Sub rosa

Они вошли в кафе. Оба были продрогши от осеннего ненастья, чертовски голодны и несказанно… (Впрочем, само понятие «несказанности»  предполагает умалчивание какого-либо достоверного факта, сокрытие чего-то важного от посторонних глаз, великое таинство человеческих душ.) И если первые два условия находились в легко удовлетворимой категории, то последнее вносило в жизнь каждого лишь щемящую тоску и меланхоличную безысходность. Он и Она конечно же сопротивлялись взаимному притяжению, надеясь, что рано или поздно оно пройдёт, лопнет, как мыльный пузырь или растворится, как сахар в стакане кипятка, оставив обоих в покое. И даже наступали периоды, когда чувства и вправду отступали, устанавливалось затишье, души и тела приходили в гармонию с собой и жизнь ровно текла дальше. Но стоило мерзкому купидону заскучать в уютных стенах пантеона от вольготной роскошной сытости, как бешено вырывался он наружу, круша всё, что попадалось на его пути. Он жаждал мук, страданий, слёз, пленения, полконства, упивался стонами страстей, болью стенаний, шёпотом признаний и криком отчаянья тех, чьи сердца сражали его отравленные стрелы. Упивался Амур тем, чем одаривал, но ещё более тем, что потом отбирал. Сия чаша не миновала и наших героев. Накатив внезапной горячей волной, она с беспощадной новой силой тащила обоих, его и её, к бурлящему тёмному дну.

Заметив на пороге гостей, молодой официант даргинского происхождения спешно вышел им навстречу, щедро распахнув белый ряд ровных зубов.
 
- Вы сегодня довольно поздно, - обратился он к даме и покосился на её спутника.

Она уловила любопытный взгляд молодого человека и лишь развела руками:

- Зато все столики свободны!

Кафе «Теберда» находилось в двух шагах от её работы и пользовалось популярностью среди располагавшихся вокруг конторок и министерств. Даму здесь лицезрели часто и считали завсегдатаем. Обычно, приходила Она в промежутке между двенадцатью тридцатью и тринадцатью часами пополудни, в компании своих разношёрстных коллег и реже одна. Мужчину же, сопровождавшего её сегодня, здесь видели впервые. То, что Она была не вовремя и в тандеме с незнакомым человеком, и вызвало интерес кельнера. Он с нескрываемым любопытством принялся осматривать нового посетителя: отлично скроенный костюм полушерстяной тёмно-синей ткани, добротные ботинки на кожаной подошве, прямая осанка, спокойный ровный взгляд производили должное впечатление.
 
Меню бизнес-ланча, прописанное на штендере, ещё не было стёрто, а это означало, что гости успели до пятнадцати часов. Ароматное тепло общепита заманчиво защекотало их озябшее воображение. Из всех витавших в воздухе гастрономических запахов её женское обоняние сразу же поймало благоухание жареных на углях овощей и ванильной сдобы, Он же почувствовал тяжёлую взвесь отбивных и свежемолотого кофе.
 
Изучая неровные каракули на меловой доске, Она медленно расстегнула сырое от дождя пальто и сбросила его с плеч. Её спутник тут же поспешил принять из рук ношу и отправить на стоявшую у входа вешалку. На какие-то доли секунды, Он приблизился к ней так близко, что нечаянно коснулся своими пальцами её холодного маленького запястья, и Она ощутила терпкий аромат его парфюма. Ей показалось, что в запахе эфирных масел прекрасной туалетной воды, Она смогла поймать и его собственный. И был он таким близким, таким неповторимым, таким знакомым и родным: слегка пряным и сладким, с привкусом горькой морской соли, одновременно тёплым и густым, волнующим и дерзким, страстным, губительно притягательным, манящим в самую бездну. Ей захотелось, чтоб ещё тысячу раз Он невзначай коснулся её руки. О, боги! Окатило волной стыда, тут же проступившего густым багрянцем на щеках, губы мгновенно пересохли, сбилось дыхание и по спине мелкой моросью пробежали мурашки. И будь Он повнимательнее, то обязательно заметил всё это в ней. Но он держался отстранённо. «Интересно, чувствует ли Он меня так же, как и я его?» - промелькнула мысль в её голове. Зубы больно прикусили нижнюю губу:  «Нет, ни за что на свете не подам вида, что рядом с ним схожу с ума, теряю голову, как девчонка».
 
