Судьба? Случайность? Рок?

     Маркуша остановился, перевел дыхание и потянул воздух с юга. Отарки отстали, он это увидел внутренним взором. Ой-я со вздохом облегчения соскользнул со спины на землю, ласково потрепал Маркушу за хобот и растянулся на траве, разбросав затекшие конечности. Маркуша аккуратно встал на колени и повалился на бок так, чтобы Ой-я мог погреться у него на груди. Ой-я любил это чувство защищенности, когда его второе «Я», Маркуша, сворачивался калачиком вокруг своего «кровника», зарывшись в мягкую густую шерсть и став почти незаметным на фоне огромного мощного организма Маркуши. В таком положении они могли провести целую ночь, сложившись  как пазл, в уюте и комфорте. Их симбиоз был полным, поскольку они были рождены вместе и являлись «кровниками». Ой-я привычно зарылся в густую теплоту Маркуши и быстро уснул, в то время как его второе «Я» бдительно и чутко прослушивал каждый шорох в радиусе сотни шагов. Чуткий нос Маркуши улавливал великое множество оттенков всех возможных источников запаха и читал их как открытую книгу. Из всей ночной полифонии  звуков и запахов чуткий нос не улавливал ничего сколько-нибудь тревожного, и, смежив веки, Маркуша дремал до первых предрассветных сполохов северного сияния, с удовольствием ощущая ритмичное биение родного сердца совсем рядом со своим.

***
     Прасс хмуро глядел на отарков, которые понуро сгрудились у его ног, всем своим видом показывая виноватость, их жилистые бока еще ходили ходуном от долгой и изнурительной погони.

- Вы их не нашли и прощенья вам нету, – устало, но жестко процедил Прасс.

Старший поднял голову и виновато произнес, обнажая желтые изъеденные зубы и поджимая нервно подрагивающий хвост:

- Мой повелитель, они применили нечто новое. Какие-то пахучие призрачные снаряды, мы догнали один, пока он не растворился в тумане. Мы были уверены, что догоняем, пока все не обернулось пустым пшиком. Позже мы  заметили следы, ведущие совсем в другую сторону. Время было упущено, отрыв оказался слишком велик. Он стоял, понурив голову и, в знак покорности повелителю, показывал ему незащищенную шею.
 
     Прасс скрипнул челюстью и когтем прочертил жирную борозду на панцире щитомордника. Тот поспешно спрятался под защиту  панциря, прекрасно понимая жесткий нрав своего повелителя.
 
- Даю вам  сутки на исправление, - процедил Прасс и страшно выкатил глаза так, что они почти повисли на ниточках, а капля горячей как кислота слюны повисла на губе. Судорожно сглотнув, он выпроводил притихшую стаю нетерпеливым жестом.
Поджав хвосты, повизгивая от облегчения, отарки выкатились из пещеры. Легким взмахом Прасс разрешил развлекающую музыку и танцы, сам, однако погрузился в мрачные раздумья. Он уже  чувствовал, что эту пару борейцев ему не догнать. Их поведение ломало привычные приемы охоты и говорило о более высоком интеллекте, чем у преследующих их отарков. Если они их не нагонят сейчас, те успеют под защиту стены. Борейцы давно и надежно отгородили свою территорию с горой в центре от остального мира. Это здесь он  полный хозяин, царь и бог,  а за заветной чертой его власть кончается. Там племя двуединых  братьев и сестер слишком могущественно, они так продвинулись за последние годы, так умны, что ему, Великому и Ужасному  до них не добраться. «Там, в райских кущах есть чем поживиться», - думал Прасс с мрачной мечтательностью, сглатывая жгучую слюну, но это ему не по зубам, как не по зубам всей его алчной до легкой добычи армаде отарков, гиен, барсов.

***
     Прошли времена, когда все были вместе, когда и степь, и тундра, и тайга были общим единым пространством сосуществования многих и разных. Потом интересы сообществ разделились и стали непримиримо враждебны.
 
     Поворотным моментом стал качественный скачок людей, открывших симбиоз между борейцами и дромадериями, в результате чего на свет появился новый тип сверхлюдей, использующих энергетический потенциал своих кровников. Эти  спарки дали мощный толчок развитию и породили новый по могуществу тип человека. Общество сверхлюдей в содружестве с дромадериями оказалось в окружении диких соседей, живущих по  звериным законам борьбы, силы и  подавления. Не в силах переделать окружающий мир, борейцы воздвигли  преграду на перешейке, желая оградить свою жизнь и жизнь  близких от бесконечных набегов всяких хищных тварей.

