Инопланетянин

Статистика о многом знает, да не про все говорит; но порой, напротив, говорит о том, чего не знает. Вот, скажем, есть у нее такая цифра: ежедневно две деревни или села исчезают с лица земли нашей. Только это неправда. Голимая. Корова, что ли, языком их слизывает? Ни по каким Голландиям такую всеядную породу буренки не сыскать. Я видел не раз: эти якобы исчезнувшие хутора, деревни и села в большинстве своем кондово стоят на вековых местах, как ни в чем не бывало. А исчезают из них люди, словно инопланетяне гуртом похищают народ с помощью летающих тарелок.
За последние полвека карта области Воронежской заметно припустела селами и деревеньками, как прирассветное небо звездами. При всем притом все еще достает среди ее меловых холмов, лесин и лесостепей разных там расстыкайловок, карачунов, дядино, дракино, вихляеевок и проч.
Два села в бывшем колхозе «Завет Ильича» — Казарское и Нескучное. Правда, какой завет хозяйству оставил вождь большевистской революции — не очень ясно. Вернее, не ясно вовсе. Даже один из самых продвинутых местных жителей нескученский краевед–любитель Алексей Данилович Бесфамильный толком объяснить про завет Ильича был не способен. Хотя он бывший директор Нескученской восьмилетки и вообще во всяком деле человек начальственно въедливый, потому известен в обоих селах уважительным прозванием «Воевода».
Между селами километров пять степи. Плюс между ними лежит подковой заросший пруд. Он будто бы образовался после падения в далеком Юрском периоде гигантского небесного камня. Это случилось, по мнению Бесфамильного, незадолго до битвы в здешних краях полка князя Игоря с половцами. Официальной наукой ни тот, ни другой факт ничем не подтверждены, но ничем и не опровергнуты. К тому же в пруду иной раз нескученцы и казарцы в самом деле находят наконечники старинных стрел.
Между прочим, этот легендарный пруд нескученцы испокон веков почему-то уперто называют рекой. А себя — зареками, то есть живущими «за рекой». Видно, настоящее имя села смущает их некоторой игривостью.
Первоначально центральная усадьба колхоза была всегда в Нескучном. И только в перестройку оно ярлык получило, как покойник в морге бирку на ногу, — неперспективное. А позже даже слово «село» наверху отменили, повелев теперь им всем жить в «поселении», точно какие–нибудь каторжане ссыльные. А раньше и овчарня тут имелась, свиноферма, медпункт и своя почта.
Теперь вся сила за Казарским. Есть там даже местами асфальт, есть местами газ, на некоторых домах тарелки спутниковые пялятся в небо своими бельмами. Там и сельсовет, и психоневрологический диспансер (попросту — «дурка»), но только настоящей работы для большинства все равно нет. Оттого, считай, вся молодежь из Казарского упирается в Москве. А вот из Нескучного поехать некому, народ здесь повально возрастной, им не до трудовых десантов по России. Все нынешнее народонаселение Нескучного — апостольским числом двенадцать одиноких старух, тот самый краевед Алексей Данилович Бесфамильный по прозвищу Воевода с внучкой Таней, бывшей учительницей французского языка бывшей здешней школы, и дед Илья Митрофанович Зубахин, больше известный как «Корреспондент». Такое свое строгое прозвище он получил издавна за пристрастие писать в годы раннего СССР заметки о трудовых успехах нескученцев, когда эти успехи еще были. Такие материалы из глубинки, убрав из них матерные выражения и призывы к расстрелу тех, кто пытается бежать из деревни в городской рай, охотно публиковала местная районная газета «Заря коммунизма». А самым молодым из мужиков был шестидесятилетний глава сельского поселения Петр Гаврилович Спасибухов (по прозванку Бизон — так натовцы окрестили эсэсэровский стратегический бомбардировщик Мясищева, стрелком–радистом на котором нынешний глава поселка в свое время летал на северах).