И ей тут же вспомнился один назойливый сослуживец, коллега по работе, заядлый холостяк, всегда стремящийся в разговоре прикоснуться к ней. Так он, бывало, невзначай поправит её волосы, или дружески похлопает по плечу, или в длительном приветствии задержит её ладонь в своей руке. Томные многозначительные взгляды, полные надежд, человека ненужного, отравляли её жизнь. Она знала, что безумно нравилась этому мужчине и пересечение их было для неё пыткой, прикосновения мукой, беседы пустой бессмыслицей и лишней тратой времени.
 
А что, если с Ним всё также? Если Она такой же пыткой была и для Него? И если прикосновения её неприятны и даже мерзки Ему? Её плечики подались вперёд в ощущении некой собственной ненужности. А Он по-прежнему держал себя спокойно, подавая всем видом холодное безразличие к её персоне.

Они вдвоём прошли вглубь зала и устроились за самым маленьким столиком напротив друг друга. Официант знал, что дама будет платить за себя сама, поэтому обратился к ней первой. Но меню со штендера оказалось большей частью неправдивым и, что бы ни заказывала Она, даргинец в ответ лишь отрицательно качал головой и пожимал плечами, мол, «уже нет», «извините, закончилось» или «вы пришли слишком поздно».

Её спутник наблюдал за происходящим. Мужчина видел, что Она была голодна и всякий раз по-детски огорчалась тому, что её любимые блюда были беспощадно истреблены министерством чрезвычайных ситуаций, миграционным отделом или военным комиссариатом. Улыбка проступила в уголках его губ. Никогда раньше не встречал Он более органичного существа, которое бы так прекрасно вписывалось в этот серьёзный взрослый мир. Наверное, Она и была миром. Огромным, первозданным, слаженным и многогранным, подвижным и очень живым, началом всех начал.

Он наблюдал за ней с самого её прихода в его жизнь. Этот на первый взгляд незаметный неуклюжий человечек на самом деле был полон неиссякаемой энергии, безграничного обаяния, добра и честности. Ничего вульгарного, алчного, пошлого не задерживалось в ней, не приживалось, не взрастало. И первый раз в жизни, ему не хотелось что-то изменять в женщине. Казалось, всё то неровное, неидеальное, неординарное, что было в ней наоборот создавало какую-то слаженность, гармонию что ли. Она запросто могла завести разговор с незнакомцем на улице о чём-то важном для себя и не боялась казаться глупой или смешной в обществе, нетактичной или нелепой. И Он нисколько не удивился бы сейчас, если б Она невзначай, просто так, осведомилась, как поживает прабабушка, этого самого кельнера, стоящего по струнке перед ней. Ибо виделось ему, что беседуют они именно о её здоровье, а не отсутствии шулюма и чёрного хлеба. Да, в отличие от него, Она была неотъемлемой частью этой Вселенной, её лучшим кусочком, маленькой крохой, песчинкой, но такой значимой для всего организма. И если бы её не стало, возможно, это заметили не сразу, но в последствии, всё устройство пошатнулось бы, начало хандрить от воспоминаний о ней и, в конце концов, погибло. «Маленькая кроха, как же ты прекрасна...»

Официант перебил его мысли.

- Я буду тоже, что и девушка, - не стал пускаться в пререкания с меню мужчина.

Она осмотрелась по сторонам:

- Удивительно, никогда здесь не было так пусто.

- Значит, зал только наш, - спокойно сказал Он и над столиком нависло неловкое молчание. Было слышно, как за окнами шумят моторами автомобили, в стёкла бьют крупные капли холодного дождя, на кухне гремят посудой и рождаются мысли в их головах. Она вдруг заёрзала на стуле и торопливым голосом, будто кто-то невидимый гнался за ней, сказала:

- Знаешь, позавчера в салоне я попросила своего мастера обрить меня наголо…

От сказанных ею слов брови мужчины поползли вверх на лоб, но Она не видела этого. Её внимание почему-то приковали кисти его рук, сложенные перед ним на столе. Удивительно, и почему раньше Она не обращала на них внимания? Ей показалось, что её тело даже вздрогнуло при виде его длинных худых пальцев и тёплых нежных ладоней. Да-да, непременно такими они и были, тёплыми и безгранично нежными! Она знала это точно, ведь сегодня Он невзначай прикоснулся к её запястью. При этом каждый изгиб её тела почувствовал их ласковый шёлк. Казалось, эти руки Она знала всегда. Подступивший к горлу ком остановил фантазию.
 
