Предчувствие

Атака конницы Барбовича была отбита, но пулеметная очередь навылет пробила грудь буденовского комэска. Его, захлебывающегося кровью, под руки привели к  командующему фронтом, наблюдавшему за ходом боя в цейсовский бинокль, и командарму  Буденному. Голова раненого то запрокидывалась, то падала на грудь, на губах вздувались кровавые пузыри. Сквозь повязку на груди толчками проступала кровь. При этом он все никак не умирал, был в сознании и даже пытался разговаривать. Найдя глазами Буденного, он прохрипел:
- Се…мен Мих… лч… Попа… мне найдите… Чтобы с отпеванием, как положено…
- Да хоть с «Боже, царя храни!» - сверкнул глазами командарм. – И сам спою!
И было ясно – споет. И устроит секим-башка всякому, кто вздумает помешать.
- Отпоют вас обоих лет через пятьдесят, - безжалостно испортил патетическую сцену Фрунзе. И добавил совсем другим тоном, с искренним участием: – Мы еще повоюем, боец. Здесь не Перемышль, сейчас в госпиталь поедешь, вылечат. В машину его!
- В вашу? – педантично уточнил белобрысый ординарец-латыш.
- Вы видите здесь еще пять?.. Если видите, носите очки. Вы двое, берите его под руки, с двух сторон, вот так. Нечего за мной хвост носить, товарищи, займитесь делом.
Двое ординарцев встали в машине во весь рост, держа на весу раненого Недорубова, который только в таком положении мог дышать. «Руссо-Балт» взревел мощным мотором и за считанные минуты схлопнулся в точку.
***
Семен Буденный замысловато выругался – и покаянно развел руками: душа горит, мол! – как бы извиняясь перед командующим, не любившим матюгов.
Фрунзе посмотрел в бинокль на еще гремевшее поле боя – противника доламывали. И  спросил:
- Кто он тебе, родственник? Однополчанин?
- Да жалко его, хороший. – Буденный покачал головой и с досадой стукнул кулаком по планшету. – Какая-нибудь прореха на человечестве два века живет, а… Костя - один из моих лучших командиров. Рубака знатный, полный георгиевский кавалер. Он, хоть и из пленных деникинцев, и погоны еще в германскую выслужил, - наш человек. Не партийный, конечно, просто – наш. Ни в каком непотребстве не замечен, чужого сроду не возьмет, безоружного не обидит. А мои казачки-то насчет этого, сам знаешь, не все тверденькие!
- Выживет твой георгиевский кавалер. Гиппократова лица у него нет.
- Какого?..
- У меня отец фельдшером был, и брат – доктор, ощущаю склонность к семейной профессии, - улыбнувшись, пояснил Фрунзе. – В ссылке, в Сибири, я помогал местному земскому врачу, и тот меня научил определять завтрашних покойников по Гиппократову лицу. Лицо делается как маска: кожа обтягивает лицевые кости, нос заостряется, лоб под волосами становится воскового цвета, западины под глазами…
- Ну и?..
-Ну, и нет его у твоего Кости. Я же сказал – отпоют вас обоих через полвека.
***
Передовые части Южного фронта вступали в покинутый белыми Севастополь.
- Миша, архангел ты наш Михаил, архистратиг рабоче-крестьянского красного воинства, можно я тебя обниму?
- Одну минуту, - невозмутимо ответил Фрунзе. Минуту спустя он опустил неизменный бинокль, в который смотрел с Графской пристани на уходящие корабли, и повернулся к товарищу: - Да, почему нет-то.
Они обнялись.
- А что такое? – добродушно спросил Фрунзе; он не то чтобы возражал против таких телячьих нежностей – просто был удивлен. Буденного он знал с семнадцатого года; великий кавалерист имел трудный характер – злопамятен, вспыльчив, тщеславен, - при этом товарищем был очень надежным, а вот избыточной чувствительностью не страдал. Да и то, столько лет войны истребили бы всякую сентиментальность даже в бестужевской курсистке.
- Ну, во-первых, спасибо тебе за Костю Недорубова. Жив, на поправку пошел.
- Рад слышать! Только за что мне-то спасибо?
- За шайтан-арбу твою. Гейдали* сказал – на десять минут позже, и все.
- Я его к ордену представлю. Мне дали понять, что не стоит поощрять бывших белогвардейцев,  но не наградить Говорова, Шапкина, Недорубова – себя не уважать… Так что там во-вторых?
- А во-вторых, люблю я тебя. Я к начальству отношусь сложно, а вот тебя полюбил. За то, что ты - человек. Высоко взлетел, а человеком остался. Я век служу, а не припомню, чтобы генерал свой автомобиль уступил командиру сотни. Комэск для такого, как ты, кто целые армии туда-сюда двигает, - не фигура.
- Экую чушь ты несешь, - поморщился Фрунзе. – Фигура, не фигура… Слушай, а я ведь и правда знал, что выживет твой герой. Бывает у меня какое-то такое предчувствие.
Буденный подкрутил ус. В его зеленовато-карих глазах мелькнуло странное выражение, отчего-то напомнившее собеседнику о том, что родная сестра «красного Мюрата» – знаменитая гадалка. И что однажды ему чуть ли не Сама Богородица явилась, как пушкинскому герою.
- Предчувствие – это, Миша, хорошо. Ты ему верь.

*Гейдали – выдающийся хирург, швейцарец итальянского происхождения, взятый буденовцами в плен вместе с деникинским госпиталем и оставшийся служить в Первой Конной в качестве военврача.