Между селами кривится крайне ненадежная по нашей погоде дорога, которая у Нескучного еще и влетает в крутой овраг с тощим ручьем — все, что осталось в нынешнем двадцать первом веке от былой реки Вшивка, некогда, по воспоминаниям тех самых двенадцати древних старух, способной крутить жернова сразу трех мельниц.
Так что в Нескучное удобнее попасть с тыла, но это большой крюк: придется объезжать тамошнюю двугорбую морщинистую меловую гору Лысуху, ощерившуюся по склонам скалистыми столбами, так называемыми дивами, похожими на старческие изъязвленные зубы некоего возрастного каменного гиганта. Если к Лысухе зорко приглядеться, то может показаться, будто в доисторические времена она, в самом деле, была живым существом. По крайней мере, Спасибухов–Бизон утверждает, что гора и сейчас продолжает жить на свой особый манер, но не всякому глазу дано увидеть такое ее загадочное существование. При всей диковатой странности подобного мнения краевед–любитель Бесфамильный его напрочь не отвергает. В конце концов, Бизон — охотник, и Лысуху облазил вдоль и поперек: знает все лабиринты ее каньонов, казематов и пещер, в которых, между прочим, в 1667–м прятался сам Степан Разин с казацкими сотоварищами, пока ждал от именитых воронежских купцов-суконщиков Гарденина да Хрипунова пороха и свинца.
Так вот днями Бесфамильный, он же Воевода, переполошив последних нескученцев, собрал их в своем доме:
— Дорогие товарищи селяне, мы отныне уже как бы не существуем… Я располагаю натуральной информацией на этот счет! Нет больше нашего села Нескучного. Соответственно нет и всех нас!.. Был я сегодня днем по делам в Казарском и дернуло меня купить в их киоске карту области.
— Есть, есть там такой. У дурки. Знаем! — вскрикнул дед Корреспондент.
Бесфамильный печально нахмурился.
—Только не думайте, что я хочу устроить вам урок географии. У нас урок иной будет…  Жизни! Итак, есть на этой замечательной карте Воронеж, есть та же Рамонь, Бутурлиновка. Анна там. Казарское на месте. Даже гора Лысуха показана… А нашего села нет! На его месте белое пятно… В общем, Нескучное на карте области отныне отсутствует!
— Ты хорошо глядел?.. — начальственно напрягся Спасибухов–Бизон.
Алексей Данилович сердито отмахнулся. Как и полагалось воеводе.
— Прошу слова! — азартно выкрикнул дед Корреспондент и нетерпеливо привстал. — Это, наверняка, типографская опечатка! Я подобную потеху в свое время вызнал на своей шее. Начудят верстальщики иногда до жути невесть что… Однажды при Хруще в моей заметке о приеме в партию  тракториста Вачукина при печати слово «КПСС» пополам разделили. Так мне потом в райкоме на партбюро за «СС» чуть было башку не отняли, хоть я числился беспартийным!
Спасибухов величественно встал, раздвинув плечи, так что в самом деле напоминал сейчас в профиль настоящего Бизона:
— Всю жизнь они нам с этой картой подрезали! Теперь автолавка сюда не поедет... Скорая — тоже. Нас более нет! Может, и пенсии нам отменят? Сейчас же еду в район разбираться!
— Надо президенту про такую беду срочно писать! — взволнованно вскрикнул Корреспондент: не вставая, как бы нарочито слившись с массами, чтобы полноценно говорить от их имени.
Бизон над головами показал ему курносую фигу:
— Замолчь, селькор! Все равно твою бумагу вниз спустят разбираться. Работать по–другому власть не умеет или не хочет.
