У Настасьи открылась душа

                У
                Рассказ
 Андрей Маслов со свиноводческого комплекса в полном раздрае чувств. Хозяин предприятия очень не хотел давать ему законные выходные, которые полагались по  договору. У владельца  свинокомплекса были свои веские доводы. Пять его работников заболели ковидом. Они лечились в райцентре. У троих еще была надежда, что они выздоровеют. А двое были на «выданье», как стали говорить на комплексе.

Но и у Андрея был свой веский довод на полагающиеся ему выходные.  Ему только что позвонил отец. Голос у него был очень слаб и Андрей весь напрягся. Отца, видать, прихватил его диабет очень сильно. Он тут же передал мобильник матери. Она жалобно попросила сына приехать домой незамедлительно. Отца надо срочно везти в районную больницу на прием. Он уже давно принимал болеутоляющие лекарства. Теперь, как  сказала мать, они отцу перестали помогать. Надо просить что-то другое, более действенное.

Сначала хозяин комплекса категорически отказал в отгулах. Но и у Андрея не было другого выбора. И он написал заявление на расчет. Владелец комплекса тут же порвал его на мелкие клочки. Андрей заявил, что он должен свозить отца на прием к врачу. Если его не отпускают, он  все равно поедет и без разрешения. В конце концов, он уже два месяца проработал без полагающихся выходных. Хозяин комплекса сердито махнул рукой и с матерщиной ушел к себе в кабинет. Андрей пошел  в общежитие собираться в дорогу.  Их скандал с хозяином предприятия состоялся в обеденное время. На попутной машине Андрей добрался до своего села Ольховка уже к вечеру.

Лишь только он зашел в дом, сразу заметил, что на лицах родителей отчетливо отразилось облегчение. И мать и отец самостоятельно решать житейские проблемы были не в  состоянии. Мать сразу захлопотала:

– Дрёма! Как хорошо, что тебя с работы отпустили. А то отец весь от боли извелся. Давай я тебе на стол соберу. Ты, наверно, проголодался?

В Ольховке, да и на свинокомплексе все звали его Андреем. Родители по-старинному с самого раннего детства величали его только Дрёмой. Именно так называли Андрея в давние времена. Видать, родителям это имя показалось милее. Они не стали его называть иначе даже взрослым. В детстве Андрей воспринимал такой вариант его имени не всегда охотно. А потом как-то привык. Если уж родителям нравится, пусть так и называют. Не велика беда.

Андрей от ужина пока отказался. Он собрался сначала помыться под душем. Перепалка с хозяином свинокомплекса, неблизкая дорога на попутке вымотали его. Он надеялся, что свежая вода придаст ему сил и бодрости. Мать тут же снабдила его полотенцем, и попросила долго в ванной не задерживаться. Она разогреет ему ужин.

Но Андрей в ванной не торопился. Надеялся, что принятый душ поднимет ему настроение. Но когда он сел за стол, в расстройстве чувств успокоения не наступило. Когда он взял ложку, заметил, что руки у него все-таки подрагивают. При отъезде со свинокомплекса он заскочил в магазин и приобрел бутылку водки. Надо будет с кем-нибудь из старых товарищей встретиться и успокоить нервы.

После ужина Андрей позвонил своему двоюродному брату Игорю и попросил его завтра свозить их с  отцом  в районную больницу на прием к врачу. Брат  начал ссылаться на свою занятость. Тогда Андрей стал нажимать на то, что его отцу стало хуже. Откладывать визит к врачу никак нельзя. И Игорь согласился. Андрей посоветовал отцу принять не обычную, а повышенную дозу успокоительных, чтобы хорошо выспаться. Потом он сказал родителям, что пойдет  поискать своих товарищей. Может, кто-то из них на его счастье окажется дома. Ему самому так рано ложиться спать, никак не светит.

Он ходил по селу до тех пор, пока не загустели сумерки. Но из друзей никого так и не нашел. Но бутылка водки постоянно чувствовалась в кармане его брюк. А нервы у него никак не успокаивались. Надо было хоть с кем-то выпить. И к Андрею  пришла мысль пойти к Настасье Курдюковой. Эта непутевая женщина уже давно вела свою жизнь не по сельским законам. Замуж ее никто не брал из-за ее распутства. Колхоз в селе давно перестал существовать. Работы не было. Настасья стала зарабатывать себе на пропитание тем, что у себя дома принимала мужиков за деньги.

