Сны приходят и уходят

Степан Ильич - человек во всех отношениях положительный, почти идеальный. Это "почти" не должно смущать читателя, потому что вряд ли встречаются в мире люди идеальные абсолютно. При всем том, он совершенно не выдающийся, можно даже сказать, обыкновенный человек, и если при прочтении рассказа создастся иное мнение, то пусть читатель винит свою фантазию.
По нынешним меркам (когда в обществе модно произнести этак небрежно сложное латинское название своей болезни, вроде "облитерирующий эндартериит" или там "инфекционно-аллергический полиартрит", когда приличному человеку просто не прилично не иметь хотя бы какой-нибудь одной из наиболее популярных болезней) Степан Ильич до противного здоров. Это его несколько смущает, нет, он как человек нормальный, естественно, стремится к здоровью, но, когда люди спрашивают его об этом, он делает отстраненное лицо, что должно навести собеседников на мысль о некоей тайной болезни, так что окружающие его абсолютно здоровым не считают.
Утрами Степан Ильич бегает вдоль набережной, невзирая на погоду, вздрагивает под ударами горячей и холодной воды, принимая контрастный душ, свободно может закладывать за шею то правую, то левую ногу, то обе вместе, напоминая при этом странное искалеченное существо, питается исключительно витаминно и не торопливо, словом, делает все то, что рекомендует современная медицина для сохранения здоровья и продления жизни. Из этого, однако, нельзя сделать вывод, что Степан Ильич эгоист, что он только собой и занимается. Нет, это не так. Он прекрасный семьянин, любит своих детей, боготворит жену, он добросовестный работник, исполнительный, инициативный, словом, это действительно человек, как говорит одна знакомая автора, всех мер.
Однако, автор может сказать вам только по секрету, на ушко, Степан Ильич не страдает никакими комплексами. А точнее, у него если и есть один, так определить его возможно не иначе, как непробиваемый комплекс полноценности. Степан Ильич все может и всем доволен. Это в наше-то время, а?! Вот поэтому и на ушко.
Все у него самое лучшее: дом, дача, машина, гараж, жена, дети, работа. Все "хо-кей" – как любят нынче шутить некоторые шутники болельщики из интеллектуальной среды.
- Вторая в мире, первая в Сибири, – только так говорит Степан Ильич о своей жене Наташе, которая в свои сорок выглядит на тридцать пять и гордится тем, что ее муж в его сорок пять смотрится не старше сорока.
Детей своих Степан Ильич назвал в честь жены: Натан и Наташка-вторая, уже одно это должно показать его искреннюю любовь к своей первой половине. Кстати, это не юмор автора, это Степану Ильичу пришла в голову мысль назвать так свою Наташу – моя первая половина.
Дети у Степана Ильича первосортные. Сын, играя в сборной города, лучше всех подает мяч головой, дочь подает надежды в языках, она учится в английской школе, самостоятельно изучает испанский и французский. Недавно Степан Ильич рассказывал своим сослуживцам, какую штуку эта проказница отмочила дома, спросив у матери невинным голоском "Пур ля пти?", "Пур ля гран?". Сослуживцы восторгались детьми Степана Ильича, хотя французского никто из них не знал, впрочем, как и сам отец.
Дорогой читатель, не ищи за словами автора второго смысла или скрытой иронии. Их нет, нет и нет! Степан Ильич именно тот человек, за которого себя выдает, за которого его почитают окружающие, и нет в нем никаких скрытых пороков. Он действительно любит свою черноглазую решительную жену, и если не говорит своим старым, еще школьным товарищам, когда при встрече те начинают хвастаться женами, защитившими диссертации, что его Наташа работает медстатистом в психоневрологическом диспансере, то это ровным счетом ничего не значит.
- Статистика, брат, великая вещь, без нее в наше время никуда, – произносит в таких случаях Степан Ильич с достоинством, поясняя, что жена его именно этим важным делом и занимается, не уточняя где и кем, это уже мелочи.
Интересно, что даже сослуживцы Степана Ильича не знают точно, где же работает его Наташа, но предполагают, что, должно быть, где-то там, в сферах, столь уважительно он всегда говорит о ее работе.
