О бедном гусаре. Красный гусар

Укрывшись ветхой шинелькой и подложив под голову седло, Пётр Никольский пытался уснуть. За окном бушевала вьюга, и в доме было холодно. За прошедшее лето, из-за большой занятости, он не успел сложить развалившуюся печь и теперь замерзал.
Пётр лежал и поглядывал в окно. Уже несколько дней со стороны города слышалась орудийная канонада, и поднимался дым от пожаров. Наступили смутные времена. Пётр посмотрел на лежащий рядом топор и на всякий случай потрогал его руками. Мысли одолевали его.
Кроме печки было и ещё две неприятности случившиеся с ним. Порвался единственный и самый любимый гусарский мундир. Солнце и пот не пощадили его, когда Пётр работал на огороде. Мундир лопнул на спине и всё лето он стыдился показаться на людях при полном параде. Его мечтой было достать где-то хороший материал на обновку. Вдобавок к этому, пропал очередной любимый буланый жеребец гусара. Но на его радость труды на огороде принесли большой урожай картофеля и хрена. Картофель он решил обменять, у очередного цыганского табора, на хорошего коня. Сделка проходила под традиционные песни и пляски красавиц, и была успешной – несколько возов картофеля было обменено на славного коня. Только в этот раз Петру не дали даже полудохлой клячи. Утром он обнаружил потухшие костры сбежавшего табора, и его горю не было предела. В тот день он лишился не только надежды на покупку коня, но и всех продуктов питания. Картофель увезли цыгане, а погреб до верха был засыпан хреном. Теперь хрен стал его основным продуктом.
Он уже стал засыпать, но неожиданно кто-то постучал в дверь. Пётр напрягся и схватил топор. Так поздно к нему никто не приходил. Что можно делать зимой в доме у одинокого мужчины с развалившейся печью? Только пить водку. Но Пётр был не пьющим из-за полного отсутствия средств на жизнь, не говоря уже о развлечениях. Выбравшись из-под шинели, он подошёл тихо к двери и дрожащим голосом спросил: «Кто там?».
По прошествии многих лет, он с содроганием вспоминал этот момент и сожалел, что не промолчал и открыл дверь постучавшим. Но сейчас помимо страха его разбирало и любопытство – ему очень хотелось узнать, какой дурак ходит по ночам и стучит в дверь к добропорядочным хуторянам.
За дверью послышалась возня, звон стекла и бодрый голос произнёс: «Петруха, открывай! Твои верные друзья пришли!». Пётр напряжённо соображал, о каких друзьях идёт речь, когда и друзей-то никогда не имел. Снова послышался звон стекла и более нетерпеливый голос протараторил: «Петька, открывай, а то разнесём твою хибару! Холодно же – замёрзли стоять. Своих не узнаёшь уже с перепугу?».
Лицо Петра изменилось – он узнал своих верных вахмистров. Да, это были они – Николай и Иван. Их фамилий он не помнил, как и отчества, но это и не нужно было, их все знали в уезде, как Колю с Ваней. Вот они и решили этой ночью посетить своего главнокомандующего. Пётр почти прослезился, но было так холодно, что сразу бросил эту затею.
Пётр дрожащими уже от холода руками открыл скрипучую дверь, и его адъютанты ввалились в дом. Потирая замёрзшие руки, они уселись на его кровать – все стулья в доме давно были сломаны, и налили себе по полстакана из бутыли. Пока самогонка впитывалась в молодые, но опытные организмы, вахмистры сидели и молчали. Петру присесть было негде, но и прогнать адъютантов с кровати он побоялся, т. к. хуторянская самогонка могла подействовать на них не самым лучшим образом.
Первым в себя пришёл Николай. Пошмыгав и покашляв немного, он закурил и обратился к главнокомандующему гусару.
– Петруха, в нашей губернии началась революция – город взяли красные. Завтра и мы будем делать революцию у себя. Теперь власть будет у бедных. А таких богатеев, дворян и помещиков, как ты, мы будем всех к ногтю! – Николай показал наглядно Петру, что его, как представителя поработителей бедноты, ожидает. – Но учитывая, что ты наш хороший друг и никогда нас не обижал, а если и не помогал, то исключительно по бедности своей, то мы с Иваном предлагаем присоединиться тебе к революционным массам! Иначе будет хуже. Тебе, – жёстко добавил он, чуть не свалившись на грязный пол.