 В селах есть одна привычка. Дадут новорожденному имя. Свою нежность к нему проявляю ласковым его произношением. И некоторые дети постепенно взрослеют, становятся зрелыми по возрасту, потом и вовсе  переходят в старость. Но их до самой могилы величают Васяня Мязин, Любаня Сычева, Саша Колесников, Танечка Гостева. Другим ласковое имя не присваивают. Эти уходят в мир иной Васьками Мязина. Но Настасья почему-то не получила от сельчан имя в ласковом варианте. Ей досталось имя нейтральное – Настасья. Иначе ее крайне редко называли.

У Настасьи родились две девочки. Никто в селе не знал, кто их отцы. Андрей направился к ней без всякой уверенности, что эта распутная женщина окажется свободной. И когда он постучался в ее двери, Настасья вышла на порог и пригласила его заходить. Он на всякий случай спросил:

– Ты свободна?

Настя без обиды ответила:

– Заходи, заходи. Разумеется, я одна.

Андрей переступил порог. Девочки Настасьи сидели за столом. Ужинали. Вели они себя довольно разнузданно. То одна у другой прятала хлеб и та ударила ее ложкой в лоб за такой поступок. То они вдруг начинали безудержно хохотать. Хотя Андрею было совершенно непонятно, над чем они так хохочут.

Настасью не в меру громкое поведение девочек нисколько не беспокоило. Она спокойно занималась своими повседневными делами. То чистила картошку для завтрашних обедов, то в зале гладила белье. Потом вдруг взяла свой мобильник и кому-то позвонила. Разговаривала она по нему очень долго. Но так аккуратно, что Андрей так и не понял, о чем этот разговор, и куда она звонила.

Так продолжалось до двадцати одного часа. И тут Настасья сказала девочкам:
– Ну, все, мои сладкие. Вам пора спать.

Девочки, к удивлению Андрея, вдруг мгновенно утихли. Они пошли в ванную комнату умываться. Потом неожиданно притихшие пошли к своим кроватям и послушно улеглись. Андрей полагал, что после такого буйного вечера они уснут не скоро. Но через короткое время Настасья нагнулась над ними и тихо сказала:

– Ну, все. Они уже спят. Теперь я к твоим услугам. Мы как? Сначала поужинаем, или как?

Андрей с удивлением посмотрел на женщину. Сколько слышал о ней всякие байки. А она вдруг открывалась перед ним вполне обычной нормальной женщиной. И он  сказав:

– Настя. У меня бутылка водки. Как ты смотришь на то, чтобы выпить?

Она заметно оживилась:

– На это я всегда согласна.

Андрей поставил бутылку на кухонный стол. Настя тут же поставила рядом два стакана, миску с квашеной капустой и солеными огурцами. Потом достала из холодильника большой кусок сала. Она отрезала от него кусок, по ее пониманию, достаточный для двоих, и порезала его на мелкие кусочки. И лишь после этого занятия обратилась к Андрею:

– Больше у меня к ужину ничего не имеется. Всё мои сладкие за день смели. Они слишком подвижные. И аппетит у них волчий.

Настасья посмотрела на Андрея и спросила:

– Ты не против, если я тут поставлю настольную лампу. При выпивке не люблю, когда вглядываются в мою физиономию.

Андрей согласился. Он открыл бутылку и налил в стаканы наполовину. Один поставил перед Настасьей, другой – у своей тарелки. Потом обратился к Настасье:

– Ну, что, тост говорить, или выпьем, каждый за свое?

Настасья равнодушно пожала плечами:

– А какой смысл? В тостах звучат пожелания. А они у меня никогда не исполняются.

Они подняли свои стаканы, чокнулись и молча выпили. Потом, также молча, приступили к закускам. Так продолжалось недолго. Настасья вопросительно посмотрела на Андрея. Андрей догадался, что она в нерешительности. Он, молча, взял стаканы и снова налил в них водки. Андрей вдруг подумал: «Неужели так и будем за столом в полном молчании?» Но после второй дозы хмельного она начала говорить:

– От людей слышала, что ты безвылазно на свинокомплексе. А ныне вдруг приехал. Что тебя подвигло?

Вопрос этот Андрею был неприятен. Но отвечать на него придется, и он кратко ответил:

– У отца ухудшилось здоровье. 

