Такие разные дороги жизни

             


Стоянов В.Б.










Такие
разные
дороги жизни.







                г. Москва
               

О тех, кто тверже камня и крепче стали.

        (Почти документальная повесть).


Русским воинам павшим в боях в  первую мировую войну посвящаю.

           В крепости Осовец непривычно тихо. Не летят с вражеских позиций снаряды. Не отвечают ответным огнем артиллеристы и пулеметчики. Солдаты занимаются своими делами: кто пишет домой письмо, кто-то стирает гимнастерку, чистят винтовки, поправляют разрушенные постройки, засыпают землей воронки.
Подпоручик Котлинский сидел у стены, спрятался в тень, смотрел в синее безоблачное небо, следил за одиноким коршуном, что кружил над крепостью, удивлялся, что здесь еще летает птица, не боится выстрелов и грохота пушек, возможно привык за год к ним, или случайно залетел в период затишья. Солдаты скучковались по правую руку, слушали балагура вахмистра Ивана Сенькина, волей случая попавший из полиции на военную службу, который рассказывал, как он в своей губернии наблюдал диковинную игру, в которой  взрослые мужики ногами гоняли пузырь, старались попасть им в створ ворот. Подпоручик лениво повернул голову, спросил:
-Ты как попал в губернию, ты же родом из уезда?
Подпоручик старался узнать биографию каждого бойца своей роты, старательно заносил в свою книжицу сведения о подчиненных.
-Я, ваше благородь, тоди в полиции служил, - живо отозвался вахмистр. - Вот нас с каждого уездного городка откомандировали на ту игру порядок охранять, - сильно по-волжски окая, пояснил вахмистр. И продолжил рассказывать: - Представляете, толпа мужиков в одних трусах от одного конца поля до другого бегают за пузырем, пинают его. Дамы хихикают, того и гляди в драке за пузырь трусы  с мужика стянут. Вот потеха бы случилась, - и сам громко расхохотался. Слушатели не отрываясь от своих дел, посмеялись вместе с ним.
-Не пойму, что за игра такая? - спросил подпоручик.
-Штоб для ясности - поясню, - степенно проговорил вахмистр: - Вот ежели взять вас и меня. За вашей спиной ворота, шириной шагов десять, за моей тоже ворота. Меж нами пузырь.
-Должно быть мяч? - поправил его подпоручик.
-Ну да, мяч, - согласился вахмистр. - И вот, ваша задача ногой пинать мяч в мои ворота, а я не даю, отбираю мяч и гоню его в ваши ворота. Токо на поле не два человека, а по восемь или десять в каждой команде, я не считал скоко их. И вот эти двадцать бугаев гоняють тот мяч, стараются забить его в чужие ворота.
-И в чем проблема попасть в ворота шириной  в десять шагов? - спросил солдатик, старательно разминал пустой бутылкой на камнях свое исподнее белье, давил вшей.
-Э-э, не скажи! В воротах стоит  человек и не даёть залететь тому мячу в ворота.
Вахмистр достал кисет, обрывок газеты, начал старательно крутить самокрутку.
-Руками мяч можно кидать? - спросил подпоручик. Ему все равно, как играют в ту игру, но так хотелось отвлечься на постороннюю тему, не думать о войне, от которой устали все за полгода обороны крепости.
-Руками нельзя, токо ногой, - солидно пояснил вахмистр, польщенный вниманием подпоручика. - Или головой, если мяч летит в голову.
-И че там интересного, - отозвался ефрейтор Сидоркин, он старательно и любовно чистил винтовку, каждый раз проверял ствол на солнце. - Баловство, однако.
-Баловство не баловство, а сам губернатор свистел так,  будто голубей на крыше гонял. Да и публика шумела. Даже  я в азарт вошел, забыл зачем призван был, замечание получил от офицера. Во как!  Занятная игра!
Подпоручик посмотрел на вахмистра, спросил:
-Чего же тебя из полиции выгнали?
Он знал,  полицейских в армию не призывали. Тот живо ответил:
-Так знамо за што! За пьянку!
-Ты один что ли в полиции пил? - хихикнул тот же ефрейтор Сидоркин.
-Та не, пьют усе. Токо я один попался на глаза нашему уездному голове. Да еще за грудки его хватил. За дело хватил. Вот меня и поперли. Хорошо, хоть не посадили. Война выручила. Ну, ниче, вернусь с фронта с орденом або с Георгием, приду к нашему голове, скажу, гони бездельника околоточного в шею, бери меня, героя войны на службу, - потер он ладони.
Все засмеялись. Улыбнулся и подпоручик. Посмотрел на мощную фигуру вахмистра, который руками подковы ломал, подумал, такой если за грудки тряхнет, мало не покажется. Вслух сказал:
-Все вы здесь, братцы, герои, - глухо проговорил он и натянул козырек на глаза. -Знать бы только, когда эта война закончится, - проворчал он.
 Привалился плотнее к стене, в надежде вздремнуть  в затишье.
Солдаты допытывались у вахмистра, за что он городского голову за грудки тряхнул? Сквозь дрему подпоручик слышал, как тот все в той же манере рассказывал:
  -Объявился в нашем уезде убийца. Мы все его в лицо знали,  споймать не могли. Прятался по скитам да дальним деревням. Ловили долго, все никак он не объявлялся. А тут захожу в кабак, а он там с дружками сидит. Я его за шкирку, говорю, все погулял соколик на воле и будя, пора  в околотке нары погреть. Дружки, конечно, тут же стенкой встали, пришлось их лавочкой приголубить. А лавочка тяжелая, дубовая, ага! Доставил я того убийцу в околоток, начальник глаза вылупил, сам то он дальше околотка никуда не выходил. Посты я сам расставлял. Тут и городской голова прибежал, долго околоточному руку жал, потом ему медаль выдали, премию хорошу дали. А мне благодарность перед строем объявили. Когда в подпитии того голову встрел, за грудки  взял, старательно спрашиваю: «Что за несправедливость така? Околоточный задницу от кресла не оторвал, а все почести ему?» Он грит: «Главное в этом деле правильно организовать службу. Если бы ни его умелое руководство, сидел бы ты в трактире и водку хлестал. А так носился по улицам, как бобик, вот и результат!»
Подпоручик слушая в пол-уха треп вахмистра подумал: «В словах головы есть доля истины. Не знаю, какой там в его уезде есть голова, но наш голова тут, то бишь, комендант крепости Осовец генерал Бржозовский, еще тот голова! Благодаря его умелому руководству, выдержке, крепость пол-года стоит и стоять будет».
Он достал свою заветную записную книжицу, покусал кончик карандаша, начал записывать. Солдаты и офицеры знали, их командир Котлинский Владимир Карпович ведет записи о каждом своем подчиненном, где родился, проживал до призыва в армию, чем занимался, как отличился на войне, когда и чем награжден, в каких вылазках и боях участвовал. Расспрашивал о составе семьи, есть ли жена и дети, живы ли родители, сколько лет служит, и прочие мелкие подробности. Все старательно записывал бисерным почерком в маленький блокнотик, который носил в нагрудном кармане. Когда его спросили, зачем ему это надо? Он ответил, командир должен знать о своих подчиненных все. На эту миссию Котлинский смотрел шире: в круговерти войны многие сведения теряются, солдаты и офицеры гибнут от артиллерийских налетов, атак, и никто не вспоминает об их подвиге, забывают наградить, не потому что проявляют равнодушие, а потому, что армии уходят, передвигаются, вливаются в другие подразделения, где новые командиры не знают о них ничего, да и некогда узнавать, когда кругом смерть, стоны, раны и нескончаемый грохот. Вот тогда  и пригодятся ему записи. Таким образом он записал биографию унтер-офицеров казаков Коляды и Терещенко, родом из станиц Каневской и Тимашевской, что  на Кубани, у обоих семьи и дети, вахмистр Сенькин из уездного города Кинешма, расположен на Волге. У него пять братьев и все воюют на разных фронтах. Сенькин женат, у него двое детей, которых он часто вспоминает и рассказывал, какие они у него умные и красивые. Ефрейтор Сидоркин не женат, он родился в Малороссии, дома его ждет мать, отец умер незадолго до начала войны. И так обо всех служивых.
Несмотря на молодость подпоручика, солдаты уважали своего командира. Пулям не кланяется, ест из одного с ними котла. Сначала, когда новое пополнение офицеров появились в крепости, особенно самые молодые Котлинский и Стржеминский, безусые парни, которые еще и бриться не начинали, солдаты ветераны  смотрели на них скептически. И так случилось, только они прибыли для прохождения службы в крепость, как в сентябре немецкие части оказались у ее стен. И чему удивляться, если до границы с Пруссией всего двадцать три километра, полдня неспешного хода. Сорок пехотных батальонов встали перед крепостью, не особенно утруждая себя атаками в первые дни, полагали, при виде такой мощи гарнизон сдастся без боя, как это случилось с другими, более укрепленными крепостями. Немецкое командование не знали, что крепость охраняет всего лишь Новгород-Северский полк, солдат которых не хватает на защиту всех фортов, хотя для противника это обстоятельство роли не играло. Каким бы оснащенным и укрепленным не был гарнизон, никто еще не устоял перед мощью немецкого оружия. Немцы в первые же дни сумели оттеснить первый рубеж обороны, что позволило подкатить к стенам крепости артиллерию на расстояние выстрела. Постреляв больше для острастки, нежели с целью серьезной артподготовки, немцы пошли на штурм. Хотя того обстрела хватило, чтобы разрушить надворные постройки, пробить стену крепостной церкви, погибло много солдат. Немцы не желали больших разрушений. Полагая,  крепость им и так достанется,  пусть в ней останется побольше целых зданий и фортов. И неожиданно встретили такое яростное сопротивление русских солдат и ответный огонь батарей, что вынуждены были остановиться. И еще больше немецкое командование опешило от наглости русских, когда на следующий день они провели две фланговые контратаки, заставили немцев отступить и отвести свою артиллерию в тыл.  Комендант крепости генерал-лейтенант Шульман напутствовал защитников крепости перед контратакой: «Солдаты, россияне, за нашей спиной Белосток. Если нас вышибут, для них откроется прямой путь на Гродно, Минск, а там и до Санкт-Петербурга рукой подать. Мы не должны допустить этого. С Богом, герои!» Вот здесь и проявили свое мужество молодые подпоручики, они шли в атаку в полный рост впереди своих солдат, вахмистр Сенькин вынужден был перед окопами немцев толкнуть подпоручика Котлинского, да так, что тот скатился в воронку.
-Звиняйте, ваше благородие, - прогудел над ухом вахмистр. - Нечаянно получилось, споткнулся я.
Котлинский ничего не ответил, выполз на край воронки, посмотрел на передний край. Немцы беспорядочно отступали. С крепости дали сигнал отбоя атаки. После возвращения в крепость подпоручик встретил выпачканного в грязи сослуживца и товарища подпоручика Стржеминского, сначала не узнал, тот блеснул белыми зубами в улыбке, проговорил с радостным воплем, еще не отошедший от боя:
-Во всыпали им, а?! Захотели с кондачка нас взять! Будут знать, сволочи!
Весь перепачканный в болотистой жиже Котлинский обнял товарища.
-Хорошо что жив и не ранен, - похлопал он по спине сослуживца.
 Так сразу же, через месяц после прибытия в крепость, подпоручики получили боевое крещение и заслужили уважение своих подчиненных.
-Доложите, сколько убитых и раненных, - велел он прапорщику своей роты. Тот козырнул, через некоторое время появился, доложил: «Убитых по всей линии атаки сорок восемь человек, раненых сто семьдесят три человека. В нашей роте три человека убиты, двадцать ранены, только шестеро тяжело». Котлинский кивнул, попросил составить списки убитых и раненных.

  С тех пор прошло полгода. Всего лишь полгода или целых полгода?! Когда идет бой, летят снаряды, время как-будто останавливается. В более мирные дни время пролетает быстрее. Только жить в постоянном напряжении все трудней и трудней. От того время движется медленно. Потому что все время подспудно ждешь, когда же это все закончится. Да еще бытовые условия донимают.  Мало чистой воды, хотя река недалеко, мыться приходится редко, завелись вши. Прожарочные бани ранее в крепости имелись,  их разрушили снарядами еще в первую атаку. Обмундирование быстро приходит в негодность. И каждодневные обстрелы.
Молодые подпоручики вспоминали, только недавно они представлялись по прибытию в крепость  тогдашнему коменданту крепости генерал-лейтенанту Карлу-Августу-Шульману. Представившись, и  выйдя в коридор, подпоручики переглянулись, недоуменно пожали плечами. Уж очень  своеобразно выглядел  генерал внешне, да еще при своей немецкой фамилии. Худой до изнеможения, но живой и подвижный, усы топорщились в разлет, как у сказочного персонажа, окладистая борода, быстрая речь, логично построенная и в тоже время захлебывающаяся от нетерпения, он несколько раз вскакивал из-за стола, поздравлял молодых офицеров с прибытием в полк, пожимал им руки, наговорил много приятных вещей, не имеющих отношения к делу,  отпустил их, выразив надежду, что они впишут свои имена в страницу защитников крепости. Как в воду глядел, вписали в историю свои имена молодые офицеры. Первое недоверчивое впечатление о генерале оказалось обманчивым. Руководил обороной умело, он посылал в контратаку войска в тот момент, когда немцы меньше всего ожидали. Особенно ошеломительной для немцев случилась атака русских в три часа утра. Когда немцы спали. А часовые прозевали атаку русских. Комендант перед атакой выслушал передовых дозорных, которые скрытно вели разведку в тылу противника, лично вышел на передовую и на месте руководил боем. Никто из молодежи не знал, какой боевой путь прошел генерал-лейтенант, судя по наградам, он прошел славный путь: кавалер трех степеней ордена Святого Станислава, трех степеней ордена Святой Анны, две степени ордена Святого Владимира, на груди почему-то он носил только один орден - орден Святого  Георгия  четвертой степени. Видимо как намек, что он должен заслужить все остальные степени этого ордена. Скептическое отношение вкупе с недоверием к его немецкой фамилии исчезло сразу же, как только подпоручики поняли, насколько генерал грамотен в организации обороны крепости. Да и мало немецкой крови осталось в родословной  генерала. Происходил он из дворян Великого княжества Финляндского.
По прибытии к месту службы в крепость Котлинский получил назначение командовать тринадцатой ротой Землянского полка, его товарищ Стржеминский назначен командиром второй саперной роты. Располагались роты в одном форте, поэтому сослуживцы виделись часто, иногда специально заходили в гости друг к другу, поделиться новостями, обсудить дальнейшие совместные боевые действия. После той первой вылазки русских у немцев спеси поубавилось. Срочно стали совещаться, как им далее поступить. Стыдно топтаться у стен не самой мощной крепости, когда куда более крупные цитадели не выдерживали десяти дней осады. И только умелые действия в первые дни войны начальника артиллерии генерал-майора Бржозовского, который приказал открыть ответный огонь из всех орудий гарнизона, и коменданта  крепости генерал-лейтенанта Шульмана, который организовал две фланговые контратаки, оттеснили немцев, они в спешке откатили свою артиллерию в тыл. Молодые командиры рот участвовали в контратаке на немцев, показали себя не только смелыми воинами, но и умелыми командирами. Так сразу подпоручик Владимир Котлинский и его ровесник и товарищ подпоручик инженерных войск Владислав Стржеминский получили боевое крещение, и заслужили полное доверие своего командования. Солдаты и прапорщики их рот смогли по достоинству оценить смелость молодых командиров. Пусть у них еще нет боевого опыта, зато шли впереди роты, сражались отчаянно, пришлось опытным солдатам оттеснять их, прикрывать своими телами, офицеров в крепости и так не хватало. Но разве можно прятаться за спины солдат,  когда впереди наступающих войск шел подполковник Хмельков  Сергей Александрович, увлекая за собой солдат и офицеров.
Не только смелостью, всем своим поведением молодые подпоручики сумели завоевать доверие солдат. Да и как Котлинский мог проявлять к ним высокомерие, его отец из крестьян, сыну дал образование продав последнюю корову, переехал в город, во всем себя ограничивал, только чтобы сын выучился. Подпоручику Стржеминскому учиться было легче, он из дворян, отец подполковник, отдал сына в одиннадцать лет в военное училище,  воспитал уважать солдат. Война и защита крепости уравняли всех воюющих. Уже не наблюдалось той разобщенности солдатской массы и офицеров, которая имела место в мирное время. В прежние годы офицеры держались по отношению к солдатской массе высокомерно, отчужденно, случались и мордобои. Многие офицеры не считали солдата за человека. Сейчас такого не наблюдалось. И не потому, что боялись получить пулю в спину от обиженного солдата, а потому, что солдаты здесь ничем не отличались от офицеров, война уровняла их положение.  В атаке перед пулей все равны, пуля не различает звания, там как нигде нужна помощь и взаимовыручка. Ели из одного котла, за спины друг друга не прятались. Нигде так, как на войне, офицеры, не смотря на свою кастовость и сословность, начинали понимать: они ничто без обученного, грамотного и патриотично настроенного солдата.  И комендант Осовецкой крепости генерал-майор Бржозовский Николай Александрович, сменивший в январе пятнадцатого года генерал-лейтенанта Шульмана, неоднократно повторял: солдата нужно беречь. И сам никогда не повышал голос ни на рядового воина, ни на офицера. За что пользовался авторитетом у солдат и офицеров, хотя лично в атаки не ходил, но руководил обороной крепости умело. Он, как никто понимал, как много зависит от солдатской массы, с юности  с ними в окопах. Участник русско-турецкой войны, похода на Китай, воевал в русско-японской войне, ранен и контужен, прошел путь от подпрапорщика до генерал-майора, человек сурового вида, однако суровость его чисто внешняя. За справедливость и  грамотное управление обороной крепости завоевал уважение не только подчиненных, но и высшего командования. К солдатам и офицерам относился уважительно, строго следил, чтобы командиры не позволяли себе пренебрежительного отношения к солдатам, проявлять грубость, лично проверял довольствие солдат. Офицер до мозга костей, он лично обходил посты и форты, если делал замечание, все - от солдата до полковника тут же старались исправить положение. Уважали его безмерно. Он дольше всех находится в крепости, поскольку еще в одиннадцатом году назначен начальником Осовецкой крепостной артиллерией. Только недавно он стал комендантом крепости.  Бржозовский мужчина хотя внешне суровый, неулыбчивый, никогда не повышал голос, говорил ровно, но веско, речь логически правильно выверенная, без лишних нравоучений. После своего назначения, он собрал на совещание офицеров и строго изрек:
-Даю право любому офицеру пристрелить меня, если я приму решение сдать немцам крепость, - заявил он, обошел всех офицеров, каждому заглянул в глаза, словно проверял, все ли правильно истолковали его приказ, прошел на свое место и продолжил совещание.
Подобное заявление коменданта вызвано тем, что  самая сильно укрепленная Новогеоргиевская крепость, у которой сто тысячный гарнизон при тысяче тяжелых орудий после десяти дней осады сдалась при предательстве коменданта крепости генерала Бобыря. В плен попали двадцать три генерала и свыше двух тысяч офицеров. Комендант крепости Ковно генерал Григорьев струсил и покинул свои войска.  Позорные страницы первой мировой войны, о которых тоже нужно знать. О крепости Осовец необходимо не только знать, но и помнить. Нет в истории российской более достойного подвига, как оборона этой маленькой, по тем меркам, цитадели. Крепость Осовец перестраивали и укрепляли в течении последних десяти лет, однако к началу войны до конца модернизировать не успели. И этой не большой,  слабо укрепленной, без тяжелых орудий крепости предстояло противостоять более сильному противнику в течении полугода,  и только по приказу командования защитники оставят крепость, которая могла остаться  далеко в тылу немцев.

Солнце нещадно припекало, поручик Котлинский  привстал, выглянул за  стену, на поле перед крепостью, за нашими окопами и траншеями располагались траншеи немцев. В бинокль и ясную погоду хорошо видны немецкие укрепления и солдаты противника. Немецкому командованию эта крепость, как кость в горле. До этой крепости они легко и быстро разгромили несколько укрепленных европейских твердынь, и этой цитаделью  хотели так же без значительных потерь овладеть, да не тут то было. В лоб ее не взять, и обойти невозможно. Справа и слева болото. Только через крепость по железной дороге  и насыпи можно продвигаться вглубь российской сторонки.
Рядом появилась тень, Котлинский покосился, возле него с биноклем в руке остановился подпоручик Стржеминский, кивнул на поле:
-Что-то немчура зашевелились, - проговорил он.
-Зашевелились, а стрелять перестали, - задумчиво согласился с ним Котлинский. Привстал, через плечо взглянул за стену, отвернулся.
-Комары их заели. Надоело в болоте полгода сидеть. У немцев условия еще хуже, чем у нас. Мы хотя бы по сухой земле ходим, да на нарах спим. У них в траншеях и окопах жижа под ногами, - проговорил Стжеминский, разглядывая в бинокль позиции немцев.
-Так им и надо. Мы их сюда не звали. Пусть покормят комаров, - отозвался Котлинский.
-У них комары и слепни, зато воды полно. У нас комаров мало,  вшей много и питьевой воды не хватает, хотя река рядом, - сказал Стржеминский, опустил бинокль, прислонился  спиной к стене, встал рядом с товарищем.
Воды в крепости, действительно, не хватало. Берегли для раненых и приготовления пищи. Отсутствие нормальной бани раздражало солдат и офицеров, устали бороться со вшами. Врачи боялись вспышки тифа, протирали тела спиртом, прожаривали обмундирование в наспех сооруженных помещениях, помогало, но не на долго.
-У меня такое чувство, что это затишье перед бурей. Не зря немцы суетятся, но не открывают огонь, готовят очередную пакость, - задумчиво проговорил Стржеминский. Котлинский посмотрел в небо на палящее солнце, с сомнением ответил:
-Обычно перед атакой они несколько дней бомбят наши позиции. Помнишь, как они выкуривали нас в феврале перед тем, как начать штурм?
-Разве такое забудешь, - отозвался сослуживец. - До сих пор не можем восстановить самое необходимое.
-Немцы тупые, так и не поняли, что мы ночами восстанавливаем то, что они разрушают днем, - подал реплику подпоручик Котлинский.
-Ночью немцы любят спать. Распорядок дня для них святое, - усмехнулся товарищ.
Над головой появился немецкий аэроплан, противно жужа пропеллером, начал кружиться над крепостью. Сначала предположили - начнет кидать бомбы. Стреляли солдаты по нему без команды из всех возможных орудий, даже из винтовок или из пулеметов, мало приспособленных для стрельбы по воздушным целям. Когда крепость строили, аэропланов еще не изобрели. Теперь они стали настоящей головной болью. Сбить их невозможно, не изготовили инженеры оружие для воздушных целей. Они же наносили значимый урон. А главное, у противника появилась возможность без потерь разведывать слабые стороны  в обороне расположения войск и артиллерийских точек. Однако аэроплан не стал бомбить позиции русских, покружился над крепостью и улетел.
-Разнюхивают, - кивнул в сторону улетевшего аэроплана Стржеминский.
-Похоже, - согласился Котлинский.
-Пойду дам команду часовым, чтобы повнимательнее смотрели, -   отошел на два шага  Стржеминский, повернулся, напомнил: - К пяти часам подходи к штабу. Подполковник Свечников проводит оперативное совещание.
Котлинский кивнул, проводил взглядом сослуживца.
Он познакомился с Владиславом Стржеминским по прибытию в крепость.  Сблизились быстро, поскольку оба ровесники,  держались друг друга. Со временем товарищи рассказали о себе. Котлинский старательно записал в свою записную книжицу краткую биографию сослуживца для потомков, как он делал всегда, когда выпадали свободные минуты. Новый его товарищ и сослуживец родом из Минска, польский дворянин, его отец подполковник Русской Императорской армии Максимилиан Стржеминский. Сын пошел по стопам отца, окончил Николаевское инженерно-военное училище в Петербурге. До этого в одиннадцать лет отец отдал его в 3-й московский кадетский корпус, так что ему суждено стать военным. Училище он окончил перед самой войной,  ему присвоили звание инженерного подпоручика. Получил назначение в июле того же года в Осовецскую крепость, которую командование решило дополнительно укрепить, здесь его и застала война. Саперную роту, куда получил назначение Стржеминский, усилили и разделили на две роты, он стал командиром второй роты. Подпоручик хорошо рисовал, в свободное редкое время он набрасывал портреты солдат, офицеров сослуживцев. Ему говорили и ранее, если бы не выбор по военной части, он вполне мог бы стать замечательным художником. На почве рисования он познакомился с художницей и начинающим скульптором Катаржиной Кобро, у нее польско-немецкие корни, в России ее звали на русский манер - Екатериной. В отличие от друга Котлинского, который не будучи знатного рода влюбился в дочь графа, он  - польский дворянин, влюбился в девушку не дворянского происхождения. Ее отец крупный судовладелец из обрусевших немцев. Отец подпоручика не одобрял увлечением сына рисованием, мать выбором сына, который влюбился в девушку не их круга. Впрочем, Катаржина о влюбленности молодого офицера  подозревала, только объясниться с ней он не успел, подпоручик вскоре отбыл по месту службы, потом началась война. Они встретятся через три года, в военном госпитале, куда подпоручик попадет с тяжелейшими ранениями, а сестрой милосердия в офицерском отделении работала Катаржина. Тогда она вспомнит об офицере, с которым посещала художественную студию. И о той мимолетной симпатии, которую они питали друг к другу. Только теперь офицеру, списанному из армии по инвалидности, надеяться на ответное чувство не приходилось. И все же чудо произошло, Катаржина станет его женой. Но произойдет это через несколько лет, когда окончится не только первая мировая война, но и гражданская в России.
Котлинский пошел в распоряжение своей роты. Проверил посты, поговорил с отдыхающими от постовой смены. Посетил пулеметные точки, осмотрел пулеметы на исправность, убедился в наличии пулеметных лент. Поинтересовался, успела ли пообедать первая смена, на очереди следующие воины должны идти в столовую.  Удостоверился,  служба идет надлежащим образом, прошел в офицерский каземат, где решил написать письмо любимой девушке. Хотя он не знал, насколько любим, ему очень хотелось, чтобы его так же любили, как и он. Но ни в письмах, ни ранее при встречах девушка не проявляла открыто ответного чувства, не говорила слов любви, как прочем и он ей. При встречах она была приветлива, доброжелательна, никогда в разговоре не проскальзывала разница в их социальном положении.  Ему казалось, девушка умная, она и без слов почувствует, как он любит ее.
С девушкой он познакомился в военном училище на новогоднем балу, когда  командование военного училища с разрешения высоких особ пригласили на вечер воспитанниц Смольного института. Юнкера за несколько дней готовились к вечеру, начищали обувь, драили медные пуговицы и кокарды, гладили брюки, чтобы не ударить лицом в грязь. Поскольку знали, в Смольном институте учатся девушки высокопоставленных родителей, военных не ниже полковника, гражданских - не ниже действительного статского советника. Многие выпускницы становятся фрейлинами двора, женами высокопоставленных чиновников. Девушек привезли в экипажах Смольного института, они выпорхнули стайкой перед парадным входом училища, все одинаково одетые, на них  белые блузки и юбки мелкими складками, батистовый парадный передник, ворот с воланом, на нем широкая вышивка с черной  бархоткой.  Начальник училища встретил их на крыльце училища, галантно поздоровался с воспитательницами и воспитанницами, провел их в зал, где уже стояли шеренгой юнкера. Он представил юнкеров, с уверенностью охарактеризовал их как будущую гордость русского воинства, предложил юнкерам подойти к воспитанницам, самим познакомится с девушками, и пригласить их на танец. Заиграла музыка. Котлинский сразу же  обратил внимание на девушку, которая с первого взгляда понравилась ему своей статностью, светлыми волосами, курносым носиком и большими серыми глазами. Он подошел к ней, представился, она сделала книксен, грудным голосом назвала свое имя: Дарья Сергеевна Голицина. Род известный в России, только позже она пояснила, они очень дальние родственники тех, приближенных ко двору, Голициных, тем не менее семейство не бедное, графского происхождения. Они кружили в танце, юноша смотрел в ее глаза, и ту минуту понял, он готов в них утонуть. Юноша впервые танцевал с девушкой, впервые так близко смотрел в лицо, и ощущал талию девушки. Если бы в училище юнкеров не учили танцевать, вряд ли бы он мог себя проявить как партнер по танцу. Они закружили в вальсе.
-Когда вы заканчиваете институт? - спросил он.
-Этой весной, - пояснила девушка.
Говорила просто, без жеманства, тихо, но четко отвечала на вопросы. И хотя этикет предусматривал после танца не задерживаться  возле одной и той же воспитанницы, необходимо приглашать на танец других девушек, юноша уже не мог отойти от Дарьи. В течении вечера он приглашал других воспитанниц, сам ловил взглядом фигурку Дарьи, смотрел с кем еще танцует девушка, затем снова приглашал ее. Она только улыбалась, все понимала и не было в ее глазах укора. К концу бала юноша уже не замечал других воспитанниц, хотя среди них присутствовали очень красивые девушки, он  видел только глаза Дарьи Сергеевны. Тот вечер так быстро закончился,  юнкера разочарованно смотрели на настенные часы, им разрешили проводить барышень до экипажей, юноша помог взойти Дарье в экипаж, превозмогая стеснительность спросил:
-Увижу ли я вас еще когда-нибудь?
-Быть может, - улыбнулась она в ответ.
И он не решился спросить: где и когда? Ни он не располагал своим временем, ни она до выпуска не вольна своим поступкам.
  В казарме, когда в тот вечер юнкера готовились ко сну, один из них посмотрел на притихших товарищей, задумчиво высказался: «Хороши барышни! Только не по Сенькам шапки!». Понимали, в училище учатся юнкера, чьи родители среднего достатка, невест они выбирают из своего круга.  Воспитанницы Смольного после выпуска становились фрейлинами императрицы, вхожи в высший свет, замуж выходили за видных политических деятелей или военных. Понимал это и Котлинский, все равно целый месяц ходил под впечатлением от той встречи, не надеясь увидеть девушку. Хотя очень хотелось.
Второй раз Котлинский увидел Дарью весной в городском саду. Он получил увольнительную и решил погулять по городу. Девушка прохаживалась по парковой дорожке в сопровождении няни и матери. На сей раз она одета не в платье института, а в богато отделанную жемчугами юбку, на ней бархатная жакетка, на плечах меховая пелерина, на голове отделанная мехом шапочка. Он взглянул на свои покрытые пылью сапоги, хотел нырнуть в кусты, но девушка заметила его, отступать стало поздно. Он собрал волю в кулак, смело подошел, учтиво поклонился, поприветствовал:
-Здравствуйте, Дарья Сергеевна! Здравствуйте, мадам! - поклонился он женщинам.
Девушка улыбнулась, сделала книксен, повернулась к маме, певуче проговорила:
-Знакомьтесь, маман, Владимир… э…
-Котлинский, - напомнил юноша.
-Да. Юнкер военного училища, - пояснила она.
Женщина посмотрела на него сквозь лорнет, сразу оценила его далеко не новое обмундирование, по-французски удивленно спросила дочь:
-Бог мой! Даша, где ты успела с ним познакомиться?
Дочь по-русски ответила, чтобы Владимир,  понял суть вопроса матери:
-Мы познакомились с ним на новогоднем балу в военном училище. Много танцевали, правда, Володя?
-Имел честь, -  подтвердил юноша. - Мечтал, чтобы подобное повторилось.
Девушка вскинула на него взгляд, улыбнулась. Маман опять посмотрела на него в лорнет.
-Молодой человек мечтает стать военным? - спросила она.
-Точно так, - учтиво ответил Владимир.
-Дворянин?
-Никак нет, - запнулся юноша.
Женщина поджала губы. Сделал шаг в сторону выхода из сада. Юноша последовал за ними, с ним не попрощались, давая таким образом понять, он может их проводить.
-Ничего, мама, Володя дослужится до полковника и беспорочной службой заслужит дворянство, правда?- сказала девушка и с улыбкой посмотрела на него.
-Непременно, - ответил он уверенно.
Он шел рядом с девушкой, пьянел от аромата ее духов,  и напоенного весенними почками воздуха, не веря своему счастью, что он видит девушку, о которой мечтал, засыпая на жесткой кровати в казарме.
 Солнце хотя и заливало ярким светом окрестности столицы, но день по весеннему погожий. С Невы дул довольно прохладный ветер. Он видел, как девушка слегка поежилась, и плотнее прижала к себе пелерину.
-К тому времени, Даша, ты станешь бабушкой, - бросила реплику мать по-французски, намекая на долгосрочность прохождения службы от юнкера до полковника.
Юнкеров учили  французскому и немецкому языкам, языки юноше плохо давались,  сколько не учил,  разговаривать стеснялся, однако речь на слух воспринимал, сделал вид, что он не понимает реплик матери.
-А вы, Дарья Сергеевна, кем хотели бы стать? - спросил он, чтобы не молчать.
-Сестрой милосердия, - ответила девушка. - Только папа не разрешает мне ходить на курсы сестер милосердия. Говорит, не женское это занятие. Дело не во мне, как в женщине. Папа не хочет, чтобы наследница графского титула выносила горшки из под больных, - с сарказмом проговорила девушка и выразительно посмотрела на мать.
-Фи, Даша, - отреагировала мать. - Как вульгарно ты выражаешься, - и повернулась к няне: - Это ваше влияние?
Та скороговоркой по-французски открестилась. Мать снова повернулась к дочери:
  -Есть кому попроще заниматься больными людьми. Тебя в институте готовят к преподавательской деятельности. Не хватало еще, чтобы высокие особы пачкали свои руки о … - она не нашла с чем сравнить пачканные руки, дочь перебила ее:
-Высокие особы тоже болеют. Вон, маменька, граф Данилов ныне от белой горячки в психический дом попал. Буянил. Переломал там всю мебель, санитарам пришлось его связывать, - привела она пример.
Мать строго посмотрела на дочь, ей неудобно спорить с дочерью при постороннем молодом человеке. Вполголоса буркнула:
-Нашла о ком вспомнить.
Он проводил женщин до выхода. У тротуара  их ждала карета. Юноша сожалел, что так мало ему пришлось пообщаться с девушкой.
-До свидания, юнкер, - холодно попрощалась мать. Няня только кивнула. Котлинский щелкнул каблуками и мотнул головой. Подал руку матери, помог ей взойти в карету. Мать по-французски бросила реплику:
-Надо же, не дворянин, а с этикетом знаком, - и добавила: - Впрочем, юноша симпатичный.
Поскольку девушка протянула ему руку, он наклонился и поцеловал ее, тоже поддержал, когда она поставила ногу на ступеньку. Девушка чуть задержалась, сказала:
-В следующее воскресение мы принимаем гостей по случаю окончания поста, я приглашаю вас. Сможете? - спросила девушка.
-Сочту за честь. Если меня отпустят в увольнение.
-Приходите.
И девушка назвала адрес.
Котлинский долго смотрел вслед карете, не веря своему счастью. Затем, когда возвращался в училище, раздумывал: принять ли ему предложение или отказаться. Все же кто они, и кто он?! Он  сын крестьянина Карпа Котлинского, перебравшегося в город Псков, и женившегося на телеграфистке станции Псков -1 Наташе. Дарья графская дочь, ей уготовано блестящее будущее, замуж она выйдет тоже за графа или крупного чиновника. Социальная разница не позволит  любить ее, даже просто общаться ему будет непозволительно. И все же он уже тогда знал, что непременно воспользуется приглашением. Ему еще раз хотелось посмотреть в ее глаза, услышать ее голос.
Всю неделю юноша жил одним желанием, чтобы быстрее наступило воскресение, не получить замечания от преподавателей и воспитателей, которые могли бы не пустить его в увольнение. И когда желанный день наступил, он так старательно чистил сапоги, надраивал пуговицы, и выглаживал брюки, что сослуживцы начали над ним посмеиваться. Юноша купил букет цветов из отложенных денег, пришел по адресу, остановился перед огромной массивной дверью, не решался на дальнейший шаг, потом подумал, не гоже будущему офицеру пасовать перед трудностями, решительно дернул за шнурок звонка. Вышел лакей, высокий, важный, в красной ливрее, спросил, что угодно молодому человеку?
-Мне назначено… - проговорил юноша, слова застряли в горле, не ожидал он увидеть столь импозантно одетого лакея, он опять пожалел, что решился на визит, кашлянул, продолжил: - Дарья Сергеевна пригласила меня в гости.
-Сейчас доложу, пройдите в приемную, - посторонился лакей.
Котлинский зашел в просторный холл, остановился перед огромным, во всю стену зеркалом, лакей велел подождать, поднялся по лестнице вверх. Он увидел в зеркале жалкого юношу в потертом юнкерском мундире, с букетом цветов не первой свежести, в душе появилась досада на самого себя, что у него не хватило силы воли отказаться от визита. Отступать поздно. Через минуту наверху показалась Дарья, окликнула:
-Володя, поднимайтесь сюда.
Он подал фуражку и перчатки лакею, взбежал по лестнице.
-Здравствуйте, Дарья Сергеевна, - протянул букет и поцеловал ей руку.
-Здравствуйте, Володя. Не ожидала, что вас отпустят. Но я рада. Идемте, я представлю вас друзьям и родственникам.
Она взяла букет, поблагодарила, вдохнула аромат цветов, и тут же протянула его лакею, тот поклонился и отошел. Девушка была ослепительно хороша, на ней ажурное белое платье с глубоким декольте, на груди колье из синих, под цвет ее глаз, камней, в уложенных волосах диадема.
Они зашли в просторный зал, в нем много гостей, они стояли маленькими группками, с бокалами шампанского, беседовали, почти никто не обратил на юношу внимания, и только когда Даша подводила его к очередному гостю и говорила: - «Познакомьтесь, мой хороший знакомый», - гости вежливо кивали. Кто-то с любопытством окидывал его взглядом, кто-то равнодушно кивал и тут же отворачивался. Среди блеска украшений на дамах и изящных фраков, генеральских мундиров и лакеев в ливреях, юноша чувствовал себя неловко, с тоской посмотрел на свои не такие уж и начищенные сапоги, а юнкерский мундир и вовсе смотрелся среди этого великолепия, как маскарадный костюм. Дарья подводила его к молодым людям, безукоризненно одетым во фраки, представляла своего нового знакомого, они недоуменно окидывали его взглядом, вежливо кивали и тут же отворачивались. Один молодой человек в безукоризненно подогнанном на нем фраке, довольно бесцеремонно подошел к девушке и заговорил с ней по-французски, совсем не замечая рядом стоящего с ней юнкера, словно его здесь и не существовало. Дарья с честью вышла из щекотливой ситуации, она извинилась, сказала, что позже вернется к разговору. А сейчас она занята тем, что хочет ввести в круг своих гостей нового знакомого. Юноша окинул взглядом юнкера, хмыкнул и отошел. Мать увидела рядом с дочерью юношу, которого она узнала по юнкерскому мундиру. Она стояла рядом с мужем во главе накрытого стола, за который гости вскоре должны сесть, вскинула недоуменно брови, прикрыв рот веером, что-то проговорила мужу. Тот поискал глазами дочь, посмотрел на Котлинского, ничего не ответил жене, видимо он смирился с прихотью дочери. Не впервые ей своевольничать. Отец знакомиться с юношей не стал. Дарья почувствовала отчуждение родителей, знакомить юношу с ними не стала, видела, как неловко себя чувствует юнкер. Котлинский чуть погодя тихо проговорил:
-Чужой я на вашем празднике жизни. Пожалуй, пойду я. Извините, Дарья Сергеевна. У меня всего лишь час времени, - соврал он. - Мне очень хотелось увидеть вас, и я увидел. Я счастлив. Не буду смущать ваших высоких гостей. Не понять им, что под толстым сукном солдатской шинели может биться благородное сердце, - процитировал он слова Грушницкого из «Героя нашего времени».
-Что вы, Владимир! - пыталась оправдать своих гостей девушка, он решительно поклонился ей и пошел на выход. Она провела его до выхода, чувствуя неловкость от создавшего положения, сказала:
-Приходите в следующие выходные к нам в сад. Мы будем одни и побеседуем без свидетелей. А здесь все равно не поговоришь.
И Котлинский ушел с чувством горечи в душе, понимая, любить ему эту девушку можно, но бесперспективно. Он хотел бы забыть ее, только никак не уходил из его памяти и души образ девушки. Он все же пришел в следующее воскресение в сад, девушка казалось ждала его. Или случайно там оказалась, или всегда в это время гуляла по саду. Во всяком случае, она обрадовалась его появлению. Отослала няню, увела юношу вглубь сада, по пути извинялась за прошлое воскресение, вела с ним просто и искренне. Они сели на лавочку под крышей ротонды, девушка потребовала:
-Рассказывайте, как вы прожили эту неделю?
-Что рассказывать? У нас дни проходят однообразно. Занятия в классах, затем на природе, строевая, стрельбы и так каждый день.
-Вас учат убивать людей? - лукаво спросила девушка.
-Нас учат защищать отечество, - возразил юноша.
-И сколько вам осталось учиться?
-Еще год в училище, и год на практике в полку.
-А у меня через месяц выпускной, - обрадованно сообщила девушка.
-И что же дальше? Разрешили вам посещать курсы?
-Пока нет. Только я настойчивая, - улыбнулась она.
Юноша смотрел на нее, не удержался от ревнивого вопроса:
-Простите, Дарья Сергеевна, у вас есть… - он запнулся, - жених?
Она звонко рассмеялась:
-Папа каждый вечер обсуждает этот вопрос с маман, перебирает достоинства и материальные возможности того или иного молодого человека. Только  я пока не готова замуж. - И уже серьезно добавила: - Я выйду только по любви.
-Разве отец позволит вам, - уныло проговорил юноша, понимая свое хлипкое положение в качестве жениха.
Дарья рассмеялась.
-Вот увидите, я выйду замуж за того, кого полюблю.
И юноша подумал, за оставшиеся два года учебы он постарается доказать девушке, что достоин ее любви. Молодые люди встречались в саду, много разговаривали, девушка прониклась симпатией к юноше, так не похожего на ее чопорных знакомых из знатных семей, которых в первую очередь интересовали ее приданное, а только потом она сама. Котлинскому все равно какое у ее папы состояние. Он любил эту девушку. Она казалась ему воплощением красоты, грации и женственности.
Однако юнкеров выпустили из училища менее, чем через год в связи с объявлением войны.  Последний раз он пришел к дому девушки в новеньком офицерском парадном мундире, попрощаться перед отбытием на фронт. Пришел не в сад, а через парадное крыльцо зашел в дом. Отец впервые удостоил его непродолжительным вежливым разговором, расспросил куда его направили, пожелал скорейшей победы и возвращения невредимым. С девушкой они условились, он будет писать ей с фронта, рассказывать, как ему воюется. Она провожала его до угла дома, юноша долго держал ее пальчики в своей руке,  и не хотел отпускать.
-Берегите себя, - напутствовала его девушка.
Он поцеловал ей руку, девушка впервые провела рукой по предплечью и легонько поцеловала его в щеку.
После ухода юноши отец девушки спросил жену:
-Этот молодой человек кто? Почему он стал вхож в наш дом?
Жена пояснила:
-Дарья привечает его. Не знаю, что она в нем нашла.
-Не возомнит ли он себя ее женихом? - с сарказмом бросил он. - Лицом и фигурой пригожий. Как бы наша дурочка не влюбилась.
-Свят, свят! - отмахнулась жена. - Кто он и кто мы! - пожала она плечами.
-Таких подпоручиков мы ей можем сосватать целый полк, - согласился с ней муж. - Вовремя началась война, отбудет на фронт и все забудется.
Не знал граф, отец Дарьи, что пройдет всего три года, он будет рад выдать свою дочь за любого достойного человека, поскольку Париж был переполнен русскими беженцами и эмигрантами, обедневшими графами, камердинерами, офицерами от лейтенанта до генерала, многие из них теперь работали шоферами такси, половыми в русских и французских ресторанах, официантами в кафе, многие спивались и стрелялись. Бывшие фрейлины и дворянки когда-то именитых семей работали официантками, посудомойками, уходили на панель. Но сейчас он находился на вершине столичной элиты, и ему казалось, что так будет всегда.
Подпоручик Котлинский писал письма девушке часто, они скапливались у него, поскольку почта работала с перебоями. Потом сразу уходило три, четыре письма. Что мог писать девушке подпоручик? Не мог же он ей писать, что их каждый день бомбят, воины погибают, их не успевают хоронить, бытовые условия никакие, казармы разбомбленные, их донимают вши, он уже месяц не мылся, пища скудная, каша надоела. Он не описывал атаку немцев, в феврале этого года, когда немцы пошли в наступление на первую линию выдвинутых полевых русских позиций. Пять дней в мелко углубленных окопах русские солдаты сдерживали натиск врага, затем отошли на вторые позиции. Через неделю  немцы подогнали мощные артиллерийские глинобитные орудия «Большую Берту», мортиры «Шкода», а всего тяжелых орудий немцы подогнали свыше шестидесяти штук, которые бомбили крепость снарядами калибром от ста до четыреста двадцати миллиметров день и ночь. Немцы вели огонь по триста пятьдесят залпов каждые четыре минуты. На сей раз немцы решили во что бы то ни стало выкурить упрямых защитников из крепости. За неделю обстрела по крепости выпущено двести пятьдесят тысяч снарядов. Сверху бомбы бросали с аэропланов. Разрушены все надворные постройки, полуразрушены форты и бастионы. Горело все, что могло гореть, даже камень плавился. Никого в живых не должно остаться после такой бомбардировки.  Лазарет не справляется с ранеными, а похоронные команды не успевают хоронить убитых. Командование генерального штаба просило защитников крепости продержаться сорок восемь часов. А они стоят здесь уже полгода. Немцы посчитали, что после такого интенсивного обстрела сопротивление русских сломлено, пошли в атаку. Им не удалось не то что взять крепость, они даже не смогли выбить солдат со второй линии обороны. Эта неудача заставила немецкое командование на этом участке перейти к позиционным военным действиям. Подпоручик Котлинский водил в контратаки своих солдат, за что был удостоен вторым орденом святого Станислава 4-й степени с мечами и бантом. Первые два ордена святой Анны он получил за бои в сентябре прошлого   года. Причем второй орден он получил из рук самого Государя императора. Он отдельно описывал девушке визит царя в крепость. Вспомнил слова хорунжего: «Приду в околоток с Георгиевским орденом, пусть меня берут обратно в полицию за заслуги перед отечеством». Вот и юноше закралась сакральная мысль, оденет ордена и предстанет перед родителями Дарьи, авось не откажут герою войны в руке своей дочери.
Всего этого он девушке в письмах не излагал, писал девушке совсем о другом: какие кругом красивые озера, в них отражается синее небо, по берегам белые березки. Он служит в крепости, которую начали возводить в прошлом веке, достраивают до настоящего времени, поскольку за сто с лишним лет совершенствуются орудия, и не все стены выдерживают современные снаряды. Крепость является совершенством архитектурного оборонительного искусства. Он не писал девушке, что данное совершенство оборонительного искусства всего лишь третьестепенная цитадель, которую к началу войны не успели модернизировать. Не мог он написать девушке, что на фортах крепости нет ни бетонных эскарпов, ни солидных металлических решеток долговременного типа, крепостная артиллерия не имеет командных пунктов, пушки не закрыты броневыми щитами. Зачем забивать голову юной девушки такими подробностями. Он писал, что неподалеку имеются более мощные и укрепленные крепости.  Обойти крепость врагу не удастся, так как справа и слева болото. Форт является восточным опорным пунктом укрепленной линии между реками Нарев и Бобры. По вечерам играет духовой оркестр, чтобы подразнить немцев, показать им что крепость живет и не думает сдаваться. В общем не служба, а сплошной курорт. Он не лукавил, вечерами сводный духовой оркестр действительно каждый вечер выходил на центральную стену, и повернув раструбы в сторону немецких позиций играли «Коль славен», как хвала Богу, сохраняющего нас; «Гимн», как выразитель верности своей Родины;  «Марш», как выражение солдатской доблести. Скромно упомянул о награждении орденом, который он получил из рук самого Государя Императора.
Девушка отвечала ему, поздравила с орденом, шутливо высказала недоумение, за что ему вручили орден, поскольку он не на передовой, а прохлаждается  за крепостными стенами. Позавидовала его встрече с Государем, посетовала, что в этом году из-за войны Государь не удостоил Институт при выпуске воспитанниц своим посещением. Беспокоилась, чтобы юноша не рисковал напрасно. Он смотрел на бисерный девичий почерк, и ему казалось, что сама девушка стоит перед ним и заботливо просит, чтобы он берег себя, не бравировал смелостью. Поскольку понимала, орденами за просто так не награждают. Она писала ему ровные, вежливые письма, тон ее письма сдержанный, без сентиментальности, но сам факт, что девушка пишет ему, заботится о здоровье, согревал его душу. Он мечтал только об одном, вернуться, припасть к ней, рассказать, как он любит ее. Сейчас он  уже  не тот робкий юноша. Теперь он закаленный в боях боец, возмужавший герой этой войны. Она писала, что работает в госпитале, ухаживает за раненными. Папа вначале очень возражал, потом убедился, что сама императрица с Великими княжнами ухаживают за раненными бойцами, смирился и отпустил ее. В это сложное для родины время она тоже, как и подпоручик Котлинский, приносит пользу своему отечеству.
Защитники крепости не подозревали, что весь мир следит за обороной маленькой крепости, никто не верил, что ее защитники смогут выстоять, даже русское командование не могло поверить, поскольку мало кто мог устоять против мощных артиллерийских орудий «Большая Берта», спешили на помощь, старясь прорвать оборону немцев. Комендант крепости генерал-майор Бржозовский послал телеграмму русскому командованию, в которой уверял, что гарнизон не потерял боеспособности и бодрости духа, просил Командующего армией не приносить лишних жертв для освобождения крепости от осаждающего неприятеля, они не сдадут крепость, чем спас не одну человеческую жизнь. Вот его слова, ставшие историей великого русского духа: «Имея ввиду, что на флангах крепости спокойно, артиллерия и гарнизон сохранили обороноспособность, прекрасное настроение духа гарнизона и на то, что несмотря на все попытки неприятеля, нами удерживается Сосненская  передовая позиция, осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Высокопревосходительство командующего армией не приносить лишних жертв  для ускоренного освобождения крепости от осаждающего неприятеля».  Да и как не удивляться мировому сообществу, крепость Осовец по действующему инженерно-фортификационному ранжиру относится к крепостным сооружениям 3-го класса, крепости более укрепленные и мощные пали, а эта маленькая крепость продержалась полгода. И еще бы продержалась, если бы не угроза полного окружения в связи с отступлением русских войск. Все бельгийские и французские крепости на Западном фронте пали в течении нескольких дней. А мощнейшие цитадели 1-го класса в Ковно и Новогеоргиевске бесславно капитулировали через десять дней после начала штурма. Причем в Осовце построено только четыре форта, в Новогеоргиевске тридцать три форта, в Осовце находились 27 батальонов, в Новогеоргиевске - 67. В Осовце не было тяжелых артиллерийских орудий, потенциал Новогеоргиевска несравненно больше — тяжелых орудий 59, а еще имелись пушки, всего 359 стволов. Все дело в том, кто являлся командиром обороны крепостей. Комендант Новогеоргиевской крепости генерал Бобырь ускакал к немцам, и оттуда распорядился о капитуляции, чего не могли помыслить себе ни генерал Шульман, ни генерал Бржозовский, ни его старшие офицеры, ни молодые подпоручики Котлинский и Стржеминский со своими подчиненными прапорщиками и солдатами. Наряду с высоким подвигом защитников крепости Осовец, была и такая позорная страница в истории первой мировой войны, как бесславная сдача более сильных крепостей. Оборона Осовца сорвала паны немецкого командования на Белостокском направлении по прорыву в стык двух русских армий. Гарнизон крепости почти на год сковал значительные силы немцев.
Воодушевил бойцов крепости и внезапный приезд царя в конце прошлого года. Генерала Щульмана чуть удар не хватил, когда он увидел царя с небольшой группой сопровождающих лиц. Уже тогда знали, что немцы перехватывают переговоры по связи, поэтому генерала не известили о посещении высокой особы.
-Ваше величество, как же вы.. - суетился он, - Осторожно, прошу вас… нас тут каждый день обстреливают… - залепетал он, понимая, что произойдет, если немецкая разведка разнюхает, что в крепости находится  русский император.
Солдаты принимали царя восторженно. Он приказал выстроить гарнизон, произнес краткую речь, и приступил к раздаче наград. Почти все защитники крепости получили ордена и медали. Тогда и получил подпоручик  Котлинский орден Святой Анны 3 степени.  Вручая ему орден, Государь удивился:
-Какой молодой офицер, и такой смелый.
Комендант  генерал Шульман тут же подтвердил:
-Весьма смелый, Ваше величество.
-Вы все же будьте по осмотрительнее, - улыбнулся юноше Государь.
-Служу Отечеству, - выпалил  подпоручик Котлинский, весьма ошеломленный таким вниманием царя.
 Комендант Шульман все поглядывал на небо, не слышно ли стрекота моторов аэропланов и воя снарядов, старался как можно скорее закончить торжественную часть, он тоже получил   орден Святого Георгия 4 степени. Царь прошел со своей свитой в один из фортов, осмотрел артиллерийские оружия, кратко побеседовал с артиллеристами, затем прошел в Покровскую церковь, в которой зияла дыра от прямого попадания снаряда. Он зашел, перекрестился перед иконой Святого Николая Чудотворца, которую подарил этой церкви в свое первое посещение семнадцать лет назад. Спросил священника:
-Страшно бывает при бомбардировке?
-Нет, ваше императорское величество, когда снаряды начали ложиться возле церкви, мне стало скучно, я зашел в храм.
Государь улыбнулся, потрепал за предплечье священника и пошел на выход. Батюшка перекрестил в след Государя, проговорил тихо: «Храни  Господь Ваше императорское величество!».
Офицеры провожали Императора до безопасного места, где ждал его экипаж к поезду. Возвращаясь назад, Котлинский услышал, как начальник строевого отделения штаба подполковник Свечников проговорил:
-Слаб наш государь, хотя и помазанник Божий.
Офицеры не ожидали подобной оценки царя, напряглись. Подполковник Хмельков повернулся и сказал:
-Объяснитесь, господин подполковник.
-Извольте, - нисколько не смутился Свечников. - Будь наш государь более дальновиден, не стал бы ввязываться в эту войну. Англичане волею случая ставшие нашими союзниками, которые до того полвека вставляли нам палки в колеса, будут воевать с немцами до последнего русского солдата. Да еще мы им должны останемся за поставку оружия. И французы нам союзники никакие. У них нет того людского ресурса, который сдерживал бы немцев, приковал бы значительные силы на своих границах. Они всегда будут ждать помощи от нас.  Вот и получится, что все тяготы войны лягут на наши плечи.
-Мы не могли оставить в беде братский сербский народ, - возразил подпоручик Стржеминский.
Свечников скептически посмотрел на него.
-Мы мало чем поможем сербскому народу, а потеряем тысячи убитых солдат и офицеров. Десятки и сотни тысяч покалеченных! Во всей Сербии населения меньше, чем  будет погибших и раненных русских. Судя по всему, война продлится еще не один год.
-Европа бы осудила нашего царя, если бы мы остались в стороне. Он не мог поступиться честью, - возразил поручик Ефимов.
-Ничего, стыд не кислота, глаза не выест. Немцы успели подготовиться к войне. А нам нужно еще три года, чтобы перевести экономику на военный лад. Мы вступили в войну не подготовленными, на фронтах не хватает оружия, снарядов, вынуждены у тех же англичан покупать все в три дорога. Да и наши фабриканты патриоты стараются от них не отстать, - зло проговорил он.
Генерал Бржозовский резко остановился,  толпа офицеров  чуть не смяла его, повернулся в сторону подполковника Свечникова строго проговорил:
-Прошу, господин подполковник, свои мысли оставить при себе. Обсуждать поступки Государя не вашего ума дело. Не хватало еще, чтобы солдаты и младший командный состав слушали ваши умозаключения.
-Учту, ваше высокопревосходительство! - козырнул Свечников и, нагнув голову, пошел в сторону крепости.
В офицерской среде разговоры о нынешней войне, политике России, конечно, велись, сколько людей, столько и мнений. Порой суждения высказывались нелицеприятные для нынешней власти, но за стены офицерских посиделок во время затишья боевых действий, - не просачивались. Как-то грузинский князь Тугаев, штабс -капитан, командир саперной роты во время одного из таких споров с пеной у рта доказывал:
-Зря Россия поддалась уговорам Англии и навязала Персии конституцию, и что из этого вышло?! Персы лояльного России шаха Наср-Эдина свергли, мы там потеряли свое влияние, пролили русскую кровь, теперь у нас под боком враждебное мусульманское государство, зато англичане теперь в Персии полные хозяева положения.
-Полно вам, князь, вы обижены потому, что ваши предки теперь не могут торговать с Персией, опасаетесь род обеднеет. Причем здесь политика России? - лениво возражал ему подпоручик Стржеминский.
-Молод вы еще! - брызгал слюной князь. - История рассудит нас!
-Не спорте, господа! - останавливал всех подполковник Хмельков. - История, действительно, все расставит по своим местам. В какой то степени я согласен с подполковником  Свечниковым: война потребует значительных финансовых вливаний, которых в России нет. Будем брать взаймы под высокие проценты. Если мы победим, с разоренной Германии взять будет нечего. Если  заключим мир, выплачивать долг Англии будет тоже нечем. Как ни крути, война нам не выгодна ни с какой точки зрения. Мы не колониальная держава, чужие земли нам не нужны, своих девать некуда.
-Нам ли, господа рассуждать, что Государю выгодно, а что нет! - укоризненно высказывался пожилой штабс-капитан интендантской службы, который службу начинал еще при Александре П, - наше дело воевать! Честно воевать! А не рассуждать!
И все замолкали. Стыдно перед пожилым человеком показывать свое беспокойство по поводу исхода войны. Дело офицеров - защищать царя и Отечество.
Приезд царя в крепость удивил не только коменданта Шульмана и всех офицеров, он воодушевил  защитников крепости. В Европе ранее никто  не знал, где находится второстепенная крепость Осовец, не слышал о ней, теперь о  защитниках заговорили в салонах и царствующих дворах, газеты выходили с крупными заголовками о посещении царем крепости и о его защитниках.
Котлинский замер с пером в руке, перебирал в уме события последних месяцев.
Получив отпор, немцы стали ждать зимы, когда замерзнут болота. Дождались. В феврале подкатили самые мощные осадные пушки «Большая Берта» и осадные мортиры «Шкода». Снаряд «Большой Берты» весил восемьсот килограмм, оставлял воронку до пяти метров в глубину и до пятнадцати метров в диаметре. Снаряды «Шкоды» чуть легче, но ничего подобного в русской армии не было, а тем более в крепости. Перед обстрелом и штурмом немцы прислали парламентера. С передовых позиций взлетела белая ракета, условный знак прекратить огонь. Через передовые окопы прошли три немецких парламентера с белым флагом. Встретил их подполковник Свечников, выслушал о цели прихода, провел их в каземат, где находился командный пункт коменданта крепости генерала Бржозовского. Старший по званию парламентер убедившись, что его понимают без переводчика с апломбом заявил:
-Немецкое командование уполномочило меня предложить вам крупную денежную сумму - полмиллиона имперских марок денег в обмен на сдачу фортов.
Бржозовский от удивления вскинул брови. Он предполагал, что парламентер предъявит ультиматум в обмен на жизнь, в крайнем случае, на достойное содержание в плену. Немецкий офицер уловил удивление русского генерала тут же пояснил:
-Это не подкуп, и не мзда. Это те деньги, которые будут потрачены на снаряды, выпущенные нашими артиллеристами по крепости. В случае договоренности,  мы не потратим деньги на производство снарядов, вы спасете жизни своих солдат и офицеров. Если мы не договоримся, через сорок восемь часов мы сравняем эту крепость с землей, она станет вашей братской могилой. Поскольку мы подкатили под стены самое мощное немецкое оружие, против которого не смогла выстоять ни одна крепость.
Если бы тот парламентер тогда знал, насколько немецкое командование продешевило. Они вынуждены будут выпустить  снарядов на сумму большую в несколько раз, чем  предлагали, не считая потерь техники, убитых и раненых своих солдат.
Бржозовский молчал. От негодования он не мог говорить. Тяжело смотрел на парламентера. Потом глухо проговорил:
-Вы останетесь в крепости, - показал он пальцем на главного парламентера. - Если ваши доблестные вояки через сорок восемь часов не возьмут крепость, я вас повешу. Если ее возьмут ваши войска, тогда вы повесите меня.
Парламентер вскочил:
-Это против правил ведения войны! - выкрикнул он. - Парламентера никто не смеет задерживать.
-Не вам говорить о правилах войны, - громко сказал за спиной подполковник Свечников. - Вы травите на фронтах газами солдат, избегая честного поединка. Я полностью согласен с решением господина генерала. Переводчик и сопровождающий сообщат  о решении командования крепости.
Свечников  вызвал солдат, велел арестовать парламентера и посадить его на гауптвахту, которая пустовала со времен начала войны. Переводчика и сопровождающего офицера вывели за пределы форта и направили в сторону немецких траншей.
Участь парламентера решила сама судьба. На том месте, где расположена гауптвахта, в которой находился в качестве арестанта парламентер, от прямого попадания снаряда мортиры «Школа» осталась глубокая воронка.
И начался сплошной ад. Снаряды летели каждые четыре минуты со всех немецких калибров. Сверху крепость бомбили немецкие аэропланы. Они же сбрасывали на головы защитников листовки, в которых говорилось, что русские воины не смогут долго сопротивляться германской армии. Предлагали сдаваться на выгодных условиях на милость германского кайзера. Немецкое командование не предполагало, что после такой интенсивной бомбардировки могут остаться живые защитники крепости. А те, кто остался жив, настолько деморализованы, что вряд ли способны к сопротивлению. Из генерального штаба русского командования пришла директива - просьба продержаться сорок восемь часов. После чего разрешалось выводить войска из крепости. Комендант крепости генерал Бржозовский прочитал телеграмму, вздохнул. Ему бы пушек калибром побольше, он бы показал этим воякам. Превосходство противника в военной технике угнетало, однако комендант решил сражаться тем, что имел в распоряжении.  Неделю велся обстрел крепости, во время которой защитникам некогда и порой негде было поспать, поесть и привести себя в порядок. Кирпичные надстройки рассыпались в прах, деревянные перекрытия горели, тушить их  некому и некогда, все солдаты заняты на передовой, бетонные перекрытия потрескались, часть осыпалась. Огромные воронки зияли на всей территории. Трудно себе представить степень разрушений. Когда обстрел закончился, никто не узнавал своей крепости, Котлинский не мог сразу найти форт своего друга Стржеминского, трудно ориентироваться в развалинах. Центральный форт, Скобелева гора, Заречный форт, как и обещал парламентер, сравняли с землей. Сгорело тридцать семь деревянных строений и лесопильный завод, разрушено семнадцать кирпичных зданий, не считая километров проволочных сетей и полностью уничтожена телефонная связь,  повреждены форты и капониры, и много других сооружений крепости. Подполковник Хмельков осмотрел разрушенные кирпичные постройки, покачал головой и сделал вывод, что в крепостях не должны строится  оборонительные сооружения из кирпича. Так же на совещании офицеров он высказал еще одно упущение в   сооружении казематов: воздушная волна после взрывов  настолько сильна, что проникая в открытую небольшую отдушину, смогла уничтожить 57-ти миллиметровую капонирную пушку, волна выбивает тяжелую металлическую дверь и калечит воинов. Из своего доклада он сделал вывод: во время артиллерийского налета, необходимо наглухо закрывать бронированными плитами все вентиляционные отверстия. Комендант крепости генерал Бржозовский внимательно выслушал подполковника, велел составить подробную справку и практические выводы из сказанного.
На территории крепости и за ее пределами насчитали более тридцати тысяч воронок. От взрывов в воздух взлетали тонны земли, воды, камней, деревьев. Немцы предпринимали отчаянные попытки овладеть Соснеской позицией и охватить левый фланг. Все атаки отбивались заградительной артиллерией и пулеметным огнем. В свою очередь три батальона русской пехоты ночью совершили вылазку на немецкие позиции, хотели уничтожить тяжелую артиллерию противника, однако атака русских немцы отбили.  И все же во время обстрела русские войска провернули не обычную операцию, которую немецкая разведка элементарно проморгала, и которая в некоторой степени решила исход февральского противостояния.
Генерал Бржозовский вызвал подполковника   Хмелькова, обратился к нему больше с просьбой, нежели с приказом:
-Сергей Александрович, возьмите несколько человек артиллеристов, езжайте к нашему главнокомандующему, попросите у них хотя бы две крупнокалиберные пушки, скрытно, железной дорогой доставите их сюда, ночью мы переправим их в форт. Нужно прекратить это безобразие с обстрелом форта «Бертами» и «Шкодами». Я уже телеграфировал его высокопревосходительству, в штабе фронта в курсе, препятствий не будет.
-Будет сделано, господин генерал, - козырнул подполковник и без лишних слов преступил к делу. Не прошло и трех дней, как  из Кронштадта доставили две сто пятидесяти миллиметровые пушки оружейника Канэ. Генерал Бржозовский довольно потирал руки, проследил, чтобы доставили их в форт ночью, скрытно.  Сам присутствовал при первом залпе, помог наводчику как можно точнее навести прицел, приказал в дальнейшем вести огонь только по «Большим Бертам» и «Шкодам». Первые же залпы вывели из строя одну «Шкоду» и две «Большие Берты», поразив при этом артиллерийский расчет. Немецкие артиллеристы и так славились своей слабой подготовкой, благодаря этому многие снаряды летели мимо цели. Тысячи снарядов поглотила река Бобр и болото. А в результате попадания русских снарядов погибли те артиллеристы, которые обслуживали дорогостоящие пушки. В довершении всех невзгод, за этими немецкими потерями взлетел в воздух склад их боеприпасов. Немцы были настолько ошеломлены, что не могли поверить, что их хваленные дорогие пушки вышли из строя. Поскольку считали, что их «Берты» и мортиры, а также склад со снарядами недосягаемы для русских пушек, а тут не только материальные потери, но и потери в  живой силе. «Большая Берта» и «Шкода» стоили огромных денег, немцы спешно отвели их в тыл. Они могли бы уцелевшие «Большие Берты» отвести на недосягаемое для поражение расстояние, и оттуда вести огонь по крепости, а они увезли пушки глубоко в тыл, и больше они в перестрелке не участвовали. Немцы полагали, что тех разрушений, которые они успели нанести, достаточно, чтобы в  крепости осталось очень мало воинов, а те кто остались деморализованы настолько, что не в состоянии сопротивляться.   К удивлению защитников крепости, которые находились в фортах, первая траншея обороны русских за пределами крепости при обстреле даже не дрогнули. Еще позволяли себе шутить: «Нехай постреляют, мы хоть выспимся», поскольку во время обстрела немцы не наступали. Снаряды в большей степени летели через их голову в сторону крепости. Немецкие специалисты считали, что после подобного обстрела те воины, которые не погибли от прямого попадания, будут контужены или сойдут с ума, а солдаты с сарказмом повторяли: «Хоть выспимся!». Немцы решились на штурм крепости. Выдержку проявил полковник Хмельков, он увидел, что первая оборона русских могут не выдержать натиска немцев, окопы мелковаты,  стараясь избежать дальнейших потерь, он под обстрелом проник в траншеи перовой обороны, приказал им отойти ко второй линии обороны, организовал там успешную оборону. Конечно, от бомбежки потери были огромные, похоронные команды не успевали собирать трупы русских солдат и офицеров, лазареты переполнены, поезда не успевали увозить раненых в тыл. Подпоручик  Котлинский встретил своего сослуживца Стржеминского спросил, много ли потерь в его роте? Тот ответил: от роты осталось семнадцать человек. У Котлинского живых чуть больше, потому, что его рота укрыта в глубине форта, когда как рота Стржеминского расположилась на выступе форта, куда снаряды попадали чаще всего. Погибали солдаты не только от прямого попадания снарядов, роты подпоручиков совершали вылазки для контратак, поддерживали бойцов в траншеях. Немцы не зря ждали зиму, надеялись  лед скует реку, болото, и водный ров вокруг второго форта, который защищал железнодорожный мост. Дождались. Лед, действительно, сковал поверхность. Только немцы своими же снарядами раскрошили лед во рву перед крепостью, наши пушки довершили дело перед окопами немцев, болото превратилось в смесь грязи и осколков льда. Атака стала почти невозможной. Попытки немцев ни к чему не привели. Крепость к удивлению русского командования фронтом и западных противников, и их союзников - устояла. Победа воодушевила защитников крепости, они поверили в себя. Росла злость на немцев, которые продолжали самонадеянно предлагать в листовках почетную сдачу. Призывали солдат убивать своих офицеров, которые не позволяют им достойно сдаться на милость победителя. Не все так радужно обстояло на фронтах. Чуть потеплело немцы предприняли широкомасштабное наступление. Русский фронт был прорван в Галиции, в Прибалтике. На передовую немцев перед крепостью прибыл император Вильгельм, чем вызвал еще больший переполох среди немецкого командования, чем приезд в крепость русского царя. Кайзеру интересно взглянуть на удивительную крепость, которая не сдается, не склоняет голову перед мощью немецкого оружия.
-Действительно, осиное гнездо, - хмыкнул кайзер, разглядывая в оптику передовые траншеи русских и форты крепости. В переводе с польского Осовец означало «осиное гнездо».  И приказал во что бы то ни стало в ближайшее время выкурить русских из крепости. 
Весна внесла некую передышку в противостояние  противников. Реки разлились, затопили болота, стали естественным препятствием для наступления. Затишье позволило усилить проволочные сети по Центральному форту, возведены новые убежища, позволявшие укрыться от бомбардировок, исправили шоссе, засыпали воронки.
За выдержку и стойкость почти все защитники крепости получили ордена и медали. Подпоручика Котлинского наградили орденом  Святого Станислава 4 -й степени с бантами и мечом, подпоручик Стржеминский награжден орденом Святого Станислава 3-й степени с бантами и мечом. Коменданта крепости генерала Бржозовского за умелое руководство обороной наградили орденом Святого  Георгия 4-й степени, через месяц орденом Святой Анны 1-й степени с мечами. В наградном рескрипте отмечалось:  «...за то, что во время бомбардировки крепости Осовец, командуя всей крепостной артиллерией, а равно войсками первого отдела обороны, находясь под действительным огнем, своими умелыми действиями способствовал отражению атаки на крепость и дальнейшему победоносному наступлению наших войск как со стороны крепости, так и из местечка Гониондз». Подполковник Свечников Михаил Степанович награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Не только офицеры, но многие унтер офицеры, прапорщики и рядовые солдаты, отличившиеся в защите крепости,  были награждены орденами и медалями. Сбылась мечта вахмистра  Ивана Сенькина, он так же стал Георгиевским кавалером. Сослуживцы напоминали ему, уж теперь то он точно покажет голове своего уездного городка «кузькину мать», придет и выложит тому на стол свои награды. Спросит его, что тот делал в тылу в то время, когда его земляк  под снарядами бил немцев. 
Котлинский посмотрел на часы. Время приближалось к пяти часам вечера. Он помнил, ему необходимо идти в штаб на совещание. Поискал глазами подпоручика Стржеминского, не увидел его, подозвал прапорщика Бойкова, командира первого взвода, оставил его вместо себя на время отсутствия. Посмотрел в синее небо, нет ли вражеских аэропланов, пошел в сторону штаба. Генерал-майор Бржозовский собрал офицеров форта и передовых траншей для экстренного сообщения. Он подождал, когда последний офицер доложил о прибытии, обвел всех взглядом, глухим голосом начал свою речь:
-Господа офицеры, я  собрал вас, чтобы сообщить о последних данных нашей разведки. Безрадостных данных. Польские крестьяне рассказали, что немцы завезли огромное количество необычных снарядов, которых они ранее не видели. Снаряд величиной с рост человека. Необычность заключается в том, что на конце каждого снаряда находится вентиль. Примерно такой, каким пользуются в домах горожане, и некоторые польские крестьяне, когда открывают воду в ванную. К некоторым вентилям накручен длинный шланг с раструбом на конце. Наши офицеры проверили информацию. Под видом польских крестьян возили продукты на передовую немцев. Сведения подтвердились. Наши аналитики в штабе дивизии определили: это баллоны с ядовитым газом. Немцы уже применяли газ на некоторых участках нашего фронта. Скажу вам, вещь препротивная. От пули уклониться можно, от снаряда спрятаться в окопе или в траншее. От газа укрыться невозможно. Это варварский способ ведения войны, который ранее человечество не использовало. Очевидно, противник полагает, что для достижения цели все средства хороши. Газ состоит из хлора с бромом, попадая в легкие, он тут же вызывает остановку дыхания. Защиту от газа наши ученные придумали, но  таких средств защиты в наших войсках пока очень мало. В крепости их вообще нет. Мы запросили наш генеральный штаб с просьбой прислать нам защиту от газа, только когда они  нам доставят, - неизвестно. Боюсь, они не успеют в любом случае. Немцы завезли баллоны неделю назад, не применяли потому, что ветер дул не в нашу сторону. А сейчас ветер дует со стороны немецкого фронта в сторону крепости. Поэтому, надо каждую минуту ждать газовой атаки. Полагаю, они могут применить газ в ночное время, ближе к утру. Что я могу в сложившихся условиях предложить: вы все сейчас вернетесь в свои подразделения, соберете личный состав, и в случае газовой атаки или даже  сейчас предложите достать из вещевых мешков все чистое исподнее белье, портянки, полотенца, намочить их и обмотать ими лица. Говорят, вода в некоторой степени нейтрализует действие газа.
Генерал помолчал, пауза затянулась. Наконец он проговорил:
-Я все сказал. С Богом, господа!
Генерал отпустил командиров рот и батальонов. Оставил командиров полков и офицеров штаба.
-Доложите, какими силами на основных направлениях мы будем держать оборону? - обратился генерал к начальнику штаба.
Начальник штаба, молодцеватый полковник, недавно прибывший в крепость, он  не присутствовал в крепости при прежних атаках немцев, однако его впечатлили разрушения и воронки, в которую вмещается три воза сена, прошел к карте, спокойно начал докладывать:
-Передовая позиция крепости Бялогродны - Сосня заняты следующими силами наших войск: правый фланг защищает  первая рота Земляческого  полка. Центр - девятая, десятая и двенадцатая роты того же полка, плюс рота ополченцев. Левый фланг, у Сосни, - одиннадцатая рота. Общий резерв - рота ополченцев. Таким образом, Сосненскую позицию занимают пять рот двести двадцать шестого пехотного Землянского полка, четыре роты ополченцев.
Генерал слушал, кивал головой, не перебивал. Когда начальник штаба закончил, генерал спросил:
-Соотношение сил за последнюю неделю изменилось?
-Не существенно, ваше высокопревосходительство. Личного состава у противника как всегда на порядок больше, все тот же семьдесят шестой ландверный полк готов атаковать Сосню и Центральный редут. Восемнадцатый ландверный полк и сто сорок седьмой резервный батальон стремятся пройти по обе стороны железной дороги и прорваться к дому лесника. У них в наличии до тридцати осадных орудий. И как стало известно, до тридцати батарей отравляющего газа.
Полковник замолчал, ожидая вопросов. Генерал жестом приказал ему сесть. Угрюмо помолчал, раздумывая над новыми реалиями ведения боевых действий, с чем ранее ему не приходилось сталкиваться.
-Никогда бы не мог подумать, что цивилизованный немецкий народ способен на варварский метод ведения войны, - наконец проговорил он. - Свободны, господа офицеры. Проконтролируйте расстановку сил и защиту от возможной газовой атаки, - напутствовал он офицеров.
Генерал в душе все еще не верил, что противник решится применить газ, хотя уже известно, что на некоторых участках фронта немцы газ применяли. Русские войска несли при этом огромные потери.
А младший офицерский состав после совещания некоторое время шли гурьбой,  обсуждали, как они будут отражать атаку после того, как газ их минует, сколько защитников может при этом погибнуть, как руководить боем в подобных условиях.  Стржеминский шел рядом с Котлинским, высказал догадку:
-То-то я обратил внимание, что немцы притихли, перестали обстреливать, должно быть готовились.
-Плохо, что природа против нас. Ветер дует в нашу сторону, - согласился с ним сослуживец.
И Котлинский, и Стржеминский, и все другие офицеры рот и полков пошли по своим подразделениям, собирали командиров взводов, ставили перед ними задачу. Всех сзывать в одну толпу не рекомендовалось, чтобы единственный снаряд не поразил сразу всех собравшихся.
Котлинский пригласил прапорщиков, фельдфебелей, рассказал им все, что слышал от генерала.
-Вот сволочи немчура, - прогудел вахмистр Сенькин, - не могут честно воевать. Ужо я им… - и сжал кулаки.
-Честно они у нас никогда не выигрывали. Сколько раз нападали и всегда по соплям получали, - дополнил вахмистра прапорщик Богданов, самый долго служащий в этой крепости. Ему не один раз предлагали смениться, он отказывался, говорил, его предки начинали строить эту крепость, и он должен отстоять их творение.
-И на сей раз получат, - согласился с ним Котлинский. - По местам, господа. Проследите, чтобы все прикрыли лицо во время газовой атаки.
Он сам прошел по взводам, останавливался вместе с командирами взводов и отделений в точке их сосредоточения, проникновенно увещевал:
-Не робеть, братцы! Русские воины и не такое видали! Если уж случиться воевать в новых реалиях газовых атак, старайтесь переждать эту напасть, крепко защищайте глаза и дыхание мокрыми портянками, полотенцами, газ ветром унесет дальше. Немцы не сунутся, пока газ будет идти в нашу сторону. А там мы свое слово скажем.
-Не сумлевайтесь, ваше благородие, немцы нам за все ответят… - отвечали не по уставному солдаты.
Конечно, тогда никто не знал, насколько газовая атака смертельна для обороняющихся.  Наслышаны офицеры от других сослуживцев об ужасной смерти солдат на поле боя, не могли до конца поверить в повсеместное применение запрещенного международной конвенцией ядовитого газа.
  В четыре утра шестого августа на русские позиции со стороны немецких траншей  потекло  темно-зеленное облако газа. Передовые траншеи русских, несмотря на предупреждение, газовая атака застала врасплох. Бодрствовали только часовые, весь личный состав спал. О каком-то не обычном движении на немецких позициях заметил один из часовых, ранее немцы в это время тоже предпочитали отдыхать. Он доложил разводящему, тот разбудил подполковника Хмелькова. Вглядывались в позицию немцев, бинокль в это время бесполезен.  Траншеи немцев скрылись в предрассветном темном тумане. Сыграли тревогу, спешно стали обматывать лица смоченными в воде портянками, полотенцами. Мало чего успели предпринять, газ достиг передовых траншей через пять минут. Немцы открыли ураганный огонь из всех артиллерийских орудий. Началась паника. Те, кто выскакивали из траншей и пытались бежать в сторону крепости, погибали первыми, поскольку учащенное дыхание способствовали более быстрому проникновению газа в легкие. Кто остался в окопах старались как можно ниже укрыться от газа, не понимая, что газ тяжелее воздуха, он скапливался в окопах, низинах. Молоденький солдатик выскочил в отчаянии на бруствер, хотел закричать, хватанул отравленного воздуха, схватил обеими руками себя за горло, захрипел и упал навзничь. Еще несколько минут его тело билось в конвульсиях. Солдаты и офицеры умирали в мучениях. Повсеместно слышался надрывающийся кашель, солдаты теряли ориентацию. Пытаясь глотнуть свежего воздуха, воины выползали на бруствер, не зная, что высота газовой волны достигает пятнадцати метров и шириной до восьми километров. Спасения не было. В бледном рассвете оставшимся в живых открылась страшная картина: трава почернела, листья на кустах и деревьях пожухла, у цветов облетели лепестки, птицы падали на лету замертво, перестали квакать лягушки. Кто-то бросив оружие, амуницию, брел наугад в сторону крепости, которая едва виднелась в утреннем тумане.  В крепости наблюдалась такая же картина. Солдаты падали замертво, некоторые оставляли открытыми только глаза, тяжело, с хрипом дышали. Все медные части оружия, бытовых приборов покрывались зеленым налетом окиси хлора. Артиллерийские расчеты оставили свои боевые расчеты, пытались укрыться в закрытых помещениях. Кто-то из них успел, закрылись в помещениях, конопатили щели, поливали двери водой. Не успевшие падали замертво. Три передовые роты Землянского полка погибли полностью. Двенадцатая рота Котлинского, с солдатами которой они накануне тренировались укрывать лицо мокрыми тряпками, так же умирали в мучениях, мокрые полотенца не очень помогали выжить, вид едва выживших был ужасен. Котлинский вылил на голову ведро тухлой воды, которая после дождей сливалась с крыши в  бетонные бочки, использовали ее в технических целях. Обмотал полностью голову исподней рубахой. Помогало мало, дышать становилось все тяжелей, он с ужасом наблюдал, как падали без сознания его воины, бились в конвульсиях полдня назад здоровые, жизнерадостные солдаты, унтера и прапорщики.  От общего числа воинов роты еле подавали признаки жизни человек сорок. У подпоручика Стржеминского от трех рот в живых осталось чуть больше, чем у его  товарища, около шестидесяти воинов при двух пулеметах. Их спасло то, что некоторые воины успели наглухо забаррикадироваться в казематах. Немцы для верности продолжали   ураганный артиллерийский огонь по русским позициям, они обстреливали гарнизон снарядами начиненными хлорпикрином, что добавляло смертоносного газа в воздухе. Погибли свыше тысячи шестисот солдат и офицеров. Оставшихся в живых, если их можно назвать живыми, спешно начал собирать в единую команду комендант крепости Бржозовский. Он тоже обмотал лицо полотенцем, ходил среди едва подававших признаки жизни солдат, подбадривал их. В бинокль видел, немцы готовятся к атаке. Они не скрываясь, встали в полный рост возле своих траншей, полагая, что стрелять по ним со стороны крепости некому. После обстрела немцы выждали несколько минут, чтобы убедиться, что ответного огня не последует. Да и не могло последовать, по их твердому убеждению никого живого в округе не должно остаться. Умирали не только русские воины, умирали польские крестьяне в близ лежащих деревнях, погибал скот и мелкие животные.
Убедившись, что крепость не подает признаков жизни, командование восьмой немецкой армии приказало зачистить крепость. Вот он тот момент, когда они полагали, что теперь крепость непременно пала. Они подготовили похоронные команды, те с обозами пошли вслед за наступающими солдатами собирать трупы. Четырнадцать батальонов немецкой пехоты, кто в противогазах, кто тоже с полотенцами на лице, а то и вовсе без них, развернувшись цепью, пошли на зачистку территории крепости.  Семьдесят шестой полк ландвера стремительно рванул вперед,  им не хотелось упускать пальму первенства по взятию крепости. Переступая через трупы русских солдат, добивая подававших признаки жизни, быстро заняли обезлюдевшую позицию передовых русских траншей, не останавливаясь пошли дальше. В итоге попали на территорию, где газ не успел еще улетучиться, стали массово погибать от своего же газа. Остальные немецкие полки продвигались вдоль железной линии в сторону Рудского моста, захват которого грозил рассечением всей обороны западнее крепости и потерю Сосненской позиции.  Генерал Бржозовский понимал, если им это удастся, захват крепости останется делом времени. Он увидел шатающегося подполковника Хмелькова, не приказал, попросил, собрать оставшихся в живых солдат и офицеров и организовать контратаку. Сам скорым шагом, насколько позволял возраст и отравленный воздух, спустился к артиллерийским расчетам, которые лежали неподалеку от пушек, кто умер, кто едва мог шевелить рукой, открывал глаза, все тяжело кашляли, при виде генерала силились встать.
-Вставайте, братцы, - подбадривал генерал. - Не гоже нам отдыхать в такое время…
Сам подошел к ящику со снарядами, взял снаряд и понес к пушке, затолкал его в патронник. Обессилено присел на лафет, силы покидали его. Артиллеристы видя, что сам генерал является примером мужества, ползком стали собираться у своих расчетов.
-Мы счас, ваше высокоблагородие… мы счас… - шептали они через силу, поднесли снаряды к пушкам, стали наводить прицел на немецкие траншеи.
Генерал, шатаясь,  пошел к другим расчетам.
Подполковник Хмельков, также успевший глотнуть смертоносного газа, коротко обрисовал задачу подпоручикам Котлинскому и Стржеминскому, сам возглавил оставшихся в живых воинов. Подпоручик Котлинский собрал остатки своей роты, не более тридцати еле живых солдат при одном пулемете, к нему примкнули солдаты  восьмой и тринадцатой рот, несколько солдат второй саперной роты Стржеминского.  Подпоручик Стржеминский собирал остатки саперной роты и резерв добровольцев чуть севернее от роты товарища.
-Не посрамим родину! - прохрипел Котлинский. - Вперед!
И оставшиеся в живых, которые никогда уже не смогут быть здоровыми, даже если останутся жить, ринулись в штыковую атаку, пытаясь кричать «Ура!!», кашляя и выплевывая сгустки крови.
Безвестный пулеметчик дополз до своего пулемета, расстрелял по немцам две полные ленты. При зарядке третей замертво упал на свой пулемет. О силе духа того пулеметчика всегда вспоминал поручик Ефимов. Он знал, что тот пулеметчик не успел даже закрыть от газа лицо, потерял сознание в первые же минуты газовой атаки, затем очнулся. Нашел в себе силы доползти до пулемета и дать свой последний бой.
Передовые части восемнадцатого немецкого полка шли на зачистку крепости довольно беспечно, по их мнению сопротивление оказывать просто некому. В атаку на русские позиции в полный рост пошли четырнадцать батальонов ландвера, около семи тысяч солдат. И вдруг из хлорного тумана на них обрушилась контратака русских. Вид атакующих был ужасен. Обезумевшие глаза, лица обмотаны окровавленными тряпками, хрипы и сгустки крови на гимнастерках атакующих привел немецких солдат в ужас. Они были настолько шокированы, что в ужасе без сопротивления кинулись назад, затаптывая упавших своих товарищей, повисали на проволочных заграждениях, которые  в свое время были возведены для защиты от русской пехоты. Остатки наступавших рот сумели выбить противника из занятых позиций. При этом захватили в плен двадцать пять немецких солдат. Солдаты четырнадцатой роты под командованием поручика Тидебеля восстановила положение на левом фланге Сосненской позиции и тоже захватили в плен более пятнадцати немцев. В довершение, по отступающим немецким солдатам стала бить, казалось бы, погибшая русская артиллерия. Генерал Бржозовский лично корректировал огонь.
-Отрежьте огнем общий резерв немцев от основного полка, - приказал он. Затем велел сосредоточить огонь по отступающим войскам.
  Немцы бежали, забыв о сопротивлении. И только оставшийся в немецкой траншее резерв вел стрельбу по наступавшим русским. Подпоручик Котлинский в пылу атаки вскочил на бруствер немецкой траншеи, пуля попала ему в грудь, пробила его записную книжку, куда он собирал сведения о своих солдатах и младших унтер офицерах, он упал, и первым возле него оказался вахмистр Сенькин.
-Что же вы… ваше благородие… - сокрушенно прохрипел он, поискал глазами сослуживцев, окликнул солдата из соседней  роты. - Помоги… - через силу прокричал он.
Солдат  ринулся в его сторону. Пуля догнала его раньше, он упал, не добежав до воронки несколько шагов. Вахмистр собирая последние силы, потащил Котлинского в воронку от снаряда. Разорвал на груди гимнастерку, отбросил в сторону пробитую и залитую кровью записную книжку (поэтому мы никогда и не узнаем имена многих защитников крепости), сорвал со своего лица полотенце, постарался зажать рану, остановить кровь. Котлинский очнулся, открыл глаза.
-Как там? - беззвучно спросил он одними губами.
-Дали им перцу, вы помолчите, ваше благородие, мы унесем вас…
Вахмистр выглянул наружу. Русская контратака приостановилась, солдаты залегли, чтобы не попасть под огонь своих батарей. Увидел подпоручика Стржеминского, замахал руками, тот ползком скатился в воронку.
-Все, Станислав, отвоевался, - произнес тихо, тяжело дыша, Котлинский, - Продолжай атаковать. Прими командование на себя.
-Держись, Володя, я сейчас организую, чтобы тебя в лазарет, - засуетился Стржеминский.
Котлинский едва махнул отрицательно рукой, он понимал, все обессилены, отравлены, санитаров нет, некому нести его тело, собрал последние силы, сказал:
-Подполковника Хмелькова уведите с передовой, погибнет… - и впал в беспамятство. Вахмистр от бессилия заскрипел зубами. Стржеминский приказал оставаться вахмистру возле подпоручика, выполз из воронки, поднял залегших солдат и ринулся в последнюю в этом бою атаку. Солдаты под его командованием выбили немцев с первого и второго участка Сосненской позиции.  Помнят ли предки, как около ста отравленных газами русских воинов обратили в бегство около семи тысяч немецких солдат? Должны помнить! Несмотря на замалчивание советских идеологов, которые  семьдесят лет находились у власти. Мы бы и о Брестской крепости не узнали, если бы не немецкие документы, которые год спустя обнаружили у захваченных в плен немцев.
Противник занял позицию у деревни Леоново, возникла угроза нежелательной группировки немцев вблизи русских позиций. Подполковник Хмельков собрал остатки трех рот, а также ополченцев, приказал прапорщику Тидебелю выбить немцев из занятой позиции. С большими потерями немцев выбили. Помогла артиллерия, огонь которой генерал Бржозовский приказал сосредоточить на отступающих немцах.
Котлинский скончался до прибытия санитаров. Вахмистр Сеньков  прикрыл ему глаза, горестно проговорил: «Что же вы, выше благородие, совсем мальчик, пожить еще не успели...», и заплакал.  Сжал кулаки, подхватил свою винтовку и ринулся вслед за атакующими. И дальше его следы теряются. Погиб ли он в том бою, или позже, осталось тайной. Как и тайна тысяч и тысяч погибших воинов в той войне, о которой не любили вспоминать все последующие семьдесят лет. Чуть позже подпоручик Стржеминский стоял над телом своего боевого товарища, шептал:
-Наша взяла, Володя… Ты бы видел, как горстка наших еле живых солдат гнали этих вояк… И всегда гнать будем… Эх, не увидел ты этих минут! Мы отомстим за тебя, Володя… отомстим!..
Когда все стихло, комендант крепости генерал-майор Бржозовский обошел остатки своего гарнизона, молча каждому пожал руки, слова здесь бессильны, он знал,  могли погибнуть все, если бы не случай, газ  благодаря сырому утру большей массой скапливалась в низинах болот, а перед крепостью газ скопился во рву с водой, и только через некоторое время ветер пригнал газ чуть меньшей концентрации  за стены фортов. И тем не менее погибло свыше тысячи шестисот солдат и офицеров. Он так же знал, что первыми жертвами газов стали разведывательное партии и секреты, затем солдаты и офицеры первой и второй траншеи. Потери невосполнимые.
Позже, уже в более торжественной обстановке комендант крепости Бржозовский собрал на разбитой снарядами площади остатки гарнизона, произнес проникновенную речь, благодарил от имени государя императора и командования гарнизона солдат и офицеров за стойкость и мужество, что не посрамили русского оружия, наградили всех оставшихся в живых и погибших. Он зачитал телеграмму Государя, в которой говорилось: «Выражаю самую горячую благодарность всему личному составу доблестного гарнизона Осовец». Подпоручика Котлинского посмертно наградили  орденом Святого Георгия 4-й степени, подпоручик Стржеминский стал Георгиевским кавалером. Генерал велел всем, кто пострадал от газов готовится к отбытию в тыл в госпиталя. К нему подошел подпоручик Стржеминский, попросил:
-Ваше высокоблагородие, разрешите мне остаться в крепости. Хочу отомстить за своих боевых товарищей сполна.
Генерал посмотрел на него, проговорил:
-Вам нужно подлечить легкие. Подлечитесь и возвращайтесь. Сочту за честь воевать с такими офицерами, как вы, Станислав Максимилианович, - чем не мало удивил подпоручика, который не предполагал, что генерал может помнить его по имени и отчеству.
Он поблагодарил генерала, и тот пожал ему на прощание руку.
Самые тяжелые минуты генерал Бржозовский испытал, когда в крепость за останками сына приехала мать подпоручика Котлинского. Больно смотреть на убитую горем женщину, у которой погиб единственный сын. Ее и гроб провожали на вокзал всем полком, почетный караул сопровождал лафет на котором разместили гроб, оркестр играл траурную мелодию, генерал стоял с непокрытой головой, единственными словами, которые он смог произнести на прощание, были: «Гордитесь своим сыном, Наталья Петровна. Родина не забудет его, как всегда о нем будем помнить мы, его боевые товарищи». Мать увезла прах сына  на родину, в Псков.
В крепость прибыло пополнение  воинов взамен раненых от пуль  и с пораженными легкими от газов. Прибывшие воины разглядывали воронки и разрушения, не могли поверить, что остатки гарнизона обратили в бегство  превосходящего численностью противника.  Генерал Бржозовский напутствовал их превзойти по геройству своих предшественников, которые ценою жизни удержали крепость. Только защищать крепость им уже не пришлось. Крепость оказалась под угрозой окружения, поскольку русские войска отступили, немцы захватили Ковно и Новогеоргиевск. Они так же продвинулись еще дальше в Галиции. Оборона крепости теряла всякий смысл. Генерал Бржозовский получил приказ командования оставить крепость. Восемнадцатого августа  началась эвакуация защитников крепости Осовец.  Эвакуация техники производилась под секретом от немцев, ночью грузили на платформы пушки и другое оружие. Днем эвакуацию незаметно провести не удалось бы, аэропланы бомбили дороги, на которых русские попытались было вывезти имущество крепости. Чуть позже железная дорога на Белосток немцами была перерезана. Вывозили имущество по оставшейся шоссейной дороге. Лошадей не хватало, артиллеристы сами впрягались в  веревки и тянули за собой пушки. Инженерные, продовольственные и прочие грузы вывозили на автомобилях и подводах.  Все, что не успели вывезти, комендант приказал взорвать. Генерал Бржозовский приказал начальнику инженеров крепости и саперной роте собрать все взрывчатые вещества и заложить их под основание всех фортов и казарм.   К 23 августа в фортах осталось всего две роты саперов и артиллеристы при четырех 150-мм пушках. Они вели по противнику интенсивный огонь, чтобы ввести немцев в заблуждение, скрыть отсутствие пехотных полков в крепости. Генерал Бржозовский, подобно капитану погибающего корабля, покидал крепость последним. Он подошел к поджидавшим его саперам. Тягостное молчание повисло в воздухе. Смотрели на полуразрушенную, осиротевшую, и непобедимую крепость. Генерал вздохнул, перекрестился, сам повернул ручку взрывного устройства.  Под ногами дрогнула земля. Груды земли, камней, бетона и железной арматуры взлетели в воздух. Грохот эхом отдавался далеко за пределами крепости. Крепость Осовец перестала существовать. Генерал снял фуражку, минуту помолчал, еще раз  перекрестился. Саперы последовали его примеру. Он оглянулся на саперов, проникновенно проговорил: «В развалинах взрывов и пепле пожаров гордо упокоилась сказочная твердыня, и мертвая она еще страшнее врагу, всечастно говоря ему о доблести защиты. Спи же мирно, не знавшая поражения, и внуши всему русскому народу жажду мести врагу до полного его уничтожения. Славное, высокое и чистое имя твое перейдет в попечение будущим поколениям. Пройдет недолгое время, залечит Мать Родина  свои раны и в небывалом величии  явит миру свою славянскую силу, поминая  героев Великой Освободительной войны, не на последнем месте поставит она и нас, защитников Осовца».
Саперы еще раз перекрестились, и нарушая уставной строй, пошли в сторону тыла своей армии.  Из защитников Осовецкой крепости  был сформирован отдельный корпус, которым продолжал командовать генерал -лейтенант Бржозовский.
Два дня немцы не решались вступить на территорию крепости. Им все казалось, что тишина опять взорвется ответной атакой. С большой опаской  передовые разведывательное части   проникли на территорию крепости Осовец. Не обнаружили ни одного русского солдата, никакой техники, только разрушенные форты и искореженные взрывами пушки, которые не смогли забрать с собой  артиллеристы.               
               