Он вдруг как-то сумрачно, тяжело задумался:
— А может быть оно и лучше, что нас нет на карте?! Тогда и спроса никакого. Словно исчезли мы с концами всем зарекинским обществом в Бермудском треугольнике! А когда перед выборами про нас в районе вспомнят и повезут красную урну, а в довесок пряники черствые, селедку ржавую, мы же им — от ворот поворот! Хотя… — Глава напрягся: — Если отдадим нашу Таню замуж и она, как полагается бабам, родит, то дитенок ейный окажется без малой родины. Ситуация!
В подвечерье три человека неспешно вышли из села. Не походили они ни на охотников, ни на рыбаков, хотя каждый был при снаряжении: один нес заостренный понизу столбик со щитом, у другого подмышками торчали лопата и лом, а третий, самый высокий и разворотистый, какой–то нелегкий груз пристроил на спине в мешке. Словно чего–то схоронить они собрались.
Такое впечатление усилилось, когда этот припозднившийся народ на въезде в село взялся рыть яму. Само собой, это были Воевода, Корреспондент и Бизон. Рыли поочередно. Потом все вместе опустили в нее столб, набросали у его основания камней, земли и все это основательно утрамбовали в шесть ног, не жалея каблуков. Отплясав у столба, повесили на перекладину набатник, снятый с бывшей церкви и доставленный сюда в мешке. Алексей Данилович, перекрестившись, потянул веревку: колокол охотно обнаружил свой серьезный, прошибающий насквозь голос: с густой дрожью тот мощно, размашисто взлетел над осенней рекой, над дорогой и очень нескоро, как бы нехотя, рассыпался на звучные атомы.
На столбовом щите даже метров с десяти свободно читалась надпись: «Здесь было село Нескучное. Путник, в память о нем ударь в колокол сей тревожный».
В тот же вечер часу в одиннадцатом лампочки в домах нескученцев вдруг сурово загудели, затрепетали и воспламенились невиданным бурным огнем, точно превратились в шаровые молнии. Изображение в телевизорах перекорежилось и сплющилось так, словно наш мир переместился, самое малое, в шестимерное пространство.
Зареки, терпеливо высиживавшие у экранов сон, наблюдали эту техногенную вакханалию с растерянностью и волнением.
Далее многим и вовсе стало не по себе: лампочки задымились изнутри, точно в них алладинские джины завелись, и трескуче–звонко стали взрываться одна за одной. После такого салюта во все дома по–хозяйски вошла ночь.
Внезапную резкую темь нескученцы встретили охами–вздохами и корявыми матюгами. Невозмутимым остался лишь дед Корреспондент, который всегда экономил электричество и сейчас при самодельной огромной свече, похожей на кусок серо–матового сталактита, третий час внимательно перечитывал недавно обновленную Конституцию. Его вдохновляло желание законодательным путем в кратчайшие сроки восстановить статус–кво Нескучного.
  После звучного взрыва лампочек глава поселения Спасибухов–Бизон наощупь, но достаточно ходко, выбрался из комнаты в коридор. Из коридора, бдительно шаря по стенам и все-таки поранив палец о гвоздь, двадцатку, служивший ему вешалкой для всего на свете (шляпы, хомута, сетей, грязных носков и рыжих луковых гирлянд), он проник в сенцы. Оттуда с облегчением вывалился на отороченное первым снегом крыльцо. Подошвы ног тотчас как припаялись к морозным доскам, так как Петр Гаврилович объявился на свежем воздухе босиком.
Несмотря на это он несколько минут зорко, взволнованно пялился в пробитое звездным крупняком небо и даже пару раз бдительно принюхался. Вдруг мимо высоко над горизонтом мелькнуло длинной струей зеленоватое пламя и юркнуло за Лысуху.
— Гаврилыч, это ты на крыльце пляшешь? — вдруг долетел до него через огород знакомый голос со стороны учительского дома. — Отчего мы без света оказались? Случилось что?
