Граф Калиостро, социология и фламенко

Нет ничего реальнее и правдивее, чем фантастика. Появление здесь графа Калиостро, действительно, привносит в текст некую фантастичность. Но все другое – строго документальное: упоминаемые американские городки могут быть найдены на крупномасштабной карте северной части Калифорнии, а все вспоминаемые социологи – известные в российском сообществе ученые.
У меня уже есть несколько текстов о встречах с графом Калиостро, в основе настоящего повествования лежит эссе «Социология и фламенко», написанный начале ноября 2019 года. В нем намечена история нашего общения.


8 июля 2020 года, т. е. почти полтора года назад, я разместил в face book пост «В ожидании новой встречи с графом Калиостро», тогда мне казалось, что она вот-вот состоится. Но ее не произошло, попытаюсь найти объяснения.
Первая причина – КОВИД-19, если бы граф поинтересовался у меня – планировать ли нашу новую встречу или повременить, на протяжении почти всего времени я, скрепя сердце, не советовал бы. И вот, когда замаячило какое-то успокоение с КОВИД-19 и когда я трижды вакцинировался, заговорили о новой напасти - «омикрон», которая то-ли «покруче» «коронки», то-ли помягче, но незначительно.
И вторая причина, как ни странно, - сокращение пространства наших возможных встреч. Здесь принципиально заметить, что граф Калиостро предпочитает встречаться в местах,  хранящих следы прошедших столетий. Так, наша первая встреча произошла в марте 1993 года в Соборе Парижской Богоматери... но пожар в Notre-Dame, случившийся 15 апреля 2019 года, не позволяет думать, что наша новая встреча там состоится в этом десятилетии. Еще одна наша встреча прошла у стен небольшого католического учебного заведения Notre Dame de Namur University, основанного в 1851 году в калифорнийском городке Белмонт. Но граф сказал, что он здесь был сто лет назад и снова предполагает посетить кампус университета не ранее середины этого века... Пока сохраняются шансы на встречу в Бурлингейме, в котором бережно сохраняются черты викторианской архитектуры и где я видел графа в марте 2019 года, но мне сложно предположить, что наши пути снова могут пересечься именно здесь. 
Наконец, Foster City, в котором я живу, летом отметил свое 50-летие, и граф Калиостро может завернуть сюда, только если решит поближе познакомиться с Силиконовой Долиной, где во много определяется лик XXI столетия.
Вдруг граф Калиостро прочтет этот текст и назначит место и время нашей встречи? Все возможно...   
                ***
Я не думал, что пройдет время, и я буду часто возвращаться к нашей небольшой дискуссии с Ларисой Козловой, озаглавленной «Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев?... Рассуждения о том, как и для чего пишутся биографии». Разговор состоялся в 2007 году, я полагал, что то был лишь первый анализ ряда теоретических подходов к начинавшемуся локальному историко-социологическому исследованию, однако завершения его и сейчас не видно. Вместе с тем оказалось, что наша дискуссия потревожила дух бессмертного графа Калиостро, и он стал присматриваться к этому проекту.
Моё знакомство с графом Калиостро состоялось 16 июля 1975 года в тихом, зеленом уголке Москвы, в районе станции метро «Сокол». Именно в тот жаркий день Б.Г. Кузнецов, автор книги «Путешествие через эпохи. Мемуары графа Калиостро и записи его бесед с Аристотелем, Данте, Пушкиным, Эйнштейном и многими другими современниками» подарил мне ее. Сначала я думал – чистая фантастика, потом понял: соединение взаправдашнего и придуманного. Я и сейчас так думаю, но уже не знаю, где одно и где другое.


Вторая встреча с графом Калиостро состоялась 13 марта 1993 года, когда я вместе с Борисом Фирсовым летел в Бостон, но из-за снежной бури в Америке, мы оказался в Париже и были в Соборе Парижской Богоматери. Я тогда плохо знал графа Калиостро и удивился, что почти через 20 лет после краткого разговора в Москве он узнал меня, более того, очень многое рассказал мне о моей жизни в прошедшие годы.
Отсчет встреч в Новом времени ведется с середины сентября 2018 года, когда мы случайно встретились в аэропорту Домодедово. Он попросил меня организовать его встречу с героями моих историко-социологических очерков, а накануне Рождества того же года мы в высшей степени неожиданно для меня повстречались в кампусе Notre Dame de Namur University в калифорнийском городке Belmont. Граф подтвердил, что не забыл о нашей договоренности.