Послесловие.

И все же один человек, русский солдат,  на территории крепости остался.
Так гласит легенда. В середине 20-х годов в прессу просочилось сенсационное сообщение. Польские власти решили разобрать завалы Осовецкой крепости, расчистить вход в подземные казематы, в которых во время войны хранили продовольствие и обмундирование. Когда расчистили вход, оттуда раздался окрик: «Стой! Кто идет?». Представляю реакцию тех, кто первым спустился в подземелье. Выяснилось, что при взрыве уходившими русскими войсками засыпало подземный каземат, забыли снять часового, который охранял склады с продовольствием и обмундированием. Через девять лет он услышал человеческую речь. Часовой никого  не хотел впускать, требовал привести разводящего или приказ самого государя императора. Ему объясняли, что война давно закончилась, царь погиб, нет того государства, которому служил часовой. Нет кайзера и германской империи, исчезла с карты австро-венгерская империя, с которыми воевала Россия. Теперь крепость Осовец находится на территории другого государства - Польши.  Часовой после долгих переговоров сложил оружие и вышел на свет, он сразу же ослеп от яркого солнца. Перед взором польских солдат предстал человек, у которого борода выросла до колен и волос на голове до пояса. Позже его, якобы, передали советской стороне. Красивая история, подтверждающая силу духа и стойкость русских солдат. Если эту историю выдумали, все равно ей охотно верили, помня, что пережили защитники Осовецкой крепости, которых засыпали бомбами и снарядами, травили газами, но крепость стояла и не сдавалась. Автору этих строк кажется все это красивой легендой, поскольку трудно поверить, что психика человека может выдержать в кромешной тьме девятилетнее заключение в склепе, где температура в течение года вряд ли поднималась выше десяти градусов. И если продуктов одному человеку, рассчитанному на полк, могло хватить на десятилетие, то как быть с водой? Вода могла протухнуть, если там не было какого либо подземного колодца. Можно ли не мыться девять лет человеку? Может ли выдержат организм, если девять лет питаться одними консервами? Ведь если там имелся запас макарон и крупы, не было огня, на котором можно приготовить. К тому же описывается, что часовой боролся с расплодившимися крысами, которые все бы запасы съели. Он боролся с ними как мог, убивал их сотнями, возникает вопрос: куда он складывал тушки, которые разлагались и тоже не добавляли аромата воздуху. И вши? С которыми не могли справится солдаты наверху в условиях более лучших, чем   в подземелье. И, извините за подробность, куда часовой справлял нужду? Был ли для этого туалет? Сомневаюсь. За девять лет в темноте даже отдаленный уголок подземного каземата превратится в зловонную жижу, поскольку по стенам стекала влага, которой, якобы и утолял жажду боец. А как может выдержать психика человека, которому объявят, что он охранял склад несуществующей страны, что царь и все его дети, жена, родственники убиты, в его стране властвует некий генеральный секретарь партии.
Первыми о русском часовом написали польские журналисты в газетах «Курьер варшавски» и  «Курьер поранны», затем эти статьи перепечатали многие газеты районного значения. Писали, что забыли часового в спешке отступления. Хотя мы знаем, спешки никакой не было, эвакуировались планово, несколько дней, увозили имущество и военную технику. И все газеты, которые перепечатывали статью о бессменном часовом, не удосужились назвать его имя, откуда он, кто его родные, как они встретили его, считая погибшим? Упоминалось, что он, якобы, родом  из Кубани, другие источники указывали, что он родом из деревни Белый Колодезь в Курской области, и более никаких сведений о его личности. Неужели сейчас нельзя найти в архивах те первые польские газеты, которых никто не может прочитать в наше время?
И все равно легенда красивая, в которую хочется верить, подтверждающая, что русский солдат тверже камня и крепче стали. И такому солдату, если такой случай имел место быть, нужно поставить памятник, чтобы молодое поколение могло гордится мужеством своих соотечественников.

А что стало с остальными известными участниками обороны Осовецкой крепости?

Первый комендант Ососвецкой крепости во время войны генерал  - лейтенант Карл-Август Александрович Шульман, родился в Гельсингфорсе в 1861 году. Получил образование в Техническом училище морского ведомства, после чего его зачислили во 2-е военное Константиновское училище, окончил в 1881 году, выпущен со званием  подпоручик, направлен в армейскую пехоту. Позднее с успехом окончил Николаевскую академию Генерального штаба, за успехи в учебе был произведен в штабс-капитаны. Успешно продвигался по служебной лестнице, в 1906 году произведен в генерал-майоры. За несколько лет до войны служил начальником штабов Керченской, Севастопольской и Кронштадтской крепостей. Так что опыт руководителя крепости он приобрел задолго до начала войны. В 1909 году его назначили комендантом Осовецкой крепости. Кавалер выше перечисленных орденов. С 1915 года генерал - лейтенант Шульман был назначен командующим 30-й пехотной запасной бригадой, с 1916 года командовал 102-й пехотной дивизией. Скончался в 1918 году. Причина смерти не ясна. Все же в год его смерти ему только исполнилось 57 лет. Не самый пожилой возраст. Видимо жизнь крепко потрепала его. Пережить такую страшную войну не каждому суждено. Да и год 1918 навевает на грустные мысли. Не один царский генерал пострадал от новой власти.
Бржозовский Николай Александрович, дворянин, умница и боевой генерал, прошел все войны, в которых участвовала Россия, родился в 1858 году в Тверской губернии. Окончил Полоцкую военную гимназию и 2-е военное Константиновское училище, какое в свое время окончил и генерал-лейтенант Шульман, начал службу прапорщиком, закончил генерал-лейтенантом. С честью выдержал оборону крепости. Говорил: среди солдат и офицеров гарнизона трусов, паникеров и предателей нет. Покинул крепость последним по приказу командования из-за сложной военной обстановки на фронтах. Далее, командир 44 армейского корпуса, после свержения царя комендант Свеаборгской крепости. Он не принял революцию и переворот большевиками, примкнул к белому движению, назначен начальником гарнизона Архангельска и его окрестностей, заместитель генерал-губернатора Северной области. 20 апреля 1920 года эмигрировал в Норвегию, затем переехал в Югославию, был директором инвалидного дома, затем сам проживал в инвалидном доме в нынешней Черногории. Умер предположительно в октябре 1930 года. Полагаю его имя должно быть вписано золотыми буквами в ряд с теми героями, которых мы почитаем ныне. И не только его, а всех защитников крепости Осовец.
Свечников Михаил Степанович, 1881 года рождения, уроженец Усть-Медведицкой станицы войска Донского в семье офицера, дворянин. Подполковник Русской императорской армии. Окончил Михайловское артиллерийское училище. В 1911 году окончи Академию Генерального штаба. Участник похода в Китай, русско-японской войны. С апреля 1913 года начальник строевого отделения штаба Осовецкой крепости, с сентября того года старший адъютант штаба. Свечников принял революцию, в мае 1917 года вступил в ряды РСДРП(Б). Активно участвовал в штурме Зимнего, возможно благодаря его военному опыту, Зимний был взят быстро и без потерь. Участник гражданской войны, командовал 1-й Петроградской стрелковой дивизией,  а так же  Каспийско-Кавказским фронтом, Сводной стрелковой дивизией и так далее. Военный руководитель Кубанско-Черноморского областного военного комиссариата. С 1934 года начальник кафедры истории военного искусства в Военной Академии имени Фрунзе. Советская власть сполна отблагодарила военного спеца, перешедшего на их сторону. В декабре 1937 года его арестовали, в 1938 по личному распоряжению Сталина и Молотова расстреляли. Похоронен в Коммунарке. Реабилитирован в 1956 году. С высоты прошедшего времени не могу понять поступка блестящего, храброго офицера. Чем могла так увлечь коммунистическая идеология человека, офицера родившегося не в бедной семье, получившего все от той, прежней власти: образование, звания, почет, ордена, после чего он решил перейти на сторону большевиков, активно боролся против своих бывших сослуживцев. Могу понять крестьянина, которому сулили землю, рабочего, которому обещали фабрики и заводы, не могу понять таких, как подполковник царской армии Свечников, который сделал блестящую карьеру, имел все, чего не имели многие другие революционеры. Впрочем, не один он такой. Сотни генералов и офицеров переходили на сторону красных. Участь многих из них оказалась незавидной. 
Сергей Александрович Хмельков, не только храбрейший воин, который во время боев за цитадель  руководил обороной на подступах к крепости, отразил все наиболее мощные атаки немцев, был дважды контужен и отравлен газами, но именно благодаря ему в Советской России вспомнили про оборону Осовца, о героизме русских солдат. В 1939 году он выпустил книгу «Борьба за Осовец». Молодые советские офицеры впервые узнали про героизм русских солдат, советская власть не очень охотно вспоминала все, что связано с царским временем. Жаль, что в книге очень подробно описаны инженерные сооружения, атаки немцев, и стойкость русских воинов,    но при этом нет ни одного имени. Даже комендант крепости характеризуется как выдающийся руководитель, некий символ без звания и фамилии. Такое было время. В 1911 году С.А.Хмельков окончил Николаевскую инженерную Академию. После гражданской войны преподавал в Военно-Инженерной академии.  Он один из первых выдвинул идею отказаться в современных условиях от обороны опираясь на крепости, взамен предложил фортификационные оборонительные сооружения, получившие наименования укрепленных районов. Возможно, знания фортификации спасли его от репрессий. Скончался в 1945 году в звании генерал-лейтенанта инженерных войск. Похоронен на Новодевичьем кладбище.
Котлинский Владимир Карпович, юноша, 21 года от роду, досрочно окончив военное училище в связи с началом войны, по распределению командирован в 226-й пехотный Землянский полк, который был направлен в Осовецкую крепость. Командовал 13-й ротой, как писали газеты и вспоминали однополчане, он не знал страха и не ведал чувства самосохранения. Он командовал ротой во время «Атаки мертвецов», по всем правилам военного искусства сумел выбить противника из занятых позиций, захватил в плен 25 немецких солдат и офицеров, получил смертельное ранение. К своим Орденам Святой Анны 3 и 4-й степени, святого Станислава 4-й степени с мечами и бантом, он посмертно награжден Орденом Святого Георгия 4-й степени. Кто может похвастаться в 21 год подобными боевыми заслугами?! Земляки не забыли своего героя. В городе Пскове одна из улиц названа его именем. К столетию его подвига в Пскове открыт памятник «Землякам солдатам первой мировой войны», где в собирательном образе воина отражены черты уроженца Пскова Владимира Котлинского. На сохранившейся фотографии на нас смотрит  симпатичный, спокойный, молодой человек, не ведавший в ту минуту, что ему уготована короткая, но яркая жизнь, о нем будут помнить потомки. Он шагнул в вечность.
Стржеминский Станислав Максимилианович, 1893 года рождения. Родился в семье польского дворянина и подполковника русской императорской армии Стржеминского Максимилиана Бенедикта. Мать - польская дворянка Ева Розалия. В повести указано, каким образом молодой подпоручик оказался в крепости Осовец, как он отличился в боях при обороне крепости, стал Георгиевским кавалером. Интересна дальнейшая судьба молодого офицера. После ухода из крепости подпоручик Стржеминский сражался на фронте под Першаями. Во время минометного обстрела русских позиций, 7 мая 1916 года мина попала в траншею, где находился подпоручик. Он получил тяжелейшее ранение. Ему пришлось ампутировать полностью правую ногу и левую руку по локоть, поражены глаза, только один глаз удалось спасти. Так Георгиевский кавалер, молодой, подающий надежды офицер в 21 год стал полным инвалидом. В госпитале он встретил Катаржину Кобро, которую  знал ранее, до войны. Она стала его женой, они вместе  организовали в Смоленске группу молодых художников от министерства культуры молодой республики Советов. В 1922 году он с женой переезжает в Польшу, где разрабатывает новое течение в искусстве - «Унизм» в живописи. Во время войны проживал в Лодзи, Польша оккупирована немцами, его не тронули, благодаря немецким корням жены. Да и что было взять с полного инвалида. После войны преподавал в художественной школе, затем приказом министерства культуры был отстранен от преподавания с формулировкой - «За несоответствие догмам социалистического реализма». В советской России поступили бы жестче: если бы не расстреляли, то посадили бы точно. И не посмотрели бы, что инвалид. А наличие Георгиевского ордена только усугубило бы ситуацию. Умер герой крепости Осовец в 1952 году, и было ему всего 59 лет.  Пережил жену на один год. Похоронен в Лодзи, могила до настоящего времени ухожена и почитаема жителями города. Академия изящных искусств в Лодзи носит имя Стржеминского. Его работы предоставлены в собраниях Государственного Русского музея и Самарского областного художественного музея. В городе Вилейка установлена скульптурная композиция посвященная памяти героя первой мировой войны подпоручика Стржеминского Станислава Максимилиановича.

Историкам необходимо было бы установить имена многих защитников крепости. Их героизм не имеет аналогов в русской истории. Имена, конечно, бы сохранились, не случись дальнейших событий. Гражданская война и  последующая власть не стремилась героизировать солдат и офицеров царской армии. Хотя в русской истории аналогичный героизм по защите крепости все же случился. Опять таки, через двадцать шесть лет в четыре часа утра те же немецкие солдаты, многие из них участники первой мировой войны, наткнулись на крепость в городе Бресте, которая вовсе не была предназначена для длительной обороны. Она служила солдатам казармой и складом для стрелкового оружия. К тому времени оборонное значение крепостей утратило свое назначение, поскольку появились более мощные пушки, танки, самолеты. И хотя крепость продержалась только месяц, это не умаляет мужества русских солдат. Потому что, продержаться целый месяц  против превосходящих сил противника в тех условиях, в которых оказались застигнутые в врасплох воины, - это героизм, выше которого нет ничего на этом свете. Сражались они в условиях гораздо худших, чем их братья и соотечественники в крепости Осовец. Во-первых, Осовец не был окружен, в крепость поступало продовольствие, оружие, боеприпасы, медикаменты, солдаты сменяли друг друга, чего были лишены защитники Брестской крепости. Во-вторых, крепость Осовец изначально готовилась для обороны, стены укреплялись бронированными листами, бетоном, на фортах стояли пушки и пулеметные гнезда. В Бретской крепости пушек не было. Крепость с первых дней войны осталась в глубоком тылу немцев, которые перекрыли выходы из крепости, лишив защитников самого элементарного: воды, еды, медикаментов, боеприпасов. В-третьих, советское командование не знали, что гарнизон крепости не сдался и сражался до последней возможности. Вряд ли чем они могли существенно помочь, но все же сбросить продовольствие и боеприпасы из самолетов они смогли бы, как это позже делалось по доставке оружия и продовольствия партизанам в тылу немцев. Уже в первые дни войны, несмотря на эйфорию немцев на других участках фронтов, они столкнулись с непомерным мужеством русских воинов, который многих из них заставил задуматься: не повторится ли история, когда немецкие рыцари, тевтоны, ландверы, вермахт нападали на Русь и Россию, и бесславно проигрывали баталии.
Мы, россияне, по праву помним и чтим героизм наших отцов, дедов и прадедов в годы Великой Отечественной войны. Ценой неимоверных усилий они защитили свою Родину, позволив жить следующему поколению под мирным небом. Но мы так же не должны забывать героизм наших пра-пра-прадедов, которые проявляли такой же героизм, так же отстаивали свободу своей Родины, дав возможность родиться нашим дедам и отцам, которые через двадцать лет так же защищали свою Отчизну.































Жила-была девочка.
Жила-была девочка. Не красавица и не дурнушка, не высокая и не низкая, не худая и не толстая, усредненная девочка, которую пять раз на дню в толпе встретишь и не заметишь. Тихая, скромная, ее и в школе не замечали. Серенькая мышка, живущая в каком-то своем мире. Даже имя у нее  необычное - Эльвира. Хотя никто полным именем ее не называл. Дома к ней обращались проще – Эля, и все так к ней обращались. Когда парни в школе ее задевали, она недоуменно смотрела на них, и не совсем на них, а как бы сквозь них. Отчего они  терялись и старались побыстрее отстать. Ее не напрягали общественными поручениями, она с четвертого класса отказалась собирать металлом и макулатуру, мотивируя тем, что ей нужно беречь пальцы. Поскольку занималась в музыкальной школе по классу фортепиано. Училась она не плохо, хотя пятерками учителя ее не баловали. Постепенно на нее и вовсе перестали обращать внимание, не напрягали общественными нагрузками, за это ее не принимали в комсомол. Дома даже отец недоумевал: «Как же так?! Все молодые люди давно комсомольцы, только разгильдяи вне комсомола. В их числе моя дочь!» - «Папа, все инженеры вашего завода коммунисты, а ты нет, почему?» - парировала дочь. Отец замалчивал ответ, видимо, что-то мешало ему подать заявление на вступление в ряды КПСС. Эля из обрывков разговоров в семье знала,  у отца есть старший брат, который после революции уехал в Сербию. Как он там оказался и почему, ей не говорили. О нем старались никогда не вспоминать. Только бабушка часто плакала в определенные дни, ходила в церковь и ставила свечку за здравие. Над семьей витало чувство непонятной ей вины, которое они старались загладить хорошей работой. Возможно, Эля выработала с детства, подражая родителям, вести себя тихо, бабушка часто повторяла: «Не высовывайтесь...». Поэтому, и в школе она старалась меньше общаться со сверстниками.
«Не от мира сего...» - тихо говорили о ней. Она параллельно училась в музыкальной школе не один год, подавала большие надежды как пианистка. Знали об этом только родители и ее педагоги в музыкальной школе. Она ходила по земле никого не замечая, погруженная в свои мысли, в ее голове звучали мелодии концертов, симфоний и прочей классической музыки.  Заметили ее на новый год, когда силами учеников учителя устроили концерт. Ученики на фоне большого портрета товарища Сталина читали стихи, пели песни, строили пирамиды, в конце попросили Элю сыграть на пианино патриотическую мелодию. Эля вышла к инструменту, села за старенький рояль, немножко подумала и, вместо патриотической музыки, исполнила первый концерт Моцарта. Она играла так самозабвенно, так вдохновенно, что ученики, далекие от понимания классической музыки, сначала следили за порханием ее пальцев по клавишам, затем прониклись музыкой  и даже малыши перестали бегать по залу. И учителя не вспомнили, что просили исполнить нечто патриотическое. Когда прозвучал последний аккорд, девушка встала и поклонилась. Ученики пару секунд смотрели на нее, не могли поверить, что в этом тихом создании живет такая музыкальная мощь, потом одарили аплодисментами, какими не одаривали другие номера. Смущенная девушка спустилась в зал, к ней тут же подошел ученик  шестого класса Борис Сырбу, парень рослый, он два года не учился, теперь наверстывал упущенное, хотя по годам сверстник, который ранее ее не замечал, восхищенно, с легким молдавским акцентом,  произнес:
-Слушай, Райнова, я знал, что ты ходишь в музыкалку, не предполагал, что так серьезно, - и чуть понизив голос, признался: - я ведь тоже Моцарта разучивал.
Эля недоуменно взглянула на него. Ведь Сырбу музыкальную школу не посещал, никогда не проявлял себя, как музыкант.
-На чем разучивал? - спросила она.
Посмотрела в его сливово-карие глаза. Его тоже она ранее не замечала, хотя парень видный, не по годам рослый. Вернее, натыкалась на него в школьных коридорах, но не интересовалась, как его зовут, обходила стороной. Хотя видела, девочки старших классов на него поглядывали. Раньше девочки и мальчики учились отдельно, в разных школах. Мальчишеская гимназия пришла в негодность, ремонта в ней не было со времен революции, во время гражданской войны крышу пробил артиллерийский снаряд. Крышу залатали, видимо не совсем качественно, дождей она уже не держала. Мальчиков объединили с девочками.
-На скрипке, - мотнул головой парень.
Бесцеремонно взял ее под локоток, отвел  в сторону, признался:
-Меня дядя на скрипке учит. Мы хотя и молдаване, но по маминой линии во мне течет четверть цыганской крови, - признался парень. - Дядя говорит, с такой родословной стыдно не уметь играть на скрипке. Вот он и учит меня на дому. Я уже освоил все румынские и молдавские народные мелодии. Решил самостоятельно выучить что-то из классики. Но я не знаю нот. Поможешь?
Эля осторожно освободила локоток, слегка отодвинулась. Жгучие смоляные волосы, темные глаза, смуглая кожа не оставляли сомнений о его национальности, только он никогда в школе не говорил о цыганской крови. Все знали, его родители молдаване. Они жили в молдавском селе, который до сорокового года находился под румынской оккупацией. Парень закончил четыре класса румынской церковно-приходской гимназии, отец отправил его в Одессу к брату жены, чтобы он продолжил образование. В одесских школах учились дети многих национальностей: молдаване, греки, украинцы, евреи, русские, болгары, гагаузы. Никто никогда не выяснял в классе, кто есть кто по национальности, все говорили по-русски. И только в семьях говорили на родном языке. Или если в одном дворе жили семьи разных национальностей, дети могли выучить язык друг друга. Так Эля с детства знала молдавский язык лучше, чем свой болгарский, на котором ее родители говорили крайне редко. В соседской молдавской семье росли три девочки, с которыми Эля провела все детство, и конечно, она наравне с ними говорила по-молдавски. Родители Эли родом из болгарского села, что на Дунае, они в двадцатых годах бежали из оккупированной Бессарабии на территорию Советской России, отец единственный из села, кто поступил в киевский институт, выучился на инженера, получил назначение на завод в Одессу.
-Приходи, - просто сказала она, нагнула голову и пошла в сторону выхода.
И Борис Сырбу зачастил в дом к Эльвире, они вместе разучивали ноты, постигали гаммы, диезы и бемоли,  подыгрывали друг другу, он на скрипке, она аккомпанировала ему на пианино. Мама Эли знала дядю Бориса, который работал на «Привозе» в скобяной лавке, поэтому приняла его доброжелательно. Бабушка, мать отца, сначала подозрительно посматривала на парня, говорившего с явным молдавским акцентом, с цыганскими замашками, затем убедилась,  парень одержим музыкой, перестала коситься и опасаться, что в один прекрасный день он обкрадет их. Мать Эли на это отвечала: «Да что вы, мама, у нас и воровать-то нечего». Отец приходил вечером с работы, уставший несколько раздраженный. Борис торопливо здоровался и собирал ноты.  Отец из под очков смотрел на парня, кивал, неторопливо мыл руки, садился ужинать. Перед этим всегда открывал газету, просматривал заголовки, откладывал газету в сторону, неторопливо ел.
-Твой жених? – спросил у  дочери, кивнул в сторону выходной двери.
-Ой, тоже, скажешь папа… - возмутилась дочь.
Мать тоже не поддержала шутливого тона мужа.
-Георгий, девочка занимается с Борей по музыке, - пояснила она. - У него очень хороший слух. Мелодии схватывает на лету.
-Да, да, - отрешенно кивал головой отец, принимался за еду. Затем мать убирала тарелки, муж снова садился с газетой, и теперь уже внимательно читал все статьи.
-Что, отец, пишут, будет война? – спрашивала жена.
-Ну что ты, Нина, какая война?! С немцами у нас договор. А кто еще осмелится напасть на нашу державу?! - и  посмотрел на жену поверх очков.
-Румыны все не могут простить потерю Бессарабии, - напомнила мать.
-Да какие из румын вояки! Ты вспомни, как они сдали Бессарабию?! Почти без единого выстрела. Не полезут они. Да и к тому же они союзники Германии. А с немцами у нас мир, - напомнил отец.
-Вот и славно! - облегченно вздыхала мать. - А то только оправились после всех передряг.
-А этот парень, который ходит к нам, воспитанный мальчик? – спросил муж.
-Да, хороший мальчик. Он племянник Фанела Мунтяна, что на «Привозе» в скобяной лавке работает. Я иногда захожу в лаку, купить что-либо по мелочи. Мы выяснили, что наши дети учатся в одной школе, теперь здороваемся с ним,  как давние знакомые. Он иногда интересуется, нет ли в школе на Бориса жалоб.
Муж хмыкнул, ничего не ответил, вновь уткнулся в газету.
У Эли не было в школе подружек и друзей. Она с первого класса замкнулась на музыке, держалась обособленно. Ей казалось, никто не понимал ее, и не хотел понять. И вот появился у нее школьный товарищ, с которым она на равных могла говорить о музыке. После слов отца, не жених ли Борис, она впервые задумалась, кем является для нее этот юноша. Конечно, другом. С ним легко и просто общаться. А еще он очень талантливый, на слух ловит сложные мелодии. С трудом постигает нотную грамоту. Упорно  продолжает приходить, они  договорились к концу учебного года выучить концерт для скрипки и фортепиано. Затем они дуэтом сыграют на выпускном  вечере. Эля в этом году заканчивала семилетку. А еще ей исполнится семнадцать лет. 
С появлением Бориса и приходом весны Эля как бы очнулась от музыки. Оказывается, кроме музыки и нот существует и другой мир. Девочки одноклассницы весело щебечут обо всем на свете: обсуждают мальчиков и последние фильмы, вышедшие на экран, политику и городские новости, моду скорое открытие пляжного сезона. И Эля огляделась вокруг, и тоже стала замечать мальчиков, и взгляд ее теплел и в душе становилось тесно. Она видела, как девочки смотрят вслед Борису, в душе гордилась, что именно к ней домой он  приходит, она запросто общается с ним. И хотя Эля не слыла красавицей, ее лицо одухотворилось новым внутренним светом. Она не понимала, что переступила возраст отрочества, гусеница превращалась в бабочку, Эля становилась почти взрослой девушкой.
Как-то в один из дней, когда Борис разучивал на скрипке  очередную мелодию, Эля спросила:
-Почему ты не поступал в музыкальную школу? У тебя хорошие данные.
Борис потупился, замялся, ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Эля и сама догадалась. Она с его слов знала, родители Бориса живут в небольшом молдавском селе, которое до сорокового года, как и вся Бессарабия, было оккупировано румынами, он ходил в румынскую гимназию. До сих пор по-румынски он говорит лучше, чем по-русски. Да и его молдавский родной, мало чем отличался от румынского. С приходом в их село советской администрации румынскую гимназию в селе упразднили, русской еще не создали.  Родителей посчитали середняками, хотели выслать из села, отец болел, за него заступились местные селяне, родители отправили сына в Одессу, «от греха подальше», к родному дяде, чтобы он закончил в городе семилетку. Они полагали, что их рано или поздно все равно сошлют, тогда хоть сын останется в Одессе. Борису не на что купить лишнюю пару рубах, кто бы стал оплачивать обучение в музыкальной школе. Поэтому при всем желании продолжить музыкальное образование, он не мог. Об этом Эля могла только догадаться, сам Борис умалчивал о своем бедственном положении. Его дядя, работник в скобяной лавке, по вечерам играл на скрипке в местном ресторанчике, не гнушался играть на свадьбах и похоронах.
-Учись, Борька, играть, - говорил он. – Со скрипкой ты всегда будешь иметь кусок хлеба.
И Борис играл. Выучился быстро, все мелодии ловил на слух, дядя удивлялся, откуда в парне такой талант, не иначе цыганская кровь взыграла! Парень теперь иногда помогал дяде играть на очередных мероприятиях горожан.
Чтобы не отвечать на вопрос девушки, Борис поспешно спросил:
-А ты, куда бушь поступать опосля школы?
-В Киев поеду. Хочу поступить в консерваторию. А ты разве изменишь музыке?
-Не-е, я в военное училище пойду, - тряхнул кудрями Борис.
-Подожди, а как же скрипка? Ты же неплохо усваиваешь ноты... – удивилась девушка.
-Вот именно! Не плохо… А должен отлично. Читать ноты, как ты, с листа. В армии есть военные оркестры. Там буду играть, - потупился виновато парень. - Если, конечно, меня примут.
-Странно… Ты никогда не говорил об армии.
-Вишь ли, нас в семье пятеро ртов, я шестой. И отец не дюже здоровый. Не потянуть мне консерваторию. А в училище одежа, форма и еда бесплатные, - обстоятельно пояснил парень.
-А как же музыка? – сделала большие глаза Эля.
-Что музыка? Останется увлечением. Буду на свадьбах в селе играть. Есть тако иностранное слово – хобби. Вот ты немецким занимаешься, что для тебя этот язык? Ты же не собираешься в Германии жить. Это тоже своего рода хобби.
-Я хотела прочитать в подлиннике Шиллера и Гете, - пояснила девушка.
-И как? Получается? - скептически скосил в ее сторону глаза Борис.
-Разговорный немецкий получается. И грамматику постичь можно. Читать на немецком стихи, - тяжело, - призналась она.
Во время занятий музыкой молодые люди могли поговорить на отвлеченные темы, рассказать о своем детстве, успевали поделиться своими увлечениями помимо музыки, поэтому Борис знал о занятиях Эли немецким языком. Отец Эли поощрял ее увлечение, говорил, немцы многого добились в области техники, поскольку у нас с ними имеется пакт о не нападении, возможно, его пошлют на стажировку в Германию, тогда он Элю возьмет в качестве переводчицы.
Эльвира, действительно, брала уроки немецкого языка у престарелого прибалтийского немца,  родители которого до революции служили в России, во время первой мировой войны остались в России. После революции родители не приняли новую власть, уехали жить в Пруссию, сын с ними не поехал, воевал на стороне красных, имел желание перенести революцию к себе на родину. В Германии, как известно, случилась революция, которую быстро задавили. Позже он разочаровался в идеалах революции, в коммунистической риторике, красный террор и вовсе отвернул его от бывших однополчан, он хотел уехать к родителям, только железный занавес захлопнулся, и он остался жить в Одессе. Преподавал немецкий язык в училище, затем ушел на пенсию. Вздыхая, он рассказывал Эле о своем жизненном пути, при этом говорил:
-Если бы победили белые, то сейчас бы мы везде читали, что враги народа это нынешние правители, а господа Врангель, Деникин и еже с ними - истинные борцы за справедливое общество. Памятники стояли бы им, а не нынешним вождям: глупым и амбициозным.
Элю коробило от его слов. За такие мысли вполне можно угодить куда следует.
-Разве белые могли победить? - возражала Эля. – Против них восстал весь народ. Нас даже страны Антанты не смогли одолеть, - говорила она убежденно то, чему ее учили в школе.
-Эхе-хе, - откашливался старый человек, - многого ты не понимаешь… Да и не можешь понимать. Молодая ты еще…
В некотором смятении уходила Эля от старого учителя. Все же как преподаватель он был превосходный, Эля быстро усвоила немецкую грамматику, довольно сносно говорила по-немецки. Знала, за такие речи его могли привлечь к ответственности. Поэтому старалась никому не говорить о высказываниях своего учителя.
-А откуда ты знаешь молдавский? – спросил Боря.
-У нас во дворе живет семья молдаван. Я в детстве играла с их девочками. Они по-русски почти не говорили, вот я и научилась. Младшая девочка до сих пор живет в нашем дворе. Мы говорим с ней по-молдавски. А румынский сильно отличается от молдавского? – в свою очередь спросила Эля, зная, что Борис учился в румынской гимназии.
-Не значительно. Молдаване свободно общаются с румынами.
И Борис начал обучать Элю особенностям румынского языка. Который в некоторых словосочетаниях, оборотах речи отличался от молдавского. Как казалось Эле, разнился в меньшей степени, чем русский отличается от украинского языка. Ко всему прочему, Борис, несмотря на свое четырехлетнее образование, был довольно начитанным мальчиком. Он признался Эле, что его с трех лет грамоте учила старшая сестра. Он пристрастился к чтению, перечитал все книги, которые можно было найти в селе у соседей. Отец не очень поощрял увлечение сына, которое мешало иногда помогать ему по хозяйству, однако не строго относился к его увлечению. Поэтому, несмотря на молдавский акцент,  Бориса интересно слушать, обороты его речи правильно и логично построены.
Как-то в один из таких уроков по языку и музыке, Борис отложил скрипку, вздохнул и с горечью проговорил:
-Тебе немецкий никогда не пригодится, мне, возможно, скрипка тоже никогда...
-Погоди, а зачем же ты тогда учишь ноты? – удивилась Эля.
-Чтобы тебя чаще видеть, - выпалил Борис, сам не ожидал от себя такой откровенности, покраснел, уставился на девушку, ожидая от нее отповеди. Только Эля сама растерялась, не знала, что сказать юноше.
-Ты меня все это время обманывал? – тихо спросила она.
-В смысле? А-а, нет! Я, действительно, хочу выучить ноты. Но мне хорошо с тобой. Я еще ни с одной девчонкой не дружил, - выпалил Борис и уставился на девушку, не зная, как она отреагирует на его признание.
-И я не дружила с парнями, - смущенно ответила девушка. - А мы с тобой дружим или просто изучаем ноты? – наивно спросила она.
-Конечно, изучаем! – тут же спохватился, сказал глупость, поправился: - Мне рядом с тобой очень хорошо. Я иногда думаю о тебе, а не о нотах.
От чего у Эли потеплело на душе, она еще раз отметила, у Бориса красивые, черные, жгучие, цыганские глаза, его взгляд проникает в самую душу. А еще красивые длинные пальцы, когда он брал в руку ее ладонь, у нее все замирало в груди.
Вскоре Борис уехал на весенние каникулы домой, Эля отчетливо ощутила, как ей его не хватает. Она уже привыкла к его посещениям, когда они не только занимались музыкой, а и разговаривали на различные темы. А еще он ждал ее после занятий в школе и провожал домой, обходя несколько лишних кварталов, и ей было легко с ним общаться. Каникулы закончились, Борис все не появлялся. Только через неделю после начала занятий он появился в школе. Элю избегал, к ней не приходил. Она сама подошла к нему на переменке, спросила, почему он не приходит заниматься. Он покраснел, замялся, потом тихо сказал, давай встретимся после уроков в парке.
Эля пришла в парк, Борис стоял  понурый, чувствовалось, у него что-то  произошло. С моря дул холодный ветерок, в воздухе пахло весной, мутные ручьи бежали по склону в сторону одесского порта. Они прошли немного по аллее, Эля спросила:
-Как ты съездил домой?
-Плохо. Все там плохо. При румынах было плохо, и сейчас, когда там установили советскую власть, стало не лучше, - хмуро ответил парень. - Отец говорит: сначала нас оккупировали румыны, теперь оккупировали Советы. И неизвестно, кто из них хуже.
Парень замолчал, потупил голову. Девушка горячо возразила:
-Что ты говоришь, Боря! Как не лучше?! Вы же раньше под румынами жили! Они вас за людей не считали! Вас освободили! Теперь у вас наша власть, Советская, как в Одессе.
Парень посмотрел на нее, вздохнул.
-Освободили… -  уныло подтвердил он. – Кака така оккупация? Мы были частью Румынии. Да, они считали нас людьми второго сорта, однако не притесняли так, как это делают нынешние комиссары. Раньше приезжал в село румынский уполномоченный, зачитывал нам приказы и постановления властей, взимал налоги и прочие поборы, и уезжал. Из румын в селе жили только староста, учителя, которые учили нас в гимназии, да лавочники, которые содержали лавки с товаром.  А мы продолжали жить так, как жили раньше. С приходом этой власти, у нас в селе появился председатель, парторг, учетчик и милиционер. И куча начальников  в районе. Староста сбежал в Румынию, учителя разъехались, лавочников посадили, лавки национализировали. Прошлись по дворам, переписали коров, овец, виноградники, инвентарь и приказали все это сдать в одну кучу. Половина сданного скота передохло. Кто не сдал, пустил на мясо, того сослали, - угрюмо рассказывал Борис. - Нашу семью тоже хотели выслать, как зажиточных. Отец давил вино и продавал  на рынке.  Запретили. Создали колхозы. Обложили налогом виноградные кусты и фруктовые деревья. В пору - вырубать все! Раньше мы на себя работали. Теперь на государство. В итоге ни у нас не стало, ни у государства. Милиционер напился, избил моего отца за то, что тот сделал ему замечание за его непотребное поведение. Сдачи дать нельзя, он теперь власть. А учетчик оштрафовал в отместку отца на пять трудодней. Отец и так болеет, а теперь он и вовсе слег. Вот я и думал, ехать мне сюда или за отца в колхозе батрачить, - медленно говорил парень, поглядывал на девушку, которая все пыталась прервать его замечанием.
-И это причина, чтобы не приходить к нам? - спросила Эля.
Борис помялся, подбирая слова, пояснил:
-Ты из этих… - кивнул он на проходившего мимо пионера с красным галстуком на груди, - твой отец красный инженер. Дядя говорит, придут румыны, они вас сошлют, а с меня спросят, почему я с вами якшался? И заодно с него тоже спрос будет коротким.
-Что ты такое говоришь?! - остановилась Эля. - Ты полагаешь, что сюда могут придти румыны? Какая чушь? Папа говорит, что румыны без немцев воевать не станут. А у нас с немцами договор…
Борис махнул рукой, проворчал:
-Какой договор! Дядя говорит, подотрутся немцы тем договором, дай им только срок, - и пошел вперед. Эля в полном смятении засеменила следом, дернула за рукав.
-Давай я папе скажу, чтобы он поговорил  с областным начальством, те наведут порядок в вашем селе, - предложила девушка.
-Что ты, не надо, еще хуже будет! У нас те, кто жаловался, уже исчезли из села, - всполошился парень.
Присели на садовую лавочку, посидели, помолчали. Борис носком туфли чертил на песке замысловатые фигуры. Эля задумалась над услышанным.
-Зря ты ругаешь колхозы, - сказала она. - Их создают для блага самих крестьян. В нашей области, колхозы создали еще двенадцать лет назад, - удрученно проговорила Эля. – И никто не жаловался. Все вступали добровольно.
-Ага, добровольно! Рассказывал мне дядя о добровольности. Знаешь, сколько людей в Одесской области в Сибирь загнали?  И в нашем селе тоже многих сослали? Дяде Ионе, двоюродному брату отца,  дали десять лет лагерей. За что?!
-За что? – переспросила Эля.
-За то! Дядю Ион лавку свою имел, не хотели признавать закон о национализации! В ней сейчас дядя Фанел работает простым продавцом.  А крестьян у нас сослали потому, что лошадей и коров лишних имели! Вино давили и продавали. За то, что уполномоченным рылом не понравились!  – вскипятился Боря.
-Я расспрошу об этом папу.  А ты что же, теперь против советской власти будешь выступать? - с внутренним страхом спросила Эля, вдруг парень скажет: - «Конечно!».  Он только рукой махнул.
-Да причем здесь советская власть! При любой власти жить можно, если в ней правители нормальные, - с досадой высказался Боря. - Нам бы председателя толкового, да парторга убрать. Жили же раньше без руководящей и направляющей. А то не знаешь кому подчиняться, то ли председателю, то ли парторгу.  Мама настояла, чтобы я все же поехал, доучился. Будет в нашей семье хотя бы один грамотный. Полгода осталось до каникул. А там еще год и в военное училище пойду.
-Ты можешь не поступить, - тихо сказала Эля.
-Почему? – удивленно спросил парень и уставился на нее своими темными глазищами.
-Ты плохо говоришь по-русски, а пишешь еще хуже. У тебя ошибки в каждом слове. В училище принимают с десятью классами, в некоторых случаях с семилеткой тоже берут, - пояснила Эля.
-Может, я попаду под некоторый случай, - удрученно проговорил парень. – Мне еще год учиться, подтяну русский.
Эля промолчала, не стала говорить, что вряд ли примут парня в военное училище не потому, что плохо говорит по-русски, его отец подпадает под подозрение в частной деятельности, то есть, считается кулаком. Да и дядя сидит как контрреволюционер. С такой «родословной» в военное училище не принимают. Со слов Бориса она знала, он в селе окончил румынскую четырехклассную гимназию, дальше повышать образование можно только в районном уезде или в Кишиневе. Почти никто не уезжал из села по окончании гимназии. Румыны не очень поощряли образование молдаван, которых они считали людьми второго сорта. Правда, евреев, гагузов, украинцев и прочих инородцев румыны не любили еще больше, тем вообще доставались самые грязные и тяжелые работы. Молдаване работали на виноградниках и полях, которые принадлежали богатым румынам и местным богатеям. И только незначительная часть молдаван имели свой клочок земли,  на котором выращивали виноград. Такой клочок земли имела многодетная семья родителей Бориса. Каждую осень они собирали урожай винограда, давили его прессом, делали вино на продажу.
Борис почесал затылок, словно впервые услышал, что плохо говорит по-русски, и принимают в училище после десятилетки. Ему к приезду в Одессу уже исполнилось семнадцать лет, для школьника он переросток.
-Да? Может быть, ты со мной еще и русским языком займешься? - спросил парень. - Я тебя в румынском подтяну, ты меня по-русски  научишь.
Эля улыбнулась.
-Зачем мне нужен румынский. Он мне явно никогда не пригодится. Заблуждается твой папа, русские никогда не допустят румын в Одессу, - мягко проговорила она, и положила ладонь на его руки. - А тебе, конечно, я помогу. Ты  приходи, Боря. И русским позанимаемся, главное, не бросай музыку. Ты очень талантливый. На слух ловишь очень сложные пассажи.
И Борис опять начал вечерами приходить в дом к Элиным родителям. Мать его воспринимала, как доброго товарища дочери, привечала его. Отец редко видел его в своем доме, Борис всегда старался уйти до того, как отец Эли возвращался с работы.

Весна в Одессе наступает рано. Море еще по-зимнему шумит, а по улицам разливается тепло, цветут акации и каштаны. К выпускному вечеру Эля и Борис готовились втайне от одноклассников. Мало кто из учителей знали, какое именно произведение они хотят сыграть на выпускном вечере. Эля с Борисом решили сыграть «Неаполитанский танец» Чайковского, а если вызовут на «бис», еще и Брамса.  Седьмой класс считался выпускным. Готовились самозабвенно, всем соседям давно уже надоел и Чайковский, и Брамс, они спрашивали мать Эли:
-Та кода ж ваша девочка поедет играть на нервы в Киев або даже дальше?
-Потерпите, немного осталось, - виновато улыбалась мать.
Из уважения к отцу инженеру соседи не проявляли явного неудовольствия.
И все же сыграть на выпускном вечере им не удалось. Как-то так случилось, что после экзаменов вечер отложили, а там стало уже и не до вечеров.
Известие о начале войны ошеломило многих, трудно было поверить, что в этот теплый летний день где-то гремят орудия, гибнут люди. На СССР вероломно напала Германия, а на Бессарабию обрушились немецкие и румынские войска. Одесса в первый день замерла, шли разговоры, что война ненадолго, это вовсе и не война, а военный конфликт на границе, который быстро затихнет. Однако уже на второй день стало известно, бомбили все приграничные города, и даже Киев. Одесские жители не сразу ощутили ужасы войны. Строили оборонительные укрепления, призывные пункты работали чуть ли не круглые сутки, город притих, объявили комендантский час. Началась эвакуация немногих предприятий, в городе военных заводов не было, эвакуировали гражданское население, ценности из музеев, документы партийных и силовых органов. И только через месяц на город посыпались бомбы из пролетающих немецких бомбардировщиков. Люди вначале не поняли, с любопытством смотрели на завывающие незнакомые силуэты самолетов. Только когда бахнуло, посыпались стекла и осели два дома, люди кинулись врассыпную. С черноморских кораблей ударили пушки, все загрохотало, заволокло дымом и пылью, люди окончательно поняли: в их дом пришла война, которую на границе не остановили. В газетах, листовках и по радио сообщали: дунайская флотилия ведет героическую оборону советских рубежей. «Не отдадим ни пяди советской земли!» - гласили листовки. В газетах писали, как мужественно сражаются  советские солдаты, наши самолеты бомбят румынскую Тульчу, Галац. Жители приграничного Измаила держат оборону от превосходящих сил противника.  К военкоматам и сборным пунктам по-прежнему шли мужчины разных возрастов.  Отец Эли неделю назад уехал в командировку на восток, за день до начала войны он звонил, справлялся о здоровье мамы, Элиной бабушки, которая накануне заболела. А теперь, когда прошло три дня, о нем ничего не слышно. Эля спрашивала маму, как им быть, если война придет в Одессу: уезжать или оставаться? Родители Эли до последнего надеялись, что приедет муж и решит, как им поступить. Тринадцатого августа из Одессы на восток ушел последний эшелон, муж и отец не появился. Ждали, и не дождались.
-А как же папа? – говорила мама, все оттягивая отъезд. – Он приедет, а нас нет.
-Его же могут мобилизовать на фронт? – выстраивала догадки Эля.
-И не звонит... – вставляла с горечью бабушка.
-Мама, линия перегружена военными, тут не до частных разговоров, - оправдала мужа мать. - Вряд ли его мобилизуют. Он инженер, он нужен здесь, на заводе. Война в Одессу не придет. Все закончится на границе, - уверено говорила мать. Однако связь с остальным миром прервалась, только военные по своим каналам могли дозвониться в Киев или Москву. Всех трудоспособных жителей мобилизовали на рытье траншей и окопов. Строили линию обороны. Мать Эли мобилизовали, несмотря на ее слабое здоровье. Элю тоже хотели отправить на рытье противотанковых траншей, посмотрели на ее хрупкое существо,  мать настаивала на другой для нее работы, поскольку девочка пианистка и ей нужно беречь пальцы. Элю отправили на курсы санитарок, одновременно учили стрелять из винтовки и метать гранаты. На случай, если придется обороняться всем городом. Винтовка тяжелая, Эле едва хватало сил передернуть затвор. С гранатой управляться легче, выдернул кольцо и кидай подальше от себя в сторону противника. Однажды она кинула, да не докинула. Граната ударилась в бруствер и скатилась назад в окоп. Хорошо, что граната учебная, инструктор долго ее материл, подобных слов Эле ранее слышать не приходилось. Зато перевязывать раны она научилась быстро.  Однажды мать вернулась со строительства оборонных траншей на вторые сутки. Бабушка и Эля извелись от неизвестности. Когда она появилась на пороге вся в глине и болотной жиже, измученная, и как то враз постаревшая, они кинулись к ней с расспросами, подозревая, что румыны прорвали оборону. Едва мать пришла в себя рассказала:
-Ой, мы там такое пережили, - прижала она руки к груди. – Недалеко от нас высадился немецкий десант в форме красноармейцев. Мы поначалу думали: наши! Прибыли нам на подмогу. А они как начали расстреливать всех вокруг, тут только красноармейцы и смекнули: дело не чисто. Мы все в грязь попадали, накануне дождик прошел, кому-то не повезло, погибли не на передовой. Десант, конечно, уничтожили, страху натерпелись, упаси Господи!

Борис не приходил, стало не до музыки. Эля встретила его на «Привозе». Он помогал дяде в лавке.
-Ты воевать пойдешь? – спросила девушка. – Ты же хотел быть военным. Как раз выпал случай проявить себя. Потом легче будет поступить учиться дальше.
Борис замялся.
-Я ходил в военкомат, меня не взяли, - неуверенно проговорил он. – Сказали,  нет восемнадцати. Велели погулять. Мне в декабре исполнится восемнадцать, - напомнил он.
В  разговор вмешался дядя, он стоял у двери, подозрительно смотрел на девушку:
-Какой из ёго вояка, пусть сопли утрёть вначале! - зло проговорил он. - Да и против кого воевать?! Ладно бы то  немцы! А то румыны! Они нам не чужие! – смело заявил он.
 Теперь мало кто боялся органов НКВД. Им не до местных, сами успели разбежаться, кого призвали на фронт, кто-то успел сбежать на восток. В городе в открытую стали высказывать свои мысли и пожелания бывшие белогвардейцы, царские офицеры и нижние чины бывшей Российской императорской армии.
-Я домой поеду, - нагнув голову и очерчивая носком ботинка черту по пыли, проговорил Борис. – Родителям помогать надо.
-Туда же могут прийти румыны? – сказала Эля, как бы предостерегая друга от опрометчивого шага.
-Ну и что! Жили мы уже под румынами, знаем. Они могут и сюда прийти.
-Нет, сюда они не придут. Красная армия не допустит, - уверено проговорила девушка. Дядя сплюнул, пошел в лавку.
Боря набычил шею, пожал плечами. Из глубины лавки его окликнул дядя:
-Хватит лясы точить, иди работать!
Боря мотнул головой.
-Я пойду. Пока! Когда все уляжется, я зайду.
-До свидания, Боря. Береги себя, - посоветовала Эля.
Он покивал головой, повернулся и медленно пошел в глубину лавки.

И сколько потом Эля не приходила на рынок, заглядывала в лавку, Бориса не видела. Все же уехал к родителям, - решила она. Два месяца она не видела его. Борис появился в Одессе, когда бои шли уже на подступах города. Часть войск эвакуировали морем. Стал всем ясно, город  не отстоять. Парень зашел в подъезд, где жила Эля, звонок в квартиру не работал, он постучал. Из-за двери послышался женский голос:
-Кто там?
Борис узнал голос матери Эли, отозвался:
-Это я, тетя Нина, Борис. Эля дома?
Мать приоткрыла дверь, выглянула.
-Здравствуй, Боря. Эля пошла в музыкальную школу. Она вместе с преподавателями дежурит на крыше, сбрасывают вниз зажигалки. Или охраняет инвентарь от мародеров, - пояснила женщина.
Борис поблагодарил, сказал, он зайдет в школу. Он, действительно, пошел в школу, удивился перемене, произошедшей во всем городе, со школой в частности. Многие стекла в окнах выбиты, кое-где заставлены фанерой и досками, дверь еле держалась на петлях. Некоторые дома разрушены от авиабомб, которые сбрасывали самолеты. Внизу его остановил старенький преподаватель, принял за очередного любителя забрать, что плохо охраняется.
-Вы куда, молодой человек? - строго спросил он.
-Мне бы Райнову увидеть, - проговорил Борис, не очень уверенный, что она могла бы оказаться здесь. Не дело хрупкой девушке заниматься охраной.
-А, это к Эле, - и крикнул кому-то вглубь коридора, чтобы позвали Райнову.
Эля вышла сразу же, крайне удивилась, увидев Бориса.
-Ты почему вернулся?
Борис показал ей на лавочку, предлагая присесть. Они сели перед большим увядшим кустом сирени, осень вступала в свои права. Листья на тополе, стоявшем по ту сторону дороги пожухли, только платаны лениво шевелили листьями, словно они сделаны из жести. Небо по-осеннему темно синее, кучевые облака наступали на город.
-Так почему ты вернулся? – повторила вопрос Эля.
-Тебя хотел увидеть, - усмехнулся Борис, и именно в кривой улыбке она почувствовала, он врет. Хотя как приятно услышать, что он вспоминал, думал о ней, ради нее приехал в Одессу, которую неизвестно: удержат или не удержат красноармейцы. Хотя если уже приступили к эвакуации красноармейцев морем, понятно: не удержат.
-В твое село пришли румыны? – спросила Эля.
-Пришли, - кивнул он.
-Ты почему не остался?
-Евреев и цыган румыны расстреливают или ссылают в лагеря. А у меня в крови течет цыганская кровь. А еще меня хотели мобилизовать. Отец велел переждать у дяди, - нехотя пояснил Борис. Эля недоуменно воскликнула:
-Да сколько в тебе той крови! И кто об этом знает, если ты сам не расскажешь! У многих молдаван в крови течет цыганская кровь, что же полстраны расстреливать?  Румыны и сюда придут, куда ты дальше побежишь?
Борис криво усмехнулся:
-Ты говорила, румыны сюда не придут, - напомнил он.
-Говорила, - согласилась Эля. – Кто знал, что так все повернется. Наши утверждали, если нападут, будем драться на их территории. – Вздохнула. – Как оказалось, займут они город. И как ты дальше? – взглянула она на парня.
-В городе легче спрятаться. Некоторое время у дяди перебуду, а там посмотрим, - излишне уверенно произнес он. – Вы, почему остались? – имея ввиду ее семью,  спросил Борис.
-Нам некуда ехать. Сначала ждали папу, потом пути отрезали. Папа так и не объявился, мама и бабушка очень переживают. А что будет с твоими родителями, если узнают, что ты сбежал на нашу территорию?
-Румынам не скажут, где я. И что нам румыны? К нам вернулись прежние хозяева, они родителей знают, не тронут. Меня молодого, они могли бы призвать в их армию, а я не хочу за них воевать. Договорились, если что, я уехал в Бухарест.
-Так тебе же нет восемнадцати? – напомнила Эля.
-Они на это не смотрят. Винтовку в руки и вперед.
-А прежнее начальство, которое ты так ругал? Они остались в селе? – расспрашивала Эля.
-Зачем им оставаться? Они на фронт ушли. Парторг у нас местный, его по годам не взяли, он еще при румынах воду мутил, в тюрьму сажали. Теперь по законам военного времени – расстреляли, - равнодушно проговорил он, словно расстреляли не человека, а ворону на дереве.
-Как?! Без суда? - округлила глаза девушка.
-Какой суд?! Война ведь! Вывели за огород и расстреляли.
В его  голосе Эля не уловила сожаления. В душе оправдывала его, друг за эти два месяца успел насмотреться столько дикости, столько мертвых тел,  что расстрел одного человека уже не вызывает в нем никаких эмоций.
-Мерзость какая! И что ты решил? Будешь прятаться или сражаться в рядах Красной Армии? – допытывалась Эля.
-Не, не буду.  Не за кого сражаться. Что большевики, что румыны, хрен редьки не слаще, - с миной недовольства на лице мотнул он головой. - Мне же еще нет восемнадцати, - напомнил Борис.
-Кто сейчас в этой круговерти будет спрашивать о годах, ты вон, какой здоровый. Чем же ты будешь заниматься? – Эля не могла понять истинной причины появления Бориса в Одессе. Уйти с отступающими войсками он не хочет. Воевать на стороне румын тоже не желает.
-К дяде Фанэлу в лавку пойду, помогать буду, - буркнул он. – Дядю не тронут. До революции у него тоже была своя лавка. Дядя Фанэл посмотрел на дядю Иону, понял, все равно отберут. Лучше добровольно отдать. Теперь лавка опять может стать его. Румыны поощряют частную торговлю. Возвращают прежним хозяевам их добро, которое большевики отобрали.
-С чего ты взял? А вдруг – нет? – попыталась переубедить она парня.
-Румыны торговать разрешают, - упрямо повторил Борис. - У нас в село вернулись прежние хозяева,  открыли свои лавки, которые ранее ихними были, - угрюмо доказывал свою правоту Борис.
Замолчали, каждый думал о своем.
-Не знаю, как мы будем жить, - со вздохом промолвила Эля.
-Посмотрим, - не очень уверено проговорил Борис. – Ты сюда, в училище не ходи, - посоветовал он. - Все равно ничего не убережете. А ты вон, какая хрупкая. Еще по голове настучат.
-Жалко ведь. Играть не умеют, а воруют.
-Знамо дело, на продажу.
-Ты скрипку забросил? – покосилась на него Эля.
-Не до музыки сейчас, - отмахнулся парень.
Эля повернулась к  Борису:
-Ты прав. Неудобно играть, когда вокруг столько горя. На моей улице соседа напротив нашего дома в порту бомбой убило. Попал по бомбежку. Жена так рыдала.
-У тебя одного соседа, у нас треть села расстреляли, - хмыкнул Борис.
-За что?! - удивилась Эля, она все не могла свыкнуться с тем, что так равнодушно можно говорить о гибели невинных людей.
-За все! Кто коммунистам помогал, или сопротивление оказывал, у кого дети  с большевиками ушли, кто в ополчение записывался. На некоторых соседи донесли… - нехотя пояснил Борис и замолчал. Ковырял каблуком разбитый асфальт.
-Как ты перешел линию фронта? – спросила Эля.
-С трудом. Сначала чуть не попался румынам, потом немцам, от русских уходил плавнями.
-А от русских зачем? Ты же сюда, к нам, шел? – удивилась девушка.
-Так они и поверили бы, что я не шпион. Там такое твориться, разбираться некогда. К стенке сразу ставят и весь спрос.
Эля увидела, как пожилой преподаватель покинул здание школы, на смену ему пришла тоже пожилая преподавательница сольфеджио. Борис проследил за взглядом девушки, состроил гримасу:
-Тоже  мне: охраннички… – взглянул на Элю, поперхнулся, проговорил: - Зря вы, ничего не убережете. Придут немцы или румыны, им все достанется.
Расстались как-то холодновато, какая-то недосказанность осталась между ними.

Фронт приближался вплотную к городу. Залпы фронтовых зениток, уханье пушек с кораблей вызывали дребезжание стекол в окнах, немецкие самолеты бомбили порт и заводы. От взрывов прятались в подвале. Затем сообразили, если дом рухнет, они из подвала не выберутся, будут погребены заживо. Стали прятаться в высохшей сливной канаве. Бабушка махнула рукой, при бомбежках не выходила из дома, сказала, если суждено погибнуть, то лучше в собственном доме. 5 августа фронт вплотную приблизился к пригородам Одессы. Казалось, еще три, четыре дня и город падет.  Однако, шла неделя за неделей, город не сдавался. Защищали город не только регулярные части отдельной приморской армии и матросы военно-морской базы, но и ополченцы, жители Одессы. Немцы были очень недовольны боевой выучкой румынской армии, которая не могла сломить сопротивление по сути одесских ополченцев, их армию отвели на переформирование, в бой вступила немецкая армия. Вскоре стрельба началась в самом городе. Отступающие части Советской армии уходили из города, многих эвакуировали морем, немцы нещадно бомбили корабли с отступающими воинами. Военный инструктор последний раз собрал ополченцев, оставшихся стариков и женщин, сказал, чтобы все расходились по домам, забрали с собой оставшиеся винтовки и гранаты, чтобы они не достались немцам и румынам. Винтовка для Эли оказалась тяжеловатой, да и не нужна она девушке, в свою сумку она положила две гранаты, да и то, чтобы не огорчать инструктора отказом, с ними пришла домой. Мать увидела, дочь достает из сумки гранаты, удивилась:
-Зачем ты приперла их домой?
-Пускай будут. Мало ли как сложится, - упрямо возразила Эля.
-Если найдут их у нас, беды не оберешься, - заметила бабушка.
-Я их спрячу.
Она положила гранаты в чулан, сверху заставила их всяким хламом. Вскоре и забыли о них, не до гранат стало.
 16 октября румыны вступили в город. Горожане поговаривали: румыны не смогли бы взять город, если бы не помощь немцев.   Что крайне удивило Элю, и не только ее, она видела, как некоторые граждане восторженно встречали входившие в город части, бросали под ноги цветы. Только спокойная жизнь в городе не наступила.   Через несколько дней город потряс взрыв огромной силы. Многие ходили смотреть на развалины румынской комендатуры. В этом же здании при прежней власти располагалось местное НКВД. Его заняла румынская военная администрация, в нем же находилась сигуранца, аналог немецкого гестапо. На рынке шептались, погибло много военных, в том числе два генерала, поскольку в этот день в комендатуре шло совещание. Кто подложил бомбу сомнений не вызывало, не могли понять, кто и как проник в здание со взрывчаткой. Только через много лет выяснилось, перед свои отступлением  советские военные заложили взрывчатку с механизмом, который позволял по радиосигналу привести его в действие. Эля не ходила смотреть на развалины, там и так все вокруг оцеплено. Да и не вызывало это событие в ней любопытства. На кухне с мамой и бабушкой обсудили этот случай, и тут же забыли. Словно в ответ на взрыв,  на следующий день на домах и заборах развесили листовки, в которых предписывалось всем евреям города явиться с вещами к городской тюрьме. Многих евреев сгоняли силой, вновь созданная полиция из числа одесских добровольцев и румын ходили по адресам, уводили евреев всей семьей. Не щадили ни малолетних детей, ни стариков, ни пожилых женщин. Евреев выстраивали в колонны и гнали пешком в сторону поселка Дальника. Концлагерь организовали также у села Богдановка, куда сгоняли пленных красноармейцев. Обращались с задержанными крайне жестоко. Квартиры арестованных евреев тут же разграбливались горожанами, самовольно занимались дворниками, которые начинали верой и правдой служить новой власти.
-Как же мы жить будем? - сокрушалась бабушка.
Пенсию ей теперь никто платить не будет. Школу, в которой работала мама, - закрыли. Позже открыли, но в них работали только те учителя, которые приехали из Румынии. Это те же учителя, которые работали ранее на оккупированных территориях, бежали в Румынию после установления советской власти. Теперь они вновь вернулись. Ученье велось на русском языке с обязательным изучением румынского языка, ввели урок Закона Божьего. После окончательной победы Румынии предполагалось, что на всей вновь образованной румынской территории население будет говорить только по-румынски. В учреждения принимали на работу граждан, которые знали румынский язык. Делопроизводство велось на румынском языке. Но на первых порах не это волновало семью девушки.  Съестные запасы в семье быстро заканчивались. Мама уже снесла в скупку золотое обручальное кольцо, за которое заплатили мизерное количество оккупационных марок.
-Сколько же это будет продолжаться? - задавала на кухне риторический вопрос мама.
-Ты полагаешь, война надолго? Или немцы и румыны победят? - спрашивала Эля.
-Кто же знает? Они уже до Москвы дошли. И до Ленинграда. Киев сдали. Не могу представить, по Крещатику ходят немцы, - сокрушалась мать.
-А по Дерибасовской ходят румыны, это ты можешь представить? – парировала  дочь.
Мать только вздыхала.
-Где же наш папа? - спрашивала Эля.
-Наверное, воюет. А может на оборонном заводе работает. Не позвонить, ни письма отправить… - с горечью в который раз говорила мама.
-Думаю, все же не победят, - вставила слово бабушка. - Раз партизан или подпольщиков в городе оставили, значит,  хотят вскоре вернуться обратно.
-Вы-то с чего взяли, мама, что в городе остались партизаны? - удивилась мама.
-А комендатуру кто взорвал? На базаре говорят, не одна комендатура взлетела. Кто-то поезда под откос пускает. А намеднясь, ночью румынский патруль расстреляли. Они теперь боятся по двое ходить, патрулируют город толпами.
-Вы, мама, меньше сплетни на рынке слушайте. Эти румыны известные вояки, по-пьяни друг в дружку пулять начали, чтоб оправдаться, на партизан свалили, - не поверила мама.
-Поезд тоже по-пьяни под откос пустили? - спросила дочь.
Мать только недоуменно смотрела на дочь, с сомнением поджимала губы.
Стрельбы ночами продолжались, теперь на пьяный патруль их не спишешь. Русские дворники, которые стали служить новой власти, полицаи и румынские солдаты стали побаиваться показываться ночами в одиночку.

