Вопрос жизни

                Вопрос  жизни.       
В шикарной трехкомнатной квартире с улучшенной планировкой одного из крупных промышленных городов Урала уже несколько дней не прекращалась суета. Соседи от нее порядком подустали- посторонние люди, беготня, шум и на площадке, да и через стены все веселье слышно, как через яичную скорлупу. Словом все эти дни под напрягом, однако терпеливо молчали- ведь на пенсию провожали самого Якова Семеныча, главного инженера, в свое время одного из секретных военных заводов, да и вообще известного в городе большого человека. Как- ни как, не каждому над карнизом пятиэтажной конторы поставят неоновую надпись: «Якову Семеновичу Козлову – 60 лет!»
Но вот веселье отшумело, отгремели на кухне с посудой, а суета в квартире продолжалась. Соседи терялись в догадках.
Сам Яков Семеныч, зная себе цену, не стеснялся этих неудобств, что приносил окружающим-  они, а это не только жильцы дома, а и всего микрорайона, да что там, и даже города, уж очень многим ему обязаны, хотя бы как местному депутату.  Но он, как настоящий русский человек с широкой душой жил всегда открыто и преуспел в своей жизни во многом, а потому и на заслуженный отдых уходил с чистой совестью. 
Но была у него одна, пока не воплощенная мечта, только всю свою сознательную жизнь о ней он предпочитал молчать. Ну, конечно, знала кое- что об этом жена- от этого ни куда не деться, ну и пожалуй больше ни кто. А потому и не все понимали, что это Яков Семеныч так торопится на пенсию, ни дня не остался поработать?
Старшая дочь и зять, приехавшие проводить, укладывая белье и вещички в сумки,  молчали, только жена тихонько приговаривала:
-Ну родина, ну детство, но ведь вся жизнь здесь прожита, Яш, и дети тут, и внуки. Да и в своем городе мы, как рыба в воде. А Елец- ну провинциальный городишко, не знаю…
Яков Семеныч решительно застегивая чемоданы сопел:
-Да успокойся ты, Маш, не брошу я вас, вернусь. С чего у тебя взбрело, что я там останусь? Ну месячишко поживу, ну как ты не поймешь, ведь я только этим и жил последние годы- всю жизнь взаперти, как в клетке. Да что там…
Заказанное такси уже ждало у подъезда- присели на собранные чемоданы, последний раз вздохнули, расцеловались, провожать на вокзал хозяин себя не разрешил, и потащили багаж к лифту.
Уже сидя в вагоне, наблюдая из окна убегающие уральские красоты, Яков Семеныч снова и снова прокручивал предыстории своего поступка- так ли поступил, не обидел ли этим своих близких? И приходил к мнению- жизнь одна, и у той уже хвостик показался, вон, здоровьишко- то не ах, а почти сорок пять лет не видеть родину, а все только об этом мечтать, так это ж с ума можно свихнуться. И выходило- похожу, погляжу на родные места, а потом хоть трава не расти- всего остального в достатке, и помирать не страшно.
Двое суток пути прошли относительно спокойно, хотя и это для Якова Семеныча было непривычно- за всю жизнь он ни разу не покинул своего города, что делать- такая работа. Да и если приходилось передвигаться- только в служебном автомобиле. К концу пути, уже на подъезде к Ельцу нахлынули воспоминания. Все детство, как вода из родника, в пригоршне уместилось.
До самого окончания школы, а значит все детство он не знал ни каких проблем. Был один в семье, а потому родители не отказывали ни в чем. Но и воспитание дали. Потому и после школы, не сомневаясь в самостоятельности сына, как они ему объяснили, отправили учиться на Урал- в молодости отец сам молодым инженером там наворачивал.