Но Настасья вдруг к отцу Андрея проявила интерес. Она стала расспрашивать, что у него болит. Насколько болезнь опасна для жизни. Что Андрей собирается делать, чтобы облегчить состояние своего предка. Столь пристальное внимание к этому делу удивило парня. Но потом из разговора женщины понял все. Оказывается,  Настасье  в давнее время приходилось работать в колхозе вместе с его отцом. Да и жизнь в селе у всех, как на ладони. Недаром в фильме «Дело было в Пенькове» пелось в песне «Ни сойтись, разойтись, ни сосвататься в стороне от придирчивых глаз». Андрей неожиданно для себя узнал от  Натальи, что о его отце никто не сказал худого слова. Женщина как-то даже взялась проверить, насколько это мнение соответствует реальной действительности. Она в течение месяца при случае опрашивала своих земляков, что они думают об Иване Маслове. Ответы были только положительные. Одни восхищались добротой и скромностью мужика. Другие ценили его трудолюбие. Третьи благодарили судьбу за то, что им довелось жить рядом с добрейшей души человеком.

Для Андрей все это было полной неожиданностью. Он любил отца и считал, что это вполне естественное родственное чувство. Но что люди  в селе так его ценили,  довелось узнать впервые. Он даже растрогался после слов Натальи о своем предке.

Андрей взял бутылку и оставшуюся в ней водку разлил по стаканам. И все-таки   предложил тост:

– Ну, если ты такого высокого мнения о моем родителе, давай тогда выпьем за его здоровье.

– Давай. Лично я сделаю это с большим удовольствием – ответила Наталья – твой папа редкой души человек.

На этот раз оба не столько закусывали, сколько  копались вилками в своих тарелках. Андрей настолько проникся к женщине чувством благодарности, что его потянуло ее крепко обнять и нежно поцеловать. Но он убоялся это сделать. Вдруг ей его телячьи нежности не понравятся, и она погонит его матом из своего дома. О ней ведь мало кто говорил хорошие слова. Все только и делали, что осуждали женщину. И он позволил себе лишь спросить:

– Настя. Почему у тебя семейная жизнь не сложилась? Ты ведь статная заметная женщина. А у тебя две дочки без отца?

Настасья опустила голову и молчала. Андрей готов был кусать свои локти. Черт его дернул лезть к  женщине с таким неделикатным вопросом.

Но Настасья вдруг подняла голову и без всякой обиды в голосе просто ответила:
– Потому, что я дура набитая. Сама во всем виноватая.

Ошеломленный Андрей только и нашелся, что спросить:

– Что ты имеешь ввиду?

– А то, что я сама угробила свое счастье. Сама. Собственными руками.

– Ты меня, Настя, извини. Я совершенно не осведомлен о твоей жизни. Может, я по твоим понятиям, настырно лезу к тебе в душу. Но я ни от кого не слышал об этом деле.

– Да об этом давнем деле в селе все уже давно забыли. Потому ты ничего и не слышал.
.
Настя заметно помрачнела лицом. Андрей не знал, о чем дальше разговаривать. Но вдруг женщина словно бы встрепенулась. На его лице стала читаться решительность. Она произнесла:

– А-а-а! Была – не была. Откроюсь перед тобой, Андрюша. Ты один из очень немногих, кто ко мне отнесся по-человечески. Ты хорошо знаешь, что обо мне говорят в Ольховке. Я и сама о себе такого же мнения. Было время, когда я вообще себя стала презирать до такой степени, что совсем уже была готова подписать акт о безоговорочной капитуляции.

– Как это? – растерянно спросил Андрей.

– Обычно. Петлю на шею – и прощай молодая жизнь. Но потом с большим трудом себя преодолела. После этих душевных мук я основательно опустилась. Стала неряшливой в своем образе жизни. И вот ты видишь только то, что от меня осталось.

Настасья сложила руки у подбородка:

– Но ты поверь мне, Андрюша, было время, когда я и жила на земле, и воспринимала окружающий мир совсем иначе. Тогда себя, нынешнюю, я бы на  версту к себе не подпустила. Еще в одиннадцатом классе за мной стал ухаживать парень из параллельного класса. Его Пашей Косиновым звали. Да ты его, наверное, знаешь. Хоть в пору моего выпуска из школы ты был еще малышом.

Андрей действительно помнил о таком парне. В селе его считали красавцем писаным. Он был высок ростом и считался очень сильным. В селе он был всеобщим любимцем, хотя считался очень вспыльчивым. Андрею приходилось слышать в детстве  разговоры: «Пашка Косой, избил Кирилла Бондарева. Тот весь в синяках домой явился. Или Косой опять подрался с тремя  парнями. Один всем троим навалял под завязку».