– Петя, соглашайся. Иначе мы…, – вступил в разговор Иван.
Новости Петра шокировали. Его мир рухнул, и теперь какие-то вахмистры без роду и фамилии будут командовать им, храбрым гусаром, майором! Забыв про холод, он стоял и не знал, что же теперь делать. Скрипнувшая под засыпающими вахмистрами кровать вернула его в сознание, и рука потянулась к топору. Увидев это, Николай погрозил ему пальцем и твёрдо произнёс: «Не балуй, Петя! Мы умрём за революцию, а тебя повесят на сосне, как убийцу революционеров! Жить хочешь?». После этих слов он достал из кармана новенький маузер и, ухмыльнувшись, потряс им под носом у Петра.
– Что вы… Ребята… Да я только положить инструмент хотел! Да я с вами… Да куда скажете! – Пётр в страхе, что его могут расстрелять на месте и он так бесславно примет свою смерть, отпросил от себя топор.
– Вот это другое дело, – удовлетворённо протянул Николай. – Вот теперь узнаю нашего Петруху – славного гусара!
Пока вахмистры похрапывали на кровати, Пётр присел на корточки и стал размышлять о своей дальнейшей жизни. По всему получалось, что выхода у него нет, и придется принять предложение Коли и Вани. Ему было приятно, что его причислили к богатеям, но обидно, что не являлся таким на самом деле. Хотелось хоть немного получить денег для жизни, а не жрать три раза в день опротивевший хрен. Вспомнив про мундир, Пётр чуть не расплакался. Но это воспоминание о мундире стало для него знамением. Он понял, что никакой он не дворянин и богатей, а настоящий нищий гусар. Теперь он должен пойти за революционными массами. Пётр вспомнил, что в земском собрании на столе лежала красная бархатная скатерть, из которой можно пошить великолепный мундир, взамен старого. А в конюшне у помещицы Ворониной наверняка найдётся буланый жеребец под гусарскоё седло. От таких перспектив у Петра перехватило дыхание, и он раскашлялся. Иван с Николаем сразу проснулись и Коля, выхватив маузер, направил его на своего бывшего главнокомандующего.
– Ты чего? – пьяным голосом спросил он. – Ты… Это… Решил уже?
– Да-да! – заорал Пётр толи от страха, толи от радости. – Я иду с вами, – простонал он и заплакал от всего сразу.
– Вот и хорошо. Правильный выбор, Петруха! Мы не сомневались в тебе. Теперь мы покажем богатеям, кто хозяин в уезде и на хуторе! Всех к ногтю! За это надо выпить! – обрадовался Николай и потряс маузером.
Ваня с Колей налили себе ещё по три раза и полезли обниматься с Петром. Покончив с этим, они втроём улеглись на кровать и сразу уснули. Пётр предусмотрительно лег между товарищами, и впервые крепко уснул согреваемый их теплом.
Утром, едва успев похмелиться остатками самогона, бравая компания отправилась к зданию земского собрания. Пётр нёс на себе седло, рассчитывая разжиться жеребцом. У здания уже собралась изрядная толпа похмелившихся товарищей Николая и Ивана. Разгорячённые революцией они готовились к штурму здания. Откуда-то у восставших в руках появились винтовки и даже прикатили один пулемёт. Вдруг раздался звон толи разбитого окна, толи бутылки, и толпа вооружённых мужиков рванула на штурм. Пока они, мешая друг другу, пытались протиснуться через дверь, граф Шуйский бросил гранату, и, выпрыгнув в окно, побежал к лесу. Николай, отряхнув пыль, поднятую взорвавшейся гранатой, подбежал к окну и выпустил вслед ему всю обойму из маузера. Руки у него дрожали, и он не смог попасть.
Тем временем Пётр начал захват кабинета. Ворвавшись туда с седлом, он сразу же бросился к столу, чтобы успеть схватить бархатную скатерть, пока другие бедняки не успели это сделать. Только он протянул руку к столу, как появившийся не понятно откуда Иван сгрёб его скатерть. Она была хорошая, как успел заметить Пётр.