Прошло еще три месяца, и в конце марта 2019 года мы встретились с графом Калиостро в небольшом северо-Калифорнийском городе Бурлингейме, было приятно побродить с ним там и немного рассказать о ряде концептуальных аспектах проводимой работы.
И вот год – конечно, речь идет о 2019 годе – скоро завершается... и я начал думать о новой встрече с графом, намереваясь рассказать ему о завершении этапа интервьюирования российских социологов, о «Большом портрете – 200», о задумках по части оформления сделанного и о планах на дальнейшее движение. Но ожидаемо-неожиданная встреча, состоявшаяся дней десять назад опять же в Бурлингейме, и обрадовала меня, и смешала мои планы. В середине октября, когда стояли очень жаркие дни и значительная часть Северной Калифорнии была охвачена пожарами, я пошел «остыть» в мою библиотеку в Фостер Сити. Там прекрасная система кондиционеров, было тихо и приятно-холодно. От нечего делать начал читать объявления на доске «Информационного центра» и узнал, что через несколько дней в библиотеке Бурлингейма состоится концерт фламенко. Я понимал, что скорее всего это будут любители, с большим стажем игры, возможно, с детства знающие культуру фламенко и влюбленные в эту музыку. Сразу решил – поеду.


Приехал заранее, хотя предполагал, что особой «толкучки» не будет, все же – не кантри и не джаз. Но ошибся, народу было немало. И в какой-то момент я заметил небольшую группу спокойно беседовавших на ступеньках библиотеки людей. Они не смотрелись американцами: элегантно одетые мужчины, думаю лет 60-ти и старше, и красивые женщины, ненамного моложе их. Мне показалось, что они говорили по-итальянски. Я подошел к ним поближе, и здесь к ним присоединился мужчина непонятного возраста, то-ли в сюртуке, то-ли в каком-странном мундире. В Америке не принято удивляться одежде человека – это всегда его выбор, но, присмотревшись к этому человеку, я узнал в нем графа Калиостро.
Поначалу он не замечал меня, и это дало мне возможность подготовиться к нашему разговору, если для этого предоставится возможность. Она вскоре предоставилась, обратившись к группе итальянцев, с которыми он говорил на его родном итальянском, он затем по-английски представил им меня как его давнего и доброго знакомого, российского социолога, уже много лет живущего в Калифорнии. После этого он быстро объяснил мне, что это – представители известных итальянских семей-виноделов, развернувших после войны свой бизнес и в Калифорнии. Пожары нанесли ощутимый урон их делу, и вот они собрались в Сан-Франциско для обсуждения сложившейся ситуации. Работали они в Сан-Франциско, в штаб-квартире одной из кампаний, но вечера проводили в Бурлингейме. Они-то и пригласили графа участвовать в их обсуждениях, поскольку он был дружен с их далекими предками, начинавшими выращивать виноград и производить вино еще на рубеже XVIII-XIX веков и поскольку граф был не только любителем вина, но и признанным экспертом по всему множеству вопросов виноделия.


В тот вечер они решили послушать фламенко, а потом немного посидеть в одной из недалеко расположенных винниц. Многие из итальянских виноделов имеют добрых друзей в Испании, часто там бывают, потому им близка мелодика фламенко, дух этой музыки. Что касается графа Калиостро, то за годы скитаний по миру он многократно посещал Испанию, жил в Кордове, Гранаде, Севилье и любил фламенко.
Постояв немного с итальянцами, граф отошел на несколько шагов и глазами подозвал меня. Я хотел обсудить с ним многое, но решил сразу перейти к теме, непосредственно заставившей меня посетить концерт фламенко и ставшей причиной нашей новой встречи.
Прежде всего я сказал графу о том, что уже три десятилетия разные ассоциации иногда возвращают меня к мягким, смутным размышлениям о социологии и фламенко. Началом стало участие в XII Всемирном социологическом конгрессе «Социология для единого мира: единство и разнообразие», который проходил в Мадриде 9-13 июля 1990 года. В Мадрид отправилась большая делегация советских социологов, все были знакомы друг с другом, а кто не был – познакомились в самолете.


В день открытия перед участниками конгресса выступил король Испании Хуан Карлос I де Бурбон, высокий, подтянутый 50-летний мужчина, рядом с которым за столом президиума сидела красавица жена София Греческая. В огромном зале было прохладно, речь не была утомительной, однако, полагаю, многие вскоре начали думать о перерыве. Я не стал рассказывать графу о кулуарных беседах, не вспомнил даже – это отдельная история – как в отсутствии официанта – профессор Борис Грушин (граф знал его) вскрыл бочку с пивом, поместил в нее насос и стал угощать пивом участников конгресса. В центре моего короткого рассказа был концерт, который состоялся после перерыва.
Это были ожившие картины Франциско Гойи. На темной сцене актеры застывали в ситуациях, изображенных на картинах Гойи, затем зажигался свет и под музыку фламенко они исполняли танец, отвечавший содержанию полотна, и в конце – снова замирали в исходной позиции. Скорее всего, декораций не было, но были элементы соответствующего интерьера. Это была моя первая встреча с фламенко, и она произвела на меня очень сильное впечатление. Вскоре я уехал в Америку, и больше у меня не было возможности послушать вживую эту музыку. Но изредка я находил фламенко в youtube и, слушая, всегда вспоминал тот, в буквальном смысле слова, королевский концерт.