Эля продолжала ходить в училище даже тогда, когда город заняли немцы и румыны. Охранять почти нечего, что не сумели утащить, разбили. Только большой рояль не сумели вытащить из здания, поцарапали полированные бока, Каждый приход она старательно вытирала с него пыль. Эля со стареньким преподавателем часть цветочных горшков унесли домой, те, что остались,  приходила поливать. В один из осенних дней, когда она полила цветы, стояла у окна и наблюдала за горизонтом, в  аудиторию зашли группа военных. Эля резко повернулась, прижалась к стене. Полковник немец  недоуменно оглянулся на свиту, обратился к румынскому  офицеру с вопросом, почему здесь посторонние? Румын плохо знал немецкий язык, пытался что-то ответить, Эля опередила его, сказала по-немецки:
-Я здесь не посторонняя, я училась в этой школе.
У полковника приподнялись брови.
-Фройлен знает немецкий язык? Вы кто? Фольксдойч?
-Нет. По национальности я болгарка.
-Болгары наши союзники, - констатировал полковник. - В России вы как оказались? – спросил он, полагая, что девушка приехала из Болгарии вместе с болгарской миссией, посетившей Одессу.
-В России мы оказались двести лет назад. Бежали от османского ига, - пояснила Эля.
Странно, она не испытывала страха, только некое любопытство. Перед ней стояли немцы, язык которых она изучала, полагая, что они хотя и напали на ее родину, но все же они носители великой культуры, и как цивилизованная  нация не способны на подлые поступки. Правда, в газетах сообщали, что современные немцы жгут книги тех же великих немецких мыслителей и писателей прошлого, а современные писатели, артисты и ученные покинули Германию. Также думали, что евреев в большей степени третируют румынские власти, хотя немцы тоже не любили еврейскую нацию. И все же перед ней стояли оккупанты, которые напали на ее страну, из-за чего их разлучили с отцом, многие воины погибли, защищая ее город. Неизвестно, как сложится их всех дальнейшая жизнь. Она не испытывала страха, но чувство жгучей неприязни отзывалось в душе затаенной болью.
-Гм… Господин Петреску, - обратился немецкий полковник к румынскому подполковнику. – Пожалуй, это здание нам подойдет в качестве штаба. Внизу просторный холл, наверху кабинеты.
Румын явно не понимал, что ему говорит немецкий офицер, в свите не оказалось никого, кто знал бы румынский язык. Эля пришла на выручку, молдавский почти тот же румынский, да еще Борис подучил ее, позанимался с нею. Она поспешно перевела, ей очень хотелось, чтобы они быстрее покинули аудиторию, тогда она сможет выскользнуть из здания:
-Тов… Господин офицер говорит, что это здание подойдет им в качестве штаба.
Немецкий офицер еще больше удивился:
-Вы  и румынский язык знаете? - спросил он.
-Не столько румынский, в большей степени молдавский, они очень похожи, - пояснила она.
-Не важно. Господин гауптман, нам нужны будут переводчики? - обратился он с вопросом к офицеру из свиты.
-Так точно, господин полковник. Только она очень юная, в качестве переводчика может не выдержать некоторых зрелищ при допросах, - напомнил гауптман.
-Юная, - это хорошо. Меньше опасений, что она окажется засланной. Мы возьмем ее в штаб, а не в гестапо. Пусть гестапо проверит ее на лояльность, - повернулся к девушке. - Вы комсомолка? – спросил офицер.
-Нет, не удостоилась.
-Это почему же? Все советские дети должны быть комсомольцами? – с сарказмом произнес офицер, не поверил девушке.
Эля пожала плечами.
-Не все. У нас в классе половина не состояли в комсомоле.
-Почему?
-Кто-то хулиганил, кто-то учился неважно. Троих приняли, зятем исключили. У них родители оказались врагами народа, - пояснила девушка.
-А ваши родители кто? – спросил полковник. Свита несколько заволновалась, пришли по другому поводу, а тут эта девчонка, которой уделяется столько времени.
-Отец инженер. Он перед войной уехал в командировку и не успел вернуться. Я с мамой и бабушкой тут неподалеку живу, - пояснила Эля.
Вперед вышел еще один офицер из свиты, напомнил:
-Господин полковник, это здание как нельзя лучше подходит для офицерского дома. Внизу организуем ресторан. Там стоит рояль. Наверху, в кабинетах, оборудуем бордель для офицеров. Украинские девушки очень красивые и лояльные к нашему порядку. Вот как эта, например, - кивнул он на Элю. Эля вспыхнула, но промолчала, офицер продолжил, словно ее рядом не было. -  Первоначально это здание мы присмотрели как раз для подобных целей, для дома офицеров.
«Вот тебе и носители великой культуры», - пронеслось в голове девушки.
Полковник недовольно взглянул на подчиненного.
-Румыны и так захватили все лучшие уцелевшие здания в городе. Воевать не умеют, а каштаны из огня хватать научились. Это переводить не надо, - обратился он к девушке. -  Их сигуранца заняли лучшее здание бывшего НКВД, а нашему гестапо отвели бывшую конюшню. Штаб будет ютиться на городских задворках, зато бордель будет находиться почти в центре города. А рояль, это даже хорошо. Юная переводчица будет нам иногда играть мелодии Вагнера. Вы знаете музыку Вагнера?
Эля кивнула.
-Вас как зовут, фройлен? – спросил полковник.
-Эльвира, - назвалась она полным именем.
Полковник поморщился.
-Ох, уж эти варварские имена… Вы будете Элизой. На немецкий лад. Вы на машинке печатать умеете?
-Да. Я тренировала пальцы для игры на пианино.
-С немецким или румынским шрифтом разберетесь?
-С немецким разберусь. Румынскую грамматику  не знаю. Говорить умею. Писать не приходилось. Вы к чему это, господин офицер?
-Возможно, мы возьмем вас работать в штаб, - равнодушно проговорил он и тут же назидательно добавил: - Латиница в обоих языках присутствует, постигните быстро. Господин гауптман, возьмите шефство над этой девочкой, - повернулся он к свите, и пошел из аудитории, которой вскоре предстоит стать кабинетом. Все вышли, гауптман остался.
-Итак, отныне вас зовут Элизой, - неожиданно по-русски произнес он. – Я же Отто фон Ридель, немецкий аристократ. Мама чистокровная немецкая баронесса, отец русско-немецкий дворянин. Мои родители три поколения служили русскому царю, пока не случилась революция,  большевикам служить не захотели, - пояснил он, оправдывая свой русский.
Для  уха девушки непривычно зазвучали титулы: дворянин, баронесса, что-то из истории, изучаемой в школе. Она потупилась и молчала. Не знала, что говорить и как себя вести в присутствии офицера. Ведь в школе она оказалась совершенно случайно, решила убедиться, что здание уцелело после бомбежки и полить цветы.
-Будем считать, что мы познакомились. Скажите, вы на каком инструменте играет? – спросил офицер, в упор посмотрел на девушку.
-На рояле.
-А я на виолончели. Закончил по классу еще тогда, до военной службы… - неопределенно взмахнул он рукой. – Сыграйте мне что-нибудь, - неожиданно предложил он.
-Что?
-Что хотите. Бетховена, Гайдна, на ваше усмотрение.
Они спустились вниз, где стоял рояль. Эля присела, подняла крышку. Размяла пальцы. С тех пор, как началась война, она редко садилась за инструмент. Старенькое пианино пылилось дома, неуместно играть среди всеобщего хаоса и горя. Эля сыграла посвящение Элизе Бетховена, поскольку ее переименовали в Элизу. Нежная, тихая мелодия полилась по залу, проникла за неплотно закрытые окна. Офицер слушал внимательно. Что-то далекое шевельнулось в его душе, ведь он тоже давно не слышал этой, знакомой с детства музыки. Сейчас в Германии все чаще можно услышать военные марши. Классика не в чести, считается упадническим искусством.
-Покажите, где у вас тут хранились инструменты, - попросил он.
Эля встала, молча пошла из аудитории, пошла по коридору, офицер шел за ней. Двери многих классов были взломаны, мародеры успели здесь побывать. Многих инструментов уже на складе не оказалось. Скрипок вообще не осталось. Валялись на полу тяжелые контрабасы, несколько виолончелей, медных туб и барабанов. Офицер подобрал одну из виолончелей, посмотрел, повертел в руках, затем другую.
-Я возьму эту, - сказал он.
-Насовсем? – спросила Эля.
Офицер удивленно посмотрел на нее.
-Это же собственность музыкальной школы, - сказала она в некотором смятении.
-Что же вы не берегли собственность школы от ваших русских варваров? - обвел он смычком разбросанные по полу инструменты, саркастически улыбнулся. И уже более жестко добавил: - Запомните, девочка, теперь все, что находится в городе, принадлежит рейху и отчасти Румынии. И это здание, и все, что в нем находится. И весь этот край, это собственность великой Румынии, которую наш фюрер милостиво предоставил своему союзнику. Даже вы и ваша жизнь принадлежат рейху. Через некоторое время мы соберем молоденьких девушек для работы на полях Германии. Пусть хотя бы они увидят цивилизованный мир. Вас тоже может не миновать эта участь, если вы чем-то не угодите нам на новом для вас поприще. Так что старайтесь показать себя с лучшей стороны, - напутствовал ее бывший русско-немецкий аристократ.
Он холодно, в упор посмотрел на нее.
Эля молчала, не знала, что ему ответить.
-Вы  замужем? – неожиданно спросил он.
-Нет.
-Жених на фронте? Воюет против нас?
Эля подумала, женихом можно бы назвать Бориса, других, более близких, парней у нее не было. Только какой он жених, если они ни разу не поцеловались, он не проявлял явных к ней чувств. Относился с теплотой, по-дружески, не более того.
-Нет у меня жениха, я еще только школу закончила, - тихо сказала Эля, словно признавалась в чем-то нехорошем.
-Что так? – усмехнулся офицер. – Фройлен молодая, симпатичная, и без жениха? - он приподнял кончиками пальцев ее подбородок, заглянул в глаза. Он мотнула головой, освобождаясь. Потупилась, ничего не ответила. Гауптман четко и резко произнес:
-Итак, я жду вас через три дня на работе. Прошу не опаздывать. Господин полковник не любит этого. Спросите у охраны гауптмана Отто фон Риделя. Назовите адрес своего места жительства.
Эля назвала адрес своего дома.
-Вам все понятно? – резко спросил гауптман.
Эля стояла и молчала. Она поняла, возражать незачем. В лице этого молодого офицера пришел совершенно другой мир, другие понятия, другие отношения между людьми. Офицер победно взглянул на девушку, вскинул на плечо виолончель и пошел на выход.
Дома Эля рассказала матери все, что произошло в бывшей музыкальной школе. Умолчала только, что изначально в школе хотели устроить бордель. Не поворачивался у нее язык сказать матери о том, что иногда шепотом говорили ученики, когда показывали на одно из одесских зданий и говорили, что до революции в нем находился публичный дом. И не могли поверить, что некоторые женщины соглашались за деньги заниматься, не поворачивается язык сказать  чем, с любым мужчиной, который пожелает зайти в то заведение. Оказывается, подобное заведение немцы готовы организовать для офицеров и солдат. А  женщинами в нем будут украинки и русские.
-И ты хочешь пойти к ним работать? – в ужасе спросила мать.
-У меня есть выбор, мама? Офицер сказал, что часть девушек угонят в Германию на полевые работы. Я полагаю, лучше остаться здесь, чем жить в батрачках.
-Так-то оно так! Только когда вернуться наши, тебя по головке не погладят. А что скажет папа, когда вернется? Что, вообще, с нами будет? Это же предательство! Работать на врага! – тут же вмешалась в разговор бабушка.
-Мне нечего предавать. Мне предлагают всего лишь быть переводчицей или машинисткой. Я еще не знаю. И потом, мама, я найду способ связаться с нашими подпольщиками, их наверняка оставили в городе, буду передавать им сведения. В штабе много чего можно будет услышать ценного для наших, - решила она высказать мысль, посетившую ее, когда она шла домой.
-О, Господи! – как всегда всплеснула руками бабушка,  - не хватало в нашей семье очередной Мата Хари. Ты и закончишь так же, как она.
-Эля, девочка, там же вокруг одни  мужчины, они оторваны от своих жен, а ты у меня такая юная, совратят, изнасилуют, - привела убийственный аргумент мама.
-Мама, я же не с румынами буду работать. Немцы цивилизованная нация. Вряд ли они позволят себе что-либо лишнее, - неуверенно произнесла Эля.
-Была цивилизованная, - буркнула бабушка. – А потом книги жгли на площадях, - напомнила она одну из обсуждаемых ранее тем. - Всех коммунистов в концлагерь согнали. Хотя у нас коммунисты тоже в лагерях сидят, - тут же поправила она себя. - А многих расстреляли, - и вздохнула, вспоминая, как в газетах призывали уничтожить как подлых собак тех, кто вчера стоял на трибуне.
-Да ладно вспоминать, бабушка! Врагами оказались, вот и попали под карающую десницу правосудия, - заученно проговорила Эля.
-Ой, смотри, доченька! И чего ты поперлась в ту школу?! – все сокрушалась мать, не могла смириться с мыслью, что дочь станет работать у немцев. У врагов!
-Да я сама в сомнении, мама, конечно, я не пойду. Может они к тому времени забудут обо мне.
-Дай-то Бог! – горестно произнесла она.

Но о ней не забыли. Через три дня в квартиру постучал курьер, спросил фройлен Элизу. Эля только недавно проснулась, успела умыться. Мать позвала Элю. Вышла в прихожую, ждала, что скажет неряшливо одетый в полувоенную форму курьер.
_-Фройлен Элизе велено к десяти часам явится в штаб, к господину гауптману Отто фон Риделю для прохождения дальнейшей службы, - громко и торжественно произнес курьер. - Адрес знаете?
Девушка кивнула.
-О, Божечки! – простонала бабушка и присела на тахту.
Эля взглянула на мать. Та застыла за спиной. Повисла пауза. Курьер недоуменно смотрел то на Элю, то на мать.
-Хорошо. Я буду, - кивнула Эля.
Курьер по-военному крутанулся через левое плечо, и вышел за дверь.
-Придется идти, мама, - проговорила Эля и стала собираться. – Что только одеть, не знаю.
-Не очень броско, поскромнее, доченька, - посоветовала мать.
Тревога светилась в глазах матери.
-Придет папа, что он скажет, когда узнает, что ты служила немцам? – проговорила она тихо, чтобы не слышала бабушка.
-У меня есть выбор? – в упор посмотрела на нее дочь. – Могу не идти. Только спрятаться мне тоже не у кого, - напомнила она. - Может быть, я смогу принести пользу нашим военным, если они остались в городе.
-Только прошу тебя, не болтай там лишнего. Веди себя скромно, - напутствовала мать, и долго еще говорила о мерах предосторожности, Эля кивала, одевалась, посмотрела на мать и бабушку, не прощаясь вышла за дверь.
И она пошла знакомой дорогой к бывшей музыкальной  школе. Фасад школы не узнать. У  ворот во двор школы будка с часовым,  вместо ворот шлагбаум,  у входа в школу часовой, над головой флаг с немецкой свастикой, рядом два мотоциклиста с колясками, на них установлены пулеметы. Тут же два легковых автомобиля и транспортер. Стекла везде успели вставить, мусор возле здания убран. Эля подошла к будке с часовым. Солдат остановил ее.
-Хальт! – приказал он.
-Мне к господину Отто фон Риделю, - по-немецки сказала Эля.
-Айн момент! – часовой взглянул на список, лежащий  перед ним в будке, спросил фамилию, удостоверился, и все же набрал по внутреннему телефону гауптмана, доложил, что к нему явилась фройлен Райнова. Тот приказал пропустить.
-По коридору третья дверь слева, - махнул рукой часовой.
Часовой у входа проводил ее взглядом. Коль на КПП пропустили ее, можно не останавливать. Эля прошла знакомым коридором к кабинету фон Риделя. Постучала, за дверью отозвались, она толкнула массивную дверь. Гауптман сидел за столом, которого ранее в школе не было, стол дорогой, инкрустированный разными породами дерева, сам офицер утопал в кресле, из  -за стола видна всего лишь голова. Привстал, велел сесть в кресло напротив. Заговорил по-немецки, хотел удостовериться, насколько хорошо девушка владеет языком.
-Я помощник господина начальника штаба. Весь персонал в штабе подчиняется мне. Все вопросы внутреннего порядка согласовывать со мной, - говорил он рублеными фразами. – Работать будете в секретариате машинисткой, в кабинете имеются машинки с русским и латинским шрифтом. А так же переводить документы с румынского языка на немецкий, или в случае необходимости при посещении штаба румынскими союзниками. Вы должны гордиться, что вам оказана честь работать на благо великой Германии. Не всем девушкам, не немкам, оказана подобная честь. В основном девушки вашего возраста работают на полях Германии или в борделях. Вы должны быть благодарны  своему знанию немецкого и румынского языков. Еще знаете и болгарский, все же наши союзники, хотя вряд ли он здесь пригодится. В ваши обязанности входит разбирать почту, которая будет приходить в штаб на румынском или русском языках. Русские тексты вы обязаны переводить машинистке немке, она будет перепечатывать с ваших слов на родной нам язык. Подчиняться в канцелярии  будете личному секретарю господина полковника, - монотонно, словно робот говорил гауптман. При этом смотрел немигающим взглядом на Элю, словно гипнотизировал ее. - Вам все понятно?
-Да, - кивнула головой Эля.
-Прекрасно.
Гауптман пролистал несколько бумаг на столе, достал один из них, взглянул на Элю.
-Сотрудники из гестапо проверили  вашу жизнь. Мать учительница младших классов. Отец инженер, работал на судоремонтном заводе, где он сейчас? - спросил он.
-Мы не знаем. Он перед войной поехал в командировку на восток. С тех пор связь прервалась. Возможно, мобилизовали, как всех.
-Он коммунист?
-Нет.
-Инженер и не коммунист? - с сомнением спросил гауптман. – Он посмотрел в бумаги, в которых сотрудник гестапо навел справки об отце Эли, опросил заводских рабочих, те подтвердили, инженер Райнов в партии не состоял. Убедился, девушка говорит правду, спросил: - Он   оппозиционер?
-Кто? – не поняла Эля иностранного слова.
-Оппозиционер или оппортунист тот, кто выступает словом или делом против существующего в стране строя, - назидательно пояснил гауптман почему-то на русском языке.
-А-а, нет, он очень лояльно относился к властям. Ведь советская власть позволила ему, сельскому парню, закончить институт. Он стал инженером, что очень почетно в нашей стране, - тоже по-русски пояснила девушка.
-Что же вы за семейка? Отец не коммунист и вы не комсомолка. Кстати,    почему все же вы не комсомолка? – спросил он, помня, что такой же вопрос задавал ей полковник.
-Плохо собирала металлолом и макулатуру, - спокойно пояснила Эля.
-Чего-о? – удивился гауптман. У него даже лицо вытянулось от удивления.
-Металл и бумагу.
Гауптман рассмеялся.
-Поистине, у большевиков мозги набрекень. Я понимаю собирать металл для пушек, хотя своей руды достаточно. Но бумагу?! В России лесов больше, чем во всей Европе!
Эля вспомнила лозунг на пункте приема: «Берегите лес – легкие нашей страны!» или «Сданный килограмм бумаги спасает одно дерево!», но промолчала.
Гауптман перестал улыбаться, серые глаза налились сталью, он убрал бумаги в сейф, прихлопнул ладонями по крышке стола. Достал бланк, положил перед Элей.
-Это подписка о неразглашении служебной тайны. Вам по ходу работы станут известны некоторые секреты нашей служебной деятельности. За разглашение подобных секретов по законам военного времени у нас наказание одно - расстрел. Подпишите.
Эля взяла бланк, пробежала глазами по тексту. Макнула перо в чернильницу, поставила свою подпись. Гауптман тут же спрятал бланк в сейф.
-Хорошо. Пройдемте. Покажу ваше место работы.
Гауптман встал, пошел на выход, Эля посеменила за ним. Они зашли в просторную комнату, которая служила канцелярией. Ранее здесь располагались учителя, она называлась учительской. Далее вела дверь в бывший директорский кабинет. Перед дверью за массивным канцелярским столом сидела моложавая, симпатичная немка секретарь.  Высокая прическа белокурых волос венчала ее голову, серые глаза смотрели на Элю с любопытством. Сбоку, у окна за машинкой восседала худощавая, средних лет, весьма не симпатичная немка машинистка. Обе при появлении гауптмана встали.
-Знакомьтесь, фройлен, - обратился он к Эле. - Секретарь господина полковника фрау Шрейер, - показал она на симпатичную женщину, - ей вы будете подчиняться во всех мелких канцелярских вопросах. 
Эля кивнула, взглянула на секретаря. Не зная, что она должна при этом делать: то ли сделать книксен, то ли подать руку. Она просто стояла и смотрела на красивую, с ледяным взглядом женщину. Та еле заметно кивнула.
-Это фрау Лангман, машинистка немецких текстов, - подвел он Элю к машинистке. Та едва обозначила губами улыбку. - Ей вы будете переводить почту, которая будет поступать на русском и румынском языках.
-Дамы, с вами будет работать эта юная фройлен, Элиза Райнова, дочь наших союзников, она говорит по-немецки, по-румынски и по-болгарски, - обратился он к женщинам. – Ваше рабочее место будет здесь, - подвел гауптман Элю к столу, на котором стояла машинка с русским шрифтом. Ваша задача перебирать почту, которая будет приходить на русском или румынском языках, более значимые бумаги переводить для господина полковника, их будет с ваших слов печатать фрау Лангман, - как всегда в конце беседы спрашивал: - Вам все понятно?
-Да.
-Приступайте. Рабочий день начинается в девять ноль-ноль. Прошу не опаздывать. Господин полковник пришел? – спросил он у секретаря.
-Нет еще. Ждем с минуты на минуту.
Гауптман кивнул, крутанулся на каблуках и вышел. Эля села за свой теперь рабочий стол.
-Вы одесситка? – спросила секретарь фрау Шрейер, заглядывая в маленькое зеркальце и старательно подкрашивая губы.
-Да, - ответила Эля, не стала вдаваться в подробности.

С приходом румын и немцев в город Борис исчез. Эля бывала на «Привозе», хотела зайти в лавку, спросить у дяди, где Борис? Но не решалась. Один раз она увидела дядю Бориса, тот провожал из лавки какого-то покупателя, долго перед ним кланялся. Эля подождала, когда они расстанутся, подошла, спросила:
-Дядя Фанел, а где Борис? Почему его не видно?
Дядя подслеповато осмотрел девушку с ног до головы, вместо ответа, спросил:
-Пошто барышня интересуется этим недоумком?
Эля смутилась, не ожидала такой реакции дяди,  не знала, что ответить.
-Он приходил к нам заниматься музыкой, - через паузу  пояснила она.
-Та рази счас до музыки! Этот племянник, язви его душу, захотел погеройствовать. Подался в катакомбы к партизанам, шоб его волки там съели! Плохо ему жилось у дяди! Убьют, шо я скажу сестре? Не удержал?!
Дядя в сердцах махнул рукой и скрылся в лавке.
Эля побрела домой несколько озадаченная услышанным. Борис не хотел воевать ни за русских, ни за румын. Что же его заставило пойти в катакомбы? Где наверняка не так хорошо воевать, как в действующей армии. Румыны знают все выходы из катакомб, местные поведали им об этом. Говорили, из под земли мышь не проскочит. Мышь, конечно, проскакивает, вместе с ней и партизаны в город наведываются. Только долго ли так будет продолжаться? Где они впредь будут брать продовольствие, воду, лекарства, боеприпасы? Рано или поздно их выкурят оттуда и Борис погибнет. Жалко его, молодой еще, горячий, пожить не успел. К тому же Эля поняла, она тревожится не только потому, что он был другом. Он стал для нее чем-то большим, чем друг. Он единственный в ее жизни парень, с которым она чувствовала себя свободно. Почему-то перед сном она всегда вспоминала  черные кудри и карие глаза Бориса.

Работу в штабе нельзя назвать трудной. Обыкновенная канцелярская работа. Если бы не содержание текстов, в которых помимо обыкновенных хозяйственных докладов, румыны сообщали немецкой стороне, сколько евреев уничтожено за прошедшие сутки, сколько выявлено коммунистов и террористических элементов, оставленных в Одессе. Террористами они называли партизан и подпольщиков. Согласовывали совместные операции по поимке террористов, блокированию выходов из одесских катакомб. Сначала Эля читала каждую бумагу внимательно, она хотела передавать сведения, ставшие ей известными кому-нибудь из  подпольщиков. Из тех же докладных она знала, что коммунисты перед отходом оставили в Одессе несколько групп, которые должны вести разведывательные мероприятия, уничтожать склады с боеприпасами, пускать поезда с техникой и солдатами под откос, передавать по рации советскому командованию сведения о дислокации войск в городе. В одной из справок, которую по долгу службы перечитывала Эля, сообщалось: «...Советское правительство организовало и хорошо снабдило действия партизан на потерянных территориях. Партизаны составляют невидимую армию коммунистов на этих территориях и действуют со всем упорством, прибегая к самым изощренным методам выполнения заданий, ради которых оставлены. Вообще все население, одни сознательно, другие неосознанно, помогают действиям партизан».  Где бы  их найти – думала девушка. Надеялась на Бориса, который, по ее мнению должен объявиться. Через него она сможет связаться с подпольем,  и тогда она будет передавать сведения, которые помогут им в борьбе с оккупантами. Она не задумывалась о том, что подписала бумагу о не разглашении служебных сведений. Что ее жизнь, по сравнению с тысячами мирных жителей гибнущих от рук врага?! Главное, чтобы появился Борис. И он объявился.
Вечером, возвращаясь с работы домой, во дворе ее кто-то тихо окликнул. Эля повернулась. Перед ней стоял Борис. Серая кепка надвинута глубоко на глаза, грязный пиджак и несвежая рубашка бросились ей в глаза. Она не видела его больше двух месяцев. Он торопливо подхватил ее под локоток, повел за сараи, подальше от людских глаз. Шел мокрый снег, было сыро и зябко. Он поставил ее спиной к стене и как бы накрыл собой, пряча от мокрых, липких снежинок.
-Боря, откуда ты? Почему ты не… Ты же не хотел воевать? – сразу стала задавать вопросы девушка. Он показал пальцем на губы.
-Не говори громко. Уговорили. Перед самым приходом румын вызвали в горком партии, сказали, тебя, потомка цыган, могут отправить в концлагерь, выход - пойти в партизаны. Там про возраст никто не спрашивал. Пацаны моложе меня сражаются.  Может они и правы, несколько сот евреев и цыган уже расстреляли. Огромную толпу евреев загнали на пороховые склады по Люсдорфской дороге и заживо сожгли.
-Расстреляли. И сожгли - подтвердила Эля, она читала отчет румын перед немцами. Рассказала об этом маме и бабушке, долго не могла уснуть, все спрашивала, как можно такое допустить, чтобы заживо сжечь ничем не повинных людей. - -Вот тебе и цивилизованная нация! - напомнила тогда бабушка.
-Ты, говорят, в немецком штабе работаешь? – неожиданно спросил он.
-Кто говорит? – удивилась Эля. Она считала, кроме мамы и бабушки  никто не знает о ее работе. И еще, в его голосе она не уловила осуждения. Спросил равнодушно, словно в кино приглашал.
Борис неопределенно пожал плечами, Эля поняла, не скажет. «Возможно, он утром проследил за мной, когда шла на работу», - решила она.
-Мобилизовали. Виноват мой немецкий и молдавский, - пояснила она. - Пригрозили, в ином случае угонят в Германию или Румынию. Уже несколько сот девушек погрузили в вагоны и увезли в неизвестном направлении. Вернее, в известном, на запад. Только куда именно увезли, их родители не знают. Боря, ведь это хорошо, что мне пришлось в штабе работать, я смогу помогать нашим. А ты сейчас где?
-Я? Там, - неопределенно махнул рукой в сторону Борис. – Ты вот что, коль работаешь в штабе,  если узнаешь об операции румын или немцев против тех, кто в катакомбах, дай знать, - и внимательно посмотрел на девушку. – Или ты за этих? - кивнул он головой в сторону штаба.
-Нет, нет, что ты, Боря! Конечно! Я давно хотела бы тебе и твоим товарищам помочь. Собственно, поэтому я и согласилась работать в штабе. Ведь через меня проходят документы, порой очень секретные. Я бы с радостью помогала партизанам, - горячо зашептала девушка. -  Только где я их найду?! Ты если с ними, скажи обо мне. Пусть выйдут от твоего имени на связь. Или сам приходи, если сможешь. Я тебя найти не смогу. Не пойду же я в катакомбы!
Борис посмотрел на девушку, нахмурился.
-Встречаться нам, действительно, опасно. Ты вот что, если возникнет для нас опасность... - он на миг задумался, - у тебя на окнах цветы стояли.
-Стоят, - кивнула она.
-Вот на том, что на улицу выходит, поставь два горшка. Если опасность, поставь три горшка и занавески зашторь. Я тогда постараюсь найти тебя. Встречаться будем за тем сараем, - махнул он рукой в сторону покосившихся зданий. – Ты после работы заглядывай дней пять туда. Я как смогу, там буду ждать.
Эля кивнула.
-А если не сможешь прийти? Слышала, полиция все выходы из катакомб перекрыли? – спросила девушка.
-Я? Я смогу! - несколько бахвалисто заявил парень. -У меня вот… - Борис отогнул полу пальто, показал за поясом пистолет.
-Как ты ходишь с этим по городу? Кругом патрули, - округлила глаза Эля.
-Я здесь все проходные дворы знаю.
-У меня есть две гранаты, я принесу тебе их в следующий раз, - пообещала Эля.
-Не надо. Если тебя задержат с гранатами, беды не оберешься, - предупредил Борис. - У нас пока этого добра хватает. Ты лучше выбрось их, - посоветовал Борис.
-Ты так и не ответил, как ты решился на такой шаг? - спросила девушка.
Борис потупился, молчал. Эля чувствовала, Борис хочет о чем-то спросить, не решается. Она улыбнулась, как бы поощряя его к разговору. Борис чуть заикаясь, неловко проговорил:
-Послушай, зачем тебе все это надо? Ты ведь даже комсомолкой не была. А тут решила помогать. Ты знаешь, что тебе будет, если тебя разоблачат?
-Догадываюсь. Тебе ведь тоже не поздоровится.
-Я мужчина. А с женщинами у них особые допросы...
-Ты еще юноша, - перебила его Эля, догадываясь, что хотел сказать Борис. -Война сделала нас взрослыми. Ты все же будь осторожен.  Есть хочешь?
-Хочу. Только некогда мне. Скоро комендантский час. Смываться надо. Я пошел.
-Погоди, Боря… - Эля потупилась, хотела спросить, как же они, будут ли дружить, как прежде,  но не решилась. Слишком многое изменилось за эти четыре месяца. Неуместно как-то в такое время вспоминать о безоблачных довоенных днях.
Лежа в постели, она вспоминала разговор с Борисом, ее неприятно кольнул вопрос: зачем она решила помогать подпольщикам. Тогда она немного возмутилась в душе. Ведь Борис тоже не комсомолец, не очень уважал прежнюю советскую власть, однако, пошел воевать против румын.  Сейчас она решила: Борис беспокоится о ней, боится, что она может попасть под подозрение и арест. Значит, она ему не безразлична. С такой теплой мыслью она уснула.

Немки к Эле относились настороженно. Все же, хотя и болгарка,  союзница в войне, однако проживала в советской России.  Секретарь мало обращала на нее внимание, она занята больше своей внешностью и секретарскими  обязанностями, встречать и провожать офицеров, которые приходили на прием к полковнику. Относила ему лично почту, порой надолго задерживалась в кабинете, выходила слегка зарумянившаяся, со сбитой прической, глазки опущены в пол, делала вид, что заняты с полковником исключительно работой. Впрочем, она кокетничала с полковником не особенно стесняясь Эли и своей коллеги. Сухопарая машинистка поджимала губы, старалась не замечать фривольного поведения коллеги, не разговаривала на посторонние темы, изредка только о том, что касалось работы. С Элей она общалась сухо, по делу, в разговоры на отвлеченные темы не вступала. Всем своим видом показывала, насколько она презирает бывшую советскую гражданку. Будь ее воля, она  ни за что бы не позволила работать ей в немецком штабе. Эля надиктовывала ей на немецком языке текст документов, которые приходили на русском или румынском языках, печатала  некоторые ответы на русском языке. Бумаг приходило много. Присылал свои ходатайства и прочие документы новый голова города господин Герман Пытня и губернатор  Транснистрии профессор Алексяну. Пытня бессарабец, бывший поручик царской армии, отлично владел русским языком. Можно отметить, хозяйственником он оказался толковым. В городе появились продукты, магазины открывались чуть ли не каждую неделю. Одесса снабжалась продуктами лучше, чем другие оккупированные немцами города, о чем впоследствии горожане иногда говорили: «А при румынах жили лучше!». И за эти слова не один одессит поплатился свободой. А то и жизнью.  Много бумаг присылали из румынской канцелярии. Поступали доносы от граждан Одессы. Дня не хватало, чтобы прочитать все. Особенно объемными были отчеты о хозяйственной деятельности, они приходили на нескольких листах. В них говорилось о продовольствии для солдат, об изъятых у населения ценностях, о вагонах и военной технике, которая шла на фронт, а также о той же технике, которая шла с фронта в ремонтные мастерские. Более внимательно Эля читала те докладные документы, в которых говорилось о партизанах, подпольщиках, которых оставили в городе. Сигуранца составляла подробные отчеты для своих немецких коллег. В частности, из сигуранцы приходили сообщения о проделанной работе по поимке партизан, о допросах, сколько человек расстреляли, сколько согласилось сотрудничать с румынской полицией. Начальник румынской контрразведки докладывал, что «…в бюро партизанских расследований добровольно явился командир диверсионной группы, некий господин Петр Бойко по документам, на самом деле Антон Федорович,  он признался, что коммунисты оставили его во главе группы в городе с целью совершения террористических актов. Он хотел бы сотрудничать с румынской сигуранцей, добровольно выдал тайники с оружием и боеприпасами. Он так же рассказал, что в катакомбах скрывается отряд под командованием Владимира Бадаева, присланного из Москвы и группа местного сотрудника НКВД Кузнецова. Еще в городе оставлен отряд Афанасия Клименко. Именно Бадаев со своей группой взорвали плотину Хаджибейского лимана. Другой командир группы Кузнецов со своими бойцами 17 ноября взорвали эшелон с военной техникой, погибло свыше двухсот пятидесяти солдат и офицеров.  Бадаев с Кузнецовым живут не мирно, у них распря, поскольку оба хотели быть во главе партизан. Так же Бойко указал место базирования командира диверсионной группы Афанасия Клименко, который с тридцатью бойцами скрывается на востоке Одессы в катакомбах. Принято решение с помощью Бойко выманить в город Бадаева и Клименко с целью их дальнейшего задержания». Эля читала эту докладную, не могла поверить, в голове не укладывалось, что русский, тем более коммунист, мог так подло предать своих боевых товарищей. Она переводила немке документ, слова застревали в горле, та бесстрастно печатала сообщение для господина полковника, украдкой посматривала на Элю, не удержалась, уколола:
-Вот, ваши хваленые коммунисты и те склоняют голову перед немецким оружием.
Эля промолчала. Хотела возразить: «Оружие в городе румынское». Передумала вступать в полемику. Понимала, румыны держатся у власти благодаря немцам.
Дома она задернула занавески, поставила на подоконник три  горшка. Каждый день, возвращаясь с работы, Эля заглядывала за сараи. Борис не появлялся, она забеспокоилась: неужели попался! Он появился только через неделю. Сказал, раньше не мог выбраться в город, все выходы из катакомб румыны перекрыли.
-Боря, кто у тебя командир? – напрямую спросила Эля.
Парень смутился, замялся.
-Понимаешь, это служебная тайна, - проговорил он.
-Да какая там тайна! Я всех ваших командиров по фамилии знаю. И румыны знают. И немцы тоже. Я хотела тебя предупредить, чтобы ты передал командиру группы Клименко или Бадаеву, что Бойко предатель. Он добровольно явился в полицию и предложил свои услуги. Ты у кого в группе?
-Я у Клименко.
-Бойко выдал Клименко и остальных. Они хотят с его помощью выманить из катакомб Бадаева  и Клименко. Ты можешь вместе с ними попасть в руки сигуранцы или гестапо. Я прошу тебя, сообщи как можно быстрее  Клименко и Бадаеву.
-Хорошо. Я передам. Только к Бадаеву не так легко попасть. У них там раздоры с другим командиром группы. Да и своего командира я увижу не скоро. Он в городе скрывается, а группа в катакомбах отсиживается.
-Ты постарайся, это очень важно. И еще: в районе  Куяльника румыны решили в катакомбы пустить газ. Будь осторожен. Ты к нам зайдешь? – спросила она. Эля видела, Борис очень похудел, одежда грязная. И вообще, он стал каким-то чужим, дерганным, все время оглядывался.
-Эля, нельзя, чтобы нас видели вместе, - торопливо проговорил Борис. - Я пойду.
-Боря! – смущенно окликнула его девушка.
-Что?
-Обними меня на прощание. Когда я тебя еще увижу, - попросила она.
Борис подошел к девушке, неловко обнял ее, прижал к себе.
-Будь и ты осторожна, - попросил он. Хотел поцеловать ее, но с высоты своего роста ему неловко стало нагибаться, он прижался подбородком к ее макушке, замер на секунды, оттолкнулся, и пошел быстрым шагом в сторону запутанных дворов.

О том, что Борис не смог по каким-то причинам передать Клименко о предательстве Бойко, Эле стало известно из следующего сообщения румынского штаба полковнику немецкого штаба: Секретно. 2 экз.
Докладная записка.
Господин полковник!
Имею честь сообщить, что разработка командира диверсионной группы Афанасия Клименко с помощью агента  «Лиса»  ранее о нем докладывали, инициативник, добровольно перешедший на нашу сторону, завершилась удачно. Клименко арестован нами на конспиративной квартире нашего агента.  В ходе допросов Клименко дал согласие на сотрудничество с румынской контрразведкой. В подтверждение своей лояльности он выдал место нахождения партизанского отряда,  тайники с оружием, а также сейф с партизанской документацией. Часть группы Клименко с его помощью арестована, одиннадцать человек расстреляно. Клименко дал так же согласие на создание лже партизанского отряда, с помощью которого мы нейтрализуем подпольную группу Бадаева, а также всех остальных террористов, оставленных в городе для подрывной деятельности. С нами так же добровольно дал согласие работать радист отряда Евгений Глушко, с помощью которого мы теперь имеем возможность передавать ложную информацию в Москву. В поимке разработки Клименко так же принимал активное участие агент «Роман», молодой, активный и весьма перспективный сотрудник, завербованный нами ранее по месту жительства и специально направленный нами в Одессу для выявления оставленных коммунистами подпольных диверсионных групп.
В связи с вышесказанным, прошу оказывать всяческую помощь лжеотряду под руководством Клименко, направить в гестапо ориентировки, чтобы при облавах они не проявляли активности в местах, указанных нами в ориентировке.
Хайль Гитлер.
Начальник бюро партизанских расследований
Полковник Аргир.
У девушки похолодело в груди. Если Клименко арестован, то где же Борис, который находился в его отряде? Неужели он арестован и находиться в сигуранце?  Неделю она ходила в неведении, все ожидала каких-либо разъяснений. Как мог командир партизан Клименко стать предателем?
Эля неожиданно увидела этого Клименко. Как-то в первой половине дня в штаб приехали сотрудники сигуранцы, завели довольно сильно избитого человека, секретарь фрау  Шрейер вскочила, услужливо открыла им дверь в кабинет шефа. Перед этим ей по телефону сообщили о посещении штаба румынами.  Арестованного с двух сторон поддерживали под руки румынские полицейские. Впереди с довольным видом шел сам начальник румынской полиции. С ними в кабинет зашел гауптман Отто фон Ридель. Через несколько минут Отто фон  Ридель выглянул из кабинета полковника, обратился к Эле:
- Фройлян Элиза, зайдите в кабинет.
И приоткрыл пошире дверь, пропуская девушку. Она зашла, с внутренним содроганием посмотрела на человека, который стоял посреди кабинета. Глаза почти заплыли синевой, на губах запеклась кровь. Он еле стоял на ногах. Она отвернулась и старалась на него не смотреть.
Немецкий полковник сидел за столом, румынский расселся в кресле у окна. Его коллеги расположились за спиной задержанного. Полковник внимательно рассматривал задержанного, потом кивнул гауптману.
-Будете переводить, Элиза, все, что скажет этот человек, - тут же отреагировал Гауптман, - а так же наших румынских коллег. Итак, - обратился он по-немецки к румынским коллегам, - вы утверждаете, что этот подпольщик добровольно перешел к вам на службу?
Эля перевела.
-Не совсем так, - ответил румын. - Пришлось изрядно поработать. Результат положительный. Мы привезли его к вам, чтобы вы и ваши помощники знали его в лицо. А так же лично убедились, что бывший командир отряда Клименко останется в прежнем положении командира, только под его началом будут служить наши люди.  Организуем партизанский отряд под нашим контролем. С его помощью мы выкурим из катакомб всех оставшихся террористов.
Эля синхронно переводила. Полковник внимательно слушал.
-Так это? - спросил полковник, и вперил свой взгляд в задержанного.
-Так точно, - хмуро ответил задержанный.
Эля взглянула на гауптмана, он ведь знает русский язык, ей переводить, или он переведет. Гауптман кивнул Эле, она перевела слова задержанного.
Полковник вздохнул и поерзал на кресле, желчно высказался:
-Не очень-то я верю в искренность  предателей. Этот после пыток сдался, где гарантии, что он снова не уйдет к своим?
Вопрос  риторический, адресовался больше к гауптману, но Эля перевела и румынский полковник скороговоркой ответил:
-Ему отступать некуда. С его помощью мы изъяли все запасы продовольствия и оружия. Он будет находиться под наблюдением нашего человека.
-Он подписал соответствующие бумаги? - спросил полковник у румынского офицера.
-Все как надо, - кивнул тот. - Если он вздумает нас обмануть, эти бумаги тут же станут известными его командованию.
Немецкий полковник встал из-за стола, обошел его вокруг, подошел вплотную к задержанному, осмотрел его, как осматривают статую в музее. Повернулся к румынскому офицеру.
-Вы мне Бадаева поднесите на блюдечке. Очень опасный противник. Если он согласиться работать на нас, как эти, - кивнул он за спину в сторону задержанного, - мы долго сможем морочить голову коммунистам, - проговорил полковник.
Румынский офицер вскочил, с готовностью ответил:
-Это только вопрос времени, господин полковник.
-Хорошо. Приведите его в порядок, - кивнул он на арестованного, - организуйте ему побег или отпустите за неимением улик. И предоставьте в течение недели подробный план разработки по поимке Бадаева. Сейчас он головная боль номер один в Одессе.
Румынский офицер козырнул. Потом вскинул руку в фашистском приветствии. Румыны покинули кабинет. Гауптман посмотрел строго на Элю, проговорил:
-Полагаю, вам излишне напоминать, все, что здесь вы слышали, является служебной тайной?
Эля кивнула.
-Идите.
Эля вышла. Села за свой стол. Немки с любопытством посмотрели на нее. Ее, не арийку, удостоили чести присутствовать в кабинете при важном и секретном разговоре. Эля, не поднимая головы,  взяла очередную корреспонденцию, стала читать. Она пробегала глазами по строчкам, смысл написанного текста не доходил до  сознания. Девушка сидела в прострации, перед глазами стоял избитый командир Клименко, который, очевидно, не выдержал пыток, сдался, решил стать предателем. Его чуть-чуть жалко, он не Бойко, который добровольно решил помогать румынам. Этого сломали пытками. И все же он предатель. Теперь он будет участвовать в поимке легендарного Бадаева. Надо как можно скорее предупредить Бориса, если он сумел уйти и его не арестовали. Сказать ему, что теперь Клименко лже командир, от него нужно Борису уходить как можно скорее, всех своих соратников он сдает, очередь дойдет и до Бориса, если уже не дошла. А так же нужно сказать, что в их отряде появился молодой провокатор, которого румыны специально заслали в партизанский отряд. Эля не видела друга уже три недели. Почти не вспоминала о нем во время работы, за чтением документов некогда выпить чашку кофе. Зато дома ощущала, она скучает по нему. Она хотела бы увидеть его. Он представлялся ей мужественным молодым человеком, который рискуя жизнью сражается с врагами. Если она его во время предупредит, он успеет уйти из отряда Клименко, передаст Бадаеву сведения о его предательстве, а также о создании ложного партизанского отряда. Эля не знала, да и не могла знать, кто такой Бадаев, откуда он прибыл. По донесениям читала о его личности. В частности, немцы писали в Берлин: «Румыны рапортовали, что агентура Бадаева завербована из элементов, на которых наши власти базировались в деле восстановления экономической и культурной жизни города. Благодаря агентурной сети, Бадаев мог передавать в Москву точную информацию, касающуюся дислокации войск в Одессе, расположения береговых и зенитных батарей, пунктов города, где построены заграждения для обороны».  Эля представляла Бадаева сказочным героем: смелым, безрассудно отважным, которого ни за что не смогут поймать румынские контрразведчики.
И возможно бы не поймали. Если бы в его окружении не было предателей. В феврале Эля опять прочла из донесений румынской сигуранцы о том, что «8 февраля 1942 года на квартире агента Бойко арестован командир группы Бадаев вместе с сотрудницей НКВД  Тамарой Межегорской. В засаду у квартиры Бойко попала связная отряда Шестакова, которую послали выяснить, почему не вернулся в отряд командир. Принятыми мерами допрос ничего не дал, Бадаев  и женщины молчат, не назвали ни одного имени».
У Эли опять все оборвалось в груди. «Как же так, она же сообщила Борису, что Бойко предатель, почему он не сообщил об этом Бадаеву? Допустим, с сообщением о Клименко ему могли не поверить. Почему он не сумел предупредить Бадаева, прошло  достаточно времени. Не поверили с Клименко, теперь-то он арестован, значит, сведения достоверные, - размышляла Эля. – И где сам Борис? Что с ним? Арестован? Сбежал в свое село?»

Это случилось двумя месяцами позже, Бориса она увидела раньше, как раз накануне  нового года. Немцы в большей степени праздновали рождество.
-Слава Богу, ты жив! – воскликнула Эля, забыв о конспирации. Борис потянул ее за руку вглубь сараев. – Тебя не взяли вместе с командиром? – обеспокоено спросила она.
-Как только мы узнали, что его арестовали, сразу пол отряда разбежались кто куда. Большинство по другим отрядам. Многих успели арестовать, - хмуро пояснил Борис.
-Ты как не попался? Я так волновалась.
-Я вовремя успел уйти.
-Вы откуда узнали, что он арестован? Может его подстрелили патрули? – спросила Эля. Борис замялся.
-У нас есть свои люди в городе и полиции, - пояснил он.
-И к кому ты сейчас примкнул? - спросила Эля.
-Перешел в отряд Кузнецова.
-Почему не к Бадаеву?
-Бадаев незнакомых в отряд не принимает. Боится провокации. Тем более после того, как отряд Клименко разгромили.
-Может быть и правильно. Его, однако, нужно обязательно предупредить, что Бойко предатель. Твой командир попался на его квартире. Не выдержал пыток, сдал всех своих и партизанские тайники. Теперь с помощью Клименко Бойко может выманить Бадаева в город, где его уже будут ждать. Ты по-прежнему в катакомбах, или перебрался в город? – спросила Эля.
Борис взглянул на девушку, не мог понять, с какой целью она интересуется. Эля поняла его немой вопрос.
-Завтра новый год. Давай встретим его у нас. Твой командир как расценит твое отсутствие? – спросила она.
-Я сказал, что проведу новый год у дяди. Только дядя не очень рад моему появлению. Он боится, дворники сдадут меня, вместе со мной арестуют и дядю.
 Немцы двадцать пятого декабря праздновали рождество, подарили сотрудницам секретариата по бутылке шампанского, невиданная роскошь в городе, где можно из-под полы купить все, кроме шампанского. Эля чуть ли не силой потащила его к себе. Мама и бабушка очень удивились его появлению, они знали, на рынке, у дяди, его нет. Где он скрывается, они могли только догадываться. Весь его вид подтверждал их догадку. Женщины заставили парня снять одежду, вплоть до нижнего белья, все положили в корыто отмокать. Ему выдали бабушкин халат прикрыть наготу. Нагрели воды и заставили вымыться. Смущенный Борис безропотно повиновался, ему самому надоело ходить грязным, многие его коллеги в катакомбах завшивели. Новый год отмечали в тесном семейном кругу, присутствие Бориса делало Элю счастливой. Посреди скромной закуски с вареной картошкой и селедкой прошлогоднего засола сказочно возвышалась бутылка шампанского. Распечатали, выпили за скорое окончание войны.
-Я не спрашиваю когда, интересно, как она закончится? – спросила мать. – Кто победит в этой войне?
-Полагаю, летом война закончится, - высказался Борис.
Мать и Эля посмотрели на него.
-Немцы - сильная армия. Зима не позволила им завоевать Москву и Ленинград. Летом они падут. Русских откинут за Волгу, наступит то ли перемирие, то ли они признают свое поражение, - пояснил он свою точку зрения.
-Русских еще никто не побеждал, - решительно высказалась бабушка. – Наполеон Москву занял, и где потом очутился тот Наполеон?
-Погодите, - остановила всех Эля. – Боря, если ты так уверен в победе немцев и румын, чего ты воюешь против них?
Борис смутился, он не знал, что ответить. Сказал, слегка заикаясь:
-Что же мне теперь, пойти и сдаться? Меня все равно поставят к стенке. Надо просто уходить из отряда к себе домой. И чтобы никто не знал, что я отсиживался в катакомбах. Мы уже не воюем, а именно отсиживаемся. Все выходы контролируются, заминированы. Нет, надо уходить, - мотнул он кудрями.
-Ты сначала сделай то, о чем я тебя просила, - тихо сказала Эля, бабушка все же услышала, недоуменно посмотрела на внучку, у молодых людей уже появились какие-то секреты.
Борис закивал и тут же перевел разговор на отвлеченную тему, стали вспоминать, как они жили до войны. Мать всплакнула, вспомнила мужа, который неизвестно где. Наверное, воюет. О том, что он, возможно, убит, она старалась не думать.
Зашторив окна, они просидели до поздней ночи. Женщины поплакали, повспоминали о былом, и слегка посмеялись, глядя на Бориса, одетого в женский халат, который ему ко всему прочему мал.  Мама и бабушка пошли спать, Борису постелили в большой комнате на диване. Эля осталась с Борисом в комнате. Впервые с начала войны они остались наедине. Они погасили свет, пересели на диван, Борис обнял девушку, прижал к себе. Шампанское, домашняя обстановка, уют, от которого Борис отвык в катакомбах, расслабили его, он засыпал. Эля тормошила его вопросами о жизни среди партизан, о боевых операциях, ей совсем не хотелось спать в новогоднюю ночь, когда рядом Борис. Она доверчиво прижалась к нему. Борис мычал нечто невразумительное, невпопад отвечал на вопросы, потом крепко обнял и поцеловал девушку. Эля слегка ошалела от этого первого их поцелуя, хотела расспросить его, как он к ней относится, парень просто свалился набок и захрапел. Эля посидела рядом, в темноте совсем не видно лица парня, только грудь обнажилась и белела среди ночи. Эля провела рукой по груди, погладила его густые кудри на голове, вздохнула и пошла в комнату к матери.

Затем Борис опять исчез на весь нескончаемый январь и февраль  сорок второго года. Зима наступила суровая для этих мест, морозы достигали двадцати градусов, дули пронзительные ветра, снега выпало не очень много, ветер сдувал его с улиц, наметая небольшие сугробы. Эля скучала по Борису, их первый поцелуй стал вехой для их дальнейших отношений. Теперь он не просто друг, а ее парень, почти жених, которого она вправе любить. Только не могла она его до конца понять. Какой-то червячок сомнения шевелился в груди. Он как-то не очень удивился, когда узнал, что арестован Бадаев. Сейчас она вспомнила, что и на арест Клименко он отреагировал вяло. Видимо такой уж характер у Бориса. Он же говорил, что ему та власть не нравилась, пошел воевать из-за страха за свою цыганскую четверть крови. И тут же с сомнением спросила себя: а вдруг Борис умышленно не сообщил о предательстве Бойко и Клименко?! Хотя нет, такого быть не может. Ведь речь шла о жизни многих советских партизан.
Поздним зимним вечером, когда уже действовал комендантский час. В дверь негромко постучали. Мать, бабушка и Эля не спали. Напряглись, но не стронулись с места. Прислушивались. Стук повторился.
-Вдруг папа вернулся, - дернулась мать. Встала, открыла входную дверь. На пороге стоял Борис, на плече пятно крови, кровь капала с пальцев руки. Он еле стоял на ногах.
-Пустите, тетя Нина, - слабо попросил он.
-О, Господи! Боря, что с тобой? Заходи, скорее!
Мать выглянула за дверь, никого ли нет посторонних, быстро захлопнула дверь.
Эля и бабушка вышли в прихожую,  Борис присел у вешалки на пол, тяжело дышал.
-Что произошло? – спросила встревожено Эля.
Он взглянул на тетю Нину, сказал:
-На улице облава, стреляли, меня задела случайная пуля.
Мать пресекла расспросы, скомандовала:
-Быстро в ванную, раздевайся.
Борис с трудом встал, пошел в ванную, мать помогла ему снять куртку, рубаху. Рана оказалась не понятной для женщин, поскольку не работали врачами, Эля проходила курсы санитарок, но и она не смогла определить, насколько ранение серьезное. Поняли только, что пуля прошила мякоть плеча. Прошла на вылет, видно входное и выходное отверстие почти на самом верху плеча. Задета ли кость, они не смогли определить. Кровь продолжала сочиться. Мать с бабушкой губкой вытерла кровь с предплечья и ладони. Налили на рану йод, все, что осталось в аптечке от прежних времен. Разорвали простынь, наложили тампонов, кое-как перевязали.
-Что же делать, что же нам делать! – повторяла она. – Эля, нужно найти врача.
-Где его сейчас найдешь? Его даже днем не найти. И что мы ему скажем? У нас раненый, его надо вылечить? Тут же донесут в полицию.
Бориса положили на диван, на котором в маленькой комнатке спала Эля. Бабушка расположилась на тахте в кухне, мама  ранее с папой спали на просторной  кровати в самой светлой комнате. Решили,  теперь Эля будет спать с мамой, поскольку Борис занял ее диван.
-Сейчас бы Давида Ароновича, - прошептала мать. – Хирурга с золотыми руками.
Эля покачала головой.
-Давида Ароновича расстреляли вместе со всеми евреями в бараках. А что если позвать тетю Варю? Она, как медсестра, всегда ему помогала при операциях? – вспомнила Эля. – Потом, на пенсии, работала у нас в школе медсестрой.
-Верно! Все равно больше не  к кому обратится. Потерпи Боря до утра, - обратилась она к парню, который сжал зубы и тихо стонал.
Эля подсела к нему, вытерла пот со лба.
-Ты постарайся уснуть, утром что-нибудь придумаем.
Он смотрел на нее и ничего не говорил.
-Боря,  Бадаева арестовали? Ты из-за ранения не смог его предупредить?
Борис молчал.
-Лежи, лежи, после поговорим, - погладила по руке девушка Бориса.
Ночь прошла в беспокойстве, почти никто не спал. Рано утром Эля засобиралась к тете Варе, затем ей надо было идти на работу. В штабе не любили, если кто-либо опаздывал.
-Она не выдаст? – спросил сквозь зубы Боря.
-Да кто же ее знает? Сейчас такие времена, надеяться ни на кого нельзя. У нас нет другого выхода. Может начаться заражение.
-Ты поговори с ней предварительно, - попросила мать. – Не говори что и где, скажи только: лежит случайно раненый парень, не красноармеец, не подпольщик. Согласиться ли она помочь?
Тетя Варя жила на бывшей улице Фрунзе, теперь все улицы переименовали, вернули прежние названия, появились улица Муссолини и площадь Гитлера. Она ранее работала в больнице операционной медсестрой, на  пенсии трудилась медсестрой в их школе. Эля всего два раза по школьным делам приезжала к ней домой, она гордилась своим сыном красавцем, знакомила всех девушек с ним, в надежде  найти ему достойную партию. Эля в силу своей молодости в то время  не могла  претендовать на руку и сердце ее сына, видела его только один раз. Парень действительно, высокий, статный и симпатичный.
Эля не знала, живет ли бывшая медсестра по прежнему адресу или эвакуировалась. Шла и молила, чтобы та оказалась в Одессе. Дом, в котором она жила, ранее был частным. Затем его уплотнили, и в нем проживали несколько семей. Эля не помнила, за какой именно дверью комната тети Вари. Спросила старика, который вышел с авоськой в руке.
-Простите, тетя Варя в какой комнате проживает? – спросила она.
Старик молча махнул авоськой по направлению коридора. Если показал, значит, тетя Варя осталась в Одессе. Она облегченно вздохнула, постучала в дверь, за дверью тихо отозвались. Она толкнула  створку. На кровати сидела глубокая старушка, седые волосы давно не чесаны, бледное лицо испещрено морщинами, Эля не узнала ее, неуверенно произнесла:
-Тетя Варя, это вы?
Женщина отрешенно смотрела на нее, не отвечала. Эля подошла вплотную, она узнала ее по фотографии, висевшей на стене, где она была моложавой и улыбчивой. Эля поразилась той перемене, которая произошла с женщиной. Девушка помнила ее ухоженной женщиной, хотя и не молодой, но весьма жизнерадостной и доброжелательной, всегда опрятно одетой, с укладкой седых волос на голове.
-Тетя Варя, это я – Эля. Я училась в школе, где вы работали медсестрой, помните, я приходила к вам? Мой папа Георгий Райнов, инженер на заводе, в качестве шефской помощи помогал нам с ремонтом в школе. А вы за это обучали санинструкторов на заводе.
Женщина слегка дернулась, посмотрела на девушку все тем же отсутствующим взглядом. Эля присела рядом.
-Тетя Варя, что с вами? – погладила она ее плечо.
Она, то ли тяжело вздохнула, то ли всхлипнула, тихо произнесла:
-А моего Мишеньку убили… - и начала раскачиваться со стороны в сторону. – Петрович погиб в бою… зачем мне жить… и беззвучно заплакала.
Эля вскочила, поискала стакан, нашла, налила из крана воды, поднесла к губам женщины. Та выпила глоток, отстранила руку Эли, и только сейчас взглянула на нее осмысленным взглядом. Словно только в эту секунду заметила ее присутствие.
-Тебе что, девочка? – тихо спросила она.
Эля не знала, с чего начать разговор с ней. Убитая горем женщина, до нее ли сейчас  ей будет с ее незначительными проблемами, когда погибли ее родные. Захочет ли она ехать через полгорода, рискуя при этом жизнью. Ведь если в сигуранце узнают, что она помогла раненному подпольщику, ее расстреляют вместе с Борей.
-Тетя Варя, наш папа тоже пропал, мы ничего не знаем о нем с начала войны.
-Он кто? - переспросила женщина, хотя только что Эля рассказала ей о нем.
-Инженер Райнов, если помните, он приходил в школу, завод в качестве шефской помощи делал ремонт в школе. А вы в ответ консультировали заводских санинструкторов, - повторила она, не очень уверенная, что ее услышат и на сей раз.
Она закивала головой:
-Помню. Хороший был человек, - тихо проговорила женщина.
Эля приободрилась.
-Тетя Варя, нужна ваша помощь, - выпалила Эля, словно прыгнула в холодную воду.
-Румын и немцев лечить не буду, - твердо проговорила она, догадалась, с какой просьбой могла обратиться к ней девушка.
-Тетя Варя, ранили молодого парня, случайно, он хотя и рослый, мальчишка всего, в нашей школе учился.
-Куда?
-Что? – не поняла Эля.
-Куда ранили?
-В плечо. Мама говорит, на вылет.
-Ехать далеко?
-Нет. В центр. На бывшую Свердлова.
Женщина встала, подошла к зеркалу, долго смотрела на свое отражение, причесалась. Эля терпеливо ждала, боялась отказа. Женщина открыла шкаф. Достала сумку с крестиком на боку, Эля помнила, это та сумка, с которой еще в те времена она приходила в школу, покопалась в ней. Сумку она не взяла, выложила из нее какие-то инструменты.
-Ничего почти не осталось, - вздохнула она. – Пузырек со спиртом, вата, пинцет, щипцы и так, по мелочи, - перечисляла она, складывала все в чистое полотенце. Собралась, взглянула на девушку, коротко сказала:
-Поехали, что ли…
И они поехали на трамвае, который только недавно запустили, отремонтировали разбомбленные рельсы.
Тетя Варя осмотрела рану, покачала головой.
-Повезло тебе, парень. Кость задета, но не раздроблена. Мясо быстро зарастет. Терпи, стонать нельзя, - предупредила она строго. Эля удивилась ее перемене, только что перед ней сидела убитая горем старушка, а сейчас она видела собранную, волевую женщину. Она намотала ватку на пинцет, макнула его в пузырек со спиртом, начала обрабатывать рану. Борис замычал, сжал зубы. Эля держала его за другую руку. Борис сжал ее пальцы так, что Эле впору выдернуть пальцы, она терпела, понимала, ее другу сейчас еще больнее.
Потом взглянула на ходики, вскочила:
-На работу опаздываю. Мама, помогай ты.
Мать и так помогала, грела воду, подносила полотенце, подавала вату, спирт, йод.  Эля быстро оделась.
-Я побегу.
Тетя Варя не обернулась. Только спросила через плечо:
-Где дочка работает?
-В немецком штабе, - неосмотрительно ответила мать.
Тетя Варя выпрямилась, застыла.
-Знала бы, ни за чтобы не стала помогать, - жестко проговорила она.
-Что вы, она не по своей воле, - поспешила оправдать ее бабушка. – Привлекли из-за немецкого языка, дочка знает его. Иначе пригрозили угнать в Германию, батрачить на немцев. А парнишка с ней в школе учился, сейчас на «Привозе» работает.
Как бы оправдывалась мать, дескать, помогает она не дочери, а простому парню, который невинно пострадал. Тетя Варя жестко выдала рекомендации, отказалась от протянутых оккупационных марок, не дослушав слов благодарности, покинула дом.
Вечером Эля полушепотом спросила Бориса:
-Что произошло? – намекая на ранение.
-Отряд разгромили. Я еле выбрался из-под обстрела.
-Как же так? Я же тебя предупредила, что будет облава и нападение?
-Я через партизан передавал твое сообщение. Командир не поверил. Он не доверяет твоим сообщениям, говорит - провокация. Приказал всем оставаться на местах. А сам ушел в город.
Эля потерла подбородок, морщина прорезала лоб от напряжения мысли.
-Тебя ведь могли убить. Как ты сумел уйти?
-Сам удивляюсь. Ночь темная была. Полз, сколько сил хватило.
Борис застонал, отвернулся к стене.
-Лежи, лежи, - вскочила Эля. – Совсем очумела, заговорила тебя вопросами. Ты поешь, я маме скажу. Она приготовила мамалыгу, на рынке купила немного кукурузной муки.
Эля на цыпочках вышла.
Прошло две недели. Рана медленно заживала. Борис уже вставал, ходил по комнате. Стеснялся объедать своих спасителей. Благодаря Эле, которая получала в штабе зарплату в марках, а также еженедельно выдавали продуктовый паек, они не особенно нуждались. Мать чувствовала, дочь относится к Борису чуть нежнее, чем просто к другу. Молодые люди подолгу разговаривали в комнате, где ранее спала Эля, теперь она с матерью ночевала в одной комнате. Она допоздна засиживалась у постели Бориса, слушала его рассказы о его детстве, о том, как им жилось при румынах, а затем при советской власти.  На пианино Эля не играла, Борис все разминал пальцы правой руки, сокрушался, что плохо будет владеть смычком.
-Боря, главное у тебя работают пальцы левой руки. Смычок держать в правой, ты сможешь в любом случае, - успокаивала Эля.
-Когда теперь придется нам вместе поиграть? – вздыхал Борис.
-Когда кончится война, - пожимала плечами Эля.
-Когда она кончиться? И кто победит? – спрашивал Борис и смотрел на Элю, что она думает по этому поводу.
-Русских еще никто не побеждал, - не очень уверено проговорила Эля. – Так говорит бабушка.
По радио каждый день передавали хвалебные сообщения о победе немецкого оружия. Правда, Москву и Ленинград пока они не взяли. В этом виновата холодная русская зима и бездорожье. По весне обещают новое наступление. И тогда уж большевикам несдобровать.
-Я думаю, на фронтах в России будут сражаться немцы. Румыны отхватили свой кусок и останутся здесь навсегда, - уверено заявил Борис.
-А как же мы? Куда вернется наш папа? Что будет с русскими, украинцами, греками и всеми прочими в городе?
-Всех заставят изучать румынский язык. В школах уже ввели уроки румынского. Будут работать на заводах, как работали раньше. Если ваш папа против румын, или где-то сражается против немцев, конечно, его сюда не пустят. Быстрее всего, - арестуют. Вам уехать к нему тоже проблематично.  Не знаю…
Такие разговоры происходили часто. Эля говорила, что согласилась работать в штабе, чтобы помогать ему, Борису, а в его лице всем партизанам и подпольщикам. Все равно где-то надо было работать, зарабатывать деньги, ведь мама осталась без работы, Эля единственная кормилица в семье.
Она каждый вечер, придя с работы, уединялась с Борисом и подробно докладывала обо всем, что ей стало известно из документов и может предоставлять интерес для советского командования.
-Боря, в порту на рейде стоят несколько танкеров с мазутом и дизельным топливом для танков и самолетов. Немцы  с румынами готовятся к летнему наступлению на Кавказ. Они хотят захватить нефтеносные районы. Ты слышишь меня? - тормошила она парня.
-Слышу. Только когда я смогу все это передать, я и не запомню все  эти сведения.
-Я запишу тебе.
-Что ты?! - всполошился Борис. - Если у нас найдут эти записи, нас тут же расстреляют.
-Если тебя поймают, тебя и без записей несдобровать. Эти сведения непременно нужно передать кому следует. Если ты сейчас не можешь, давай я схожу, ты только скажи куда и к кому обратиться? - просила девушка.
-Я не могу тобой рисковать, - отклонил предложение девушки Борис. - Я сам скоро покину вас.
И так каждый вечер Эля докладывала Борису обо всем, что по ее мнению могло бы представлять интерес для русского командования. Бабушка по-своему расценила уединения вечерами в комнате с Борисом, как то остановила ее в кухне и тихо предостерегла:
-Ты, девонька, блюди себя. Время такое, не до любовных утех, - и при этом горестно вздохнула.
Эля вспыхнула румянцем.
-Что ты, бабушка, Борис не охальничает!
-Ну и славно, - перекрестилась бабушка.
 Иногда Борис осторожно заводил с девушкой разговор:
-А ты бы хотела, чтобы победили русские? – спрашивал Борис, при этом отводил взгляд в сторону, чтобы Эля не видела, с каким напряжением он ждал от нее ответ.
-Конечно! Тогда вернется папа и прежняя жизнь. Мы опять будем заниматься музыкой. Ты пойдешь, как ранее хотел, в военное училище, - говорила она.
-Нет, не пойду, - мотал он головой. – Надоело. Я уже навоевался. Только учти, если вернуться русские, тебя первую арестуют, поскольку ты работаешь на немцев, - предупредил он.
-Ты же подтвердишь, Боря, что я всячески помогаю тебе и твоим товарищам?! И я ничего не делаю во вред, я работаю с документами.
-Кто мне поверит? – отмахнулся Борис. – Ты не знаешь, что такое НКВД. Им достаточно знать только одно: работала в немецком штабе. А помогала или не помогала… А может меня убьют к тому времени, и некому будет подтвердить.
Об этом Эля не думала. Угнетала мысль, что война может затянуться на годы. Ее призвание музыка, а не сидеть в штабе, перекладывать бумаги, которые порой читать страшно.
-А разве ты бы не хотел, чтобы вернулась прежняя жизнь? – спросила она.
-Не знаю, - неуверенно отвечал Борис. – Вернутся органы опять начнут  мытарить людей. Моего родственника арестовали только за то, что когда-то служил в царской армии. Обвинили в измене родины и шпионаже. Какая измена?! Он при  советах не жил! И шпионить в нашем селе не за чем, у нас нет там ни войск, ни заводов.
-Румыны разве лучше. Сотнями истребляют евреев, коммунистов… - возражала девушка.
-Так то ж война! Закончится и все образуется.
-Образуется. Истребят всех евреев, цыган, за кого потом  примутся?
-Смотри, Эля, румыны колхозы ликвидировали, а продуктов меньше не стало! - горячился Борис, доказывая изменения в жизни горожан. - На рынке есть все, чего не было при советах. Разве столько мяса на Привозе до войны было? Нет!
-Что ты хочешь этим сказать? – настораживалась девушка.
-Ничего. Констатирую факт. Зачем нужны колхозы, если при них продуктов не хватало, а сейчас, пожалуйста!
Действительно, в городе открылось много магазинов, лавок, кафе, ресторанов. Все это благодаря хозяйственной деятельности головы города Пытни. Дефицита продуктов не стало. Румыны сельскохозяйственную продукцию на фронт не отправляли, все что собрали, оставалось в городе.
Борис продолжал:
-Эля, зачем коммунисты при отступлении взорвали электростанцию, водопровод, продовольственные склады, и многое другое?  - спрашивал Борис, хотел узнать мнение девушки.
-Чтобы не достались врагу, - как само собой разумеющееся ответила Эля.
-Но ведь в городе тысячи горожан. Что же их тоже оставили на вымирание, чтобы не достались врагу? – глухо продолжал беседу Борис. – Мы румын ругаем за уничтожение  евреев, а коммунисты оставили на погибель все население. Чем они лучше?!
Эля задумывалась. Конечно, если бы она находилась где-то за Уралом, она бы не сомневалась, что так и надо при отступлении поступать, чтобы врагу ничего не досталось. Но сейчас она находилась в Одессе, значит, именно ее, маму и бабушку оставили на вымирание. Она уже не знала, как ко всему этому относиться.
-Ведь все это восстановили, - слабо возражала она.
-Восстановили, - соглашался Борис. – Кто и для кого восстановил? Румыны больше заботятся о людях, чем коммунисты. Ты вспомни, на Привозе кромя картошки и рыбы на прилавках ничего не было. Счас все есть. Тебе и всем жителям квартирную плату сократили наполовину. И это уже при нынешней власти.
Борис помолчали, глухо проговорил:
  -Я уже сожалею, что стал воевать против румын. Может бросить все к чертовой матери,  уехать подальше нам вместе, а, Эля? – Борис с надеждой смотрел на девушку.
-Что ты, Боря, на кого я оставлю маму и бабушку. И в качестве кого я должна ехать с тобой?
-Кончится война, мы поженимся, - обещал парень. И хотя это звучало, как в пословице: «После дождичка в четверг!», девушка все равно была ему благодарна. Эля в порыве благодарности сама поцеловала парня в щеку.
О чем бы не говорили молодые люди длинными вечерами, иногда спорили, со многим с доводами друга Эля не соглашалась, все же эти совместные разговоры сблизили их.  Борис иногда брал руку девушки и перебирал ее пальчики, и она не одергивала руку. Однажды она сама попросила:
-Поцелуй меня, Боря.
И парень неумело ткнулся в ее губы, как тогда, на новый год. Обнял, прижал к себе, слушали, как бьются их сердца.
-Говоришь, поженимся. А я даже не знаю, как ты ко мне относишься, - упрекнула друга Эля.
-Я люблю тебя, - просто произнес парень, Эля именно эти слова хотела услышать от него, осторожно, чтобы не задеть рану, прижалась к парню и выдохнула: - «И я тебя люблю».
-Представляешь, мы такие молодые, а будем уже мужем и женой, -  гладил ее волосы  Борис.
-Ну и что! Ромео и Джульетта были еще моложе, они тоже любили друг друга, - счастливым голосом проговорила девушка. И еще сильней прижалась к парню.
-А кто это? – спросил Борис.
-Вот те раз! – удивленно отстранилась Эля. - Говорил, перечитал много книг, и не знаешь, кто они такие?!
-Что же я все книжки мира перечитал?  Что в селе нашел, то и читал. Даже библию перечитал, хотя у нас  закон Божий в гимназии преподавали, - обидчиво протянул  парень.
Эле совсем не хотелось объяснять ему, кто такие юные влюбленные, махнула рукой.
-Неважно. Жили молодые влюбленные, как мы с тобой. Ты же меня любишь, Боря?
-Конечно. Иначе, я не мечтал бы о женитьбе на тебе.
-И я тебя люблю! – снова повторила девушка.
С того вечера поцелуи случались все чаще, девушка поняла, парень близок ей, она любит его, несмотря на то, что идет война, и сейчас не до любви и свадеб. Кругом горе, на улицах гибнут люди, в бараках сжигают евреев, расстреливают цыган и умалишенных, казалось для любви нет места в такое время, только молодость берет свое.
В один из дней, рано утром, квартал в котором проживала Эля, оцепили румынская и русская полиция. Искали партизан,  напавших на румынский патруль. В дверь застучали прикладом. Сразу стало понятно, так ломиться могут только полицаи. Борис к тому времени почти уже поправился. Решено спрятать его за шкаф. За шкафом когда-то находилась дверь в соседнюю комнату, затем при уплотнении жильцами ее замуровали, образовалась ниша, ее закрыли шкафом. Общими усилиями шкаф отодвинули, Борис спрятался, шкаф поставили на место. Бабушка открыла дверь.
-Почему долго не открывали? - заорал румынский полицейский.
-Потому что все спали, вы разбудили нас, нам нужно было одеться, - по-румынски ответила Эля. Полицейский не удивился, в городе жили молдавские семьи, многие говорили на их языке.
-Посторонние в квартире есть? Кто здесь проживает?
Эля назвала, протянула удостоверение сотрудницы немецкого штаба. Румын не знал немецкого, спросил:
-Что это?
-Я сотрудница немецкого штаба, - она назвала фамилию полковника.
Полицай тут же сбавил тон, уже тише спросил:
-Посторонних во дворе не наблюдали?
-Нет, не видели. Мы в окна не смотрели.
Они не стали обыскивать квартиру, русский полицейский подтвердил, что Эля работает в штабе, он видел ее идущую туда каждое утро, поскольку полицейский участок находился недалеко от штаба. Они ушли, бабушка закрыла дверь и обессиленно присела на табурет.
-Если бы его обнаружили, нам не сдобровать.
Борис сам отодвинул шкаф, вышел. Сказал, ему пора уходить, нельзя подвергать опасности их семью. Дождался ночи и ушел. На прощание крепко поцеловал девушку, сказал, чтобы она его ждала.
С уходом Бориса в доме стало пусто, привыкли к его присутствию,  куда ушел - не говорил. Намекал Эле, он знает, где базируются некоторые отряды, в том числе и остатки отряда Бадаева. Родителям Эли сказал, что уйдет к себе в деревню. К парню уже привыкли, как к члену семьи. Эля заскучала, она уже душой прикипела к нему, к разговорам и поцелуям. Мать замечала, что дочь относиться к Борису с любовью, делала вид, что они по-прежнему почти еще дети и всего лишь по школьному дружат. Девочка выросла, она уже взрослая девушка, работает, содержит ее и бабушку. Боялась только одного, как бы кто из немцев или румын не покусились на нее. Или не угнали бы в Румынию или Германию. Работа в штабе залог того, что она будет оставаться в Одессе.
Однажды, перед окончанием рабочего дня она увидела, как в сопровождении гауптмана фон Риделя в кабинет полковника зашел ее бывший учитель немецкого языка. Он вежливо поздоровался с женщинами, при виде Эли брови его едва дрогнули, виду не подал. Эля внутренне напряглась, тоже промолчала, только проводила взглядом. Пробыли они в кабинете полковника довольно долго. Секретарь фрау Шрейер дважды заносила им кофе. Наконец он покинул кабинет, полковник проводил его до двери, жал руку. Учитель еще раз взглянул на Элю, незаметно кивнул ей головой на выход, и вышел в сопровождении того же гауптмана. Эля ровно в шесть часов собрала бумаги, попрощалась с женщинами, вышла на улицу. Вдалеке увидела худую, высокую фигуру своего бывшего учителя, явно поджидающую ее. Подошла, поздоровалась.
-Работаешь у них? – то ли спросил, то ли утверждающе проговорил учитель.
Эля кивнула.
-Нравится?
-У меня не было выбора. А вы, с какой целью приходили?
-Надо вернуться в Германию. Моя мать еще жива. Ей восемьдесят четыре года. Нынешняя власть очень уважает ее древний род, как уважали и моего отца, который поддерживал фашистский режим.  Он умер три года назад. Я всего этого не знал. Сделал запрос, и вот меня вызвали в штаб, передали письмо от матери, которая хочет видеть меня перед своей смертью. Она болеет, полагает ей немного осталось, смерть моего отца и ее мужа очень подкосили ее.
-Судя по тону, вы не очень рветесь в Германию? - осторожно спросила Эля.
Учитель грустно покачал головой.
-Ни советский, ни фашистский режим мне не близок. В начале войны меня, как немца, хотели выслать в Казахстан, не успели. Я бы предпочитал остаться здесь, румыны не так идеологически зашорены, как немцы. Только и они здесь ненадолго.
Эля с любопытством взглянула на на него, он поймал ее недоуменный взгляд, проговорил:
  -Запомни, девочка, русских победить нельзя.  Немцы воинственная нация, сколько раз нападала на Россию, и всегда получала по морде. И на сей раз получат.
-Зачем же вам тогда уезжать? – спросила Эля.
-Сыновний долг повелевает поехать туда. Не знаю, вернусь ли. Что меня здесь ждет? Казахстан? Или тюрьма? За то, что принадлежу к великой нации! – приподнял он указательный палец. - Когда-то я тебе говорил, что мой род старинный, нам в Пруссии принадлежали земли, там же расположен родовой замок. Как выяснилось сейчас, на тех землях работают множество угнанных  девушек и женщин из порабощенных стран. Отец с самого начала финансово и морально поддерживал партию националистов, он дружил с многими видными теперь руководителями рейха.  Поэтому твой начальник и ломал передо мной шапку.
-Вы теперь продолжите дело своего отца, станете рабовладельцем? - спросила Эля. Старый учитель поморщился.
-Возможно мне выпадет миссия облегчить участь тех рабочих. А во-вторых, через года три четыре туда придут русские войска. И все закончится, - проговорил он. И Эля очередной раз удивилась уверенности слов учителя, когда все в городе только и слышали о непобедимости немецкого оружия, и скором окончании войны.
-Я что хотел сказать, - продолжил учитель, - вот тебе ключ от моей квартиры. Будешь хранительницей. Если не вернусь, пользуйся ею. Ты вскоре выйдешь замуж, у тебя появятся дети, не всю же жизнь тебе жить с мамой, - строго проговорил бывший учитель.
-Ой, ну что вы! Не надо… - смутилась Эля. Она помнила небольшую, отдельную квартирку, наполненную книгами и антикварной мебелью.
-Бери, бери, - насильно вложил мужчина ключ в ладонь девушки. Время такое, девочка, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Знакомых много, а ключ передать могу только тебе, ты нравственная девочка. Надеюсь, работа с немцами не испортит тебя.  Мама хочет меня видеть, а так же чтобы я присмотрел за хозяйством после ее смерти.
Эля в смущении зажала ключ в ладони. Для себя твердо решила, она не станет поселяться в его квартиру, постарается его дождаться, не очень верилось, что он останется там навсегда. Если  вернется прежняя власть, тогда станет ясно, он не возвратиться.  В советской России границы открыты только для дипломатов и шпионов.
Расстались тепло и грустно. В его лице уходила прежняя, довоенная жизнь.
Эля по-прежнему работала в штабе.  Весна набирала обороты, пахло теплом и молодой зеленью. Второго апреля в городе случился переполох. Одессу неожиданно посетил  маршал Румынии и главнокомандующий румынскими войсками Ион Антонеску. Дворники в срочном порядке мели улицы. Усиленный наряд полицейских заблокировал центр города. На работе велели не выходить без надобности на улицу. Утром, идя на работу, она видела, как полицейские вели несколько арестованных человек. Один из них что-то кричал, сопротивлялся, полицейские ударами прикладов подталкивали вперед. Редкие прохожие жались к стенам, старались побыстрее прошмыгнуть мимо процессии с арестованными.  На второй день в газетах писали,  маршал посетил порт, оперный театр, отобедал с главами города в ресторане «Бристоль» и под усиленной охраной поехал дальше инспектировать румынскую армию. Позже глава города Пытня любил повторять слова маршала: господин Антонеску изволил выразиться, что «Одесса – это жемчужина в короне румынского королевства». А далее потянулись рабочие дни, похожие один на другой.
В один из таких, ничем не примечательных дней, Эля увидела, как во двор штаба заехал грузовик, солдаты выгружали ящики, заносили их в цокольный этаж школы. Секретарь фрау Шрейер стояла у окна, наблюдала за работой солдат.
-Что это? – равнодушно спросила Эля.
-Разгромили очередную террористическую группу партизан, изъяли взрывчатку, - нехотя пояснила та и отошла от окошка. Вскоре Элю вызвал в кабинет начальник штаба.
 По его просьбе она переводила телефонный разговор между ним и начальником румынской сигуранцы. Полковника волновал один только вопрос: рассказал ли Бадаев о своих агентах, и готов ли он на сотрудничество. Румын на все отвечал отрицательно. Держат его в кандалах, избивают каждый день, ничего добиться не могут. И женщины, которые арестованы вместе с ним, такие же фанатички, ничего от них узнать не удается. Их уже предупредили, что суд определит им расстрел, предложили написать прошение румынскому королю с просьбой о помиловании. Бадаев ответил: он на своей земле, и у врага помилования не просит. Элю поражало мужество человека, которого она никогда не видела. Почему же так происходит: один не выдержал побоев и стал предателем, другой – вынес все пытки, не изменил присяге не предал боевых товарищей. Еще начальник сигуранцы принес извинения за доставленное беспокойство при размещении взрывчатки в помещении штаба, обещал вскоре ее забрать на основной склад.
Эля так никогда и не узнает, что Бадаев, - это майор НКВД Молодцов Владимир Александрович, который прибыл с отрядом в Одессу за два месяца до входа румынских войск в город. 3 июля его с Межегурской под конвоем выведут в кандалах из тюрьмы и расстреляют за городом. Через несколько лет, когда изучаться все документы по одесскому подполью, Молодцову Владимиру Александровичу присвоят звание Героя Советского Союза. А могилы Бойко, Клименко и прочих предателей останутся безымянными, на них растет чертополох, никакой таблички с именами на них нет.
Одно из происшествий надолго выбило из колеи настроение девушки. Возвращаясь с работы, ее кто-то грубо схватил сзади за воротник, зловещий голос произнес над ухом:
-Слушай ты, подстилка немецкая, придут наши, первая будешь висеть на фонаре.
Эля дернулась, попыталась повернуть голову, мужчина крепко держал ее за шею, она мельком через плечо увидела только часть лица, мужчина не молодой, рыжая щетина, крупный нос, и запах насквозь прокуренного махоркой человека.
-Придавить бы тебя прямо здесь, - прогудел он и сжал шею сильнее.
Эля хотела крикнуть, слова застряли в горле. Редкие прохожие шли на той стороне улицы, она сделала попытку вырваться, вдалеке показался румынский патруль. Мужчина видимо тоже заметил их, дал коленом крепкого пинка, и скрылся в подворотне. Ошеломленная девушка несколько минут не могла прийти в себя. Ей хотелось и плакать и смеяться одновременно. Она побрела домой. Потом ее осенило, надо было остановить мужчину, признаться ему,  работая в штабе, она помогает нашим, пусть он поможет ей связаться с подпольщиками. И тут же она себя остановила: а вдруг мужчина провокатор, это проверка со стороны гауптмана фон Риделя! Ее смущало то обстоятельство, что о ее помощи никто, кроме Бориса не знал. Да и в чем заключается ее помощь, если всех, о ком она предупреждала, пойманы и арестованы. А предатели  Клименко, Бойко и еже с ними живут и процветают. Мать первая заметила, на дочери нет лица.
-Что-то случилось? - с тревогой спросила она.
Эля промолчала. Из кухни вышла бабушка, вопросительно посмотрела на внучку.
-Какой-то мужчина грозился меня убить, - с горечью проговорила девушка.
-Господи! За что? - присела мать на стул.
-А я говорила, твоя работа у немцев, обернется для нас горем, - громко высказалась бабушка.
-Да что вы такое говорите, мама! Полгорода работает у румын и немцев! Кто в полиции, кто в управе, в порту… что всех пересажают?! А если бы не Эля мы бы сдохли с голода!.. - в сердцах высказывалась мать.
Эля прошла в спальню, упала лицом вниз на кровать. Слышала, словно сквозь вату, как мать спорила с бабушкой. Бабушка напомнила ей, сколько народа пересажали, когда Бессарабия отошла к России. Мать возражала, сажали врагов, а ее дочь  против своих ничего не совершила. Подумаешь, бумажки в штабе перекладывает! Разве это преступление?! Они еще долго препирались, Эля накрыла голову подушкой. Размышляла. Действительно, вернется папа, что она ему скажет? Как объяснит, что она пошла работать в штаб с единственной целью? Борис подтвердит? А если нет! Если он уйдет в свое село или еще хуже,  погибнет?! А чем Борис докажет, что Эля передавала ему нужные сведения, которые так и не дошли до командира Бадаева? С такими тяжелыми мыслями Эля уснула. Мать заглянула в спальню, хотела разбудить дочь, бабушка остановила, прижала пальцы к губам: «Пускай поспит...». Наутро мать с тревогой спросила:
-Может тебя встретить после работы?
-Не надо, мама, полагаю, не каждый день мне будут угрожать. А захотят убить, стрельнут из-за угла и не заметишь кто, - отмахнулась дочь.
Мать и бабушка замерли, провожая ее, напутствовали быть осторожной, хотя как в условиях войны можно быть осторожной. С тяжелым настроением шла Эля на работу.
 В тот день Эля, как обычно, разбирала почту. Те, что на немецком языке, она сразу откладывала в сторону, передавала секретарю. Те, что на русском или румынском языке, она  надиктовывала машинистке на немецком языке, та печатала  тексты для полковника, порой она не очень вникала в смысл текста, поскольку часто в них шел перечень задействованных войск, техники, использование бензина и смазочных средств. Перечислялись списки репрессированных евреев, коммунистов, сочувствующих прежней власти. Почему-то на одной бумаге она задержала взгляд. Она сама не могла бы объяснить: почему? Быстрее всего, что в середине текста более крупным шрифтом была выделена фамилия — Борис Сырбу. Она внимательнее посмотрела на бумагу, прочла текст. Это было распоряжение начальника сигуранцы о выдаче десяти тысяч марок Борису Сырбу за ценные сведения о расположении и нахождении коммунистических бандитов, благодаря которым, они были разгромлены в коротком бою. Сырбу ранен командиром подпольщиков, поэтому начальник сигуранцы просил начальника штаба гестапо оказывать всяческое содействие господину Сырбу, а так же использовать его в оперативных целях. Далее шло пояснение, Сырбу сотрудник румынской сигуранцы, заброшен в Одессу за несколько дней до взятия города с целью выявления подпольных групп. Большевики доверяют малолетним гражданам Одессы, они не вызывают у них подозрения, поэтому несовершеннолетние горожане часто используются сотрудниками сигуранцы в качестве курьеров, наружного наблюдения и прочих оперативных мероприятиях.
У Эли все внутри оборвалось. Она не могла поверить написанному, полагала, что это всего лишь однофамилец. Фамилия Сырбу довольно распространенная среди молдаван. Но где-то в душе она поняла, ей очень хочется обмануть себя. У нее задрожали пальцы. Машинистка заметила  замешательство девушки, вопросительно посмотрела на нее. Эля попила воды, постаралась не выдать внутреннего состояния, медленно прочитала ей содержание распоряжения. Затем вышла на крыльцо, присела на лавочку и долго раскачивалась из стороны в сторону. В ее голове никак не умещалось, что ее Боря, такой героический, смелый, умный, оказался обыкновенным провокатором. И она передавала ему сведения о готовящихся операциях против подпольщиков и партизан. О предателях Бойко и Клименко. А оказалось, что с его помощью были арестованы и Клименко, и Бадаев, и многие другие.
Как могло это произойти? Неужели он так ненавидит советскую власть? Или его запугали, пригрозили расправиться с родителями? Не может же быть, чтобы он вот так, легко и просто, послал на смерть всех, кто сопротивлялся румынской оккупации.
Тогда кого же она предупреждала о готовящихся операциях? О предателях в рядах партизан? Ведь она из документов знала, что командир  Бойко сам пришел в сигуранцу и предложил свои услуги, а другой командир Клименко был пойман на квартире Бойко, не выдержал побоев, дал согласие стать агентом и выдал тайники с оружием и боеприпасами. И она полагала, Борис все доложит командиру Бадаеву, тот примет меры. Он умышлено ничего не доложил командиру партизан, способствовал их поимке. Ведь Бадаева тоже задержали на квартире Бойко. Это не умещалось в голове девушки. Получается, она его соучастница, он враг и она помогала врагу, а не тем, кому хотела.  Он так же легко мог предать ее. Не предал только потому, что считал ее своей невестой. «Я невеста провокатора!» - с ужасом подумала она.
Борис как почувствовал, что Эля могла что-то узнать о его деятельности, не появлялся до весны. Эля несколько раз пыталась выйти на связь с кем-либо из партизан, только она сама могла нарваться на провокатора. Да и мало кто станет связываться с девчонкой, которая работает в немецком штабе. В ней самой могли заподозрить провокатора. «Вот почему Борис не знакомил ее ни с кем из своих боевых товарищей!» - осенило ее.
Чтобы выманить Бориса, она на подоконник поставила два горшка с цветами и задернула занавески. Через неделю она нашла записку в почтовом ящике: «Буду послезавтра в 12 часов».

