Ноль Овна. Сны Веры Павловны. 27

Радзинский ехал медленно, чтобы не убить подвеску на местных рытвинах. И всё равно машину потряхивало на продавленной колёсами грунтовке так, что сын Рашидова, сидящий рядом на пассажирском сидении, безвольно бултыхался на каждой кочке, будто его каждый раз дёргали сверху за верёвочки.

Въезжая во двор, Радзинский приметил чёрный внедорожник у крыльца.

– А что, Ромашечка, не пригласишь ли ты меня на чашечку кофе? – не оборачиваясь, вкрадчиво поинтересовался он у Вия, который всю дорогу томился от желания закурить и вертел в руках зажигалку.

– Давайте сразу на рюмку водки, Викентий Сигизмундович. – Вий вздохнул, пряча зажигалку в карман. – Вы же понимаете, что патрон прибыл для личной встречи с вами.

Радзинский одарил его широкой улыбкой и заглушил мотор.

– Тогда веди. – Он уверенно распахнул дверцу и решительно вышел под дождь.

– Идите сами, сейчас догоню. – Вий достал из кармана тёмин телефон и, потянувшись через спинку кресла, постучал серебристым телефонным корпусом Тёму по плечу. – Держи, Штирлиц.

Артемий Иванович на шутку не откликнулся, рассеянно глянул на экран, отмечая про себя, что отец сбросил звонок около часа назад. Значит, слышал почти всё.

– Спасибо, – бесцветно отозвался он и, не дожидаясь ответа, выбрался из салона.

Вий выскочил вслед за ним и уцепил Тёму за рукав уже у самого крыльца.

– Тём, если что-то не так, скажи лучше сразу.

Артемий Иванович вырываться не стал, но и головы не поднял.

– Я просто устал, Ром. Честно, – по возможности душевно сказал он.

– Тебя так заморочил Руднев? – сообразил наконец Вий, почти ощутимо прощупывая тёмин мозг.

Артемий Иванович напрягся и прерывисто выдохнул.

– Расскажешь потом? – Вий сухим поцелуем клюнул его в щёку и подтолкнул к двери.

– Хорошо, – покорно согласился Артемий Иванович.

В полутёмной прихожей он вдруг резко остановился, так что идущий за ним Вий с ходу впечатался в его спину.

– Слушай, Ром… – смущённо зашептал он.

Вий наклонился пониже, чтобы Тёма мог дотянуться губами до его уха.

– Что, мышоночек?

– Я хотел… Трахни меня уже, а?

Вий вжался в его тело сзади теснее и крепко обвил поперёк своими длинными руками.

– Ты ж моя сладкая мышь! – умилился он. И страстно провёл губами по тёминой щеке.  – Могу сделать это прямо здесь и прямо сейчас.

– Заманчивое предложение. – Артемий Иванович потёрся затылком о виево плечо и решительно расцепил его руки. – Но, боюсь, здесь и сейчас нам помешают.

– Тогда один поцелуй? М-м? – Вий снова оплёл Тёму паутинными своими объятиями и потихоньку затолкал в уголок, под вешалку, где они целовались до тех пор, пока их не окликнул Радзинский.

Артемий Иванович, полыхая кумачового цвета щеками, промахиваясь, не с первого раза надел очки и проскользнул мимо Викентия Сигизмундовича в столовую, где расположился отец.

Артемий Иванович приветственно махнул ему рукой и натянуто улыбнулся.

– Если я не нужен, я пойду к себе. Это был длинный день и я ужасно устал.

Рашидов привстал, хмуро оценивая взъерошенный тёмин вид и его подозрительно румяное лицо.

– Вообще-то было бы хорошо, чтобы ты присутствовал при этом разговоре. Но если тебе невмоготу, то иди конечно.

Артемий Иванович с облегчением кивнул и взбежал по лестнице наверх.

Вий, который вошёл в столовую вслед за Радзинским, проводил Тёму липким маньяческим взглядом и щёлкнул наконец зажигалкой.

– Ну что? – по-наркомански жадно затягиваясь, ехидно спросил он, поглядывая то на одного босса, то на другого. – Выпьем за встречу? Я так понимаю, вы оба предпочитаете коньяк?

Не дожидаясь ответа, Вий направился к бару и зазвенел бутылками, выискивая какая из них поприличней.

Радзинский подсел к столу напротив Рашидова и вальяжно раскинулся на стуле, сцепив руки на животе. Иван Семёныч, подперев голову кулаком, посмотрел на него с усталой обречённостью во взгляде.

