Без огня. Without fire

Ты возничий. Везёшь на телеге чужие заблудшие души. Везёшь давно и безысходно. И каждые ста километров задаёшься вопросом: «Зачем? Им всё это не надо… Тогда мне — какого хрена?» Ответа нет. И ты в отчаянии настёгиваешь лошадёнку. Она вздрагивает костистым крупом, пытается прибавить шагу. Но, подламывается в колене и обречённо спотыкается. Силы на исходе — странно, что ещё не пала. Ты оборачиваешься к седокам и примирительно спрашиваешь: «Ребятки. Может сами чутка пройдётесь? Кляча устала. Не ровён час издохнет. Что делать станете? Вы ж атрофировались, совсем ходить сами разучились. По жизни… Пропадёте…»

В ответ: «Не пыли, дядя… Работу работай! И полегче там — не дрова везёшь.»

Муть негодования поднимается с подвздошья. Милые клерки, тыловые крысы, офисные бродяги. Они проживают — каждый день, как последний. Боясь упустить выгоды и праздника. Тихо прирабатывают, тихо веселятся. Всё в полумраке, в Сумраке. Чтобы — зачем эти лишние разборы? — никто ненужный не прознал. Как богатеют. Как развлекаются. И на всякую содеянную мерзость — своё объяснение. «Влюбилась…Накатило… Фарт… Не мы такие… Да, что ты понимаешь!»

Ты им про Свет. Рвёшь прометееву душу. Тащишь всех — их самих, их друзей, друзей друзей, любовниц, коллег, родственников, домашних питомцев, скарб. Жар нутряной, животворящий — в топку, не считано-не мерено. Палишь, сжигаешь, выгораешь. Эмоционально. Так это. У них называется… Они снисходительно похлопывают в ладоши. Пришепётывая: «Das ist fantastish!» Кидают тебе пятак, под ноги. И — довольные собой — расходятся по домам. Где у них бликуют — в пол-накала, экономно — лампочки ильича. А, им большего и не надо. Свет. Нынче дорог!

К тому же. Уютный полумрак так славно и невзначай укрывает неприбранность, грязь и хаос. Их жизней. Размытость, неопределённость, недосказанность — «Это нынче — в тренде!» Так и живут — свиньями и проститутками…


Стоп. Такое уже было. Вот-вот. Базарная площадь. На брусчатке балует удивительным приезжий цирк-шапито. Бородатые дамы, вертлявые карлики, пожиратель огня. Праздно шатающаяся публика обступила кругом. И лениво пялится на чудеса. Жуют, запивают бражкой, раздают подзатыльники ребятне. Тискают баб, куражатся мордобоем. Справляют всяческие нужды — тут же, отойдя пару шагов. Кидают грошик в шляпу, выставленную жалобно, облезлой обезьянкой. Подзадоривают артистов: «Давай! Давай! Зря я што ли. Плачу.»

Они все мертвы. Уж, пару веков как. Они совсем не изменились. С той, рыночной площади. Стали хуже. Изворотливее, наглее, беспринципнее. Хотя, куда уж…

Не здесь. Раньше…


Ночь. Ты бывший священник. Запер все двери в своём маленьком домике, на окраине. Прежде, у тебя был здесь приход. Люди уважали твой труд. Люди боялись Бога. И ты знал, что делаешь доброе дело. Выводишь незрячих из тьмы пороков. Но, всё изменилось.

Ты живёшь не один. С тобою — с хлеба на воду — пробавляются трое малолетних внучат. Они сироты. Беззаветно любимая супруга почила — уж, десять лет как. Хорошо, что она не дожила до этого шабаша. В город вошла чума. И как только появились первые мёртвые на улицах. Жители осатанели. Они грабят и убивают. Без страха и стеснения. Бог им теперь — не указ. Ты — больной старик. Плохо видишь и почти не слышишь. Но, сердце — как прежде всё чувствует. И сегодня — это наверняка — за тобой придёт смерть. У тебя ничего не болит. Кроме обычного. Ты не заразился. Однако, утра — уже не встретить.

На улице кричит и бесчинствует толпа. Обезумевшие, они ломятся в двери домов. Укрыться от atra mors? Нет. Они знают, что обречены. Но, хотят веселиться. И встретить смерть пьяными и в обнимку с распутницей. Они тащат чужое добро, мародёрствуют. Священник не бывает бывшим. Ты берёшь подсвечник с горящей свечой и, охая и молясь, спускаешься к двери. Если не открыть самому — они выломают её. И доберутся до детей. Лучше отдать им то, что они хотят.

Ты стоишь, чуть согнувшись от вечной ломоты в спине. И, освещая своё лицо и людей рядом, c болью и надеждой кричишь им: «Что вы творите? Опомнитесь! Бог всё видит. И Он не простит! Я столько лет вёл вас из мрака. Почему же вы забыли всё, что я говорил вам? Что случилось с вашими душами?»

Они глядят вокруг остекленело. «О чём бормочет этот безумный старикашка? Завтра может не придти. Осталось только сегодня. Так какие есть причины не прожить этот последний день шумно и весело?»

Серый рассвет оскопляет всю подноготную. Случившегося. На пороге — седой головой в луже крови — лежит священник. В спальне придушенные дети. Дом выпотрошен, загажен и подпалён. Деревянное выгорело до тла. И почерневшие стены дополняют картину вселенского падения. И смерти…

Нет. Не здесь. Ещё раньше…


По опустевшему ночному городу движется стража. Ты держишь в руках факел. И идёшь первым. Сноп искр и хвост чада реет и тянется каждый раз. Что ты взмахиваешь рукой, ища тайное и преступное. В стране неспокойно. Новая война, затеянная в приграничье. Грозит перерасти в нескончаемую. А, за ней — разруха, голод, болезни. Ты — начеку. Ничто не должно нарушать покой граждан и порядок в городе. В тесном проулке нога натыкается на что-то мягкое и осклизлое. Взмах! Куда ты вляпался и отчего такая вонь? Куча разложившегося тряпья, мусора, хлама и чьих-то останков. Калеки и прокажённые, копошащиеся в отбросах.

Факел — в гнильё. Из тлена и грязи — все хвори и заразы.

Костёр занимается плохо. И стражник, идущий следом, добавляет своего огня. В аутодафе. Пламя вспыхивает удесятерённо. Шипя, потрескивая, взвиваясь пеплом в небо, огненная стихия выжигает. Боль и ужас грядущего. Нищие в изумлении и панике рассыпаются по подворотням…

Здесь. Это — здесь… Это. Началось. Здесь.

Ты нашёл…