Эля с утра приоделась, накрасила губы, чего почти никогда не делала. Зашла в чулан, нашла гранату под кучей хлама, положила в сумочку. Бабушка первой заметила необычную суету внучки, спросила:
-В честь чего ты так наряжаешься?
-Да так...  надо... - неопределенно ответила она, старалась не смотреть в глаза бабушки и матери.
Тут и мать вмешалась.
-Эля, у вас что, торжество намечается? Или ты влюбилась?
-Не говори глупости, мама, - нахмурила брови дочь. - В кого там влюбляться? В штабных крыс? Я Бориса любила.
-Почему в прошедшем времени? – удивилась  мать.
-Пока не знаю. Приду, расскажу. Вы не беспокойтесь, все будет хорошо.
А что, может быть плохо? - спросила бабушка вслед внучке, которая поспешила выйти из квартиры. Она торопилась уйти, опасаясь вопросов, оставив в недоумении мать и бабушку. Постояла за дверью, прислонившись спиной к косяку, сердце готово вырваться из груди, тяжело вздохнула, заставила себя оторваться от двери и зашагала на выход. Часовые на входе уже не спрашивали у нее пропуск, не обыскивали сумочку. Девушка примелькалась, все знали, она сотрудница штаба, на хорошем счету у полковника и его помощника Отто фон Риделя. Охранники вообще полагали, что девушка немка. Эля зашла в здание, не стала подниматься по ступеням в свой коридор, а спустилась в цокольный этаж, куда сгрузили ящики со взрывчаткой, спрятала гранату за ящиками. В половине одиннадцатого она отпросилась у секретаря выйти по делам, пошла к условному месту.  Борис уже ждал ее. Радостно улыбнулся, не заметил, как каменно непроницаемое лицо девушки. Не отвечая на его приветствие, сказала:
-Пойдем? – взяла за руку она Бориса.
-Куда?
-Со мной.
Она решительно за рукав потянула за собой парня. Эля обратила внимание, что Борис чисто одет, не так, как было ранее, когда он, действительно, находился в катакомбах. Ничего ему не сказала. Он послушно пошел за ней, пытаясь на ходу спросить, зачем она его вызвала. Эля молчала, тянула за собой. И только когда показался угол бывшей музыкальной школы, он уперся.
-Куда ты меня ведешь? - спросил он.
-Тебя хочет видеть гауптман Отто фон Ридель, - жестко проговорила Эля, и взглянула в лицо Бориса.
-Ах, вон он что! Так ты все знаешь! Может все это и к лучшему. Я давно хотел тебе рассказать, все не решался, - как-то заискивающе начал он. Эля отпустила его руку, пошла вперед. Борис безропотно брел следом, все пытался что-то объяснить девушке, пока не уперся в будку часового. Часовой недоуменно посмотрел на Элю, потом перевел взгляд на Бориса.
-Это сотрудник румынской сигуранцы, - четко выговорила девушка. - Он вызван к господину гауптману на беседу.
Часовой кивнул, дал команду пропустить. Эля зашла в здание, повела Бориса по коридору в сторону цокольного этажа, в котором находились ящики со взрывчаткой, изъятые из тайника группы Бадаева.  Борис шел за ней, оглядывался. Не мог понять, куда она его ведет.
-Поговорим пока в сторонке, - пояснила Эля. – Садись, кивнула она на один из ящиков. Присела рядом.  – Поясни,  как ты оказался предателем?
Борис приподнял брови, отрицательно покачал головой.
-Ты ошибаешься, - уже более спокойно ответил парень и насмешливые искорки полыхнули в его глазах. - Предатели у вас коммунисты Бойко, инженер Клименко, радист  Глушков и многие другие. Первый секретарь, которого коммунисты оставили в городе возглавить подполье, сбежал, оставил своего заместителя Петровского. Тот сдал румынам больше двухсот пятидесяти коммунистов. Вот они предатели! А я служу нашим с самого начала. Еще в селе, когда к нам вновь пришли румыны, я согласился работать у них. Это они помогли мне перебраться через линию фронта, чтобы я внедрился в партизанские группы. Что я с успехом и выполнил, - с долей самодовольства в голосе пояснил парень.
-Тебе румыны стали нашими? Ты же говорил, румыны молдаван за людей не считают, а теперь ты им служишь, почему? – холодно спросила Эля. Она еле сдерживала себя. Ей хотелось отхлестать Бориса по щекам, вымостить на нем всю свою злость, обиду. А она смотрела в его красивые глаза, которые столько раз вспоминала, ложась спать, и не могла до конца поверить, что ее так коварно водили за нос.
-Потому что, коммунисты оказались еще хуже. Они пришли и все отобрали. Разрушили вековой уклад нашей жизни. Эти, - кивнул он головой в сторону окна, - вернули, все, что они у нас отобрали. Меня обучили разведывательным приемам, отправили помогать им в будущей столице губернии, обещали в дальнейшем направить учиться в Бухарест. Они увидели во мне человека...
-Дурак ты, Боря! - перебила его девушка. - Они использовали тебя так же, как ты меня.  Для кого же я передавал сведения, за которые меня могли расстрелять?
Девушка с болью смотрела в лицо Бориса.
-Эля, ты моя невеста. Я оберегал тебя, чтобы ты не наделала глупостей, не пошла искать встречи с другими партизанами. Ты бы по своей неопытности в любом случае вышла бы на того же Бойко, или его помощников, и тебя бы арестовали. А твои сообщения об очередной операции против партизан помогали мне вовремя смыться из-под удара. Правда, вскоре меня заподозрили, ранил меня один ухарь из группы Бадаева, законченный фанатик, но я его тоже успел подстрелить, - с долей удовлетворения в голосе проговорил Борис, насмешливо посмотрел на девушку. – Эля, пойми, война скоро закончится, ты сотрудница штаба, на хорошем счету, я выйду из подполья, мы заживем...
-Почему же тебя, раненого, не лечили в военном госпитале румыны, поскольку ты их человек? – не стала слушать  его Эля.
-Партизаны тогда сразу бы раскрыли меня, а  я еще не все сделал. Да у тебя мне было лучше. Домашняя обстановка, ты рядом, - пояснил он, и попытался вновь взять ее ладонь. Эля отдернула руку.
-Значит, румыны знали, что ты находишься у нас?
-Нет. Я назвал им другой адрес. Румыны бы не одобрили мой выбор, у тебя тоже небезопасно, все же ты работница немецкого штаба, - пояснил он.
Он хотел обнять девушку за плечи, она устранилась.
-Боря, ты до войны  жил в Одессе, видел, как налаживается жизнь, хотел стать военным музыкантом, как объяснить твое решение стать сотрудником сигуранцы? – совсем упавшим голосом спросила Эля. Ей не интересен ответ, чтобы он не ответил, он уже не для нее не существовал как человек, как личность, как жених.
-А что тут объяснять! - с вызовом ответил он. – Чему ты удивляешься? Коммунисты нас лишили всего. Забрали последнюю веялку. Родителей еще немного и отправили бы в Сибирь, не успели. У дяди отобрали лавку. Слава Богу,  теперь вернули.  И ты хотела, чтобы я боролся за них, чтобы они вернулись и опять все отобрали? Ты хоть знаешь, скольких людей по Бессарабии они расстреляли  и согнали в Сибирь? И за что?  За то, что своим трудом наживали добро?!
-А ты знаешь, скольких евреев, коммунистов, умалишенных они расстреливают? – всколыхнулась Эля. - Наших девушек сотнями угоняют в Германию. Двух красноармейцев, мальчиков твоего  возраста, долго били, затем колючей проволокой связали руки, пробили дужкой замка губы, замкнули замки и повели  на расстрел.
-Туда им всем и дорога, - пожал плечами Борис.
-Как ты можешь такое говорить?! Они же люди! - с болью в голосе приглушенно воскликнула Эля, и оглянулась, не слышит ли их кто посторонний.
-Коммунисты – люди? - насмешливо спросил Борис.
-Не все же такие, как эти предатели. Ты учился в русской школе, принял русское подданство, нет, все же  ты обыкновенный предатель? Бегаешь туда сюда, стараешься быть хорошим и у наших, и у этих. Ты обыкновенный хамелеон.
-Я не предатель, и не хамелеон?!  От одесситов отбоя нет, все хотят служить в румынской полиции! Ты думаешь, кто сдал тех краснофлотцев? Ваши русские дворники! Заместитель главного коммуниста Одессы  Петровский, вот кто настоящий предатель и хамелеон, служил при советах, был коммунистом,  сдал румынам около трехсот подпольщиков! Ты же сама слышала, как в громкоговоритель передавали: «Одесситы, перестаньте доносить друг на друга!». А я никого не предавал. Я учился у румын, жил с ними, и не просил, чтобы в Бессарабию пришли коммунисты. Так что я с самого начала служил румынам. В русскую школу пошел из-за безысходности. Кто же знал, что румыны вернутся! Благодаря им, моему дядьке вернули лавку, которую отобрали у него в сороковом году. Да еще и посадили за это, - уже чуть завелся Борис, повысил голос, Эля оглянулась, никто ли из немцев не заглянул сюда.
-Румыны молдаван за людей не считали, а ты, как холуй служишь им. Ради дядькиной лавочки и веялки, которую у вас отобрали, посылал людей на смерть, - медленно выговаривала Эля. – Ты еще хуже предателя. Ты – провокатор! Приходил к партизанам с лицом друга, а затем посылал их на смерть. Что же ты им обо мне не рассказал? Выдал бы, как тех партизан!
У девушки на глазах  заблестели слезы. Она отвернулась к окну. Видела в полуподвальное окно,  расположенное чуть ниже уровня земли, во двор въехала машина полковника, за ней два мотоцикла охраны. Видны только колеса, догадалась, кто приехал, узнала по крашенным колесам машину и мотоциклистов, которые всегда сопровождали машину полковника. Затем мимо окна прошли начищенные сапоги полковника, пошел в сторону парадной двери. Хлопнула парадная дверь, мотоциклисты остались во дворе.
-Эля, пойми! Ты моя невеста, - донесся до нее голос молодого человека. - Твои сведения дальше меня не пошли. За тобой нет вины. Война скоро закончится. Здесь будет территория Румынии. И тебе придется смириться с этим. Мы поженимся, уедем в Бухарест или останемся в Одессе, как пожелаешь, - горячо заговорил парень, и опять попытался взять ладонь девушки. Она одернула ладонь.
-Территория Румынии говоришь? Немцы грозились парад на Красной площади провести, затем обещали новый год в Кремле отпраздновать, трубили во всех газетах. Сегодня уже конец апреля, а они не взяли ни Москву, ни Ленинград.  Никогда не возьмут! Будет тебе территория великой Румынии! Где-нибудь за Карпатами, или еще дальше, за Альпами!
Эля вспомнила учителя, который говорил,  не смогут немцы и румыны победить русских, и сейчас только отчетливо почувствовала, что правы были и бабушка, и учитель, когда утверждали, что победить русских им не удастся. Не смогут удержать власть такие, как Борис. Словно из глубины колодца до нее доносился голос ее бывшего возлюбленного:
-Пойми, у немцев временные трудности. Рано или поздно они все равно возьмут Москву. Красная армия выдохлась, немцы уже до Кавказа дошли, к Волге вышли. А Одесса станет  центром румынской Транснистрии.
-Смотри, как бы Бухарест не стал центром Молдавии, - хмуро произнесла Эля.
Борис усмехнулся.
-Не драматизируй.
-Не будем спорить. Не за тем я тебя пригласила.
-Как? Разве не начальник штаба хотел меня видеть?
Эля не ответила.  Нашарила рукой гранату, незаметно положила ее в широкий  рукав  плаща. Встала. Вскочил и Борис.
-Ты предал не только их, - сказала она тихо. – Ты предал меня, Боря. Ты предал мою любовь к тебе.
-Что ты такое говоришь?! Эля, я люблю тебя!
Девушка словно не слышала его.
-Обними меня, - упавшим голосом попросила она.
Борис с готовностью прижал ее к себе, хотел поцеловать. Она уклонилась. Взглянула в глаза парню.
-У тебя, Боря, появилась своя родина, а я останусь верной своей родине. И я что-то должна для нее сделать. Например, уничтожить провокатора и это гнездо немцев, - твердо проговорила девушка, лицо ее окаменело.
За его спиной она выдернула чеку из гранаты. Борис услышал знакомый щелчок.
-Ты чего?.. - захлебнулся он собственным возгласом.
-Ты предал всех, в том числе и меня, Боря, - повторила девушка. - Ты любовь мою предал. За предательство нужно отвечать.
-Постой, постой!.. - он хотел оттолкнуть ее, но она крепко держала его в объятиях. Эля упустила гранату между ящиками с взрывчаткой.
Взрыва они уже не слышали.

На следующий день в траурной рамке в газетах напечатали сообщение, суть которого сводилась к следующему: «В немецком штабе произошел самопроизвольный взрыв одного из ящиков с динамитом,  которые были неосмотрительно доставлены для временного хранения в помещение штаба после разгрома одной из террористических большевистских банд. Румынское командование приносит свои искренние соболезнования родным и близким наших погибших немецких братьев по оружию во время этого взрыва».
































Лейтенант Максимов.

Лейтенант Максимов сидел на подоконнике, держал в руке книгу Куприна  «Поединок», и с тоской думал: «Почти сто лет прошло, а ничего в армии не изменилось». Словно автор описывал современную офицерскую жизнь его части, а не быт офицеров царской армии. Тогда, в то время, служили такие же офицеры, умницы и умники, тупые солдафоны и спившиеся философы, с понятиями об офицерской чести и откровенные карьеристы, бабники и верные семьянины, все, как в полку, где он служил. Куприн знал о чем писал, он сам в армии служил,  в его повести персонажи выдуманные, а Максимова окружают живые, из плоти и крови офицеры, каждый со своим характером, со своим понятием воинского долга.
 Книга произвела на него какое-то гнетущее впечатление. До прочтения повести он полагал, что та военная жизнь, в которой он живет, и есть нормальное ее течение. А если есть изъяны и недочеты, так то ведь временные трудности. В стране произошли перемены, исчез Советский Союз, нарушился привычный уклад жизни, нужно терпеливо нести свое бремя, дождаться лучших времен. Только что его задевало: при всей схожести характеров, поведения и образованности, у тех, дореволюционных, офицеров, в их полку располагалось офицерское собрание, где они все вместе собирались, играли  в карты или резались в бильярд, обсуждали общие проблемы или сплетничали, а в его военном городке пойти некуда. Какой-то затхлый мирок, никто никуда не ходит, да и куда идти? Солдаты через два года демобилизуются и вольются в общественную жизнь своих городов и поселков. А он будет двадцать лет смотреть на обшарпанные стены бетонного забора, отделяющего часть от остального гражданского мира,  который живет совсем другой жизнью. Максимов повертел томик в руках, вздохнул, жалея судьбу подпоручика Ромашова. Как  судьба подпоручика похожа на всех молодых офицеров части, в том числе и его, он не  лучше и не хуже того же подпоручика Ромашова, такой же младший офицер, с которым не считаются его  командиры, пьет с сослуживцами водку, точно так же безнадежно влюблен в жену старшего офицера.
В военном городке Дом культуры имелся, который гордо называли офицерским клубом, помещения первого этажа в настоящее время командиры батальонов сдают под аренду всяким барыгам, в оставшемся зрительном зале иногда крутили фильмы, на которые никто в последнее  время не ходил, у некоторых прапорщиков и офицеров появились невесть откуда взявшиеся видеомагнитофоны, хотя стоили они дорого, ходили в гости друг к другу под водочку и закуску смотреть зарубежные фильмы. Молодежь, сынки и дочери гарнизонных офицеров и сверхсрочников, слонялись по городку, искали приключений, находили их в драках и проказах. Девчонки начинали курить с четырнадцати лет, парни с шестнадцати попивали в подъездах, задирали младших ребят, находили удовольствие петь под гитару блатные песни. После развала страны  военный город резко ветшал, в бетонном заборе воинской части появились проломы, теперь в город солдаты предпочитали убегать минуя КПП, на зданиях в военном городке осыпалась штукатурка, во всем чувствовалось запустение и упадническое настроение по отношению к службе. Офицеры относились к своим обязанностям спустя рукава, мало-мальски дисциплина держалась усилиями прапорщиков, которые почувствовав вседозволенность, стали управлять солдатской массой, как управляли ранее баре своими холопами. Словно в старые анекдотичные времена прапорщики или сержанты стали посылать солдата за водкой, давая ему рубль, и требуя купить на него водки и закуску, и принести три рубля сдачи. Местные женщины брезгливо обходили солдатика, который стоял с протянутой рукой и просил у прохожих денежку, якобы, позвонить маме. Сначала все сердобольно откликались на подобное попрошайничество, затем это стало повседневным занятием солдат, их стали сторониться, ругая командиров, которые посылали ребят попрошайничать. Офицеры привлекали солдат на строительство своих дачных домиков, не гнушались сдавать  солдат  в аренду строительным кооперативам. В общем, они искали приработка везде, где только можно.  Увольнялись из армии, если было куда уйти. Тихо спивались, волочились за чужими женами, в этом находили единственное, достойное офицера развлечение. Не миновала чаша сия и лейтенанта Максимова. Он влюбился в жену заместителя начальника штаба батальона Ковалева, офицера довольно мрачного и неразговорчивого. Завидев его сухую, аскетичную фигуру, вышагивающую с папками по коридору штаба, офицеры старались шмыгнуть в любую щель, чтобы не нарваться на замечание. Он ходил в одном и том же засаленном кителе, тем не менее, любил устраивать разносы за ненадлежащий внешний вид всем, кто ниже его по званию и должности. И находил в этом только ему одному понятное удовлетворение. Максимов никак не мог понять, что нашла в нем Верочка, женщина красивая, явно моложе своего мужа, скоропалительно вышедшая за него замуж,  после смерти его первой жены.  Майор долго ходил вдовцом, никто не хотел составить ему пару, и вдруг такое ему случилось везение: за него согласилась выйти замуж девушка, у которой в поклонниках числились более молодые и перспективные офицеры. Она, действительно слыла красавицей, нисколько этим не кичилась, держалась скромно, однако, никто не мог пройти равнодушно мимо ее статной фигуры, всех молодых офицеров сводила  с ума ее загадочная джокондовская улыбка в купе с темными с поволокой глазами, губы спелой вишни на белой матовой коже дополняли ее облик.  При ее внешности она должна быть холодной, чуть надменной, избалованной вниманием мужчин.  А она держалась просто, доброжелательно,  и вместе с тем слыла не очень общительной. Стоило ей появиться в клубе офицеров на вечере, посвященном какому-либо событию, все мужчины обращали на нее внимание, приглашали на танец к неудовольствию мужа, который хотя и хмурился, но разрешал очередному кавалеру провести один танец. Он гордился тем, что является обладателем столь красивой женщины. Вера никому не отказывала в танце, но никогда не поддерживала разговор, если с ней пытались заговорить, не отвечала на комплименты. Ковалев же  никогда не танцевал, он не умел, следил, как танцует жена с его сослуживцами, а потом тихо выговаривал ей, если замечал, что в танце ее прижимали довольно плотно. Вера мало обращала внимания на его ворчание, в танце она зажигалась изнутри, глаза ее искрились, танец уносил ее в другой мир, тот, ею неизведанный, который она видела в кино или театре, где изливались совсем другие отношения и чувства. Молодой офицер Максимов наблюдал за нею, ему представлялось, что такая женщина должна бы родиться сто лет назад, блистать на балах с веером в руке и в пышных платьях до пола, для него она похожа на жену Пушкина кисти художника Гау. Кто-то из офицеров сравнивал ее с Аксиньей из «Тихого Дона» в исполнении актрисы Быстрицкой. Максимов возражал: Аксинья женщина, несомненно, красивая, но в теле, а пушкинская Наталья создание воздушное, Вера сродни ей. Такие вечера в полку случались все реже, для жен и не замужних женщин они были отдушиной от повседневной рутины. Максимов издали восхищенно смотрел на Веру, не решаясь пригласить ее на танец, майоры и подполковники стояли в очередь, проявляли несвойственную им галантность при виде этой женщины. Он только смотрел на нее издали, хотя  к тому времени они были уже чуть-чуть знакомы. Вера работала в гарнизонной библиотеке, куда Максимов записался сразу же по прибытию в часть. Читать он любил. Да и чем еще заниматься длинными, свободными от службы и дежурств вечерами. Он сразу обратил на нее внимание, на ее неординарную внешность, застыл на пороге от удивления, она заметила его замешательство, улыбнулась про себя, не впервой ей замечать восхищенные взгляды мужчин. Она едва взглянула на вновь прибывшего читателя, взяла офицерское удостоверение, заполнила на него формуляр, спросила, что бы он хотел почитать. Максимов чуть смутился, у него не было определенного желания, ответил, он поищет что-нибудь, пошел вдоль стеллажей, поглядывая поверх книг на женщину, склоненную над столом. Он и сам не смог бы себе ответить, почему он стушевался, увидев эту молодую женщину, которая, чуть старше его, на ее лице  отпечаток жизненной усталости, темно-карие глаза наполнены грустью, все это придавало ей мученический облик. Вряд ли все дело обстояло в ее облике и красоте,  просто в голове молодого человека с юности образовался некий идеал женщины, навеянный чтением романов, который он готов полюбить. И ему показалось, что именно в ту минуту, когда он переступил порог библиотеки, он увидел свой идеал, в душе у него все замерло, он как юноша покраснел и постарался быстрее уйти за стеллажи. Взяв наугад первый попавшийся на глаза томик Драйзера, он прошел к стойке, протянул книгу, женщина лишь коротко взглянула на него, сказала: «Хороший выбор», и тут же склонилась над формуляром. Максимов смотрел на ее склоненную голову, на покатые, почти девичьи плечи, и не мог отделаться от чувства, что он только сейчас, вперые увидел эту женщину, ведь он знал ее очень давно, видел во снах, бредил наяву, хотел увидеть в каждой девушке черты своего идеала, а увидел только в эту минуту. Женщина с улыбкой протянула ему книгу, напомнила, чтобы он не задерживал ее позднее срока. Максимов кивнул и, словно сомнамбула,  вышел, и всю дорогу до общежития для молодых и неженатых офицеров, где ему по прибытию в часть  выделили комнату, все думал об этой удивительной женщине с грустными глазами, которая дежурно улыбнулась ему, как старому знакомому, и на щеках ее проявились очаровательные ямочки. И в тот морозный день он впервые не пожалел, что попал служить именно в этот гарнизон, не понимая, что в других гарнизонах тоже живут не менее симпатичные и привлекательные девушки и женщины.
Лейтенант Максимов не был искушенным в любовных отношениях. Наполненная увлечениями и учебой жизнь оставляла мало времени для свиданий. Он  и офицером статть не мечтал с детства. Его родители работали в областном городе педагогами, мать в школе, отец преподавал в институте. С пяти лет они отдали сына в музыкальную школу по классу фортепиано, к седьмому классу он подавал большие надежды, педагоги прочили ему не плохое будущее. Параллельно он ходил в шахматную школу, где тоже достиг определенных успехов, защитил второй юношеский разряд. Отец сетовал на отсутствие в его характере мужественности, советовал заняться спортом. Шахматы за спорт он не считал. Он хотел, чтобы сын развивался физически. Футбол и хоккей отпадали, там легко можно получить травму руки, тогда прощай музыкальная карьера. Совершенно случайно со своим товарищем он зашел в спортивный клуб по стендовой стрельбе. Попробовал себя в стрельбе, и тут обнаружилось, что у него врожденное чувство совмещать мушку с прицельной планкой. Без труда, не имея еще навыков, он попадал в мишень, обогнав своего товарища по результатам, который посещал клуб более года. Отец узнал о новом увлечении сына,  гримасой выразил свое недовольство, но перечить не стал. Все же стрельба — занятие мужское. За год он стал кандидатом в мастера спорта по стрельбе, забросил шахматы, окончил без троек школу, и стал вопрос: куда пойти учиться. Родители полагали он пойдет учиться в консерваторию. На призывной армейской комиссии пожилой военком прочитал его личное дело, воскликнул:
-Слушай! Армии нужны снайперы! Иди в военное училище! Там настреляешься вволю.
И хотя юноша слабо возражал, тот ему доказывал, что в спорте он постреляет лет десять, пятнадцать, станет ли он олимпийским чемпионом – большой вопрос! А потом куда? Без профессии и работы? Зато в армии, на государственном обеспечении, стреляй себе, сколько хочешь, в армии тоже нужны хорошие стрелки, через двадцать лет на пенсии, еще молодой. В армии можно учиться в гражданском ВУЗе, выйдешь на пенсию и работай по второй профессии. «Боевого» офицера везде возьмут с распростертыми объятиями. Много еще чего говорил змей искуситель: о патриотизме, о почетной роли защитника родины, об офицерском братстве и прочем, и прочем… К тому времени Максимов уже осознал,  вторым Ботвинником или Алехиным он не станет, не тот потенциал, Рихтером ему быть - тоже не светит, а просто хороших музыкантов и без него полно. Да и кто из его сверстников не восхищался фильмом «Офицеры», где говорилось о такой чудесной профессии - Родину защищать. И чаша его выбора склонилась в пользу военного училища.
Плотный график учебы в школьные годы, затем военное училище с казарменным положением, которое он старался окончить с красным дипломом, не оставляли ему время для флирта и любовных отношений. Его сверстники вовсю бегали на свидания, целовались в подъездах и парках, некоторые женились, он всю юность корпел над учебниками, параллельно занимался музыкой, затем всего себя отдавал шахматам и стрельбе, в военном училище и вовсе времени не оставалось, так время до выпуска и пролетело. Хотя девчонки на него внимание обращали, парень он видный, чуть выше среднего роста, русый, сероглазый, целеустремленный, учился в школе легко, без напряжения. В музыкальной школе в него готова была влюбиться ученица по классу скрипки, а он даже ни разу не пригласил  ее на прослушивание по окончании очередного семестра. И вообще, не замечал ее, словно она и не мельтешила перед ним целых два года. Он не слыл гордым, или необщительным. Просто у него не было времени, сразу после школы, до поступления в военное училище, он торопился в шахматный клуб, оттуда в музыкальную школу, поздно вечером садился за уроки. Позже стал посещать стрелковый клуб. У него не хватало времени даже на друзей, которых становилось все меньше и меньше. И только в части неожиданно для него появилось  личное время, которое некуда  стало девать. Музыка и шахматы из его жизни исчезли, а стрелять теперь приходилось из автоматов и крупнокалиберных пулеметов. Если в училище он еще отстаивал честь курса по стрельбе и шахматам, в армии его навыки не очень пригодились. Он редко ездил на соревнования по стрельбе, от случая к случаю. Он как бы очнулся от прежней суетной жизни и оглянулся вокруг. Оказывается рядом много красивых женщин, интересных людей. Но надо же такому случиться, что он не успев побегать на свидания, потискать молодых девчонок, сразу влюбился в замужнюю женщину.
Когда он дома объявил, что будет поступать в военное училище, мать охнула и присела обессилено на диван, отец с досадой крякнул, отложил газету, посмотрел поверх очков на сына, посоветовал не торопиться, все обдумать, авось дурь из головы выветрится. Родители не могли смириться, что их сын, в которого они столько вложили, и который подавал надежды в музыке, вдруг решил стать военным. Они убеждали его, что армия нынче не та, с распадом Советского Союза нет денег на зарплаты учителям, не то, что на армию. К тому же в разных регионах постоянно вспыхивают локальные войны, он вынужден будет воевать за чужие интересы. В конце концов, не хочет учиться в консерватории, пусть поступает в любой гражданский ВУЗ. С его способностями он легко поступит даже в МГУ. Все тщетно, сын настоял на своем. Только то, что ему обещал военком, когда уговаривал поступать в военное училище, - не сбылось. В армии его навыки никого не интересовали. Даже редкие соревнования по стрельбе, когда ему приходилось отбывать в расположение дивизии, раздражали командира батальона, тот огорчался и высказывал явное неудовольствие. От него требовали только одного: дисциплины во взводе, и показателей на смотрах.
Он быстро прочитал взятую в библиотеке книгу только затем, чтобы побыстрее увидеть женщину библиотекаря. Хотел убедится, что первое впечатление не обманчиво, она, действительно, такая, какой он представлял в своих грезах идеальную женщину. Жаль, что она оказалась не юной девушкой, возможно она уже замужем, у нее есть дети. С некоторым трепетом в душе он перешагнул порог библиотеки. Женщина стояла у окна, скрестив на груди руки, наблюдая за строевыми занятиями солдат на плацу. Оглянулась на скрип двери, кивнула на приветствие, прошла к столу.
-Быстро вы управились, - сказала она, кивнув на книгу. - Понравилась?
-Да. А вы давно здесь работаете? - неожиданно спросил он.
Она удивленно взглянула  на него, словно впервые увидела, после паузы ответила:
-Давно. Собственно я родилась в этом городке. Мой отец военный, - просто пояснила она.
Максимов мучительно размышлял, о чем бы еще ее спросить, ничего на ум не приходило, сказал:
-Знаете,  в школе нам навязывали классику, и мы ее не читали, а сейчас хотел бы наверстать упущенное, что вы посоветуете прочесть, с чего нужно начинать? - спросил он.
Она на минутку задумалась, тряхнула своей черной копной волос, ответила:
-Полагаю, с Чехова. Его немного в школьных учебниках. Затем по списку: Достоевский, Толстой, Тургенев и так далее.
-Да, спасибо. А что даст мне изучение русской классики? - продолжал расспрашивать Максимов, ему вовсе неинтересно слышать нравоучительный ответ, он хотел слышать ее голос, как можно дольше смотреть на нее.
-Каждый образованный россиянин должен знать своих писателей, - посмотрела женщина на него, как на первоклассника.
-Как вы полагаете, в советской литературе есть писатели равные по таланту российским классикам? - спросил Максимов.  Женщина улыбнулась своей потаенной улыбкой, склонила голову над столом, волосы скрыли выражение ее лица. Максимов  стоял над ней, видел пробор на макушке, скользнул взглядом ниже, на руки, мягкие, белые пальчики с аккуратными ноготками. Она опять встряхнула копной волос, ответила довольно решительно:
-Хорошие писатели есть. Войнович, например, Нагибин, Шолохов и другие. Равных  классикам девятнадцатого и начала двадцатого века, - полагаю,  нет.
-Войновича наши генералы ругают, говорят он опошлил светлый образ советского солдата, - ввернул Максимов и посмотрел, как женщина отреагирует на его слова. - Хотя, когда я читал о Чонкине, ржал до коликов в животе.
-У Войновича кроме Чонкина есть и другие книги, - уклончиво ответила женщина, и посоветовала: - Возьмите на полке Чехова, первые три тома. Если вы его ранее не читали внимательно, вам станет интересно. У него необычная манера письма.
-Я смотрел в театре его пьесу «Чайка», и не пришел в восторг. Как-то не впечатлила она меня. Или я не дорос до понимания, или актеры не смогли передать задуминку автора, - сказал Максимов, и это была правда, ему пьеса не понравилась.
-При жизни автора его пьесы тоже не радовали зрителей. Однако, уже почти девяносто лет не сходят с подмостков многих театров мира, - ответила женщина, и впервые с любопытством посмотрела на молодого офицера.
-Тогда я не дорос до понимания, - притворно вздохнул он. - Что ж, перечитаю, постараюсь проникнуться, - пообещал он.
-Удачи, - пожелала женщина.
Максимов взял с полки три первых тома полного собрания сочинений, она записала в формуляр, с улыбкой протянула ему книги, словно эта улыбка предназначалась только ему с каким-то тайным намеком на дальнейшее знакомство.
Во всяком случае, так ему показалось.

Это было еще в прошлом году. Затем он брал в библиотеке других классиков, в том числе и Куприна. И сейчас, прочитав «Поединок», он задумался: верную ли он выбрал дорогу по жизни. Учиться в военном училище он начал еще при Советском Союзе, при генеральном секретаре партии Горбачеве, который стал вскоре первым президентом СССР. За все время учебы офицеры преподаватели ломали голову в чем они должны перестроиться дабы выполнить указания партии и  угодить вышестоящему руководству. Умная голова заместитель начальника училища предложил поменять местами дислокацию расположения учебных классов. Одни аудитории переместили на третий этаж, с третьего этажа часть классов перевели на первый этаж. Предложение приняли на ура, и в Министерство обороны ушел рапорт, примерно такой: «...В целях улучшения обороноспособности страны и учебного процесса руководство N-ского краснознаменного военного училища в свете последних итоговых  решений партийного Пленума провело масштабную перестройку всего учебного процесса. В связи с чем полностью произведена перестановка всех подразделений части на новую дислокацию, для чего потребовались дополнительные ассигнования на завершение начатой перестройки…» и так далее. Денег, конечно, никто не выделил, но и то хорошо, что не обвинили в игнорировании партийных документов. А вскоре и партия, и прежнее государство приказали долго жить. Закончил Максимов училище уже в другом государстве, с другим президентом и министром обороны.
Ему, как выпускнику училища с красным дипломом, предоставили право выбора военного округа для дальнейшего прохождения службы. Выбор невелик: Дальний Восток, север, несколько частей под Ленинградом и одна часть в Подмосковье,  на окраине небольшого районного городка. Туда Максимов и напросился. Все же недалеко столица, можно съездить на выходные, посмотреть достопримечательности. Поселили в общежитии для неженатых офицеров, в старое, из силикатного кирпича здание, подъезд грязный и обшарпанный, стены исписаны и разрисованы молодежью. Родители, когда навестили его, пришли в ужас. Узкая, как пенал комната, в которой стояли кровать и стол, два колченогих стула, все удобства на этаже, стены крашенные облупившейся зеленой краской, такие же как и в подъезде, привели мать в уныние.
-Сынок, ты об этом мечтал?! - спрашивал отец, обводя пальцем интерьер комнаты.
-Это только начало, - успокаивал их сын. - Вы ведь тоже не в хоромах начинали, - напоминал он  картины своего детства, когда они всей семьей ютились в коммунальной квартире. - Стану генералом, толстым, лысым и пузатым, у меня тогда будет квартира, персональная «Волга» и достойная зарплата, - ерничал он, чтобы хоть как-то развеселить мать и успокоить отца.
-Ты женись вначале, внуков нам роди, - безо всякой надежды на скорую женитьбу сына, проговорила мать.
-Непременно! - излишне оптимистично пообещал сын.
В коридоре на глаза родителям попал расхристанный мужчина в полувоенной форме, он прошмыгнул мимо них в дальнюю комнату.
-Кто это? - недоуменно спросил отец, проводив взглядом мужчину.
-Старшина роты, прапорщик  Яценко, - неохотно пояснил сын, понимая, что положительных эмоций подвыпивший старшина у родителей не вызвал.
-Кхе!.. - презрительно кашлянул отец. - И это старшина?! Вот у нас был старшина, когда я служил, так то старшина! Если гаркнет, кровь в жилах стыла. Его боялись больше командира роты.
Сыну совсем не хотелось спорить на эту тему с отцом, он покивал головой, словно соглашаясь, проговорил неохотно:
-СССР потому и развалился, что люди боятся устали. Семьдесят лет на страхе держали: туда не ходи, того не слушай, лишнего не говори. Если что не так: для непокорных тюрьма, психушка, или как крайняя мера, коленом под зад и за пределы родины.
-А ты как хотел? - взглянул на него отец.
-Я хочу, чтобы все было основано на осознанной дисциплине, чтобы подчиненный не боялся командира, а уважал. В  равной степени и в гражданской жизни, отношения строились на уважении.
Отец приподнял брови, хмыкнул  в ответ:
-Оптимист ты, однако...
После отъезда родителей взглянул их глазами на свое жилище, убогость его не угнетала, понимал, это временное жилье, тем не менее, начал его как-то благоустраивать. Прежде всего нашел солдата, который на гражданке работал на стройке, попросил его отштукатурить стены  и наклеить обои. Солдатский труд запрещено использовать, но лейтенант не первый, кто использовал труд подчиненных, они пришли к обоюдному согласию в обход запрета и вне службы. В то время многие офицеры использовали  солдат в своих личных целях, кто дачи помогал строителям возводить, кто теще какого-нибудь полковника огород копал, это не считалось сколько-нибудь зазорным. Гораздо позже стали осуждать офицеров за нещадную эксплуатацию бесплатной рабочей силы в ущерб армейской службе.

После занятий, когда солдаты в личное время готовились ко сну, писали домой письма, читали книги, Максимов решил зайти перед уходом домой в казарму. Еще не доходя до казармы, из коридора он услышал  какой-то шум. Зашел. В дальнем углу столпились солдаты.
  -Что здесь происходит? - громко спросил командир взвода.
Солдаты отхлынули, в углу остался молодой солдат, явно избитый.
-Сержант Колесник, объясните, что происходит? - переспросил Максимов, хотя он и так понимал, старослужащие издеваются над молодым солдатом.
Сержант первого отделения лениво сделал два шага вперед, сказал с издевкой:
-Ниче не происходит. Маленько поучили молодого. Берега потерял салага…
-Я сколько раз повторял, если увижу нечто подобное, буду строго взыскивать, - еле сдерживая гнев, сквозь зубы проговорил Максимов.
Сержант подошел вплотную, сузил глаза, проговорил тихо, чтобы не слышали остальные:
-Шел бы ты, летеха,  мы тут сами разберемся.
Такое фамильярное отношение к офицерам Максимов не раз слышал от других сержантов и солдат в адрес командиров других взводов, неоднократно на совещаниях поднимал вопрос о строгом пресечении подобного отношения к офицерам, все соглашались, но ничего не делали. Командиру батальона важно, чтобы в ротах чрезвычайных происшествий не случилось, поэтому воспитание солдат отдал на откуп сержантам. Те и воспитывали солдат: кулаком и матом.
-Вы как разговариваете с офицером! - вскипел Максимов, специально называя сержанта на вы, чтобы подчеркнуть дистанцию.
-Да пошел ты!.. - прогудел сержант, повернулся спиной и пошел вдоль казармы в сторону выхода.
-Дневальный! - крикнул Максимов.
-Я! - отозвался молодой солдатик, первого года службы, с синяком под глазом. Его  ранее Максимов расспрашивал, отчего синяк. Солдат упорно молчал, сказал, ударился об угол кровати.
-Объявите построение второго взвода четвертой роты, - приказал Максимов.
-Есть! Второй взвод! Выходи на плац на построение! - громко крикнул дневальный.
Солдаты лениво потянулись на плац. Максимов специально не выходил, подождал, наблюдая из канцелярии в окно за построением взвода. Вышел, когда все стояли в шеренгу.
-Смирно! - крикнул сержант первого отделения, и доложил о построении. Офицер обвел взглядом солдат. Чужая серо-зеленная масса, которая так и не стала ему близкой.
-Сержант  Колесник, выйти из строя! - приказал Максимов.
Сержант с ухмылочкой вышел из строя, развернулся, с ленцой в голосе доложил:
-Сержант Колесник по вашему приказанию из строя вышел.
-Сержант Колесник, за грубость и неуважение к командиру взвода объявляю вам выговор. Если вы не принесете извинения, я буду вынужден ходатайствовать перед руководством полка или дивизии о лишении вас воинского звания - сержант, - жестко проговорил Максимов.
Для сержанта потеря привилегий, которые давали ему сержантские лычки дороже, чем какой-то там выговор. Он угрюмо и тихо произнес:
-Я извиняюсь…
-Громче! - потребовал Максимов. - Чтобы все слышали.
-Я извиняюсь, - громко и явно с издевкой произнес сержант, подмигнув сержанту третьего отделения.
Максимов ничего не ответил, приказал:
-Становитесь в строй.
Прошел вдоль взвода. Молодые парни. Максимов не на много старше их. В толпе и без формы  не отличишь, кто из них старше. Вглядывался в лица. Вот они, молодые солдаты, их сразу можно увидеть по затравленному взгляду. Старослужащие, всего лишь второго года службы, а ведут себя так, как-будто они хозяева положения. Сержанты еще до команды «Вольно!» стоят расслабленно. Остановился на середине, будничным голосом проговорил:
-Вольно! Что я вам скажу… совсем не как офицер и ваш командир… чисто по-человечески…  Обращаюсь к молодым солдатам: вы готовы терпеть побои до тех пор, пока  сами не станете старослужащими? Вы испытываете сейчас побои и унижения, чтобы подвергнуть таким же побоям и унижениям тех, кто придет им на смену? - кивнул он в сторону сержанта. - Разве об этом вы думали, когда шли служить в армию? Вы шли родину защищать, а сами не можете за себя постоять. Вас, молодых во взводе больше, чем старослужащих. Я не призываю вас к противостоянию, к ответным действиям, обращаюсь к вашему чувству достоинства. Старослужащих хочу предупредить: еще раз увижу, что вы издеваетесь над солдатами, сделаю все, чтобы довести дело до дисбата. Разойтись!
Солдаты пошли в казарму. Максимов зашел в канцелярию. Командир роты и командиры взводов видели в окно построение взвода вне распорядка дня, особого любопытства не проявили. Больше для проформы командир роты спросил:
-Что Александр Николаевич, все воспитываете солдат?
-По-моему  мы для этого и находимся здесь, - буркнул Максимов. Потом повысил голос, чтобы слышали все присутствующие: - Если мы все будем смотреть сквозь пальцы на художества старослужащих и сержантов, они нам скоро на шею сядут. Сержант Колесник послал меня сегодня по известной дорожке. Вы все не первый год служите, я самый молодой среди вас, вы ранее могли себе представить, чтобы сержант хамил офицеру? - повышая голос, резко спросил лейтенант.
Его поддержал старший лейтенант Луговой:
-А я давно предлагал, пересажать пол роты на гауптвахту, чтобы другим неповадно было…
Командир взвода Удальцов махнул рукой.
-Напугаешь их гауптвахтой. Меня один солдат просил отправить его туда, он хотя бы там отоспится. У нас не полные роты, призыв недобран, если половину посадить, кто службу нести будет? - недовольно спросил он у всех, поочередно останавливая взгляд на каждом офицере.
Лейтенант Дугин заявил:
-Если бы меня  сержант  послал, я бы ему сразу дал в морду…
Максимов сплюнул, круто повернулся и пошел прочь.

Максимов зашел к старшему лейтенанту Удальцову, комната его расположена напротив, через коридор, они частенько заходили друг к другу в гости, иногда играли в шахматы. Удальцов безнадежно проигрывал, но  Максимову импонировало его упорство, с каким тот сражался, очень огорчался, когда проигрывал фигуру. Сейчас он зашел не в шахматы играть,  поспешил поделиться новостью:
-В библиотеке видел женщину, она меня вогнала в ступор. Такой бриллиант в нашей дыре. Утонченная красота, бывает же такое! - восхищенно заметил он.
-Ха! Не тебя одного она вгоняет в ступор. Если в семье не без урода, то и среди чудовищ рождаются красавицы. Это жена заместителя начальника штаба майора Ковалева, - пояснил Удальцов.
-Как! Того лысого хмыря?!  - удивился Максимов, представив вечно хмурого, худого и желчного офицера в мешковатом кителе, - Как такая красавица могла выйти за столь невзрачного и старого для нее офицера?!
Удальцов хмыкнул.
-Молод ты еще, не застал Санта-Барбару в нашем полку.
И хотя Удальцов не намного старше Максимова,  он уже пятый год служит в полку, скоро станет капитаном, числится в резерве на выдвижение на должность заместителя командира роты. Тем не менее, все события вне строя, сплетни и бытовые происшествия, не  проходили мимо обсуждений в офицерской среде. Чем еще заниматься им, когда задерживают зарплату, урезают солдатам довольствие, пойти некуда и не на что, да еще ко всему прочему, престиж военного катастрофически упал, молодежь порой улюлюкала в спину. Дошло до того, что офицеры предпочитали в форме в город не выходить. «Раньше офицер был слегка пьян, до синевы выбрит и безукоризненно одет. Сейчас офицер до синевы пьян, слегка выбрит и кое-как одет», - шутили в полку. Как известно, в каждой шутке, есть доля шутки. Из-за сложившейся обстановки Удальцов до сих пор не женат, хотя у него есть постоянная подружка, которая уже год ждет от него предложения.
Максимов вопросительно посмотрел на него.
-Это известная история, - начал Удальцов. - Ты поздно прибыл к нам в часть, не знаешь то, что в свое время обсуждали все женщины на кухнях. Ее зовут Вера, она дочь полковника, который раньше служил здесь заместителем командира полка, три года назад его перевели на повышение в дивизию имени Дзержинского.  Вера влюбилась в командира отдела службы связи, и он ее любил. Мужчина видный, ничего не скажешь, ты, возможно, еще увидишь его. Вся беда в том, что он  женат. У него двое детей. Любовь была крепкая, во всяком случае со стороны Веры.  Связист обещал развестись с женой, только жена пожаловалась в партком, его вздрючили и напомнили о моральном облике офицера и партийной принадлежности. Вера, говорят, ждала от него ребенка. На нервной почве у нее случился выкидыш. Связист запил. Отец Веры, якобы за пьянку, понизил его в должности до заместителя командира роты и отправил в дальний батальон. Когда партия вместе с прежней родиной приказали долго жить, то ли бывшему возлюбленному стало жалко бросать детей, то ли Вера к нему остыла. Только вскоре она от отчаяния выскочила замуж за вдового штабиста из нашего батальона, который вздыхал по ней будучи еще при живой жене. Да кто только по ней не вздыхал?! Никогда не надеялся на ее взаимность, а тут ему подфартило.  Выскочила не по любви, назло бывшему возлюбленному. Детей у них нет, вроде выкидыш тому причина, - рассказывал Удальцов.
-Крепко тут у нас информация работает, - покрутил головой Максимов. - Поэтому у нее такие грустные глаза? А со своим бывшим  она, действительно, порвала?
-Да. Он пытался отговорить ее от брака, приезжал в полк, и даже обещал окончательно уйти от жены. Тогда уже парткомы исчезли, боятся некого. И после регистрации брака приезжал. Она бывшему возлюбленному ответила, как Татьяна Ларина: «Но я другому отдана и буду век ему верна», - развел руки Удальцов. - Свадьбы не было, расписались тихо.
-И что? Верна? Ни с кем?
-В порочных связях замечена не была. А ты что, запал?
-Очень понравилась, - признался Максимов. - Меня словно обухом по голове хватили.
-Ну, ну…  только штабист ее дюже блюдет. Ревнивый, аки Отелло. К тому же злопамятный. Если что узнает, на всю жизнь останешься командиром взвода в лучшем случае. Говорят, тесть его заберет к себе, как только его назначат на должность начальника штаба полка, получит очередное звание, тут же переберется в дивизию. Так что ты поосторожней с ней, - предупредил Удальцов.
-Да не собираюсь я волочиться, - со злостью ответил Максимов. - Только лучше нее вряд ли кого встречу. У меня такое чувство, что я всю жизнь ее искал, - признался он.

Наступили теплые весенние деньки. Служба шла своим чередом. Занятия в классах, выездные стрельбы, строевая подготовка, дежурства по по роте, полку, редкие выходные, когда некуда себя девать. Развлекались тем, что ходили молодые офицеры друг к другу в гости. Двери в общежитии не запирались. Если кто-то запирался, знали, у холостого офицера в гостях дама. Когда деньги на совместную выпивку заканчивались,  шли в полковой буфет, где буфетчица тетя Фрося наливала в долг. Пожилая полная женщина жалела  молодых офицеров, она как мать для них. Максимов иногда вечерами в буфете ужинал. Вот и на этот раз он попросил тетю Фросю приготовить омлет из двух яиц. Долго и сосредоточенно пережевывал, уставившись в одну точку. После ужина пришел в свою келью, не успел раздеться, зашел  сосед через стенку старший   лейтенант Кротов из службы обеспечения вооружений. В общежитии все заходили друг к другу запросто, без церемоний. В руке бутылка пива, майка на выпуск, слегка расхлябанный и хмельной.
-Ты че такой кислый? - спросил он.
-Да, - махнул рукой Максимов, ему не очень хотелось рассказывать всем о неуважении к нему, как офицеру,  сержантами его взвода .
-Опять с ротным поцапался? - не отставал Кротов.
-Нет. Солдаты совсем распустились. А руководство делает вид, что все нормально. До первого ЧП.
-Я на  батальонного уже и не ориентируюсь, - хмельно заявил Кротов. -У меня два чеченца весь взвод раком поставили. Сами дохлые, от вершка два горшка,   а их  даже сержанты боятся. Захожу в казарму, они сидят на кровати с ногами и режутся в карты. На меня ноль внимания. Приказываю: встать! Встали и начали пальцы заламывать. Я одному дал в ухо, он через кровать перелетел. Другого тут же вырубил. Они только силу и понимают. Слова на них не действуют. Носом по полу поелозил, пока пощады не запросили. Потом, правда, обещали зарэзать, - чиркнул он пальцем по горлу.
Кротов может «поелозить» носом по полу, мужчина он крепкий, мускулистый, занимался гиревым спортом. Пудовые гири в его руках мелькали словно воздушные шарики.
-Олег, мы что же теперь солдат будем кулаками воспитывать, уставом по голове бить?! - лениво отозвался Максимов.
Кротов бухнулся на кровать, сетка под ним жалобно заскрипела, отпил из горлышка, покосился на сослуживца, спросил:
-Саша, ты зачем в армию пошел? Водку не пьешь, за бабами не бегаешь,  прогибаться перед батальонным не хочешь, ты в своем батальоне белая ворона. Знаешь об этом?
-У меня ранее другое впечатление было об армии, - уклончиво ответил Максимов.
-Потому что раньше армия была другая. Попробовал бы в то время солдат послать офицера или не исполнить приказ, - показал он большим пальцем за спину. - Сразу бы в дисбат загремел.
Максимов помолчал, покосился на Кротова.
-Как ты думаешь, это навсегда? Или нужно пережить эти вонючие времена? - уныло спросил он, понимая, ответа на этот вопрос нет.
Кротов пожал плечами, вновь отхлебнул из бутылки, заметил:
-Рыба гниет с головы. Ты читал про нашего министра обороны в «Комсомолке»? «Паша -мерседес» называется?
-Читал, - подтвердил Максимов.
-Коль наш министр спешит обогатится, другие генералы глядючи на него тоже спешат урвать свой кусок. Им сейчас не до армии. Думаешь Ельцин не знает на какие шиши они строят себе особняки? Да че нам на Ельцина надеяться?  - махнул бутылкой Кротов. - Ты посмотри кто его окружает! Скороспелые банкиры и олигархи, которые рвут друг у друга жирные куски. Да родню свою на хлебные места распихивают. Разве им до армии, в которую нужно вкладывать, а не хапать из нее последние крохи? - разглагольствовал офицер в майке.
-И какой же выход?
-Не вписываешься в систему, - уходи. Хочешь остаться, - будь как все, - жестко посоветовал Кротов.
-Ты сам что для себя решил: будешь как все или уйдешь?
Кротов задумался, он не раздумывал, как ему поступить, он давно для себя решил, как ему быть. Не знал, что ответить Максимову. Посмотрел внимательно на коллегу, скривил свои полные губы,  четко проговорил:
-Я остаюсь. Присягал я Советскому государству. Ельцину в любви не признавался. Выжму из армии сколько смогу, а там посмотрим. Это ты, воробей молоденький, пришел служить в новую Россию. Вот и служи ей.
-Половина офицеров в полку старой закваски, что же им теперь отречься от нынешней власти? -  спросил Максимов. Ему совсем не хотелось спорить с Кротовым на эту тему.
-У каждого свой выбор. Каждый идет той дорогой, которую выбрал. Я  свой жизненный путь для себя наметил. Вон наш батальонный технику и обмундирование налево пуляет. В соседней части танки на металлом списали. Что там танки! Корабли китайцам на металлолом продают вместе с военной секретной техникой! Я своего интенданта за хибот поймал, пригрозил: не поделится, сдам с потрохами, - сжал кулак, жестко проговорил Кротов, словно перед ним стоял  его интендант, которого он поймал на воровстве. 
-Ты думаешь они на свой страх и риск приторговывают?  - хмыкнул Максимов. - Их в полку, а то и в дивизии прикрывают. Небось, сами их руками толкают военное имущество. Ты интенданта за хибот, а тебе кирпич на голову нечаянно упадет. Или он руками тех же чеченцев тебя уберет.
Кротов сделал последний глоток, убедился, что бутылка пустая, поставил ее на пол у ног.
-Ничего, прорвемся! - уверенно заявил он. - Считать копейки я не собираюсь. Или я с них, или они меня...
-И я остаюсь, - заявил Максимов. - Мне в этой стране жить. Хочу, чтобы дети мои здесь жили и гордились своей страной. Химичить не собираюсь. Да и не та у меня должность. Выжимать копейки из солдат не буду. Я все чаще задумываюсь: куда подевались понятия офицерская честь, достоинство, самоотверженность, любовь к отчизне, офицерское братство. Живем, как пауки в банке. Мы же когда-то были элитой общества, гордостью нации. А сейчас то же общество готово плевать нам в спину. Мы в глазах противников превращаемся в стадо дебилов с оружием в руках, - горячо высказался Максимов.
-Начитался ты романов, Саша, - с досадой махнул рукой Кротов. - Какая честь, когда жрать нечего. Солдат за быдло держат, офицер вынужден уходить на подножный корм. Ты знаешь, что некоторые прапорщики и офицеры охранниками подрабатывают, таксуют ночами? К богатеньким буратинам с протянутой рукой на поклон ходят, забыв про честь и достоинство.  И какая может быть любовь к отчизне, если отчизна тебя ни в грош не ставит?! Держат впроголодь, зарплату задерживают. Боевая техника катастрофически устаревает. У нас нет соляры для БМП. Машины заправляем наполовину.  Чем мы собираемся воевать? Варшавский договор приказал долго жить, войска из Германии вывели в чистое поле. Умные политики сначала потребовали бы от немцев построить на нашей территории военные городки, а затем выводить войска. А наши генералы заняты тем, что продают направо и налево военное имущество. В итоге они продают родину.  От солдат, сержантов и младшего офицерского состава требуют исполнения воинского долга, говорят высокие слова о почетном долге отдать жизнь за родину, а сами!.. И ты хочешь, чтобы я честно служил такой родине? Слушал наших вороватых генералов?
Кротов вскинул свое упругое тело, заходил по комнате.
Максимов молчал. В справедливости праведного гнева сослуживцу не откажешь. Но и согласится с ним не мог. Слабо возразил:
-А ты хочешь стать вровень с вороватыми генералами? Тоже продавать родину? - усмехнулся логике сослуживца Максимов.
-Я хочу достойно жить, а не прозябать, - махнул рукой Кротов.
  -Тогда ты выбрал свой путь. В лучшем случае тебя из армии выгонят. В худшем - посадят, - высказал предположение Максимов.
Кротов укоризненно посмотрел на него.
-Дурак ты! Тебя первого из армии выпрут. Это в лучшем случае! - поднял он указательный палец. - В худшем, - сядешь, и для тебя это будет большей трагедией, чем для меня. Меня если посадят, так за дело. А от тебя просто избавятся.
-Это  почему же?! - удивился Максимов.
-Потому что! Вороватые начальники не терпят порядочных подчиненных. Ты будешь мешать им. Они найдут повод отправить тебя на гражданку. Ты этого не понимаешь?! Будешь упрямиться, качать права, - подставят так, что не отмоешься, - уверенно заявил Кротов.
Максимов посмотрел на Кротова, насколько тот серьезно говорит, упрямо проговорил:
-Так вечно продолжаться не может. Когда разваливается государство, рушатся все его институты. В том числе и армия. Наступит день, когда мы либо исчезнем с лица земли как единое государство, либо возродимся из пепла, как птица Феникс, - с досадой на непонимание сослуживца проговорил он, понимая, его слова до сознания Кротова все равно не  дойдут.
Тот с укором посмотрел на него, словно на дитя неразумное,  со вздохом проговорил:
-Ненормальный ты! Жди, когда мы возродимся! У нас политики выступают за развал государства, каждый царек в своей вотчине желает стать самостоятельным. Папа разрешил им хапать суверенитету столько, сколько  смогут схавать. Ты думаешь они о благе своих подданных пекутся?! Они власти хотят и денег. А до народа им дела нет. Так  почему я должен их защищать? Жить их обещаниями о светлом будущем. Хватит! Мы уже дождались коммунизма. Не хочу я еще двадцать лет ожидать лучшей жизни. Политики все равно обманут. Я сейчас хочу достойно жить! - ударил он кулаком себя в грудь. - Не считать копейки. Стыдно сказать, мне свою бабу не на что в ресторан повести. Да какой там ресторан, нам самим жрать нечего, в солдатской столовой обедаем. Кстати, я зачем к тебе зашел? - остановился посреди комнаты Кротов, почесал затылок Кротов, и совсем миролюбивым тоном, словно не он только что так горячо доказывал свою правоту, будничным голосом спросил: - У тебя есть чего-нибудь пожевать?

Пока сержанты занимались на плацу строевой подготовкой, командиры взводов и рот собирались в офицерской курилке, где обсуждались последние новости и сплетни.  Командир третьего взвода Дугин спросил, оглядывая присутствующих:
-Что за хипишь случился в штабе? Полкан так матом крыл, стены дрожали, орал на командира третьего батальона,?
Командир роты Афиногенов лениво посмотрел на Дугина, метнул щелчком в урну окурок, не спеша пояснил:
-Солдаты в увольнении подрались с местными.
-Экая невидаль! - хмыкнул  еще один офицер, замкомроты. - Мы в училище каждое воскресение с местными сражались. Одного курсанта даже комиссовали после драки по состоянию здоровья, ему кастетом голову проломили.
-Здесь солдатикам сначала тоже досталось. Потом один воин за подмогой  обратился, полвзвода намотали ремни на руку и рванули через забор спасать своих. Вмешалась милиция. Задержали тех и других. Полкан опасается, в дивизии узнают, тогда и ему не несдобровать. Объявил батальонному выговор, командиру роты - полное служебное несоответствие, командира взвода посадили на пять суток под арест. Поскольку весь взвод на губу не посадишь, их второй день отправляют в полной боевой выкладке на марш бросок.
-В дивизии не знают о происшествии? - спросил кто-то за спиной Максимова.
-Пока тихо.
Максимов хмыкнул, громко сказал:
-А после мата и ругани командир полка пригласил ротного к себе домой отобедать, - неожиданно для всех высказался он. - Или не пригласил? - спросил он. Офицеры недоуменно посмотрели на него.
-С какой стати? - уставился на него Луговой.
-Видите ли, в царское время командир полка выдрал одного подпоручика, а затем в качестве доброй воли пригласил его на обед. А другому офицеру дал денег, чтобы тот прикрыл допущенную им растрату казенных денег, - пояснил Максимов.
-Сравнил! Это что-то из области фантастики, - покрутил головой Удальцов. - У нас за растрату сразу под трибунал отправят. А чтобы наш дед, - так иногда за глаза называли командира полка из-за преклонного возраста, - пригласил ротного к себе домой, просто так, пообедать?! В нынешней армии подобное не практикуется!
В курилку запыхавшись от быстрой ходьбы зашел капитан из третьего батальона Листратов, распахнул китель, вытирая пот со лба, сразу огорошил всех новостью:
-Господа офицеры, потрясающие сведения! В августе наш полк в составе дивизии отбывает на недельные учения. Так что, у кого в августе намечался отпуск, - забудьте! - с удовольствием констатировал он.
Максимов как раз в августе по графику должен отбыть в отпуск, он уже успел сообщить родителям, что приедет на побывку.
-Откуда известно? - с надеждой на неподтвержденные данные спросил он у Листратова. В  прошлом году точно также из-за событий в Москве, когда по парламенту палили из танков, их полк держали в резерве. Не разрешали отлучаться из части, отменили отпуска.
-Сорока на хвосте принесла, - хмыкнул тот.
-Мужики, полагаю это утка. На какие шиши мы проведем учения? И вообще: подобные сведения являются секретом, не может быть известно о них за два месяца, - попытался остудить пыл среди офицеров командир первой роты Ларионов.
-Какие секреты?! Начальник штаба дома жене рассказал, та соседке по секрету. У той тоже муж военный. И так по цепочке по секрету всему свету, - весело пояснил Листратов.
-А от кого нам секретничать? Мы же с Америкой теперь дружим, - с сарказмом проговорил Афиногенов. - Фокус в другом. Мы уже пять лет не проводили масштабных учений, а тут на тебе! Вспомнили, что армию надо учить воевать. И где только денежки нашлись?! Зарплату второй месяц задерживают.
-Вот на них и проводим учения, - подал голос Дугин.
На реплику отозвался самый старший из них, капитан третьей роты Кураев. Он глубоко затянулся, выпустил струю дыма, ни на кого не глядя, уверенно заявил:
-Полагаю из-за событий в Чечне нас будут готовить к отправке на Кавказ. Вот и решили напомнить нам о боевой выучке.
-Быть того не может! - воскликнул заместитель командира четвертой роты. - Не дело армии подавлять в стране мятежи. Для этого есть внутренние войска. У нас, под боком, образцовая дивизия особого назначения имени Дзержинского, вот пусть они и усмиряют горных орлов.
-Ты забыл, кто в прошлом году усмирял наших парламентариев? Внутренние войска? Как бы не так! Пошлют, как миленьких. Там Дудаев себя царьком возомнил, нет на него управы, - подал реплику молчавший до того заместитель командира роты Бородин.
-Товарищи, какое счастье, что  нас туда отправят. Пусть все увидят, насколько боеспособны наши части, наваляем абрекам, - ернически проговорил командир второй роты Пикалов.
Все посмотрели на него, но промолчали. Среди офицеров произошло некоторое замешательство, показалась долговязая фигура командира батальона Топазова.
-Товарищи офицеры! По местам, командир батальона собственной персоной идет проверять, как проходят строевые занятия, - объявил капитан Ларионов.
 За  высокий рост и вытянутое лицо командира батальона за глаза  называли Алмазовым, за схожесть с актером Филипповым из фильма «Укротительница тигров». Ко всему прочему, схожести добавляла хворостина, которую он никогда не выпускал из рук, подобно хлысту в руках укротителя Алмазова, который водил на поводке тигров. И на этот раз он шел с хворостиной в руке, по пути сшибал головки репейников, густо росших на краю дорожки, затем вышел на середину плаца, и раскачиваясь на длинных ногах, подождал, когда командиры рот скомандуют:  «Смирно! Равнение на середину!», выслушал доклад, скомандовал: «Вольно!», прищуренным взглядом обвел замерших солдат, и тут же начал разнос за плохую подготовку и расхлябанный внешний вид воинов.
-Командир роты Кураев, ставлю вам на вид за ненадлежащий внешний вид солдат, - объявил батальонный строгим голосом, для верности сдвинул густые брови к переносице.  Солдаты и офицеры молча слушали его, подобное происходило не первый раз. Сейчас батальонный выпустит пар, постучит хворостиной по голенищу сапога, и с чувством выполненного долга пойдет назад. Однако подобное не случилось, виновата тому стала реплика Максимова, который напомнил, что обмундированию вышел срок носки, потому и вид не очень, пора бы заменить. Его толкал в спину прапорщик, старшина роты Яценко, чтобы он молчал, но реплика вылетела из его уст и была услышана командиром батальона.
-На фронте солдаты вообще в рванье сражались и ничего, победили врага, - не к месту вспомнил батальонный, словно он тоже участвовал в тех боях, - а вы бы лейтенант Максимов вместо того, чтобы на фортепианах пиликать, лучше бы дисциплиной  взвода занимались, - ехидно выговорил Топазов  Максимову.
Максимов иногда заходил в клуб, когда там никого не было, играл давно забытые мелодии под настроение. Кто-то доложил батальонному, если он знает об этом. Он хотел возразить, прапорщик Яценко повторно довольно ощутимо толкнул его в спину, он промолчал. Вместе со всеми Максимов слушал ругань командира батальона, душу заполнял стыд, неужели батальонный не понимает, унижать человеческое достоинство офицеров при подчиненных - недопустимо. Однако, все видели, что подобное унижение доставляет удовольствие самому командиру батальона, никто не смеет ему возразить, в этом он видит наивысшее достижение начал единовластия. Максимов смотрел на командира батальона и думал: «Этот офицер начал служить еще при Советском Союзе, когда хамство было не в чести.         Мат тогда считался дурным тоном. Когда же он успел так оскотиниться, если считает возможным не стесняясь ни младших по званию, ни старших по возрасту оскорблять, унижать и демонстративно упиваться своей властью. Неужели во всем виноват короткий период последнего десятилетия, когда на армию махнули рукой, исчезла  идеология, перестали финансировать. Из его сокурсников по военному училищу большинство выпускников ушли в народное хозяйство. Молодежь не верит в армию, в первую очередь из-за таких вот Топазовых».
Он смотрел на орущего командира батальона, размышлял: «Интересно, он прочел хотя бы одну книгу, кроме Устава? И при всех своих скверных наклонностях, он все же дослужился до командира батальона. Неужели другие еще хуже? Вот командир роты Афиногенов, он старше Топазова, более порядочен, однако все еще капитан и вряд ли до пенсии продвинется по служебной лестнице.  Что такое должен сделать он, и я в том числе, чтобы продвинуться по служебной лестнице? Прежние понятия - честно служить, выполнять свой воинский долг, - не работают. Пить, орать на солдат, проявлять показное служебное рвение, подхалимничать, - только в таком случае можно сделать карьеру? А если я не умею этого делать? Тогда нужно уходить из армии. Или навсегда оставаться командиром взвода, о которого вот такие комбаты будут вытирать ноги. Пройдет двадцать пять лет, я буду оправдываться: «Мне только пятьдесят лет, а я уже лейтенант!». Неужели, если я дослужусь до командира батальона, возможно и полка, стану таким же самодуром, и не буду замечать всего этого?», - мучительно переминаясь с ноги на ногу, размышлял Максимов. Громкий голос Топазова вывел его из задумчивости.
-Построить роту в колонну, пройти повзводно строевым шагом мимо предполагаемой трибуны, - приказал командир батальона.
Командиры взводов засуетились, забегали, стали выстраивать колонну, пошли повзводно мимо командира батальона печатая шаг, старались как можно лучше пройти, чтобы не осталось повода у батальонного оставить взвод для дополнительного занятия, в душе проклиная его за самодурство.

Солдат увели в казармы, Максимов остался на плацу. Потоптался некоторое время раздумывая, куда лучше пойти. Идти в свою «келью», как называл он свою комнату в общежитии, не хотелось. Пойти в город посидеть в кафе или ресторане, - нет денег. Даже познакомиться с девушкой он не мог. Куда он ее поведет? В свою каморку? На ресторан все равно денег нет. А еще понимал, пока рядом по земле ходит Вера, вряд ли он посмотрит на другую девушку. Накатывалась тоска, так часто посещавшая его последние месяцы, чувство одиночества давило на душу. Не потому ли офицеры часто стали выпивать, чтобы заглушить в себе это противное чувство наваливающейся депрессии. Не первый раз он задумывался, тот ли он жизненный путь выбрал. Стыдился услышать от отца: «А я тебя предупреждал, армия сейчас не та, в которой я срочную служил. Ты мог бы стать пианистом, шахматистом, мог бы поступить в институт, получить профессию инженера, юриста, искусствоведа, да мало ли достойных профессий. А ты выбрал обшарпанное общежитие, матерящихся офицеров, статус вояки разваливающейся армии. Ты будешь тихо деградировать и не замечать этого». Мысленно он возражал отцу: «Кто-то должен возрождать армию, папа. Ведь нас с детства учили замечательные фильмы: «Есть такая профессия - Родину защищать!» или «Мне за державу обидно!». А сколько книг написано о том, как воевали наши предки и били более сильного врага. Неужели все это закончиться?! Если мы, все офицеры, каждый на своем месте: я во взводе, ротный в роте, командир полка в полку и так далее до самого верха, разве мы не возродим армию?!».  И тут же с тоской замечал, он в своем взводе пресекает рукоприкладство, старается изжить дедовщину. А старший лейтенант  Кротов в своем подразделении раздает зуботычины направо и налево, разрешает сержантам держать дисциплину во взводе по их разумению. Только все равно нет в его взводе дисциплины. Прапорщики наглые, ни в грош не ставят уставные отношения, не соблюдают субординацию.  Максимов вздохнул, пошел в сторону клуба. Если повезет, встретит Веру. Не повезет, зайдет как всегда за кулисы сцены, где стол рояль, посидит, поиграет. Веру он не встретил, заходить в библиотеку без надобности не решился, заглянул в зал, убедился, никого посторонних нет, прошел за кулисы к роялю, открыл крышку, пробежал пальцами по клавишам. Рояль требовал настройки, клавиши пожелтели, потрескались, инструментом никто не занимался, на нем иногда аккомпанировали художественной самодеятельности, да ребятня стучала кулаками по клавишам. Всегда, когда ему становилось грустно, в душе звучала музыка Франца Шуберта «Вечерняя серенада». И сейчас он играл ее самозабвенно, весь погрузился в звуки серенады, не слышал, как открылась дверь, на пороге стояла Вера, одетая на выход, в руках хозяйственные сумки. Она слушала музыку, слегка удивленная тем, что офицер так хорошо владеет инструментом. Он бы ее и не заметил, зал не освещен, несколько лампочек тускло мерцали на сцене. На последних аккордах, женщина не сдержалась,  подала голос:
-Браво! Не ожидала. У нас никто так здорово не может играть.
Максимов резко повернулся, от неожиданности вскочил.
-А, да… здравствуйте...извините, я помешал?
Он вспомнил, по ту сторону стенки находиться библиотека. Вера услышала музыку и зашла.
-Нет, что вы, я с удовольствием слушала. Где вы научились так хорошо играть? - спросила женщина.
-Ах, это было так давно. Учился в музыкальной школе. Родители хотели, чтобы я стал музыкантом. А я вот, стал офицером.
Он закрыл крышку рояля, спустился в зал, подошел к женщине.
-Жалеете? - спросила она.
-Не жалею. Только мое представление об армии несколько разнится с тем, с чем я здесь столкнулся, - пояснил он.
-Полагаю, наша часть не самая плохая. В глубинке гораздо хуже все обстоит. Мне папа рассказывал.
-А кто у нас папа? - сделал вид, что он не знает о службе ее отца.
-Папа заместитель командира дивизии, - просто, безо всякого пафоса ответила женщина.
Максимов присвистнул.
-Полагаю,  скоро ваш муж уйдет на повышение, и вы вместе с ним покинете наш городок.
-Поживем - увидим, - улыбнулась она.
Он взял из рук женщины сумки, сказал, он ее проведет. Они вышли на улицу, весна вступала в свои права, пахло березовыми почками. Молодого человека волновало присутствие женщины, которая шла с ним плечом к плечу.
-Можно я буду просто так заходить к вам в библиотеку? - решился на просьбу Максимов.
-Зачем? - лукаво скосила  она глаза в его сторону.
-Вас увидеть, - скороговоркой выпалили он, и тут же поправился: - Поговорить, пообщаться...
-У меня появится еще один поклонник? - с улыбкой спросила она.
-Их у вас много?
-Многие пытались.
-Я стану в очередь ваших поклонников.
Она остановилась, взяла сумки из его рук.
-Не надо. Я замужняя женщина. Дальше не провожайте. Из окон видна улица, не хочу, чтобы муж увидел нас.
-Ревнивый султан?
-Ревнивый, - подтвердила женщина. - До свидания.
-До свидания, - кивнул Максимов.
Смотрел вслед женщине, удивляясь, все дано этой женщине сполна: и красивая, и стройная, и не глупая, и высокое положение отца не испортило ее характера. Через несколько шагов женщина остановилась, коротко оглянулась и проговорила:
-Заходите. За это вы будете мне иногда играть.
-С удовольствием, - обрадовался Максимов.
И в тот вечер душа его пела, он ходил и улыбался.
С того памятного для него дня каждую свободную минуту Максимов стал заходить в библиотеку. Таких минут выпадало очень мало, если бы кто мог предположить, как дорожил этими минутами офицер. Они говорили о чем угодно, о прочитанных книгах, о просмотренных фильмах, рассказывали о юности, старательно обходя тему личной симпатии лейтенанта Максимова.

Самой примечательной фигурой в роте был старшина - прапорщик Яценко.  Жил он в общежитии в самой последней по коридору комнате. Его за пьянство выгнала из дома жена, он третий год временно проживает в общежитии для холостых офицеров. Впрочем, горьким пьяницей он не слыл, напивался редко, по выходным, но глазки блестели почти каждый день. Он умудрялся бутылку водки выпивать маленькими порциями в течение дня, всегда в легком подпитии и навеселе. Прапорщик больше пятнадцати лет служил в этой части, не признавал никаких авторитетов, к старшим по званию он обращался только в строю. А так всех называл по отчеству или как ему вздумается. Боялся он только командира батальона. Тот если психанет, может и в морду дать. Как только Максимов поступил в часть, мало еще с кем был знаком, не знал, насколько строго в части соблюдается иерархия, в канцелярию ввалился в полувоенной форме старшина и с порога заявил сидящему за столом командиру роты:
-Командир, вторую неделю нам в рацион не дают мяса. Солдаты взбунтуются. Сидят на перловке и макаронах.
Капитан не поднимая головы от бумаг, буркнул:
-Воровать меньше надо.
-От ты, Михалыч,  даешь! - возмутился старшина. - Кто ворует, я?! Это же навет! Прапорщика всяк обидит норовит!
Капитан бросил ручку на стол, выпрямился на стуле, с грозными нотками в голосе проговорил:
-Тебя обидишь, ты сам кого хочешь обидишь! Ты че ко мне прикопался?! Я что ли за мясо в ответе? Иди к интенданту, с него спрашивай.
-Дык я это… - потоптался на месте старшина, - к тебе чего и пришел, шоб ты сходил. Интендант меня уже послал, теперь нехай тебя пошлет… - в моменты волнения Яценко переходил на украинский суржик, родом он с Полтавщины.
-Все, Яценко, иди, не мешай работать, - отмахнулся капитан и опять уткнулся в бумаги. Старшина покряхтел, повздыхал, подождал у двери, и вышел. Максимов с удивлением наблюдал эту картину. Не представлял, что прапорщик может так разговаривать с командиром роты. Потом привык. С другими офицерами старшина вообще не церемонился. Солдаты, как ни странно, его уважали. От него зависело, сколько будет солдат ходить в замасленном комбинезоне и получать за это наряды. Вовремя ли сменит постельное белье, или соврет, что прачечная перегружена. Строго ли он будет блюсти растрату патронов на полигоне, или заставит ползать на брюхе и собирать стрелянные гильзы до единой. Много чего зависело от старшины. Позже Максимов более плотно познакомился с ним в общежитии, когда тот вечерами предлагал ему как, новичку, скинуться на троих. Удальцов предупредил Максимова: «В долг не давай. Пропьет. Отдавать нечем. Жена с него алименты сдирает на двоих детей. Зарплаты ему не хватает». Более интересную картину Максимов наблюдал в один из дней, когда старшина зимним вечером зашел в канцелярию, долго стряхивал с полушубка и сапог снег, командир смотрел на него, морщился, не выдержал спросил:
-Петрович, ты на пороге казармы отряхнуться не мог?
Старшина словно не слышал его, прошел к столу, хлопнул рукавицами по столу и торжественно провозгласил:
-Все, командир, можешь спать спокойно! Алмазов к нам месяц точно нос не покажет!
-С чего ты взял? - недоверчиво посмотрел на него Афиногенов.
-Достал я ему злосчастные запчасти на его персональный УАЗик.
Все знали, машина командира батальона месяц назад сломалась, тот вынужден домой ездить на общественном транспорте. Он гонял механиков и шофера, каждый день устраивал им разносы, но что они могут сделать? Дайте им детали, они их приладят на нужное место.
-А деньги где взял? - удивился Афиногенов.
-Ну ты даешь, командир! Откуда у меня деньги?! Бартер! Я им обмундирование, они мне детали.
Афиногенов минуту недоуменно смотрел на старшину потом разразился тирадой:
-Петрович, ты совсем с дубу рухнул! Ты знаешь, что через две недели ревизия грядет? Под суд захотел?
Яценко даже глазом не моргнул.
-Командир, я че для себя старался? Я ж за роту радею!
-Ты придурок! Ты знаешь, что за недостачу тебя вместе со мной за хибот возьмут?
Старшина выставил ладонь вперед.
-Не переживай, Михалыч, все тип топ! Я же толкнул  списанное, не кондицию! Его все равно в утиль спишут.
-Да не свисти ты! Новое обмундирование толкнул, а списанное подложишь. Знаю я эти штучки! Ох, смотри, старшина, надоело мне тебя прикрывать. Попадешься, выкручивайся, как хочешь! Иди с глаз долой в свою каптерку, - гневно выговорился командир роты.
Старшина обиженно посопел, проворчал: «Вот и делай добро людям...», шумно толкнул дверь и пошел в свою каптерку.
Хуже, когда старшина в легком подпитии вечерами вваливался в комнату к Максимову, по-хозяйски рассаживался и начинал рассуждать о текущем политическом моменте. Ругал всех: Брежнева, Горбачева, Ельцина. Уважительно относился к Сталину и Андропову, сожалел, что болезнь не дала ему до конца довести начатое дело. «Он бы точно всем показал где раки зимуют!» - сжимал он кулаки.
-Точно! - соглашался с ним Максимов. - Жили сейчас бы в шоколаде. Знаешь, что я тебе посоветую? - спросил его в один из таких посещений Максимов. Тот недоуменно уставился на Максимова, ожидая совета. - Возьми лист ватмана или картона, напиши на нем: «При Сталине я был молодой и веселый. А при Ельцине я старый и хмурый. Верните взад Сталина!». Иди с этим плакатом к проходной министерства обороны и устрой там сидячую забастовку, пока не выполнят твое требование.
Старшина сквозь замутненное алкоголем сознание долго переваривал услышанный совет, когда наконец сообразил, что ему советуют, принял все за чистую монету, воскликнул:
-Ты че, сбрендил?! Меня же из армии турнут! А мне до пенсии всего  три года осталось! Тоже мне, советчик!  Да иди ты!..
И обиженный уходил в свою комнату.
Максимову приходилось иной раз выдумывать другой повод, чтобы выпроводить старшину. Самый апогей отношений со старшиной возник тогда, когда тот неожиданно выиграл в лотерею не малую сумму денег. Максимов тогда сидел в комнате Удальцова, играли в шахматы. Удальцов десять минут сосредоточено думал над очередным ходом, Максимов лениво листал прошлогодний журнал. Дверь заскрипела, в щель пролезла голова старшины, затем он протиснулся весь, привлекая внимание, демонстративно помахивал газеткой.
-Денег не дам, - не поворачивая головы,  сказал Удальцов.
-Ха! Я сам могу тебе дать скоко хошь! - заявил он.
Удальцов оторвал взгляд от доски, недоуменно посмотрел на него. Тот с победным видом подошел к Удальцову, похлопывая  по ладони газеткой.
-Выиграл! Пятьдесят тыщ! - и показал лотерейный билет.
-Ври, да не завирайся, - отмахнулся от него Удальцов.
-На, проверь! - протянул он газетку и билет, и победно плюхнулся на  диван рядом с Максимовым.
Удальцов отодвинул доску в сторону, недоверчиво посмотрел на старшину, все же газету взял, начал водить по столбику цифр билетом. Нашел нужный номер, сверил. Не поверил, еще раз сверил, поджал губы, сказал:
-Действительно выиграл. Везет же дуракам и пьяницам!
-Но, но! Насчет пьяниц я попрошу! - с апломбом проговорил старшина. Тут  же поправился: -   То есть, насчет дураков, тьфу, запутали меня…
-Тогда гони долг, - напомнил ему Удальцов.
-И мне тоже! - вставил слово Максимов.
-Все будет! - заверил их старшина. - Как только получу, так с процентами и верну… Токо тут такое дело! - старшина помялся, оглянулся на дверь, понизил голос. - Я по неосторожности брякнул о выигрыше буфетчице тете Фросе, ну… шоб она в долг налила… Она не верила, я показал ей выигрыш…
-И что из этого? - спросил Максимов.
-Как что?! Теперь весь полк будет знать. Дойдет до комбата, тот первый в долг попросит. И не отдаст. А стребовать с него долг язык у меня  не повернется. И опять же, Зинка! Я ей по алиментам задолжал. Она половину сразу отхапает! Родственнички набегут с протянутой рукой, - рассуждал старшина.
-И какой же выход? - спросил Максимов.
-Так я за тем и пришел, чтобы посоветоваться, - веско заявил старшина.
-Положи в банк под процент, - посоветовал Удальцов.
-Да какой там банк!  Долги раздам, все денежки тю-тю!
-Да ладно! Какие у тебя долги?! Тысячи две, три наберется, а у тебя пятьдесят! - напомнил Максимов.
-По алиментам - тысяч десять, не боле, - напомнил Удальцов.
-Главная беда - комбат узнает. Как ему не дашь, командир все же, -  плаксиво возразил старшина и громко высморкался в грязный платок.
-Нам в долг дай, мы тоже твои командиры, будешь всем говорить, что мы у тебя все деньги заняли, у тебя ничего не осталось. С нас какой спрос? - посоветовал Удальцов.
-Да какие вы командиры! Салаги! Вы то чем отдавать будете? Сами до получки стреляете, - отмахнулся старшина.
Такое явное пренебрежение задело Удальцова.
-Ну ты, полегче! - цыкнул на него он. - Вали тогда отсюда!
Старшина грузно встал, пошел к двери, Удальцов ему в спину посоветовал:
-Скажи всем завтра, что у тебя деньги в электричке украли. Ты их, дескать, получил в банке, ехал в часть. И у тебя их тю-тю!
-Это мысль! - одобрил старшина. - С меня пузырь!
-Только не жмоться, купи хорошего, - наказывал Удальцов.
-Непременно! Армянского! - пообещал старшина.
Максимов посмеивался, наблюдая за этой сценкой. Когда старшина вышел, Удальцов проворчал:
-Вот, хорек! Не поставит ведь. Пропьет или потеряет!
И как в воду глядел. Дня три старшины в роте не было видно. Появился помятый и какой-то потерянный.
-Деньги получил? - спросил Максимов.
-Получил, - кивнул он.
-И?..
-В электричке украли.
-Не ври хотя бы нам. Мы тебе с Удальцовым эту версию подкинули.
-Правда украли. Накаркали вы мне! Это вы виноваты, что я попер в электричку с деньгами, надо было бы сразу часть денег Зинке завезти, - плаксивым голосом вещал старшина. Максимов долго не мог поверить, пока они вдвоем с Удальцовым не прижали старшину к стене в коридоре. Тот рассказал: на вокзале двое подошли, спросили, третьим будешь? Выпил он с ними, и больше ничего не помнит. Очнулся на конечной станции без денег, документов и фирменной куртки, которую только и успел купить на выигранные деньги. Сокрушался, и зачем ему нужны были собутыльники, если ему своих денег на выпивку хватало. Сработала привычка.
-Ты в милицию заявлял? - спросил Максимов.
Тот безнадежно махнул рукой.
-Заявлял. Что толку? Я и не помню их вовсе. Кто их искать будет? В наше время миллионы никто не ищет.
-Говорили тебе, нам в долг дай, - напомнил старшине Удальцов.
Тот только головой покивал, соглашаясь. Удальцов все же до конца не верил, старшина ведь еще тот ужик.
-Может ты все же врешь? - спросил он. - Коньяк жалеешь?
-Бля буду, - ударил он себя кулаком в грудь и заплакал. Слезы убедили, не врет. Старшина быстро справился со слезами, размазал по лицу слезы вместе с соплями, посмотрел на них глазами побитой собаки, попросил:
-Червончик займите, голова разламывается, пойду горе залью...
Офицеры переглянулись, скинулись, дали деньги старшине.

