Сомнений нет

Сомнений нет, велик тот день,
Когда расщедрилась погода,
И даже весь трухлявый пень
Учуял солнца лик у свода
Небесного, что далью свет
Облагораживает, манит...
И дал росток тот пень? Уж нет,
Как будто бы растет, но вянет.
В природе всей единство есть
Непознанных ее законов.
Но разум вот. Во блажи весь.
Да в тайных мыслях, перезвонов
Таковых не счесть — уж гвалт.
И думу думает. А как не думать?
И из себя весь знанием чреват.
Да не дурак всевольно помечтать.
Охватом знает как рассвет встречать.
Вот прямо лобызает оком небо.
Другим еще. Слюнами истекает.
И в сердце чудо-думу запекает.
Но даже пнем растущим не был...
Поди ж... еще и не был. Так-то.
Как будто рос нормально. Срублен.
Он срублен оказался. Часто
Наверхь глядя кипучим чувством дня...
Вот вроде пень, и тут же вдруг он бубен!
Стучи костяшкой хош, хош обухом,
Хош чем. И ветер обдувает в даль маня.
И сохнет, и гниет себе. Всем слухом
Блуждая по окрестности, растя росток.
Вот жизнь же, м-да, она такая, ишь, браток.

Но как же срублен нежели он дуб?
Стоит себе, качая ветками на ветер.
Все прогоняет, мол, иди себе...
А ветер не дурак, простор ему не люб.
Все копошится средь листов, хитер!
А дуб с дуплом, с отвисом на губе.
Красавец писаный. Ни дать ни взять.
Природа сущая ему — известно, мать.
И вот труба ему... нужна. Сыграл бы. На трубе.
А как? Но ведь дупло с губой.
Как дунет сам — звук вырвется лихой.
А нет, так ветер подмогнет, бе-бе...
Слюняво облизнет мундштук. Вдуме́ц.
Велик шуршаньем кроны (шелест мозга?).
Но только миру так придет конец.
От неба яростного то ли грома, то ли визга.

Как непонятно в сем стихе откуда суть...
Куда ушла, придет еще ли? А была ли?
Но уж, неужто не поймем? Хоть как-нибудь.
Не предаваясь деланной печали.