– Вы должны убедить этих попов, что мы с вами заодно и мне можно доверять, – мягко сказал Рашидов.

Подошёл Вий с подносом в руках и принялся составлять на стол рюмки, бутылку, блюдце с поломанной на квадратики шоколадкой и тарелку с сырными ломтиками, лепестками разложенными вокруг горки оливок.

– Спасибо, Рома. – Радзинский взялся за заботливо наполненную Вием рюмку и приподнял её, приглашая Рашидова чокнуться.

Иван Семёныч, вздыхая, потянулся к нему через стол.

– За встречу! – звучным баритоном бодро провозгласил Радзинский. Он звякнул, чокаясь с хозяином, рюмочным боком и опрокинул в себя коньяк, тут же накалывая на вилку пару оливок и спешно зажёвывая коньячную крепость. Похоже, вкус алкоголя не доставлял ему особого удовольствия.

Рашидов же посмаковал коньяк во рту, кинул на язык дольку шоколада.

– Вы ведь хорошо помните устав, Викентий Сигизмундович? – снисходительно поинтересовался он.

– Зачем же так утруждаться, если я могу просто открыть и прочитать то, что меня интересует? – Радзинский потянул из внутреннего кармана брошюрку, любовно расправил её и продемонстрировал Рашидову издалека.

– Немедленно дайте это сюда. – Иван Семёныч, хмурясь, протянул руку. – Устав по традиции хранится в нашем братстве и только мы можем его дополнять и давать толкование спорным пунктам.

– И вы много любопытного надополняли и натолковали, скажу я вам! – с издевательским восхищением воскликнул Радзинский и нацепил на нос очки, становясь похожим на сытого учёного кота.

– Не надо мне ничего зачитывать! – раздражённо отмахнулся Рашидов. – Я прекрасно знаю, что там написано. До последней буквы. Какого чёрта эта цидулька оказалась у вас?! – Он с досадой покрутил головой, будто проверяя, хорошо ли она крепится к шее. – Рома, змея ты подколодная, что ты натворил? – гневно обратился он к Вию, который неспешно смаковал уже вторую рюмку коньяка.

Тот легкомысленно пожал плечами.

– Всего лишь забочусь о соблюдении паритета.

– Вот же сукин сын! – почти с нежностью процедил Рашидов. И откинулся на спинку стула, с прищуром оглядывая хамски спокойного Вия. – А вот скажи мне, Рома, ты знаешь, почему я в нашей богадельне главный? Ведь не потому же, что так в какой-то вшивой брошюрке написано?

Вий улыбнулся ему душевно и адресно, потому что кожей почуял как от Рашидова кругами начинает расходиться интенсивно растущая ярость, и жар этот согрел его маньяческую душу.

– Вы в нашей конторе главный, потому что такова квинтэссенция наших намерений, – почтительно выдал он лаконичный ответ.

– Умница, Рома! – одобрительно кивнул Рашидов. – Соображаешь. Значит, должен понимать, что в этом уставе только три строчки на самом деле важны. – Рашидов поднялся и принялся расхаживать по столовой, сложив руки за спиной. – Когда-то мы собрались в незапамятные времена и решили друг другу помогать. И зафиксировали это намерение письменно. И в этом вся суть нашего устава! Всё остальное это уточнения и дополнения к этому пункту с учётом текущего момента, мимикрия под окружающую среду. И в данный момент в результате алхимической реакции всех наших состояний и суммирования всех наших воль главный здесь я! – Рашидов остановился напротив благодушно внимающего ему Радзинского. – Понимаете, Викентий Сигизмундович? – ласково спросил он. – Это значит, что вы тоже этого хотите, что вы делегировали свои полномочия мне.

– А не наоборот? – весело отозвался Радзинский.

– Вот оно что, голубчик! – нежно пропел в ответ Рашидов. – Вы не обратили внимания на контекст. – Он потыкал в брошюрку пальцем. – Наша реальность состоит из разных слоёв. В одном из них наши воли аккумулируете вы, но только в одном!

– Рад, что вы это признаёте, – ехидным шмелём прогудел Радзинский. – А то я уж обеспокоился, что вы сами не помните того, что понаписали.

– А с чего вы вообще взяли, что текст устава переписал я? – душевно вопросил Рашидов. Он обошёл стол и подсел к Радзинскому. Заглянул проникновенно ему в глаза. – Это давным-давно сделал наш любимый вождь Лёва Розен. Он просто добавил своё примечание в незапамятные времена – про контекст и сумму всех воль. И теперь содержание устава меняется согласно этому алгоритму от столетия к столетию. – Он притворно вздохнул и развёл руками. – Видите как всё просто? И невинно.