Других женщин Степан Ильич как бы не замечает, еще плюс в его пользу, а если и замечает, то разве для того только, чтобы сделать вывод в пользу супруги. Нет, он не дурак, Степан Ильич, он видит есть женщины и красивее, и умнее его Наташи, но чтобы все достоинства сочетались так гармонично, как в ней... Вот тут-то и зарыта собака: Степан Ильич стремится к гармонии. Он хочет жить в ладу со всеми и с собой, он хочет жить в достатке и в удовольствии, впрочем, что значит – хочет, он так живет. Есть, однако, в нем маленькая тайна: Степан Ильич любит себя. Это уже не очень, скажет читатель, по ошибке он даже может счесть это отрицательной чертой характера Степана Ильича. И ошибется. Степан Ильич любит себя и желает себе всего самого хорошего. И автор не считает его эгоистом, напротив, автору эта любовь Степана Ильича к самому себе весьма симпатична. И Вы, уважаемый читатель, не скромничайте, поройтесь в тайниках своей души, и если Вы не пропащий человек, то наверняка отыщете там на донышке золотые крупицы этого чувства. Вытащите же их на поверхность, дайте им волю, как делает это Степан Ильич.
Он весь открыт, весь как на ладошке. И, кажется, ничто не может потревожить ровную поверхность его размеренной, налаженной, счастливой жизни.
Но, увы, все мы знаем, что жизнь – штука коварная и много в ней найдется такого, что может не только потревожить, но и перевернуть всю нашу жизнь, а то и вовсе ее оборвать. Но то, что случилось со Степаном Ильичем, это совсем из ряда вон выходящее, хотя на первый взгляд и не представляет никакой опасности. Степан Ильич стал видеть сны. Разумеется, он видел их и раньше, но то были обыкновенные сны, не оставляющие следа в душе и не вспоминающиеся в дневных делах и заботах.
Те же сны, что стали ему сниться теперь, были совершенно иные, они казались Степану Ильичу кошмарными, хотя на поверку, когда он начинал их пересказывать, они получались вдруг скучными и монотонными, как бывает порой скучна и монотонна сама жизнь. И если были в них какие-то нелепости, то ничуть не больше, чем бывает их в жизни. Страшным для Степана Ильича в снах было то, что он там почему-то оказывался совсем другим человеком. Он видел во сне себя, свою жизнь, но и она была совсем иной, чем на самом деле.
Вот теперь читателю становится ясно, почему автор так долго и с таким пристрастием, почти с любовью, ошибочно принятой читателям за иронию, описывал характер Степана Ильича.
Во сне Степан Ильич совсем не таков. Там он болен, неуверен в себе, неудачлив в семейной жизни, мало того, он там разведен и женат вторично, сын его Натан оказывается ребенком от первого брака, а дочь – от второго. Словом, в той личной жизни столько неурядиц, сколько одному человеку вряд ли под силу вынести. А психика человека устроена так, что ей все равно, каков ты на самом деле и как ты живешь, и если ты видишь во сне себя страдающим, значит и страдай по-настоящему, на самом деле.
Вот Степан Ильич и стал с некоторых пор страдать по ночам, просыпаться в холодном поту с бешено стучащим сердцем и лежать неподвижно, прислушиваясь к себе и боясь разбудить спящую рядом сном младенца жену.
Первый сон совпал с днем рождения сына. Только потом, пытаясь восстановить всю цепочку, Степан Ильич понял, что с него все и началось, а тогда он лишь ощутил днем некоторую тревогу и задумался на мгновенье, отчего бы вдруг, казалось, что-то было, какая-то неприятность что ли, и вспомнил, ох, да, глупый сон, и усмехнулся, вот чушь приснилась. День был праздничным, Натану исполнилось шестнадцать, и тревога испарилась, не успев оставить следа в душе. Степан Ильич подарил на рождение сыну сберкнижку, где на его счет была внесена скромная сумма.
- Давай, сынок, это тебе первый взнос на машину.
У Степана Ильича машина есть, но у сына своя жизнь и машина должна быть своя.
День рождения отмечали всей семьей. У них не принято звать на такие дни чужих и вообще не принято собирать компании. Степан Ильич и Наташа как-то обходятся без друзей, им хватает привязанностей в семье. Приятели, конечно, есть. У Степана Ильича – даже своя команда "Эй, ухнем", – так шутливо он называет товарищей по халтуре. О том, где и кем работает Степан Ильич, еще будет сказано впереди, уважаемый читатель, это не упущение автора. Но работа – работой, а уважающий себя мужчина, к каковым Степан Ильич себя относит, на окладе сидеть не будет. А у Степана Ильича золотые руки, и найти им применение при желании не трудно. Со своей командой он не одну школу отремонтировал. Но, само собой, таких товарищей домой на день рождения не зовут.
Натан принял подарок без особой радости и этим несколько обидел отца. Степан Ильич хоть и приучил детей к таким подаркам, но ждал от них за это благодарности, любил удивить и получить от этого удовольствие, однако сына он простил, объяснив все его сдержанностью. Скорей всего так и было, не на шею же кидаться, когда тебе уже шестнадцать стукнуло. Однако тревога в этот день еще раз коснулась сердца Степана Ильича, и расположенные рядом во времени два совершенно несвязанных факта так и запомнились вместе.