- …не знаю, что на меня нашло… может быть осень? - Она сконфузилась, - О, мой мастер не нашёл ничего более уместного, как признаться в том, что привык видеть меня со стрижкой боб и менять что-то наотрез отказался... Но, посмотри, всё значительно проще!

Она отделила самую длинную переднюю прядь волос и зажала её между верхней губой и кончиком носа так, что вышли настоящие усики, затем повернулась к своему собеседнику профилем и, косясь на него, насмешливо спросила:

- Напоминаю Николая Васильевича?

И действительно, в этом ракурсе, с этим приглушенным освещением, с приставленными усиками Она была неимоверно похожа на молодого Гоголя. Чёрт знает что такое, но смеяться ему не хотелось. Дикое желание прижать её к себе и поцеловать глубоким жадным поцелуем ударило в виски. Она не была красавицей, но Она была бесконечно желанной им, особенно сейчас, в это самое мгновение, когда выставив губки вперёд и придерживая ими свой локон, позировала, пытаясь рассмешить его. Он почувствовал, как его пальцы сжимают воздух, а губы выдавливают фальшивую улыбку. «Девочка моя, как хотел бы я украсть тебя у всего мира. Как хотел бы я окутать тебя пеленой своей нежности, такую беззащитную, такую хрупкую. Как оберегал бы тебя от всего злого, причиняющего тебе боль. Как тешил бы тебя своими поцелуями, как нежил бы тебя своей нерастраченной любовью, как слушал бы твоё дыхание: то ровное, то влажное глубокое, то прерывистое страстное, то тихое, как штиль. Моя, моя… моя», - метался хаотично голос в его голове.

Официант принялся накрывать на стол. Фарфором замелькали тарелки, холодной сталью замельтешили ложки, вилки, ножи и клубы густого ароматного пара начали медленно подниматься над скатертью.

- А я сегодня совсем не спал.

Она пристально посмотрела на него и только теперь заметила темнеющие круги под глазами, бледность губ и пульсирующие венки на висках.

- Опять катался?

- Да. Опять.

Ему было за сорок и у него было всё то, о чём мечтают многие мужчины: карьера, хобби, деньги и свобода. Но всё это Он с радостью бы променял на нечто иное. На то, что несвободные называют «обыденностью», «семейным бытом» и «рутиной». На ненавистные котлеты за ужином в кругу семьи, на ревнивую и стареющую вместе с ним жену, на капризы детей в парке по выходным. Ведь котлеты были бы приготовлены родными женскими руками, а ревность её стала проявлением преданности и любви к нему единственному, и дети пахли счастьем и смотрели на мир глазами той, которую он боготворил.

- Чтобы не обриться? - осторожно спросила Она.

- У мужчин тоже бывают сложные моменты.

- А если то, чего ты ждёшь, так и не случится? - Она испытующе посмотрела на него.

Он понял к чему клонится разговор и сухо ответил:

- Я уже не жду.

В этой фразе дама поймала целый букет грустных нот, ворох горьких оттенков, охапку унылой и тоскливой безысходности.

- Я уже привык.

- Тебя это гнобит?

- Нисколько. Я же не знаю, как может быть по-другому.
 
Сейчас Он был открыт. Такое случалось крайне редко, и Она видела, что Он жаждет признаться ей в том.

- Почему в твоей жизни не случилось самого главного?

На этот, часто задаваемый в обществе вопрос у него было заготовлено  множество ответов. Он мысленно перебрал все варианты, но ни один из них не удовлетворил бы её любопытства. И Он ни в коем случае не посмел бы оскорбить её заученными вычурными фразами. Она интуитивно почувствовала бы фальшь. Она была достойна слышать правду.

- М-м, - немного помедлив, начал Он, - наверное, я не встретил ту самую женщину, с которой хотел бы иметь потомство. И... также не смог связать судьбу с той, у которой уже есть дети. Причина банальна. Я не способен полюбить чужого ребёнка.