— По всей видимости, болид жахнул! Кстати, прямо сейчас еще один прошиб небо. В такой момент, случается, вся электрика к черту летит! Такое не раз бывало на Чукотке, когда я там на стратеге летал! Между прочим, у меня есть основания предполагать, что один из небесных камней упал недалеко от Нескучного.
— Теперь бабы напустят страхов про конец света!
— Пусть говорят. Чем еще у нас развлечься?
Когда утром в дом к Бесфамильным энергично вошел Петр Гаврилович, Воевода с внучкой наперегонки звучно скребли вилками по сковороде, добирая жареную картошку.
Был Спасибухов–Бизон экипирован по всем правилам зимней охоты и даже с определенным армейским щегольством. На разворотистых плечах осанисто сидел белый овчинный тулуп, ноги весело утопали в мощных летных унтах, а на боку франтовато висел штурманский планшет с картой окрестностей.
— Не красен обед пирогами, красен едоками! — раскинул руки Спасибухов, как бы символически обнимая Татьяну и Алексея Даниловича.
— Извини, картошку мы с девкой уже подобрали. Садись с нами кисель хлебать! — привстал Бесфамильный.
— Запахи у вас страшно аппетитные, но откажусь! — взволнованно засмеялся и даже покраснел Петр Гаврилович. — Труба зовет!
— На охоту наладился?
— Хочу вчерашний болид попытаться сыскать.
— Который нам лампочки пожег? — усмехнулся Воевода.
— Именно. Есть у меня некоторые основания предполагать, что он упал в районе Лысухи. За такие камни, я читал, государство хорошие деньги платит. Нам сейчас они лишними никак не будут!
…Петр Гаврилович вернулся по затеми. Алексей Данилович доглядел, как он в полусвете, угибаясь ниже загородки, старательно тянул на лыжах к своему дому какую-то существенную поклажу, укутанную брезентом. Ступал, стараясь не нажимать на свежий снег сразу всей подошвой унтов, чтобы тот не хрюкал на все село. Одним словом, Спасибухов сейчас напоминал колхозника, который тайно уволок с общественной фермы мешок комбикорма или зерна.
— Что–то добыл сосед…— сдержанно усмехнулся Алексей Данилович. — Неужели свой болид разыскал? Я тебя прошу, Танюша, пожалуйста, сходи к Петру Гавриловичу, вызнай, что к чему…
— Не спешите, люди добрые, уже здесь я… — строго объявил Спасибухов в дверях. — Входить? Или как?
После этих слов он, не дожидаясь ответа, нескладно перевалился через порог и первым делом огляделся, где бы ему, усталому, рухнуть.
— Где был, что повидал? — строго усмехнулся Алексей Данилович.
Спасибухов угнул голову и тихо, с придыхом засмеялся:
— Молчать как партизан или говорить?
—  Соображай. Какие у нас могут быть претензии?
— Тогда держитесь, соседи. В общем, с полей я не пустой вернулся... Однако чего теперь делать со своей добычей, ума не приложу... Хотел даже ее, окаянную, на месте оставить, но сердце зажало… То, что у меня на лыжах калачиком лежало, из себя как дите малехонькое, махотка натуральный. Только умерз до полусмерти и, как видно, изголодал до невозможности. Одним словом, зареки, я инопланетянина нашел… То, что мы за болид приняли, оказался летающей тарелкой. На ней он к нам вчера и прибыл! В общем, доложу я вам, что по-нашему он даже очень неплохо изъясняется… Завтра поеду с ним в райцентр. Попытаюсь связаться с ФСБ и всякими там СМИ…
Не ответив, Алексей Данилович принялся торопливо одеваться.
Вошли в дом главы осторожно, с почтительностью…
А за столом возле печки тот самый сидит.
— Я рад, что вы пришли все вместе! Здравствуйте, земляне… Меня можете называть Армагиром… — несколько утомленно сказал махотка в больших очках с толстыми линзами. Он с благородным сожалением отодвинул от себя миску недоеденной пшенной каши, сдобренной жареным луком, что придавало ей почти грибной вкус.