Степан Ильич лежит в больнице, скорей всего в реанимации, потому что к нему подведены какие-то трубки, шланги, над ним склоняются врачи, сестры, что-то с ним делают, он лежит безразличный, заторможенный и только краем сознания отмечает все перемещения возле себя. У него инфаркт, он об этом знает. Он то проваливается в глубокий, тяжелый сон, то выбирается из него, как из душного, темного колодца. И, таким образом, сон реального Степана Ильича распадается на две части, становится двуслойным.
Над ним белый потолок, белое наваждение, яркая ослепительная бездна, она засасывает, и он перестает сопротивляться. Повернуться и уйти из этого потолка некуда. Степан Ильич закрывает глаза и видит у постели мать. Он не может понять, идет ли ей белый халат. "Степа", – шепчет мать, по морщинке из глаза, почему-то одного - правого, выкатывается слеза. Весеннее солнце отражается в ней. За окном капель упорно выбивает лунки в снегу. Степан Ильич глядит на мать. "Сейчас осень, откуда капель? – думает он. – И хорошо, что приехала мама. Только ведь она не знает о моей болезни. Когда Наташа приходила, я не велел сообщать маме".
И тут он вспоминает, что Наташа не приходила, ей некогда, концерты. Он видит красивые холеные Наташины руки – но где же колечко на левом безымянном, его подарок? Нет, это не Наташины руки, это мама, она держит его за руку и шепчет: "Степа".
Степан Ильич поднимает глаза, и снова над ним белый потолок.

Так это началось. Первому сну он не придал значения, но сон повторился, вернее это была целая серия снов, героем которой был он, Степан Ильич, только не такой, как в жизни. Лишь через неделю Степан Ильич понял, что сны связаны между собой.
Осознав, сначала заинтересовался, а потом встревожился. Сны мучали его, как неудавшаяся жизнь. Они ложились тенью на дневное существование, уменьшая его спокойное сияние. Теперь Степан Ильич, просыпаясь по утрам, мучительно вспоминал все, что с ним происходило во сне, пытаясь разгадать значение, но подробности ускользали, и ему начинало казаться, что именно в них заключен смысл. Воспоминание и разгадывание снов постепенно сделалось привычкой, даже выбегая на набережную или стоя под душем, он весь был во власти пережитого ночью.
Там, во сне, был белый потолок, болезнь, неуверенность в себе, смятение души. Там, во сне, его Наташа становилась пианисткой, по всему городу висели афиши с ее именем. Реальная Наташа действительно когда-то играла на пианино, потом она закончила дошкольное училище и, проработав несколько лет воспитательницей в детском саду, поняла, что воспитание чужих детей не ее призвание, тем более, что свои дети к тому времени уже успели выйти из детсадовского возраста. С тех пор она занимается статистикой. Единственное, что оставалось верным во сне, это любовь Степана Ильича к своей жене, а точнее, к своей второй жене.

- Ребята! У этого Степки одна Наташка на уме, – на весь класс кричит Наташина подружка, обидевшись, что он не дал списать контрольную по алгебре. Десятый класс дружно хохочет. На парте сидит Наташа, она совсем маленькая, какой Степан Ильич помнит ее еще по детскому саду. На виске темное колечко, из-под крутого лба два сердитых серых огонька, упрямые кулачки в карманах цветастого передника. Степа берет ее на руки и выносит из класса. Сзади раздается дружное – ха-ха-ха! Он несет Наташу по коридору, длинному и узкому, как тоннель. Высоко над головой горит лампочка, ее яркий свет мешает видеть, что там, впереди. Цок-цок-цок – слышится навстречу, как будто кто-то идет на высоких каблуках, и прямо перед ними вырастает его первая жена Люся. Такой он видел ее, когда заходил уже после развода за вещами; кое-как причесанные волосы, выгоревший, небрежно запахнутый халат, на ногах домашние тапочки. Откуда же цок-цок-цок? Наташа сидит на руках неподвижно, как кукла, Люся берет ее из рук Степана, он сознает, что этого делать нельзя, но не противится.
- Она добрая, – слышит он голос матери.