Что-то звериное промелькнуло в выражении его лица. Она даже устрашилась тому, насколько сильно Он загнал себя в угол. И как настойчив Он в своих поисках. И как отчаянно сопротивляется всему тому, что не Его. Да, не случилось. Так вышло, что не сложилось. Ни красные нити, ни родство душ, ни космическое притяжение не сработало в его жизни. Один! Один! Всегда один! Не предал себя! Не обнадёжил другую! Никому ничего не обещал! Остался честен сам с собою!

Ей почему-то ужасно захотелось увидеть своих детей. Обнять, зарыться носом в их макушки, услышать милые сердцу голоса. Какая-то жалость к этим бедным несчастным существам сдавила грудь. Материнская абсолютная всепрощающая любовь пыталась вырываться наружу. И этой бы любви хватило на всех детей земли, ненужных, недолюбленных, чужих.

- Я думаю, что ты останешься один, - перебирая вилкой овощи, и не поднимая взгляда от своей тарелки, негромко заметила Она.

- Я готов, - с некоторым раздражением бросил Он.

«Дурак!» - едва удержала себя от возгласа Она. «Дурак! Какой дурак!» - кричало в её голове, пыталось сорваться с языка и уже почти носилось в воздухе.

Вовремя официант подал кофе, иначе бы Она не смогла себя сдержать, может быть даже расплакалась, потом пожалела обо всём, извинялась, глядя ему в глаза, хлюпая носом и нескладно оправдываясь. Наверное, даргинец интуитивно почувствовал напряжение между посетителями. Вернувшись к барной стойке, он поймал первую попавшуюся радиоволну и в зал мягко полилась музыка.
 
Услышав знакомую мелодию, дама встрепенулась, лоб её сосредоточенно сморщился, а выражение лица стало серьёзным и настороженным.
 
- О, сделайте, пожалуйста, громче, - обернулась Она и через весь зал бросила кельнеру.

Когда звук усилился и стал досягаем не только ей, Она испытующе посмотрела через столик и Он, откинувшись на спинку стула, уже мягко улыбнулся ей.
 
Воспоминанием нахлынул тот измученный жарой июльский день, когда после полудня на солнце неожиданно накатили тучи и небо прорвало. То был великолепный ливень, какой бывает только летним знойным днём, по силе превосходящий все остальные, проливающиеся за сезон. В кабинете его было тихо и невыносимо душно. Он сидел за столом и читал доклад. Какие-то цифры, итоги, таблицы, анализы... Клонило в сон. Звук входящего сообщения отвлёк от бумаг. Он лениво потянулся за телефоном. На панеле оповещений отобразилось знакомое имя. Она никогда не беспокоила его просто так. Всегда что-то важное и по работе. Он открыл диалог. «Посмотри в окно, - писала Она, - и обязательно послушай это». Приписка внизу: «Извини, что отвлекаю… не смогла удержаться». Он открыл аудиофайл. Те же ноты, что и теперь в кафе, зазвучали из динамика телефона.  Он машинально перевёл взгляд на улицу и только теперь заметил, что творилось снаружи. Тоскливо защемило внутри, рука сама потянула вниз галстук и расстегнула верхнюю пуговицу накрахмаленной белой рубашки. Ещё через мгновенье защёлки шпингалетов с истошным скрипом освободили деревянные створки и в кабинет ворвалась прохладная освободительная влага.
 
А музыка всё больше и глубже пробиралась под кожу, слова вихрем поднимались вверх, заполняя всё свободное пространство, носились вокруг, захватывая его чувства: «В этой озябшей тиши… мы с тобой переходим на «ты»…». Ещё мгновение и Он перемахнул бы через подоконник и растворился в этом летнем всепрощающем ливне…

- Это самое нежное, что я слышала за последнее время. Стихи, как паутина, такая лёгкая, воздушная, волшебная, с оттенками чего-то необыкновенного... и даже невозможного, - она перешла на шёпот.

- Губ карамель, тает в нежности привкус беды, - подхватил её шёпот Он.

Она улыбнулась и от удовольствия даже опустила веки:

- Мне сегодня приснился чудный сон. Будто я на лекции в институте, - глаза её открылись и удивлённо округлились. - Преподаватель теории литературы пригласил меня выйти к кафедре и продекламировать любимое стихотворение. И что ты думаешь, я встаю, выхожу на публику и начинаю читать Бродского! Представляешь? Я точно помню, что читала на память его стихи, а когда проснулась, всё сразу же забылось. Ни единой строчки в голове!