– Хотите сказать, что устав обновляется сам? – хохотнул Радзинский.

– Ну… почти. – Рашидов сделал вид, что задумался. – Этим занимаются литераторы. Периодически перерабатывают текст устава согласно лёвиной установке. То есть никакой отсебятины!

Вий при упоминании литераторов насторожился и кинул на Рашидова цепкий взгляд. Хотел что-то спросить, но передумал. Потянулся за оливкой, однако на полпути всё-таки замер и рубанул:

– Значит, реформа, которую планирует наш зайка вовсе не махровый волюнтаризм?

– Что за реформа? – тут же оживился Радзинский. Он сдёрнул с влажных от дождя волос резинку и тряхнул головой, распушая свою гриву.

– Рома, ты добить меня решил? – мягким как касание кошачьего хвоста голосом поинтересовался Рашидов. – Что я должен, по-твоему, Викентию Сигизмундовичу сейчас ответить? Я должен посвятить его во все наши дела?

Вий нахально кивнул.

– Да. Я полагаю, вам следует как можно больше Викентию Сигизмундовичу сейчас рассказать. Поверьте мне, он наш союзник.

– А Викентий Сигизмундович мечтает свалить литераторов? – игриво обратился Рашидов к Радзинскому.

– Нет, – всё также бойко ответил за Радзинского Вий. – У него, конечно, другие цели, но на данном этапе мы можем друг другу помочь.

– Чем же, Ромочка? – Рашидовский голос истёк елеем. – Я так понимаю, Викентий Сигизмундович собрался отжать у нас наших законных и очень жирных клиентов.

Вий потряс головой, стараясь побыстрей проглотить очередную оливку, и замахал руками.

– И очень хорошо! Смотрите сами, – он отложил вилку и устроился на стуле поудобнее, ; Попы всё равно остаются в ордене – от Викентия Сигизмундовича они точно никуда не денутся, это я могу вам гарантировать. При этом мы можем продолжать использовать их обращение в контору как повод навести порядок в прериях. А с самими попам пусть теперь Викентий Сигизмундович возится – это как раз по профилю его братства.

– Рома, – Рашидов сложил руки в замочек и с умилением оглядел Вия, – Ты понимаешь, что сейчас уговариваешь меня просто смириться с уже произошедшим и ничего с этим не делать? В чём предмет переговоров? Ты уже всё за меня решил и всё, как я понимаю, пообещал.

Вий оживился ещё больше: заёрзал, вытянулся в струнку и принялся экспрессивно жестикулировать на каждом слове. Этим он живо напомнил Рашидову Розена-младшего, а нарочитой придурковатостью – Матвея. Иван Семёныч едва не повёлся на эту искусную манипуляцию.

– Смысл в том, чтобы заключить перемирие! – разорялся Вий. – Викентий Сигизмундович не устраивает на весь орден скандал по поводу подмены устава, вы не учиняете разборки из-за попов!

– Я ведь уже сказал, что устав изменён не мной, ; начал раздражаться Рашидов.

– Мы прекрасно поняли, что вы сделали это вместе с Розенами. Поверьте, мы прижмём их этим фактом чуть позже. Вызовем Льва Евгеньевича на ковёр и пусть отчитывается…

– Мы? Ты имеешь в виду нас с тобой или себя и Викентия Сигизмундовича? – зло прищурился на Вия Рашидов. – Кстати, Викентий Сигизмундович немой, что ли? Почему ты всё время за него говоришь?

Радзинский не выдержал и заржал.

– Как будем Рому делить, Иван Семёныч? – всхлипывая и утирая слёзы, простонал он.

– Даже так?! – восхитился Рашидов. – Но зачем же травмировать нежную душу мальчика, вынуждая его выбирать? Давайте станем одной семьёй, чтобы Роме было удобно жить на два дома!

Радзинский вмиг посерьёзнел и выставил перед собой ладони, призывая этим жестом собеседника остановиться.

– Давайте не будем всё в одну кучу. Этот вопрос мы обсудим позже, а сейчас я хотел бы сказать, что заинтересован добиться справедливости и потребовать у Розена ответа за мухлёж с уставными документами. Вашу роль в этом деле мы можем дружно замолчать, благодаря чему вы сможете прижать литераторов, как и хотели.

– Ну вот, наконец-то слышу речь не мальчика, но мужа. – Рашидов развалился на стуле, соперничая вальяжностью с Радзинским.

Вий на «мальчика» не обиделся: по-розеновски лучезарно Иван Семёнычу улыбнулся и снова принялся поглощать оливки, всем своим видом показывая, что его больше ничего не интересует.