Вспоминал Яков Семеныч свою школу в Засосне, каток, что заливали на берегу Сосны у пожарки, где встретил он свою первую любовь- Ленку из парралельного класса, но больше всего не выходил из головы один непонятный вопрос. Он даже не знал, как его сформулировать, собрать в кучу. Что- то его беспокоило и томило всю жизнь, из- за чего, собственно он и притащился в такую даль на закате ее. О чем недоговаривали его родители, а может потому и отправили подальше от родного города. Ему казалось, и умирать они приехали к нему, только затем, чтоб он сам не приехал снова в Елец.
Он помнил, хотя и очень смутно, в самом раннем детстве, еще наверное в пятидесятые годы, как к ним в дом приходила молодая женщина, угощала его яблоком. Но, больше всего ему запомнилось, как она его обнимала, даже не тискала по- детски, а именно, обнимала, и, кажется со слезами. Тогда  он, напугался этой женщины, и родители были недовольны, может потому он больше ее и не видел. Но став уже взрослым,  Яков Семеныч часто вспоминал именно эту сцену- она словно червяк точила его исподволь, беспокоя и теребя душу.
От вокзала Яков Семеныч шел по городу пешком- оставил багаж в камере хранения и взял только самое необходимое. Он шел и не узнавал своего города- так он изменился, ну современный город- что говорить. Только и знакомых мест было полно, знакомых до боли, до спазма в горле.
А вот и родная улица- Парижская Коммуна. Зеленая, тихая и уютная. Все ее звали просто- Парижская. И тоже как изменилась- куда- то делась брусчатка, дома все поразукрасились, обновились, и многие уже снесены а на их месте новые, кирпичные. А ведь тогда почти все были деревянные… И на полуслове его как пронзило молнией, даже ноги подкосились- он увидел свой дом, тот же, низенький, словно пригнутый к земле, как сирота, из того времени, вросший теперь в асфальт , с маленькими оконцами. Только цвет другой, тогда он был серо- коричневый, а теперь ярко- голубой, веселый. Но этот цвет не шел к  дому- он был ему чужой. Во всяком случае, так показалось Якову Семенычу. Он подойдя к воротам удивленно рассматривал их- ну надо же- столько лет и ворота не сменились, даже щеколда та. Было так интересно- кто же здесь теперь живет?
Калитка оказалась запертой, кнопки звонка не было и пришлось обратиться в соседний дом. Вышла молодая дородная женщина.
-Вы хотели к соседке? Она с полчаса, как ушла на базар, да вон она идет.
Навстречу им с сумками в обеих руках шла худенькая женщина, по возрасту может слегка старше его. Поздоровавшись с соседкой она поставила сумки на асфальт и устало взглянула на незнакомца.
-Теть Нин, видишь какой солидный жених к тебе заявился- соседка улыбаясь, закрыла за собой калитку.
Яков Семеныч слегка смущаясь, попытался оправдаться:
-Да я, собственно, хотел просто узнать, кто живет в этом доме, когда- то я в нем родился.
-Значит Вы ко мне? А как вас зовут- женщина искоса поглядела на него.
Он назвал себя. Черты женщины показались Якову Семенычу подозрительно знакомыми, но, боясь ошибиться, он не стал пока об этом спрашивать женщину.
Женщина еще раз взглянула на него, как- то загадочно вздохнула и пригласила в дом. Она не стала его торопить, когда он растерянно рассматривал куст сирени у забора, оглядываясь, топтался на месте, словно что- то потерял, а когда входил в низенькую дверь веранды, все трогал руками дверной косяк, стены. И все  чему- то удивляясь вертел головой по сторонам.