Летом в клубе на доске объявлений повесили записку: «Желающие поехать за грибами в дальний лес, просьба в 8 утра собраться у клуба, будет подан автобус. Форма одежды свободная». Максимов не собирался ехать. Он плохо разбирался в грибах. Если соберет, не знал как их варить или жарить. В общем, объявление его не заинтересовало. Он зашел в библиотеку. Вера встречала его улыбкой, как хорошего знакомого. Ей тоже скучновато   находиться в одиночестве целый день среди книг. Читателей нынче не много: молодежь перестала читать книги, взрослым не до книг. Приходили молодые офицеры, которым некуда девать вечера, возьмут книгу и уходят. Или жены офицеров заходили полистать журналы. А с Максимовым поговорить можно на отвлеченные темы. Поэтому редкие его посещения скрашивали ее времяпровождение. Они болтали обо всем понемногу, офицер рассказывал ей о своей юности, увлечениях, об учебе, Вера рассказывала о себе мало. Вскользь упомянула о школьных годах, и старательно обходила тему своей юности. Этот период жизни как бы отсутствовала в ее жизни. Вместе с тем, эти невинные беседы сблизили их, они общались как давние друзья. Конечно, она понимала, молодой офицер влюблен в нее, хотя он никогда не давал повода так думать. Только разве интуицию женщины обманешь. Старалась держать дистанцию, хотя знала, когда-то его чувство вырвется наружу, и как тогда поступать она не знала. Вернее, знала, она запретит ему появляться, а ей этого уже не хотелось, все же собеседник Максимов хороший, умный, к тому же разносторонне развитый, играет на фортепиано. Благо он не переступает запретную черту. Тем и располагает к себе. Иногда по ее просьбе он играл ей. Исполнял польку Рахманинова,  мелодии арий из опер «Кармен», «Севильского цирюльника», современные мелодии из репертуара Пугачевой. Она стояла за спиной, следила за его пальцами, один раз в знак признательности положила ему сзади руки на плечи. Он повернулся и поцеловал ее кисть. Она отдернула руку, погрозила пальчиком.
 В то посещение библиотеки она спросила, поедет ли он за грибами?
-Нет, не поеду. Мне их некому приготовить, а я не знаю, как их готовят, - беспечно отмахнулся Максимов.
-Вам нужно жениться, лейтенант Максимов.  Сколько можно питаться в сухомятку, - мягко, по-матерински упрекнула его женщина.
-Если бы вы согласились, я бы завтра женился.
Вера, как всегда, когда он касался чуть запретной темы, уклонилась от ответа.
-А вы поедете? - спросил он.
-Да. Я очень люблю собирать грибы. Мы раньше часто  ездили. Сейчас нас возят очень редко. А своим ходом ехать далеко и неудобно, - пояснила женщина.
-Заблудиться не боитесь? Или муж будет контролировать вас? - без всякой задней мысли спросил он, полагая, муж ни за что не отпустит ее одну в лес.
-Не будет. Он дежурит в воскресение, - ответила Вера.
-Да?! - встрепенулся Максимов. - Тогда я еду!
-Саша! Саша! Остыньте, - остановила его порыв Вера. - Про нас и так уже, наверное, шепчутся. Дойдет до мужа, будет скандал.
-А что может дойти? Мы не бегаем на тайные свидания. Мы не встречаемся на стороне. Я не посягаю на вашу честь и достоинство, вижу вас только здесь, в вашем храме. В чем меня можно упрекнуть? В том, что нам интересно беседовать? Хотя, как женщина умная, вы понимаете, я влюблен в вас… «любовью брата, и даже более чуть-чуть...», - хитро он поводил глазами.
Вера посмотрела на него без улыбки, грусть полыхнула в ее глазах.
-Спасибо, что не ведете себя навязчиво, не посягаете и не преследуете меня… своей любовью брата… - сказала она и отвернулась.
-А что? Были прецеденты?
-Были. И преследовали, и записки писали, и цветы у дверей оставляли. Мужу приходилось все это пресекать.
В это время в библиотеку зашли две женщины, Максимов откашлялся, официально поблагодарил за книгу, которую, он якобы взял, и вышел.
В воскресение к восьми часам он подошел к клубу. Собралось человек двадцать. Мужья с женами, некоторые с повзрослевшими детьми,  молодые парни и девушки. У всех в руках корзинки. У него корзинки не нашлось, он взял пакет. К его огорчению тут же оказалась дочь командира артиллерийского дивизиона, перезревшая девица, которая давно выискивала потенциальных женихов. Она ранее навязывала свое знакомство Максимову, подсаживалась к нему в «баре», так громко молодежь называла кафе, где вечерами продавали в разлив дешевое спиртное, приглашала на танец, даже если белый танец не объявлялся. Бесцеремонно брала его за руку и вела в круг. Высокая, крепко сбитая, фигуристая, водолазки и узкие кофточки позволяли ей демонстрировать не хилую грудь, а коротенькие, в обтяжку юбки, обнажали длинющие ноги, на которые оборачивалась вся мужская половина полка.  В общем-то симпатичная девушка, если бы не вызывающий эпатаж. Ярко окрашенные волосы в рыжий цвет и броский макияж вкупе с ее вульгарным поведением отталкивали от нее парней, хотя некоторые пользовались ее благосклонностью. Звали ее Викой, представлялась Виолеттой. Она и сейчас собралась в лес в юбке, на которую скептически посматривали женщины и качала головой, сверху легкая ветровка, ярко накрашенная, словно не в лес собралась, а на танцы. Вера пришла почти перед самым отъездом, поймала взгляд Максимова, незаметно кивнула.  Он стал уже думать, что она не придет, муж вполне может запретить ехать без него, когда она появилась у него запело в груди. Он украдкой поглядывал на нее, подойти на глазах у сослуживцев не решился. Одета в легкий балоньевый плащик, на ногах резиновые сапожки. Все собравшиеся грибники в сапожках, кроме Вики и Максимова, он с сожалением посмотрел на свои белые кроссовки, понял, выпендрился он зря, не для похода в лес. Зашли в автобус, стали рассаживаться, он хотел как бы ненароком сесть рядом с Верой, его дернула за рукав Виолетта, и силой посадила рядом с собой. Вера посмотрела в его сторону,  улыбка едва тронула ее губы, и отвернулась к окну. Всю дорогу он поглядывал на ее профиль, она чувствовала его взгляд, изредка смотрела на него и отворачивалась. Виолетта  без умолку трещала над ухом, раздражала своим громким, нарочитым смехом над своими же плоскими шутками, Максимов почти не слушал ее, отвечал невпопад, его мучила досада от такого соседства, размышлял, как бы отделаться от нее в лесу. Чтобы не искушать себя, он стал смотреть в окно, мимо профиля девушки,  Виолетта полагала, он смотрит на ее лицо, кокетливо щурилась, приваливалась к нему плечом. Он мельком посмотрел на нее, подумал: «Господи, если ее умыть, она станет гораздо симпатичней. А тут в боевой индейской раскраске в лесу будет выглядеть еще нелепей. Уши в трех или четырех местах проколоты, вставлены кольца, бровь пробита блестящей шпилькой, и полагает, так красиво. Или я, пока учился в училище, перестал понимать что-либо в девичьей красоте, или она с завихрениями, Вот Вера, без всякого макияжа, даже губы не накрашены, в простом платочке на голове, а ведь глаза оторвать трудно».
Ехали довольно долго, остановились где-то чуть ли не в Тверской области. Съехали с трассы, проехали чуть по проселочной дороге и остановились на небольшой полянке. Вышли,  гурьбой остановились у автобуса, водитель громко провозгласил: «Гуляем три часа. В три часа собираемся здесь. Ориентируемся по солнцу. Заблудившихся ждать не будем. Держитесь друг от друга на небольшом расстоянии». И показал, как нужно ориентироваться по солнцу и реагировать на его движение по небосводу. Виолетта тут же взяла Максимова за руку, потянула в сторону леса. Максимов ловил взглядом Веру, наблюдал, куда пошла она. Виолетта тянула его за рукав. Чуть отошли в чащу, сунула ему в руки свою корзинку.
-На, подержи, я сейчас…
Она отошла от него на несколько шагов, спряталась за жиденькие кустики, задрала юбку и присела, обнажив крупный белый зад. Максимову стало неловко, словно он специально подсматривает, отвернулся. Виолетта подошла, на ходу поправляя юбку, шумно выдохнула:
-Уф-ф... всю дорогу терпела, чуть не… - и тут же повисла на Максимове, поправляя кроссовку.
-Ты бы еще каблуки в лес одела, - буркнул Максимов, с неприязнью оглядывая ее голые ноги, которые, наверняка, искусают комары.
-Ты тоже в кроссовках, - показала она на его ноги.
-У меня сапог нет.
-Одел бы армейские.
-Да и тебе бы не мешало одеть трико, - с раздражением посоветовал он. - Комары здесь злющие, чужих не любят.
-А ты зачем? - кокетливо проговорила девушка. - Будешь отгонять...
Он не ответил. Раздумывал, как от нее отделаться.
В лесу он сделал вид, что увлекся собиранием грибов, чуть отошел от Виолетты, спрятался за кусты, и спустя миг рванул в сторону, где могла находиться Вера. Он так боялся ее не найти, сердце готово выскочить из груди, носился как лось, грибники на него оглядывались, он готов был проклясть Виолетту, так не вовремя оказавшуюся в автобусе. Веру среди деревьев узнал по яркому плащику, мелькавшему вдалеке. Он догнал женщину, запыхавшись, схватил ее за полу плащика, остановил, прижал к стволу огромной ели.
Он помнил, как в «Поединке» Куприна подпоручик Ромашов увидел Шурочку, «...взял ее протянутую руку и смело поцеловал ее сначала сверху, потом снизу перчатки. Он никогда не делал этого раньше, но она бессознательно, только подчиняясь той воле восторженной отваги, которая так внезапно взмыла в нем, не противилась его поцелуям, и только глядела на него со смущенным удивлением и улыбалась». Точно так же Вера, чувствовала,  он может настигнуть ее в лесу, если не помешает та девица, но не ожидала от него той смелости и экспрессии, с которой он схватил ее за плечи, прижал к дереву и навис над нею, жадно смотрел в глаза и чуть задыхаясь, выпалил:
-Я так боялся тебя не найти.
-Милый мальчик, чего ты от меня хочешь? - расслабленно спросила она, взглянула ему в глаза, едва повела плечами, чтобы освободиться.
С этой минуты они общались на ты.
-Я люблю тебя, Вера. Я очень люблю тебя. Я знаю,  ты скажешь, что ты замужем и прочее. Это ничего не меняет в моем отношении к тебе, - запальчиво проговорил он, словно боялся, что сейчас появится Виолетта и помешает ему.
-Это меняет мое отношение к тебе, - напомнила Вера. - Дело совсем не в муже, Саша. Душа моя выгорела от прежней любви. Ты влюбился в замужнюю женщину, а я любила женатого мужчину. Теперь ты можешь понять всю абсурдность этой любви. Ты хороший, только сейчас я не готова окунуться с головой в новые отношения. Даже если бы я была свободна, не думаю, что я смогла бы ответить в полной мере на твое чувство. Замуж я вышла не по любви, чтобы в то время не сойти с ума. Мы первое время даже не спали вместе. Он терпеливо ждал, когда я оттаю, - проговорила она на одном дыхании, не хотела, чтобы юноша прервал ее.
-Как можно жить с нелюбимым человеком?
-С трудом, но можно. Я благодарна ему за то, что он протянул мне руку помощи в самое трудное для меня время. За то его благородство я дала себе слово не изменять ему, - спокойно пояснила женщина, не пытаясь освободиться, только смотрела на него снизу вверх.
-А того, прежнего, ты до сих пор любишь? - спросил Александр, боясь услышать положительный ответ. Тогда для него все потеряно.
Вера отвернулась, посмотрела поверх деревьев, помолчала, нехотя ответила:
-Сейчас я презираю себя за ту любовь. Молодая была, глупая...
За кустами послышались голоса, и отдаленный зов Виолетты «Саша-а-а!». Максимов схватил за руку Веру, потянул вглубь леса, в сторону от голосов.
-Мы же заблудимся, - проговорила Вера, и с опаской огляделась.
Они остановились.
-Не заблудимся, - беспечно махнул рукой  Максимов, и подумал, лучше бы они заблудились. Он построил бы шалаш, всю ночь охранял ее сон, гонял комаров, и целовал бы ее глаза.
-Послушай Вера, я хочу, чтобы ты знала, я буду ждать твоей благосклонности столько, сколько бы не прошло времени. Конечно, я постараюсь не досаждать тебе своей любовью. Твое замужество  не поможет тебе уйти от  душевных переживаний и воспоминаний. Нельзя прожить всю жизнь с нелюбимым человеком. Клин нужно вышибать клином. Я все сделаю, чтобы ты полюбила меня и ушла ко мне. Я и сейчас бы увел тебя силой, если бы знал, что неравнодушен тебе. Ежели ты не полюбишь меня, будем считать, я оказался недостойным твой любви, - горячо доказывал юноша.
-Саша, я старше тебя, зачем тебе перезревшая тетка, со сгоревшей душой, с нехорошей репутацией, с шлейфом сплетен и небылиц.  Тебе нужна молодая, любящая тебя женщина, - стала увещевать его женщина.
Он прикрыл ей рот ладонью.
-Не говори так! Годы не играют роли. Ты старше меня всего на года три, четыре…
-Я старше тебя не годами, а всей своей непутевой жизнью. Я уже видела в жизни то, через что тебе еще только предстоит пройти, - тихо говорила она.
-Меня не интересуют сплетни и твое прошлое.
Он склонился и поцеловал ее в щеку. Она с грустью взглянула на него, и выскользнула из под его руки, торопливо отошла, спросила на расстоянии, видимо, чтобы переменить тему:
-Ты где потерял свою Дульсинею? -  хитро улыбнулась она одними глазами.
-Да ну ее… - отмахнулся Максимов.
-Давай собирать грибы, - напомнила Вера. -Если все придут с полными корзинками, а мы нет, на нас будут подозрительно коситься.
Они пошли параллельным курсом, Максимова мало интересовали грибы, он наблюдал за Верой. Иногда подходил к ней, якобы спросить, что за гриб он нашел. Тот год выдался на грибы урожайным. Они через два часа набрали по полной корзинке и полпакета. Присели на поваленное дерево.
-И что я буду с ними делать? - кивнул он на пакет с грибами.
-Сваришь.
-Да буду я с ними возиться! Возьми их себе, - предложил он.
-Как ты вернешься к автобусу с пустыми руками? Удивишь грибников.
-Поясню, что ехал я не грибы собирать, а дышать свежим воздухом.
-Мне некуда брать твои грибы, у меня полная корзина.
-Возьми мой пакет целиком, - протянул он свой пакет.
-Отдай его своей Дульсинее, - отказалась Вера.
-Нет. Я буду сидеть дома и сознавать, что ты ешь грибы собранные мною. Мне будет приятно.
Он пододвинулся к Вере вплотную, насильно вложил ей в руки пакет. Она улыбнулась настойчивости лейтенанта, наклонилась, сорвала веточку папоротника, начала отгонять комаров.
-Вера! Почему у вас нет детей? - неожиданно спросил он.
Она помолчала, отвернулась, ответила нехотя:
-Не хочу иметь детей с ним, - подчеркнула она слово «с ним».
-Значит ты не собираешься быть с ним всю оставшуюся жизнь?
-Пожалуй, - коротко ответила женщина.
Максимов ударил себя по коленке.
-Тогда у меня есть шанс дождаться тебя. Когда ты станешь свободной, лучшей кандидатуры тебе не сыскать, - шутливо ударил себя в грудь Максимов. Она взглянула на него, улыбнулась своей грустной улыбкой, ничего не сказала.
-Вера! - толкнул он ее слегка плечом.
-Что?
-Можно я тебя поцелую? Так хочется ощутить вкус твоих губ.
-Саша, стоит один раз позволить, и ты будешь желать этого всегда.
-Я и так желаю этого всегда.
Юношу волновала близость любимой и недоступной женщины. Ведь он впервые за все время знакомства с ней в уединении, никогда ему не приходилось просто так рядышком без опаски пройти с ней по улице, держать за руку. А здесь она такая близкая,  стоит только протянуть руку и он почувствует тепло ее ладони. Он поймал ее пальчики, повернул ладошкой вверх и поцеловал.
-Не надо, Саша, - осторожно освободила руку. - Руки грязные… И… не идеализируй ты меня… если бы ты знал, через что я прошла в своей сумасшедшей любви, ты бы тоже стал презирать меня. От меня в свое время даже родители отвернулись, - тихо проговорила Вера.
Она  встала, отряхнула платье и полу плащика.
-Пойдем, Саша, нам пора. Мы еще точно не знаем куда выйдем. Ты запоминал дорогу?
-Разве в лесу можно запомнить дорогу. Нужно идти на свою тень, в любом случае выйдем на трассу, а там сориентироваться будет легче.
Он взял из ее рук корзинку и пакет,  шли плечо в плечо, изредка огибая ветки и бурелом, вскоре показалась сквозь деревья трасса, Вера остановилась, сказала:
-Все. Дальше иди один, чтобы нас не видели вместе.
-Ревнует? - спросил он.
-Самая отвратительная черта его характера. Он будет выпытывать обо всех, кто ездил по грибы. И не только у меня.
Он передал ей корзинку и пакет, воспользовался тем, что руки у нее заняты, наклонился и поцеловал коротким поцелуем в губы.
-Сумасшедший, - только и успела проговорить она, он тут же скрылся в чаще, чтобы выйти к автобусу с другой стороны.

К нему после службы зашел старший лейтенант Удальцов. Сначала просунул голову в дверь, убедился, что сослуживец один, поманил его пальцем, заговорщически предложил:
-Саня, айда ко мне. У меня Галка со своей подругой приперлись, пошли составишь кампанию.
-Да я нынче не в голосе… - замялся Максимов.
-Да брось ты, девки две бутылки вина приперли, у меня водяра имеется. Пошли, посидим, расслабишься. Выручай, не сидеть же мне одному с двумя телками. Дугин, гад, когда нужен, вечно куда-то запропастится, хотел его позвать. Знаю, ты как девица красная, - шептал сослуживец.
-Хорошо, пошли. Только я пить много не буду, чуть-чуть, - предупредил сослуживца Максимов.
-Насильно наливать не будем, - пообещал Удальцов.
Они прошли в комнату Удальцова. За его столом сидели девушки, одну из них он знал, это Виолетта, которая ездила тогда со всеми за грибами, всю обратную дорогу обвиняла его, что он бросил ее одну на съедение медведям в лесу, хотя он уверял, что отошел непреднамеренно, заблудился, со злости забросил грибы, еле выбрался на трассу.
Девушки пребывали уже под хмельком, одна из бутылок вина почти пустая, увидев Александра, Виолетта громко зашумела:
-О-о, кого я вижу! Штрафную ему, штрафную!
 Она с силой дернула  его за руку, он плюхнулся рядом с ней на диван, налила полный бокал вина, приказала:
-Пей! За прекрасных дам! До дна!
И придерживала за донышко, чтобы он не поставил бокал на стол.
-Представляешь, Галка, это он бросил меня одну в лесу. Я там чуть не умерла со страха, - тараторила захмелевшая Виолетта. - Знакомься, моя подруга Галя, - представила Виолетта вторую девушку.
-Очень приятно,  Александр, - привстал Максимов, он раньше часто видел ее у  сослуживца, здоровались, но не знакомились.
-Ты без церемоний, мы девушки простые, - положила ему руку на плечи  Виолетта.
-Слишком простые, - подал реплику Удальцов.
Его подружка шутливо на него замахнулась.
-Я хотел сказать -компанейские, - поправился он.
Максимов не успел поужинать, да и пообедал наспех, захмелел быстро.
 Девчонки тут же организовали игру в бутылочку. Игра простая, крутанул бутылку на полу, на кого горлышко покажет, с тем и целуешься. Договорились, как в «Поле Чудес», мальчик с мальчиком не целуются, а с ближайшей к горлышку девушкой. Хохотали и целовались, выпили еще бутылку вина, затем выпили и бутылку водки.  Перед глазами Максимова все плыло, на коленях сидела Виолетта, обхватила его шею руками, ее лицо выплывало из тумана, она впивалась в его губы, громко смеялась, затем свет потушили, он в темноте ощущал ее горячее, податливое  тело. Где-то далеко за полночь Удальцов выпроводил Максимова с Виолеттой в его комнату.
Проснулся Максимов с головной болью, тошнотой, сухостью во рту, с удивлением обнаружил рядом, спящую обнаженную Виолетту. С трудом начал вспоминать вчерашний день. Помнил до тех пор, как зашел в свою комнату и упал на кровать. Он уже не слышал, как девушка его раздевала. Толкнул ее в плечо. Она сонно оторвала голову от подушки, тупо посмотрела на Александра, вспомнила где она находится, томно зевнула:
-М...м… привет...
-Ты как здесь оказалась? - глупо спросил он.
-Здрасте, приехали! Ты меня на руках сюда занес.
-Я? Когда?
-Ой не прикидывайся! Замуж меня обещал взять.
-Кто я? - опешил Максимов.
-Нет, Пушкин. Еще честное офицерское слово давал. Галка свидетельница.
-А-а… между нами что-нибудь было? - с опаской спросил он.
-Глупенький, неужели я бы тебе позволила уснуть просто так, - обняла она его за шею, потянулась губами, от нее несло перегаром и дешевыми духами.
Максимов  взглянул на часы.
-Ё-ма-ё! На службу опаздываю, - вскочил он с кровати, обнаружив себя совершенно обнаженным. Быстро обмотал вокруг талии подвернувшееся полотенце.  - Вставай скорее. Тебе тоже ведь на работу.
Виолетта встала, не стесняясь своей наготы, прошлепала босыми ногами по  полу к противоположной стене, где на стуле в беспорядке лежали ее вещи.
Максимов накинул брюки, пошел в душевую, умылся из под крана, разглядывал свое опухшее от вчерашней пьянки лицо. Вернулся, девушка уже оделась, томно потягивалась.
-Умоешься дома, здесь тебя могут увидеть, - буркнул он.
-Ну и что! - беспечно отмахнулась она. - Пусть все знают, что ты мой жених.
-Послушай! - вскипел Максимов. - Не хватает мне до полного счастья таких невест.
-Таких, каких?! - сузила глазки Виолетта.
-Которые с первого вечера в постель к мужикам прыгают. Все, иди Вика, мне на службу, - непримиримо проговорил Максимов.
-Ах, вот как ты заговорил. Как до того, так всякие ласковые слова дарил, жениться обещал, а утром - вали на все четыре стороны! - скандальным голосом проговорила девушка.
-На четыре не надо. Вали в одну сторону, к себе домой. Я опаздываю.
Девушка обиженно поджала губы, быстро оделась, гордо продефилировала мимо Максимова к двери. Он вышел вслед за ней, запер дверь, проходя мимо комнаты Удальцова, толкнул дверь. Тот собирался на службу. В комнате полный бардак, постель не убрана, вещи разбросаны, на столе объедки, на полу валяются пустые бутылки.
-Славно погуляли, - кивнул на стол Максимов.
-Голова трещит. Во рту кошки нагадили, - покрутил головой Удальцов.
-А у меня во рту Шанель номер пять! Пошли скорее, опаздываем, опять на выговор нарвемся, - поторопил сослуживца Максимов. - Твоя давно слиняла?
-Утром. А твоя?
-Еле вытолкал. Слушай, я правда обещал вчера  на ней жениться? - с опаской спросил он. Вдруг товарищ подтвердит.
-Не помню! Ты больше ее слушай. Погоди, она через неделю беременной себя объявит,  еще та авантюристка.  Из-за нее одного парня чуть из армии не выгнали.
-Спасибо тебе, друг! -сделал шутовской  поклон Максимов. - Удружил! Не хватало мне еще забот.
-Я тебя насильно в постель с ней не толкал, - открестился Удальцов. - Голову на плечах иметь надо, - достал из кармана пачку презервативов, помахал перед носом Максимова.
-Какая там голова! Я ни черта не помню. Помню только, как у тебя в комнате целовались, твоя Галка больше Виолетты старалась, чуть губу мне не откусила, дальше туман. Смутно помню, как шел домой.
Они почти бегом продвигались  в сторону казарм, успевая беззлобно переругиваться, Удальцов умудрялся еще и поиздеваться, дескать, забеременеет Вика от кого угодно, а папой объявит его - Максимова. А Галка подтвердит его каждодневное, постоянное с ней сожительство. Вот будет потеха! Давно в полку подобного кино не случалось.
Хорошо погуляли, попьянствовали, только настроение испортилось на всю неделю. И почему-то стыдно ему показываться на глаза Вере, избегал встреч с ней, не заходил в библиотеку. Казалось он тут же выдаст себя, хотя ни она ему, ни он ей ничем не обязаны.  Оправдывал себя тем, что он и так подобно подпоручику Ромашову, каждый день таскается в библиотеку. Ведь Вера все прекрасно понимает, знает, что лейтенант любит ее, после того похода за грибами, он стал чуть смелее. Иногда за стеллажами пытается прижать ее, поцеловать. Она увертывалась, в  тех его посещениях и задушевных разговорах ее задача не позволить переступить ему грань дозволенного, в лесу она и так много позволила ему. Он тоже не хотел опускаться до вульгарного ухлестывания, хотя до коликов в животе, хотелось сжать ее в объятиях. «Все, больше не пойду, - решал он для себя. - Сколько можно заниматься этим мазохизмом. Она никогда не полюбит меня. Делать вид, что мы просто друзья, выше моих сил».
Но проходило три дня и ноги лейтенанта опять вели его в сторону библиотеки.

В тот прохладный осенний вечер те самые ноги, которые покоя голове не дают, привели Максимова к дому, где проживала Вера. Он уже знал, где расположены ее окна, в них  едва пробивался через шторы свет. Он стоял, задрав голову, молил, чтобы она выглянула, заметила его, он послал бы ей воздушный поцелуй, но шторы замерли, даже тень мимо не промелькнула. И еще он вспомнил, как она говорила с сарказмом о поклонниках, которые преследовали ее, приносили цветы к дверям, устыдился уподобиться им, спрятался в тень деревьев.  Во всем  многоквартирном доме для семейных офицеров и прапорщиков светились окна. За стенами кипела семейная жизнь, щебетали дети, жены готовили еду, уставшие от службы офицеры  находили в семье покой и умиротворение. И только он неприкаянно стоит здесь, одинокий, голодный, неухоженный. Он вернется в свою холостяцкую неуютную комнату в общежитии, где неделю ленился вытереть пыль, в углу сложено не стиранное белье. Не вовремя вспомнил, что уже две недели не относил в прачку постельное белье. А тут всего лишь стена отделяет его от Веры, которая ходит по квартире в легком халатике, домашняя, милая, и которую презренный майор может легко и непринужденно на правах мужа целовать.  И от этого на душе становилось горько и досадно. Невольно на ум приходили строки все из того же «Поединка», как подобное чувство описывал Куприн устами своего героя: «Подумайте, какое счастье стоять целую ночь на другой стороне улицы, в тени, и глядеть в окно обожаемой женщины. Вот осветилось оно изнутри, на занавеске движется тень. Что она делает? О чем думает? Погас свет. Спи мирно, радость моя».  Максимов потоптался, оглянулся, не видит ли кто его. «Совсем я с ума сошел, - упрекнул он себя. - Как мальчишка торчу под окнами женщины, которая даже не думает обо мне». Возможно майор не вернулся со службы, застанет его здесь возле дома,  увидит его. Ему, небось, доброжелатели уже успели донести о повышенном внимании лейтенанта к его жене. Хотя они  никогда не  встречались с Верой при посторонних. Он видел ее только в стенах библиотеки, где они мило беседовали, он чувствовал, Вера все же стала к нему относиться чуть теплее, чем просто хорошая знакомая. Особенно после той памятной поездки в лес за грибами. Все же, как бы она не старалась держать дистанцию, искра высокого напряжения проскочила в ответ на чувства юноши. Юноша воспитанный, не домогается, не надоедает своими намеками, не клянется в вечной любви. Она не знает, чего стоит ему такое воздержание. Вот и вчера, он играл на рояли для нее попурри из популярной классической музыки. Она стояла за спиной, положив ему руки на плечи, вся отдалась музыке, не заметила, как он успел прижать ее пальцы и поцеловать, продолжая играть одной рукой. Женщина засмеялась, взъерошила ему волосы. Он закрыл крышку рояля, встал, поймал ее за талию, подобные вольности, он мог допустить только здесь, за кулисами, когда нет опасения, что кто-то войдет. Вера не поощряла его, все сводила к шутке, а тут увидела в его глазах страсть, слегка стушевалась, попробовала увернуться:
-Что ты, Саша…
-Вера, если бы ты знала, как тяжело жить с чувством безответной любви, - проговорил он.
-Мне очень жаль, Саша. Но ведь насильно мил не будешь.
-Мужу можешь быть насильно милой, - упрекнул он ее. - Или ты соврешь, что любишь его без оглядки?
-Я никогда не скрывала своего истинного отношении к нему. И он знает, что я не люблю его. Так уж получилось, что я стала его женой. Не хочу второй раз наступать на одни и те же грабли. Ты симпатичен мне, Саша. Будь я свободной, лучшего друга и возлюбленного мне бы и не желать. Но не могу я прыгать из постели в постель,  и так числюсь в падших женщинах, - тихо говорила женщина, придерживая его руку, чтобы он не позволил себе большего.
Максимов заиграл желваками.
-Вера, мне плевать на досужие домыслы, я люблю тебя.
-Саша,  я замужем. И не хочу усугублять мнение о себе. И так сплетни только затихли в мой адрес. Да я и сама решила, какой бы муж не был, изменять ему не буду.
-Не думаю, что он настолько уверен в твоей верности, - проворчал Максимов.
-Это участь всех ревнивых мужчин: подозревать и не верить. Тем более, за мной и так тянется шлейф разговоров.
-Ты не изменяй ему, просто уходи от него ко мне.
Вера ничего не ответила. Она освободилась из его объятий. Спустилась в зал и пошла на выход. Он проводил ее насколько мог, чтобы посторонний глаз не заметил их вдвоем, и они расстались.
И теперь он стоял под ее окнами, в надежде увидеть ее профиль, и не увидел. Он не стал ждать, когда в ее окнах погаснет свет. Ведь тогда бы фантазия дорисовала совсем не радужную картину: Вера раздевается при майоре, ложится в постель, он ныряет к ней, привычно кладет свою руку на грудь и… Ах лучше об этом не думать.
Он пошел бесцельно за пределы городка. Вышел в город, решил сходить в ночной магазин, купить на завтра продукты.  На пороге магазина встретил солдата из своего взвода Пилипенко. Это был тщедушный малый, затюканный старослужащими и сержантами. Ему исполнилось восемнадцать с половиной лет, из -за худобы выглядел на лет пятнадцать.
-Ты что здесь делаешь? - опешил Максимов. Отбой в казарме объявили час назад. Тот перепугался, потоптался на месте, залепетал:
-Я…  я… того…
-Ты того, - в самоволке, - передразнил его  лейтенант, - знаешь, что за это бывает? - строго спросил Максимов.
Пилипенко склонил голову, готов заплакать. Максимов похлопал по оттопыренному карману, нащупал бутылку водки, выдернул из кармана бутылку.
-Сержант послал? - догадался Максимов. Тот еще ниже склонил голову, всхлипнул.
-Пойдем, - потянул за рукав солдата Максимов.
Тот безропотно пошел за ним, шаркая сапогами по асфальту, вытирая рукавом нос. Расспрашивать о чем-либо его бесполезно, и так все понятно. Никогда по своему усмотрению не решился бы молодой солдат покинуть расположение части.  Солдаты уже давно нашли лазейку выйти в город минуя КПП. Все же по дороге, Максимов сказал солдату:
-Если  будешь молчать, тебе и дальше придется терпеть издевательства. Завтра напишешь мне объяснительную, я приложу ее к рапорту и общими усилиями мы сможем пресечь в дальнейшем неуставные отношения. Поможешь?
-Не знаю. Ничего не изменится… - передернул плечами солдат.
-Не изменится! Если вы все, как бараны, будете молча идти на заклание. Они пользуются своей вседозволенностью. Вас же, молодых, больше во взводе и роте, почему вы позволяете им издеваться над вами?
Он не первый раз задавал подобный вопрос, не хотел, чтобы его слова приняли за подстрекательство, но по-человечески не мог понять: почему молодых солдат во взводе и роте больше, и они организовано не могут за себя постоять.
-Сержанта тронешь, сразу срок получишь за нападение. Он же скажет мы напали. Потому что не хотим выполнять приказ… Деды подтвердят...- вполголоса проговорил солдат.
Максимов готов заскрипеть зубами от бессилия, он, конечно, знал, сколько у сержантов и прапорщиков законных прав издеваться над солдатами. Прикажет неугодному солдату с полной выкладкой шагать по плацу или организовать марш-бросок, и все это под предлогом обучения воинским приемам. Или посылать на тяжелые работы.
 Они прошли в казарму, Максимов подошел к койке сержанта, приказал:
-Сержант Колесник, встать и следуйте за мной!
Тот сделал вид, что спал. Сонно заворчал, тревожат его после отбоя. Максимов прошел в туалетную комнату, не отпуская от себя солдата Пилипенко. Зашел сержант, почесывая живот, всем своим видом показывая, насколько его беспричинно потревожили.
-Сержант, вы знаете, что бывает за преступные приказы? - жестко спросил Максимов.
-Я причем здесь, я спал! Откуда мне знать куда бегал этот салага, - нагло заявил он. Максимов смотрел на этого неуправляемого сержанта, у него сжимались кулаки, ему впервые захотелось от души врезать прямо в его наглую харю, еле сдержался. Распечатал бутылку водки, демонстративно вылил ее в раковину, сержант хмуро наблюдал.
-Надо было дать тебе ее выпить, а потом сдать  пьяного в комендатуру, - поздно догадался Максимов, водку он уже вылил. - Зачем мне нужен такой сержант, который спит в то время, когда его подчиненные бегают в самоволку?! Значит так, если ты тронешь солдата Пилипенко, пеняй сам на себя. Ты понял меня?!
-Да нужен он мне, - буркнул сержант и отвернулся.
-Иди, ложись, - приказал он солдату.
-Сержант Колесник за ваши художества по вам дисбат плачет, я завтра составлю подробный рапорт и подам его напрямую командиру полка. Знаю,  командир батальона вас прикрывает, вы с ним земляки. На сей раз не получится, - предупредил сержанта Максимов.
-Я причем?! - вскипел сержант,  - салагу наказывайте за самоволку…
-Это вы командиру полка объясните, почему после отбоя  солдаты вашего отделения за водкой бегают, - пообещал Максимов не совсем уверенный, что дело дойдет до командира полка. Прошлый рапорт о нарушении уставных отношений застрял в канцелярии батальона, сержанта слегка пожурили, больше для проформы, чем по существу.
С гадким чувством беспомощности он вышел из казармы. Пошел к общежитию. У единственного фонаря перед дверью в общежитие, стоял Удальцов со своей подругой Галей и Виолеттой.
Максимов поморщился.
-О! А мы тебя ждем, - заявил Удальцов.
-Я пас, ребята. Устал. Поздно уже, - сразу заявил Максимов, полагая, они опять решили организовать пьянку.
-Не, мы не пить, - остановил его Удальцов. - Вика хотела тебя видеть, поговорить.
-О чем? - поморщился Максимов. Вспомнил слова Удальцова: «Она еще беременной себя от тебя объявит… Этого только не хватало!»
Девушка подхватила под руку Максимова.
-Проводи меня домой, Саша. По дороге поговорим.
Попрощалась с подругой и Удальцовым, потянула его в сторону от общежития.
«Сегодняшний вечер никогда не закончится», - с тоской подумал Максимов.
-Саша, почему ты избегаешь меня? - начала Виолетта. - Что я плохого тебе сделала? Ты нравишься мне, я хочу чтобы мы были вместе.
Максимов молчал. Шел с ней в ногу. Она остановилась.
-Хочешь я буду верной тебе подругой? Будем жить вместе, без росписи. Я буду готовить тебе, любить тебя, а, Саша? - выражение лица девушки приняло плаксивое выражение.
-Это невозможно, - нахмурился Максимов.
-Почему?
-Я люблю другую женщину.
-Кого? Неужели нашу библиотекаршу? Так она замужем! - заявила Виолетта.
 В душе Максимова стало пусто. Не за себя беспокоился.
-С чего ты взяла? - сделал он большие глаза.
-Мне Удальцов сказал. Да и видела я, какими ты глазами на нее смотрел тогда, когда за грибами ездили.
-Глупости! Сволочь Удальцов! Ошибается он, совсем другую девушку люблю, - попытался он замести следы.
-Ой, не ври. Никто никогда не видел тебя с другой.
-А с этой видели?
-Не видели. Не в том она статусе, чтобы бегать на свидания. Небось, тайно встречаетесь?
-Не говори глупостей. И не распространяй сплетни.
В груди кипела злость.
-Да мне начхать на нее, - заявила Вика. - Будь со мной, а, Саша. Хочешь, пошли ко мне, у меня родители на дачу свалили, - предложила она и потянула его за рукав в сторону своего дома.
Он с силой вырвал рукав из ее цепких пальцев.
-Виолетта, ничего у нас не получится. Не люблю я тебя. Ты не знаешь, как противно жить с нелюбимым человеком, - строго проговорил он.
-А ты знаешь? - зазвенел голос Виолетты.
-Догадываюсь.
-Саша, я буду любить тебя, со временем и ты полюбишь меня. Я буду очень хорошей женой, - плаксиво проговорила девушка, лицо по-бабьи искривилось, потеряло привлекательность.
-Нет, Вика. Поздно уже. Иди. Я очень устал, - решительно проговорил он,  повернулся и пошел назад.
-Ну смотри, как бы не пожалел тогда! - в спину выкрикнула она со слезой и злостью в голосе. Нет ничего коварнее отвергнутой женщины.
В общежитии он кулаком постучал в дверь Удальцова. Тот уже спал. Выглянул, подслеповато щурясь на свет, Максимов поймал его за шею, вытащил в коридор.
-Ты зачем растрепал Виолетте про Веру? - грозно спросил Максимов.
-Я…  - захлопал тот ресницами, - так то нечаянно вышло. Она доказывала нам, что при ее внешних данных должна быть в твоем вкусе, а я брякнул, что твой идеал Вера. Только и всего… Я же знаю, промеж вами с Верой ничего нет…
-Дурак! Она же теперь на весь городок разнесет… до мужа дойдет… Оно мне и Вере надо!
В сердцах сплюнул,  повернулся и пошел в свою комнату, громко, со злостью хлопнул дверью.

Утром первым делом Максимов прошел в казарму. Вызвал солдата Пилипенко. Под глазом у того виднелся свежий синяк.
-Сержант избил? - спросил Максимов.
-Нет. Упал, ударился… - тихо ответил солдат и отвернулся.
Что мог сделать для него Максимов? Не может же он грудью двадцать четыре часа защищать таких, как Пилипенко.
-Сержанта Колесника ко мне! - приказал он дневальному.
Он прошел в канцелярию, где находились командиры взводов и командир роты. Поздоровался со всеми.
-Ты чего такой хмурый? - спросил его командир первого взвода Луговой.
Максимов не ответил. Зашел сержант Колесник, доложил о прибытии.
-Расскажите сержант командиру роты, почему солдат Пилипенко после отбоя находился в самоволке и был задержан мною с бутылкой водки?
-А я почем знаю? Пусть он сам отвечает за свою самоволку, - глухо проговорил сержант.
-На то вы и сержант, чтобы отвечать за своих подчиненных. Иначе, какой же вы сержант, если солдаты у вас после отбоя за водкой шастают, - высказал Максимов больше для присутствующих офицеров . Он выглянул в коридор, велел дневальному позвать солдата Пилипенко. Тот робко зашел в канцелярию, доложил о прибытии.
-Пилипенко, вчера, когда мы встречались в одиннадцать двадцать, у вас синяка не наблюдалось. Откуда он у вас сегодня появился?
Пилипенко молчал.
Ротный подал голос вопросом:
-Сержант, это вы его избили за самоволку?
-Не трогал я его. Припадочный он, сам головой об кровать ударился, - нагло заявил сержант.
-Значит так! - жестом остановил всех Максимов. - Больше так продолжаться в моем взводе не может. Сержант систематически избивает молодых солдат. Поощряет к этому старослужащих и сержантов других отделений. Солдата Пилипенко он послал за водкой после отбоя, таким образом он отдает преступные приказы, за которые отвечают солдаты. Я доставил солдата Пилипенко в расположение части, предупредил  лично сержанта не трогать солдата. Он очередной раз избил его, - жестко выговаривал Максимов. - Не за то, что в самоволку пошел, а за то, что воин мне на глаза попался и сержант водки лишился. Я прошу командира роты наказать сержанта Колесника арестом. И сейчас же составлю материал на сержанта, опрошу всех солдат, и подам рапорт на имя командира полка. Не командира батальона, а командира полка, - подчеркнул он.
Максимов стоял в непримиримой позе, и командиру роты в присутствии других командиров нельзя не отреагировать, ведь и в других взводах процветала дедовщина, сержанты превышали власть. Возможно не так нагло, поскольку у тех нет поддержки командира батальона.
-Выйдите, - приказал ротный сержанту и солдату, - подождите за дверью.
Когда те вышли, командир роты взглянул на Максимова.
-Александр Николаевич, зачем так строго, давайте объявим выговор, лишим увольнения, не будем выносить сор из избы, - обратился он к Максимову.
-Вот, вот, Сергей Михайлович, все мы боимся выносить сор из избы, а они пользуются этим. Тот же Пелипенко через год станет таким же негодяем, будет отыгрываться на молодых солдатах за свое нынешнее унижение. Нужно решительно искоренять дедовщину. Над Колесником устроить показательный суд, чтобы другим неповадно было.
Ротный с досадой крякнул. Выходить с рапортом об аресте сержанта, значит расписаться в своей беспомощности. За Максимова вступились другие командиры взводов.
-Действительно, товарищ капитан, они уже нас ни в грош не ставят, игнорируют приказы. Нужно переломить ситуацию пока не поздно. Такой вот доведенный до отчаяния солдат перестреляет в один прекрасный день всех обидчиков. Подобное в частях уже происходит, читали в ориентировках. Нельзя дожидаться, когда у нас ЧП произойдет, - высказался командир первого взвода Луговой.
Аргумент сильный, только недавно командир полка на совещании зачитывал ориентировку, в которой отмечалось ЧП в восточном округе. Доведенный до отчаяния солдат перестрелял караул, застрелил офицера. Командир полка строго настрого приказал усилить контроль за подчиненными. Хорошо ему приказывать!
-Я что предлагаю, отцы-командиры, - продолжил Максимов, чувствуя колебание командира роты, - то, что мы накажем одного сержанта, ситуации не изменит. Без помощи старослужащих и других сержантов такие, как Колесник куролесить не смогли бы. Лично я самым отъявленным любителям поглумиться над молодыми объявлю наряды вне очереди и пошлю на самые не почетные среди старослужащих работы. Предлагаю командирам взводов сделать то же самое. Наступать нужно всем фронтом.
Капитан видя общее настроение, почесав переносицу, кивнул:
-После завтрака на плацу построение, - приказал он.
Максимов вышел, отдал команду сержантам взвода после завтрака построиться на плацу. Зашел в казарму вызвал несколько молодых солдат в учебный класс. В учебном классе рассадил солдат за столы, начал прохаживаться вдоль рядов.
-Значит так, бойцы, с этого дня, если вы будете покрывать тех, кто издевается над вами, дело ваше. Нравится вам ходить с разбитыми мордами, недосыпать, позволять себя обирать,  живите с этим. Только разве для этого вас призывали в армию? Вас призвали родину защищать, а вы за себя постоять не можете. Я решительно готов бороться с неуставными отношениями. Только без вашей помощи мне трудно будет это сделать, - медленно говорил Максимов, продолжая прохаживаться между столами.
-А что мы можем сделать? - подал голос солдат. - Их больше и у сержанта власть. Жаловаться бесполезно, только хуже бывает.
-Их не больше. Они сплоченей. Но не в этом суть.  Я хочу вам доказать, что не бесполезно, если каждый о случае неуставных отношений напишет рапорт на мое имя, я его под сукно не положу. Обещаю! Хотя понимаю, рапорт вы писать не будете, в вашем сознании, это кляуза. Достаточно того, что вы мне доложите об этом устно. Я знаю о проделках сержанта Колесника, полагаю, найду на него управу. Так же знаю, что старослужащие всячески помогают Колеснику совершать правонарушения. Всех наказать не могу. Прошу, назовите мне самых отъявленных.
Солдаты молчали. Максимов ждал. Он и так знал, кто из старослужащих особенно наглый, хотел услышать имена от солдат. Те запуганные, замордованные своими сослуживцами, молчали.
-Молчите? Надеетесь, что через год вы станете такими же подонками, будете издеваться над молодежью? Отыграетесь? Не получится!
-Разрешите, товарищ лейтенант, - встал рядовой Нистратов. Он самый крупный среди солдат взвода, мог постоять за себя, если один на один. Его избили ночью, устроив темную, навалились человек десять, накинули сверху одеяло и били руками, ногами, даже табурет об него сломали. - Лично я через год таким не стану. Только не верим мы, что вы сможете что-то изменить, потому и молчат все. Мне земляк пишет, служит за Уралом, у них еще больший беспредел творится, командирам все это до фонаря.
-Хорошо! Не буду делать из вас доносчиков. Идите завтракать, после  - построение. Пилипенко, останься, - приказал он солдату.
Дал ему бумагу, ручку.
-Пиши. Иначе все выглядит как самоволка с пьянкой. В таком случае я должен буду тебя привлечь к ответственности.
-Чего писать? - шмыгнул тот носом.
-Как было, так и пиши. Такого то числа, во столько то времени сержант Колесник поднял меня с постели, велел идти за пределы части в магазин, купить ему водки. Я отказывался, рядовые Бортнев и Золотов кулаками заставили меня одеться и вывели меня из казармы.
-Не Золотов, а Таланкин, - поправил Пилипенко.
-Так и пиши, Бортнев и Таланкин…
После завтрака ротный построил на плацу роту. Произнес небольшую речь, дескать, ему известно о неуставных отношениях в роте, теперь он решительно будет с эти бороться. Солдатам и ранее приходилось слушать от командиров нечто подобное, только «воз и ныне там». Стояли, переминались с ноги на ногу. Некоторые незаметно посмеивались. Командир роты подошел ко взводу Максимова, скомандовал:
-Сержант Колесник, выйти из строя!
Тот совсем не по уставному буркнул: «Есть!», чувствовал, ничем хорошим для него вызов из строя не закончится, вышел из строя.
-За неуставные отношения с подчиненными, за избиение солдат объявляю вам пять суток ареста!
-Есть, пять суток, - сквозь зубы процедил сержант.
Ротный кивнул Максимову, тот громко объявил, чтобы в других взводах слышали:
-За преступные приказы материал в отношении сержанта Колесника мною будет передан командиру полка на утверждение для привлечения его к военному трибуналу.
В это время подошел вызванный ротным из комендантского подразделения прапорщик с солдатами и увели арестованного сержанта.
Солдаты притихли, умолкли смешки и тихие переговоры.
Максимов остановился посреди взвода, скомандовал:
-Рядовой Таланкин, рядовые Бортнев и Золотов, выйти из строя.
Те вышли, по-уставному четко доложили. Уж коль сержанта увели, с ними тоже церемониться не будут.
-За систематическое нарушение дисциплины, избиение молодых солдат на первый раз объявляю вам по три наряда вне очереди! Не проймет, пойдете вслед за Колесником.
-Уже менее четко те ответили: «Есть три наряда...»
Максимов продолжил:
-Рядовой Таланкин после ужина и до отбоя три вечера будете отрабатывать наряды - мыть туалеты.
По взводу прошелся глухой ропот, тут же стих. Максимов продолжил:
  -Рядовому Пилипенко поручаю проверить работу Таланкина и доложить мне об исполнении. Рядовому Нистратову поручаю подстраховать рядового Пилипенко на случай, если Таланкин вздумает игнорировать исполнение наряда. Напоминаю, что бывает за не выполнение приказа.
Он выразительно посмотрел на Нистратова, давая тому понять, что он поручает ему защитить рядового Пилипенко от других старослужащих, которые вздумают отомстить за сослуживца. Максимов продолжил:
  -Рядовые Бортнев и Золотов три вечера чистят картошку на весь батальон. Повара присмотрят за исполнением. Становитесь в строй. Сержант второго отделения Понамарев, примите командование взвода на себя, готовьте взвод к отбою.
Тот козырнул, побежал во главу взвода, Максимов пошел в канцелярию. Его догнали командиры взводов.
-Круто начинаешь, - сказал один из них.
-Когда то надо начинать, - упрямо мотнул головой Максимов.
Другой поддержал Максимова:
-Правильно! А то скоро мы не армия будем, а стадо бандитов с оружием в руках. От нас уже люди в городе шарахаются. Я тоже своим раздал на орехи, будут плац мести до отбоя.
Чуть позже командира роты Афиногенова и Максимова вызвал командир батальона Топазов. Он сразу разразился негодующей тирадой:
-Почему я последним узнаю о принятых дисциплинарных мерах?! Что? Субординацию уже отменили? Кто дал вам право унижать сержанта в глазах солдат?  Теперь солдаты не в грош не будут ставить авторитет сержанта!
-Мы берем пример с вас, товарищ майор! - бодро по уставному гаркнул Максимов. Тот недоуменно уставился на лейтенанта.  Максимов пояснил: - Вы в присутствии солдат позволяете себе унижать офицеров, материться, нам сам Бог велел.
Топазов на миг потерял дар речи. Кашлянул, прочистил глотку, покрутил шеей, словно ему жал воротничок.
-Вы слишком много берете на себя, - наконец желчно высказался комбат. - Я отменяю ваш приказ об аресте, - ткнул он пальцем в ротного. Афиногенов молчал,  ему есть что терять, он прослужил в армии восемнадцать лет, ему до пенсии осталось два года, Максимову терять нечего, он давно для себя решил: или он переломит ситуацию или уйдет из армии. Он сделал шаг вперед.
-Если вы отмените приказ командира роты, вы еще больше уроните авторитет офицера в глазах всей роты. Об этом вы не заботитесь? Более того, я намерен передать материал на сержанта Колесника для привлечения его к суду непосредственно командиру полка. Не поможет, обращусь к командиру дивизии.
Топазов от такой наглости  выпучил глаза, чуть не задыхаясь,  выкрикнул:
-А ты кто такой, чтобы через наши с ротным головы обращаться к командиру полка?
-Во-первых, вы мне не тыкайте, не вы вручали мне диплом об окончании военного училища, - вскипел Максимов. - Во-вторых, я уже убедился, что к вам обращаться бесполезно. Я подавал вам два рапорта на сержанта Колесника, и какой результат? Кстати, я намерен в рапорте указать тот факт, что вы лично покрываете  сержанта Колесника на том основании, что он ваш земляк, - дерзко заявил Максимов. - Именно вы способствуете тому, что в батальоне процветает дедовщина.
У командира батальона вытянулось лицо.
-Сопляк! - заорал майор. - Без году неделя в армии, а уже смеешь дерзить командиру! Да я тебя самого… на губу… - слюна летела брызгами.
Командир роты незаметно толкал в спину Максимова, чтобы тот молчал.
-Разрешите идти? - демонстративно спокойным голосом спросил Максимов.
-Иди, иди, я подумаю, куда тебя отправить подальше с глаз долой. Офицеры козырнули, повернулись, пошли на выход. В дверях Максимов пропустил вперед командира роты, остановился, повернулся и сказал будничным голосом:
-Товарищ майор, вы бы меньше пили. Печень посадите. Армии ваше здоровье очень бесценно.
-Наглец! - крикнул тот, но Максимов уже скрылся за дверью.
На крыльце командир роты тоскливо осмотрел горизонт, не глядя на Максимова, проговорил:
-Зря ты так. Он теперь с нашей роты не слезет. И тебе на орехи достанется.
-Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют. Пошли… - шагнул Максимов со ступенек.
-Тебе-то терять нечего… - проворчал командир роты.

Командир полка запомнил Максимова с полковых соревнований по стрельбе, когда молодой командир взвода показал неплохие результаты, и был рекомендован для участия в дивизионных соревнованиях. При этом он по собственной инициативе организовал курсы по снайперской стрельбе. Отобрал наиболее перспективных солдат. В их число попал и солдат Пилипенко, у которого оказались неплохие данные по стрельбе. Командир полка не знал, что в прошлом Максимов по стрельбе был  кандидатом в мастера спорта, а читать личное дело полковнику некогда. Когда полковнику доложили, что офицер его полка на соревнованиях занял второе место, спросил, сколько служит в полку этот офицер, ему ответили, полтора года, полковник велел присвоить ему очередное звание досрочно. Однако Максимов не дождался подписанной командиром батальона  аттестации на присвоение очередного звания - старший лейтенант. Командир батальона посчитал, что рано ему присваивать внеочередное звание, как бы он еще годик не походил в лейтенантах за нарушение служебной дисциплины.  Дрязги в батальоне до командира полка не доходили, в круговерти забот он и сам не помнил о каком-то там командире взвода. Получив рапорт и докладные бумаги о нарушениях дисциплины сержантом в четвертой роте, командир полка вызвал Максимова и командира роты Афиногенова. Приглашался и командир батальона Топазов. Но в это время он ездил на полигон, проверять готовность к предстоящим военным учениям. Всю дорогу до кабинета командира полка командир роты ворчал, что заварил Максимов кашу, а расхлебывать предстоит ему.  Командир полка  с любопытством посмотрел на офицера, который составил материал, все же не часто можно встретить подобных целеустремленных командиров, которые в это сложное время общего развала армии радеют о службе, а не о своих шкурных интересах. Офицеры доложили о прибытии, замерли в ожидании, пока командир полка разглядывал их. Потом резко отодвинул бумаги, обращаясь к Афиногенову, скрипуче проговорил:
-Товарищ капитан, почему вы, как командир роты не можете навести в роте порядок. Ваш подчиненный вынужден искать справедливости у командира полка, когда есть вы, командир батальона, заместитель командира по работе с личным составом?
-Наведем, товарищ полковник! - поспешил заверить командир роты Афиногенов. - Лейтенант Максимов проявил горячность, обращаясь непосредственно к вам, полагая, что наших прав пресечь нарушения дисциплины недостаточно.
-Так наводите! Не ждите, когда вашими подчиненными будет заниматься командир полка. Заодно и вами! - сдвинул брови к переносице строго проговорил командир полка.
Максимов сделал шаг вперед.
-Товарищ полковник, простите, командир роты вместе со мной делает все возможное. Наши рапорта лежат под сукном у командира батальона Топазова, его вина, что сержант Колесник и другие сержанты чувствует себя вольготно. Не хочет он выносить сор из избы, только сколько чирий не скрывай, гной наружу все равно прорвется.
Полковник исподлобья разглядывал офицеров. На последней фразе с любопытством посмотрел на лейтенанта. Барабанил пальцами по столу. Раздумывал.
-Читал я вашу докладную. Распустились солдатики.  Что я вам хотел сказать, товарищи офицеры, - как-то тягуче начал он, словно ему было неудобно перед молодыми принципиальными офицерами, - с дисбатом сержанту вы погорячились. Мы и так в дивизии не на лучшем счету, а тут такое ЧП без видимых признаков нарушения. Я понимаю, - остановил он жестом, пытающегося возразить Максимова, - при других обстоятельствах такого подонка отдать под трибунал стоило бы. Сейчас не те времена. Чирий будем лечить своими силами. Полагаю ограничиться лишением его воинского звания - сержант, и перевести в другой батальон. Как вы полагаете? - спросил он, посмотрел на одного и другого офицеров.
Что-то новенькое, человеческое прозвучало в нотках командира полка, если он советуется с самой мелкой единицей в офицерской иерархии. Афиногенов кашлянул, взглянул на лейтенанта, ответил:
-Любое ваше решение полагаю справедливым, - четко, слегка подхалимски, выговорил он.
-Вот и славно! - почти весело проговорил полковник. - Будем считать, инцидент исчерпанным. А с командиром батальона я поговорю… - почти по-отечески проговорил комполка. - Идите…
-Есть! - козырнули офицеры, развернулись кругом и  вышли.
-Фу-у, - вытер пот со лба на пороге командир роты, - не думал, что мы так легко отделаемся.
Чуть погодя, когда командир батальона появился в полку, его вызвал к себе командир полка. О чем они говорили никто не знает. Когда он вернулся в батальон, заместитель зная обо всем, что произошло в батальоне, попытался успокоить:
-Не переживай, Алексей Яковлевич, подловим мы его, до скончания века в лейтенантах ходить будет. Будет знать, кто в батальоне хозяин.
 Тот скривился, как от зубной боли, ответил:
-Не тронь говно, оно и не воняет...

В сентябре объявили о проведении военно-полевых учений. Только не полковых, а батальонных. На полковые ресурсов не хватило. И так оказалось, что два БТР не завелись, у трех ЗИЛов слили солярку.  По закону подлости на учение выделили батальон майора Топазова, все равно в августе Максимова в отпуск не пустили, поскольку слухи о проведении учений просочились задолго до августа. К батальону прикомандировали артиллерийский дивизион, противотанковую батарею, подразделения бытового и тылового обеспечения, роту связи, инженерно-саперную роту и медицинский пункт. Майор Топазов зеленел от злости, материл механиков, солдат, прапорщиков и офицеров. Понимал, это его шанс: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Штаб полка издал приказ о подготовке и и проведении полевого выхода. На основании приказа начальники штаба батальона со своими офицерами несколько дней составляли план проведения учений. Командир полка с начальником полкового штаба просмотрел план, забраковал его, велел переделать. Опять офицеры до глубокой ночи сидели над планом, сизый дым вылетал в форточку, прохожие подозревали внутри возник пожар. Наконец штаб обозначил на рабочей карте учебные цели, участки маршрутов движения, район сосредоточения батальона, выделяемые объекты полевой учебно-материальной базы. Тут же определили время проведения учений - семь суток, вооружение, количество вводимой техники, мероприятия контроля и оказания помощи. Командиры взводов усиленно штудировали с солдатами Устав вооруженных сил, наставления, условия выполнения нормативов. Офицеры уточняли сигналы управления, изучали организацию и тактику подразделений вероятного противника, условия выполнения контрольных стрельб и вождения боевой техники.
Наконец настал день, когда батальон с приданными силами выстроился на плацу слушать напутственное слово командира полка, после чего предстояло погрузиться в автомашины и отбыть на полигон. Командир полка, пожилой военный, третий год собирающийся на пенсию,  который службу начинал еще при отце всех народов товарище Сталине, потом с гордостью перечислял всех генсеков и министров обороны, которых он пережил за всю свою службу, бодрым шагом прошел вдоль строя, зашел на импровизированную трибуну, и чуть не сорвавшись на петушиный фальцет,  прокричал:
-Товарищи солдаты, сержанты и офицеры! Вам выпала высокая честь показать все на что вы способны, проведя учения на высоком военном  уровне, совершенствуя свои военные навыки. Непременными условиями достижения успеха в современном бою является высокая боевая выучка личного состава батальона и приданных подразделений, умение эффективно использовать боевую и специальную технику, проявить высокие морально-боевые качества всех военнослужащих.
Удальцов сзади Максимова пробурчал:
-Ага, щас покажем! Сидели, сидели на печи тридцать три года, дальше стрельбища нос не показывали. А теперь яви ему высокие морально - боевые качества...
На него зашикали, полковник словно услышал Удальцова, продолжал:
-Анализ полевых выходов в настоящее время показывает, что у командиров нет четкого представления об организации и проведении подобных учений. Полагаюсь на вашу высокую сознательность… и еще долго говорил о долге, о боевом братстве, и прочих высоких материях.
-Не подведите наш полк, братцы! - закончил на высокой ноте полковник.
Командир батальона преисполненный  торжественностью момента срывая голос скомандовал:
-Вольно! По машинам!
Солдаты полезли в кузова, командиры убедились в их размещении, сели в кабины. Взревели моторы БТРов и ЗИЛов, воздух наполнился ядовитым газом сгоревшей солярки. Медленно тронулись в распахнутые ворота, выкатили на шоссе и колонна медленно поползла в сторону Тверской области. Ехали часа четыре, приехали на полигон после обеда. По прибытию колонну встретил начальник полигона, седой, в годах подполковник,   с загорелым лицом от постоянного пребывания на свежем воздухе. Говорил он тихо, но четко, выверено, без эмоций, все офицеры сразу прониклись к нему уважением, даже комбат притих и внимательно слушал. Пока солдаты разгружались и выгружали военное имущество, командиры рот с комбатом уточняли границы полигона, место размещения лагеря и  полевого парка боевых машин,  порядок несения службы и правила поведения военнослужащих на территории полигона. Затем каждый взвод получил вводную. Подразделение связи потянули провода. Взводу Удальцова поручили подготовить мишенное поле, устанавливали мишени, подразделение техников тянули к ним электропровода. Взвод Дугина расчищал путепроводы и рубежи появляющихся целей, рубили кустарники в секторе обстрела мишеней. Взводу Максимова поручили подготовить тыловую зону, подправить длинные столы и лавки, за которыми солдаты будут питаться. А также организацию складирования ящиков с боеприпасами.
Первый день вымотал всех. Уже ближе к полу-ночи, Максимов разместил солдат по палаткам, и пошел в палатку отведенную для офицеров его роты. Офицерские палатки рассчитаны на четырех человек. Разместились командир роты Афиногенов, командиры взводов Максимов и Удальцов. Четвертым к ним подселили прикомандированного заместителя командира роты связи Орехова. Крупный мужчина, хмурый, неразговорчивый, не проявил никакого любопытства, его представил начальник штаба батальона, мужчина посмотрел поверх их голов, не стал знакомиться, только кивнул и присел на отведенную ему раскладушку. Достал из нагрудного кармана плоскую фляжку. Открутил головку, сделал несколько глубоких глотков, так же старательно закрутил крышку, и спрятал фляжку в карман. За весь вечер он не проронил ни слова. Только переводил взгляд от одного говорившего к другому, слушал, в полемику не вступал, затем разделся, лег и отвернулся к стенке. Он уходил рано и приходил всегда очень поздно. Как впрочем, и все офицеры. Только на третий день Удальцов толкнул Максимова в плечо, кивнул в сторону капитана, тихо сказал:
-Веркин бывший хахаль.
После чего Максимов с ревностным любопытством посмотрел на капитана. Что нашла в нем Вера такого, чего нет у него, Максимова? Малый, конечно, внешне интересный. Высокий, статный, неуставные кудри цвета спелой соломы, серые глаза, тонкий нос. А-ля Иванушка богатырь из русских сказок. Только легкая одутловатость лица выдавала в нем пьющего мужчину. Он по-прежнему не вступал ни с кем в разговоры, и только когда Удальцов как-то неосторожно высказался пренебрежительно о женщинах, он громко возмутился. Резкий голос из молчаливого угла заставил вздрогнуть не только  Максимова:
-Что вы понимаете в женщинах и женской любви? Смотрите на женщин потребительским взглядом.  Их нельзя осуждать, они такие, какие мы хотим их видеть. Виноваты во всем мы, мужчины, если женщина несчастна.  А женщины нам свыше даны!
И так страстно он проговорил эту фразу, что все притихли, только Удальцову, которому стало неловко за свою реплику,  постарался свети все к шутке, спросил:
-Свыше откуда? Из ребра Адама?
Капитан посмотрел на Удальцова долгим, тяжелым взглядом, мотнул головой.
-Не знаю, - ответил он. - Только женщина дана нам на счастье. Не будь их на земле, мы ходили бы грязные, нечесаные, ели бы сырое мясо руками и ходили в шкурах. А так мы пишем в их честь оды, посвящаем стихи, создаем шедевры.
«Романтик, однако», - подумал Максимов, и как-то по-новому взглянул на Орехова. Помолчал, спросил, словно закинул удочку:
-Интересно, а можно ли любить двух женщин одновременно? Кому из них тогда нужно посвящать стихи?
Капитан быстро взглянул на него, пытаясь разгадать подоплеку вопроса, мог ли слышать лейтенант о его былых отношениях, или просто так спросил. Решил, слишком недавно он в полку, чтобы знать что-либо о его прошлой жизни. Ответил:
-Можно, но не нужно! А если случается любить двоих, то к одной женщине возникает любовь - уважение, к другой  любовь - страсть.
-Это как? - не понял Афиногенов, и с любопытством приподнял голову от подушки, поскольку лежал поверх одеяла не сняв формы. Он давно женат, успел забыть переживания любовных отношений, служба и бытовые проблемы занимали все его свободное время.
-Любовь - уважение, когда мы любим женщину за что-то: жену за детей, певицу за голос, актрису за талант, рабочую за целеустремленность. А любовь страсть, это когда смотришь на женщину и в жилах кровь закипает. И ничего с собой сделать не можешь, - пояснил он.
-И что же делать? - спросил Удальцов.
-Ничего. Плыть по воле волн. Ждать, что окажется более приоритетное. Страсть проходит быстрее, чем любовь уважение.
-Мудрено, - заключил Удальцов.
-Удовлетворенная страсть проходит быстрее, это верно! - кивнул Максимов.
Капитан не стал отвечать, замолчал, опять достал свою заветную фляжку, приложился к горлышку, кадык заходил по горлу, капитан чуть поперхнулся, закашлялся. По палатке поплыл сладковатый запах коньяка. Удальцов жестом позвал Максимова на выход. Они перед сном выходили покурить, без лишних ушей обсуждали прошедший день. Удальцов кивнул в сторону палатки, проговорил:
-Видал?! Опозорил девку, теперь он кается.
Максимов вздохнул, посмотрел на звездное небо, откинул окурок, сказал:
-Мне дядя фронтовик рассказал одну трогательную историю. На фронте у них санинструктором была молоденькая девочка.  Сразу после школы девочки проходили курсы медсестер, их отправляли на фронт. Она с ротой прошла от Курска до Белоруссии. Хрупкая, симпатичная девочка вынесла с поля боя сотни раненных солдат, многих спасла от верной смерти, под огнем оказывала первую помощь. Понятно, все мужчины оказывали ей всяческое внимание, война войной, а молодость свое берет. И девочка влюбилась в лейтенанта, командира взвода. И хотя на фронте любовные отношения не приветствовались, командиры и солдаты с уважением относились к их любви, видели, любовь меж ними не сиюминутная, не фронтовая, а настоящая. Когда ее ранило, к счастью, не тяжело, лейтенант добился, чтобы ее не отправляли в тыл, лечили в полковом госпитале. Навещал ее, заботился о ней.  И влюбленные решили: как только они возьмут Минск, обратятся к командованию, чтобы им разрешили зарегистрировать брак, распишутся в освобожденном городе. Только при взятии Минска командир взвода и ее возлюбленный погиб. Представляешь горе молодой девушки, которая лишилась любимого человека, осталась одна и беременная. Через какое-то время ее отправили в тыл, по месту жительства рожать.  Дома ее встретили в штыки. «Съездила на фронт, спала со всеми, нагуляла ребенка». - шептали за ее спиной. Да и в глаза называли шлюхой, солдатской подстилкой. Мужики подкатывались к ней, надеясь на легкую доступность, когда она яростно отшивала их, кривили губы: «Подумаешь, фифа! Как там, так всем давала, а тут кобенится!».  А она хранила верность своему погибшему возлюбленному, в сыне видела его черты, и не знала, как она объяснит подрастающему сыну, кто ее отец. Досужие соседи расскажут ему, как мать зачала его неизвестно от кого на фронте. Вот так жители превратили  жизнь невинной девушки в ад. А спас положение простой солдатик, которому она сохранила жизнь на фронте, во время боя затащила его в воронку, обрабатывала раны, останавливала кровотечение до подхода подкрепления. После войны тот спасенный солдатик разыскал ее, приехал с матерью поклониться ей в ноги, поблагодарить за подаренную жизнь. И пока они находились там, поняли, в каком положении они оказались. Чтобы прекратить досужие обвинения, предложил молодой женщине уехать с ним,  он готов женится на ней, усыновить ребенка своего командира. И хотя молодая женщина не любила того благородного солдатика, она согласилась на его предложение, мать там же благословила их и они уехали. Дядя не знает, как сложилась их дальнейшая жизнь. Полагает, что счастливо. Я к чему тебе это рассказал? - повернулся он к Удальцову.
Тот не ответил.
-Понимаешь, для Веры этот капитан тоже погиб. И чтобы прекратить травлю, она вышла замуж за майора, которого не любила, но уважает, за проявленное благородство.
-Только и здесь она промахнулась, - буркнул Удальцов. - Благородства у нашего майора, как у сытой кошки по отношению к мышке.
-Не знаю, не мне судить. Если это так, Вера вдвойне несчастна.
-А ты решил ее осчастливить?! - с усмешкой спросил Удальцов.
-Я и сам хочу быть счастливым, - серьезно ответил Максимов.

А утром опять возобновились учения. Максимов как угорелый носился со своим взводом, гимнастерка прилипла к спине, пот застилал глаза. Солдаты после того, как  убрали из взвода сержанта Колесника, прониклись в нему неким уважением, поверили в него, как в командира. Конечно, дедовщину до конца искоренить не удалось, но не наблюдалось уже той разнузданной анархии служащих «стариков». Тем более, что Максимов по собственной инициативе в личное время не в приказном порядке собирал в учебном классе солдат, занимался просветительной деятельностью, рассказывал им о великих русских композиторах, художниках, великих полководцах прошлого, просвещал вчерашних сельских и городских ребят, которые ленились хорошо учиться в школе. На упреки коллег он отвечал, что образованный солдат сражаться за родину будет более осознано, поскольку он защищает не только свой дом, но и свою культуру, свою историю. Командир батальона на совещании офицеров ядовито заметил: «Тут некоторые офицеры либеральные порядки внедряют. Дешевый авторитет зарабатывают. А солдат понимает только тогда, когда его почаще с полной выкладкой в марш броски бросаешь. Военная дисциплина через ноги быстрее доходит, нежели через сознание, которого нет». Он не назвал фамилии, офицеры и так догадались, кого он имел ввиду.  Еще Максимов попытался договориться с солдатами своего взвода исключить из своей лексики мат.
-Так офицеры матерятся похлеще нашего, - возразили ему.
-Пример надо брать не с них. Вы же не берете на гражданке пример с воров, грабителей, насильников, не идете по их пути, - доказывал он.
И сейчас, на полигоне солдаты выкладывались. Старались не подвести своего командира. Лучше всех отстрелялся по мишеням рядовой Пилипенко, и Максимов вместо армейского объявления благодарности, в порыве обнял маленького солдатика. Прижал к себе, похлопывая по спине приговаривал: «Молодец, ай молодец!». С наблюдательного пункта его взвод заметили. Приехавший командир полка с офицерами штаба, наблюдал в бинокль за ходом учений, повернулся к комбату Топазову, спросил:
-Чья рота?
-Капитана Афиногенова, - доложил тот.
-А взвод?
-Лейтенанта Максимова, товарищ полковник.
-Это который стреляет отлично? Снайпера?
-Так точно!
-А разве тогда ему не присвоили старшего лейтенанта?
Топазов замялся, поиграл мимикой лица, выпалил:
-Никак нет, товарищ полковник! Выговор у него имелся.
Полковник посмотрел на него, покачал головой, ничего  не сказал, опять припал к биноклю. На полигоне застрочили пулеметы, ухнули дивизионные пушки, серая масса солдат пошла за бронетранспортерами в атаку. Поле заволокло дымом дымовых шашек.
Дни учений пролетели быстро. Подразделения батальона в полевом выходе отработали действия в основных видах боя на штатной технике, командиры подразделений провели тренировку по управлению подразделениями и огнем. Конечно, первый блин комом. Не все получилось. Сказывалось длительное отсутствие подобных учений. На третий день учений на правом фланге случилось какое-то замешательство. Первая рота пошла в атаку перпендикулярно артиллерийскому дивизиону. Капитан Афиногенов наблюдая в бинокль за полем боя, оглянулся на Максимова сказал:
-Хорошо, что патроны холостые, перестреляли бы друг друга, - и покачал осуждающе головой.
Все видели как УАЗик Топазова запылил в сторону первой роты. В рации слышался крик и мат Топазова в адрес командира первой роты. Афиногенов хмыкнул:
-Узнаю Алмазова. Сам своими бестолковыми командами ввел ротного в заблуждение, а теперь все грехи хочет свалить на его голову.
Перевел бинокль на командный путь. На командном пункте и без бинокля видно - произошло какое-то движение.
-Что там? - спросил Максимов, увидев, как ротный направил в ту сторону бинокль.
-Представитель командира дивизии приехал, - пояснил Афиногенов.
Полковник Левченко курировал полк, его все знали, на все праздники он приезжал поздравлять личный состав полка от имени командира дивизии. В равной степени и ругать, когда происходило некое ЧП. Как правило, каждый его приезд заканчивался грандиозной пьянкой, поэтому до командования дивизии многое не доходило о полковых грехах.
-Наш дед сейчас ножкой шаркнет, - сказал подошедший Удальцов.
-Не, наш дед не подхалим, - возразил Афиногенов. - Водки попьет с ним, потом неделю будет на печень жаловаться.
Машина Топазова направилась в их сторону. 
-По местам! - скомандовал Афиногенов.
  По рации, на волне, которой не слышат на командном пункте, досталось от комбата всем командирам, он крыл по чем зря всех командиров рот.  Афиногенову и Максимову досталось чуть меньше, поскольку лейтенант недавно закончил училище, и еще не все успел забыть об азах военной тактики и стратегии. Да и солдаты его старались на совесть.
И все же подводя чуть позже  итоги учений, полковник сказал:
-Такое впечатление, что лучшие подразделения пробежали стометровку за час, вторые за два, последние прибегут завтра.
И начался трехчасовой разбор полетов, досталось всем. Топазов сидел понурый, соглашаясь с доводами офицеров полкового штаба, в конце заверил, что он приложит все усилия на исправление недостатков.
После совещания начальник штаба полка спросил полковника:
-Отличившихся награждать будем?
Тот посмотрел на него через плечо, бросил:
-За что? За то, что стометровку час бежали?
-Все же среди худших, были и лучшие, - робко возразил начальник штаба. - Они не виноваты, что Топазов не справился с управлением подразделениями.
Полковник подумал, согласился.
-Хорошо. Нужно отметить хорошие показатели по стрельбе артиллерийского дивизиона. Вопреки, а не благодаря общему руководству.  Отметьте в приказе роту связи, сбоев не наблюдалось. Второй раз полагаю надо объявить досрочное присвоение звания командиру взвода… этому, как его?.. Снайперу...
-Максимову, - напомнил начальник штаба.
-Точно. Запиши себе, а то Топазов опять найдет причину об отсрочке. Командиру роты Афиногенову благодарность с занесением и премию.
-А Топазову?
Полковник посмотрел на него, не шутит ли тот? Начальник штаба пояснил:
-В дивизии не поймут. Низовые подразделения с задачей справились, а руководящей роли комбата не просматривается.
-Ничего! Я перед пенсией имею право говорить правду. Объясню им что к чему… И вам советую составить отчет о ходе учений объективно. А то доиграетесь, уйду на пенсию, пришлют вам командиром полка Топазова, - хмуро проговорил полковник.
Выстроили весь батальон с прикомандированными подразделениями, командир полка толкнул речь, в которой благодарил солдат за выполненный долг, ни словом не обмолвился о командирских просчетах, зачем солдатам о них знать. Полковник Левченко стоял рядом, кивал головой, соглашаясь с речью командира полка. Потом прошла команда - приготовиться к парадному  смотру. Командиры рот засуетились, выстроили роты в колонну, за солдатскими колоннами  ревели моторами БТР и ЗИЛы. Возглавил парад майор Топазов. Спеси в нем поубавилось, он старался не смотреть в сторону подчиненных. Когда поступила команда к маршу, Топазов так старательно рубил шаг, что полковники переглянулись. Но ничего не сказали друг другу.
 Подразделения прошли парадным строем мимо импровизированной трибуны, и стали собираться в обратный путь.
Всю обратную дорогу в полк Максимова снедало нетерпение. «Сейчас увижу Веру!», - сверлила мозг счастливая мысль. Он не видел ее целую вечность. По тому, как она взглянет на него,  когда он предстанет перед ней, он сразу поймет, как она к нему относится. Вспоминала ли она о нем, рада ли встрече, или дежурно улыбнется, как хорошему знакомому, и в глазах ее не вспыхнут огоньки. Он всю дорогу думал о ней. Вспоминал ее улыбку, тонкие пальчики, от прикосновения к которым  млел и замирал, и в душе становилось тесно и грустно. Не заходя домой, он как был в полевой пыльной форме сразу же помчался в библиотеку.
Но Веры он не увидел. За столом сидела молодая девушка, очки с толстыми линзами делали ее совсем юной девочкой, она недоуменно взглянула на стремительно вошедшего офицера, спросила:
-Вам чего?
Максимов стушевался. В первую минуту не нашелся, что ответить, проговорил чуть охрипшим голосом:
-Мне… того… биографию Суворова…
-К сожалению она на руках, - тоненьким голосом проговорила девушка.
-Да? Извините. Я зайду в другой раз.
И выскочил.
Он не знал, Вера еще вчера уехала к родителям погостить.

Он увидел ее через три дня. Увидел через окно класса, в котором проводил занятия с солдатами. Вера шла легкой походкой, подставив лицо осеннему скупому солнцу и улыбалась. Он проследил, как она скрылась за массивной обшарпанной дверью Дома культуры. Еле дождался конца занятий, второй час по изучению Устава поручил проводить сержанту, сам быстрым шагом направился в библиотеку. «Хоть бы там не было посетителей», - молил он всевышнего. Он почти ворвался в библиотеку, Веры за столом не было, она выглянула из-за стеллажа, расставляла по местам книги. Он стремительно пошел к ней, ему хотелось подхватить ее на руки, но Вера выставила вперед обе руки, держа книгу как щит.
-Здравствуй, - сказала она, и по-доброму улыбнулась ему.
-Привет! Расскажи, пожалуйста, как ты тут без меня скучала, дни считала? - с юмором произнес он.
-Как же! Все глазоньки в окно высмотрела, не летит ли там сокол ясный, - подыграла она его тону.
-Неужели ни разу не вспомнила? - с надеждой в голосе спросил он.
-Почему же, вспоминала, - и тут же как боксер в ринге, увернулась от очередного вопроса, спросила на отвлеченную тему:
-Как прошли учения?
Вряд ли ей интересны учения, тем более муж ей рассказал, как они проходили, кого ругали, а кого хвалили.
-Нормально! Пот, грязь, смрад, грохот! Все, как положено!
-Что-то запомнилось хорошее?
-Вера, ну что там может запомниться хорошего, тем более для тебя?! Единственное что необычно: к нам в палатку подселили интересного офицера из другого подразделения - капитана Орехова.
Вера быстро вскинула на него взгляд, улыбка на ее лице погасла, она тут же отвернулась, стала старательно прилаживать книгу на полку. Максимов сзади взял ее за плечи, наклонился, тихо сказал:
-Добрые люди подсказали, это твой бывший возлюбленный. Я могу понять тебя, Вера.  Мужчина он достойный, мне понравился.
Она резко повернулась, не успела ответить, Максимов спросил:
-Скажи, Вера, ты до сих пор испытываешь к нему чувства?
-Все давно поросло травой. Прошу тебя, никогда не напоминай мне о нем. Это самая позорная страница моей жизни, - попросила она нахмурившись.
-Не буду, - пообещал он.
Она покачала головой.
-Григорий тоже обещал не напоминать. На коленях стоял, когда уговаривал меня замуж. И забыл об обещании через месяц. А когда мой отец уйдет на пенсию, он и вовсе забудет о своем обещании.
-Вера, если там травой заросло, мужа ты не любишь, и если ты ко мне питаешь хоть капельку любви, самую маленькую, давай снимем в городе квартиру и ты уйдешь ко мне.
Он с надеждой посмотрел на нее.
-Мне тоже добрая фея донесла, что ты, то ли увлечен некой девушкой, то ли тобой увлечены, - не знаю. Ко мне подошла девица, та, помнишь, что летом ездила с нами по грибы, просила оставить тебя в покое, иначе она все расскажет моему мужу, - вместо ответа на поставленный вопрос сказала женщина, и хитро посмотрела на Максимова. У того все оборвалось в груди.
-Вот сучка! - вырвалось у него.  - Да у меня ничего с ней не было! - не хватило у него смелости сказать правду. - В кино сходили, бутылочку крутили, по-пьяни целовались. Потом я ей сказал, что не люблю ее. Она откуда-то узнала, что я по тебе сохну. А ты что ей сказала?
-Что я ей могла сказать? Она вольна поступать так, как ей угодно.
-Плевать на нее, Вера, давай жить вместе, - повторил он вопрос.
В эту минуту дверь заскрипела. Мужской слащавый голос пропел:
-А где-е тут прекрасная хозяйка прячется?
Вера вышла в зал, пошла к посетителю. Максимов не стал выходить, в надежде посетитель скоро уйдет, остался стоять за стеллажами, в случае чего делать вид, что он ищет книгу. Он слышал диалог посетителя и Веры.
-Вот вам маленький, так сказать, презент, будете пить чай и вспоминать одинокого офицера, - растягивая слова, говорил мужчина. Максимов выглянул поверх книг на полке, офицер из боевого и тылового подразделения пытался дать в руки Вере коробку конфет. Вера возражала:
-Что вы, не надо… прошу вас…
-Ну, вы меня, право, обижаете, - жеманно говорил офицер. - Мне будет приятно сознавать, что вы из моих рук приняли подарок, и будете кушать, так сказать,  эти прелестные конфеты.
-Товарищ майор, здесь не принято получать подарки, - строго выговорила Вера. - Если зайдет муж, ему будет крайне неприятно, увидев вас здесь не по делу. И спросит, за какие заслуги меня одаривают конфетами. Не хочу лишних разговоров, - решительно говорила Вера.
-Вы напрасно подозреваете меня в не лояльности, я, так сказать, от чистого сердца...
Максимов понял, так легко она от него не отделается. Он кашлянул и завозился с книгами. Майор от неожиданности вскочил.
-Извините, у меня посетитель, - сказала Вера.
-Да, да, конечно, - засуетился майор. Ему лишние свидетели тоже ни к чему. Вера силой вложила коробку ему в руки, он тут же скрылся за дверью. Максимов вышел, стал между стеллажами напротив ее стола.
-Вот видишь?! Один поклонник с коробкой конфет, другой прячется за стеллажами, - сказала она.
Лучше она так бы не говорила. Максимов покраснел. В этом посетителе поклоннике он как бы увидел себя со стороны. В ее глазах он такой же искатель приключений. Она не воспринимает всерьёз его любовь к ней. Это открытие настолько поразило его, что на минуту он стушевался. Затем,   медленно подошел к ее столу.
-Понимаю. Я нисколько не лучше его. Даже хуже. Мы оба в твоих глазах ловеласы. Ты ставишь меня с ним на одну доску. Только я, в отличие от него, так-с сказать, - передразнил он недавнего посетителя, - люблю тебя. Оказывается, зря! Извини. Я больше не буду досаждать тебе своей любовью.
И вышел. Услышал вслед: «Саша, Саша!..», но стыд гнал его дальше.