– Вам придётся быть очень убедительным перед главами братств, чтобы меня отмазать, – ухмыльнулся Рашидов. И потянулся через стол за своей рюмкой, чтобы снова налить себе и гостю.

Вий тут же подскочил, всем разлил, не обделив и себя.

– Я сумею, – принимая от Вия рюмку, заверил Иван Семёныча Радзинский.

– Верю. Наслышан, – согласился Рашидов.

Они снова чокнулись, пригубили коньяк.

– А по поводу Ромы я вас, Викентий Сигизмундович, должен предупредить: от его желания в этом деле мало что зависит. Согласно уставу, – Рашидов снова глотнул коньяку и постучал пальцем по лежащей перед Радзинским брошюрке, – члены братств подбираются не произвольно, а по своим внутренним качествам. «Подобное притягивается подобным», – записано в этом чудесном документе.

– Совершенно с этим согласен! – жизнерадостно пробасил Радзинский и снова опрокинул в себя оставшийся коньяк залпом.

– Что ж вы так по-варварски с благородным напитком обращаетесь, Викентий Сигизмундович? – ласково укорил его Рашидов.

– Долгие годы трезвой жизни произвели в моём организме необратимые изменения, – состряпав важную мину, доверительно сообщил Радзинский.

– Что вы говорите?! – поддержал его игру Рашидов. – То есть вы не только отшельник, но ещё и аскет?

– Не буду скромничать… – с величавой печалью кивнул на это Радзинский.

Вий не стал слушать, как эти двое будут дальше валять дурака. Он очень надеялся, что теперь они самостоятельно напьются и побратаются, а потом свалят бухать дальше к соседу или пойдут на пару кошмарить Руднева. У самого Вия имелось гораздо более важное дело. Он тихо ушёл в кухню, а оттуда по чёрной лестнице поднялся на второй этаж. Поскрёбся в тёмину дверь и, не дожидаясь ответа, скользнул в комнату.

Щёлкнул замок, запирая их двоих в уютном тесном пространстве. Тёма, как и ожидалось, весь в стихах и думах лежал на кровати, вокруг него порхало и искрилось что-то светлячково-праздничное и летнее. Вий не позволил ему встать: набросился на Тёму коршуном и сразу зацеловал, забрался руками под одежду, навалился всем весом. С Тёмой оказалось легко: он одурманился в считанные секунды, всего хотел и ничему не противился. Он не протестовал, что одежда летит на пол, не страдал больше, что происходящее не романтично: сам льнул, сам стаскивал с Вия брюки. Тихо ахал, отзываясь на интимные ласки, облизывал пересохшие губы и царапал плечи. Вий даже восхитился тем, насколько качественно сумел Тёма отключить мозг. Теперь главная забота – не дать ему очнуться. Поэтому нельзя прерываться ни на секунду, нельзя позволить прозвучать ни единому слову: должны быть слышны только стоны, жаркие вздохи и влажные звуки поцелуев – всё то, что отравляет кровь, пьянит мозг и пробуждает телесные рефлексы.

Вию нравилось творить и контролировать чужой экстаз. Себя он отпускал обычно только в самый последний момент. Он священнодействовал, исполнял языческий ритуал, призывал богов и приносил им человеческие жертвы. Это была магия – древняя и тёмная, земная и потому надёжная. Вий так глубоко погрузился в неё, что даже услышал голос, читающий нараспев шумерскую легенду о птице Зу, которая украла у Энлиля Божественную книгу судеб. «Вот эта книга! Ты понимаешь, болван?» – сурово вопрошал голос. И как наяву возник перед глазами узловатый палец, тычущий в глиняные таблички, которые много позже люди назвали эфемеридами.

Тёма, похоже, уловил, что Вия вставило как-то слишком сильно. Он хоть и был весь мокрый, дышал рывками, улыбался бешено и глазами сверкал как обдолбанный, но Вия обнял по-матерински нежно и сочувственно погладил по голове.

– Восемьдесят семь процентов уровня интеграции это не шутки, Рома, – нервно засмеялся он, перебирая пальцами взмокшие виевы волосы.

– Я понял. – Вий прижался губами к тёминой шее, отдышался немного и оставил на тонкой коже смачный засос. – Я обязательно тебя вспомню. И тогда ты уже никуда от меня не денешься. Я знаю теперь, где рыть. Кое-что увидел уже.

– Вот оно что! А я испугался, что мы тебя теряем, – непочтительно отозвался Тёма. И был наказан агрессивным карательным поцелуем.