Степан Ильич не в первый раз уже видит во сне свою якобы первую жену. И отдает себе должное, что и там он сумел найти женщину весьма и весьма недурную и хоть потом и оставил ее ради своей еще школьной любви, но, что говорить, выбор был неплох. Реальная Наташа пока ничего о его снах не знает. Дело в том, что Степан Ильич еще не сумел найти правильной формы для своих снов. Не каждая жена способна понять такое, и хоть Наташа его и мудрая женщина, но кто знает, кто знает...
Он долго обдумывал последний сон. Свою Наташу Степан Ильич встретил, будучи уже взрослым человеком, никогда в детстве с ней не встречался, правда, были у него девочки-подружки, с которыми он и в детском саду на горшке рядом сидел и потом в школе учился вместе, в одну из них он был даже влюблен, только звали ее Вера. Вера совсем не походила на Наташу, рыженькая и худая, она здорово работала тощими пальцами, брякая по клавишам пианино, чем и поразила тогда сердце маленького Степки.
Нет, та смешная любовь никак его сейчас не тревожила, тем более, что они классом собирались год назад, и он взял на эту встречу свою Наташу, у нее кстати оказалось готово новое вечернее платье, и видел он эту Веру, превратившуюся в смешную рыжую бабищу. Рядом с ней ему и поставить себя смешно, куда ей до Наташи, хотя и кандидатскую защитила и, говорят, докторскую пишет.
Проанализировав сон, Степан Ильич решил рассказать все Наташе. О первой жене все же говорил осторожно, подчеркнул грязный халат, нечесаную голову, кое-что опустил, что-то прибавил.
Наташа слушала с иронической улыбкой. Когда Степан Ильич умолк, ожидая ее суда, она глянула на него искоса острыми глазами и успокоилась. Нет, своего Степу она знала хорошо. Ни на какие художества не способен. Однако откуда эти сны? Работая в специфическом диспансере, хоть и статистом, она все же кое-что слышала о тех болезнях, которыми страдали их пациенты.
Успокоенность сменилась тревогой: а что, если и ее Степа? Она еще раз его оглядела. Под глазами круги, такого раньше не было.
- Знаешь что, – решила Наташа, – запишу тебя сегодня к Минуткину. Лучший психотерапевт в городе.
Степан Ильич и Наташа старались пользоваться всем лучшим, что было в этом мире, подчас это давалось непросто, но чувство удовлетворенности потом компенсировало все расходы и усилия. И хоть Степану Ильичу вовсе не хотелось идти к психиатру, но в их семье, где царили мир и лад, спорить было не принято.
Минуткин оказался довольно молодым, не более тридцати семи, человеком. Он пытливо и доброжелательно заглянул Степану Ильичу в глаза, отчего у того зачесался затылок, словно взгляд проник сквозь черепную коробку. Степан Ильич ощутил неловкость, какую, верно, ощущает человек, когда его раздевают публично.
- Во сне мозг сбрасывает ненужную информацию, – ласково произнес доктор, заканчивая осмотр. – Давление у Вас, батенька, скачет, вегетососудистая дистония, следовательно, налицо, а на фоне ее астеноневротический синдром. В принципе ничего страшного, нашего тут нет, не волнуйтесь, но полечиться нужно, потому как от нормы до патологии один шаг, – продолжал он, выписывая рецепты, а Степан Ильич тем временем мысленно повторял названия болезней, стараясь их заучить.
Что сказал доктор Наташе, для Степана Ильича осталось тайной. Вечером она выставила перед ним бутылочку с микстурой и три вида таблеток.
- Это все пить? – ужаснулся муж.
- Да, – твердо ответила Наташа.
С этого дня она сама каждое утро требовала от него отчета. Степан Ильич стал спать плохо, не будильник же ставить, тогда и жена проснется вместе с ним, а ему нужно было во что бы то ни стало проснуться раньше, обдумать то, что снилось, перекроить, и только в таком виде преподнести супруге. При всей ее терпимости и мягкости характера она многое могла истолковать не так, и потом кое-какие подробности, роняющие его в ее глазах, он вообще не желал упоминать. Многое из снов он таил в себе, как прячут люди, ведущую двойную жизнь, свои тайные пороки и темные дела. Привыкший жить открыто и даже несколько напоказ, Степан Ильич мучился теперь и этим. Что-то прятать, держать в тайне было не по его характеру. Довольство жизнью улетучивалось, уменьшалось с каждым днем, ему казалось, он ощущал это всеми клеточками своего натренированного здорового тела.

Опять этот потолок. Он просто светится, от него больно глазам.
- Вы у нас молодцом, – доктор склоняется над больным, – скоро в палату переведем.
- Значит, придут, наконец, с работы, – думает Степан Ильич.
В дверях появляется Людмила, она хитро улыбается и, приложив палец к губам, проникает в палату. Он ощущает небритой щекой ее поцелуй.
- Степа! Как же это?
Что-то в ней появилось незнакомое, что красит ее. Степан Ильич закрывает глаза, ему это ни к чему.
- Степа! – он чувствует щекой ее дыхание. – Я все время думаю о нас. Я тебе все простила, и что Натана в честь этой крали назвал, и что ушел от нас. Только это у тебя не то, детская фантазия, обман зрения, она и не пришла к тебе ни разу.
Степан Ильич трясет головой, он сам не велел, да и нельзя в реанимацию.
- А я могу, – говорит Людмила, – да, да, да. Буду сидеть, пока не поправишься. И никуда больше не поеду.