Иван поволок её на улицу и Пётр побежал с седлом за ним, надеясь, что он её бросит за ненадобностью, а не пустит на портянки. Но Иван, выйдя на улицу, разорвал скатерть на две части. Одну меньше, а другую больше. Пётр шёл за ним, надеясь, что ему хоть что-то перепадёт на мундир, но у Ивана были другие намерения. Он нашел какую-то палку и привязал к ней меньшую часть красной бархатной скатерти. Вскоре над земским собранием она развевалась в виде флага. Больший кусок он аккуратно сложил и засунул за пазуху. Увидев взгляд Петра, он произнёс: «Это будет знамя нашей дивизии!».
Пётр не мог поверить, что такое могло случиться. Его мечта о новом мундире теперь развевалась на холодном морозном ветру, и он ничего не мог поделать. Он только и мог бы сказать: «Какую вещь испортили, суки!». Но посмел только так подумать. В шинельке он стоял на ветру и выглядел жалко и одиноко. Седло клонило его то в одну, то в другую сторону.
Прибежал Николай со своим маузером и с каким-то товарищем в кожаной куртке и с большим красным бантом на фуражке. Товарищ произнёс перед восставшими какую-то сильную речь, и они бросились на штурм дома помещицы Ворониной. Пётр с седлом бежал впереди отряда, надеясь первым ворваться в конюшню и успеть оседлать лучшего жеребца. До того, пока там окажутся Иван с Николаем, да ещё их новый товарищ с бантом.
Отряд приблизился к дому Ворониной. Сопротивления оттуда не ожидалось, но бойцы для храбрости обстреляли дом из винтовок. Хотели и из пулемёта, но времени не было – все торопились на штурм. Раздался звон разбитого оконного стекла и помещица, вслед за графом, убежала в лес. Бойцы ворвались во двор и стали занимать его важные части: погреба, сараи, конюшню. В погребах нашлись бочки с вином и много разной закуски. И тут же со всех сторон стало разноситься пение революционных песен и винтовочные салюты. В сараях тоже что-то было, но Петра манила конюшня, и он изо всех сил бежал к ней. Он почти добежал и потянулся к двери, но она открылась, и оттуда выехал на его(!) жеребце товарищ с красным бантом. Пётр онемел от досады и, отбросив седло, так и присел на разбросанный вокруг лошадиный помёт. Подошедшие Коля и Ваня подняли его и отвели в спальню помещицы, где уложили на кровать. Три дня Пётр беспробудно спал, не приходя в сознание от горя, свалившегося на него. Немного придя в себя, он покинул спальню, т. к. топить в доме перестали, и он начал замерзать. Чтобы успокоиться, он прихватил на память простыню помещицы.
После всех этих героических событий, началось формирование дивизии. Знамя из скатерти пошили хуторские рукодельницы, и оно находилось при штабе в доме помещицы Ворониной. Приходя в штаб, Пётр с тоской поглядывал на великолепный материал, который так бездарно использовали.
Командовать дивизией назначили наглого товарища в кожаной куртке, который увёл коня, предназначенного Петру. Самого Петра назначили командиром обоза, как не способного по возрасту ходить в атаку в пешем строю. Ивана с Николаем отдали ему в подчинение.
Всю зиму шло формирование дивизии. Наконец к весне, когда в узде и на хуторе был выпит весь самогон, она была окончательно сформирована и получила приказ выдвинуться на фронт. Петру, как непьющему, поручили охрану важного груза – шести бочек со спиртом, предназначенного для госпиталя. Спирт был единственным доступным лекарством в части.
 По прибытии на фронт, Пётр получил приказ двигаться с обозом ближе к штабу. Для него становилось страшной мукой появляться в штабе и смотреть на бархатную красную скатерть, превращённую безмозглым Иваном в знамя дивизии. Из-за этой несправедливости Пётр начал подумывать о переходе на сторону белых, но страх не позволял совершить этот поступок. Белые могли его расстрелять, не разобравшись в его слабости, а Коля с Ваней из-за их глупости.
Обоз медленно тянулся по дороге – Пётр никуда не торопился. Николай с Иваном плелись рядом и лениво перекидывали винтовки с одного плеча на другое. На фронт они не рвались, и приказ двигаться к штабу их обрадовал. Чтобы растянуть время, Пётр объявил привал и, расстелив прихваченную простыню помещицы Ворониной, прилёг отдохнуть. Только он успел прикрыть глаза, как грянул винтовочный выстрел, а затем еще несколько и пули засвистели над головами Петра и его товарищей.