Наступила зима. Малоснежная, с кратковременными оттепелями. В  городке и части царит уныние. Обстановка тревожная. Пошел слух их мотострелковый полк могут направить в Чечню наводить там конституционный порядок. Офицерам запретили надолго куда-либо отлучаться, сидели по квартирам. Максимов все чаще заходил к Удальцову, коротали вечера. Часто на правах подружки Удальцова к ним присоединялась Галка. Реже заходила Вика в надежде, что сумеет очаровать Максимова. После того, как он узнал, что она шантажировала Веру, никогда ее не оставлял у себя. Резались в карты на раздевание. Максимова только один раз оставили без рубашки и брюк. Удальцов сопротивлялся из последних сил, Ловчил. Одевал по три пары носок. Галку один раз оставили в нижнем белье. Вика демонстрировала великолепную грудь, хотя могла снять с себя сначала колготки. При этом хитро поглядывала на Максимова. И хотя долгое воздержание давало о себе знать, Максимов держался.  Чаще они оставались  в комнате Максимова одни, сражались в шахматы. Удальцов восхищался мудрой игрой:
-Наверняка ее военный придумал! - говорил он. - Тут тебе и тактика, и стратегия, и интуиция! Максимов соглашался, пил пиво, пока сослуживец обдумывал очередной ход. Взял книгу Куприна, которая стала для него чуть ли не настольной книгой. Он не хотел относить ее в библиотеку, нарушил все сроки.
-Вася, ты послушай, словно о нас писано! - обратился он к Удальцову,  - Написано девяносто лет назад. Послушай! «За исключением немногих честолюбцев и карьеристов, все офицеры несли службу как принудительную, неприятную, опротивевшую барщину, томясь ею и не любя ее. Младшие офицеры совсем по-школьнически, опаздывали на занятия и потихоньку сбегали с них, если знали, что им за это не достанется. Ротные командиры, большей частью люди многосемейные,  погруженные в семейные дрязги и в романы своих жен, придавленные жестокой бедностью и жизнью сверх средств, кряхтели под бременем непомерных расходов». А?! Не про нас ли изложено? У нас все отдано на откуп сержантам и прапорщикам, офицеры самоустраняются от своих прямых обязанностей, мы сидим без денег, зарплаты не хватает на месяц. Стыдно сказать, мы офицеры российской армии, ждем подачки от своих родителей! Далее: «На службу ротные ходят с таким же отвращением, как и младшие офицеры, только для соблюдения престижа, а еще  реже из властолюбивого самодурства», - процитировал он еще одну фразу.
Максимов со злостью хлопнул книгой о коленку. Удальцов оторвал взгляд от доски, слушал Максимова, кивнул головой в знак согласия.
-Наш командир батальона зачахнет без властолюбивого самодурства, - высказался Удальцов. Он встал, потянулся, отошел к окну, помолчал, глухо сказал: - Да все мы маленькие Топазовы. Чем мы лучше его? В меньшей степени дурь свою проявляем. Кто в армии остался? Кому деваться некуда. Куда уходить нашему комбату Афиногенову? У которого трое детей и жена не работает. Ему до пенсии осталось всего ничего, разве он будет думать о службе? Он думает, как ему удержаться и не очень гавкаться с комбатом. Твои и мои доводы ему до фонаря! А я куда  уйду? Что я умею, кроме как воевать? Мать нас троих одна воспитывала. Городок маленький, даже института нет. В  область ехать учиться и сидеть у матери на шее? Вот я и пошел в военное училище на полное государственное обеспечение.  А те, что ушли из армии на гражданку, нашли свою дорогу? Одни к бандитам подались, либо убьют, либо посадят; другие новоиспеченным богачам прислуживают. Встречался я тут с одним бывшим сослуживцем в Москве, служит в охране у какого-то туза. Сидели в кафе, водку пили, он жаловался на жизнь: туз еще тот хамло, похлеще нашего комбата будет, а он, боевой офицер, прошел Афган, служит теперь в шестерках у пацана, который оргтехнику из Европы толкает. Терпит, потому что платит хорошо. Но все равно, сказал, если дальше так продолжаться будет, пристрелит его нахрен. Такая у нас армия нынче. Вот какого ляда ты в армию подался? У тебя родители состоявшиеся, в областном городе жил? Ты чего терпишь выходки нашего Топазова?
Максимов пожал плечами, ему не один раз этот вопрос задавали.
Удальцов сидел на подоконнике, Максимов  в старом продавленном кресле,  Удальцов раньше смеялся, кресло с помойки друг притащил, оказалось презентовал уезжавший из общежития офицер. «Что он может ответить сослуживцу? Пришел и пришел, теперь нужно служить, долг родине отдавать, как ни пафосно звучит». Вместо ответа на поставленный вопрос, вслух сказал:
-Если каждый на своем месте будет надлежащим образом выполнять свои обязанности толку будет больше. Что делать молодому врачу после института, когда он приходит в больницу, а там нет медикаментов, медицинского оборудования? Уходить и не лечить больных? Или требовать от главврача, чтобы тот добивался в вышестоящей организации выделить все, что необходимо для лечения. Или молодой учитель, пришел в школу, а там нет учебных пособий? Тоже самое, добиваться надлежащего исполнения обязанностей директором школы. Мы должны следовать требованиям устава в своей работе с подчиненными, несмотря ни на каких Топазовых. Тогда порядка в стране станет больше.
Удальцов спрыгнул с подоконника, прошелся по комнате, остановился напротив Максимова, покрутил пальцем у виска, сказал веско:
-Ненормальный ты! Плетью обуха не перешибешь. Надо революцию не снизу начинать, а чтобы верхи задумались и стали требовать с нас, с низшего звена, выполнять тот же устав. А то что ты свой взвод выведешь в передовые, да я постараюсь, от этого только комбат будет получать благодарности и привилегии. А тебя при распределении премий он даже не вспомнит.
-Не думаю, что вышестоящие начальники не видят, насколько бездарен Топазов. Проверяющий на учениях наблюдал, как он управлял на поле войсковыми подразделениями. Он хотя и вась-вась с нашим дедом,  но все равно мнение свое составит, - возразил Максимов.
-И что?! Думаешь, его задвинут? - скептически посмотрел Удальцов на товарища. Ко всему, у нас нехватка офицерского состава! Помнишь из истории, когда Сталин выкосил средний и высший офицерский состав, кого ставили командирами полков? Вчерашних курсантов! Лейтенанты командовали батальонами и полками. Так же и сейчас, хреновый военачальник Топазов, да где другого взять?! Офицеры покидают армию сотнями. А главное - он ручной. Он не будет выпендриваться перед начальством, как ты! - расставил руки в полупоклоне Удальцов.
Подобные споры сослуживцев случались не редко.
-Ходят разговоры, что два батальона на три месяца отправят в Чечню наводить там порядок, - переменил тему Максимов. - Затем два батальона вернутся, пошлют на смену два других  батальона. И так из каждой части. Вот там Топазов и постигнет  в полной мере науку командовать войсками.
-Наш лучший в мире министр обороны обещал одним полком за месяц успокоить горячих кавказцев. Может быть, очередь до нас и не дойдет. Дивизия Дзержинского есть для наших внутренних разборок, - отозвался Удальцов.
В полку с некоторой тревогой следили за событиями в Чечне. Желания ехать воевать ни у кого из офицеров не наблюдалось. Оправдывали свое нежелание тем, что сражаться с врагом извне они готовы, а со своими россиянами воевать несподручно. Хотя в душе давно никто чеченцев соотечественниками не считал. Их показная наглость, демонстративное игнорирование центральных властей, безнаказанный разбой, все это вызывало отторжение, напоминало борьбу за Кавказ, когда в позапрошлом веке гоняли по горам Шамиля. Понимали, война в большей степени партизанская, единого фронта не будет. Ко всему прочему, мировое сообщество осуждает Россию за военные действия против свободолюбивого чеченского народа. Там в горах не только война, где стреляют и убивают, там еще минимальные бытовые условия, отсутствие нормального питания, жизнь в палатках, ненависть местного населения, - все это не способствовало желанию офицеров ехать на Кавказ. Хотя знали, на любой войне, к которой их готовили и они соглашались всей своей жизнью доказать свое желание защищать родину, - бытовые условия отсутствуют.
  Два чеченца, служившие в подразделении капитана Кротова дезертировали, прихватив с собой оружие. Похоже, их увезли на машине, которая специально приехала за ними. Поиск ничего не дал, посылать прапорщика по месту жительства не стали, там и так люди десятками пропадают. Чеченцы грабят поезда, убивают железнодорожных служащих, похищают людей. Законы российской федерации на территории Чечни не действуют. Русское население из республики бежит, чеченцы в настоящее время воюют между собой, сторонники объявленного президентом Дудаева сражались с временным советом чеченской республики Автурхановым. Объявили себя независимым государством, хотят отделиться от России, они уже фактически отделились. Воевать зимой, в неподготовленных условиях, с плохим обеспечением, офицеры не хотели. В разговорах и спорах одни офицеры хвалили генерал-полковника Сухопутных войск Воробьева за отказ возглавить войсковую операцию в Чечне ввиду ее полной не подготовленности, дескать он проявил принципиальность. Другие - обвиняли в трусости, в неподчинении приказу, хотя сами генералы не испытывали желания ехать на Кавказ, воевать с местным населением. Министр обороны Грачев жаловался Ельцину, его заместители и генералы один за другим под разными предлогами отказываются ехать воевать на Кавказ. Кто-то из них доставал справки о мнимой болезни, некоторые подавали в отставку, кто-то прямо говорил: Идите-ка вы, товарищ министр по… - и показывали направление. Возможно, не так грубо, по сути верно. Их, конечно, увольняли с неприличной мотивировкой, только от того настроение у офицеров лучше не становилось. Солдаты и вовсе заявляли: мы лучше отсидим за дезертирство. Правда, таких было не так много.
Одиннадцатого  декабря президент Борис Ельцин издал Указ: «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской республики». Это означало ввод войск в Грозный. Через три дня на территорию Чеченской республики ввели войска Министерства обороны и части Министерства внутренних дел. Два батальона мотострелкового полка, в котором служил Максимов откомандировали в Чечню. Батальон, в котором служил Максимов остался в резерве. Провожать батальоны пришли жители городка, жены и родственники офицеров. Погрузка в эшелон напоминала киношные картины о проводах на войну. Только тогда солдаты ехали в теплушках, сейчас в пассажирских вагонах. Слезы, плач, напутствия, разговоры, команды, - все слилось в один нескончаемый гул. Разжалованный сержант, нынче рядовой Колесник увидел на перроне через окно Максимова, поспешно открыл верхнюю створку, прокричал:
-Приезжай, летеха, мы там с тобой еще свидемься…  поквитаемся…
Максимов не ответил.
С первых дней стали поступать сведения об убитых и раненых. Все понимали, сведения явно занижены. Плач матерей и жен наполнил коридоры частей и подразделений.
В такой обстановке приезд  в городок цирка Шапито уже не радовал. Они приезжали раз в пять лет, приезд шумно сопровождался бравурной музыкой, красочными плакатами и афишами. Для городка это мероприятие было радостным событием. Мамаши с детьми и взрослые потоком шли на представление. Артисты цирка пользовались любовью и уважением в городке. Жители знали их в лицо, старались после представления пригласить в гости. Командиры организовывали для них шашлыки на природе. Сейчас они прибыли тихо, натянули шатер, появились скромные афиши.  Жена командира батальона увидела в окно, как осторожно ступая по скользкой дорожке идет бессменный шпрехшталмейстер цирка, сгорбившийся, когда-то широкие пышные усы обвисли, сверху видна на затылке проплешина. «А совсем недавно был бравый кавказский джигит», - с тоской подумала она, и украдкой взглянула на себя в зеркало. Увы, годы и ее не щадят. «В цирк пойдем?» - спросила она мужа. Тот махнул рукой: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Наш полк сплошное Шапито!».
Удальцов зашел к Максимову, спросил, посетит ли он культурное мероприятие? Его пригласила в цирк Галка. Максимов поколебался, пришел к выводу, все равно вечер занять нечем, согласился. Редкие зрители потянулись ко входу в шатер. У входа в цирк к ним подошла Виолетта, вела себя демонстративно отчужденно, обижена на Максимова, он очередной раз отшил ее, не пригласил к себе после вечера в клубе, села по другую сторону Удальцова и подруги. Ниже на два ряда и чуть в стороне сидела Вера с мужем, Максимов смотрел на ее профиль и больше наблюдал за нею, нежели за представлением на арене. Она смеялась на репризы клоуна, хлопала в ладоши на выступление акробатов и дрессировщиков собачек. Ее муж сидел не шелохнувшись, угрюмо смотрел на арену, не выявляя никаких эмоций. Поход в цирк не внес ни капельки оптимизма. Наоборот, это фальшивое веселье навеяло еще больше тоски в душу.
Новый год встречали в обстановке полного уныния. Год выдался по всем меркам не счастливый. Экономика страны катастрофически катилась вниз. Обещанный рай от приватизации обернулся сплошным обманом. Разгул преступности, коррупция, стихийные рынки, резкое падения рубля в черный вторник, - стало повседневностью и обыденностью. Единственное светлое пятно в жизни Максимова, ему все же присвоили очередное воинское звание - старший лейтенант. Не за успешное проведение учений, просто срок подошел. Он с сослуживцами отметил это событие в местном буфете. И удивлялись подлости командира батальона, приказ о  присвоении вышел еще в октябре, он тянул резину, объявил о присвоении очередного воинского звания  за две недели до нового года. Офицеры старались разнообразить полковую жизнь, для детей организовали утренник и елку, жен пригласили в Дом культуры на праздничный вечер. Офицеры собрались в клубе, звучала музыка,  никто не танцевал. Сидели за столиками, дамы пили дешевое шампанское, офицеры водку, обсуждали сложившуюся обстановку. Сведения не радовали. На новый год начался бездарный штурм города Грозный.  Кто-то из офицеров периодически ходил в штаб принимал сводки и сведения по закрытой связи, приходил в клуб и по секрету докладывал обстановку. Федеральные силы попали в окружение. В то время, когда в  полку отмечали новый год, где-то в далеком Грозном гибли люди. В результате восемьдесят пять человек убитых, семьдесят два пропали без вести, чеченцы покрошили почти все танки в городе, и взяли свыше ста молодых солдатиков, не обученных военным действиям, в плен, командир бригады полковник Савин погиб. Такой позор трудно пережить. Поэтому тосты звучали без пафоса. Смешно и стыдно поднимать тост за победу большой России над маленькой взбунтовавшейся республикой.
-А еще с Америкой воевать хотели, - в который раз упрекнул Россию пьяненький прапорщик  Яценко.
-С Америкой мы теперь целуемся. Или забыл? - с досадой в голосе крякнул капитан Волков. - Только Америка с нами не церемонится. Вон, Польша уже в НАТО вступает. И Венгрия с чехами тоже…
-Куда же им деваться, если мы их бросили на произвол, - подал голос майор за соседним столиком.
Максимов сидел за столиком вместе с сослуживцами Удальцовым и Луговым. Рядом сидела Галка, чуть позже подсела Виолетта. За соседним сдвоенным столиками расположились майор Ковалев со своими штабными офицерами, с ними жены. Перед Ковалевым заискивали, понимали, скоро он уйдет на повышение. Он вел себя по-барски, распахнул китель, сидел расслабленно, благосклонно принимал поздравления. Максимов смотрел на Веру. На ней красивое легкое не по сезону платье, высокая прическа из черных волос, для Максимова она в ту минуту была совершенством красоты. Хорошо, что Ковалев сидел спиной к нему, и он мог смотреть на Веру, которая делала вид, что не замечает его пылких взглядов. С тех пор, когда он вышел обиженным из библиотеки, он больше не приходил к ней. Страдал, но держался. Недавно он случайно встретил ее на улице, она остановила его, спросила:
-Почему ты не заходишь в библиотеку, Саша? Не меняешь книги для чтения?
-Если только для этого… - и осекся. - Поменяю, -  пообещал он.
Нагнул голову и пошел дальше. Он так и не решился зайти. Знал, зайдет, и снова начнется то же самое. Она будет делать вид, что они всего лишь друзья, а он будет унижаться, стараясь урвать мимолетный поцелуй. Вечер в клубе продлился недолго. Если ранее новогодние вечера с танцами длились почти до утра, сейчас, выслушав по телевизору поздравление президента, многие стали уходить. Он видел, как офицеры за столиком Ковалевых встали, тоже собрались уходить, Вера потаенно, и слегка укоризненно улыбнулась ему. Виолетта бесцеремонно висела на его плече, весь вечер она демонстративно подчеркивала свою близость к нему, и ему стало неловко под взглядом Веры. Они остались еще не долго сидеть за столиком, пили за новый год, за то, чтобы им не пришлось воевать, чтобы не гибли молодые ребята в Чечне. Поодаль за столиками сидел  Кротов в окружении офицеров полка. За их столом шумно, стреляли пробки шампанского, возгласы чередовались с криками: «Гиб, гиб, ура-а!..».  Максимов оглянулся, поморщился, его коробило от неизвестно откуда взявшегося иностранного возгласа «Гиб! Гиб!», как оказалось — это клич немецких пастухов при выпасе скота. И здесь мы подражаем иностранщине. Удальцов перехватил его взгляд, пояснил:
-Вот кто выиграл от падения рубля.
-В смысле, - не понял Максимов.
-Удачно провернули сделку с военной техникой, кое-что списали и толкнули хохлам за доллары перед самым падением рубля. Теперь широко гуляют, - пояснил он.
-Сволочи! - пробурчал Максимов и бросил с силой салфетку на стол. - Такие же и бандюкам автоматы продают. Пошли отсюда...
Они вышли на морозный воздух, молодые, веселые, сразу же забылся Кротов с его командой, начали толкать друг друга в сугроб, словно это не офицеры, на плечах которых забота о тридцати солдатах, а  ребята, которые, в действительности, еще совсем юные молодые люди, им хочется порезвиться, подурачиться, словно нет груза погон на их плечах. Виолетта запустила снежком в Александра, он догнал ее и умыл горстью снега. Удальцов барахтался в сугробе с Галкой, она визжала и со смехом отбивалась. Улучшив минутку, Галка спросила у Максимова:
-Саша, почему Олег не жениться на мне?
Максимов оглянулся,  Удальцов отряхивался от снега, которым окатила его Виолетта.
-А ты навари ему борща. Да уберись в его комнате, он и растает, - пояснил Максимов.
-Правда?
-Сто пудов!
Подошел Удальцов, привел за руку Виолетту.
-Айда, ко мне, добавим, - предложил он.
-Запасливый ты, - удивленно покрутил головой Максимов.
Галка и так направлялась к нему, Максимов помялся, посмотрел на Вику, ведь все закончится, как в прошлый раз, вспомнил красивую, грустную Веру, с ее ироническим взглядом,   вздохнул, махнул рукой:
-А, пошли, - согласился он.
Виолетта тут же благодарно повисла на его руке, так они и ввалились в скромное жилье Удальцова.
И уже там, когда допивали вторую бутылку вина, Виолетта целовала его со всей своей нерастраченной страстью, он предупредил ее, чтобы она не надеялась на взаимность. Ответила, ей достаточно того, что она его любит, и согласна провести с ним всю ночь. Максимов отвел в сторону Удальцова, сказал:
-Гони два презика.
-Самому мало, - уклонился от него товарищ.
-Выручай, жмот! - придержал его Максимов.
-Отдашь три, - растопырил три пальца Удальцов.
-Спекулянт несчастный, - проворчал Максимов.
-Почему несчастный, я счастливый Гобсек, а ты нищий Иов, - парировал товарищ.
Максимов шутливо толкнул сослуживца плечом.
Он его ранее спрашивал, почему он не женится на Галке.
-А куда я ее приведу, в общежитие? Квартир нынче офицерам не дают. Кончилась лафа. А купить не на что. Да и Галка как-то не проявляет  себя. Говорю, давай купим мяса, нажарим котлет. Она отвечает: зачем возиться с мясом, купим готовые в кулинарии. Мы что, будем питаться из кулинарии, где в котлетах мяса археолог не найдет? Не готова она к семейной жизни. Мама учит ее готовить, ей неинтересно. Сексу не учит, а тут она мастерица. Только на одном постельном увлечении не проживешь.
-Она ведь ждет, надеется.
-Не, я сказал ей, пусть не надеется. Ты женись на Виолетте, - посоветовал Удальцов в ответ.
-Упаси меня, Господи… - открестился Максимов. - Я на Вере женюсь.
-Сдалась тебе эта замужняя тетка. Хотя, слов нет, красивая. Как ты ее уведешь от мужа?
-Да увести не проблема была бы… если бы она меня любила. В том и загвоздка, чувствую, не равнодушен я ей, а такой любви, чтобы решиться на поступок, чтобы башню срывало, как у меня, нет!..
-Всегда так бывает, кто-то любит больше, кто-то меньше… - проворчал друг. - Хотя ее понять можно. Она уже один раз обожглась. Затем второй раз с этим майором. И в третий раз если ошибется, для нее это будет трагедия.
-Я же люблю ее. Буду беречь…
Друг только пожимал плечами.
А потом, когда лежал рядом с Виолеттой, она обнимала его горячей рукой, он представил, что точно также сейчас лежит обнаженная Вера со своим мужем. И ему стало на душе горько и чуть мстительно: ну и пусть! Я тоже не один!
Ночью, едва заснув, он почувствовал на себе взгляд, открыл глаза, над ним, упершись на руку, нависла Вика, в упор смотрела на него немигающим взглядом.
-Ты чего? - шепотом спросил Максимов.
-Ничего. Просто смотрю на тебя и думаю: чего во мне нет такого, что есть в ней? - спросила она.
-Ты о ком?
-Ты два раза назвал во сне меня Верой.
-Не может быть. Тебе показалось, - смутился юноша.
Хорошо, что в темноте не видно ей, как он покраснел.
-Понимаю, я не такая красивая. Зато я свободная, не замужем. Тебя люблю, могла бы стать достойной женой. Почему ты не любишь меня?
-Вика, три часа ночи не время для объяснений. Спи, утром поговорим.
Максимов отвернулся, сделал вид, что заснул. Вика долго ворочалась, вздыхала, под утро затихла.
Утром он осторожно освободился от объятий Виолетты, решил пойти в туалет. Прошел к окну, потащил небрежно брошенные на подоконнике брюки. Упала книга Куприна «Поединок», которую он только накануне  второй раз перечитывал и хотел отнести в библиотеку. Виолетта сонно повозилась, но не проснулась. Максимов осторожно поднял раскрывшуюся книгу, взгляд упал на строки, словно адресованные именно ему: «Я падаю, я падаю, - думал он с отвращением и со скукой. - Что за жизнь! Что то такое серое, грязное… Эта развратная и ненужная связь, пьянство, тоска, убийственное однообразие службы, и хотя одно бы живое слово, хоть один бы момент чистой радости. Книги, музыка, наука, - где все это?». Он вздохнул, положил книгу на подоконник, задумался. «У меня точно также!». Оглянулся на спящую, распластанную на кровати Виолетту. Туш на ее лице растеклась, лицо припухло от вчерашнего возлияния. Ему стало не по себе от мысли, что он спал с женщиной, к которой не питает ни малейшего чувства. А еще он вспомнил вчерашний укоризненный взгляд Веры, когда она уходила из клуба. Говорил ей, что его ничего не связывает с этой девушкой, а сам весь вечер позволял ей на нем виснуть, а теперь вот вместе спим.
«Я ведь тоже падаю...» - с тоской подумал он.

Максимов зашел в буфет перекусить. За столиками сидели несколько штабных офицеров, выпивали. Он поздоровался, заметил как майор Ковалев при его появлении сузил глаза, весь напрягся, на приветствие не ответил. Он прошел мимо, чувствуя на себе тяжелый взгляд майора, сел чуть поодаль, тетя Фрося знала, он всегда вечером просил яичницу и какао с булочкой. Кивнула ему, чтобы он подождал. Он видел, как майор встал, что-то резкое говорил своим сослуживцам, с которыми выпивал, те старались его удержать, он вырвал руку, чуть не сшиб на столе бутылку, раскачиваясь направился к нему походкой, словно он не офицер, а блатной урка,  склонился над ним, дыша перегаром, громко спросил на ухо:
-Говорят, ты за моей женой ухлестываешь?
-Почему ухлестываю? - отклонился от него Максимов. - Я ее люблю. И когда-то уведу ее от вас, - спокойно ответил он.
Пальцы майора сжались в кулак, желваки заходили на щеках, задыхаясь он выкрикнул:
-Ах, ты мразь! Ты еще будешь тут о любви толковать!..
Откуда в этом тщедушном теле взялось столько силы. Максимов почти на голову выше, внешне неплохо сложен. Только не приходилось ему никогда драться, даже в юности он избегал драк. Бить по лицу человека с его точки зрения - подло! И хотя в училище их учили азам рукопашного боя,  не являлась эта дисциплина для него приоритетной. И уж тем более он не стал бы драться с офицером выше его по званию. А тут этот недоносок схватил его одной рукой за погон, другой за китель на груди, приподнял со стула, стал толкать, наступал на него, пока не прижал к стене. Максимов видел перед собой перекошенный рот и выпученные глаза, и в тот же миг из его глаз брызнули искры, затем челюсть громко щелкнула зубами, Максимов не мог поверить, что его бьют. Он инстинктивно выбросил руки вперед, пытаясь оттолкнуть майора, оказалось попал майору в лицо. Вскочили офицеры, разняли их, майор все вырывался, пытался еще раз достать соперника ногой. Максимов стоял ошеломленный  безобразной сценой, никак не ожидал нападения. Тетя Фрося прижала к груди тарелку, так и замерла с ней за прилавком. И надо же  такому случиться, в буфет зашли патрульные во главе с капитаном - начальником патруля. Зашли без какого-либо умысла, на улице холодно, решили погреться, они хотели всего лишь попить горячего чаю. А тут увидели вырывающегося из рук офицеров майора, стоящего у стены молодого старшего лейтенанта с разбитой губой, кровь капала на китель.
-Что здесь происходит? - громко спросил начальник патруля.
Майор сразу остыл, офицеры стали уверять, произошло недоразумение.
-Товарищ старший лейтенант, я вижу нарушение субординации, как вы посмели напасть на старшего по званию? - обратился он к Максимову. Тот молчал. - Так! - решительно и строго приказал начальник патруля. - Прошу вас  и вас, товарищ майор, пройти в комендатуру.
Тетя Фрося не выдержала, решила заступится:
-Товарищ капитан, лейтенант не виноват, не он начал драку. На него напал майор и первым его ударил.
Майор сразу отреагировал:
-Что ты каркаешь, старая ворона! Он первый оскорбил меня!
Та огрызнулась:
-Не знаю, не слышала. Зато все хорошо видела.
Капитан перевел взгляд на майора. Они хорошо друг друга знали, тем более, капитану известно, чей майор зять, тот подошел к капитану, взял его за рукав, отвел чуть в сторону, заговорил доверительно:
-Все нормально, Сеня. Мужчины повздорили, мы тут сами как-нибудь разберемся. Садись с нами, поужинай.
Капитан хмуро отказался, сказал, он на службе, при нем несли службу еще два солдата из комендантского взвода.  Он постоял в размышлении, не зная, как поступить. Если задерживать, то нужно обоих. Майор еще тот кекс, настрочит потом жалобу. Задержать лейтенанта, - так не он инициатор драки,  напишет объяснительную, с капитана спросят, почему не доставил второго участника. Оставить все без разбирательства, вдруг инцидент получит огласку, свидетелей полно, опять же, патруль не принял мер. Капитан озвучил соломоново решение:
-Хорошо, я не буду вас задерживать и доставлять в комендатуру, но я вынужден буду написать рапорт. Все же не один на один вы тут сцепились. Свидетелей достаточно, да и со мной ребята не позволят замять инцидент. Оправдывайтесь перед своим начальством сами. Можете придумать в свое оправдание любую причину.
-Погоди, Сеня, какой рапорт, - тут же  недовольно заканючил майор, - ну вышел между нами небольшой спор, так мы сами его решим…
-Хороший спор, - кивнул он на Максимова, - с разбитой мордой…
-Да это он сам...
Капитан не стал его слушать, кивнул Максимову:
-Как ваша фамилия, товарищ старший лейтенант, из какого вы подразделения?
-Командир второго взвода четвертой роты третьего батальона Александр Максимов, - ответил он, понимая, какой оборот может принять этот инцидент.
Начальник патруля черкнул в блокноте фамилию лейтенанта, спросил:
-У вас претензии к товарищу майору есть?
-Нет, - мотнул головой Максимов.
-У вас, товарищ майор? - не глядя на майора, спросил начальник патруля.
-Я сам с ним разберусь, - зло ответил тот.
-Идите домой, - кивнул капитан Максимову на дверь.
Максимов козырнул, вышел не успев поужинать. Вслед за ним вышел патруль, так и не попив чаю.

Вера сидела у зеркала, расчесывала свои густые волосы. Увидела в зеркало вошедшего мужа, взъерошенного, в распахнутой шинели и кителе.
-Что случилось? - повернулась к мужу Вера.
-Ничего, - буркнул муж, хотел пройти мимо, Вера поймала его за руку.
-А все же?
-Подрался, - выдернул тот руку.
-Напали хулиганы? - приподняла брови Вера.
-Если бы!
-Этого только не хватало! Ты что, мальчик, драться? С кем ты сцепился? - еще больше удивилась Вера.
-С твоим хахалем, - зло выкрикнул муж.
-Час от часу не легче… И кто же мой хахаль? - с сарказмом спросила Вера.
-А то ты не знаешь! Лейтенант из четвертой роты Максимов.
-И с чего ты взял, что он мой любовник?
-Он сам мне признался, что любит тебя.
Вера хмыкнула.
-Да мало ли кто меня любит, что же теперь ты всем будешь морду бить?!  - а у самой похолодело в груди.
-Меньше хвостом надо вертеть перед каждым молодым лейтенантом, - зло проговорил муж.
Вера вскипела:
-Это я-то верчу хвостом?! - возмутилась Вера. - Тебе будет скоро сорок пять лет, а ты все  ревностью мучаешься. Я тебе давала повод? - Она гневно посмотрела на мужа. - Григорий, мне скоро надоест твоя беспричинная ревность, - пригрозила она не первый раз.
Муж присел возле ее кресла, поймал руку, начал целовать ладонь.
-Прости, дорогая, прости… Не сдержался… Молодой, такой нахальный, увести обещал… Испугался…
Вера негодующе отдернула руку, повернулась к зеркалу.
-Фи, от тебя еще и спиртным воняет. Пьяный майор дерется с молодым старшим лейтенантом, - позор! Докатился! Надеюсь никто не стал свидетелем безобразной пьяной драки? - спросила она.
-Если бы! Нас застукал патруль, - хмуро поведал муж.
-Час от часу не легче! - опять повернулась к мужу Вера. - Ты хочешь до пенсии остаться в замах? На тебя составили аттестацию на повышение на вакантную должность заместителя начальника штаба полка, а там и до начальника недалеко, папа за тебя слово замолвил, унижался, хотя он не высокого мнения о твоих способностях, и все коту под хвост только из-за того, что кто-то меня любит?! - эмоционально выговаривала мужу Вера.
-Прости… прости… - твердил мужчина.
-Да я-то прощу! - выкрикнула Вера. -Ты подумай, что за бумага уйдет в полк! Тебя за это не то что выдвинут на вышестоящую должность, тебя задвинут в дальний батальон на должность командира роты в лучшем случае. Учти, я с тобой не поеду. Достаточно того, что я осталась с тобой в этом городке. Могла бы с родителями уехать в город.
Помолчала, осторожно спросила:
  -А Максимов что, пострадал?
Муж вскочил, нервно заходил по комнате, вспоминая инцидент.
-Да дал ему пару раз в морду, хотел добавить, нас разняли. Да еще патруль вмешался. Рапорт на нас накатают, - уныло сообщил муж.
Вера через плечо презрительно посмотрела на мужа.

Рапорт о драке между майором и лейтенантом погулял по инстанциям, пока не лег на стол командиру полка. Командир батальона Топазов ознакомился с рапортом патруля, зло прокомментировал в адрес Максимова: «Доигрался, соколик!...». Не в его власти разбирать происшествие, в котором участвовал заместитель начальника штаба. Бумаги ушли в канцелярию командира полка.  Командир полка ознакомился с рапортом, пришел к выводу: коль патрульные в тот вечер драчунов не забрали в комендатуру, надо полагать, драка как таковая не состоялась, потолкались офицеры и разошлись, - решил командир полка. Только как-то удивительно, что могли не поделить старший офицер с молодым фендриком? Служат в разных подразделениях? Странно! В комендатуре посчитали, власти командира полка будет достаточно для вынесения взыскания, поэтому комполка  участников схватки вызвали к себе, на ковер. Командир полка давно собирался на пенсию, все не находили достойной замены, он написал рапорт об отставке, ждал решения командира дивизии. Ему совсем не хотелось заниматься  этим мелким происшествием, других забот хватало. Мог бы поручить заместителю по работе с личным составом, если бы не фамилия Ковалева, на которого составили аттестацию, рекомендуя его на повышение, бумаги лежали на его столе, ждали подписи. Да лейтенант Максимов, взвод которого на учениях показал не плохие результаты, а так же отстаивал честь полка на дивизионных соревнованиях по стрельбе. Побольше бы таких офицеров в армии, толку было бы больше.  Ведь для проформы вызвал офицеров, нежели из-за желания заниматься разбирательством. Оба офицера не глядя друг на друга зашли в кабинет, доложили о прибытии. Комполка смотрел на них с явным  любопытством. Ладно бы подрались молодые петухи, которым дурь свою девать некуда, а здесь майор в годах, да и  лейтенант третий год в полку служит.   
-А что же вы на дуэль друг друга не вызвали? - ехидно спросил полковник. - Пострелялись бы, а?
-Хотели, товарищ полковник. Подумали о вас, тогда вы бы тоже пострадали, - дерзко высказался Максимов. Ковалев на слова  лейтенанта зло зыркнул в его сторону, промолчал.  Командир полка от неожиданности откинулся на кресле.
-Скажи-ите, какое благородство! Похвально! Я бы вас лейтенант за неуважение к старшему по званию на губу отправил на суток двадцать, чтобы вы там остыли. Только вот какая штука, в рапорте указано, майор первым начал драку, он вас ударил, а вы ответили. Или не ответили?
Максимов промолчал. Полковник повернул голову к Ковалеву.
-Так или не так? - переспросил он, и склонил набок голову.
-Он меня спровоцировал, - глухо отозвался майор.
-Спровоци-ировал? - растянул слово полковник. - А устав для вас уже не является средством улаживания провокаций?! - налег грудью на стол полковник. - Вы теперь по жизни все конфликты в армии будете кулаками разрешать?! Позор, майор, занимается рукоприкладством. Стыдно! Бить младшего по званию, который заведомо вам ответить не может! Это уже анахронизм какой-то! А еще аттестацию на подпись прислали, рекомендуют вас на повышение, зацепиться не за что, сплошной панегирик о превосходных деловых и моральных качествах офицера Ковалева. И этот безупречный офицер в пьяном виде тумаки раздает в кабаке, - с сарказмом выговаривал полковник. Ковалев стоял по стойке смирно, угрюмо смотрел в пол. Максимов равнодушно поглядывал в окно. Ему терять нечего, отсидит суток пять на гауптвахте, а там видно будет, как ему поступить.
-Некуда силушку девать? - продолжил выговаривать полковник. - Я вам предоставлю такую возможность проявить себя и в драках, и повоевать сможете. У меня тут разнарядка пришла, нужно отправить на Кавказ офицера. Правда, к сожалению, одного, вдогонку первому батальону. Убитых там нынче много случилось. Командовать ротой некому. Вот и решайте, кто из вас поедет. Силой никого не заставляю. Пока обоим объявляю выговор с занесением в личное дело за недостойное поведение в неслужебное время. Завтра доложите мне о своем решении, кто из вас поедет воевать. Если оба не согласитесь, приказывать не стану, не буду брать грех на душу, кинем монетку и пусть вашу судьбу решит простой жребий. А то будете потом говорить, что дед послал вас вне очереди на верную смерть, - почти весело, с ехидцей, заключил полковник. - Идите! - махнул он рукой. - Завтра в десять ноль-ноль жду от вас решения.
Офицеры козырнули и опять не глядя друг на друга вышли из кабинета.
Максимов потоптался в приемной, подождал пока майор выйдет, вернулся в кабинет полковника. Дежурный офицер даже не успел доложить командиру полка об офицере, как тот скрылся за дверью.
-Разрешите, товарищ полковник, - вошел он в кабинет.
-Что тебе, аника-воин? -глянул из под очков на офицера полковник.
-Пошлите меня  на Кавказ без жребия, - попросил он. - Более того, я готов вину за драку взять на себя. Прошу майора Ковалева не наказывать, он ни в чем не виноват.
-Гм.. как благородно, - постучал пальцами по крышке стола, выпрямился в кресле, с любопытством оглядел фигуру офицера, спросил: - Признайся, из-за чего драка вышла, из-за бабы, небось? - почти по-отечески спросил он.
-Из-за женщины, товарищ полковник, - поправил его Максимов.
-А-а, тогда это меняет дело… Кого же это вы не поделили?
-Никого. Просто товарищу майору показалось, что я хочу перейти ему дорогу.
Полковник помолчал, смотрел на лейтенанта, стоящего перед ним навытяжку.
-А ты ему дорогу не переходил? - спросил полковник.
-Нет. Не успел. Но хочу. И перейду, - твердо высказался Максимов.
Полковник поджал губы. Помолчал, сдул невидимые пылинки на крышке стола.
-Чего ты туда рвешься? - будничным голосом спросил полковник. - Чай не на блины к теще поедешь. Там ведь и погибают. Или погеройствовать захотелось? - покосился на него полковник.
-Не велико геройство своих усмирять. Видел хронику, бросили на убой молодых, необстрелянных солдат. Погибают по неопытности. Нас, все же,  в училище для войны готовили. Коль так случилось, что мир нарушен, надо его восстанавливать. Боевой опыт пригодится мне, не всю же жизнь мне ножку на плаце тянуть: ать, два… Да я больше принесу пользы там, чем товарищ майор. Он всю жизнь протирает штаны в штабе, наломает дров. А я постараюсь наладить контакт с личным составом, обучить их тому, чему нас в училище учили, - убежденно проговорил Максимов.
Полковник с любопытством слушал  молодого офицера. Чем-то он ему симпатичен. Когда-то и он был таким же молодым, горячим, а сейчас досидеть бы до полной выслуги, и провались оно все, не армия стала, а бардак какой -то!
-Ну, ну, ты не заносись, - проворчал он, - майор тоже не в штабе службу начинал. Я бы с большим удовольствием отправил его  на Кавказ, пусть  бы проветрился, засиделся он в штабе. Но коль ты так решил, пусть будет по-твоему, иди оформляй командировочные. Поедешь с повышением, будешь заместителем командира  роты. Справишься?
-Постараюсь, товарищ полковник.
Полковник посмотрел на подчиненного, помолчал, побарабанил пальцами по столу, глухо проговорил:
-Мне отец рассказывал, на фронте первыми погибали самые смелые, совестливые и порядочные. Такие за спины других не прячутся.
-Это вы к чему, товарищ полковник? - спросил Максимов.
-К тому, чтобы ты на рожон не лез. Кавказцы — народ отчаянный. Не зря их сто лет в прошлом веке по горам гоняли, завоевывали. Видел я тебя на прошлых учениях, действовал грамотно, без показухи. Однако и без оглядки.
-Так то всего лишь учения, там пули над головой не свистели, - возразил Максимов.
-Не свистели, - согласился полковник. - А там свистят. И не только пули. Давай, старлей, на посошок.
Командир полка нагнулся, достал из тумбочки начатую бутылку коньяка и две рюмки. Плеснул на донышко. Приподнял свою, кивнул, протянул руку, рюмки жалобно звякнули.
-Удачи тебе. Возвращайся с медалью. А то и с орденом.
-Непременно! Спасибо, товарищ полковник, - растрогано ответил Максимов. Выпили по глотку.
Полковник встал, протянул руку. Максимов отдал честь, затем крепко пожал  протянутую руку.

Максимов  лежал на кровати, ноги в сапогах положил на боковую спинку, смотрел в потолок. Настроение  отвратительное. Впору напиться. Только лень тащится в городок. Так и лежал, бесцельно разглядывая трещины на потолке. Ему совсем не хотелось вспоминать о драке. Думал о себе и Вере. Вот взять его! Внешне такой правильный и справедливый, на самом деле пьет водку, иногда спит с нелюбимой женщиной. А Вера, несмотря на неважное мнение о ней, на самом деле святая женщина, которая оступилась в молодости, влюбилась девчонка в женатого офицера, однако блюдет себя, не дает повода для досужих разговоров. Она чище его, Максимова. Чувствовал, неравнодушна она к нему, однако строго держит дистанцию, не позволяет себе и ему переступать черту. Не хочет уходить от мужа, хотя не любит его. Надо как то постараться забыть ее. Не может же он всю жизнь надеяться на ее благосклонность. Поэтому и согласился уехать. «Вот уеду на Кавказ, там все станет на свои места», - размышлял Максимов.
В дверь слабо поскреблись. Максимов поморщился, кого еще нелегкая принесла. Видеть никого не хотелось.
-Входи, - хрипло отозвался он.
Дверь скрипнула, тихо отворилась, через изголовье кровати Максимов увидел Веру. Он тут же вскочил на ноги.
-Вера! Извини, я тут расслабился, заходи… какими судьбами… - суетился он, стараясь убрать разбросанные вещи.
Максимов до такой степени растерялся, увидев в своем холостяцком жилье любимую женщину, о которой думал в эту минуту, что стал заикаться. Не ожидал, что она может появится в его не прибранном жилье. О таком ее появлении  он мог только мечтать. Замер посреди комнаты, не зная, как себя вести, теряясь в догадках,  с чем пришла к нему женщина.
-Саша, я на минутку, - остановила она его. - Хорошо, что меня никто не видел, а то опять пойдут разговоры.
-Да, да…
-Мужу кто-то донес о нас. Хотя что можно о нас наговорить? Вот он и не выдержал, - извиняющимся тоном произнесла женщина. И Максимов подумал, она пришла извиниться за мужа.
-Я сам сказал, что люблю тебя.
-Глупенький, зачем?
-Так получилось, - пожал он плечами.
Максимов вплотную подошел к женщине, попытался обнять ее, она предостерегающе выставила вперед руки.
-Погоди...
Обошла его и села на стул.
-Саша, я пришла просить… - она запнулась, не зная, как правильно изложить свою просьбу. - Григорий рассказал мне о решении полковника. Он дома закатил истерику, ехать на Кавказ не хочет. Да и выговор в приказе не позволит уйти ему на повышение… - начала она и запнулась.
-Ты пришла просить меня, чтобы я вместо него поехал на Кавказ? - догадался он о цели прихода Веры.
Она посмотрела на него, как смотрят учительницы на нерадивого ученика.
-Я пришла просить тебя, чтобы ты туда не ехал. Ехать туда должен Ковалев, поскольку драку затеял он. Я ему сказала, если он не поедет,  разведусь с ним тот час, - выпалила она скороговоркой.
-Ты хочешь, чтобы я остался?! - удивился Максимов. - Ничего не понимаю! Ты хочешь, чтобы он поехал, а я остался с тобой?
Вера поморщилась, как от зубной боли.
-Саша, я тебе уже говорила, пока я мужняя жена, ни о каких любовных отношениях речи быть не может. Я уже пребывала в статусе любовницы, ненавижу этот состояние, быть ею больше не хочу. Ты останешься не со мной, а здесь, при части, - строгим голосом произнесла женщина.
-Совсем ты меня запутала, мне нужно будет подождать, пока его там убьют? Тогда ты станешь моей женой? - тупо спросил он, не понимая, к чему клонит женщина.
-Ты глупый, Саша. Я думала, ты умнее. Я не хочу, чтобы ты, совсем зеленый, молодой погиб, так и не испытав до конца радости любви, не прожив и половины жизни. Лучше отсидишь здесь за драку на гауптвахте суток пять, десять. Ты горячий, будешь лезть там демонстрировать свою смелость, тебя быстрее могут убить. Григорий осторожный. Очень осторожный. Он отсидится за чужими спинами, вернется целым и здоровым, - горячим шепотом доказывала Вера. - Когда он вернется, я уйду от него, буду свободной женщиной. Тогда мы подумаем, как нам быть. Если к тому времени не разлюбишь, уйдем с тобой вместе и снимем квартиру.
-Почему не сейчас? - спросил Максимов.
-Не хочу за его спиной строить ему козни. Он там, а я здесь пользуюсь моментом, нет! Я должна убедиться, что он с честью офицера выполнил свой долг, вернулся целым и невредимым. Тогда я с чистой совестью объявлю ему о своем решении, - медленно и тихо втолковывала ему свое видение дальнейшего женщина.
Максимов молчал, не знал, как признаться Вере, что он уже дал свое согласие ехать на Кавказ.
-Что ты молчишь? - шепотом спросила Вера.
-Ты читала «Поединок» Куприна? - спросил он.
-Читала. Давно, еще в юности. А что?
-Помнишь, там молодой подпоручик повздорил с мужем своей возлюбленной. Они назначили дуэль. Жена противника пришла к подпоручику просить, чтобы он участвовал в дуэли, но не стрелял в мужа.
-И что же?
-По закону жанра, ты должна просить меня поехать на Кавказ, чтобы остаться при муже. Ты наоборот, просишь чтобы я послал на смерть твоего мужа.
-Что ты такое говоришь, Саша! - вскочила женщина. - Его никто не убьет, он премудрый пескарь, спрячет голову в песок. А у тебя слишком развито чувство патриотизма и человеческого  достоинства, что в наше время многими не приветствуется. Таковых за юродивых или карьеристов почитают. Ты же в первых рядах пойдешь в атаку, я знаю, - горячим шепотом заговорила она, и положила ему ладони на грудь.
Он обнял женщину, прижал к себе.
-Тебе будет жалко меня? Если я поеду и не вернусь?
-Типун тебе на язык, ты должен вернуться. Обязательно должен вернуться. Только ты не должен ехать туда. Там кампания продлится недолго. Пока суть да дело - все закончится, - громким шепотом увещевала его Вера.
-И тогда ты станешь моей женой?
Вера молчала. Смотрела на его разбитую губу, провела ладонью по его щеке.
-Ты никуда не поедешь, - повторила она и уклонилась  от ответа.
-Я уже дал согласие на поездку, Вера, - с досадой в голосе произнес он. - Поздно отказываться от поездки. Я взял всю вину за драку на себя, и просил не наказывать строго майора Ковалева. Его нельзя туда посылать. Он наломает там дров, Вера, он не умеет работать с людьми. И он давно уже не полевой офицер, пусть уж лучше сидит здесь, в штабе, бумажки перекладывает.
-Господи, я же говорю, ты ненормальный! - воскликнула Вера. - И почему я раньше тебя не встретила? - заглянула ему в глаза женщина, в ее глазах заблестели слезы.
-Я вернусь, Вера, и уведу тебя от него, - твердо пообещал Максимов. - Я люблю тебя, и никого не хочу видеть рядом кроме тебя. Мне так хочется поцеловать тебя, но вот видишь… - и он выпятил свою разбитую губу, трещинка только покрылась запекшейся корочкой.
-Больно? - провела она рукой по его щеке.
-Мелочи, - прижался к ее щеке. - Не верю, что ты рядом со мной.
-Я не достойна тебя, Саша, - с болью в голосе произнесла она. - Я подлая, падшая женщина. Сначала любила не того, затем вышла замуж не за того. И ничего изменить нельзя. Жизнь пошла кувырком. Ни детей, ни нормальной семейной жизни. Тебе нужна молодая, любящая женщина, которая будет счастлива иметь такого мужа, как ты, - повторила она то, что уже когда-то говорила ему.
Максимов прикрыл ей рот ладонью, затем плотнее прижал к себе,  прошептал на ухо:
-Ничего не хочу слышать. Ты для меня самая желанная. Кстати, в «Поединке» женщина подкрепила свою просьбу тем, что отдалась молодому подпоручику, - он отстранился хитро посмотрел ей в глаза. - Я хочу, чтобы на прощание ты стала моей женщиной.
-Нет. Это будет очень некрасиво с моей стороны. Ты стал дорог мне, но я не могу переступить через свои принципы. Ты же помнишь, у Куприна женщина отдалась, чтобы подтолкнуть офицера на неблаговидный поступок. Расплатилась телом.  Ты хочешь, чтобы я уподобилась ей?
-Нет, конечно. Просто, я очень люблю тебя. И это не юношеская блажь. На свою беду я влюбился в тебя с первой минуты, как только увидел. Будь ты свободной, ни минуты бы не раздумывал. Я вернусь и уведу тебя.
Вера освободилась от его объятий, отступила к двери. С болью посмотрела на него, проговорила, сбиваясь с дыхания:
-Возвращайся. Я буду твоей, обещаю. Как только ты вернешься, я буду твоей женщиной, женой, если не передумаешь, - повторила она. - К тому времени я стану свободной. А сейчас, извини, мне пора, я и так задержалась у тебя. До свидания.
Она подошла вплотную, положила ему руки на плечи, обняла за шею, сама, чтобы не задеть рану, поцеловала его в  краешек губ,   на миг прижалась, затем оттолкнула его:
-Все, все, мне пора! Возвращайся здоровым и невредимым. Я  буду ждать тебя.
Она спиной отступала к двери, а он все не мог отпустить ее руку.
-А если не вернусь? Не на прогулку еду.
-Вернешься. Не думай об этом. Знай, что я жду тебя здесь. И ты непременно вернешься.
У двери послала воздушный поцелуй и скрылась за дверью. Максимов так и остался стоять посреди комнаты ошеломленный ее появлением: то ли была здесь, то ли видение случилось. Только аромат ее духов еще долго витал вокруг, он жадно вдыхал этот запах, стараясь как можно дольше продлить ощущение ее присутствия.

Он ни с кем не стал прощаться, кроме ротного и Удальцова. Родителям тоже не  сообщил об отъезде, не хотел их волновать, решил, напишет оттуда. По долгу службы сдал дела командиру роты. Тот пожал руку, сказал сдержано:
-Жалко, что уезжаешь. Толковых офицеров почти не осталось. Через два месяца мы тоже туда приедем. Готовь нам плацдарм для высадки, - мрачно пошутил ротный.
Удальцов при прощании обнял его.
-Не на долго прощаемся, - пообещал он. -. Через пару месяцев наш батальон туда отправляется.
-Знаю, Афиногенов сказал. Не знаю, к какому полку меня прикомандируют.
-Увидимся. Чечня республика не большая. Только, думаю, к тому времени вы там порядок наведете. Не придется нам ехать. Возвращайся здоровым. Ты заметил, как батальонный наш притих? Ласковым стал. Чувствует, сука, что там ему хамство могут не простить. - и тут же переменил тему: - Виолетте привет передать?
-Передай мое прощай и прости.
Удальцов кивнул.
-Веру штабному оставил?
-Вернусь, заберу, - уверенно заявил он. Протянул книгу Куприна. - Прочти сам и отнеси в библиотеку.
Обнялись и распрощались.
Вернулся в свою комнату, окинул взглядом свое пристанище, так и не ставшее ему близким, вздохнул, подхватил вещмешок, и вышел на морозный воздух.

Через три месяца в часть поступили списки убитых в Чечне солдат и офицеров. Среди них была и фамилия Александра Максимова. В числе других его наградили Орденом Мужества. Посмертно!
 Командир полка прочитал сообщение, грохнул кулаком по столу: «Твою мать! Сынков на убой посылаем!.. Да что же это такое творится!..». Пошел к начальнику штаба уточнить списки. Встретил   в коридоре майора Ковалева, потряс перед носом бумагами с фамилиями погибших, высказал ему в сердцах:
-Тебя надо было  послать туда. Не только боевики убивают наших ребят, из-за таких как ты они там погибают. Скажи спасибо своему тестю, походатайствовал.  Наверное, он тебя к себе в дивизию заберет с глаз долой. Еще указивки будешь мне присылать. Хотя аттестацию я тебе не подписал, - смерил его презрительным взглядом, повернулся демонстративно спиной и зашагал по коридору.
Командир батальона равнодушно отнесся к потерям его полка. Он  озабочен тем, что его батальон готовят на смену. Ранее полагали, что за три месяца в Чечне все закончится, однако ошиблись. Майор Ковалев, узнав о гибели соперника, с облегчением про себя  выдохнул: «Туда ему и дорога!».  Жене о гибели Максимова майор умолчал. Узнала Вера о его гибели  спустя неделю от жены командира батальона, которая приходила в библиотеку за журналами мод. Та плакалась,  ее мужа, который всю жизнь положил на армию, посылают на Кавказ, а ведь там воины погибают. И привела пример, поведав об убитых офицерах их полка. В том числе, назвала фамилию Максимова. Вера подумала, что ослышалась, недоуменно посмотрела на женщину. Та осеклась, слухи о ней и лейтенанте уже витали по гарнизону. Взяла журнал и на цыпочках вышла из библиотеки. Вера от подобной вести долго сидела в прострации, смотрела в одну точку, известие о гибели Александра пригвоздило ее к стулу, она не могла поверить в это нелепое известие. Два раза хотела встать, ноги не слушались, сделались ватными. Затем, опираясь на спинку стула, тяжело встала, обвела взглядом помещение библиотеки, словно прощалась. В неурочное время закрыла помещение, пошла на автобусную остановку и уехала в город. В городе она пошла в церковь, поставила свечку за невинно убиенного воина Александра, и весть вечер стояла у иконы, образ которой расплывался в ее слезах.
По приезде домой она объявила мужу, что уходит от него, собрала вещи и уехала к родителям.
 





























                Театральные страсти.

Молодая актриса Оля Волошина только что окончила театральный институт, и ее пригласили в труппу в один из столичных театров. Девушку видели в дипломном спектакле ряд режиссеров, которые в поисках молодых талантов приезжают посмотреть постановку, они отметили отменную игру молоденькой начинающей актрисы, похвально о ней отзывались и благодарили педагогов за  хорошую выучку будущих звезд отечественного театра. Оля была счастлива, поскольку мечтала попасть в труппу, где работал художественным руководителем известный режиссер. А вот ее подругу Зою Черемисину не пригласили в театр, она вынуждена обивать пороги театров с просьбой, чтобы ее посмотрели и взяли в штат. Зоя успела на втором курсе выскочить замуж. На четвертом развелась. К выпуску она опять влюбилась в очередного однокурсника, дело шло к свадьбе. Ей некогда было учиться, любовь, свадьбы и разводы отнимали все время, она еле сдала экзамен по мастерству. Ольгу Волошину встретили в театре молчаливым равнодушием. Худрук несколько раз спрашивал, как ее зовут, и никак не мог запомнить, словно не он хвалил ее во время просмотра и сам же пригласил в свой театр. Самое непонятное для Оли состояло в том, что женская половина труппы презрительно смотрели ей вслед, оценивали фигуру, она как-то заметила это в зеркало напротив, так  рейтеры оценивают экстерьер своих кобылиц. Казалось, мужчины должны присматриваться к ней. Однако мужская половина труппы оставалась равнодушной к ее персоне, несмотря на то, что Оля девушка красивая. Словно студенческая молва о недоступности довлела над ней и после окончания института. Дело в том, что она всю себя посвятила учебе, ее миновали любовные интриги, она, конечно, встречалась с мальчиками, целовалась в подъезде, но крепко себя блюла. Говорила, она отдастся только по большой и светлой любви, когда выйдет замуж. Однокурсники крутили пальцем у виска и постепенно отстали от нее, благо много других девиц училось в институте, менее застенчивых. Считалось, чем раньше девушки начнут половую жизнь, тем быстрее они поймут жизнь, тем проще им будет в дальнейшем играть характерные роли.
В театре жизнь шла своим чередом, только ролей Оле не спешили предлагать. Редко ей приходилось постоять на сцене в эпизодической роли, репетиции порой проходили и вовсе без нее. Со слезами на глазах она спрашивала свою престарелую коллегу, с которой делила гримерную:
-Почему режиссер не вводит меня в новый спектакль? Он же сам говорил,  я перспективная актриса?
Пожилая актриса, которая полвека провела в этом театре, так и не получившая звания, стряхивая пепел в горшок с цветком, мужским прокуренным голосом увещевала:
-Потерпите, милочка, не все всем сразу. Я тоже долго ждала первой роли. – Многозначительно помолчала, иронически улыбнулась и  с затаенным  придыханием посоветовала: - А вы сами к нему сходите, спросите, почему он не дает вам роли.
-Пожалуй, я так и сделаю. Не ждать же погоды у моря, - согласилась с ней Оля.
После очередной репетиции труппы, когда актеры разошлись по своим гримеркам, Оля несмело постучала в дверь кабинета худрука.
-Да, да… - послышалось за дверью, и Оля зашла в кабинет. Перед ней, утопая в кресле, сидел уставший художественный руководитель труппы. Серое, тронутое излишками бурной жизни лицо, водянистые бесцветные глазки смотрели на девушку, не выражая никаких эмоций. Он выжидающе  посмотрел на нее, произнес недовольно, словно его оторвали от очень важного дела:
-Слушаю вас.
-Борис Петрович, я уже полгода служу в вашем театре, вы не предлагаете мне ни одной роли. Я хотела бы узнать причину, - решительно проговорила девушка и замолкла, увидев устремленный на нее взгляд мэтра.
-А вы кто? - с той же усталостью в голосе спросил он.
-Я? - опешила девушка. - Ольга Волошина, ваша новая актриса, - пролепетала она в смятении от того, что режиссер за полгода не удосужился запомнить ее имя.
-А-а! Что вы играли в последнее время?
-Вы видели меня в ГИТИСе на дипломном спектакле, отозвались о моей игре положительно, - напомнила Ольга. – Сами пригласили меня в свой театр.
-Да, да… припоминаю, - закивал головой худрук, с трудом вспоминая, когда он последний раз посещал ГИТИС. Совершенно не помнил ни спектакля, ни ее роли в нем. Однако вспомнил, где-то на сцене он наблюдал за хорошенькой студенткой, у которой такая привлекательная фигурка, да и на личико смазливая, сказал помощнику, чтобы он записал ее имя и пригласил в театр. И вскоре забыл о том эпизоде, театральные дела затягивали,  в помещении театра необходимо делать ремонт, и одновременно ставить новые спектакли, не до хорошенькой актрисочки, ему и так хватало внимания со стороны некоторых актрис труппы. Но тут он как бы вновь увидел симпатичное молоденькое личико, сбросил с чела печать усталости, глазки заблестели, проворно выкатился из-за стола, обошел его, присел в кресло и велел присесть девушке напротив.
-Роль, говорите… - пророкотал он хорошо поставленным голосом, как будто не он только что демонстрировал крайнюю усталость, и положил руку на ее коленку. Ольга напряглась, но не отодвинулась. Она уже не могла смотреть на худрука, ее загипнотизировала рука мужчины, которая так бесцеремонно распласталась на ее коленке.
-Да. Намечается новая пьеса, я хотела бы… - в смятении пролепетала девушка.
Она не успела договорить, чего бы она хотела, рука худрука зазмеилась по ноге вверх, и Ольга инстинктивно отодвинулась вместе со стулом. Худрук руку убрал, недовольно крякнул,  уже прежним бесцветным голосом проговорил:
-Не спешите, дорогая,  для новой роли нужно созреть. Идите… - и махнул рукой в сторону двери.
В полном недоумении Ольга побрела в гримерную, в которой все в той же позе курила свои папироски престарелая актриса, она оценивающе посмотрела на Ольгу и спросила:
-Ну что, милочка, старый козел предложил вам главную роль?
-Н-нет… - еще больше стушевалась девушка, в большей степени от того, что заслуженного деятеля искусств, известного всей Москве художественного руководителя и режиссера называют пренебрежительно старым козлом.
-Тогда через полгодика  предложит. Наберитесь терпения. Или пообещайте ему нечто такое, от чего мужчины редко отказываются, - посоветовала пожилая и более опытная актриса.
-Ка-ак! - опешила Оленька. - Вы предлагаете мне с ним переспать?!
-Почему бы и нет! - пожала она плечами. - Не вы первая, не вы последняя, - беспечно ответила престарелая актриса. И старательно стряхнула пепел в горшок с цветком.
-Но ведь он же старый! И, наверное, женатый?!
Ольга даже поперхнулась от негодования.
-Какое это имеет значение, - отмахнулась актриса. - Вы же хотите получить роль? – и уставилась на Ольгу в ожидании ответа.
-Погодите! Что, все актрисы, которые задействованы в спектаклях переспали с ним?! - она не могла поверить тому, что услышала.
-Не все. Но многие, - спокойно ответила коллега.
-И все об этом знают? И молчат?!
-А куда им деваться?! В других театрах такая же система. Актрис много, театров мало.
-Ну не может такого быть, - почти со стоном проговорила девушка, - многие уважаемые, известные мэтры, разве они позволят?
-А наш разве не уважаемый и известный? Медали и регалии каждый год получает, - насмешливо ответила актриса, иронически поглядывая на дитя неразумное, которое не понимает простых вещей.
-Вам тоже достались роли таким способом? - в ужасе спросила Оля, совсем забыв, что престарелая актриса почти в два раза старше худрука.
-Я для него уже антиквариат, - отмахнулась та. Старательно вдавила папироску в пепельницу, и тут же прикурила новую. - Я пришла в этот театр еще при царе Горохе, когда этот пешком под стол ходил. Его не интересуют старые калоши, ему для вдохновения нужны юные тела. Вроде вашего, - обвела она папироской ее фигуру.
Ошеломленная от услышанного Ольга бухнулась в кресло не в силах больше спорить. Она представить не могла, что талантливый, заслуженный, внешне неприятный мужчина будет ее домогаться, касаться ее тела,  отвисшей, влажной нижней губой  искать ее ответного поцелуя. От омерзения ее передернуло.
Она шла домой, слезы застилали глаза. Дома мать только взглянула на нее, тут же спросила:
-Опять без роли?
Ольга удрученно покачала головой. Не стала рассказывать матери о притязаниях художественного руководителя. Да и притязаний, как таковых, не было. Он же ничего  не предлагал, только руку положил на коленку. Возможно, у него такая манера разговаривать с молоденькими актрисами. Может себе позволить.
-А я тебе говорила, не ходи в актерки, - сварливым голосом увещевала мать. -  Других уважаемых институтов полно. Не в провинции живем. Театр — это еще тот клубок змей. Там же балом правит зависть, злоба, интриги! Предупреждала?!
Ольга отмахнулась. Не первый раз они спорят на эту тему. Мать хотела, чтобы дочь стала врачом или учителем, дочь решила посвятить себя искусству, возомнила, что она станет на отечественной сцене второй Ермоловой. С детства бредила монологами из известных пьес. А тут задумалась: мало быть талантливой, нужно найти своего режиссера, свой театр. Сколько талантливых и безвестных поэтов пишут стихи в стол, еле протискивают свои творения в многотиражки. И если только издатель или поэт сродни Твардовскому заметят молодое, талантливое дарование, только тогда его имя может замелькать на страницах журналов. Такова и актерская среда. Сколько ее сокурсников закончили институт, а актерами так и не стали. Талантливый мальчик из ее курса, говорят, подрабатывает шофером. Другой подался в бизнесмены, но прогорел. Неужели и у нее такая судьба - не станет она актрисой?! Не потому, что таланта мало, а потому что строптива, не улыбается подобострастно своему художественному руководителю, а тем патче, не желает стать его любовницей. Или как в старину говорили: фавориткой режиссера.
Ольга жила  с матерью, отец ушел от них в раннем ее возрасте. Жили они в коммунальной квартире, за стеной проживал сосед алкоголик. К тому же буйный. Когда еще не успел стать алкоголиком, а пребывал всего лишь в звании пьяницы, он все приставал к матери, склонял ее к сожительству, психовал, когда она ему отказывала, затем и вовсе ожесточился. Демонстративно стучал по ночам в стену, его в невменяемом состоянии приводили под руки такие же друзья, оставляли в коридоре, до утра он стонал, кричал, ругался. Женщины боялись выйти в коридор. Участковый давно махнул на него рукой, на вызовы не приходит. Когда сосед уж слишком разбуянится, вызывали наряд, его забирали, на утро он приходил домой, стучал кулаком в дверь и злорадно спрашивал:
-Что, сучки, съели?! Ниче мне не сделают в вашей полиции… Видал я их… - и жестом показывал, где он «их видал».
Сталкиваясь с повзрослевшей Ольгой в коридоре он ехидно спрашивал:
-Че-то я тебя актрисочку по телевизору не вижу. И в кино тя не снимають… То же мне, актриса погорелого театра… - в презрительном прищуре выговаривал сосед. Ольга не отвечала, спешила уйти в свою комнату.
-Застуженная артистка без публики!.. - кричал он вслед.
Однажды она не выдержала, поймала соседа за лацканы пиджака, бухнула его тщедушное тело о стену и шепотом полным ненависти проговорила:
-Еще раз услышу мат и вопли, убью, сволочь!
Сосед опешил от подобного отпора, не заметил, как девочка выросла, на какое-то время притих.
Мать с дочерью при прежней власти лет десять стояли в очереди на получение квартиры, только за те годы очередь не намного продвинулась. Когда рухнул Советский Союз, квартиры уже никто не выдавал, соседи по лестничной площадке приватизировали то, что имели, мать комнату приватизировать не стала. Сосед все равно жизни не дает. Она все надеялась найти варианты обмена и съехать. Купить, - нет средств. Цены на квартиры росли в арифметической, затем в геометрической прогрессиях. Мать сокрушалась, видимо ей в этой коммунальной квартире помирать придется. Грех так думать, и все же желала чтобы соседа раньше цирроз печени  забрал, никак нельзя оставлять дочь с этим упырем, он ведь в припадке буйства и за нож хватается.
Прошел еще месяц, опять обсуждали постановку нового спектакля, только в листе распределения ролей свою фамилию Ольга не нашла. Женщины актрисы ее просто не замечали. Мужчины сторонились. Она спрашивала престарелую актрису:
-Почему ко мне относятся, как к прокаженной? Я же ничего никому плохого  не сделала?!
-Понимаешь, милочка, - густым басом пояснила актриса, - все полагают, что ты креатура главного. Если кто из мужчин с тобой замутит роман, он станет первым кандидатом на вылет. Потому как на женщину Цезаря покушаться нельзя.
-У меня с ним ведь ничего не было! - воскликнула в смятении и негодовании Ольга. – И быть не может!
-И что с того?! Все видят, каким глазом он на тебя смотрит. Не зря же во время репетиций велит сидеть с ним в зале. Хотя твоей роли в спектакле нет, - открыла глаза Ольге коллега.
И, действительно, не один раз режиссер тоном приказа велел Ольге во время прогона находиться в зале. Она садилась вдалеке от него, и все равно ощущала на себе его взгляд. Вначале полагала, главному режиссеру надо, чтобы молодая, начинающая актриса вникала в процесс создания спектакля. Впитывала манеру игры опытных актрис оказывается, таким образом, он пытается лишний раз продемонстрировать свою власть над нею. Да и что она для него за фигура, если он покрикивал на народных и заслуженных, словно барин на свою дворню. Иногда в его праведном гневе проскальзывал матерок. И все эти народные и заслуженные беспрекословно подчинялись ему, никто не возмущался, не напоминал режиссеру о своем достоинстве. Ольга написала заявление об уходе, пошла в кабинет, не дожидаясь на стук разрешения войти, решительно рванула дверь и застала следующую картину: режиссер обнимал молодую актрису, ее руки лежали на его плечах, она томно улыбалась в его объятиях. Тут же отпрянула, как только увидела Ольгу, шмыгнула мимо нее в коридор.
-В чем дело?! - взревел режиссер. - Почему без стука?!
Его лицо стало пунцовым от негодования.
-Я стучала, но вы так заняты индивидуальной репетицией, что не слышали стука, - резко ответила актриса, которой уже нечего терять. - Я пришла еще раз узнать, кем я числюсь в этом театре, если я не задействована в спектаклях?
Девушка теребила в руке сложенный листок с написанным заявлением. Художественный руководитель не ожидал увидеть девушку в таком возбужденном состоянии, в своем праведном гневе она стала в ту минуту еще симпатичней, у него мелькнула мысль, неплохо бы подобный гнев использовать в каком-либо спектакле.
-Я же вам сказал, нужно потерпеть, - уже спокойнее ответил худрук.
-До каких пор терпеть? До тех, пока не стану вашей любовницей? - едко спросила Ольга.
-Что за глупости! - всплеснул руками режиссер, а сам плотоядненько осмотрел фигурку Ольги. - Хотя, впрочем, я бы не возражал… - скороговоркой проговорил он,  поймал за талию девушку и притянул к себе. Ольга обеими руками уперлась ему в грудь, резко оттолкнула, пощечину дать не решилась, все же заслуженный –перезаслуженный, лауреат и прочее. Обвинит потом ее в нападении на его честь и достоинство.
-Что вы себе позволяете! - сказала она сакраментальную фразу, которую говорят все девушки в ответ на притязания  престарелых бонвиванов. - Вот вам мое заявление об уходе. О ваших методах воспитания молодых актрис я расскажу журналистам, - заявила она.
-Да пожалуйста! - хмыкнул он. - Кто тебе, дурочка, поверит? Кто есть ты, и кто я! Иди, иди… Я посмотрю, кто тебя посмеет пригреть под своим крылом, - заметил главный режиссер с едкой долей сарказма.
Ольга выскочила в коридор, громко хлопнула дверью, актеры, находящиеся в коридоре недоуменно оглянулись. Ольга зашла в гримерную забрать свои вещи. Грудь вздымалась от негодования. Пожилая актриса угадала душевное состояние Ольги, откинула на излет руку с папироской, спросила:
-Неужели отказала?
И засмеялась хлюпающим смехом.
-Так ему, старому козлу, и надо! - удовлетворенно произнесла она. - И что же дальше? - спросила женщина, с любопытством оглядывая девушку, словно впервые увидела ее.
-Ничего! Ухожу я. Заявление ему на стол бросила.
-Молодец. Только зря ты все. Куда теперь тебя примут? Из любого театра, куда ты пожелаешь поступить, позвонят ему и поинтересуются тобой. А он уж тебя охарактеризует! Постарается! - многозначительно помахала она в воздухе папироской.
-Я одного не могу понять, мы здесь актрисы или его наложницы?! - со злостью спросила Ольга, лицо покрылось красными пятнами от негодования.
-Всякое закрытое общество, особенно творческое, - это паноптикум, - значительно произнесла стареющая актриса. - Здесь кто-нибудь с кем-нибудь обязательно переспит. Не зря московский театр имени Моссовета называю театром Сексовета. И другие не лучше, - и выпустила с удовольствием дым в потолок.
-Бред какой-то! - в сердцах произнесла Ольга, собрала вещицы и покинула театр.
Дальнейшее хождение по театрам в поисках работы положительного результата не принесли. И не потому, что некто звонил в прежний ее театр с вопросами. Она выбирала такие театры, где худруки пожилые люди, либо их мало интересовал женский пол. В «Современнике», где главный режиссер женщина, ей отказали, поскольку штат полностью укомплектован. Точно так же и во МХАТе, где царствовала Татьяна Доронина. Обнадежили ее в одном театре, где главный режиссер не столь известен за пределами столицы, однако театр его процветал.  Лично его она не видела,  беседовала с директором, который подробно расспросил об институте, о ролях, которые приходилось играть в процессе учебы. Поинтересовался, почему ушла из предыдущего театра. Ольга не стала рассказывать о притязаниях художественного руководителя, сказала, надоело  сидеть без ролей и ждать от моря погоды. Директор пообещал поговорить с главным, и потом он ей позвонит и скажет о результате. Обнадежил, что результат, возможно, будет положительным, поскольку им нужны молодые актрисы. Она поделилась с матерью новостью: есть надежда,  ее возьмут в театр. Прошло три дня, и вдруг вечером, просматривая от скуки каналы телевидения, она  на втором канале увидела программу Андрея Малахова, в которой некая актриса обвиняла главного режиссера того театра, в котором она беседовала с директором,  в том, что тот неоднократно склонял ее к половым связям. Обещал при этом главные роли, которых в итоге так и не дал. Затем на экране возникло круглое, красное, потное лицо главного режиссера, напоминающее масляный блин, глазки на выкате, как у мороженого омуля, толстые влажные губы жевали невидимую жвачку, захлебывающимся голосом заявил, все эти обвинения «чушь собачья», это выдумки несостоявшейся актрисы, которой не дали роли, и это ее месть. Тут же в процессе передачи появились актрисы этого театра, которые всячески оправдывали своего главного режиссера, рассказывали, какой он прекрасный семьянин и художественный руководитель. Лучше бы их не приглашали, настолько фальшиво звучали их уверения, даже актерский талант не смог заретушировать истинное отношение актрис к своему руководителю. Впрочем,  редакторы программы выискали еще одну бывшую актрису этого же театра, которая подтвердила, что этот же главный режиссер домогался и ее, она не поддалась притязаниям, вынуждена уйти из театра. Конечно, ее тоже обвинили во лжи, режиссеру легко обвинить актрису в профессиональной несостоятельности, поди, докажи обратное. Аудитория склона поверить главному режиссеру, а не этим актрисам, которые посмели обвинить уважаемого человека из-за своих низменных  устремлений получить роль через постель. Экзальтированная соблазненная дамочка, действительно,  мало внушала доверия, не вызывала симпатии или сочувствия, и все же Ольга чувствовала, актриса не врет. Уж слишком оправдывался и заикался главный режиссер, старался не смотреть в ее сторону. Пот обильно покрыл его лоб, глазки блудливо бегали, весь его вид не вызывал доверия. Ольга смотрела на экран, в душе у нее все похолодело. «Как такие люди становятся руководителями творческих коллективов?!» - недоумевала она. Чуть не  угодила из огня да в полынью. Девушка не знала, с каким результатом ей позвонил потом директор того театра, она попросила маму сказать ему, что она уже трудоустроилась. Мама не могла понять, почему дочь отказывается от предложения, если сидит без работы. Ольга позвонила своей подруге  Зое Черемисиной, которая недавно трудоустроилась в театр,  и уже получала хорошие роли, несмотря на то, что большим талантом не обладала. Они изредка перезванивались, Ольга надеялась, что подруга замолвит за нее словечко в своем театре. Подруги встретились в кафе, расцеловались, поскольку давно не виделись. Зойка опять вышла замуж, восторга по поводу нового мужа  не высказывала. На вопрос о нем ничего не ответила, лишь пренебрежительно отмахнулась рукой. Ольга видела его в ЗАГСе при росписи, изредка общалась с ним, никогда не высказала подруге удивления по поводу ее выбора. Ее муж тоже актер, только с работой у него не заладилось, он ходил по кастингам, пока  безрезультатно. Заказали вино, кофе, легкую закуску, Зойка пообещала заплатить, коль подруга без работы и денег. Посудачили вокруг театральных сплетен, Ольга посетовала:
-Неужели, чтобы состояться в профессии необходимо переспать с режиссерами?
-Да какие проблемы! Тебя что, убудет?! - беспечно отозвалась Зойка.
-Как ты такое можешь говорить?! Я с парнями еще не спала, а тут лечь под старого, обрюзгшего старика! - возмутилась Ольга.
-Погоди, погоди… Как это ты с парнями не спала? Ты до сих пор девка?! - удивлению Зои не было предела.
-Да.
-Ну, ты-ы не-енормальная! - не могла поверить подруга. - Ты же в институте на свиданки бегала?
-Бегала, - подтвердила Ольга. - Ходили в кино, в кафе, в подъезде целовались. Не более того…
-Ты, подруга, даешь! Так можно и в девах засидеться. Тебе уже двадцать три года, для кого ты себя бережешь?
-Не для этих же престарелых… - она не могла подобрать слово. - Я хотела влюбиться, чтобы меня любили. Уж тогда…
-Ха! Влюбиться! - перебила ее Зойка. - Я вот на втором курсе влюбилась и что? Отдалась за кулисами на реквизите, залетела, помаялась с этой любовью.
-Как залетела? - удивилась Ольга. Подруга вроде, однако, сохранила тайну даже от нее. - А где ребенок? - спросила она.
-Нет ребенка, - махнула рукой Зойка. - Куда мне тогда нужен был ребенок? Институт бросать, академический брать? Аборт сделала. Да и прошла любовь, растаяла, как дым. И этот мой, второй не лучше, - состроила она гримаску, словно лимон проглотила.
-В твоем театре с режиссером тоже надо переспать? - спросила Ольга, надеясь, что хотя бы где-то дело обстоит получше.
-Нет. Наш не нахальный. Силком никого в кабинет не тащит. Я сама взяла инициативу в свои руки. Посидела три месяца без ролей, и начала ему глазки строить, кофе в кабинет заносить, рубашку погладить, если жена не успеет. Он и не устоял. А что! Я ли не молодая и не красивая?! В наше время иначе никак нельзя. Либо тебя сожрут, либо ты их потихоньку схаваешь. Эх, если бы мне твою красоту, вот тогда бы я развернулась! Вот бы где они все у меня были! - сжала кулак Зойка. - Слушай, коль ты так боишься режиссерских поползновений, пойди в Вахтанговку. Там худрук старый - престарый. Ему уже не до баб, да и жена там же работает, на лет сорок его моложе, - посоветовала подруга. – Ты не думай, никто тебя насиловать в театре не собирается, там все всегда по обоюдному согласию. Скандал никому не нужен. Помурыжат, конечно, потом отстанут.
-Ходила я по театрам, - упавшим голосом проговорила Ольга, не обратив внимания на последнюю реплику. - Везде одно и то же: штат заполнен. Просто не хотят они связываться с безвестной актрисой с непонятными перспективами. У них самих молодежь сидит не задействованная годами.
-А ты по настойчивее. Один раз приди, тебе откажут. Ты второй раз приходи. Говори,  мечтала всю жизнь играть только в их театре, - советовала подруга. – Дескать, ты годами готова ждать, когда место освободится. Они любят настойчивых, инициативных претендентов.
-Мой прежний отзвонится, наплетет в три короба, - безнадежно проговорила Ольга.
-И что теперь?! Сидеть без работы? Может и не позвонит, он с вахтанговкой в контрах уже лет десять. Когда-то гастроли не поделили, забыть не могут. Сходи, сходи… Если не выгорит, я тебе телефончик дам одного ассистента режиссера на Мосфильме. Пробы недавно проходила, не прошла. Все попробовали, а на роль не утвердили. Гады!
-Ты хочешь, чтобы и я?..
-Не-е, ты дура! Ты с другого бока подходи: бери не нахрапом, а своей целомудренностью. Да ассистент, в принципе, ничего не решает, там нужно режиссеру понравиться. Не в смысле, как баба, а чтобы типаж совпадал. Режиссеров там много  разных: и хороших, и плохих. Им приставать некогда.   Они работают на результат. Будь ты хоть красавица - раскрасавица, и семь пядей во лбу, только если ты не вписываешься в типаж, им уже будет не до тебя, - тараторила Зойка. Сделала паузу, отхлебнула вина, произнесла задумчиво: - Кино в жизни актеров вещь нужная. В театре можно всю жизнь проиграть и тебя никто знать не будет. А в кино одна роль выстрелит, и все о тебе заговорят, - с ноткой зависти произнесла Зойка.
-Бесшабашная ты, Зоя, - то ли с восхищением, то ли с затаенной завистью проговорила Ольга. - Как ты не боишься вот так легко и запросто?..
-А что тут такого? Мужики, как дети, их всегда на сладкое тянет. А у бабы век короток. Не успеешь оглянуться, морщины от грима все лицо покроют. Надо успеть, воспользоваться молодостью. Если таланта и красоты не так много, как у тебя, чем я еще могу подкупить мужика?! – беспечно тараторила Зойка.
-Все же я так не могу, - потупилась Ольга.
-Ну и дура! Будешь сидеть на вторых ролях до скончания века. Играть служанок да эпизоды из двух, трех фраз. Удивляюсь я твоему воздержанию. Иногда зов тела сильнее доводов разума.
После этой встречи Ольга ходила, как в воду опущенная. Раньше, когда к ней подходили на улице знакомиться, все же девушка симпатичная, стройненькая, выглядела моложе своих лет, она отшивала решительно и бесповоротно. Считала уличное знакомство моветоном. Сейчас тоже от знакомства уклонялась. Только смотрела на желающих познакомиться оценивающе. Может быть, ходит в толпе тот единственный, который станет для нее опорой по жизни. Ведь пора ей замуж, надо чувствовать рядом мужское плечо. И она не хотела, чтобы муж был тоже актером. Профессия не для крепкой семейной жизни. И все же уличное знакомство ее пугало, веяло чем-то искусственным, опасалась, парни и мужчины хотят познакомиться всего лишь с одной целью, для более серьезных отношений у них всегда есть знакомые по месту работы, учебы или по месту жительства. Ольге, к сожалению, знакомиться негде, ведь большую часть времени дома сидела, если не ездила по театрам. В Вахтанговский по совету подруги она все же поехала. Художественный руководитель, действительно, уже престарелый народный артист внимательно выслушал Ольгу, ему в данный отрезок времени не хватало молоденьких актрис, все уже приближались к среднему и пожилому возрасту. А курс в институте, который он вел в качестве преподавателя, выпустится только через два года. Расспросил об учебе, спросил, кто вел курс, Ольга назвала имя, народный артист с уважением покачал головой.
-Хорошо. Я приму вас, - просто сказал он. - Только пока ничего стоящего пообещать не могу. Вводить вас некуда, новый спектакль мы запустим через два месяца. Поживите пока, присмотритесь к коллективу, проникнетесь нашим репертуаром. За это время мы вас тоже посмотрим, послушаем, на что вы способны.
-Спасибо большое, - растрогано поблагодарила Ольга, начинавшая привыкать к отказам, а тут вопрос решился легко и быстро.
И она пошла в отдел кадров, готовая выйти на работу с завтрашнего дня.
Приглашенный в театр со стороны режиссер через месяц предложил ввести Ольгу в новый спектакль. Роль не большая, она была горда тем, что играть  на сцене предстоит с заслуженным артистом республики Вадимом Коротыгиным. Актер  красивый, высокий, фактурной наружности, не зря его приглашали часто играть в фильмах положительных героев. Поговаривали, его пробовали даже в роли принца Датского Гамлета, он не подошел по возрасту, дескать, выглядит старше. В театре много народных и заслуженных артистов. На которых Ольга смотрела с обожанием, их знала вся страна. При всем этом, в коллективе не наблюдалась зависть и интриги, чего всегда опасалась мама. И народные и заслуженные были доброжелательны, просты в общении. Коллектив этого театра не напоминал тот затхлый мирок, который ощущался в прежнем театре. И только Вадим Коротыгин в перерывах репетиций досадовал, что его не до оценивают, дают одноплановые роли, от которых он устал. Его жена балерина кордебалета в Большом театре, он тоже сетовал, что жена достойна сольных партий, а ее, талантливую балерину, держат на вторых ролях. При этом он прихватывал Ольгу под руку, приобнимал за плечи. Ольга осторожно уклонялась, чтобы не обидеть партнера. Репетиции продолжались долго, по ходу пьесы герой Коротыгина целует свою партнершу Ольгу. И он старался сделать это со всей не сценической страстью, при этом с хитринкой заглядывал ей в глаза, как она на это отреагирует. Ольга понимала,  на сцене можно только имитировать поцелуй, все же это не кино, где снимают крупным планом, а Коротыгин наоборот, вкладывал в поцелуй всю свою страсть. Однажды, во время репетиции повернулся к зрительному залу спиной, и при  поцелуе положил ладонь на ее грудь. Ольга дернулась, оттолкнула. Режиссер не видел, что произошло, его не устроила мизансцена, он остановил репетицию, громко выговорил актерам свое неудовольствие:
-Вадим Дмитриевич, вы повернулись спиной к зрителю, за вами совсем не видно партнерши, впредь постарайтесь в этом месте стоять вполоборота к зрительному залу. И проявляйте больше нежности к своей партнерше, что вы набрасываетесь на нее, словно вы любовники. По пьесе вы недавно познакомились, и у вас еще только вызревает чувство любви. Давайте повторим...
В перерыве репетиции за кулисами Ольга не выдержала, попросила:
-Вадим Дмитриевич, ведите себя скромнее, и не надо целовать меня  так натурально, у меня уже губа синяя.
-Ну что ты, Оленька, мне так нравятся твои губки, глаза… - игриво проговорил он, прихватил ее за плечи, притянул к себе, попытался поцеловать в губы. Ольга вырвалась, в глазах полыхнул гнев.
-Вадим Дмитриевич, как вам не стыдно!
Актер слегка стушевался, не ожидал столь решительного отпора. Удивленно посмотрел на нее.
-Как ты не понимаешь, чтобы роль удалась, партнер должен быть немного влюблен в свою партнершу. Мы же играем влюбленную пару! - оправдывался он.
-Вот и играйте ее. А не тащите партнершу в постель под предлогом вхождения в роль, - гневно выговорила Ольга.
-Подумаешь, цаца какая! - разочаровано произнес оскорбленный в лучших чувствах актер, смерил ее презрительным взглядом и удалился.
С того дня репетиции пошли наперекосяк. Коротыгин капризничал, жаловался режиссеру, партнерша его не понимает, опаздывает отвечать на реплики. Сначала режиссер возражал,  в игре Ольги он не замечает фальши, она следует в точности его режиссерским установкам. Коротыгин стал игнорировать репетиции, поставил вопрос о своей замене, понимал, заменят не его, все же заслуженного артиста,  на которого ходила смотреть публика. Заменят партнершу. Так и произошло, играть стала дублерша. Ольга очень расстроилась. Переживала. Жаловалась своей подруге Зое  Черемисиной на неудачную судьбу. Та упрекнула Ольгу в чрезмерной целомудренности, все же Коротыгин актер красивый, видный. Возможно, не одну роль придется играть с ним в спектаклях.
Ольга оправдывалась:
-Понимаешь, если бы он хотя бы пригласил в ресторан, красиво ухаживал, врал о своей влюбленности, а тут стань любовницей прямо в театре, не отходя от кассы, - возмущенно говорила Ольга. - И что мне с его красоты? Воду пить? У него жена. Нет, не могу я так!  Унизительно быть любовницей. А в другом спектакле для вдохновения у него будет новая партнерша, а я буду кусать кулаки. Да и не испытываю я к нему никакого чувства. Сначала уважала, потом и уважение улетучилось. И так в театре уже, наверное, стали судачить!
Зоя демонстративно закатила глаза к потолку, покачала головой, после сказала:
-Ой, беда мне с тобой Олька. Сплетни в театрах никто не отменял. Посудачат, посудачат, да и перестанут. В театрах все друг против друга дружат. Вся театральная Москва обсуждала Филатова, когда он закрутил роман с Шацкой. Затем Золотухин стал жить на две семьи. Жариков живет на две семьи. И что с того? С них, как с гуся вода. И про меня судачат. И пусть! Я не обращаю внимания. Зато я при главной роли, а они так и будут ждать второго пришествия! – махнула она рукой за спину в сторону воображаемого театра. -  Хочешь, я позвоню на Мосфильм, может быть, там найдется для тебя роль? - спросила Зоя.
-Чтобы меня тоже все попробовали, а роли не предложили? - не удержалась от колкости Ольга.
-Под лежачий камень вода не течет, как хочешь, подруга, - потухшим голосом, уязвленная замечанием, проговорила Зоя.
Ольга спохватилась:
-Нет, что ты, извини, позвони, пожалуйста.
Зоя выдержала паузу обиженной подруги, проговорила:
-Ты не думай, что там все мужики только и ждут, когда к ним придет хорошенькая актриса для мужских утех. Там люди дело делают, им нужен результат, который останется на годы, а то и на века. Ты думаешь, если к тебе поприставали пару мужиков, то и везде так?! Все зависит от нас, баб. Как будешь вести себя, так с тобой и будут обходиться! Я же не перед пробами пошалила с ними. Так сказать: постфактум! Сотворила задел на будущее, чтобы не забывали.
Ольга молча разглядывала бокал. Не знала, как реагировать на поведение Зойки, она всегда была ветреной. Доброй, хорошей, всех жалеющей, но беспринципной. Хорошо это или плохо? Легко ей живется, и не знаешь посочувствовать ей или позавидовать.
-Неужели все начальники предприятий, директора и чиновники, командиры, у кого работают в подчинении часть женского коллектива, злоупотребляют своим положением, принуждают женщин к сожительству, - медленно, словно в раздумье, в пустоту произнесла Ольга и взглянула на Зою.
-Не знаю. Я не работала в других коллективах, - отмахнулась та, ей эта тема неприятна.
-Тут по всем телеканалам показали американского кинопродюсера, который двадцать лет назад потрогал у какой-то актрисы коленку, еще кого-то соблазнил, ему впаяли двадцать три года отсидки. У нас за это даже никого не поругают, - продолжила развивать свою мысль Ольга.
-Ой, ой, и что тут хорошего?! За коленку подержался и сломали человеку жизнь! Вон, в Норвегии один идиот расстрелял больше восьмидесяти человек, ему дали только двадцать один год!  А тут за коленку прихватил и столько лет! И где справедливость?!
-Не знаю. Только противно все это…
-Что-то мы с тобой подруга заехали не в ту степь, - перебила ее Зоя. – Ты жди от меня звонка, я все же договорюсь с ассистентом, - пообещала она.