Далее я – опять же скороговоркой – сказал графу Калиостро, что в последнее время воспоминания о фламенко, с которым я познакомился на социологическом конгрессе, располагаются в моем сознании рядом с переводами испанской поэзии Бориса Дубина и с исполнением фламенко Сергеем Чесноковым. Оба они – серьезные социологи и уникальные личности. «Так, – добавил я – фламенко воспринимается мною на фоне социологии, а в социологических работах обнаруживается нечто от фламенко».
Граф не удивился содержанию моих скороговорок, более того сразу показал, что он слушал меня внимательно. Прежде всего, граф заметил, что как математик я должен знать, что через три точки («концерт в Мадриде», «творчество социолога и переводчика Дубина» и «жизненные коллизии физика, социолога и барда Чеснокова») можно провести одну и только одну плоскость, и в этом семантическом двумерии есть достаточный простор для размышлений. Кроме того, через три точки всегда можно провести одну и только одну окружность, и анализ внутри такой окружности может приоткрыть ядерные свойства темы «социология и фламенко».


Я согласился с графом Калиостро и прикинул, как это можно было бы реализовать, но здесь он заметил: «Дорогой доктор Докторов, Вы забыли, Ваша первая встреча с фламенко, и опять же на фоне социологии, состоялась несколько ранее 1990 года. В самый разгар перестройки Вы были в давно мне знакомом и любимом Тарту и вместе с эстонскими коллегами слушали концерт испанского гитариста, исполнителя фламенко». Я удивился знанию графом событий моей жизни и сразу вспомнил тот концерт. Он проходил в красивом зале старинного здания Тартуского университета на улице Юликооли, там же были Марью Лауристин, Пээтер Вихалемм и другие наши эстонские коллеги-друзья.
Граф вспомнил, что он бывал в здании этого университета, когда тот назывался Дерптским и Юрьевским... А по поводу добавленной им «фламенко-социологической точки» добавил: «Теперь у вас есть четыре точки, т.е. пирамида, и Вы можете рассматривать вашу проблему в интересном содержательном многомерии».
... только начавшееся обсуждение пришлось закончить, точнее – оборвать, так как начинался концерт... После концерта я раскланялся с итальянцами, но графа среди них уже не было...


Вместо заключения. Есть о чем подумать
Фламенко – танец боли и страсти, считается в Испании национальным достоянием и является визитной карточкой страны. Потому не случайно Гойя и фламенко были показаны социологам мира. Своей современной жизнью фламенко во многом обязан великому поэту Федерико Гарсиа Лорка. Он не только создал цикл стихов, посвящённый стилям фламенко, и изучил особенности этих стилей, но и ездил по стране с лекциями, объясняющими слушателям уникальность фламенко, его значение для страны и её культуры. В феврале 1922 года Гарсия Лорка выступил в Гранаде с лекцией о фламенко и опубликовал очерк с такими словами: «Музыкальной душе нашего народа грозит смертельная опасность! Величайшее художественное сокровище – наше национальное достояние – на краю бездны забвения. День за днем срывает листья дивного дерева андалузской лирики; старики уносят с собой бесценные клады, сбереженные многими поколениями, и лавина низкопробных куплетов сметает народную испанскую культуру... Нельзя допустить, чтобы самые страстные и глубокие наши песни и дальше уродовали сальными кабацкими припевками, чтобы нить, завещанную нам непостижимым Востоком, цепляли на гриф разгульной гитары, чтобы липкое вино сутенеров пятнало самоцветы наших мелодий».


Российский читатель сейчас и еще многие годы будет знать Лорку по переводам Бориса Дубина и, это путь к пониманию красоты фламенко и души Испании. В 2014 году его не стало, и конечно  же, теперь мне никто не расскажет, как после погружения в культуру фламенко воспринимается наша современная жизнь.
К сожалению, в силу весьма уважительных причин мне пока не удается обсудить рассматриваемый историко-фантастический сюжет с Сергеем Чесноковым, надеюсь, это – впереди. Но подчеркну, что серьезные лекции по истории науки, по его собственным математико-социологическим поискам Сергей открывает или наполняет внутри мелодиями фламенко. Они же всегда естественно связывают исполняемые им песни Галича, Окуджавы, Алешковского и бардовской классики.
Пока же у меня есть основания написать, что Сергей Чесноков «много лет знал Бориса Дубина и очень тепло к нему относился, считал его важным в своей жизни. Особенно замечательно относился к переводческой работе Дубина. В частности, к его переводам Борхеса». Конечно, Хорхе Луис Борхес – это, в первую очередь, аргентинское танго, но Борхес всегда подчеркивал, что в его жилах текла баскская и андалузская кровь. А значит, в его сознании и сердце было место и для фламенко.


И еще раз отмечу: нет ничего реальнее и правдивее, чем фантастика.