Пока Андрей копался в памяти своего детства, Настасья продолжала свои исповедь:

– Пока мы учились в школе, о взаимной любви не было сказано ни единого слова. Случалось так, что иногда он меня приглашал в кино. В те годы кино в нашей Ольховке, да, наверное, и во всей стране  кино было любимым зрелищем. Так вот с Пашей я ходила в кино. Я понимала, что ему нравлюсь. Со мной он был предельно тактичен и внимателен. И во всех его драках с нашими сельскими парнями я была всецело на его стороне. Свято верила, что всегда он был только прав. Побитые парни были для меня виноваты.

После выпускного вечера Паша меня провожал, и мы объяснились в чувствах друг к другу. Первым сказал  о любви ко мне он. Я ответила просто: «Паша! Я давно тебя люблю» То лето было самым счастливым в моей жизни. Осенью его призвали на военную службу. Как только он попал в воинскую часть, мы каждый день стали писать письма друг к другу. Я сохранила эту переписку. Теперь, когда на душе лежит тяжелый камень, перечитываю ее. Только постепенно стала понимать, что после чтения этих писем на душе легче не становится. Паша для меня потерян безвозвратно. Он живет в Мурманске. Там женился. У него сын. В Ольховку к матери они заезжают всего на неделю. И ту с трудом выдерживают. Сын соглашался на такой срок только потому, что мать упрашивает пожить у нее. При нашем разрыве он мне сказал в сердцах: «После твоей измены мне Ольховка стала  противной».

Настасья достала из карманчика платья платочек и вытерла появившиеся на глазах слезы. Андрей не знал, что ему в этом случае делать. Он произнес свое неловкое утешение:

– Не надо плакать, Настя. Потеряла ты свою первую любовь. Но у тебя две дочки. В них, как я понял, твои нежные чувства передаются. Что теперь сделаешь?

– Да я плакать не собираюсь. Сама понимаю, прошлое ни к кому не возвращается.
– Ты в состоянии продолжить?

–  Да. Я ведь сказала, что исповедуюсь до конца.

– Если для тебя это не сильно тяжело, или если это не нечто очень интимное, расскажи. Настя, что у вас с Пашкой произошло? Из-за чего такая сильная любовь вдруг пошла под откос?

– Из-за моей непутевости. Я оказалась без меры легкомысленной. Той осенью все шло хорошо. Я уже тебе сказала, что письма мы получали друг от друга каждый день. Но вот пришел Новый год. И мои соклассницы, которые жили недалеко от меня, стали говорить, что класс собирается под Новый год собраться и посидеть всем вместе за столом.

В школе с восьмого класса за мной стал ухлестывать Ванька Писарев. Он еще с шестого класса устроился сидеть со  мной за одним столом. Ну, и, естественно, выказывал мне всякие знаки внимания. Мне он совсем не нравился. Но прервать с ним свое сиденье за столом на уроках у меня как-то не получалось. Ванька назойлив был до тех пор, пока около меня  не появился Паша. Я уж не  знаю, говорили ли они о своих отношениях ко мне, только Ваньку от меня, как ветром сдуло. Но вот после того, как Паша отправился на военную службу, он снова стал ко мне приставать.

Настасья прервала свой рассказ и спросила:

– Может, чаю заварить? Меня что-то одолела жажда.

Андрей отказался:

– Нет, спасибо. Ни кофе, ни чай я по вечерам не пью.

– Ну, тогда я сделаю несколько глотков из чайника.

Настасья встала из-за стола, подола к столику, где стояла посуда, взяла чайник и наполнила чашку. Она напилась, села на свое место и продолжила свою исповедь:

– И черт меня дернул пойти на эту новогоднюю выпивку своего класса. Сначала все танцевали. Потом поступила команда садиться за столы. И рядом со мной мгновенно оказались Митька Козлов и Ванька Писарев. По-нашему, по-деревенски Козел и Писарь. Зазвучали тосты за Новый год, за наши успехи. И всякий раз, когда произносились тосты, оба парня настойчиво просили меня выпить.

К этому времени я уже хорошо знала, что такое – водка. Приходилось выпивать по разным случаям. И две-три рюмки для меня уже стали привычной нормой. Я немного хмелела. Но мое состояние от этой нормы нисколько не изменялось. Я владела собой, мысли мои не путались. Хмель не кидал из стороны в сторону. Равновесие у меня оставалось прежним.