Через неделю Зойка перезвонила, продиктовала телефон ассистента режиссера, сказала, они ищут молодую героиню к фильму, вдруг Ольга придется ко двору. Ольга отпросилась у художественного руководителя, все равно она не задействована в спектаклях, поехала на Мосфильм. Худрук не очень любил отпускать своих актеров на съемки, но он видел, как Ольга переживает свое безделье, отпустил ее. Позвонила ассистенту режиссера, тот пообещал  встретить ее у павильона. Будучи студенткой, она неоднократно бывала на Мосфильме, студенты театральных институтов и школ подрабатывали в массовках, в эпизодических ролях. Ассистент, низкорослый, молодой парень, с живыми глазками, встретил ее у ворот павильона, как условились, критически осмотрел ее, приподнял бровь, проговорил:
-Я тебя совсем другой представлял.
Ольгу слегка покоробило бесцеремонное «ты» молодого человека,  она промолчала, только спросила:
-Не тот типаж?
-Как раз наоборот. Ты лучше, чем я ожидал. Нам по сценарию нужна  симпатичная, стройная, белокурая арийка. Надоело всех перекрашивать для проб. Кстати, ты у нас юбилейная десятая актриса, которая будет проходить пробы.  Пойдем к режиссеру, поговорим…
Ольгу удивило  слово «арийка»,  промолчала, расспрашивать не стала, ей неведомы взаимоотношения на кинофабрике. Настроение несколько упало: если уже девятерых актрис просмотрели, то и она не последняя. Они зашли в павильон, ассистент еще с порога закричал:
-Алексей Николаевич, кажется, мы нашли ту, которую искали!
За прожекторами света Ольга никого не увидела, кроме расплывчатых, суетящихся фигур рабочих и осветителей. Из темноты вынырнул худощавый, высокий, средних лет мужчина, чем-то напоминающий украинского актера Олялина, он коротко взглянул на девушку, кивнул следовать за ним. Они прошли за декорации, пока шли между нагромождением реквизита, режиссер спросил:
-У кого снимались ранее?
-Ни у кого. Я только закончила ГИТИС.
Режиссер остановился. Ассистент тут же затараторил:
-Алексей Николаевич, так это только на руку нам. Не растиражированное новое лицо. Да вы посмотрите, она же точно вписывается внешностью в нашу героиню! Чуть выше среднего роста, светлая, глаза голубые или серые, не рассмотрел, это же типичная немка!
Режиссер даже не повернул головы в его сторону, спросил:
-У кого учились?
Ольга назвала фамилию.
-Хороший педагог. Я тоже когда-то у него учился. Пойдемте.
Зайдя за декорации, он спросил девушку:
-Вы «Ночь в Лиссабоне» Ремарка читали?
-Давно, в юности. Помню смутно.
-Общую канву повествования помните?
-Да. Там два немецких эмигранта случайно встретились в порту. Один хотел уплыть в Америку, но у него не было денег, паспорта и билета. Другой предложил ему билет и паспорт, если тот согласится выслушать его историю последних лет скитаний по Европе, спасаясь от нацистского режима.
Режиссер удовлетворительно кивал, не перебивал. Когда Ольга замолчала, он спросил:
-Женский персонаж там присутствовал?
Ольга напрягла память.
-За одним из них в эмиграцию последовала смертельно больная жена, которая очень любила мужа, как и он ее, - ответила она.
-Вот на роль этой жены, по имени Хелен, мне и нужна девушка. Я хочу экранизировать этот роман, - пояснил режиссер без эмоций, словно речь шла о съемках мультика.
Они прошли в помещение, отдаленно напоминающее кабинет, на столе разбросаны листки сценария, режиссер выдернул один из них, попросил:
-Прочитайте мне вот этот диалог, - ткнул он пальцем в текст.
Ольга взяла листок, быстро пробежала глазами по тексту, спросила:
-Напомните, у этой героини - какой характер? Она скромная или бесшабашная, порядочная или приспособленка по жизни, за ее плечами прожитые годы или они только недавно поженились?
-Она молодая, скромная женщина, но с твердым внутренним стержнем. У нее независимый характер, лишенной какой-либо вульгарности,  в то же время она женственная, и немножко беззащитная. Ей предстоит преодолевать трудности жизни, бежать из Германии, хотя ей ничего не угрожало, ее брат высокопоставленный гестаповец, она борется за любовь и до последней минуты остается со своим мужем, - вкратце пояснил режиссер.
Ольга кивнула, откашлялась, отошла подальше, чтобы ее было видно всю, и начала читать диалог. Ольга читала, и никак не могла избавиться от внутренней скованности. Перед глазами стояла подруга, которая успела переспать и с ассистентом, и с этим режиссером, который внешне никак не вписывался в похотливого искателя легких приключений. Когда она закончила, повисла пауза. Режиссер в раздумье кусал кончик карандаша, ассистент режиссера застыл на месте, ожидая вердикта режиссера. Ольга тоже молчала, ждала. Наконец режиссер проговорил:
-Что ж, неплохо. Пожалуй, мы снимем пару сцен, там окончательно будет видно утверждать вас на роль или нет.
Ассистент тут же сорвался с места, заговорил в своей быстрой манере:
-Алексей Николаевич, это то, что надо…
-Не суетись, Витя, - оборвал его режиссер. - Вижу сам. Для верности снимем сцену с актером. Посмотрим, как она сможет подыграть ему. Александр в павильоне? - оглянулся он на ассистента.
-Где же ему быть, у нас впереди сцена в ресторане на берегу Тежи.
Режиссер кивнул, показал головой следовать за ним. Они прошли теми же путями  в павильон, где установлены декорации дешевого довоенного ресторана. Массовка толпилась у бара с бутафорскими напитками. Будущим партнером оказался мужчина, который уже успел сняться в нескольких фильмах и сериале. Не столь широко известный, он набирал постепенно популярность, Ольга видела его в каком-то из фильмов, не могла вспомнить фамилии, да она ее и не запоминала. Отметила, мужчина неплохо играет, она теперь все фильмы смотрела с точки зрения профессионализма игры актеров, особенно актрис, не вникая глубоко в суть самого фильма.
-Вашим партнером будет актер Литягин, - на ходу пояснил ассистент режиссера. Ольга  ничего не ответила..
-Саша, кажется мы, наконец,  нашли героиню, подойди, познакомься, - позвал режиссер актера.
Мужчина отделился от толпы, подошел, окинул девушку оценивающим профессиональным взглядом, протянул руку, представился:
-Александр, - хмуро проговорил он.
-Ольга, - ответила девушка, тоже внутренне оценивая возможного партнера. Она  впервые увидела актера наяву, который успел примелькаться на экране телевизора.
-Он играет главную мужскую роль, - Шварца, - пояснил помощник режиссера.
-Саша, подыграй ей вот с этого диалога, - ткнул пальцем в листы режиссер. - А вы, Оля, сыграйте сцену встречи с мужем после долгой разлуки. Он нелегально приехал в Германию. Встретил ее… сейчас неважно где, на улице, женщина не может броситься ему на шею, гестапо везде имеет свои глаза и уши, в ее глазах страх, боль, любовь. Начните с этого места, где она его спрашивает: «Откуда ты взялся?». Кивнул оператору, который застыл у камеры: «Генрих, сними средний и крупный план!» - попросил он оператора. Тот, готовый произвести съемку, показал большой палец. Они с полуслова и намека понимали друг друга. Ольга взяла листки, прочла несколько фраз, запомнила, отложила листы. Как только Ольга начала диалог, он тут же припал глазом к объективу камеры. Первую фразу она произнесла чуть ли не враждебно, По мере диалога женщина становилась мягче, нежность полыхнула в ее глазах. Диалог прост, она спрашивает: «Откуда приехал?» - «Из Франции. Я пересек границу нелегально». - «Почему?» - «Чтобы увидеть тебя». Они стоят полу обнявшись, партнер держал ее за плечи, она руками уперлась в грудь, словно хотела оттолкнуть его. «Тебе не следовало приезжать!» - «Знаю. Я твердил себе это каждый день». - «И почему же ты приехал?» - «Если б знал, меня бы не было здесь». - «Ты приехал...», - и девушка нежно погладила лицо партнера. Если бы Ольга не читала ранее романа, конечно, она бы не смогла правильно выстроить диалог, поскольку со стороны могло показаться, что женщина не рада приезду мужа. На самом деле ею руководил страх за его судьбу. Если их увидят, его бросят в концлагерь, где муж наверняка погибнет. Поэтому Ольга начала со строгой нотки, потом чуть смягчилась, в конце диалога она уже нежно смотрела на него, не решаясь обнять его в людном месте. В ее глазах читалась боль, нежность и любовь. Так ей казалось.
-Стоп! - скомандовал режиссер, усиленно рассматривая монитор.
Оператор отошел от камеры. Подошел к монитору, через плечо посмотрел на экран.
-Алексей, у нее весьма фотогеничное лицо, - обратился он к режиссеру, - снимать ее одно удовольствие.
-Вижу, - покачал головой Богданов. – Если бы при этом она оказалась еще и хорошей актрисой, - задумчиво произнес он.
 Повисла пауза. Режиссер встал,  подошел к Ольге с Александром. Обратился к Ольге:
-Что-то есть, - задумчиво произнес он. – Только в глазах не видно мук любви.  В ваших глазах читается подростковая ершистость.  Вы же любили  когда-нибудь? Мужа, например? – спросил он.
-Я не замужем.
-Хорошо, любили вы своего жениха, парня? - нетерпеливо спросил режиссер.
Ольге неудобно признаться, что большой и светлой любви она еще не испытала, тихо проговорила:
-Я играла в «Грозе» Катерину, меня хвалили.
-Оля, сцена, - это одно, а кино – совсем другое, - поучительно проговорил режиссер. -  На сцене ваши глаза видят зрители двух первых рядов, а здесь крупный план. Постарайтесь  убедить себя, что вы влюблены, в партнера, в  свой персонаж, в меня, в фонарный столб, только чтобы ваши глаза светились нежностью и любовью. Хорошо?
Ольга усиленно закивала головой.
-И еще, по сценарию предполагается несколько постельных сцен, вы как? Готовы? – спросил он, и испытывающее взглянул на актрису.
-Я… я… п-постараюсь… - запнулась Ольга. Хотя в груди похолодело. Отказаться от хорошей роли не хотелось. Еще в институте студенток предупреждали, любовных сцен им не избежать, все зависит от вкуса режиссера. Они разбирали фильм Кончаловского «Сибириада», в котором обнаженная актриса Коренева бежит через лес, и второй кадр, когда по сценарию несостоявшийся жених рвет на актрисе Андрейченко кофточку, обнажает её грудь и роняет на сено. Мнение студентов разделились, пришли к общему выводу, сцена с Андрейченко по ходу фильма дополняет образ героев и выполнена на высоком художественном уровне. А вот сцена с Кореневой не совсем оправдана сюжетом фильма. И каждая студентка решала тогда для себя: смогла бы она вот так, как Коренева перед камерой обнажиться? Пришли к выводу, ради  высокого искусства готовы обнажиться, если сценарий стоит того, и режиссер сумеет убедить актрису в необходимости данной сцены.
Режиссер заметил заминку актрисы, тут же постарался успокоить ее:
-Впрочем, я сам не люблю откровенной натурализации, избегаю пошлости и неоправданных сцен, - проворчал он. - Саша, порепетируйте потом с ней, пройдите все совместные сцены, - обратился он к актеру Литягину. Повернулся к Ольге: - Вы подходите мне внешне, сделаем несколько проб, там посмотрим. Пока учите текст.
Ольга благодарно захлопала ресницами, готова расплакаться от нахлынувшего чувства благодарности.
-Будем чуть позже снимать эпизоды! - вынес вердикт режиссер.  - Скажите, Ольга, почему у вас грустные глаза? Для фильма это то, что надо. А вы по жизни всегда такая? - неожиданно спросил он.
Ольга не ожидала подобного вопроса, слегка стушевалась, быстро прокручивая в голове ответ, который бы устроил режиссера.
-Нет. Просто навалилось за последние месяцы. Сижу без работы, - честно призналась она.
Режиссер вздохнул.
-Думаю, они станут у вас еще печальнее, когда узнаете, что большого гонорара я тоже вам пообещать не могу. Бюджет фильма мизерный,  - мрачно произнес режиссер. - Виктор, - обратился он к ассистенту, выдай Ольге экземпляр сценария. Не тяните с читкой, будьте готовы к пятнице, - попросил он.
Ассистент в экспрессии вскинул руки.
-Ой, ой, не пугайте актрису, Алексей Николаевич. У всех сначала бюджет мизерный, на полфильма хватает, - заговорил ассистент. - Пойдем, Оля, заключим договор, потом будем утверждать кандидатуру на худсовете.
-Спасибо вам, - улыбнулась она режиссеру. - Меня сейчас любой гонорар устроить. Не до жиру.
Режиссер молча кивнул, тут же забыл об Ольге, растворился в свете прожекторов.
Со сценарием она вернулась домой, позвонила подруге поблагодарить.
-Спасибо, Зоя. Кажется, меня готовы утвердить на роль. Не решено окончательно, сценарий учить вручили.
-Говорила тебе, Витька все устроит. Он с кем сейчас, с Соколовым? – скороговоркой, в своей манере, спросила Зойка.
-Нет. Он у режиссера Богданова.
-Да?! Раньше работал с Соколовым.
-Так ты тогда у Соколова проходила пробы?! – почему-то обрадовалась Ольга и осеклась. Ей почему-то стало легче от того, что не Богданов оценивал прелести подруги.
-У Соколова, - подтвердила подруга. - Над чем они работают? – поинтересовалась она.
- Решили экранизировать роман Ремарка «Ночь в Лиссабоне». Читала?
-Нет. Там много женских ролей? – тут же заинтересованно спросила Зоя.
-Женская главная одна. Остальные эпизодические, проходные: престарелые проститутки, массовка в ресторанах, администраторы в отелях. Приличного эпизода нет.
-Жаль! Если что наметится, замолви за меня словечко, - попросила подруга. - Напомни обо мне Витьке. Должен, паразит, меня помнить. У хорошего режиссера и в эпизоде сыграть не зазорно. Богданов очень хороший режиссер, нам о нем еще в институте рассказывали, помнишь?
-Нет, - призналась Ольга.
-Как же, он очень известный и талантливый режиссер. Снимает только мало. Но качественно! А Витька малый не плохой, бесшабашный слегка. Как любовник, - никакой! Партнеры у тебя кто? - спросила Зойка.
-Мужских ролей там тоже немного. Мой основной партнер Александр Литягин.
Зойка присвистнула.
-Хороший актер, - констатировала подруга, и тут же добавила: - И бабаник тоже хороший. Опасайся его. Он мягко стелет. Обаятельный гад. Подкатится тихой сапой. Смотри подруга, не успеешь оглянуться, как все твои принципы улетят в сторону, - предупредила опытная подруга.
-Ты откуда его знаешь?! - удивилась Ольга.
-Мы с ним не знакомы. Со мной в труппе работает актриса, влюблена в него по самое, дальше некуда!  Он ее поматросил и бросил. Ко всему прочему, неоднократно женат, - тараторила подруга.
-А Богданов женат? - без интереса спросила Ольга.
-О нем сплетен мало. О личной жизни ничего не известно. Вроде женат. Как режиссера хвалят и ценят. Хочешь стать очередной Орловой при Александрове? - тут же спросила Зоя, глумливо захихикала.
-Что ты! - смутилась Ольга. - Я просто так спросила. Он вызывает уважение. Серьезный, внимательный к исполнению роли. В нем чувствуется крепкая мужская харизма
-Ну, ну… - хмыкнула в трубку Зоя. - А я бы все отдала, чтобы стать женой успешного режиссера.
-Даже без любви?
-Ой, что ты заладила, любовь да любовь! Где она та любовь? Стерпится - слюбится. Главное мужика привязать так, чтобы на сторону не рыпался. На других актрис не заглядывался. Снимал в главных ролях одну меня. Вот в чем счастье жизни! - убежденно произнесла подруга.
-Такие - есть? – скептически спросила Ольга. - Ты сама не идеал верности, - мягко упрекнула Ольга подругу.
-Что ты сравниваешь! Наше тело предназначено решать жизненные, карьерные и родовые обязанности. А мужику только получать удовольствие. Кстати, такие – есть! Вон, Меньшов снимает свою жену Алентову. И Глеб Панфилов снимает жену Чурикову, других не приглашают.
-Потому что, Чурикова актриса выдающегося таланта, - напомнила Ольга. Зоя слегка обиделась, уловила в голосе подруги намек на не очень выдающиеся ее актерские качества. Ольга поспешила поправиться.
-Дело не в тебе, хороший режиссер всегда сможет вытянуть из актрисы те душевные свойства, которые ему нужны. Просто мы с тобой такого  не встретили. Хотя у нас вся жизнь впереди.
Поговорили еще немного, Ольга в очередной раз пообещала составить протеже, если понадобится актриса на эпизодическую роль, на том и расстались.
Сценарий произвел на Ольгу большее впечатление, нежели роман, который она читала в юности. Во-первых,  теперь героиню романа она примеряла на себя, ее поразила самоотверженность женщины, которая, будучи смертельно больной, последовала за мужем в эмиграцию, во-вторых, тогда, когда она ранее читала роман, она в большей степени сочувствовала герою, который скитался по Европе, убегая от нацистов. Однако, не побоялся вернуться в нацистскую Германию, где его ждала смерть, настолько он хотел увидеть свою жену, которую не видел пять лет и безмерно любил. Значит, жена - женщина незаурядная, если мужчина рискует жизнью ради того, чтобы только увидеть ее. Он не предполагал, что жена добровольно последует за ним. В Германии, где ее брат служил в гестапо высокопоставленным сотрудником, ей жилось бы более комфортно, нежели в эмиграции. Это открытие заставило Ольгу по новому взглянуть на женский персонаж, и ей еще сильнее захотелось воплотить ее образ на экране.
Кинопробы  прошли, более ли менее, удачно. Когда Ольгу утвердили на роль, она уже знала почти наизусть все свои сцены. При встрече с режиссером, она поделилась своим видением роли, он внимательно выслушал ее, ничего не сказал, Ольга так и не поняла, согласен он с ней или нет. Тут же заговорил о другом: пояснил, он едва убедил продюсера и худсовет утвердить ее, неизвестную актрису на роль, а так же звонил главному руководителю театра с просьбой отпустить Ольгу на съемки через две недели на три недели, поскольку съемочной группе необходимо уехать в Таллин для натурных съемок. Эстонскому Таллину предстояло сыграть роль немецкого города Оснабрюка, поскольку на поездку в Германию денег не хватало. Предстояло еще снять несколько сцен в Швейцарии, затем в Париже. На которые денег тоже пока не выделили. Подобный ландшафт в России найти сложно. Остальные сцены они сыграют в павильоне или на натуре. Через три недели она вернется в свой театр и недостающие сцены они доиграют в павильоне в свободное от спектаклей время. Оформление виз и договоренность с властями Эстонии заняли как раз две недели. Ольга впервые выезжала со съемочной группой за рубеж, в которой находились одни мужчины. Это ее несколько напрягало. Нет в группе рядом женского плеча, женщины, с которой она могла бы обсудить возникшие те или иные проблемы. Эстония теперь давно другая, почти враждебная страна. Она старалась отогнать от себя сомнения и тревогу, все же участие в таком значимом проекте перевешивало все ее сомнения. Поселились они в гостинице недалеко от центра. Арендованный автобус отвозил их в район, наиболее похожий на старый немецкий провинциальный городок.  В нем они играли сцену, когда герой романа господин Шварц впервые после долгой разлуки встретил свою жену, перед этим он заходил к своему довоенному другу доктору Рудолфу Мартенсу. Затем они переезжали в другой конец города, якобы герои фильма переехали из Оснабрюка в Мюнстер. Снимали быстро, местная полиция не разрешала размещать аппаратуру на тротуаре или проезжей части. И хотя разрешение властей имелось, местные органы плевать хотели на разрешение центральных властей, требовали дополнительной оплаты за каждый день съемок.
-Сцены в квартире друга и квартире Хелен отснимем в павильоне, - пояснил режиссер.
Он предупредил заранее актеров, игравших главных героев:
-Роман не столько об эмигрантах, которые переживают свое изгнание из родины. Роман о великой силе любви, которая помогает героям преодолевать все трудности. И я хочу, чтобы вы сыграли именно любовь, эта тема должна пройти через весь фильм красной линией, - напутствовал он  актеров. – Как сказал великий Бергман, игра должна сначала затронуть душу зрителя, а затем уж коснуться его интеллекта. Не слова по тексту первичны, а то, что исходит из глубин вашей души, - добавлял он.
Ольга отметила: и Богданов, действительно замечательный режиссер, и  Александр Литягин оказался хорошим актером и партнером. Сказывался его опыт участия в сериалах и фильмах. Он мягко, ненавязчиво подсказывал партнерше, как нужно играть тот или иной эпизод.  Этим он выгодно отличался от прежнего партнера - актера Коротыгина, который тянул роль на себя, занимался самолюбованием, нисколько не считался с мнением партнеров. В большей степени Ольга прониклась уважением к режиссеру Богданову, к его манере работы с актерами. Он не навязывал свою точку зрения, не требовал строго следовать режиссерским установкам, он доверял актерам. Советовался с актерами, проигрывали несколько дублей, вместе выбирали наилучший вариант. Несмотря на то, что Ольга не имела большого актерского опыта, он предоставлял ей свободу действий, полагая,  она, как женщина, интуитивно должна выработать линию поведения, почувствовать характер своего персонажа. В своем первом театре, она наблюдала за работой  режиссера, ее поражала мелочная опека уже маститых актеров, он не позволял ни на йоту отступить им от своей установки. Такая режиссура напоминала в большей степени дрессуру, а не творческий процесс. Богданов ценил в актерской игре импровизацию, раскованность, органичность. Подобная человечность не могла не откликнуться ответным чувством к режиссеру. Помимо уважения возникало доверие, граничащее с влюбленностью в его самоотверженный труд. Так совместными усилиями они добивались нужного результата. Ольга оказалась достойной ученицей, не зря она окончила институт с похвальным листом. Ей нравились все в съемочной группе: и костюмеры, и осветители, и рабочие, все! После рабочего дня вечером собирались в гостинице, обычно в номере режиссера, обсуждали съемочный процесс, намечали планы на завтра. После просто выпивали и закусывали. К тому же Литягин оказался душой компании, он не глуп, остроумен, травил анекдоты, рассказывал байки, залихватски выпивал. Режиссер пояснял задачу на предстоящий съемочный день и замолкал, углубляясь в свои бумаги или просматривая на мониторе отснятый материал. А на столе у актеров появлялись виски, закуска. По мере опустошения бутылки, затем второй и третьей, громче становился смех, жарче разгорались споры. Ольге они покупали вино, ей бутылки хватало на три  вечера. Партнера коробило, что Ольга упорно называет его по имени и отчеству, хотя они обнимались по ходу роли, он опекал ее в перерывах между съемками. Когда на корабле находится единственная женщина, пусть она будет некрасивой и непривлекательной, все равно команда будет на нее заглядываться, пытаться за ней ухаживать. Ольга, девушка, не просто симпатичная, она красивая, с покладистым характером и женственным обаянием. Однако, почему то все быстро почувствовали, за мягкостью скрывается твердый характер, как раз этого состояния добивался  по сценарию режиссер, не ведая, что и в жизни Ольга именно такая. Конечно, ей все оказывали знаки внимания. Не навязывались, не домогались, не отпускали непристойных шуток и намеков в ее адрес. И девушка была благодарна им всем за дружеское к ней участие, понемногу расслабилась, и перестала ожидать подвоха со стороны актеров и прочих участников группы. Только  с некоторым страхом Ольга ожидала тех предстоящих постельных сцен, в которой она, как жена Шварца, должна будет играть. И не столько она опасалась быть по ходу сценария обнаженной, сколько понимала, она не в силах уже пресечь фривольное отношение к ней партнера.
Ольга, которая по приезду в Таллин, внутренне была зажата, опасаясь более плотного внимания мужчин к своей персоне, оттаяла, прониклась благодарностью к членам группы, которые стали, как бы семьей единомышленников. Мужчины смекнули, Ольга девушка серьезная, с ней нельзя попусту флиртовать. Она не знала, что и режиссер в свою очередь по приезду в ее отсутствие помахал кулаком, предупредил всех членов съемочной группы:
-Любой мужской коллектив делится на пьяниц и бабников. Кто по пьяни или отсутствия женщин обидит актрису Волошину, голову отверну… - строго внушил он.
Впрочем, ни у кого желания обижать единственную девушку в группе не возникло и без предупреждения режиссера, Ольга вела себя достойно. И члены съемочной группы не позволяли себе лишнего. Только  Литягин мог  ерничать в ее адрес.
-Оля, давай выпьем на брудершафт, и ты будешь называть меня по имени, - предложил Александр Литягин во время очередных посиделок съемочной группы в гостиничном номере.
-Ой, что вы Александр Викторович, я так не смогу… - зарделась Ольга.
-Разве я такой старый? Или знаменитый? Нет, нет! Это ты после этих съемок станешь знаменитой, высоко взлетишь, и меня не будут подпускать пред твои светлые очи, - шутил Литягин, ища ложного сочувствия у своих товарищей.  Он налил Ольге в бокал вино, себе виски, бесцеремонно переплел руки, приказал:
-Пей!
Ольга пригубила, он махнул виски одним залпом, притянул Ольгу за шею и крепко поцеловал в губы. Она даже сказать ничего не успела, отпрянула, хлопая ресницами. Литягин отпустил ее, поднял палец, сказал:
-Привыкай! Нам еще много чего предстоит. Что тебе режиссер велел? Влюбиться в меня! Скажи, как меня зовут?
-Александром…
-Нет, не так! – перебил он девушку. - Сашей. Скажи: Саша.
-Хорошо. Саша.
-Браво! - и Александр обнял за плечи девушку.
Несмотря на предостережение подруги, Ольге льстило внимание более опытного актера, он нравился ей своей напористой удалью, был красив и статен. К тому же он старался понравиться ей, но не навязывался, не  опускался до вульгарных намеков, как это случилось с  актером Коротыгиным. Вино и общее веселье добавляло и ей смелости.  Александр  провожал ее до номера и хотел, как бы ненароком проникнуть вовнутрь. Ольга решительно остановила его на пороге, поблагодарила за вечер. Александр не стал настаивать, шутовски поклонился, поцеловал ей руку, пожелал спокойной ночи, и независимо насвистывая, удалился.  Ольга осторожно прикрыла дверь, постояла, прислушиваясь к его удаляющимся шагам.
Через некоторое время ассистент режиссера Виктор спросил:
-А ты с Черемисиной дружишь?
Виктор единственный из группы, с кем Ольга запросто на ты, поскольку он первым начал ей тыкать, по возрасту он не намного старше нее.
-Да. Мы учились вместе. А что?
-Да, разные вы…
-В смысле: разные? Внешне?
-И внешне тоже. Характеры у вас разные. Зойка она на мужиков смотрит, словно новую кофточку на себя примеривает. Потребительски. Еще она веселая. Ты скромная, не заводишь романов. Хотя мужики на тебя заглядываются, - пояснил он.
-Они же все женатые.
-Не все. Я не женат.
Ольга рассмеялась. Низкорослый Виктор никак не мог бы рассматриваться в качестве жениха.
-Ты хороший парень, Витя. Но ты совершенно не в моем вкусе.
-Я понимаю, - с притворной обреченностью проговорил Виктор и  картинно вздохнул. - Ко всему прочему, у меня есть невеста.
-Ты с ней познакомился до Зойки или после нее? - с ехидцей спросила Ольга. Виктор почесал затылок, с досадой проговорил:
-Вот зараза! Растрепала! Да я не особо и настаивал. Как-то само собой получилось. Это она тебе по дружбе поведала? – подозрительно спросил он.
-Нет. Я тебя на пушку взяла, а ты и раскололся, - со смехом пояснила Ольга.
-Ты даешь! Смотри, никому…
-Могила, - пообещала Ольга.
-Ты это... - замялся Виктор, - остерегайся Литягина. Он актер очень хороший. Девушки часто влюбляются в талантливых актеров. Не раз уже наблюдал. Потом плачут. Впрочем, дело, конечно, не мое. Я так, по дружбе...
-Спасибо, Витя. Я учту, - грустно улыбнулась девушка.
Один день съемки проходили без участия Ольги, она решила пройтись по городу. Зашла в магазин, хотела купить продуктов на командировочные денежки. Набрала всего понемножку, прошла в кассу, спросила, сколько стоит покупка? Контролер на кассе заговорила по-эстонски, при этом жестикулировала и тыкала пальцем в сторону Ольги. Ольга беспомощно оглянулась, не понимая, чего от нее хотят. Вторая контролер на ломанном русском пояснила:
-Коворит-те по-эстонски.
-Я не знаю эстонского, - растеряно проговорила Ольга.
-Учите, тогта и прихотит-те, - заявила эстонка.
-Зачем? Я живу в России, мне не нужен эстонский язык.
-Токта запирайте  с собой русских оккупантов и уезжайте в свою Россию… - зло проговорила она.
Ольга оставила все покупки на кассе и вышла из магазина. Настроение было испорчено. Больше в город Ольга не ходила.
 Вскоре, по окончании натурных съемок в Таллине, переехали в Цюрих. Там отсняли коротенькое пребывание героев Ольги и Александра, далее, они в качестве «мужа и жены» сели в довоенный вагон и поехали на юг Швейцарии, к озеру Лаго - Маджоре. На фоне  озера и голубых гор снимали остальные сцены. Расставили аппаратуру на берегу, Ольга по сценарию должна после разговора с Александром войти в озеро и поплыть. Горная вода холодила тело, Ольга слегка продрогла. Когда снимали второй дубль, она уже просто замерзла. Александр после каждого дубля набрасывал на нее халат, вытирал полотенцем лицо. Она благодарно ему улыбалась. Хотя перед этим им еще предстоял диалог: «Холодно, - говорила Хелена-Ольга, - И жутко. Прислуга рассказывала, что на дне под островом живет гигантский спрут» - «Крупнее щук здесь ничего нет», - возражал Шварц-Александр. Они еще говорили свои монологи, пока режиссер не давал команду «Стоп!». У Ольги уже зуб на зуб не попадал от озноба. Александр тут же растирал ее полотенцем и вновь укутывал в халат. Повышенную заботу о партнерше со стороны Александра  замечали участники съемочной группы, деликатно делали вид,  это простая любезность с его стороны. Что ни говори, а игра во влюбленную пару, тоже разрушала стенку отчуждения между актерами. Она   уже смотрела на Александра как на мужчину, от которого приятно чувствовать внимание, ощущать поцелуи и объятия. Пусть всего лишь киношные, по сценарию, и все же это мужские зрелые поцелуи, которые Ольга давно не ощущала. Замечала, как сильно у нее начинало биться сердце, и кровь приливала к лицу, когда он нежно, как бы ненароком, касался губами завитка волос у ушка. Трудно молодой, неискушенной  девушке не попасть под обаяние опытного Дон Жуана. Ко всему прочему, Литягин  талантливый, опытный актер, играл так проникновенно, что Ольга вначале теряла чувство реальности, начинала сбиваться с роли.  Молодые актрисы часто преклоняются перед мастерством и талантом более опытных коллег. Подобное преклонение часто перерастает из поклонения в любовь. То, о чем предупреждал Виктор. Богданов мягко поправлял ее, указывал на ошибки, просил повторить дубль. В ходе репетиций и съемок Ольга приноровилась к игре партнера, создавать образ стало легче. Она видела, как выкладывается ее партнер, первое время после команды «Стоп!», он тут же сдувался, сникал, и Ольга понимала, тому виной она. Он иногда старался  за двоих, всячески подыгрывал, поскольку партнерша не совсем его вначале понимала. Затем ситуация выровнялась, и Литягин после съемок уже веселее относился к ней, брал за руку и говорил: «Айда, чай пить!». Ольга не могла перечить ему после всех его замечаний по ходу роли, видела, он относится к ней вне съемок чуть внимательнее, чем другие. И дело не столько в нем, сколько в Ольге, которая позволяла ему себя так вести. И опять она отметила, партнер не уподобляется  актеру Коротыгину, откровенно не флиртует, не пытается продолжить репетиции с поцелуями после съемок. Он вел себя ровно, по-товарищески, и в то же время позволял себе чуть больше, чем это могло бы быть, ее  не коробил слегка снисходительный тон в ее адрес. Все это располагало к нему Ольгу. Случилось и непредвиденное, все же купание в холодном, горном озере не прошло бесследно, вечером у нее подскочила температура. Она пожаловалась на легкое недомогание. Александр бесцеремонно потрогал лоб, прикоснулся к нему губами, проговорил, как всегда в своей манере:
-О-о, моя дорогая киноженушка, не хватало нам еще приостанавливать съемки из-за небольшой температуры. И так из графика выбились. Иди в номер, я сейчас…
Александр сходил в магазин, купил водку, вернулся в гостиницу, без стука зашел в номер, приказал:
-Раздевайся и ложись!
-То есть, как?! - опешила Ольга.
-А вот так!
Он бесцеремонно развернул ее, расстегнул молнию на платье, которое тут же упала к ее ногам. Обескураженная его напором, она подчинилась, не дернулась, когда осталась в нижнем белье. Подтолкнул ее к кровати, не допуская возражений, сказал:
-Ложись на живот.
Он послушно легла, он расстегнул бюстгальтер, налил на руки водки, начал ее усиленно растирать, тело покраснело, налил полстакана водки, повернул ее, приподнял за шею, тоном приказа велел:
-Пей! Извини, русской водки в магазинах нет. Пей финскую.
Захлебываясь и откашливаясь, Ольга выпила водку.
-Вот и прекрасно. Теперь спи.
Александр поцеловал ее в лоб, укутал одеялом.
-Если что, стучи в стену, я в соседнем номере.
Ольга тут же провалилась в яму. Съемочная группа, обеспокоенная простудой героини, жалели ее, проявили заботу, кто-то принес лекарство, тут же появилась баночка меда. В первый же вечер режиссер Богданов обеспокоенно потоптался у двери ее номера, зайти не решился, Литягин предупредил, не надо, дескать, беспокоить ее до утра. Утром Ольга встала без температуры, слегка болела голова от непривычного количества выпитой водки. Постучала в номер к Литягину, тот брился у зеркала, оглянулся.
-Спасибо, Саша, - с теплотой в голосе проговорила Ольга.
-Пустяки. Сейчас добреюсь, начнем пораньше. Богданов уже заходил. Спрашивал о тебе. Ты как? Смогешь? – спросил он, искоса посматривая на партнершу.
-Постараюсь...
Ольга  вышла, постучала в номер к режиссеру. Увидев Ольгу, на суровом лице разгладились морщины.
-Вы как себя чувствуете? – спросил он.
-Да нормально все. Слегка простыла. Сейчас чувствую себя хорошо, - излишне уверено произнесла она, чтобы режиссер не разуверился в ее возможности продолжать съемки.
-Вот и отлично! А то я уже думал  на сегодня сворачиваться. Все один к одному.  Деньги задерживают. Погода грозит испортиться. Надо успеть…
Богданов замолчал, уставился в одну точку, словно забыл об Ольге.
-Вы  сами как себя чувствуете? - осторожно спросила Ольга.
-Я? Болезни меня не берут. Если только душевные… - медленно выговорил он как бы про себя.
-Что-то произошло? - осторожно спросила Ольга.
Богданов посмотрел на нее долгим взглядом, вздохнул.
-По работе мелочи… Справимся. Вот жена от меня ушла, и дочь с собой увезла, с этим справиться невозможно… - вырвалось у него, и осекся. Проявил слабость перед актрисой. Ольга и ранее замечала, все в группе ищут для родственников сувениры, покупают вещи, перезваниваются каждый день с родными, режиссер никому не звонил, ничего не покупал.
-Вы  были плохим мужем? - тихо спросила Ольга.
Режиссер помолчал, нехотя ответил:
-Наверное. От хороших мужей не уходят, - и чтобы прекратить этот разговор, резко сказал: - Так, выходим все на пленэр, репетируем сцену приезда консула Краузе в гостиницу. Возможно, погода разгуляется. Сам разговор в номере будем снимать в Москве. А так же снимем проезд на машине. Вы машину водите? - спросил он.
-Нет.
-Жаль. Это усложняет задачу, постараемся справиться. Скомбинируем.
Проезд на «Мерседесе» выпуска тридцатых годов, на котором герои фильма Шварц и Элен  выбирались из Франции в Испанию, а затем в Португалию снимали в местных Швейцарских горах. Меняли дороги, чтобы не повторялся ландшафт. Строили таможенный проезд. Александр вел машину уверено, он водитель со стажем, радовался возможности поездить на ретро автомобиле. Когда Ольга садилась за руль, ее снимали крупным планом, затем ее заменял каскадер, переодетый женщиной.
Как-то  в один из вечеров к ней в номер постучали, она разрешила войти, зашел Богданов. Ольга полагала, он хочет обсудить с ней завтрашние сцены, мужчина тяжело присел на стул, хмуро спросил:
-Можно я посижу у вас? Чего-то так тошно стало оставаться одному.
-Да, да, конечно, Алексей Николаевич, вам чаю или кофе? - поспешила предложить Ольга.
-Кофе, если можно.
-Алексей Николаевич, ведь вы ничего почти не едите. Только чай и сигареты. Давайте я принесу вам из буфета второе. Там пирожки вкусные продают?.. - с жалостью посмотрела Ольга на режиссера.
Он жестом остановил ее.
-Не надо. Я ел. Просто посижу и пойду.
-Я так полагаю, жена не вернулась? - мягко спросила она.
-Да шут с ней, с женой. У нас давно разладилось. Уехали они. В штаты. Дочери теперь никогда не увижу, вот что плохо, - грустно сказал он.
Вскипел чайник. Ольга налила в стакан растворимый кофе, сахар. Богданов благодарно кивнул, пил по глотку и не замечал этого, уставился в одну точку, затем словно очнулся, сказал:
-Оля, в вас скрыт огромный актерский потенциал. Постарайтесь не растерять его.
-Спасибо.
Подумала, кто в театре заметит ее потенциал, если играть приходится второстепенные роли.
-И не снимайтесь в дешевых сериалах, - посоветовал он.
-Мы же актеры, - напомнила Ольга. - Порой нам не известна концепция постановки. Режиссер может испортить хороший сценарий, и облагородить плохой. Конечный результат появляется позже, когда уже стыдись, не стыдись, а зритель и критики успели просмотреть и оценить.
-Все так! - кивнул Богданов. – Сложно найти ту единственную роль, которая останется с вами на все времена. Знаете сколько случаев в истории кино, когда актрису помнят по одному фильму, хотя за плечами у нее десяток ролей. Выходил в пятидесятых годах  фильм «Сорок первый», где блеснула актриса Извицкая. Фильм получил признание, режиссер и актеры кучу премий. И сколько потом Извицкая не снималась, помнили ее только в том фильме, - медленно говорил Богданов, при этом смотрел на Ольгу, как смотрят учителя на своих не очень понятливых учениц.
-Хорошей роли можно не дождаться, а кушать хочется всегда, - заметила Ольга.
Богданов покачал головой, словно соглашался с ней или осуждал.
-Деньги закончатся, а стыд останется, - глухо произнес он.
Ольга попыталась свести разговор к шутке.
-Если вы обещаете создавать одни шедевры, я буду сниматься только у вас. Если, конечно, пригласите.
-Договорились, - кивнул Богданов все в той же серьезной манере, и не поймешь: шутит или говорит правду. Она никогда не видела его таким потерянным, грустным и внешне опустошенным.
Режиссер выпил кофе,  посидел, откинувшись на стуле, молчаливо разглядывая Ольгу, поблагодарил за кофе и, не прощаясь, вышел.
На следующий день Богданов на площадке выглядел совершенно иным: собранным, строгим, чуть-чуть властным.
Через две недели съемок режиссер сказал,  Ольга может возвращаться в Москву, они доснимут некоторые сцены, в которых она не задействована. Ольга быстро собрала вещи. Литягин, прощаясь, проникновенно сказал:
-Мне будет тебя не хватать, Оля.
Она погрозила ему пальчиком.
-Я понимаю,  задурить голову  девушке вам не составит труда.
-Еще неизвестно, кто кому задурил, - хмыкнул Литягин.
Богданов тоже попрощался с ней тепло. Потрепал за предплечье. Улыбнулся своей потаенной улыбкой.
-Я уже привык к вашему присутствию. Надеюсь, до скорой встречи, - тихо сказал он.
-Конечно, Алексей Николаевич, ведь пройдено только часть пути, - ответила девушка, смело посмотрев режиссеру в глаза.
В его глазах засветилась теплота. Он галантно поцеловал руку. Оператор Генрих и ассистент Виктор провожали ее до самой остановки на автобус, который должен увезти ее в аэропорт.
-Зойке привет, - хитро улыбнулся Виктор.
Ольга поднесла кулак к его носу. Виктор рассмеялся.
По приезду домой, мать сообщила: соседа забрали в больницу с циррозом печени, через два дня он скончался. «Или мы отмучились, или он отмучился», - констатировала Ольга.
-Кто хоронил его? - спросила Ольга.
-Да кто же его похоронит? Близких родных нет, с дальними он не общался. Я и хоронила. Проводила в последний путь. Я что подумала, Оля. Нам бы его комнату присоединить,  мы хоть на старости моих лет пожили бы в отдельной квартире, - мечтательно произнесла мать. – Ты уже взрослая, не дело тебе с матерью в одной комнате спать. Молодой человек может появиться. Я уже ходила к начальству, просила. Да там такой упырь сидит, на взятку намекает. Говорит, подселю к вам многодетную семью кавказцев.
-И сколько он хочет? - устало спросила Ольга.
-Не говорит. Только что толку: сколько? Денег у нас все равно нет. А как было бы здорово! Мы бы там ремонт сделали. Затем квартиру бы приватизировали, - мечтала мать. - Ты бы сходила к нему, все же ты актриса…
-Мама, кто меня знает как актрису?! - перебила ее дочь.
-Ниче, дочка, вот выйдет фильм, тогда все узнают, - убежденно произнесла мать, полагая, что сам факт выхода фильма сделает известной ее дочь. Ольга тут же ее переубедила:
-Мама, некоторые в десяти фильмах снимаются, их никто не помнит.
В театре Ольгу встретили довольно равнодушно, словно она никуда и не уезжала. Впрочем, она до отъезда не успела ни с кем подружиться. Художественный руководитель на приветствие кивнул, сказал:
-Вы вовремя вернулись, нам необходимо ввести вас в спектакль «Мадемуазель Нитуш». Подойдите к режиссеру, он вам подскажет на какую роль. Выучить пьесу необходимо за два дня. Репетиции начнутся очень скоро.
Ольга поблагодарила, хотела отойти,  руководитель остановил ее вопросом:
-Как там, у Богданова, получается?
-Мне трудно судить, но режиссер он хороший.
-Ну, ну… Плохо у него сыграть нельзя. Думаю, он один из лучших наших киношников. Тебе самой каково?
-Играла с удовольствием. Материал душевный. Группа подобралась замечательная. Я старалась.
Худрук покивал головой, старчески откашлялся, махнул рукой, отпуская девушку. Ее ввели в спектакль. Коротыгин играл главную роль учителя Селестена. На Ольгу демонстративно не обращал внимания, всячески обхаживал  свою партнершу. Только та актриса уже опытная, ей ничего не стоит дать отпор, а то и матерком пустить в его адрес. Возможно, Коротыгин с ней и не заигрывал, то участь молоденьких актрис, которые едва поступили и еще не знают всех тонкостей внутреннего театрального бытия. Только теперь и Ольга, вкусившая роль женщины с еще более крепким характером, решила таковой оставаться по жизни. Репетиции проходили каждый день, вечером спектакли, в которых Ольга не была задействована. Она смотрела их, чтобы быстрее вникнуть в репертуар, приглядывалась к игре актеров. А еще она скучала по съемочной группе, где все относились к ней по-братски. И только Саша Литягин иногда переступал грань простой игры, откровенно начал флиртовать  после дневных съемок, впрочем, не так навязчиво. И не сказать, чтобы Ольге это было неприятно. Где-то в глубине души, она боялась себе признаться, что готова влюбиться в него, но актер  женат, и ко всему прочему, понимала, их отношения закончатся с окончанием съемок.
Когда съемочная группа вернулась в Москву, первым позвонил ей режиссер Богданов, расспросил ее, как складываются у нее дела в театре. Она похвасталась тем, что ее заняли в спектакле. Кому, как ему не знать, насколько трудно молодым, начинающим артистам вливаться в театральный коллектив, быть задействованной в репертуаре.  Режиссер вкратце рассказал,  они закончили съемки в Швейцарии. В Подмосковье строят концлагерь с бараками, в нем Ольге предстояло играть заключенную. Сейчас режиссер ждет ее на съемках в павильоне, где декораторы установят комнату Хелен, в которой ей предстояло провести ночь со своим «мужем», который пробрался тайком в Германию, чтобы увидеть ее. И не только эти сцены она должна будет сыграть в павильоне, затем в концлагере, предстояло еще много эпизодов и на природе, и в павильоне. А в перспективе предстоит несколько сцен в Париже, они поедут туда после всех отснятых  в павильоне сцен. У Ольги потеплело в душе, она никогда не могла даже предположить, что  когда-то сможет поехать в Париж.
-Приходите завтра в гости ко мне, Ольга, - вдруг неожиданно для нее сказал режиссер. - Я познакомлю вас со сценаристом. Кстати, он не плохой писатель, человек интересный. Будет Генрих, Александр, придет мой друг, драматург. Подобные знакомства для начинающих актрис весна полезны.
При имени Александра в душе что-то дрогнуло, он ей так в тот день и не позвонил. Богданов уточнил адрес и время, сказал, он будет рад ее видеть. Александр позвонил на следующий день, спросил, будет ли она у режиссера в гостях? Он хотел бы ее видеть. Вчера, когда она ложилась спать, она уже знала, группа приехала, думала, Александр позвонит ей. Он не позвонил. И она с некоторой ревностью в душе представила, как Александр встретился с женой, целовал ее. У них после долгой разлуки состоялась бурная ночь. И после всего этого он будет пытаться ухаживать за ней?
-Нет, я не смогу, - сказала она в трубку, и закусила губу. Ведь она уже обещала Богданову, что придет в гости.
-Оля, мне будет очень жаль, если я тебя не увижу. Тем более, мы должны будем кое-что  уточнить по дальнейшей нашей совместной работе, - настаивал партнер.
Прием безошибочный. Работа - прежде всего. Хотя понимала, вряд ли в компании мужчин, возникнет разговор о предстоящих съемках. Будут спорить о творчестве, о политике или обсуждать последние премьеры. Так впоследствии и случилось.
-Хорошо, я буду, - согласилась девушка.
-Вот и замечательно! - обрадовался Александр.
Она пришла одна из последних, не умышленно, задержали в театре. Компания была в сборе, уже чуть-чуть навеселе. Генрих и Саша поцеловали ее на правах хороших знакомых, незнакомые мужчины галантно целовали руку, только Богданов сдержано кивнул и слегка пожал протянутую руку. Только все равно Ольга женским чутьем уловила, как он рад встрече. Не просто как режиссер, который чтит свою актрису, а именно как мужчина, который видит в ней понравившуюся женщину. Она слегка озадачилась, в душе посчитала, что ей так хочется думать. Не может режиссер, недавно расставшийся с женой, обратить на нее внимание уже не как на актрису.
-Знакомьтесь, Ольга, - подвел он девушку к незнакомым ей мужчинам, -  это мои друзья, работники пера, драматург Леонов и сценарист Веденеев. А это наша главная актриса - Оленька Волошина.
Мужчины встали, поклонились, назвали свои имена и отчества, еще раз поцеловали руку.
 Еще один незнакомый Ольге человек, представлен ей как композитор будущего фильма. Сценарист оказался пожилым человеком с бородкой, видимо очень высокого мнения о себе, одет довольно пестро, даже бабочка какого-то необыкновенного цвета. Говорил нарочито громко, пытаясь всячески обратить на себя внимание присутствующих. При появлении Ольги оживился. Драматург примерно одного с Богдановым возраста, такой же высокий и худощавый, посмотрел с высоты своего роста и возраста на девушку, кивнул, назвал свое имя и отчество. Композитор вообще не проявил интереса к появлению девушки, сухо представился, и тут же продолжил с прерванный появлением Ольги  разговор с драматургом.
-Вы знаете, такой примерно я и представлял героиню романа, когда писал сценарий, - громко возвестил сценарист, - садитесь возле меня, - показал он на свободный стул у стола. Саша тут же не преминул сесть с другой стороны. Ольга окинула взглядом стол, сервированный явно не женской рукой. Крупно нарезанные кружки колбасы и сыра. Так же крупно нарезан хлеб. Разнокалиберные рюмки и бокалы стояли у каждой тарелки. Продолжим, господа, - обратился хозяин к гостям. - Чем богаты, тому и рады. Не пития ради собрались! И все же, Генрих, наливай, - кивнул он оператору.
Оператор привычно открутил вторую головку на бутылке коньяка, разлил, спросил Ольгу:
-Вам коньяк? Вино?
-Вино, пожалуйста.
Богданов на правах хозяина произнес тост:
-За дальнейшее успешное продолжение съемок. Пока все складывается, как задумано. Я рад этому. Нет ничего хуже творческого застоя. Главное, что у нас сложился замечательный коллектив, с которым можно преодолеть все трудности. За вас, друзья!
Выпили, закусывали бутербродами. Драматург заметил:
-Раньше нас тут горяченьким потчевали.
-То было раньше, - буркнул Богданов.
-Все? Окончательно и бесповоротно? - уточнил Генрих.
-Развод прислала. Укатила с дочерью в Америку, - нехотя пояснил Богданов. Саша наклонился к Ольге, тихо пояснил, полагая, что Ольга в неведении:
-Жена от него ушла. Влюбилась в бизнесмена. Нас часто дома не бывает, вот жены и находят себе увлечения на стороне.
-Ваши - тоже уходили? – лукаво спросила Ольга
-Нет. Тут виноват я. Влюблялся  очередной раз, честно признавался и уходил, - вполголоса пояснил он.
-А от него,  почему ушла? - тихо спросила Ольга. – В пьянстве не замечен, за женщинами тоже не ухлестывает?
-Он ненормальный, - махнул кистью под столом Литягин. -. Трудоголик! Забывает обо всем, когда запускается с фильмом. Может неделями домой не приходить. Какая жена выдержит. Зато режиссер – от Бога! Входит в первую десятку страны. Жалко его!
Ольга недоуменно взглянула на него.
-Сгорит быстро, - пояснил Литягин. – Питается бутербродами, иногда и это забывает. Если бы не коллеги, давно бы загнулся. Нет рядом настоящей, любящей жены, друга, единомышленника, подруги, которая бы помогала ему, обустроила ему быт.
Ольга как-то по-новому взглянула на режиссера, окинула взором обстановку комнаты, дорогая мебель, на которой разбросаны вещи, книги сложены стопкой у стены, и уйма бумаг, которые разложены везде. Богданов словно увидел, как Ольга разглядывает его убранство, встал.
-Друзья мои, - обратился ко всем режиссер, - пройдено половина пути. Не самого легкого. У нас подобралась отличная команда, не хочу выделять кого-либо отдельно, все уже опытные профессионалы, скажу только о молодой актрисе Ольге Волошиной. Я буду счастлив сознавать, что путевку в большой кинематограф ей дал я. Поверьте, она еще громко заявит о себе.
Ольга покраснела до кончика волос. Она не ожидала из уст замкнутого, сурового режиссера слов похвалы. Не принято в актерской среде, чтобы режиссеры расхваливали  актрис в глаза, да еще не получив окончательного результата. Режиссер продолжил: - Да, да... Услышите!  За ваш творческий дебют, Оля! - провозгласил он и выпил. Ольга чуть не поперхнулась, когда сценарист положил ей руку на коленку, и торжественно произнес:
-Гордитесь, деточка! Богданов не всех хвалит. Это дорогого стоит!
Ольга еще больше смутилась, слегка отодвинулась, пролепетала:
-Спасибо,  Алексей Николаевич, я право... - и закашлялась.
Богданов, словно не замечая смущения девушки, продолжил:
-В  павильоне готовы декорации квартиры Хелен, за городом строятся в лагере бараки для интернированных.  Саша и Оля, прошу вас выкраивать время для съемок. Завтра составим график. Ты тоже приходи на съемки, - обратился он к сценаристу, там по ходу нужно кое-что изменить. Согласуем.
-Вечно ты любишь кромсать по живому, - пробурчал сценарист.
-А вы знаете, что немцы в семидесятых годах уже снимали «Ночь в Лиссабоне»? - громко обратился ко всем драматург.
-Кто тебя за язык тянет, - с досадой выговорил ему режиссер. - Я скрывал этот факт от группы, чтобы не возникло желание посмотреть и ориентироваться на игру тех актеров. Лично я специально не смотрел тот фильм.
Оказалось из всех, сидящих за столом, только Ольга не знала об этом. Сценарист наклонился к Ольге, спросил:
-Оленька, как вам сценарий? Не очень длинные монологи?
-Что вы?! Сценарий замечательный, - с детской непосредственностью постаралась польстить Ольга сценаристу.
Сценарист пренебрежительно махнул салфеткой.
-Не велика честь писать сценарий по чужому произведению. Сколько прошу Алешку снять фильм по моим произведениям, он все откладывает на потом. А ведь у меня есть достойные сценарии для экранизации, - похвастался сценарист.
-Всегда удивлялась умению поэтов и писателей, не могу понять, откуда они черпают вдохновение и сюжеты? - поддержала беседу Ольга. Польщенный вниманием девушки, он веско пояснил:
-Для вдохновения существуют музы. А вот сюжеты рождаются в голове сами по себе. Даже не могу толком объяснить,  откуда они появляются.  Приходят в самый неподходящий момент. Идешь порой с женой, она  о чем-то спрашивает, а ты весь в предстоящем диалоге своих героев. Она переспрашивает, ты невпопад отвечаешь, она начинает сердиться, дескать, я не внимательный. И не объяснишь  ей, что в ту минуту я находился от нее далеко, среди будущих своих героев.
Саша прислушался к разговору, вставил:
-Я играл Тригорина в «Чайке» Чехова. Он там так же объясняет свое состояние писателя, - приподнял к потолку глаза, вспоминая монолог, процитировал: - «Бывают насильственные представления, когда человек день и ночь думает, например, о луне. И у меня есть своя такая луна. День и ночь меня одолевает одна навязчивая мысль. Я должен писать, я должен писать я должен… Едва кончил повесть, как уже почему-то должен писать другую, потом третью». И там так далее, он каждое мгновение должен помнить, что его ждет неоконченная повесть. Ему бы отдохнуть, поудить рыбу, а в голове ворочается тяжелое чугунное  ядро нового сюжета, и уже его тянет к столу. И нет ему покоя от самого себя, он чувствовал, что съедает свою собственную жизнь…
-Совершенно верно! - перебил его сценарист. - Это адский труд! Сидишь у стола, аки раб, прикованный к галере, мучительно подыскиваешь подходящее слово, а тут жена тебя пилит: Антоша, вынеси мусорное ведро! Антоша, у нас кран потек! И весь сюжет, и приподнятое вдохновение насмарку!
Композитор, сидевший по другую сторону от сценариста, услышал его слова, мягко пробасил:
-Не ругай свою жену. Одному тоже не сладко, вон Алексей уже полгода мается. Обедает в  мосфильмовской столовой, - кивнул он в сторону режиссера.
Ольга слушала собеседников, кивала, улыбалась, украдкой наблюдала за остальными гостями. Драматург, оператор и режиссер страстно спорили о каком-то канском фестивале, на который кого-то не взяли, а некто не заслужено получил премию. Бутылки быстро пустели, только Ольга допивала по глотку свой первый бокал. Александр под столом поймал ее руку, сжал. Ольга осторожно высвободила руку, взглянула на своего партнера по фильму, укоризненно покачала головой. Он тут же переключился на ее коленку, при этом делал вид, что внимательно слушает, о чем говорит режиссер. Ольга замерла, ждала, что будет дальше. Дальше рука поползла по ноге вверх. Ольга строго посмотрела на Литягина, тот по-прежнему с невинным видом внимательно слушал соседей. Ольга отбросила его руку. Услышала, как драматург Леонов высказывал Богданову за очень целомудренное отношение к постельным сценам в кинематографе.
-Понимаешь, зритель уже привык к откровенной эротике. Ради зрелищности многие идут на подобный шаг, - доказывал драматург.
Ольга не слышала начала разговора, не знала, о прошлых работах режиссера идет разговор, или он успел просмотреть несколько отснятых сцен. Богданов слабо возражал:
-В девятнадцатом веке тоже кипели любовные страсти, вспомни Альфреда де Мюссе  с его «Исповедью сына века», Евгения Онегина, Каренину, какое высокое проявление чувств, любви, читатель верил им, хотя  эротика там отсутствовала. - Понизил голос и добавил: - Ни одна развращенная актриса, казалось бы все познавшая в любви, не сможет сыграть любовь так, чтобы ей поверили. Поэтому их и раздевают донага. У Оли получатся силой своего неиспорченного таланта сыграть так, что зритель сам ее мысленно разденет.
Захмелевший сценарист не очень понял о чем идет речь, услышал слово — эротика, громко хлопнул ладонями, демонстративно потер их над столом, произнес:
-Эх, мне бы лет двадцать сбросить, я бы ух!  - сжал  кулаки и выразительно посмотрел на Ольгу.
Оператор Генрих поддел его:
-И что хорошего? Снова был бы нищим и неизвестным.
-Я и сейчас не Крёз, - отмахнулся от него сценарист.
-А я поддержу уважаемого драматурга, - неожиданно громко высказался Литягин. - Когда бы я смог  поцеловать нашу  недотрогу Оленьку, если бы не совместные сцены, - и бесцеремонно положил ей руку на плечи. Ольга покраснела, увидела, как мужчины обратили внимание на слова Александра, посмотрели на нее, и в их глазах она уловила некое скрытое вожделение. Она сбросила руку Литягина, встала, сказала, она уберет использованную посуду.
-Что вы, Ольга, вы мой гость, - запротестовал режиссер. - Я сам все потом уберу.
-Мне не трудно, Алексей Николаевич. Я привычная, мы вдвоем с мамой живем, приучена с детства убирать посуду за собой.
Она собрала тарелки, отнесла на кухню, начала их мыть под краном. Услышала шаги, напряглась, полагала, идет Александр. Зашел режиссер.
-Оля, мне право неудобно… оставьте все, - попросил он.
 Она оглянулась через плечо, улыбнулась.
-Да тут немного осталось, я почти закончила.
Режиссер подошел вплотную, взял ее за плечи.
-Я что подумал, Оля… - тихо проговорил он и замолчал.
Ольга полагала, он скажет что-то новое о своем видении ее роли, вместо этого он проговорил:
-Выходите за меня замуж.
Ольга резко повернулась. Не пьяная ли шутка со стороны одинокого мужчины.
-Что?! Вы шутите!..
Богданов был серьезен.
-Нисколько. Понимаю, я намного старше вас. Не ухаживал. Не дарил цветов. Но я видел вас в работе. И в быту. Приглядывался. Мечтал именно о такой женщине рядом. Некогда мне ухаживать, Оля, - грустно произнес он. - Каждый вечер у меня драматурги, сценарии, раскадровка, планы на завтра. С музыкой к фильму не все ладно. Полагаю, закончу фильм, тогда сделаю предложение по-человечески. Боюсь не успею… - он помялся, подыскивая слова. - Более прыткие и шустрые займут все ваше свободное время.
Не поняла Ольга, кого он имел ввиду, вообще мужчин или конкретно Александра, который последнее время все настойчивее проявляет знаки внимания. Не нашлась, что ответить, от неожиданности произнесла:
-Вы же еще не разведены, жена может вернуться к вам… - в смятении пролепетала она.
Получилось глупо, словно только наличие жены мешает ей ответить согласием.
-Это вопрос решенный, разводом она уже занимается, - скороговоркой проговорил Богданов.
-Я не готова, Алексей Николаевич, вот так сразу… Конечно, я вас очень уважаю, но…
Он сжал ее плечи, не дал договорить.
-Подумайте, Оля. Я не тороплю. У нас еще полгода съемок. После премьеры вернемся к этому разговору. Уверяю вас, я постараюсь быть хорошим мужем… Только бы закончить этот фильм…
В это время на кухню заглянул Александр.
-А что это вы уединились? - с наигранной иронией, как и все изрядно захмелевшие люди, громко проговорил он.
Режиссер ничего не ответил, пошел к гостям. Слегка ошарашенная услышанным предложением, Ольга стояла неподвижно с тарелкой и полотенцем в руке. Наконец, она вышла из ступора, проговорила глухо:
-Посуду мою, не видишь.
На людях она по-прежнему называла его по имени и отчеству, наедине только по имени. Саша подошел к ней, бесцеремонно притянул к себе за талию.
-Поедем со мной, - он хмельно улыбался.
-Куда? К тебе домой? – с ехидцей спросила Ольга.
-Ко мне нельзя. Поедем в гостиницу.
Он взял из ее рук тарелку, положил на стол.
-Иди, проспись, Саша, - оттолкнула его Ольга. Пьяный и слегка развязный в эту минуту он не нравился Ольге. Хотя, когда ехала сюда, очень хотела его видеть, слышать его насмешливый голос, ловить его лукавые взгляды. Таким он был трезвым. Опьяневший он вел себя, по ее мнению, не по-джентльменски. Почему-то решил, что он уже вправе предлагать девушке, партнерше поехать с ним, где он обещает устроить ей ночь в алмазах.
-Что ты, в самом деле! Я же знаю, у тебя нет мужа. Даже любовника нет, - с досадой в голосе заявил Александр.
-Зато у тебя есть жена, - напомнила Ольга.
-Ну и что?! Я если влюбляюсь, сразу женюсь. Могу предложить тебе руку и сердце. Хошь?! - хлопнул он ладонью по груди.
-Я не разбиваю чужие семьи. Прости! - жестко проговорила Ольга. - Ты ошибаешься, у меня есть любовник, которого я очень люблю.
Александр погрозил пальцем.
-Это ты лжешь! Если бы у тебя был любовник, ты бы каждый день ему названивала оттуда, из Швейцарии. А ты только изредка с мамой перезванивалась. И подарки покупала только женские.
-Какой ты наблюдательный, - удивленно произнесла Ольга.
Она обошла его и вернулась в зал. Александр пытался удержать ее за руку, Ольга обожгла его взглядом,  с остервенением вырвала руку.  Сценарист увидел ее появление, показал на нее пальцем, громко заявил:
-Алексей, чем не жена тебе, а? Смотри: и красива, и умна, и талантлива. И главное, - хозяйственная. Сразу забудешь свои переживания. Женись! - он изрядно опьянел, бабочка съехала набок. - Только такие девушки не могут быть одинокими, должно она давно замужем...
-Не по жене переживаю, по дочери… - угрюмо перебил его Богданов.
-Я не замужем, - сказала с вызовом Ольга и оглянулась на Александра. Тот стоял у двери, подпирая косяк, наблюдал за происходящим и хмельно улыбался.
-О! Вишь, как замечательно! Сейчас и сосватаем, - поддержал сценариста драматург. Как и все он был слегка пьян.
-Спасибо, пока повременим. Мне пора домой, - решительно проговорила Ольга. Разговоры мужчин перестали ей нравиться, они переключились на ее персону. Поспешно повернулась к сценаристу, чтобы не встречаться взглядом ни с Литягиным, ни с Богдановым.
-Рада познакомиться с вами, - сказала она ему. - С удовольствием буду играть во всех ваших сценариях. И в ваших пьесах, - пожала она руку драматургу. Тот пытался встать, неловко потянул на себя скатерть, плюхнулся на место. Подошла к режиссеру, взглянула на него, словно хотела убедиться, что тот не шутил.
-До свидания, Алексей Николаевич, -  строго сказала она. - До скорой встречи. На съемках, - уточнила Ольга.
-Подумайте о моих словах, - тихо произнес он.
Ольга ничего не ответила, подскочил Александр.
-Я провожу.
-Не надо. Мне необходимо побыть одной, - твердо высказалась Ольга.
Александра окликнул режиссер:
-Саша, останься, ты мне нужен. Я решил поменять актера на роль  гестаповца Георга. Хотел с тобой посоветоваться. Тот состроил недовольную мину, но подчинился.
Ольга вышла в ночь, до метро всего две остановки на трамвае, она решила пройтись пешком. Шла и думала: что значит предложение Богданова? Пьяная выходка?  Или отчаяние одинокого мужчины? Впрочем, он не настолько пьян, вряд ли даже в пьяном состоянии стал бы Богданов делать предложение шутя. Не до шуток ему. Только сейчас она поняла причину тех долгих взглядов с его стороны там, на съемках. Полагала, это взгляд режиссера на нее, как на актрису. А он присматривался к ней, как к женщине. И как она может согласиться? Ведь она уважала его как хорошего режиссера, подобного можно в жизни больше не встретить, при этом совсем не видела в нем мужчину, которого она могла бы любить со всей своей нерастраченной девичьей страстью. Она же хотела выйти замуж по любви. Вот в такого, как Александр она готова влюбиться. Остроумен. Веселый. Обаятельный. Хорош собой. Так самоотверженно ухаживал за ней, когда она простыла. Сдерживало  его женатое положение, в ином случае могла бы не устоять. Умом понимала, с непостоянным Александром жизни до старости не получится. С таким, как Богданов можно строить прочную семейную жизнь, только нужно переступить через себя, убедить себя, что она способна любить его. Не так страстно, как любила бы Александра, только кто знает, как оно сложится при совместной  жизни. Однако, страсть пройдет, муж исчезнет в тумане очередного увлечения, а пеленки останутся.
Придя домой, позвонила подруге. Они по приезду встречались, рассказывала, как проходили съемки. Зойка при той встрече сразу спросила:
-Литягин приставал?
-Нет.  Ухаживал очень красиво. В него невозможно не влюбиться, - призналась Ольга.
-А что? Сколько тебе себя беречь? Правда, он тебя все равно бросит. Зато бабой станешь. Вообще не понимаю, сколько можно терпеть?! - не унималась тогда подруга. - А Богданов как? - допытывалась она.
-Богданов замечательный. С таким режиссером работать одно удовольствие, - восторженно высказалась Ольга.
-И не охмурила?
-Кого?
-Дура, Богданова?
-Ты что, Зоя!
И долго еще пикетировались на эту тему.
К телефону долго не подходили, все же время позднее, Ольга хотела уже положить трубку, наконец, ответили.
-Зоя, ты спишь? Я тебя разбудила? - спросила Ольга.
-В ванной была. Я после спектакля.
-У тебя все нормально?
-У меня да. У тебя что стряслось, коль так поздно звонишь?
-Я была в гостях у Богданова, -  сообщила Ольга.
-Одна? - спросила подруга с интересом.
-Да нет! Там собралась кампания. И Литягин тоже присутствовал.
-Ты звонишь, чтобы сообщить мне о таком выдающемся событии? - разочарованно произнесла Зойка, она ожидала более пикантных подробностей, а там присутствовала кампания.
-Послушай, Богданов сделал мне предложение, - приглушенно выпалила в трубку Ольга, чтобы не услышала мама.
-Новой роли? Он запускается?
-Он этот фильм еще не закончил. Предложение стать его женой.
На том конце повисла пауза, затем Зойка присвистнула.
-А ты?..
Она даже поперхнулась от недостатка воздуха, настолько ее поразила новость.
-Что я?! Звоню тебе, чтобы посоветоваться.
-А чего тут советовать?! Иди, конечно! Не будь дурой, - тут же посоветовала подруга.
-Зоя, разве так буднично зовут замуж?! - чуть ли не со стоном  проговорила Ольга. - Таким тоном просят сходить в магазин за хлебом, - добавила она.
Зойка на  том конце чуть не захлебнулась от негодования:
-Ой, а ты бы хотела, чтобы как в кино: на колени бухнулся да коробочку с кольцом протянул, а кругом массовка в ладошки хлопает! Ты вспомни наши студенческие года! Половина группы переспали друг с другом, единицы женились, и никаких особых ухаживаний.
-Сравнила! Там мы годами присматривались друг к другу, знали, кто чем дышит, на что способен. Кому-то нравились талантливые и остроумные, веселые и  серьезные, - возразила Ольга.
-А ты за время съемки не успела присмотреться к нему?! - воскликнула Зойка.
-Что ты?! Конечно, присмотрелась! Он очень талантливый, тонкий художник. Когда он объясняет, как нужно сыграть тот или иной эпизод, я готова стать перед ним на колени. Но я смотрю на него, как на выдающегося мастера. И не вижу в нем мужчины.
-А в Литягине ты не видишь мастера, а видишь в нем мужика? - ехидно спросила подруга.
-Ты не права. Саша нравиться мне. Партнер он замечательный. Я млею в его объятиях во время съемок. Понимаю,  это всего лишь игра, а я таю от его прикосновений. От того и роль на мониторе смотрится очень правдоподобно.  В финальной сцене, где я лежу мертвая, героиня моя не захотела ехать в эмиграцию, она смертельно больна, отравилась, Саша так проникновенно играл горе, так страстно говорил свой монолог, что я невольно разревелась. Лежу мертвая, а слезы катятся. Три дубля пришлось делать. Он же заряжен на роль по полной, и в жизни он такой же, как вулкан, как молния…
-Ага! - перебила ее Зойка. - Обожжет тебе крылышки и пойдет сверкать дальше. А ты останешься у разбитого корыта. Не дури, Ольга! - увещевала подруга. Лучшей партии, чем Богданов тебе не сыскать.
-Он же старый, у него седина на висках, не такой веселый, как Литягин. Хотя я очень  уважаю его как режиссера, и чуть-чуть боюсь как мужчину. Когда он подходит ко мне, показывает мизансцену, я вся трепещу. Он настоящий мужчина, умный, выдержанный, на актеров, рабочих и осветителей не орет. И все его слушают. Во всем суров и корректен. Вот так я и разрываюсь: перед Богдановым благоговею, в объятиях Литягина растворяюсь...
-Слушай, - нетерпеливо перебила ее подруга. - Литягин поматросит тебя и бросит. Кобель он и есть кобель. Тебе с ним будет хорошо в медовый месяц. Затем начнутся будни, его остроумие, юмор, обаяние останутся за бортом, припасет для других дурочек. Я уже прошла через это. Оба до того блистали остроумием, обещали  на руках носить,  после замужества их резко подменили. А за этим ты будешь, как за каменной стеной. Все роли будут твои. Я бы ни минуты не раздумывала. А то, что он старше, не беда. Кстати, он всего на года два старше Литягина. Тот себя холит и ублажает, а этот бутербродами питается. В конце концов, и Литягин никуда не денется, будет твоим любовником. Он только рад будет, ему в десятый раз женится не в жилу, - горячо увещевала Ольгу подруга.
-Ой, Зоя, что ты такое говоришь! Выйду за Богданова, все будут говорить: брак по расчету.
-Правильно! Он и есть по расчету. Не от любви великой. А на сплетни плюнь! Все режиссеры снимают своих жен. Александров снимал Орлову, Пырьев — Ладынину, Меньшов — Алентову, Герасимов — Макарову, да все! И жены у них тоже были гораздо моложе. Посмотри на сколько лет Этуш, Ромашин, Краско,Зельдин, Любшин, Табаков, Кончаловский старше своих жен! И ничего: жили и живут душа в душу. Поверь, Богданов мужик, что надо! Он по актрисам прыгать не будет. И ты не такая ветреная, как я. Вы же идеальная пара! - почти кричала в трубку Зоя.
-Хорошо, я подумаю, - чтобы прекратить разговор пообещала Ольга и положила трубку.
Она упала на кровать вниз лицом, в душе буря, в голове сумбур. Умом понимала, подруга права. К Литягину она испытывала не мудрую женскую любовь, а нерастраченную девичью страсть. Страсть пройдет, а останется ли любовь? Вопрос? К Богданову нет чувства огромной любви, только разве преклонение перед ним, уважение и восхищение к его труду, разве это не есть проявление любви?! Любви без страсти? С такими мыслями она уснула, забыв снять с себя верхнюю одежду.
Ее мать пришла с кухни, посмотрела на дочь, покачала головой: «Совсем умаялась девочка», толкнула ее, чтобы она хотя бы разделась.
Все труднее стало выкраивать время для съемок. Ольгу задействовали в одном спектакле, затем ввели в другой спектакль, там актриса ушла в декрет. Приходилось приезжать на съемки либо рано утром, либо ночью. Богданов мужественно подстраивался под актеров, хотя ему трудно придерживаться графика съемок. Все съемки с ее участием проходили в павильоне. Если у нее выпадали свободные дни от съемок, Литягин названивал каждый вечер, рассказывал, как снимали эпизоды. Хвастал, его по предыдущим работам уже узнают на улице. Приглашал в ресторан, на прогулку, Ольга находила отговорки, ей, действительно, некогда. Чувствовала, чем могут закончиться подобные встречи. Возвращалась из  театра поздно, уставшая. Богданов тоже звонил, никакого намека на его предложение о замужестве, разговоры исключительно вокруг предстоящих съемок, и его видение ее участия в них. На площадке вел себя ровно, корректно, мягко подсказывал прохождение мизансцены. Ольга готова уже подумать, что предложение с его стороны поступило не серьезное, минутная слабость, он давно забыл о нем. Иногда Богданов, как режиссер, был непредсказуем. Доводил Ольгу чуть ли не до слез. Так случилось во время сцены, когда в квартиру, где якобы во Франции она проживала с «мужем», к ним явился ее брат Георг Юргенс, обер-штурмбаннфюрер, ярый поклонник фюрера и фашисткой идеологии, который разыскал сестру, чтобы вернуть ее в Германию. Георга играл известный актер, высокий, широкий, мощный. Сестра по сюжету его ненавидела. Она так и играла, изображая к нему ненависть.
-Стоп! – закричал режиссер, остановил съемку, обратился к Ольге: - Оля, вы ненавидите этого человека, но не надо изображать гнев прищуром глаз, ненависть должна выражаться всей вашей фигурой, а не мимикой лица. Все же он ваш брат, а не просто фашист с большой дороги. Давайте еще раз!
Ольга поменяла свое отношение к «брату». Она в спокойной манере, с затаенной злостью, проговорила свою фразу: «Георг всегда был идиотом. Мускулистый слабак. Ему, как толстухе корсет, необходимо бронированное мировоззрение, ведь иначе он расползется. Он бесится, оттого что слаб».
Богданов опять остановил съемку.
-Не так, Оля, не то! Пойми, она боится его, и в то же время ненавидит. В большей степени презирает за его тупую приверженность режиму. Говори спокойно, без мимики на лице, твердо и со скрытым презрением и чуть-чуть торжеством, что в данную минуту он ничего не может с ней сделать. Соберись. Поехали!
Он еще два раза останавливал съемку, тут уже и Александр заявил, он не совсем понимает, что хочет от них режиссер. И Богданов показал, как бы он сыграл на ее месте. От отчаяния, что она не понимает, чего от нее добивается режиссер, готова была разреветься. После его показа, она слегка скопировала его манеру игры и продолжила в том же ключе дальше. Ольга проглотила комок в горле, проговорила повторно текст, пошла дальше по сценарию: «Тебе некстати, что сестра преданного партийца не желает жить в Германии». Она нервно рассмеялась, когда Георг сказал, что ради этого жалкого негодяя ты не хочешь возвращаться, и показал пальцем на Шварца-Литягина. Ольга постаралась проявить и долю сарказма в диалогах с братом, и скрытое презрение, и подыгрывание своему «мужу», когда тот спорил с Георгом. Когда сцена закончилась, Богданов не удержался и воскликнул:
-Браво! Отлично! Это как раз то, что надо! Я бы расцеловал вас, Оля, если бы имел на то право!
Ольга сама готова его расцеловать за то, что ей, наконец, удалась сцена.
С Александром тоже во время съемок игра порой складывалась не совсем хорошо. Во время постельной сцены в павильоне, пока ставили свет, суетились рабочие, Александр  вел себя довольно фривольно. Шутливо предлагал прорепетировать поцелуи, и если Ольга соглашалась, он затягивал поцелуй по времени, чего не могло быть в кадре, при этом прижимал ее к себе, и она чувствовала его разгоряченное тело. В павильоне все же полно народу, по ту сторону камеры толпятся кроме оператора и режиссера, его ассистент, костюмеры, гримеры, осветители, рабочие. Правда, когда Ольге предстояла сцена появится в кадре   с обнаженной грудью, режиссер попросил всех удалиться. В павильоне остался только он, режиссер и девушка с хлопушкой. По сценарию они с Александром пили вино, он целовал ее полуобнаженную. Затем погасили свет и из темноты слышен голос Ольги-Хелены: «Хорошо, что ты приехал и забрал меня. Я больше не смогла бы выдержать. Люби меня! Люби, и не о чем не спрашивай. Ни о чем. Никогда». На этом сцена заканчивалась, и Александр при всей своей изворотливости остался ни с чем. Ольга успевала исчезнуть, как только гас свет. Реплику она проговаривала на озвучении фильма. А вот когда подобная постельная сцена состоялась на природе, там Александр попытался взять реванш. Съемки проходили в Подмосковье, где построили декорации концентрационного лагеря. По ходу сценария, Александр - Шварц уводит ночью жену из лагеря. Чтобы не порвать платье о колючую проволоку, она снимает его и идет в лес за мужем в нижнем белье. Там они должны лечь на траву, и отдаться своим чувствам, как два  влюбленных и изголодавшихся от долгой разлуки человека. В определенном месте декораторы постелили поролон,  задекорировали его травой и сухой листвой. Пока осветители ставили свет, оператор смотрел в объектив, выбирая нужный ракурс, все были заняты, вокруг полумрак, Александр стал целовать Ольгу безо всякой репетиции, гладить ее тело. Ольга попыталась оттолкнуть его, все же вокруг люди. Он не обращал внимания, навалился на нее всем телом, шептал на ухо:
-Оля, я так хочу, чтобы ты стала моей… Сегодня же. После съемок…
Она чувствовала, им овладевает страсть. Немного прохладно, ей хочется прижаться к его разгоряченному телу, страсть передается ей, в груди стало тесно, у нее не хватает дыхания, она едва оттолкнула его с упреком:
-Что ты делаешь, Саша, здесь же люди, сейчас включат свет… прекрати, я прошу тебя… - она тяжело дышала. - Ты сейчас сорвешь съемку, - увещевала она разгоряченного партнера.
И действительно, свет включился, режиссер дал команду «Мотор!», съемка пошла по сценарию. Только Саша еще не успел остыть от нахлынувшего чувства, чуть переиграл, режиссер остановил съемку.
-Саша, в чем дело? Соберись! Оля, вначале чуть отодвиньтесь от партнера, он почти полностью закрыл вас. Когда в страсти он накроет вас собой, камера пойдет по верхушкам деревьев. В кадре останется только ваш стон и всхлипы. Или слова любви.
 Пока готовились ко второму дублю, Александр зашептал:
-Оля! Я решил уйти от жены. Понимаешь, уйти. К тебе! После съемок я скажу ей об этом.
-Саша, пойми, в тебе говорит страсть, азарт. Если бы я стала твоей любовницей, ты не стал бы уходить от жены, - увещевала его девушка.
-Что ты такое говоришь!.. - захлебывался от нахлынувшей страсти Александр.
Над головой шумели кроны деревьев, в полумраке мелькали тени участников съемочного процесса, пахло травой и прелой листвой. Ольга чувствовала, как ее тоже накрывает ответное желание. Все же рядом лежал возбужденный, обнаженный мужчина, который касался ее полуобнаженного тела. Спасал возглас режиссера: «Свет! Мотор!». Громко хлопала хлопушка, и девичий голос громко возвещал:
-Кадр тысяча сто двадцать седьмой. Дубль два.
Потом Ольга долго отходила в просторном кузове крытого фургона машины, который служил гримерной и комнатой отдыха. Александр хотел проникнуть к ней, она заперлась, на стук громко сказала, она переодевается.
-Да что я не видел тебя раздетой… - с досадой говорил он. Неуступчивость Ольги еще больше распаляла его. Режиссер предоставлял ей свою машину с шофером, чтобы тот отвез ее в Москву домой. Не глядя на Александра, стыдясь мимолетной страсти, она проскальзывала мимо него, садилась в машину и уезжала. Режиссер всегда провожал ее до машины, на прощание внимательно смотрел ей в глаза, словно ждал от нее какого-то ответа, ничего не говорил и не спрашивал. Дежурно целовал ее в щеку и  молчаливо прощался.
В один из съемочных вечеров в павильон приехала жена Литягина. Тоже довольно известная актриса. Ассистент Виктор кивнул в ее сторону, пояснил Ольге:
-Заявилась…  Контролирует суженного.
Супруги  в сторонке бурно объяснялись, слов не слышно, только излишняя жестикуляция выдавала их не простой разговор. Видимо речь шла и о ней, поскольку женщина поискала глазами  партнершу мужа, остановила на ней свой взгляд, затем вновь повернулась к мужу и помахала ладонью перед его лицом. Богданов терпеливо ждал, пока супруги выясняли отношение. Когда  жене актера намекнули, что она срывает съемку, она еще раз сверкнула взглядом в сторону Ольги, и гордо удалилась Перед началом съемок Литягин вернулся на площадку, с досадой пояснил:
-Жена приезжала. Кто-то стукнул ей, что у нас с тобой роман.
-Надеюсь, ты убедил ее в обратном?
-Бесполезно объяснять что-либо ревнивой женщине, - недовольно произнес он.
Этот приезд его жены настолько выбил Ольгу из колеи, что она не могла никак сосредоточиться на роли, в тот вечер съемки фактически были сорваны. Хорошо, что основные сцены с Литягиным к тому времени завершены. После того случая Ольга стала еще упорнее избегать партнера. Хотя чувствовала, насколько ее тянет к нему. Как ни странно звучит, но в жизни к ее годам не случалось ни большой любви, ни маленькой постельной интрижки. А тут чувствовала, мир перевернулся. Она страдает от того, что не может переступить через свои принципы.
Мать все спрашивала, когда Ольга сходит в местную префектуру, отнесет документы с заявлением, в котором излагалась просьба о присоединении комнаты почившего соседа, поскольку дочь уже взрослая, ей давно пора жить отдельно. Ольга запаслась письмом от  администрации театра с аналогичной просьбой, выбралась в один из дней  в местную префектуру. Она долго ждала приема, когда зашла в кабинет, увидела перед собой типичного киношного бюрократа. В старых фильмах именно так изображали не честных или недалеких чиновников. Узкий лоб, глубоко посаженные глазки, лысина, которую он старательно накрыл  прядью волос сбоку. Волосы упрямо сползали на лоб, он привычным движением ладони отправлял их на место. Полные щеки  явно шире верхней части головы. О таких говорят: «Где думать мало, где кушать - много». Он коротко взглянул на посетительницу, тут же опустил взгляд в стол, спросил:
-Что у вас?
Ольга решила сыграть роль разбитной недалекой девицы, которая на все согласна ради достижения цели. Актриса все-таки!
-Петр Максимович, я принесла вам на утверждение документы с просьбой присоединить освободившуюся комнату по адресу, указанному в документах, - кокетливо произнесла Ольга. - Наследников у него нет. Комната принадлежит муниципалитету. Мы с мамой имеем приоритетное право на ее покупку.
Услышав воркующий говорок, чиновник откинулся на кресле, с любопытством посмотрел на посетительницу.
-У нас много граждан, которые тоже нуждаются в жилье, - веско произнес он.
-Понимаю. Но и вы поймите меня. Я проживаю в комнате с матерью, взрослая женщина, которой некуда пригласить гостей, друга. Коммунальная квартира в наше время, - это нонсенс. А я  на любезность отвечу любезностью, приглашу вас на премьеру фильма, в которой сыграла главную роль, - томно произнесла Ольга.
-Вы актриса? – недоверчиво спросил он, с сомнением оглядывая ее фигуру.
-Да. Здесь есть письмо от нашего театра. Там стоит подпись очень уважаемого, известного человека. Вы же понимаете, если вы откажете, они обратятся напрямую в мэрию. Я бы не хотела, чтобы у вас были неприятности, тем более,  я наслышана о вас, как о добром и справедливом человеке, - вкрадчиво говорила Ольга, при этом вся припала грудью к его столу.
Разговор о том, что они обратятся в мэрию, отсекал со стороны чиновника намеки о взятке. Он крякнул, пододвинулся к столу, взял документы, быстро пролистал их, сухо проговорил:
-Оставьте документы. Мы рассмотрим их на комиссии.
-Благодарю вас, Петр Максимович. Надеюсь, вопрос решится положительно. Мы продолжим наше знакомство, - пообещала она и вихляющей походкой покинула кабинет.
Сразу за дверью она стряхнула с себя маску разбитной девицы, холодно взглянула на секретаря, которая с любопытством разглядывала ее, когда она зашла в приемную.
Вышла, высоко подняв голову.