– Белые! – заорал Иван и рвану в кусты, но бегу пытаясь зарядить винтовку.
– Всё, хана нам! – подытожил Николай и, спрятавшись за телегой, передернул затвор.
Вскоре паника прекратилась – белые не шли в атаку. Вероятно, они боялись, что красные взорвут обоз при их приближении. Весь огонь они сосредоточили по лежавшему на простыне Петру, которого было хорошо видно со всех сторон. Пётр боялся пошевелиться, а пули свистели над ним всё чаще и чаще. Белые хорошо пристрелялись, и это грозило ему большими неприятностями. Надо было что-то делать.
Поняв, что белые атаковать не спешат, Пётр, собрав остатки своего мужества, принял решение организовать оборону. Схватив винтовку, он скомандовал: «Отстреливаемся!».
Однако Коля с Ваней, о чем-то пошушукавшись, бросили свои винтовки и налив спирта в ведро, трусливо оставив оборону, убежали в кусты. Пётр в гневе выстреливал обойму за обоймой в сторону белых, пытаясь изобразить, что обороняющихся больше. Расстреляв два ящика патронов, он почувствовал прилив героизма и приободрился. Теперь он готов был хоть целую неделю лежать на простыне и отстреливаться. Для удобства он принёс своё седло и, положив на него винтовку, лениво постреливал в сторону белых. Те отвечали ему тем же. Прошло уже несколько часов, но белые не предпринимали никаких действий для захвата важного груза.
«Пытаются взять измором» – подумал Пётр и пошарил вокруг себя в поисках патронов, но патроны кончились. Несколько пуль продырявили простыню совсем рядом с ним. «Так ведь и убить могут!» – подумал он, и простыня стала мокрой от страха.
Он уже начал прощаться с жизнью, но тут с тыла послышались смех и песни. Оглянувшись, он увидел дорогих ему Ивана с Николаем, которые пошатываясь, катили за собой два пулемёта.
– Наконец-то я вас дождался! – радостно залепетал Пётр. – Я думал, уже геройски погибну за революцию! – Вы бы мне хоть сказали, как вас по отчеству-то величать? А то погиб, и не узнал бы ваших отчеств, спасители вы мои! – заплакал он расчувствовавшись.
– Не ссы, Петруха – отобьёмся! – успокоил его весёлый Николай.
Выкатив с Иваном пулемёты на фланги обоза, они залегли и открыли ураганный огонь в сторону белых. Расстреляв по целой ленте, они закурили и довольные запели:
«Пусть горит всё синим пламенем,
Мы идем под красным знаменем.
Нет никого краснее нас,
Среди наро-о-о-одных масс!»
Пропев куплет несколько раз, они успокоились. Стрельба со стороны белых прекратилась совсем.
– Откуда пулемёты у вас? – спросил Пётр, обращаясь к уважаемым товарищам.
– А, у штабных на спирт обменяли! – весело рассмеялся Николай и чуть не упал на горячий ствол. – Они ещё давали, но как бы мы их тащили! Хватит и этих! – пнул ногой он по пулемёту и снова чуть не упал.
– А что там штаб? Что со знаменем? Белые там не прорвались? – поинтересовался Пётр у товарищей.
– Нет, не прорвались… Да кому он нужен этот флаг? Хватит там флагов. Что ты, Петруха, так волнуешься за него? Как за жену беспокоишься! – с улыбкой произнёс Николай.
– Да, как же? – Пётр расчувствовался, и его прорвало на откровенность, о чём он через годы горько пожалел. – Я же хотел со скатерти себе мундир пошить, но пришлось отдать на нужды революции, – с гордость произнёс он.
– Петруха, ты же герой! Не каждый так может, не каждый, – задумчиво произнес Иван, пока Николай обнимал и целовал Петра.
– Петька, ты не расстраивайся, мы с Ванькой тебе достанем лучший мундир из всех, какие есть в уезде! – расчувствовался Николай. – Вот с генерала завтра снимем и тебя оденем! Хочешь? – понесло уже его в мечты.
Пётр был благодарен товарищам за такую заботу. Отдохнув немного, они поехали дальше. По словам Николая, штабники требовали быстрее доставить лекарственные средства в штаб – предстоял штурм железнодорожной станции и посёлка, и количество раненых ожидалось большим.