Но, самым ярким воспоминанием этой ночи, конечно же был Он. И Она никогда не призналась бы в этом. Даже самой себе. Ведь, если снится, значит…

- Какую книгу ты прочитал последней?

- Э-э, - смутился Он, ты же знаешь, я не особо люблю художественную.

- Пустая трата времени?

- Ну-у… да! А вообще последней была…, хотя нет, наверное…

- Что-то по саморазвитию, личностному росту или рекомендации по управлению типа «Good Boss, Bad Boss»?- на её лице заиграли тени лёгкого сарказма.

- Там тоже есть интересные мысли.

И Он принялся рассказывать ей, что из прочитанного впечатлило его больше всего, хотя мысли его мчались отсюда прочь. Он уже обрисовывал свой сегодняшний вечер: стейк, бокал красного вина, новости по телевизору, любимый диван, интернет, стихи и её мягкий шёпот. Конечно же Он будет читать Бродского и строки в его голове зазвучат её милым капризным голоском, а потом Он уснёт, но ничего не увидит. Потому, что ему никогда не снились сны. Он считал их уделом шизофреников и религиозных фанатиков, в общем, людей с психическими расстройствами. Но Она - совсем другое. Заглянуть бы в её сны! Эта мысль заинтересовала его однажды. Он был уверен, что если встретится с ней за пределами реальности, где-то в астрале или пусть даже во сне, то не сможет более сдерживать себя. Он позволит себе всё, что захочет. Он прикоснётся к её волосам, проведёт ладонью по щеке и прошепчет на ухо всё то, что не говорил ни одной из своих женщин и Она будет принадлежать только ему одному. Ведь в этом мире всё возможно. Нужно лишь верить и ждать. И он теперь точно знал, что готов бесконечно ждать не её, а такую, как Она.

Их обед подошёл к завершению, кофе допит, чашки отставлены в сторону. Официант даргинец поднёс счёт.

- Позволь мне заплатить за тебя, - предложил Он.

- Нет-нет! Ни в коем случае, не люблю долгов, - смутившись, запротестовала Она.
 
Он подал ей пальто и коснулся снова запястья, но уже не нечаянно. Ей было приятно, ему тоже. Пальцы рук сами потянулись друг к другу, скрестившись в мгновенном порыве, сладко обжигая его и её кожу. Их взгляды встретились. Между ними не было более лжи и фальши. Испуг, отчаянье, любовь читался на их лицах. Всё стало ясно и без троеточий.
 
Он и Она вышли из кафе в позднюю осень. Дождь устало бил тяжёлыми редкими каплями по сырому асфальту. Холодный терпкий воздух принёс обоим ощущение действительности, обыденной и серой, истошно вязкой. Вообще они редко обедали вместе, иногда пересекались по работе, решали общие вопросы, спорили, шутили, но свободное время неизменно проводили порознь. Сегодня обстоятельства сложились так, что обоим пришлось задержаться на службе. Такое бывало не часто, может быть раз в месяц, а может и раз в три. Но в эти редкие минуты, когда судьбе всё-таки удавалось свести их, они были неимоверно близки и дороги друг другу. Запоминалась каждая мелочь, каждая деталь, каждый жест и взгляд, каждое слово, даже запах и потом, бережно пряталось памятью в самый дорогой сердцу потаённый уголок «sub rosa».
 
- Мне в …, - в один голос начали оба и тут же рассмеялись.

У них в запасе оставалось ещё немного свободного времени. Она провела ладонью по его щеке и позволила себе высказаться первой:

- Мне в книжный магазин… за Бродским.

Её маленькие плечи вздрогнули от холода.
 
- А мне в пункт выдачи... за посылкой. Жаль, что не по пути.

- Жаль…

- Спасибо за обед. Беги, не мёрзни...

- Тебе спасибо…

Стараясь перебить мысли чем-то отвлечённым, они всё дальше и дальше отдалялись друг от друга в разные стороны. И ничего не изменилось вокруг. Ноябрь всё также сыпал с клёнов золотые листья, дрожали лужи от бившего по ним дождя, шумели моторы, гремела посуда в кафе... Ничего не изменилось, кроме них самих... Но Она была несвободной, чужой и счастливой с кем-то другим, а Он – непостижимо далёким, до горечи на губах, и никогда не сбывшимся в её судьбе.


Ноябрь 2021 г.