Нет, эти сны все-таки полнейший абсурд. Чтобы его Наташа к нему не пришла, заболей он на самом деле? Естественно, что этот сон ему пришлось сочинять совсем по-иному. Наташе рассказал, что это она обманом проникла к нему даже в реанимацию. Рассказывая, он видел, как улыбка удовлетворения скользнула по губам жены, и на минутку и к нему вернулось чувство полного довольства жизнью.
Во сне Степан Ильич был главным инженером громадного завода и, даже лежа на больничной койке, думал о производственных проблемах, плане, что отнюдь не способствовало выздоровлению. Однако, дорогой читатель, не подумайте, ради бога, что Степан Ильич когда-нибудь тайно мечтал о карьере. Он совершенно лишен такого производственного честолюбия. А если бы хотел, если бы мечтал, при его способностях ему это ничего не стоило бы. Вот и пришла пора рассказать о его работе.
Степан Ильич – инженер, хороший инженер, с головой, и, как уже упоминалось выше, с золотыми руками. Такие везде нарасхват. Он мог пойти на повышение, ой, как мог. Лет семнадцать назад ему это было предложено, так, мол, и так, дорогой товарищ, пора, пиши заявление в партию, и дорога открыта. Степан Ильич подумал и отказался. Зарплата будет на двадцать рублей выше, а спросу – в двадцать раз больше. Резону не было. Прощайте, свобода, рыбалка, лыжи, словом, все те простые житейские удовольствия, без которых он своей жизни не мыслил. Наташа тогда приняла его сторону. Инженером он всегда с благодарностями, а там, повыше, был бы с зуботычинами. Они не ошиблись. Все у них есть, живут на уровне. И в отделе с ним считаются, тут он всех на голову выше, одной левой делает то, на что других целиком не хватает. И все это легко, не теряя жизнелюбия и душевного комфорта.
Рвать себя, пардон, ради чего? Ради каких-то идеалов? Жизнь у человека одна и прожить ее надо с комфортом, получив все удовольствия, которые она дать может.
Однако это не значит, что видеть себя во сне главным инженером ему неприятно. Вполне простительная слабость. Рассказывая жене сны, он преувеличивает некоторые детальки: каждый день звонки, генеральный директор, интересуются из министерства и т.д.
Его сослуживец, которому (была такая минута) Степан Ильич поведал о своих снах, так и сказал:
- Нереализованные возможности, старик. Вот и снится. И с женой так же. А если учесть, что во сне все наоборот, то вполне возможно, что вторая жена у тебя еще будет и, как раз, Людмила.
Степану Ильичу смешно. Вот уж чего никогда не будет. Однако некий бес, вдруг поднявший в нем голову, заставляет взглянуть на женщин чуть иначе, уже не только для того, что бы сделать вывод в пользу супруги, совсем под другим углом. Тем более, что только у них в отделе, оказывается, три Людмилы и одна из них, как раз самая аппетитная, не замужем. Однако Степан Ильич отдает себе отчет, что это не более как игра.
Приятель, конечно, проговорился, и вскоре весь отдел знал о странных снах Степана Ильича, их пересказывали друг другу, мужчины обсуждали этот вопрос в курилке, оставив на время спор, кто победит в чемпионате мира по хоккею, женщины забыли вечную тему – кто с кем. Все переключились на Степана Ильича. Людмилы, глядевшие на него ранее, как на совершенно безнадежный объект, осмелели, проходя мимо него, старались задеть его, как бы нечаянно, то бедром, то грудью, благо, в отделе столы стояли так близко, что сделать это было нетрудно. Отдел ждал продолжения.
Посердившись на друга пару дней, Степан Ильич включился в игру. Это не означало, что он собирался излагать им подробно свои сны, к этому моменту он уже прекрасно их сочинял, натренировавшись на Наташе.
Правда, теперь приходилось придумывать два варианта, один для жены, другой для работы. Но основа у него была, то, что снилось на самом деле, он лишь менял что-нибудь так, чтобы показать себя в лучшем виде.

Под ногами снег, белый, пушистый, только выпавший. Они с Наташей бегут, и снег, раскаленный как песок на солнце, обжигает подошвы. Наташа опускается, и Степан падает рядом. Взглядом он ищет ее взгляд и с ужасом видит, что у нее нет глаз, ресницы на месте, как бы приклеенные к коже, а глаз нет.
- Что я тебе говорила, – доносится откуда-то голос Людмилы, – она только себя видит, для этого глаза не нужны.