В низенькой комнатке хозяйка- Нина пригласила его сесть, а сама скрылась в соседней комнатке. Яков Семеныч сидел как завороженный. Он, наконец, в своем родном доме. Сидит гостем, чужим человеком, никем, но на том месте, где он, кажется, тыщу лет назад, готовил за столом уроки. Стол теперь другой, да и стоит не на своем месте, а где стояла кровать родителей. Нет в доме и печи, стало просторней, обои на стенах, конечно же, другие. Тихо открылась дверь, вышла хозяйка и снова аккуратно ее прикрыла. Села на придвинутый табурет напротив Якова Семеныча, загадочно посмотрела и неожиданно, удивив его, как- то печально спросила:
-Ну рассказывай, братка Яша, как жил ты все это время.- И тут же добавила- а я знала, что ты приедешь, мне сердце подсказывало.
У Якова Семеныча на какое- то время пропал дар речи, словно на него наставили автомат и крикнули- «Руки вверх!»
Он что- то попытался понять, но на мозги как соли насыпали, а потому он потряс головою и растерянно пролепетал:
-Извините…, Вас, кажется, Нина…, я ни чего не понимаю…
Хозяйка еще раз вздохнула, уставившись в пол, и опять тихо заговорила:
-Ну, раз не хочешь рассказывать, слушай, Яков Семеныч, а точнее Иваныч, поскольку у нас с тобой один был папаша, да и мамка значит одна, она, вон, сейчас умирает, но ты приехал вовремя, успел живую застать, и сейчас, может все поймешь…
Яков Семеныч вытаращил глаза на собеседницу, приоткрыв в удивлении рот. Его колотило в предчувствии чего- то жуткого, страшно- больного, но очень необходимого, он уцепился за края табуретки, словно боялся с нее упасть.
Женщина выговаривала слова, будто ворковала, аккуратно, не спеша, изредка, то шмыгая носом, то протирая уголки глаз указательными пальцами.
…-время- то было тяжелое, а нас было шестеро, вот и уговорили они мамаку с папашей тебя забрать. Обещали разрешать встречаться, а как мамака документ подписала, так и сказали- не рань, мол, ребенку душу. А откуда, ж тебе знать про все это, ты ж, братка, совсем крохой был. А я старше- то тебя на четыре годочка, няней, значит, твоей была. Дюже по тебе скучала. Потом как- то все забылось, ну детство, что говорить. И вот только как сюда перешли, годков пять, мамка мне про это рассказала. А папаша- то, помню, как тосковал, может оттого рано и помер. Бывало, выпьет- он пил- то, вправду не так часто, все в работе, положит голову на стол и плачет, а мы-то ничегошеньки не понимали. А мамка тогда тоже уходила с наших глаз, должно тоже плакала. И  в доме- то мы в ихнем под старость- они этим домом с нами вроде как рассчитались. А наш- то совсем завалюха был. И получилось, что мы им еще должны остались.
За двойными окошками глухо урча проносились автомобили, лучик солнца крался по напольным коврикам к подогнутым под табуретку лаковым туфлям Якова Семеныча или Ивыныча, тикал будильник на стареньком телевизоре, наконец, мохнатый серый кот растянулся под столом- это была реальная, настоящая жизнь этого города, этого дома. Только Якову Семенычу- Иванычу хотелось думать- все это не в его жизни. Ведь если все так на самом деле, то получается, что у него вся прошлая  жизнь  не настоящая, не всамделешняя, а обманутая, и все что было в его жизни- это было как будто не с ним, а с его двойником из другой какой- то жизни.
Хозяйка так и осталась смотреть в пол, и легонько раскачиваясь.
Но почему- то только теперь Якову Семенычу вдруг стало легко и все понятно. Все таки это он прожил сложную и успешную жизнь, по- сыновнему обеспечил старость и предал земле тех, кто его воспитал и дал образование, а сегодня, наконец, получил ответ на свой самый трудный вопрос, который мучил его всю жизнь. И наверное не стоит искать виноватых в этой путанице жизни.
Он приподнялся с табуретки, спросил:
-Сестра, а можно мне… к маме?
Хозяйка медленно подняла голову.
-Конечно, она тебя ждала… Она всю жизнь тебя ждала.
07. 01 2012 г.                Колесник А. В.