     Перегородив высокой стеной, засекой и частоколом перешеек, соединяющий Гиперборею с материком, общество просветленных и мудрых со стадами дромадериев, цветущими садами и тучами всякой мелкой живности образовали заповедную территорию мира, благоденствия и процветания в окружении безбрежного океана дикой природы и разрозненных племен, ведущих дикий и  полудикий образ жизни. Лишь далеко на юге появлялись очаги более цивилизованных форм существования. Однако формы эти были  совсем иными, чем те, что сложились в Гиперборее. Скорее те и другие намечали прямо противоположные пути развития. Очаги цивилизации в материковой зоне шли по пути материальных преобразований природы, а гиперборейский архипелаг открыл особую форму симбиоза человека и самого  крупного и умного животного на Земле – мамонта. Кроме размеров мамонты изначально обладали высоким интеллектом и уникальной энергетикой. В генетическом сочетании с человеком эта пара приобретала особые способности, что делало их многократно сильнее, а также наделяло  свойствами, которых не могло быть по отдельности.

     Эти сверхдлюди  не нуждались в каких-либо орудиях труда, защиты, нападения. Интеллектуальный потенциал человека и энергетика огромного животного в синтезе давали суперспособности и супервозможности, владея которыми этот тандем уже не нуждался в каких-либо орудиях и приспособлениях. Мамонты к своей мощи приобретали практически человеческий интеллект. Симбиоз этих двух форм живой природы породил  особую культуру и особое искусство, в обычном  состоянии недостижимые. Человек и его мамонт были  близнецы-братья, связанные невидимыми нитями на биологическом уровне, обладающие телепатической связью между собой. По сути, эта пара образовывала единое целое, некое существо нового типа и новых возможностей.
 
***
     Сартр с улыбкой, еле угадываемой в белых усах, смотрел на Лестру, которая исполняла замысловатый танец под мелодичное аккомпанирование гуслейщиков. Ее движения были то стремительны и импульсивны, то задумчивы и плавны. Ее ноги почти не касались пола и лишь изредка делали резкое движение, необходимое для толчка, после которого она могла творить замысловатые пируэты, паря в пространстве атриума. Лучи солнца, как сломанные стрелы брызгами разлетались по затененным стенам. Как ей это удавалось, не понимал даже Сартр. Он восхищенно наблюдал за этим кружевом красоты, молодости и врожденной гармоничности внучки и думал о жизни. Его взгляд иногда отрывался от танца и оглядывал южный склон горы Меру. Ее заснеженная вершина была чудо как хороша в этот январский вечер.
 
     Магия звуков, смена запахов от каждого дуновения ветерка, ароматы курильниц, всхрипы и трубные призывы мамонтов, пасущихся на лужайке, хрустальное журчание воды, протекающей прямо через атриум в бассейн с фонтаном, - все создавало неповторимое очарование этого вечера, источающего покой и умиротворение от гармонии прошедшего дня. Сартр прикрыл веки, он научился смаковать каждую минуту покоя и равновесия в природе и своей жизни как сладкое вино. Сегодня к нему приехала погостить внучка, и чувство благоденствия было полным. Она любила своего мудрого деда и непрерывно задавала множество вопросов, иногда даже слишком много, потому что ей они казались простыми, а Сартр понимал, что на некоторые не ответит и сотня мудрецов. В этом потоке мыслей молодой девушки он купался как в водопаде, состоявшем из телепатических смысловых капель. Это было и интересно, и весело, и познавательно, поскольку он ощущал, как во времени эти вопросы взрослеют, становятся глубже.