Премьера фильма состоялась в кинотеатре «Октябрь». Еще не  закончен монтаж ленты, а по телевизору крутили рекламу, в которой мелькали лица Литягина, Ольги и других участников фильма. Мать восхищалась:
-Ой, Оленька, ты на экране такая хорошенькая.
-В жизни хуже?
-Ну что ты такое говоришь! Ты у меня красавица. И Литягин твой хорош. Мужчина - мечта каждой женщины, - восхищенно произнесла женщина, прижав руки к груди.
-Кстати, эта твоя мечта сделал мне предложение стать его женой. И режиссер фильма тоже хотел, чтобы я стала его женой, - с насмешкой проговорила Ольга.
-Режиссер? Кому известен твой режиссер? А вот Литягина вся страна знает. О таком зяте я бы мечтала, - с придыханием произнесла мать.
-Мама, не было бы режиссеров, кто бы знал этого Литягина. Мы в руках режиссера всего лишь инструмент. А режиссер творец! Я не хочу стать четвертой женой у твоего Литягина! А потом у него будет пятая, и куча  любовниц в придачу. А я останусь, как ты в свое время, с ребенком на руках и без работы, - отвечала Ольга матери.
-Как четвертой? - удрученно переспросила мама.
-Да вот так!
Действительно, незадолго до премьеры, Александр все настойчивее обещал  ей уйти от жены. Из-за нее. Хочет жить с ней, только вот пока негде, квартиру он оставляет жене. Получит гонорар за фильм, купит какое-нибудь жилье. Он клялся в любви, делал попытки поцеловать ее при всех, съемочной группе сообщил, он намерен жениться на Ольге. Оператор при этом покрутил пальцем у виска, но ничего не сказал. Богданов  посмотрел долгим взглядом на Ольгу, словно спрашивал, правда ли это? Ольга громко заявила,  она подумает и скажет о своем решении  только после премьеры. Сказала громко, чтобы слышал Богданов. Появление его жены отрезвило девушку. Она не хотела быть виной несчастья его женщины. До ее появления она не думала о том, что где-то есть женщина, которая будет из-за нее страдать. Страсть застилала глаза.
Умом понимала, ими обоими руководит страсть, в ней проснулась женщина. Теперь она уже знала, выходить замуж за него, опрометчивый шаг.  Потому что страсть это еще не любовь, это сумасшествие, которое проходит. И  у него она пройдет быстрее, чем у нее. С ним ей будет хорошо сейчас, в период ухаживаний, в медовый месяц, затем жизнь превратиться в кошмар. Такой, какой сейчас испытывают его брошенные жены.  Александр, действительно, влюбился, это Ольга чувствовала и понимала, только она понимала и другое, Саша всегда будет прыгать от цветка к цветку. Его  изменит только глубокая старость. Такая  у него натура. Его можно желать, с ним будет некоторое время упоительно хорошо, но с ним нельзя строить дальнейшую жизнь. Если уж строить дальнейшую жизнь, то с Богдановым. С ним надежно. Железобетонно! Его можно полюбить. Пусть не сразу, со временем. Браки по большой пламенной любви быстро распадаются. Литягин сколько раз женился по большой и страстной любви?! Затем страсть проходила, вместе с ней и любовь улетучивалась. Ольга досадовала: хотела, чтобы первым мужчиной стал любимый и желанный. А тут произойдет либо по мимолетной страсти с партнером, либо по осознанной необходимости с режиссером. Только вот Богданов молчит, и больше о женитьбе не заикается. После его предложения она приглядывалась к обоим, сравнивала их. Видела, импульсивный Александр быстро загорается и быстро остывает. Богданов сдержан, движения скупые, речь ровная, замечания по роли удивляли своей глубиной. Он надежен, как скала. Любая женщина будет счастлива с ним, однако, его жена этого не прочувствовала. Ольга испытывала к нему некоторое чувство благоговения перед его талантом, уважение за его отношение к актерам и членам съемочной группы, она любила его  за талант. Как любят иногда умом, а не сердцем.
В последний день съемок режиссер поблагодарил группу за совместную работу, ждал всех на премьере. Подошел к Ольге, взял ее руку, теребил ее пальчики,  тихо добавил:
-Поздравляю Оля с окончанием съемок. С первой большой ролью.  Вы еще сами до конца не осознали, насколько вы хороши в этой роли.
-Спасибо, Алексей Николаевич. Вы замечательный режиссер и человек очень хороший, - искренне польстила Ольга.
-Человек я сложный, - тихо сказал он. -  Как режиссер? - он помолчал, подумал, ответил: - Трудно себя оценивать как режиссера. Других оценить могу, себя нет. Такая участь всех творческих людей. Пусть это остается критикам и зрителям. Кстати, мое предложение остается в силе, - безо всякого перехода произнес он. - После премьеры скажете о своем решении.
Ольга вспыхнула. Она давно решила для себя, тогда Богданов находился во хмелю, режиссер давно забыл о своем предложении. Она ничего не успела ему ответить. Он тут же повернулся и пошел прочь.
Ольга застыла на месте. Нервно оглянулась. Литягин стоял чуть поодаль. Высокий, красивый, желанный. Вспомнила слова подруги: зов тела иногда сильнее доводов разума. Посмотрела вслед удаляющейся, чуть согбенной спины Богданова, который за время съемок стал чуть ли не родным. Выросшая без отца Ольга испытывала сейчас к нему едва ли не дочернее чувство.  Ей захотелось догнать его, по дочернему прижаться, пожалеть, погладить его полуседые волосы.
Ноги приросли к полу.

И вот она, премьера!
Зал наполнялся приглашенными зрителями. Ольга подсматривала сквозь щелку за экраном в зал. Маму она заранее посадила в первом ряду. Пришли режиссеры некоторых театров и кино, актеры, чиновники из департамента и министерства культуры, критики, родственники актеров. Пришла Зоя со своим мужем, которой Ольга строго настрого приказала после просмотра фильма честно, с профессиональной точки зрения, выразить свое мнение о фильме и ее игре. Пришел чиновник из местного муниципалитета, которому Ольга оставила документы на присоединение комнаты. Она передала через секретаря для него два приглашения на премьеру. Он вел за собой довольно крупную женщину, явно жену, которая послушно семенила за ним чуть сзади. Члены съемочной группы сидели в комнате за экраном, чувствовалось нервное напряжение, Богданов беспрерывно курил, оператор ходил от одного угла до другого. Последним пришел Литягин, за плечами огромный баул. Злой, взвинченный, он бросил свой баул в угол, шумно выдохнул, сказал в пространство: «Все!». Ни на кого не смотрел, даже на Ольгу  глянул украдкой и уставился взглядом в пол. Видимо он дома объяснился с женой. Разговор состоялся не из легких. Через некоторое время перед просмотром фильма устроитель пригласил съемочную группу на сцену. Встретили их жиденькими аплодисментами. Богданов произнес дежурную речь, какую произносят на всех премьерах. Благодарил актеров, оператора осветителей, рабочих. Выразил надежду, что фильм зрителям понравится. Откланялись, вернулись в комнату ждать приговора зрителей. В зале начался просмотр фильма. Литягин подсел к Ольге.
-Оля, я ушел от жены, - сообщил он, кивнул на баул с вещами. - Хочу жить с тобой.
-Подожди, Саша, не сейчас, - нервно прервала она разговор.
Она не могла в эту минуту думать ни о чем другом, это первый в ее жизни фильм и первая серьезная роль. Ее бил озноб, не знала, как зрители примут его. Литягин снялся уже не в первом фильме, для него обстановка более привычная. Время тянулось медленно и в то же время быстро. Когда экран погас, в зале зажгли свет, наступила мертвая тишина. Она продолжалась вечно. Все в съемочной группе замерли. Боялись посмотреть друг на друга. И вдруг грохнули аплодисменты. Они вышли на сцену, раскланялись. Их приветствовали стоя. Утирала слезы в первом ряду мама Ольги. Махала букетиком цветов в третьем ряду Зоя  Черемисина. Когда чуть смолкли аплодисменты, выступил Богданов, поблагодарил зрителей за теплый прием, всю свою команду и актеров, предоставил слово главному исполнителю роли Литягину, который собрался и в своей шутливой манере  рассказал вкратце о забавных эпизодах во время съемок. Затем режиссер дал слово Ольге, которая поблагодарила его за то, что поверил в нее, поблагодарила партнеров по фильму, выразила надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Поздравил со сцены режиссера и актеров чиновник из министерства культур, кто-то говорил  еще из чиновников, Ольга уже не слушала их. Она замерла, и слушала только свое сердце, что оно ей  подскажет?
Чиновник из местного муниципалитета наклонился к жене, проговорил:
-Надо же! Ко мне приходила за подписью расхлябанная девица не очень тяжелого поведения, и подишь ты! Сыграть такую серьезную роль!
Конечно, он не упомянул о том, что подписал документы в надежде на ее дальнейшее не очень тяжелое поведение. Сейчас перед ним на сцене стояла совсем другая женщина.
Богданов наклонился к Ольге и под гром аплодисментов спросил:
-Что вы решили, Оленька? Я весь извелся. Боюсь отказа и в то же время готов к нему.
Она взглянула на него, тихо ответила:
-Отвечу. Чуть позже. За экраном.
Она первой ушла за экран, прошла дальше по коридору, забрела в какую-то каморку, села на стул и зажала уши руками. Сидела и раскачивалась, не зная, какое принять решение. Слезы брызнули из глаз, она не замечала их, они капали на праздничное платье, перед глазами всплывали лица партнера по фильму Литягина и режиссера Богданова…











«Кто, кто в теремочке живет?..»

-Деда, почитай мне сказку, - попросил внук.
Дедушка привычно достал сборник детских сказок, открыл наугад, спросил внука:
-Хочешь, я тебе про теремок прочитаю?
И хотя оба уже знали сказку наизусть, внук согласился. И дед начал: «Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нем жить поживать. Затем прилетел комар и стучится: «Кто в хоромах, кто в высоких?». – «Я муха-шумиха. А ты кто?». – «А я комар-пискун». – «Иди ко мне жить». И стали они вдвоем жить.
Дед медленно рассказывает дальше, как пришли к теремку мышка норушка, затем лягушка-квакушка, зайчик-попрыгайчик, лиса в лесу краса, волк – серый бочок, внук спрашивает:
-А почему волк или лиса не съели зайчика?
-Это добрые лиса и волк, - поясняет дед. – Когда зверям и людям негде жить, они уживаются в мире, в тесноте, да не в обиде. Почти как в нашей семье. Ты у нас комарик - маленький фонарик. Сестричка твоя – муха шумиха. Мама  у нас - мышка норушка. Папа – серый волк. Квакушка лягушка у нас кто? Пусть будет бабушка. Дядя твой зайчик, он скачет день и ночь: то в институт, то на подработку. А я буду большой медведь, который придет и разломает наш теремок.
-Я не хочу, чтобы ты был медведем и ломал наш теремок, - заявил внук.
-Да? Кем же мне тогда быть? – почесал затылок дед.
-Ты будешь охотником, который придет и прогонит нехорошего медведя, который разломал зверушкам домик.
-Хорошо, внучек, я буду охотником, и не позволю злому медведю сломать наш теремок, - согласился дед.  - А теперь спи.
Он заботливо укрыл внука одеялом, поцеловал в лобик, пригладил волосенки, и на цыпочках удалился из спальни.
У отставного пожарного в двухкомнатной квартире, кроме него и жены, проживали дочь с мужем и двумя детьми, до недавнего времени сын, который женился и съехал на съемную квартиру. Павел Кузнецов ушел на пенсию по выслуге лет в расцвете сил, когда еще пожарные части города состояли в министерстве внутренних дел. Он сразу же устроился работать на стройку, поскольку сила в руках присутствовала,  дети подрастали, теплилась надежда, на стройке быстрее можно получить для детей квартиру. Для своих лет Павел выглядел моложаво, седина едва тронула виски, не глубокие морщины высвечивались только после загара, не портили его крупное, деревенского вида, лицо. Плотный, коренастый, он, действительно, не боялся любой работы и не мог сидеть без дела. Все в его руках кипело и спорилось.  Только надежда на получение квартиры лопнула, страна вскоре поменяла свой статус, и квартиры уже никто никому не выдавал, ее можно было только купить. Вот  тогда и решил Павел во что бы то не стало накопить нужную сумму на будущую квартиру для дочери или сына, кто из них раньше замуж выйдет или жениться. Он трудился на двух работах, хватался за любую подработку, во всем себе отказывал, порой слыл прижимистым и жадным, лишь бы иметь деньги на покупку квартиры. Жена увещевала его:
-Остановись, Паша, загонишь ты себя, не юноша ведь... Всех денег не заработаешь, отдохни...
-Ничего, мать, я еще ого-го! - храбрился муж. - Вот купим квартиру детям, тогда и отдохнем. Уедем на все лето на дачу и будем на солнышке греться.
Жена вздыхала.
-Да разве ты усидишь без дела... - недоверчиво отмахивалась рукой жена.
-На даче всегда найдется дело, - соглашался муж. -Там все в охотку и не спеша.
Раньше замуж вышла дочь, хотя она младше сына. Она закончила педучилище и работала в детском саду воспитательницей. Сын учился в политехническом институте. Сын Дмитрий радовал родителей. Школу закончил без троек, в институт поступил на бюджетное отделение. Дочь Настя училась кое-как. Институт ей не светил, педучилище с трудом осилила. Пришла однажды с работы и заявила:
-Папа, мама я замуж выхожу.
Родители так и застыли в недоумении, вроде как на свидания не ходила, ни с кем из парней не дружила. Они уже беспокоиться начали, не засиделась бы дочь в девах. Полноватая и не очень привлекательная, похожая на отца, такой же нос картошечкой, бесцветные серые глаза, и ко всему, не очень общительная. Естественно, родители в один голос: кто он и где ты с ним познакомилась?
-Я познакомилась с ним на работе, - потупила взор дочь.
-Он кто? Директор детсада? – строго спросил отец.
-Нет. Он работает охранником у нас в саду.
Отец с досадой хлопнул себя руками по ляжкам.
-Час от часу не легче!  Так он не москвич?
Павел знал, охранники во всей необъятной столице люди иногородние. Приезжают в Москву из близ-лежащих областей, работают вахтенным методом. Полмесяца безвылазно сидят на объектах, затем уезжают на пятнадцать дней домой.
Дочь подтвердила:
-Да, он из Владимирской области, работает вахтенным методом. Полмесяца живет в саду, полмесяца дома.
-Так вот почему ты стала поздно с работы приходить, - догадалась мать.
-И где же вы собираетесь жить? – спросил отец.
-Сначала поживем у нас. Родится ребенок, съедем на квартиру, - пояснила дочь.
-О, Господи! - схватилась мать за сердце, она была сердечницей, - какой ребенок? Зачем спешить, вы на ноги сначала встаньте!
-Так уж получилось, мама, - еще ниже опустила голову дочь. – Неосмотрительно вышло. У меня будет ребенок.
Тут уж и Павел присел. Хотел крепко выругаться, слова застряли в горле. Брат вышел из своей комнаты, молчаливо смотрел на сестру, окинул взглядом застывших родителей, спросил, что тут происходит?
-Сестра твоя фортель выкинула, замуж выходит, - хмуро отозвался отец.
-Ну и что? - пожал плечами брат. - Давно пора!
Дочь, действительно, с парнем познакомилась на работе. Она ни с кем не встречалась, в училище учились одни девчонки, на танцы и дискотеки она не ходила, никто не пытался за ней ухаживать, в красавицах не числилась. А тут появился в детском саду новый охранник, привели молодого парня из частного охранного предприятия вместо пожилого дядечки, который ранее несколько лет работал в детском саду вахтером, дворником, завхозом, теперь решил уйти на пенсию. Парень видный, высокий, симпатичный. Все нянечки и воспитательницы пребывали в возрасте далеком от романтических ухаживаний, одна Настя молодая и не замужняя. Охранник скуки ради обратил на нее внимание, зажал в уголке, пока малыши спали. И всегда старался незаметно ущипнуть ее, когда девушка проходила мимо. Настя сначала игриво сопротивлялась, самой лестно, что такой видный парень задевает ее, стала кокетничать с ним, шутливо отбиваться от его притязаний, а когда он ее впервые поцеловал, ноги подкосились, она обмякла, впервые грезы девушки стали сбываться, она наяву испытала потребность любить и быть любимой. Однажды вечером,  когда  всех детей родители разобрали, воспитатели и нянечки ушли, она как бы  ненароком задержалась. И тут у них закрутилось. И парню удобно приятное с работой совмещать, любовь под боком, и ей никуда бегать не надо. Тем более, на дворе зима, по морозу на свидания ходить не нужно, а здесь тепло, уютно, и диван в холле просторный, на нем вдвоем места много. Родитель замечали, дочь поздно домой приходит, она говорила,  ребенка долго из сада не забирали, ей, как самой молодой, приходится сидеть с ребенком и ждать родителей. Она, конечно, влюбилась в видного, не женатого парня. Влюбленные девочки не замечают прочих недостатков, если таковые имеются. Он и не прилагал особых усилий, чтобы завоевать девичье сердце. Не ухаживал, цветов не дарил, целовал, дежурно говорил ласковые слов. Что еще девушке надо! Растаяла, не устояла, благо на диване места много. Затем он все реже обращал на нее внимание, уже не задевал ее, как делал это раньше,  не говорил ласковых слов, оставшись наедине, торопливо снимал с нее кофточку, затем откинувшись, смотрел в потолок, девушка робко спрашивала:
-Вадик, ты меня любишь?
-Угу... - не поворачивая головы отвечал парень.
Девушка вздыхала, клала голову ему на грудь, и с придыханием повторяла вопрос:
-Правда любишь? И не бросишь меня?
-Посмотрим, - морщился парень.
Когда он в очередной раз после вахты уехал домой, девушка поняла, она беременна. По его возвращении рассказала своему возлюбленному, тот спросил недоверчиво:
-От меня?
-А от кого?! – опешила девушка.
-Мало ли… Я полмесяца отсутствовал…
Настя расплакалась, не ожидала такой реакции от любимого. Он как мог успокаивал, говорил, рано ему быть отцом, жить ему негде, а на зарплату охранника квартиру в Москве не снимешь. И тут Настя подала мысль, они могут пожить у ее родителей. Парень задумался. Московская регистрация и бесплатное жилье  весьма устраивали его, почесал затылок и согласился пойти с Настей в ЗАГС. Тогда и объявила Настя родителям:  она выходит замуж.
-Ты хоть приведи его к нам, познакомь, - удрученно проговорил отец. – Посмотрим, что за фрукт такой выискался.
Отступать родителям поздно, коль дочь в интересном положении. И в один из вечеров Настя привела жениха познакомить с родителями и братом. Опытным взглядом человека, прожившего большую часть жизни, Павел сразу в разговоре с ним определил, жених - парень недалекий, к тому же ленивый, ни к чему не стремящийся молодой человек. При желании крепкий парень мог бы найти работу в Москве посолиднее, нежели простой охранник. Однако такая работа парня устраивала, учиться он не хотел. Да еще бахвалилися, в саду у него есть где ночевать, работа не пыльная, кормежка халявная, после детей много чего на кухне остается. Павел при этом недовольно крякнул, сын вскинул голову, внимательно посмотрел на будущего шурина, отец хотел высказаться, жена под столом наступила ему на ногу. Павел посопел, посопел и промолчал.  А еще он заметил, как жадно парень выпивал за столом. Позже, наедине, отец спросил у дочери:
-Он у тебя не закладывает? – и щелкнул по кадыку.
-Не замечала, - запнулась дочь, припоминая, она частенько видела жениха с бутылкой пива. Вроде и не алкоголь, только каждое утро в помойном ведре нянечка выносила к мусорным бакам несколько пустых бутылок из-под пива. Она сделала ему как-то замечание:
-Зачем, Вадик, ты пьешь так много пива?
-Что еще делать длинными вечерами в одиночестве? – вопросом на вопрос ответил жених. – Не водка же!
В тот  вечер отец продолжал допытываться у будущего зятя:
-Стало быть, вы решили пожениться? – спросил он.
-А че? Можно, - ответил тот, словно делал одолжение.
-И много вы хотите пригласить людей на торжество? - расспрашивал отец, подсчитывая в уме, сколько ему придется потратить от сэкономленных денег. Он копил деньги для сына, который рано или поздно женится, и ему надо будет покупать отдельное жилье.
-Та не… У меня одна мать. Если только тетка пожелает приехать, - пояснил парень.
-И у нас тоже не ахти сколько родственников. На богатую свадьбу не рассчитывайте, мы с матерью тоже не Рокфелеры. А жить вы где намереваетесь? - спросил Павел. - Как видишь, у нас не хоромы. Ее брат с нами в комнате спит.
-Так в спальне Насти мы пока и поживем, - беспечно заявил жених. – А потом видно будет, накопим денег, возьмем ипотеку…
-Ты из зарплаты охранника мечтаешь накопить денег на квартиру? – осторожно спросила мать, чтобы не обидеть жениха.
Жених слегка смутился, дочь кинулась на выручку:
-Мама, я ведь тоже работаю. Как-нибудь выкрутимся. Вы с отцом вначале тоже по углам ютились.
Когда жених ушел, Настя пошла его провожать, отец посмотрел на мать и сына, спросил:
-Как  он вам?
Мать пожала плечами, дипломатично уклонилась от прямого ответа:
-Раз дочери нравится, чего же нам перечить…
-А мне он не понравился, - громко заявил Павел. – А тебе, Дима, как он показался? - спросил у сына.
-Тоже не понравился. Не пойму, что Наська в нем нашла. Увалень, да еще какой-то туповатый.
-Эх! – с горечью крякнул отец, - будь моя воля, на порог бы не пустил этого гуся. А тут жить с ним придется…
-Успокойся, отец, - остановила его жена. – Чего же теперь огород городить. Дитё у нее будет. Поздно после драки кулаками махать. Да и пора ей, не расхватали поди...
-Вот, вот, все вы, бабы, одним местом думаете, - в сердцах высказался Павел, махнул рукой, пошел на балкон курить.

Свадьбу сыграли скромную. Отметились молодые с родителями в ЗАГСе, посидели семейно в ресторане, мать жениха с теткой в тот же вечер отправились обратно во Владимирскую область. Ночевать в квартире негде, а в гостинице дорого. На прощание просила свата присмотреть за сыном, одна растила, успехами не радовал, учиться не хочет, работать не любит, радовалась, попал он  в хорошую семью. Может быть, они его на путь истинный направят.
-Да что за ним смотреть, - отмахивался Павел, - сам скоро отцом станет.
-Дак, дурное дело нехитрое, - бесхитростно проговорила мать, - ветер у него в голове…
-Ветер… - покивал головой Павел, и не стал дальше развивать тему.
И поселился жених, теперь уже муж дочери в их квартире. Деятельный Павел, который не мог сидеть без дела, бесконечно удивлялся лености зятя. Тот целыми днями лежал на диване, пил пиво, смотрел по телевизору футбол, работа охранника не на много отличалась от его домашнего времяпровождения. Родился ребенок, зять не обращал внимания на его плач. С большой неохотой ходил в поликлинику за детским питанием, гулять с ребенком отказывался, жена сердечница не могла одна ворочать коляску, прогуливался с внуком Павел, пока дочь стирала пеленки или готовила обед. Наблюдая за зятем, Павел скрипел зубами, жена еле сдерживала мужа, чтобы он не устраивал скандал. Дочери он муж, пусть она с ним сама разбирается. Вскоре и сын заявил, он имеет намерение жениться. Он окончил институт, устроился на завод имени Хруничева инженером. Свадьбу сыграли такую же скромную, которую и свадьбой назвать сложно, родители с обеих сторон отметили в ресторане бракосочетание, молодожены сняли квартиру и переехали жить отдельно от родителей. Невестка родителям понравилась, скромная, тихая, тоненькая, юная на вид девчушка, даже не верилось, что она уже годами взрослая, теперь она жена их сыну.
Сын предлагал мужу сестры перейти на завод, сначала рабочим, затем выучится на фрезеровщика или слесаря. Тот ответил:
-Не, неохота. Мне и в охранниках неплохо… Тепло и мухи не кусают…
Павел целыми вечерами просматривал объявления по продаже квартир. Жить под одной крышей с зятем он не хотел.  Решил оставить эту квартиру дочери с внуками, себе с женой и сыном подыскать по возможности недорогую квартиру, в которой он будет проживать остаток жизни. Ездил на смотрины предлагаемого жилья, приезжал злой и удрученный. Если что-то нравилось, не хватало денег. Цены на квартиры росли в арифметической прогрессии, накопленных денег явно не хватало. И все же однажды он приехал домой возбужденный, потирал довольно руки, объявил жене:
-Все! Нашел наконец подходящий вариант, продают вторичку недорого, а там целых три комнаты, коридор, кухня большая. Недалеко от Савеловского вокзала.
-Сколько недорого? – недоверчиво спросила жена.
-Хозяин просит четыре с половиной миллиона.
-Странно! – удивилась жена. – Трехкомнатную и за такие деньги? В чем подвох?
-Понимаешь, там первый этаж. Дом старый.  И квартира совсем убитая, - пояснил Павел. - Но ты не волнуйся. Я там такой ремонт забацаю! - сжимал он кулаки. - Сам, своими руками из нее конфетку сделаю, - пообещал Павел.
Павел – мужчина рукастый, поднаторел на стройке, мог стены штукатурить, провести электропроводку, настелить полы.
-А кто продает? – недоверчиво спросила жена.
-Да азер один, недавно купил ее и решил тут же продать, посчитал, что ремонт ему дороже станет. Ему надо платить работягам, лишние расходы, а я без всяких помощников  справлюсь. Вон, Вадим поможет, - кивнул он головой в сторону комнаты, где проживали зять с дочерью.
-Да этот поможет… - махнула рукой жена.
-Ниче, мать, Димка подсобит.
-Так у нас же нет четырех миллионов, - напомнила жена.
-Я все посчитал. К тому, что у нас есть, полмиллиона возьму ссуду в банке, Димка обещал взять кредит. Выкрутимся! - воодушевленно говорил Павел.
-Не нравятся мне эти продавцы, - с сомнением покачала она головой. – Кавказцы знаешь, как дурить умеют?!
-Знаю. У меня не забалуешь. Я у риэлторов уже интересовался. Сделка чистая. Там раньше какой-то пьяница проживал, они у него по дешевке  официально купили. И я официально у них куплю, по закону.
-Смотри, отец, не обмануться бы… - вздохнула жена.
-Я все продумал, - уверял Павел. - Не беспокойся мать, все будет в ажуре!
Мать с сомнением покачала головой, перечить не стала, бесполезно, если муж что задумает, с дороги его не свернешь.
Павел встретился с азербайджанцем Мирзоевым-оглы, договорились о сделке в риэлтерской конторе. Немного напрягло, что договор пришлось заключать не с ним, а с его гражданской женой.  Риэлтор пояснил,  владелицей квартиры является гражданка Луценко,  предыдущий договор купли продажи так же был составлен между прежним хозяином и гражданской женой Мирзоева.
-Какая вам разница, кто продает квартиру, главное она не обременена, на нее нет претендентов со стороны родственников прежнего жильца, сделка будет зарегистрирована в госреестре. Вы добросовестный покупатель и никто не вправе будет оспорить сделку. Так что живите и радуйтесь, - увещевал риэлтор.
Павел внес требуемые четыре с половиной миллиона, три миллиона он накопил за долгих шесть лет, оставшуюся сумму подзанял у товарища на работе, в ссуде ему отказали, и сын взял кредит в банке.
Квартира, действительно, была убитая. Груды мусора, почерневший унитаз и такая же ванная. Стены ободраны, окна  не мыли лет десять, тусклый свет еле проникал сквозь стекла. Потолок пожелтел, разводы протечки никто не устранял лет десять. Паркет  местами развалился, почернел, его не мыли годами. Павла это не пугало. Теперь у него есть свое жилье, которое он разделит с женой и сыном, а нынешнюю квартиру оставит дочери. Он засучил рукава, взялся за работу. Сначала вынес из квартиры все, что там находилось. Одних пустых бутылок насобирал несколько мешков, отнес на помойку. Продавленный, полу-сожженный диван, разбитый стол и колченогие стулья, - все ушло вслед за бутылками. Ободрал старые обои, под которыми местами обнаружились газеты тридцатых годов. Завез на своих стареньких «Жигулях» несколько мешков цемента и ротбанда. Не один раз ездил в строительный магазин за ними, не хотел нанимать перевозку, экономил на всем. Сам делал на полу стяжку, штукатурил стены. Звал зятя, чтобы тот помог ему, он по-прежнему полмесяца сидел дома. Зять приходил, только помощь от него  никакая: подать, подержать, принести, да и то, - ленцой, словно делал тестю огромное одолжение.
-Эту квартиру вы нам с Настей отделаете? – спросил зять.
-Здрасте, приехали! – поклонился ему Павел. – Сидишь Емелюшкой на печи, палец о палец ударить не хочешь, даже работу не поменял, здоровый бугай, получаешь копейки, жена больше тебя зарабатывает, а теперь тебе еще и квартиру подавай?! Хрен тебе с маслом! – вскипел Павел от такой откровенной наглости.
-А че я тогда тут помогать вам должен?! – возмутился зять, ушел и больше не приходил.
Помогал сын, у которого времени не так много, он продолжал учиться на повышении квалификации, его уже назначили главным инженером, у него жена на сносях,  каждую свободную минуту он спешил к отцу и работал с ним до глубокой ночи.
Год потратил Павел на ремонт квартиры. После работы ехал не домой, а на квартиру, все выходные и отпуск он потратил так же на ремонт. Жена говорила, она уже и не знает, где он больше находится по времени: дома или на новой квартире. У них за городом была дача. Ни на кого не оформленная, осталась от родителей  жены. Старенький домик Павел подправил, только жена сердечница не могла туда ездить и ее опять запустили. Павел как-то летом съездил туда, покосил траву, посмотрел с сожалением, если бы не квартира, отстроил бы он дачу, и они вполне могли бы летом в ней жить, чтобы не видеть обрюзгшего лица своего зятя. Дочь и сама не рада своему выбору, только что теперь сделаешь, тут и второй ребенок намечается.
Не зря старался Павел с ремонтом, квартирку он отделал на загляденье. Никто не мог поверить, что он сам все сделал, без посторонней помощи. Полы в ванной и прихожей выложил цветной плиткой, полы в комнатах покрыл ламинатом. Купил новую ванную и унитаз. Заказал кухню, хотел порадовать жену посудомоечной машиной. Окна поставил пластиковые. Все сделано с любовью и на века. Въезд организовали торжественный: сын перевез из съемной квартиры свои пожитки, купили необходимую мебель. Павел решил переехать позже, как только поднакопит деньги на новую мебель для себя. Решили так: в одной комнате, самой маленькой, будет он с матерью жить, в двух других сын с будущими детьми. Жена сына дохаживала последние месяцы, ждали прибавления.
Дальнейшая жизнь рисовалась в радужных красках, пока не пришла повестка о явке в суд. Павел повертел бумажку в руках, сначала решил ошиблись ящиком. Присмотрелся, фамилия в повестке обозначена его. Поджал в недоумении  губы. Вызывали в качестве ответчика. Он ни с кем не судился, в полицию не обращался. Недоразумение какое-то, - решил он. Показал жене, та забеспокоилась:
-Что бы это могло быть? Зятек что-либо натворил?
-Суд гражданский, - показал повестку  Павел.
-Может ссуду в банке взял и не платит, - высказала догадку жена.
-Тогда бы вызывали его, а не меня.
-Ты сходи, Паша, узнай, - попросила жена.
Как человек дисциплинированный, Павел в суд пошел. В зале незнакомые люди, только продавец квартиры азербайджанец Мирзоев и его гражданская жена  Луценко знакомы Павлу. Подсел к ним, спросил:
-Что за байда?
-Сами толком не знаем. Объявился тут один тип, заявил, что мы квартиру у прежнего владельца отжали. Хочет через суд признать нашу с ним сделку купли продажи незаконной, - недовольно пояснил Мирзоев.
-А я здесь причем? Я купил у вас на законных основаниях!
-Сейчас все узнаем, - отмахнулся Мирзоев.
 Ему беспокоится - причины  нет, деньги за квартиру он получил, а кому она теперь достанется, его не волновало. А у Павла неприятно заныло под ложечкой. Понимал, если сделку признают недействительной, квартиру могут отобрать. Тогда надо с азербайджанца истребовать назад деньги за квартиру, а так же сумму вложенную в ремонт.
-А прежний хозяин здесь? – спросил Павел, обведя глазами зал. Заметил в углу безучастно  сидящего мужчину с одутловатым, алкогольным лицом. Догадался, это и есть бывший владелец квартиры, которого Павел ранее не мог видеть, не у него он покупал квартиру. В зал зашел мужчина, в модном костюме, лысина старательно зализана пучком волос, он по-хозяйски осмотрел зал, блеснул золотой оправой очков,  убедился, все на месте, кивнул секретарю, та опросила по списку присутствующих, пошла в совещательную комнату, сообщать судье о явке.
-Адвокат, - кивнул в сторону мужчины Мирзоев, занявшее место справа от судейского стола. – Это он замутил все дело, - пояснил азербайджанец и недовольно поджал губы.
Павел посмотрел на адвоката. Ничего выдающегося в нем не заметил. Среднего роста. Безликое лицо, в толпе такого не заметишь. Намечавшаяся лысина,  тонкие очки  на носу, вкупе с подогнанным по фигуре костюмом, – некий намек на изысканность. Адвокат свысока поглядывал на сидящих в зале, всем своим видом давая понять: он фигура в суде значительная. Из боковой двери в зал вошла судья. Женщина средних лет. На лице маска беспристрастности и полного равнодушия. Секретарь велела всем встать. Судья кивнула, присутствующие в зале сели. Она раскрыла тощее дело и положила перед собой.
-Слушается дело о расторжении незаконно заключенной сделки  купли-продажи квартиры по адресу… - скороговоркой, заучено и монотонно провозгласила судья, заглянула в папку, назвала адрес, - между гражданкой Луценко и гражданином Шурыгиным. Иск, поданный гражданином Шурыгыным, рассматривается в Савеловском суде судьей Липатовой. Отвод судье и возражения есть? – не поднимая головы, спросила она и, не дожидаясь ответа, тут же констатировала: – Отводов и возражений нет. Интересы гражданина Шурыгина в суде представляет адвокат Ловчилов.
Судья  кивнула адвокату, тот встал и поставленным голосом, привыкшим работать в аудитории, изложил суть дела. По делу значилось: гражданин Шурыгин признанный алкоголиком и ограничено дееспособным, заключил сделку по продаже своей квартиры, находясь в наркологическом стационаре, в тот момент он не мог отвечать за свои действия, о чем в деле имеется справка  Главного врача наркологической больницы. Так же известно, что до наркологической больницы с гражданином Шурыгиным некоторое время общались неустановленные лица кавказской национальности, учитывая его алкогольную зависимость они спаивали его, затем вывозили за город, где, якобы, гражданин Шурыгин мог под давлением согласиться подписать документы на продажу квартиры. Окончательно документы оформлялись непосредственно в наркологической больнице без присутствия нотариуса. И хотя по закону заверить сделку мог главный врач, его услугами так же не воспользовались. Таким образом, гражданин Шурыгин утверждает, что он не мог отдавать отчет своим действиям, и требует аннулировать сделку по продаже квартиры, так как другого жилья у него нет. Он вынужден жить на улице.
-Подождите! – крикнул с места Мирзоев и вскочил. – Какие кавказцы! Моя гражданская жена купила у него квартиру, э-э!
-Сядьте! – приказала судья. – У вас еще будет время ответить на вопросы. – Гражданин Шурыгин, - обратилась она к бывшему владельцу квартиры: - Все правильно изложено адвокатом?
Тот встал и с места пробубнил нечто невразумительное, что было принято судьей, как согласие.
Далее пошла процедура опроса гражданки Луценко, не заметила ли она при подписи договора неадекватности продавца, за сколько купила квартиру, как отдавала деньги, всю ли сумму в полном объеме? Мирзоев опять не вытерпел, крикнул с места:
-Там же в деле есть его расписка, получил все сполна, возражений не имеет.
Адвокат вставил реплику:
-Гражданин Шурыгин утверждает, на руки он получил только сто тысяч, а расписку дал на полную сумму.
-Так вы же сами говорите, он  не в себе. Мало ли что он вам наговорит. Документ есть, написанный его рукой, - опять выкрикнул Мирзоев.
Судья предупредила, еще раз он выкрикнет, выставит из зала, тем более, он не является участником сделки. Адвокат намекнул, кем он является покупательнице, не его ли знакомые кавказцы обрабатывали гражданина Шурыгина. Мирзоев кипятился:
Э-э! Думаете, если я кавказец, значит, не честный человек! Я честный человек! И никаких кавказцев до сделки с ним я не знаю. Моя жена купила квартиру, она приехала из Украины, хотела получить российское гражданство и остаться жить в Москве.
-Почему не осталась? – с усмешкой спросил адвокат.
-Понимаете, квартира оказалась совсем плохой. Женщине с ремонтом не справиться. Подумала, подумала, и решила продать.
Павел понял, дело идет к признанию сделки недействительной, поднял руку, крикнул с места:
-А ничего, что я здесь присутствую! Вы зачем пригласили меня, для палочки? Я купил эту квартиру и уже проживаю в ней.
-Это кто? – спросила судья у секретаря.
Пояснил адвокат:
-Это новый владелец квартиры. Он купил ее у гражданки Луценко.
Судья пожала плечами.
-У меня к вам вопросов нет.
-Тогда зачем вы меня вызывали?! – еще раз возмутился Павел. - У меня есть к вам вопрос, - встал он с места. – Я купил квартиру на законных основаниях. За свои кровные. Без всяких кавказцев и прочее.  Вы сейчас вернете квартиру этому… Шурыгину. А меня куда?
-Вы будете обязаны освободить квартиру прежнему владельцу, - бесстрастным голосом пояснила судья. – Затем подать иск к гражданке Луценко, чтобы она вернула вам деньги.
И махнула рукой, чтобы он присел.
Ошеломленный подобным поворотом дела Павел присел, взглянул на Мирзоева и его гражданскую жену. Те отвели глаза, словно он никогда рядом и не сидел. Суд еще продолжался некоторое время, закончился вердиктом, ради которого и затеяно это заседание. Тяжелыми каменными глыбами падали на душу слова судьи: сделку по купле-продаже квартиры между гражданкой Луценко и гражданином Шурыгиным признали недействительной, квартиру Павел должен в течение месяца освободить в пользу прежнего владельца Шурыгина. Павел оглянулся на прежнего владельца, тот сидел безучастный ко всему происходящему, смотрел в окно отсутствующим взглядом. Он явно тяготился своим участием в судебном заседании. Павел понял, никогда Шурыгин свою квартиру не увидит, не мог только понять, ради чего и кого затеян весь этот суд. Ведь Мирзоеву и его гражданской жене квартира тоже не достанется, она им  и не нужна, деньги за нее они получили. Тогда кому? Кто вновь ее продаст? Адвокат? Судья? Третьи лица, которые стоят за их спиной? Адвокат победным взглядом осмотрел зал, собрал листочки в папку. Судья вообще в зал не смотрела, вперила взгляд в стол, захлопнула дело, встала и поспешила выйти из зала.
В коридоре Павел подошел к Мирзоеву:
-Деньги верните, - по-доброму попросил он.
-Э-э! – поднял указательный палец к небу, недовольно промычал Мирзоев. – Я тебе, что ли, квартиру продавал?! Вот у нее и спрашивай, - кивнул он на гражданскую жену.
Женщина тут же спряталась за спину Мирзоева, поспешно проговорила:
-У меня денег нет. Я отослала их домой. Там родители купили недвижимость.
-Вы что, издеваетесь?!  - вскипел Павел.
-Мы-то здесь причем?! – повысил голос Мирзоев. – Мы у тебя квартиру отобрали? Вот у них спрашивай! – кивнул он в сторону зала заседаний.
Павел поймал за лацкан выходящего из зала адвоката.
-Погодите, как же так! Я купил квартиру на законных основаниях, сделал там ремонт…
-У вас есть на обжалование решения суда десять дней, - отрезал адвокат, ловко вывернулся и пошел прыгающей походкой по коридору.
Павел вышел из здания суда словно пьяный. Присел на лавочку. Долго не мог придти в себя. Как он обо всем этом скажет жене? Она же сердечница, ей сразу станет плохо. И как долго он будет держать решение суда в тайне. Решил позвонить сыну. Достал мобильник, пальцы дрожали и не слушались, когда он набирал номер.
-Дима, у нас горе, - сообщил Павел.
-Что-то с мамой? – тут же всполошился сын.
-Нет, нет, что ты!
-Фу, отец, ты даешь, что случилось? – уже чуть спокойнее спросил сын.
-Дима, у нас квартиру отобрали, - чуть не плача сказал отец.
-Как отобрали? Кто?
-По суду. Признали сделку недействительной. Велели через месяц выметаться.
-Постой! Как недействительной? Ты же ее купил у женщины через риэлторскую контору. Или риэлтор оказался аферистом?
-Да Бог их знает, кто там аферист! Только не мою с ней сделку признали недействительной, а ее с прежним хозяином пропойцей.
Сын помолчал, обдумывая ситуацию. Затем глухо проговорил:
-Подожди, отец, не паникуй. Есть суд второй инстанции. Надо подавать жалобу на отмену решения суда первой инстанции. Ты же купил ее без нарушений закона. Пусть обяжут вернуть деньги за квартиру не тебе, а этому… прежнему хозяину. А квартиру оставят нам. Меня же на улицу не выкинут. У меня жена беременная.
-Сынок, по документам я владелец. А у меня жилье имеется, - напомнил Павел.
-Надо бороться, отец. Давай вечером встретимся, обсудим все.
-Как я матери скажу, - простонал Павел.
-Ты пока не говори ей, - посоветовал сын. – Суд второй инстанции все равно отменит это решение, - уверено произнес сын. - Нужно найти толкового адвоката.
Однако через месяц на суде второй инстанции присутствовал тот же адвокат, он же законный представитель гражданина Шурыгина, который на сей раз в суде не присутствовал. Адвокат сумел убедить суд в правильности вынесенного решения  суда первой инстанции. Решающим значением являлось то обстоятельство, что документы подписывал прежний владелец в наркологической больнице без участия нотариуса. То бишь, находясь в полуневменяемом состоянии, не мог отдавать отчета своим действиям. И сколько не пытался Павел со своим адвокатом доказать, что прежнего владельца Шурыгина запугали, пообещали дать денег и не дали, все тщетно. Доказательств у них не было. «Да разве ворон ворону глаз выклюет» - с огорчением подумал Павел. Он тут же высказал недовольство своему нанятому адвокату, которому пришлось заплатить не маленькую сумму, тот  утверждал, что с легкостью решит данный вопрос, а оно вон как обернулось.
Сын по секрету поделился о проблемах с квартирой с сестрой. Та не удержалась и рассказала мужу. Зять в отсутствие Павла зашел в комнату к теще и злорадно произнес:
-Профукали квартирку! А я что говорил, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Захотели по дешевке трехкомнатную отхапать!
-Какую квартирку?! – удивилась теща.
-Какую, какую… Что на Савеловской!.. Четыре мильона коту под хвост…
И рассказал, что сам знал со слов жены.
-О, Боже! – схватилась за грудь теща. – Какой же бесплатный сыр?! Мы четыре с  половиной миллиона за нее отдали!.. Да ремонт обошелся в копеечку…
Пришлось вызывать скорую, которая увезла ее в больницу. Дочь позвонила отцу на работу, сообщила,  куда увезли мать. Павел помчался в больницу.
Его не пустили, не приемные часы, да и в реанимации она, не пустят его туда. Павел поехал домой. Расспросил дочь, та призналась, зять проболтался матери о квартире. Разъяренный Павел ворвался в комнату, где как всегда на диване лежал зять, схватил его за грудки. Сколько он терпел, никогда за человека не считал, почти не общался с ним,  никогда не скандалил, хотя несколько раз хотел сорваться, жена удерживала. А тут не выдержал. Только не успел ударить, внук заплакал, повис на руке.  Павел только тряс за грудки, и все повторял:
-Кто тебя, падаль, за язык тянул?..
Зять на пол головы выше, и в плечах пошире, однако трусоват по натуре, оправдывался:
-Я ж ничего… Только спросил, за что квартиру отбирают… Думал, она в курсе…
-Дал бы я сейчас тебе по рылу со всей своей к тебе любовью, внуку скажи спасибо, - задыхался от гнева Павел. Отбросил его, пошел мимо застывшей у двери дочери, бросил ей на ходу:
-Нашла себе счастье. Он не только мать, тебя в могилу загонит…
Жена пролежала в больнице две недели. Павел почти каждый день навещал ее, успокаивал. Говорил, он подал жалобу в Верховный суд. Поменял адвоката. Подал иск к гражданке Луценко на возврат денег.  Суд  первой инстанции обязал  гражданку Луценко вернуть деньги за квартиру и потраченные суммы за ремонт. Он не говорил жене, что не видать ему тех денег, поскольку гражданка Луценко уехала к себе на Украину, а гражданский муж Мирзоев утверждал, он тех денег не видел. Знал, врет Мирзоев, деньги он прибрал себе, женщина вообще подставная утка. Только как все это доказать в суде?
Врачи предупредили Павла, еще один стресс и сердце его жены может не выдержать.
Для Павла пошли месяцы и годы сплошной нервотрепки. Он не мог смириться с мыслью, что он честно копил деньги, платит в банк ссуду, законно купил квартиру, год потратил на ремонт, купил мебель, в итоге потерял все. Остались одни долги, которые он продолжал исправно выплачивать. И он чувствовал, даже был убежден, что не прежний владелец Шурыгин бьется за свою квартиру, в последующих судах он даже не присутствовал, за него в суде выступал все тот же адвокат Ловчилов, якобы, его представитель. В суде адвокат заявил, что необходимо проверить: откуда у пенсионера с мизерной зарплатой оказалось на руках четыре с половиной миллиона, не иначе получает повышенную зарплату в конверте, или занимается мошенничеством. Суд долго обсуждал эту тему, забыли зачем собрались.  Верховный суд так же оставил решение первого суда в силе. Павел ходил на прием к начальнику следственного комитета, чтобы возбудили уголовное дело в отношении Мирзоева и его гражданской жены, его выслушали, заявление приняли, для возбуждения уголовного дела не нашли оснований. Ведь продали они квартиру без нарушений закона. И только после посещения приемной президента дело сдвинулось с мертвой точки, уголовное дело возбудили. И не потому, что так излагал просьбу в своем заявлении Павел, а потому, что проверкой установлено, гражданка Луценко подобным образом скупила еще три квартиры у лиц недееспособных, одиноких стариков и такого же одинокого алкоголика, каким являлся Шурыгин. Квартиры тут же продали по завышенной цене. Опросить следователю недееспособных бывших владельцев не представилось возможным, двое к тому времени умерли, один выехал в неизвестном направлении. Конечно, за всеми этими махинациями стоял Мирзоев и его подельники. Однако предположения к делу не пришьешь. Доказательств явно не хватало. Следователь не хотел копаться в проигрышном деле, нужно искать оставшихся прежних хозяев, которых явно обманули при расчете. Только прежние хозяева люди неадекватные, то ли скажут правду, то ли запуганы до степени невменяемости. Дело повиснет, за висяки следователей тоже по головке не гладят. Ко всему прочему, гражданка Луценко уехала, а вернее сбежала, к себе на родину. Мирзоев вообще проходил по делу как свидетель. Дело вскоре положили  под сукно. И сколько Павел не добивался правды, всюду отвечали, уголовное дело не закрыто, а приостановлено за розыском подозреваемой. Только розыском никто не занимался.
Самое унизительное испытание Павел перенес, когда судебные исполнители вскрыли болгаркой дверь, грубо оттолкнули вставшего на их пути Павла, рабочие дружно и споро выносили под открытое небо мебель, которую некуда было увозить. Осторожно, под руки вывели беременную жену сына, посадили на вынесенный диван. Вскоре мебель попала под дождь, часть пришла в негодность, пока искали машину и договаривались со складом на временное хранение. Павел сам готов был слечь в сердечным приступом. Выкинули из квартиры, как паршивого котенка. Его! В прошлом офицера, который честно отслужил в системе  внутренних дел, имеет ведомственные награды «За безупречную службу»!  Который купил квартиру на свои кровные деньги. Год он трудился в этой квартире, любовно отделывал ее. И лишился всего по чьему-то злому умыслу. Он уже не верил в беспристрастность судей, обвинял всех либо в сговоре, либо в коррупции.
…Три года обивал Павел пороги различных учреждений. Следователи менялись, его знали в лицо, как склочного и неадекватного просителя, от него уже отмахивались и прятались. Павлу казалось, что все между собой повязаны, адвокат всех купил, в том числе и судей. Он осунулся, похудел, резко постарел, стал совсем седым. Обозлился на весь мир, стал желчным, раздражительным.
Сын все время успокаивал его:
-Папа, здоровье дороже, плюнь ты на все.
-Как же я могу плюнуть, сынок?! Я те деньги шесть лет копил. В долги влез. Штанов себе лишних не покупал. Свадьбы вам по-людски не справил. На всем экономил, а меня так… да еще мошенником объявили... - и заплакал. – Лучше бы я на те деньги мать лишний раз в санаторий свозил… - всхлипывал он.
-Мне на работе помогут с квартирой, я ипотеку возьму, выплачу быстро, - успокаивал его сын.
-Не бери только вторичку, лучше в новом доме. В новостройке… - наученный горьким опытом советовал Павел сыну.
Сын по своим каналам узнал, (помог ему начальник охраны завода, бывший сотрудник внутренних дел), судья первой инстанции  Липатова является двоюродной сестрой адвоката Ловчилова. Более того, в этом же суде через свою сестру адвокат подавал иски о расторжении договоров еще на шесть квартир. Все сделки по купли-продаже признавались недействительными. Затем эти же квартиры Ловчиловым продавались по доверенности от имени прежних хозяев. Троих бывших владельцев  уже нет в живых, двое проживают неизвестно где, один находится в психиатрической больнице. Так же установлено,  адвокат Ловчилов и Мирзоев между собой ранее не были знакомы, они впервые пересеклись в суде. Просто Мирзоев мошенник, который при покупке не выплачивал положенные по договору суммы, потерпевших запугивали до такой степени, что те не подавали заявлений. При всем этом Мирзоев лично в обработке прежних хозяев квартир не участвовал, он появлялся на сцене со своей гражданской женой уже на заключительном этапе.   Информацию в отношении родственных связей судьи и адвоката сын от отца скрыл. Начальник охраны посоветовал.  Сын знал, отец тут же уцепится за эту возможность, будет опять ходить по всем инстанциям, трепать себе нервы, а доказать ничего не сможет. Сам факт родственных отношений закону не претит. Возьмутся ли органы расследовать законность вынесенных решений, - весьма сомнительно. В делах наверняка имеется надлежащая доказательная база: сделки купли-продажи признавались не действительными на основании опросов потерпевших, на тот момент они еще могли давать показания,  договор расторгался, затем некто получал заверенную нотариусом  доверенность на продажу квартир, квартиры продавались,  а где прежние жильцы? Кто в могиле, или в больнице, возможно, уехали. Какие претензии к судье? Тем более прежних хозяев уже не опросишь. А вот группировка Мирзоева должна бы заинтересовать следственные органы. Уголовное дело возбудили, затем прекратили, Павел пошел на прием к начальнику следственного комитета, уголовное дело опять возбудили. Дела самого Мирзоева и его подельников Павла интересовали мало, ему хотелось только одного, чтобы он вернул деньги, тогда он не будет на него жаловаться во всех инстанциях. Полагал, Мирзоев испугается уголовного преследования и станет сговорчивее, вернет деньги. Понимал, во всей этой эпопее с его «квартирой» заинтересован только один человек: адвокат Ловчилов. Только он для органов недосягаем. С точки зрения закона, он ничего не нарушил.
Павел решил своими силами провести расследование аферы вокруг его бывшей квартиры. Ведь ее кто-то купил, что там по-прежнему мог проживать прежний владелец Шурыгин, Павел не верил. Нужно поговорить с новыми жильцами, выяснить, у кого они ее купили, не обойдутся ли с ними, как обошлись с ним. Он приехал к бывшему своему дому ближе к вечеру, чтобы жильцы, если они работают, уже пришли с работы. Дверь в подъезде с домофоном,  заперта, просто так не зайдешь, решил подождать, кто-нибудь зайдет или выйдет, тогда он проскользнет в подъезд. Присел на лавочке невдалеке от подъезда. Каково было его удивление, когда он увидел, как во двор въехала машина, из нее вышел адвокат Ловчилов, деловито покопался в багажнике, достал свертки, закрыл машину, пошел в подъезд. Павел прошел к окнам своей бывшей квартиры, на окнах новые, фигурные решетки, сквозь занавески ничего не видно, однако силуэт адвоката мелькнул в щелке между шторами. Несколько ошеломленный своим открытием и таким вероломством, он прошел к лавочке, присел и долго сидел, не в силах что-либо предпринять. Встал и побрел на ватных ногах в сторону метро, пребывая в полной прострации. Дома сказал жене, играя желваками:
-Знаешь, мать, кто в нашей квартире проживает?
Жена вопросительно посмотрела на него.
-Этот… мразь… адвокат, который выступал в суде…
-Так изначально было понятно, что негодяй, - вздохнула жена. - Бог ему судья,  не терзайся ты боле, Паша, - попросила женщина.
-Оправдывает свою фамилию, ловчило еще тот!.. – сквозь зубы проговорил Павел.
-Против силы не попрешь, - смиренно заметила жена.
-Да какая там сила! – взвился Павел. – А я что, последний человек в этом государстве! Я тридцать лет верой и правдой служил… И я теперь никто! А этот выскочка, сопляк! Его государство для чего учило?! Людей обманывать!
Жена еле успокоила мужа.
Следствие по делу Мирзоева и его гражданской жены протекало вяло. Во время следствия проводились очные ставки между Павлом и Мирзоевым, Павел утверждал,  все переговоры о покупке квартиры вел с Мирзоевым, а не с его гражданской женой. И только договор составили между ним и гражданкой Луценко. Опять таки, в этом его убедили риэлтор и Мирзоев. В кабинете следователя Мирзоев уже не выглядел добродушным кавказцем, каким всегда старался казаться. Перегнувшись через стол, он кричал на Павла:
-Слюшай ты, баран, я тебе квартиру не продавал! Денег у тебя не брал! А если бы продал, какие ко мне претензии. Я тебе квартиру продал, ты деньги платил. Все честь по чести! Кто знал, что та пьянь подаст иск! Да и не пьянь вовсе, адвокат, ишак паршивый, все разрулил, с него и спрашивай!..
Следователь вынужден утихомиривать Мирзоева.
-Прошу не оскорблять должностных лиц, - равнодушно говорил он.
-Да кокой адвокат должностное лицо! - отмахивался Мирзоев.
Закончилось все печально. Подстерегли Павла неизвестные лица. Вышли из машины, подошли вчетвером. Все молодые, крепкие, загорелые, жгучие брюнеты с недобрым взглядом, один из них поигрывал ножичком. Обступили, прижали к стене.
-Тебе чего неймется? – спросил один из них гортанным голосом. – Ты почему хорошего человека обижаешь? Напраслину возводишь?
«Вот они, Мирзоевские товарищи, подельники», - промелькнуло в голове Павла. И такая его охватила злость, в глазах от гнева потемнело, сжал кулак и вложил в него всю свою ненависть, накопленную за эти годы бессилия и унижений. Хряснул он ближе всех стоявшего в черную, заросшую щетиной физиономию. Только не тот уже Павел, каким был четыре года назад. Вымотала его вся эта эпопея с квартирой. А парни шустрые, увертливые, удар пришелся лишь вскользь. И очнулся Павел на третьи сутки в первой градской больнице, в отделении травматологии с сотрясением мозга, переломом челюсти, руки и ребер. Первым, кого увидел возле кровати на стуле сидела дочь. Та заметила, отец очнулся, заплакала.
-Чего ты? – не разжимая челюстей, с трудом прошептал Павел, еле ворочая языком. – Все хорошо… жив и ладно…
-Ты-то жив… - всхлипнула дочь, - мы тебя два дня искали, сказали, ты при смерти… не выживешь… мама…
-Что мама? – всполошился Павел.
-Нет больше мамы, - зарыдала дочь.
Павел заскрипел зубами и потерял сознание. Челюсть ведь на скобках.

Только через полтора месяца смог Павел посетить могилу жены. Припал к холмику, зарыдал:
-Прости, дорогая… Не стоила та квартира твоей жизни…
Каждый день приходил, все никак не мог поверить, что нет у него жены. Его опрашивал оперативник по поводу нанесения телесных повреждений средней тяжести. Только что мог сказать Павел? Кавказцев, что избили его, он не знал, ранее их не видел. Доказать, что они подельники Мирзоева, он тоже не мог. Больше на допросы он не  являлся, бесполезно. Все равно никого не найдут. Спустя месяц поехал на дачу. Из тайника достал старый обрез, который еще на службе во время тушения пожара нашел на чердаке. Спрятал подальше, чтобы внуки ненароком не воспользовались оружием. Вернулся с обрезом в Москву. Неделю улаживал дела, переписал квартиру на дочь, рассчитался с долгами, затем ездил к своей бывшей квартире, изучал распорядок дня семьи адвоката. Рядом строился новый дом, крутил стрелой башенный кран, сновали по периметру рабочие, гудели автомашины с бетоном, кирпичом. Павел сидел на лавочке и наблюдал. Знал, в его бывшей квартире живет адвокат Ловчилов с женой и сыном подростком.
Как-то вечером Павел сказал дочери:
-Я перееду жить на дачу. А вы живите в этой квартире. Завещание  на твое имя заверенное у нотариуса оставил у брата. Ко мне не приезжайте. Не хочу видеть твоего борова. По внукам скучать буду. Если будут спрашивать, там из суда, или из полиции, не говорите где я. Уехал и все. Куда? Не знаете.
Дочь всполошилась:
-Ты что задумал, папа?!
Но отец так посмотрел на нее, она тут же прикусила язык.
Позвонил сыну, сказал тоже самое, только добавил:
-Сынок, я очень тебя люблю. И очень буду скучать по вам и внуку. Ты если что услышишь, не переживай.  Я уже свое пожил…
-Ты часом не помирать собрался, папа? Ты что, болен? – всполошился сын.
-Нет, я здоров, сынок. Без мамы твоей мне как-то жизнь не в радость пошла. На природе полегче будет…
-Хочешь, переезжай к нам жить, - предложил сын.
-Чего я буду стеснять вас, я как-нибудь один. Пока, сынок. Не знаю, когда свидеться придется, - и положил трубку.
Павел лег спать, чтобы завтра совершить задуманное. Долго ворочался, не мог заснуть, все перебирал в голове, как ему лучше поступить. Потом забылся в коротком тревожном сне.

Утром засунул обрез за пояс, прикрыл его плащом и поехал к своему бывшему дому. Постоял у дома, подождал, когда сын адвоката пойдет в школу, жена на работу.
Позвонил в дверь. Прислушался, тихо. Позвонил еще раз. Адвокат из подъезда не выходил. Он всегда появлялся на пороге  после двенадцати, если не присутствовал на судебном заседании, не спеша возился в багажнике автомашины, садился и уезжал. Павел нажал два раза на звонок, задержал палец на кнопке. За дверью тишина. Голос с верхней площадки лестницы заставил его обернуться.
-Чего надо?
 Адвокат Ловчилов спускался с верхнего этажа в одном халате нараспашку, на голом теле чернели трусы. «И здесь хорошо устроился, - промелькнуло в голове. – Жена за дверь, а он зазнобу завел этажом выше…».  В подъезде полумрак, вряд ли адвокат сразу мог узнать поседевшего и постаревшего Павла, все же прошло четыре года. Уверенной походкой хозяина жизни адвокат подошел вплотную, еще раз оглядел фигуру Павла насмешливо спросил:
-Тебе чего надобно, старче?
-Вот тебя-то мне и надо, - спокойно ответил Павел, достал обрез и направил на адвоката. Тот слегка побледнел, спеси поубавил.
-Открывай, падаль, - приказал он.
Адвокат достал из кармана халата ключ, едва попал в замочную скважину, пальцы мелко дрожали, открыл дверь.
-Что… что все это значит? – залепетал он.
-Да вот пришел поинтересоваться, кто, кто в моем теремочке живет? - жестко, сквозь зубы проговорил Павел. - Оказывается ты, мразь.
Окинул быстрым взглядом коридор, тот же пол, те же обои, которые настилал и наклеивал он. Мельком заглянул в открытую дверь на кухню, и кухню он не поменял, и люстры висят им купленные. Его тогда силой выбросили из квартиры, вынесли только движимую мебель, встроенная осталась на месте. И от этого на душе Павла стало еще горше.
-Не зря ты тогда на судах  задницу рвал, для себя, значит, старался, - зло выговаривал Павел. Желваки играли на скулах. Вот он, тот, который лишил его всего. Злость подкатила к горлу, сжала, дышать стало трудно. Хотелось так же взять  его за горло, почувствовать, как хрястнут дыхательные хрящи. Довольный жизнью, самоуверенный до встречи с Павлом, адвокат сразу превратился в жалкого, трусливого человечишка.
Теперь адвокат узнал бывшего жильца, у которого с его помощью отобрали квартиру, сбивчиво заговорил:
-Я… я  купил квартиру на законных основаниях…
-Да кто бы сомневался! Знаком я уже с законными основаниями. А я что, не на законных основаниях ее покупал?! И с помощью какого такого закона меня отсюда выкинули? Значит, ты, падаль, специально выжидал, когда я ремонт здесь закончу. Даже люстры с сортиром оставил мои. А этот, прежний хозяин Шурыгин, небось, опять бомжует? Теперь уже с твоей помощью?! И некому теперь подать иск на признание сделки недействительной! Не нашлось больше таких ловчиловых, - выговаривал зло Павел. Он наступал на адвоката, пока тот не уперся задом в диван. Тяжело плюхнулся на мягкое сидение, Павел навис над ним.
-И те, другие, у которых ты так же отобрал квартиры на законных основаниях, тоже вспоминают тебя с благодарностью? Ты ведь не Ловчилов, ты ловчило, который использует законы для отбора квартир. Хорошо устроился в этой жизни, на несчастье других строишь свое благополучие…
-Что… что вы хотите… - лепетал адвокат, направленные на него стволы гипнотизировали его, лишали воли.
  -Я пришел отомстить тебе за всех тобою обиженных. За жену мою, умершую от разрыва сердца. За мою погубленную жизнь. Такие как ты и Мирзоев не должны поганить этот мир. Я еще и до него доберусь, - пригрозил Павел.
-Погодите… погодите.. вы не имеете право… Суд постановил, не я…
Павел почувствовал, как напрягся адвокат. Даже мелкий загнанный в угол зверь может броситься. Павел отступил на шаг назад,  не дал ему договорить, из одного ствола выстрелил ему в ноги. Адвокат взвыл, повалился на диван:
-А-а! Как больно!
-А мне не больно было, когда ты оставил меня и моего сына  без квартиры и денег?! Не больно  хоронить жену, которая могла бы пожить, а через тебя, падлу, померла раньше времени?! – жестко высказывал свой приговор Павел.
-Не стреляй… не стреляй… я верну  деньги… Сколько ты хочешь?.. Ты тогда потерял около пяти миллионов, я дам тебе десять… только не стреляй… - канючил адвокат.
-Ага, ты отдашь! Держи карман шире. Такие, как ты, удавятся за копейку. Только зачем мне теперь твои деньги? Квартира мне не нужна. Я теперь на всем государственном жить буду. У жены своя квартира – два на метр. Сын квартиру себе купил. Помри хоть как человек, - жестко выговорил Павел и выстрелил в грудь адвокату.
Тот захрапел, задергался и затих.
Только теперь Павел прислушался, что творится за дверью, много ли народу привлекла  его стрельба. Он был готов к тому, что соседи услышат выстрелы и вызовут полицию. На удивление тихо. Посмотрел в окно, редкие прохожие шли по своим делам, никто даже голову не повернул в сторону дома. Он глянул в дверной глазок. На лестничной площадке никого. Полагал, его тут же за дверью и арестуют, однако тишина давила на психику больше, чем, если бы за дверью шумели. Он присел на небольшой пуфик у входа, посидел, злость и ненависть в душе погасла, сожаления от содеянного он не испытывал. «Вот и я стал убийцей», - без сожаления подумал он. И ему стало жаль себя. Ведь он прожил праведную жизнь, даже дорогу переходил в положенном месте, осуждал тех, кто нарушал установленный порядок. На душе стало тяжело, словно придавили его непосильным грузом. Животное убивать ему  жалко, потому ружье и ржавело на даче. А тут человека убил. «Да и человек ли он!» - оправдывал себя в душе Павел. Мелко дрожали пальцы от перенесенного нервного возбуждения.
Вздохнул, встал, вышел за дверь. Пошел на выход, перешел улицу. Ожидал за спиной услышать топот преследователей, готов сдаться без сопротивления. Никто за ним не гнался, не останавливал. Даже на стройке рабочие как работали, так и продолжали работать. Шума у них своего хватает. Мало ли кто из рабочих хлопнул по листу металла.
«Если  на месте преступления не задержали, пускай теперь поищут среди десятка обиженных им», - подумал Павел.
Он постоял, закурил, посмотрел на весеннее солнце, и медленно пошел навстречу судьбе.

И… проснулся.
 Все это ему приснилось, во сне пригрезилось, поскольку не один день прокручивал в голове, как все это он совершит. Представлял, что все так и произойдет, мстительное чувство согревало душу. Однако знал, он не рожден быть убийцей. И к оружию питал отвращение. Он помнил, как в своем детстве с другом нашли старую берданку, патронов к ней давно не выпускали, решили забить в патронник патрон от ружья. Калибр патрона не входил в патронник,  друг пытался молотком забить патрон, попал по капсюлю, выстрел, патрон вылетел и оторвал парню палец на руке. Хорошо, тогда патрон пролетел мимо лица, мог бы и убить. Обрез он нашел во время службы на чердаке во время тушения пожара. Сдал его, как положено, криминалисту. Через месяц они вновь встретились на пожаре, Павел спросил о судьбе обреза. Тот махнул рукой.
-Установить чей обрез не предоставилось возможным. По картотеке оружия не проходит. К тому же у него спилены бойки. Теперь он не является оружием. Так, игрушка. Я уже акт составил на его утилизацию.
-Послушай, отдай его мне, - попросил Павел.
-Зачем он тебе?
-На даче буду отпугивать не званных гостей. Таджики повадились яблоки рвать. Яблок не жалко, ветки ломают.
Криминалист знал Павла, жили в одном доме, тем более обрез не приспособлен для стрельбы, кивнул:
-Приходи, отдам.
 И вот  этим старым обрезом Павел хотел припугнуть адвоката, посмотреть в его глаза, удовлетворится его страхом, унизить и плюнуть в лицо. Понимал, после всего этого ему не избежать ареста, адвокат наверняка подаст заявление, да еще приврет с три короба, Павла арестуют за вооруженный налет. Но он морально давно  ко всему готов,  не мог себе отказать в том чувстве мести, которое вынашивал в себе с тех пор, как узнал, кто живет в его бывшей квартире. Обрез решил после совершенного акта возмездия выбросить в реку, чтобы не подводить криминалиста. И если дело дойдет до суда, твердо стоять на своем: не было никакого обреза, врет адвокат.
И он поехал к бывшему своему дому. Все так и произошло, как во сне. Жена адвоката с сыном уехала, адвокат остался дома. Павел зашел в подъезд, на цыпочках подошел к двери, приложил ухо, послушал. Тихо играла музыка. Глубоко вздохнув, нажал на звонок. Через секунду послышалось:
-Кто там?
-Вам из суда депеша, - громко сказал Павел заранее продуманную фразу. Он не знал, что адвокатам депеш из суда не присылают. Тем не менее, дверь распахнулась, перед ним в майке и спортивных штанах стоял адвокат. Павел направил в грудь обрез.
-Ну, здравствуй, сизый голубь, вот и смерть твоя пришла, - глухо проговорил Павел, наступая на адвоката. Тот попятился, побледнел.
-Вы… вы кто? Что вам от меня нужно?..
-Я кто? А я тот чудак, который для тебя этот теремок купил, за свой счет  отделал, а теперь ты живешь в нем припеваючи, - зло, сквозь зубы выговаривал Павел.
Только теперь адвокат узнал в постаревшем ответчике бывшего владельца квартиры, у которого он ее отсудил. Он как-то сразу сник, губа затряслась. Даже Павел не ожидал, что тот так быстро потеряет от страха над собой контроль. У подлых людей, как правило, трусливая душонка. Адвокат упал на колени, заканючил:
-Не стреляй… не стреляй… у меня дети…
И тут врал адвокат, Павел уже знал, ребенок у него один.
-А о моих детях ты думал, когда квартиру отбирал? О других детях обиженных тобой думал? – жестко проговорил Павел и направил ствол в голову адвоката.
-Я заплачу… все отдам…
-Как же, ты отдашь! Держи карман шире. Отдаст он! А потом заявишь, что тебя ограбили. Нет уж, умри, сволочь, как человек.
Павел взвел курки.
Адвокат упал в обморок и обмочился.
Павел стоял над ним, брезгливо морщился. Вот перед ним человек, который лишил его всего: денег, квартиры, жены, счастья достойно дожить остаток жизни. Он плюнул с досады, полагал, что все это выскажет в лицо адвокату, достучится до его совести, а тот брякнулся, словно девица при виде обнаженного мужчины. Он достал мобильный телефон, сфотографировал адвоката и лужу под ним. Огляделся. Все случилось, как во сне: те же наклеенные им обои и настеленные им полы, кухня и люстра купленные на его деньги. Прошел в ванную, из под крана набрал в рот воды, постоял над адвокатом, прыснул в лицо. Мужчина всхлипнул, очнулся, безумным взглядом посмотрел в ствол, направленный в  его сторону.
-Дети, говоришь? – спросил Павел. - Дитё жалко.  Как оставлять ребенка без отца. Только чему хорошему ты можешь научить его? Вырастишь таким же негодяем, людей обманывать с помощью закона. Ладно, живи, мразь! Если надумаешь жаловаться, выложу в интернет твою обоссанную от страха персону с подробным объяснением происшедшего.
И показал фотографию на экране мобильника.
Павел попятился к двери, на выходе сказал севшему на пол адвокату:
-Как там у вас в юриспруденции: покушение с негодными средствами на негодный объект?
И щелкнул спущенными курками, давая понять, что обрез не стреляет.
Зло усмехнулся и вышел за дверь.