с ним случалось, когда он вдруг задумывался о судьбах родного города, а то даже и страны в целом. 
В третий день творения лучшие из лучших мастеров накрыли сад гигантским матово-серебристым надувным куполом, который с высоты пролетавших над городом самолетов с тех пор казался бельмом на глазу морщинистой улицами городской физиономии.
В остальные дни творения внутри купола по распоряжению Платона Михайловича монтажники позаботились об освещении (Да будет свет!), а ко всему оборудовали небо со всеми ему сопутствующими причиндалами, включая «светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов».
Платон Бородин был явно доволен, что все работы в саду успешно укладываются в шестидневный библейский срок сотворения мира. Каждое утро он, оглядев мастерски, вдохновенно работающих монтажников, поощрительно говорил (как бы примериваясь к будущей роли Создателя): «И увидел Бог, что это хорошо».
– Гы-гы! – бодро отзывались мастера, сполна удовлетворенные райской оплатой.
Дерево жизни и дерево познания добра и зла Платон сажал лично. Ибо они были, по свидетельству Библии, произращены в Раю самим Господом Богом. Не отступать же от священных строк!
«И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла».
Однако его коварная атеистическая петушистость несколько оскользнулась. С задиристым рвением ухватившись за лопату руками, никогда ее прежде не державшими, он через полчаса работы обессилено иссяк. Еженедельные занятия штангой в элитном загородном спортклубе показались Платону забавой, когда его лопата принялась ковырять чернозем целинной твердости. Он копал, пока горячие мозоли на руках не припухли. Одно укрепляло: Библия уверяет, что Создатель тоже не сторонился такой работы и был в ней весьма искусен: сам высадил все яблони в раю.
Вздохнув, Платон стомленно подумал, что Бог из него все–таки никакой. Трудно быть Богом…
Кстати, место для посадки того самого дерева познания добра и зла Платон выбрал не на глазок, а с помощью теодолита, чтобы вышло, как и указано в Библии, в центре сада – «среди рая». Правда, сорт яблони Библия не указывала. Так что Платон по собственному разумению выбрал орловский синап, приятный его глазу пылающим глянцевым румянцем. На роль древа жизни ему вполне показалось россошанское полосатое, кстати, успешно плодоносящее в саду английской королевы Елизаветы.
…Всю зиму Платон был озабочен судьбой саженцев. Загодя до морозов опилки вокруг стволов насыпал, понизу обмотал рваниной и старательно обложил можжевеловым лапником. 
И саженцы не подвели. Весной оба выбросили лист яркий, нежный, напоминающий жадно раззявленные клювы только что народившихся птенцов.
И увидел Платон, что это хорошо.
В это время в доме ребенка ему подобрали замечательных мальчика и девочку, которых, когда оформляли опекунство, по его просьбе назвали Адамом и Евой.
С тех пор дети росли в раю под доглядом «богов», «херувимов» и «ангелов» с высшим образованием не ниже Кембриджа. Когда повзрослели, хулиганистый в младые годы Адам вместо постижения азов бизнеса увлекся выращиванием новых сортов яблонь. Так что «ангелы» прозвали его между собой «мичуринцем». Ева взялась за кисть, и вскоре рай по всему периметру был заставлен ее работами, изображавшими «богов», «ангелов», а также кошек и собак, которые, несмотря на усиленную охрану, каким-то образом проникали сюда.
Запретные яблони с годами заматерели: каждую осень они, как новогодние елки шарами, было обвешаны праздничными блескуче-алыми плодами. «Ангелы» бдительно, днем и ночью, доглядывали, чтобы Ева и Адам раньше времени не польстились на запретные яблоки. Но у тех не проявлялось ни малейшего желания покушаться на сии плоды. Они предпочитали бананы и пиццу.
А в год, назначенный для изгнания первых людей, запретные яблони и вовсе начали необратимо желтеть и сохнуть.
В конце лета Адам спилил их. Запретные яблоки в компостную яму ссыпал. Кстати, не спросившись у «бога».
Увидев такое самовольство, Платон только усмехнулся.
За обедом Ангелина Федоровна вдруг поинтересовалась у внука.
–  Когда ты изгоняешь из рая своих Адама и Еву? Сегодня? – строго вздохнула она. 
– А ты откуда о них знаешь?.. – напрягся Платон.
– Был ты дитем, дитем и остался… – чинно отозвалась Ангелина Федоровна. – Да я, почитай, с первых дней обустройства твоего картонного рая детишек под свою прямую опеку взяла! Спасибо скажи своему Феклину. Адамчик, Евчонка! Хватит прятаться в спальне! Котлетки остывают.
– Елы-палы! – вздохнул Платон и виновато обнял Ангелину Федоровну.
…«И увидел Бог, что это хорошо»...
И, само собой, еще что-то увидел, чего нам понять никак невозможно, да и не нужно.