     Гора Меру, которая издали напоминала Арарат, вблизи представляла собой трехмерное переплетение каких-то очень прочных волокон, что делало ее дышащей, продуваемой внутри ажурной структурой. Это единственное в своем роде  творение природы, поражало красотой, было полно всех возможных форм жизни, и казалось самой ее квинтэссенцией. Мудрецы говорили, что мощное глубинное излучение рассеяло, растворило все мягкие породы, составляющие тело горы, и она превратилась в трехмерную объемную структуру из  углеродистых нитей. Излучение, исходящее из недр планеты, являлось  особого вида биоэнергией. В этом ареале глубинного излучения горы Меру происходили удивительные превращения материи, людей, животных, птиц и растений. Мудрецы говорили, что это место в доисторические времена именовалось раем. Здесь даже вода могла творить чудеса со знаком «плюс» и со знаком «минус». Люди, птицы, растения и животные в той или иной степени обладали различными видами разума и особых способностей. Люди, живущие здесь, приобретали свойства и способности, о которых остальной мир даже не подозревал. В недрах горы находилась пещера, стены которой были покрыты какой-то живой материей. Эту живую биомассу люди прозвали плацентой, а пещеру - «лоном горы». Сюда помещали, как в матку новорожденных младенцев вместе с младенцами дромадериев, рожденных в тот же день, и они там становились кровниками и были связаны на всю жизнь. Уход из жизни одного означал невосполнимую потерю и травму на всю жизнь для другого. Неразрывная связь огромного мамонта и человека делала их тандем сверхсуществом, не похожим ни на что-либо живущее на Земле. В природе имеют место примеры симбиоза или паразитирования одного за счет другого. Но здесь это было единое неделимое существо в равной степени зависимое и свободное. Чтобы оградить этот удивительный  регион от каких-либо вторжений внешнего мира, живущего по  законам выживания и жестокости, архипелаг, соединенный с материком узким перешейком, был надежно перекрыт от каких-либо проникновений. Люди и мамонты, осознав пропасть, разделяющую жестокий мир дикой природы и их общества, в основе которого лежало добро, разум и взаимопонимание, где насилие в каком-либо виде было просто невозможно, противоестественно, - воздвигли рубеж, преграду, заслон. При необходимости этот рубеж можно было перелететь любому гиперборейцу. Что они иногда и делали, не смотря на очевидную опасность такого рода путешествий. Однако, не смотря ни на что, многих борейцев большой мир привлекал и как пища для ума, и как источник всяких загадок. Так Аполлон несколько раз летал в далекую Элладу и рассказывал много интересного о ее обитателях,  нравах и обычаях. Он рассказывал, как они любили поесть и повеселиться. «Для нас это  непривычно, мы берем еду всюду и без труда: у солнца, у деревьев, у животных, у кровников, и конечно фрукты и плоды растений. У людей Эллады – культ еды, и ее добыча – дело трудное и  сложное, а приготовление – еще сложнее», - говорил этот неуемный мечтатель и путешественник. Были гиперборейцы, которые навсегда остались в Элладе, возводили храмы, создавали культы, пели баллады, развивали различные виды искусства.
 
Пробраться в Гиперборею извне, по земле было практически невозможно. Такое радикальное решение по отношению к внешнему миру было вынужденным, поскольку изменить основной закон дикой природы гиперборейцам было не под силу. Совет старейшин после долгих дебатов и нескольких опустошительных набегов полчищ  отарков и прочей нечисти, принял, наконец, нелегкое решение: «Заслону – быть!», хотя все понимали его вопиющее несоответствие основным заповедям Гипербореи.
 
     Где-то в небесных скрижалях, видимо было записано, что это  решение, нарушающее главный  кодекс добра, когда-нибудь станет роковым. Так и случилось. Когда геологические процессы на Земле пришли в движение, когда сместилась земная ось, когда очаг этой цивилизации начал погружаться под воду, когда начали стремительно умирать от голода дромадерии, когда осиротели их кровники-люди, и вмиг стали беспомощны, слабы и уязвимы, тогда для них наступил момент расплаты за роковую ошибку предков.
 
     Самоизоляция оказалась худшим из всех решений мудрецов. Те немногие, кто спасся от катаклизма и покинул родину, рассеялись по миру и, растворившись в море людей,  оставили после себя  множество загадок для наиболее пытливых потомков, пытающихся объяснить те или иные артефакты и чудеса, которые то здесь, то там находили археологи. И еще будут находить, потому что эти люди даже по отдельности оставляли следы взлетов мысли и интеллекта, живя в разных точках планеты, и эти следы их влияния на судьбы мира как волны на воде затухали и растворялись, оплодотворяя человеческие дела талантами и находками.