Этот сон Степан Ильич почти не переделывал, только на место Наташи он поставил Людмилу, что вызвало мстительную улыбку на лице жены и возмущение Людмил из отдела, чего впрочем, Степан Ильич не боялся.
А сны непридуманные продолжали делать свое дело, вторгшись в жизнь Степана Ильича. Незаметно для него самого, они его меняли. Теперь, просыпаясь, он долго вглядывался в лицо жены и, к ужасу своему, уже не находил того, что так радовало раньше его взгляд, расслабленное сном лицо ее вызывало в нем раздражение. Закрытые глаза ассоциировались с виденным во сне безглазым лицом. Степан Ильич отворачивался и пытался восстановить, вспомнить Наташино лицо таким, каким оно виделось ему совсем недавно, мягким, нежным, добрым лицом прекрасной матери, любящей жены, заботливой хозяйки. Но не мог ничего увидеть, кроме щурящейся кошачьей физиономии. (Один раз, забывшись, он даже сказал: «Брысь!»)
Довольство собой и жизнью таяло, как дым, интерес отдела к его персоне не мог компенсировать потери. Он чувствовал себя уставшим от ответственной работы, неудачной семейной жизни, от болезни сердца. Походка, бодрая и пружинистая раньше, стала важной и замедленной, даже цвет лица изменился.
- Ну, батенька мой! – воскликнул психотерапевт, увидев Степана Ильича на очередном приеме. – Так никуда не годится. Релаксация и аутотренинг! Свою психику надо брать в руки.
Группа аутотренинга, куда попал Степан Ильич, состояла из пятисот человек и занималась в большом красивом зале Дворца культуры. Стоя в вестибюле до начала занятий, Степан Ильич прислушивался к разговорам. Все восторгались врачом, который вел группу, многие посещали занятия уж не в первый раз и уверяли собеседников, что только аутотренинг помогает им спасаться от недугов.
- Я так люблю этот зал! – восторженно говорила немолодая дама в вязаной кофточке, – только здесь я могу расслабиться по-настоящему.
Наконец Степан Ильич попал в зал, его место было в третьем ряду. Из динамика лилась нежная мелодия, над сценой парила бело-розовая большая птица – символ здоровья и душевного покоя. На экране переливались все цвета радуги. Стыдно сказать, но Степан Ильич, как только врач сказал "закрыли глаза", сразу же уснул.

Потолок уже не слепит глаза, теперь он выглядит почти серым, на нем можно разглядеть темные крапинки песчинок, следы недавней побелки.
- Почему ты сам стираешь пеленки, – кричит из кухни мать, – как ты поставил себя в семье?
Людмила ушла в магазин, и мать, приехавшая в гости, осмелела. Степан смеется. Натик пищит в кроватке, сделанной руками отца, и Степан спешит к нему.
- Я тебе говорила, детей бросать нельзя, – снова кричит мать. – А то, люблю, не люблю! Больно любовь у вас нынче не надежная, а семья, она и есть семья.

Степан Ильич просыпается от того, что кто-то рядом всхрапывает, не успев ответить матери, что он не собирается никого бросать.
На экране, сменяя друг друга, возникают красные, зеленые, синие шары, они дрожат и колеблются, создавая иллюзию прекрасного. Из динамика доносится шум волн, крики чаек, голос певца – "нагадай хотя б один, но счастливый год".
- Все будет хорошо, – мягким голосом в микрофон уверяет врач, стоя один на сцене на фоне волн, буйной зелени и восходящего солнца. Голос его звучит убедительно.
Степан Ильич смотрит на врача, потом поворачивает голову направо, налево, там и тут размягченные лица с закрытыми тазами. Выражение довольства и покоя на них сменяется уверенностью.
- Ну, нет! – решает Степан Ильич. – Все это меня не касается, это не для меня. Поиграли и будет.
Он хитрит перед собой. Если честно, ему жаль расставаться со своими снами. Что-то в новой жизни его устраивает. Кроме беспокойства сны внесли в его жизнь что-то еще, он еще не понял, изюминку какую-то что ли, которой до сих пор, оказывается, не было. И он уже свыкся со своей ночной жизнью, порой она кажется ему реальнее настоящей, и, кроме того, ему просто интересно, что же будет дальше.