— А я вам драников принесла, дяденька. Еще горячих… — смущенно проговорила Татьяна.
— Спасибо, девонька. Ты их назавтра оставь. А то дорога нам с Гаврилычем предстоит не близкая. С пустым брюхом ее не одолеть, —человечек ласково, многозначительно вздохнул.
—  А что вы так быстро нас покидаете? Не понравилось в Нескучном? — взяв себя в руки, вежливо поинтересовалась Татьяна.
Инопланетянин поморщился и закрыл свое маленькое аккуратное лицо просто–таки младенческими ладошками:
— Пора мне домой, пора. Я целый год изучал с Лысухи вашу жизнь, и сейчас намерен отчитаться перед Всегалактическим сообществом. Вчера за мной прибыла летающая тарелка. С моей родной планеты Иоркан! Только одна досада – ваше село вычеркнули с земных карт и мои собратья по разуму меня не сразу нашли. Космическое спасибо Петру Гавриловичу, что он любезно вызвался меня пригласить к себе в гости!
Спасибухов, он же Бизон, мощно обнял махотку:
— Армагир, дорогой! Эх!.. — Он восторженно обернулся к Татьяне и Алексею Даниловичу: — Да здравствует первый контакт инопланетных цивилизаций! Между прочим, Армагир нам подарок сделал на прощание! — торжественно вскричал Петр Гаврилович: — Это устройство, которое способно вырабатывать электричество считай из ничего, но в таком объеме, которого нашему селу на тыщу лет хватит. Да что селу! Всему человечеству с лихвой будет доставать на любые нужды! При всем притом у него размер не больше спичечного коробка! Так что мы, чего доброго, станем столицей Земли!!! И нас вернут на карту без проблем!  Ладно… Сменим тему, — вздохнул Спасибухов. — Давай, дорогой наш инопланетянин, обсудим в деталях, куда тебя завтра следует доставить?
Человечек раздраженно засмеялся:
— Как куда? Известное дело. На улицу Ильича, тридцать семь. Там перевалочная база наших иорканских летающих тарелок.
— Где это? Точнее можно сориентировать? — деловито проговорил Петр Гаврилович и вдруг судорожно напрягся — это же был адрес Казаринского психдиспансера.
Разговор как-то сразу сломался. Спасибухов хрипло вздохнул и  принялся что-то уперто искать. Через минуту–другую он водрузил перед инопланетянином  початую бутылку водки.
Бесфамильный и Таня понятливо раскланялись и поспешили домой. А Петр Гаврилович и Армагир, оставшись вдвоем, тихо затянули: «Я верю друзья караваны ракет помчат нас вперед от звезды до звезды…»
Пели они плохо, но от души. Очень от души. Всю ночь пели, пока темень над Нескучным не полегчала. Обозначившийся полусвет одну за одной стал убирать звезды: они мельчали на глазах и исчезали с неба, как с земли нашей умирающие села да деревеньки.
Вдруг в исходящей темноте глухо, осторожно ударил колокол. Сам собой, никто к нему и близко не приближался. И так он звонил с тех пор каждый раз под утро в одно и тоже время. Даже ученые из Воронежа приезжали, чтобы понять причину, но не смогли разобраться, несмотря на все свои заслуженные высокие звания.
Когда слух о таком феномене попал в соцсети, народ в Нескучное со всей страны валом повалил. Так что на одних сувенирах всяких разных село за полгода поднялось и расцвело.
Как бы там ни было, Спасибухов отныне твердо убежден: у Армагира есть–таки некая особая связь с инопланетным разумом. И чем чаще он своего махотку навещает, тем более в этом укрепляется. А тут еще Нескучное недавно вернули на карту области – это событие всей «дуркой» отмечали и даже в самый разгар торжества написали благодарственное коллективное письмо Высшему Вселенскому Разуму.