 У тут после третьей рюмки я стала какой-то  вялой. Все обезразличело. Я почему-то все воспринимала с неизменной благожелательностью. Снова начались танцы. И в этом движении, громе музыки и топота ног в беспорядочном танце Писарь внезапно меня крепко обнял и крепко и длительно поцеловал. И я отнеслась к этой мерзости вполне спокойно. Ну, поцеловал, и поцеловал. Я к этому Писарю никакой тяги не испытываю. Он мне как шел, так и ехал.

Только потом, через неделю мне открылось, насколько разрушительным в моей дальнейшей жизни оказался этот поцелуй.

Писарь и Козел дружили еще с раннего детства. Были они неразлучны и когда стали взрослыми. Так вот со мной эти неразлучные друзья приготовились устроить эту подлость. Козел еще со школьной  скамьи  везде появлялся с фотоаппаратом. К взрослой самостоятельной жизни он был уже  опытным фотографом. Вот он во всех деталях заснял этот поцелуй. Они тут же сделанные на выпивке снимки отослали Паше.

И Паша тут же отреагировал на эти снимки. Он прислал мне письмо. И в нем на большом листе чистой бумаги было написано всего лишь одно предложение: «Мы с  тобой теперь чужие». В ответ я написала длиннющее послание. Я изо всех сил старалась убедить своего любимого, что этот злосчастный поцелуй – чистая случайность. Писарь сделал это внезапно, когда я была расслаблена и не успела его оттолкнуть. После этого проклятого поцелуя, я этой сволочи Писарю ничего не позволила. Но Паша больше не отвечал.

Вот, пожалуй, и все, что меня потянуло тебе покаяться. Я сама себя страшным судом судила. Жить на белом свете не хотелось. Все эти переживания привели меня к тому, какой я к нынешнему дню стала. Я и сама готова себя на спичке изжарить. Да только дочек оставить не на кого.

Настасья вся как-то сжалась, скукожилась. Она немного помолчала. Потом спросила:

–  Ну, что будем спать ложиться? Мне как, на двоих постель готовить?

Андрей нервно, но решительно махнул рукой:

– Не надо, Настя. После такого разговора, зачем все опаскудить. Я на вашем диване остаток ночи проведу. И стелить мне там ничего не надо. Я оденусь своей курткой.
Андрей замялся в нерешительности. Потом все-таки преодолел себя. Он достал из кармана и протянул Настасье деньги за визит. Женщина отвела его руку:

– Не надо. Ты очень правильно сказал. У нас был хороший разговор. Не надо его паскудить. Иди на диван. Раз ты его облюбовал.

Остаток ночи Андрей практически не спал. Так, буквально мгновеньями  продремывал. Потом снова возвращался в реальность. Впервые перед ним ребром встал вопрос, почему жизнь на земле часто бывает такой нескладной. Два негодяя оклеветали хорошую девушку. Да так, что у нее вся жизнь пошла наперекосяк. И теперь уже ее, по-видимому, не исправить.

Андрей был завзятым книгочеем. И ему в раздумьях о жизни часто приходили отдельные сцены из прочитанного. Бывало и так, что в памяти всплывали одни цитаты. Вот и на этот раз мозг назойливо сверлила одна только фраза: «Общество не может считать свое положение устроенным, если не устроена судьба одного человека». Андрей теперь уже так и не мог вспомнить автора этих слов. Да и прочитанного произведения – тоже. Вспомнилась только фраза. И она точила парня, будто он лично был виновен в непутевой и неуютной жизни Настасьи. Он с  горечью думал, что таких  неустроенных в жизни Настасий может быть и миллионы. А люди живут на земле, и их мало волнует изуродованная судьба этих несчастных. Ему было очень горько оттого, что в ее родном селе не нашлось никого, кто бы внимательно выслушал Настасью. Не ради досужего любопытства. А для того, чтобы помочь упавшей женщине встать на ноги. И начать свою жизнь заново. С чистого листа.

Не нашлось в селе такого человека. Все ее строго осудили. Стали относиться к пострадавшей без обычного сельского благожелательства.   Да, с ней соседи мирно разговаривают. Иногда даже помогают в чем-то. Но спроси каждого из таких соседей, что из себя представляет Настасья Курдюкова, непременно ответят:        «А-а-а. Шалава». Андрею было горько думать: « Как же мы все на земле страдаем слепотой!

В этом мрачном настроении он встал еще затемно с дивана и пошел готовиться к поездке с отцом в районную  поликлинику.
 
























.