Заледенелыми от воды пальцами он старательно выкручивает тряпку. Взбаламученная в ведре вода искаженно отражает сосредоточенное лицо, светлые волосы.
- Степка у тебя чисто девка, – в квадрате двери соседка и мать.
- Отец не видит, – всхлипывает мать.
Со стены в рамочке из-под солдатской пилотки на Степку глядит отец и одобрительно подмигивает ему, он все видит.
Наташа в белом выпускном платье тащит за руку маленькую Наташку, та ревет и упирается.
На столе в большом блюде румяной горкой блины с мясом, любимое блюдо, приготовленное матерью.
- Степа, Степа! Зачем же ты назло женился, – причитает мать. – Такое дело назло не делается. А теперь доказываешь Людмиле, что хороший муж.
Степан улыбается, он уже два года женат на Наташе и счастлив. Наташа сердится – не смей блины брать руками. Нет! Если в детстве не научили, теперь уже бесполезно.
А на окне сидит ворона, задумчиво смотрит на него и медленно произносит: кар-р!

Сон распался, в нем столько всего намешано, что даже пытаться разгадывать не нужно, но Степан Ильич, чернея лицом, старательно ищет в нем концы и начала.

А в углу потолка поселился паучок, крохотный паучок, он прядет свою пряжу безостановочно, упорно, словно решил оплести весь потолок. Но утром санитарка смахивает его вместе с паутиной одним движением тряпки. Мать опускается на крылечко.
- Глянь-ко, какое солнышко, пора огород садить.
Огород? В ноябре?! Степан оглядывается. Земля пахнет свежестью, листья на деревьях не тронуты пылью. Он устраивается рядом с матерью, кладет голову ей на колени.
- Степушка! Здоров будешь! Сто лет тебя не видела, – кричит из-за забора соседка. – Большим человеком стал, забыл нас. Правильно мать тебя привезла, кто кроме нее выходит.
- Я здоров, – кричит Степан, но соседка уже ушла, и он не успевает объяснить, что ездить некогда.
Жесткие материны пальцы теребят его волосы.
- Лысеешь, – вздыхает мать.
Она уже поднялась и ждет его. Из сеней их старого дома тянет прелью. Так не хочется уходить с крылечка, нагретого утренним солнцем, но мать тихонько подталкивает его, и он послушно делает шаг к двери.

Просыпается Степан Ильич со слезами на глазах, ему почему-то жалко себя, будто могло быть в жизни что-то другое, такое неконкретное, но, без сомнения, хорошее, светлое, могло... Но не будет никогда. Где-то глубоко в груди, может быть, там, где сердце, поселяется чувство вины перед матерью. Глупое, впрочем, чувство, потому что Степан Ильич – хороший сын и никогда перед матерью виноват не был. Живет она там, в деревне, хоть и одна, но неплохо, держится еще. Дом он ей ремонтирует, приезжая хоть и не часто, наводит на дворе порядок. С Наташей у матери отношения нормальные, правда, он знает, что Наташа мать не любит, считает примитивной, деревенщиной. А кто и где такое видел, чтобы снохи своих свекровей любили, словно мать родную. Он от жены этого и не требует. Мать ему заявила твердо, что век свой в своем дому доживать будет, так что и на этот счет ему беспокоится и винить себя нечего, ее воля.
- К матери съездить надо, – говорит он жене за завтраком, – в эти выходные всей семье поедем
- Опять что-нибудь видел? – спрашивает Наташа, зная, что теперь его утреннее настроение зависит именно от этого. - У Наташи олимпиада по английскому, она уже три тура прошла, у Натана в воскресенье соревнования, ты обещал Смирнова свозить на дачу за соленьями, да и были недавно, – заканчивает жена скороговоркой.
- Правда, – соглашается Степан Ильич.
А днем его привозят с работы с сердечным приступом.
- Все! – Наташа полна решимости бороться за мужа. – Хватит! Эти сны тебя доконают.
Через день она ведет его к экстрасенсу, которого нашла бог знает какими путями. Визит стоит дорого, Наташа даже не говорит мужу сколько, сняв деньги со своей книжки, здоровье дороже всяких денег.
Экстрасенс, совсем еще мальчишка, ни о чем не спрашивает, должно быть, знает все со слов Наташи. Он кладет руки на голову Степана Ильича и медленно опускает их вниз, проводя вдоль всего тела. Степан Ильич ощущает в теле слабый ток, похожий на дуновение ветерка.
- Так, так, так, – со значением произносит экстрасенс, – значительное снижение биополя.
Наташа, присутствующая при осмотре, завороженно кивает головой в такт его словам.
- Будем лечить, – заканчивает экстрасенс, – десять сеансов, и как рукой снимет.
Но он ошибся. В эту ночь Степан Ильич увидел свой последний сон. О! Не пугайтесь, дорогой читатель, Степан Ильич жив, он долго еще будет жить, до глубокой старости, как и положено здравомыслящему здоровому человеку, довольному собой и жизнью. Только сны ему больше сниться не будет.

Мать тихонько подталкивает его, и он послушно делает шаг к двери.
За дверью река, громадные глыбы льда наползают друг на друга. Степке весело и страшно, он наклоняется и осторожно опускает в узкую полоску воды у берега самодельный кораблик, совсем маленький и такой беспомощный среди грозных льдин. И все же он плывет, его кораблик, плывет, лавируя между льдинами, все дальше и дальше, а Степка бежит за ним по берегу, воображая себя капитаном на этом корабле, несущемся в счастливое дальше.
- Осторожно! – кричит мать.

И все. Дальше один белый экран. Ни цвета, ни звука, ни изображения. Сны кончились. Оборвались так же внезапно, как и начались, с той лишь разницей, что теперь они исчезли вовсе; перестали сниться и те обыкновенные, что снились раньше.
Проснувшись утром после первой ночи без сновидений, Степан Ильич по привычке стал вспоминать сон. Долго и мучительно он напрягал память, роясь во всех ее закоулках, пока не понял, что ему ничего не снилось. Поверить в это было трудно, он пробежался по тем же местам еще раз, нет, ничего. Забыл, была первая мысль, и, лишь спустя некоторое время, она уступила место другой – ничего не снилось.
Однако Степан Ильич упорно не желал с этим согласиться. Десять дней он ходил к экстрасенсу, не ходить было нельзя, Наташа сама его туда провожала, и все это время ни ей, ни на службе, ни экстрасенсу не признался, что снов больше не видит. Он продолжал их выдумывать и рассказывать, однако это оказалось не просто, постольку, поскольку воображением Степан Ильич никогда не отличался. "Как же так, – думал он, – ведь они же снились мне, мой мозг их создавал, значит, я могу, я должен придумать не хуже". Но ничего не получалось. На работе постепенно утрачивали интерес к его снам. Наступил день, когда у Степана Ильича остался один слушатель, его приятель, тому Степан Ильич рассказал-таки, что лечится и скоро от снов избавится. Но приятель не поверил, у него была своя версия, он считал, что дела там, во сне, так плохи, что Степан Ильич просто скрывает.
А Степан Ильич затосковал. Он перестал спать, часами лежал в постели, все вспоминая прошлое, пытаясь настроить себя, свое воображение на сон, но все бесполезно. И Степан Ильич начал чувствовать себя человеком неполноценным, будто вырезали у него какой-то жизненно важный орган, и хоть и живет он без него, но живет не так, как жил когда-то.
Он стал выглядеть еще хуже, и приятель пустил слух по отделу, что того Степана Ильича, из сна, сняли с работы, жена его ушла к другому, сам он умер от инфаркта, а детей отдали в детдом. Вот, мол, оттого он, этот Степан Ильич, так плохо и выглядит. Шутка ли, почти похоронить себя. Женщины отдела, в особенности Людмилы, снова окружили Степана Ильича вниманием, гордые тем, что это не Людмила ушла от мужа, а Наташа. Втайне они надеялись, что он должен это оценить.
Степан Ильич терпел месяц, а потом, скрыв от жены, что было впервые в его жизни, пошел к экстрасенсу.
—Все прекрасно! – обрадовался тот. – Так и должно быть, реадаптация всегда сложней адаптации. А тоска ваша пройдет, все будет хорошо, все будет нормально. Потерпите еще немного. Время лечит.
Экстрасенс оказался прав. Мучительному периоду реадаптации пришел конец, теперь Степану Ильичу даже нравится этот белый экран, встающий каждую ночь перед его глазами. Единственное, что он запомнил из всего произошедшего, это престижный диагноз: астено-невротический синдром. Теперь иногда в разговоре с людьми он вскользь его употребляет, намекая, что перенес это серьезное заболевание и чувствует себя в струе. К нему снова вернулось довольство собой и жизнью. Дел накопилось много. Степан Ильич поглощен кипучей деятельностью. Обычно он меняет мебель каждые три года, одну продает, другую покупает, чтобы от моды не отставать, и потом, обходится ему это даром, потому что продает по той же цене. Он обгоняет время, Степан Ильич, то, что для него устарело, другие рвут с руками. На днях он приобрел матовый гарнитур, полировка – уже вчерашний день. "Вторая в мире, первая в Сибири" получила новое каракулевое манто, Наташка-вторая форсит в югославской дубленке, Натан успешно заканчивает десятый, и Степан Ильич ищет пути в престижный ВУЗ, потому что в наше время, дорогой читатель, будь Вы семи пядей во лбу, а такое дело на самотек пускать нельзя. Команда "Эй, ухнем!" готовится к ремонту детского комбината. Так что все "хо-кей", дорогой читатель.