Прибыв в штаб, они сдали груз под «честное революционное» слово и пошли наблюдать из кустов за штурмом позиций белых. Битва ожидалась очень серьёзная – где-то недалеко пыхтел бронепоезд. Вся дивизия приготовилась к решающему штурму. Солдаты находились на позициях, а командиры частей и штабные работники тщательно изучали карты и принимали средство от ранений.
Где-то недалеко выстрелила пушка. Бронепоезд рванул вперёд и начал обстрел белых из всех стволов. Дивизия пошла в яростную атаку. Все хотели первыми оказаться на станции и в домах посёлка. Белые не выдержали натиска красногвардейцев и начали отступать.
– Ну, теперь и нам пора! – Николай вскочил и радостно смотрел, как белые отступают. – Надо спешить, а то другие всё захватят, не видать тебе, Петруха, тогда нового мундира! – подытожил он.
Выскочив из кустов, товарищи, примкнули к винтовкам штыки, и побежали догонять дивизию, которая большой и шумной толпой уже вливалась в посёлок. Пётр, уставший от отдыха, сёл на одну из телег обоза и тоже погнал лошадей к посёлку. Ваню с Колей он потерял из вида и решил действовать в одиночку. Рассчитывая захватить штаб белых и поискать в нём себе обновки, он гнал лошадей что было мочи.
Вскоре он обогнал всю свою дивизию и первым ворвался на станцию, которую белые, на его удачу, уже оставили. Пётр даже ни разу не применил винтовку. Воодушевлённый первым успехом, он начал захват важных объектов. Первым на его пути оказался телеграф. Подъехав к нему, он вбежал в пустое здание и начал искать кабинет начальника. Пётр надеялся, что хоть у белых ему удастся разжиться подходящим материалом на мундир.
Пока он искал кабинет, в одной из комнат начал звонить телефон. Пётр раньше никогда не видел этой диковинной штуки, но много слышал о ней от других. Сообразив, что там, где этот аппарат, там и кабинет начальника, он взял винтовку наизготовку, и осторожно толкнув дверь, вошёл. В кабинете никого не было, и только на столе отчаянно дребезжал телефон.
Пётр передёрнул затвор и хотел выстрелить по телефону, но ему стало жалко имущество. Немного поколебавшись и вспотев от напряжения, он взял трубку и спросил: «Ты кто?». В трубке зашуршало, и откуда-то из глубины послышался незнакомый голос: «Это Лепин! Станцию взяли? Срочно доложите! Что со станций? Взяли уже станцию?». Ему показались странными вопросы какого-то Лепина и он прокричал в ответ: «Какой такой Лепин?! Никакого Лепина не знаю и ничего тебе, буржуйская морда, не скажу!». Пётр расхохотался и для пущего эффекта плюнул этому Лепину несколько раз в трубку. Ударом приклада он завершил свой первый в жизни разговор по телефону. Если бы он знал, как через много лет ему станет очень плохо от этого поступка, то так бы никогда не ответил незнакомому Лепину. Но сейчас довольный собой он пошёл захватывать штаб белых, который находился рядом с телеграфом – его он определил по чистым занавескам на окнах.
К его большому огорчению в штабе белых захватывать было нечего – белые красным ничего не оставили. С грустью посмотрев на оставленные каким-то офицером полковничьи погоны, которые так бы подошли ему, он, смахнув слезу, зачем-то сунул их себе в карман и вышел на крыльцо. Сев на ступеньки, он стал дожидаться подхода своих. До самой темноты дивизия захватывала посёлок – оттуда слышалась стрельба и пение красногвардейцев. Уставший за день Пётр, так и не дождавшись подкрепления, уснул на ступеньках.
Он ещё спал, когда кто-то толкнул его в плечо и, выронив винтовку, он полетел со ступенек. Раздался хохот и Пётр начал просыпаться. Слабо соображая спросонья, схватил винтовку и попытался вступить в бой, но разобрав, что окружен своими, успокоился.
– Петька, просыпайся, мы тебе обнову достали! С какого-то генерала сняли. Совсем новенький мундир. Тебе будет в пору. Лучшего ничего нет в этом посёлке! – Коля радостно обнимал Петра, дыша на него воздухом пропитанным порохом и медицинских препаратов.
Когда Пётр протёр глаза, то увидел Колю, трясущего перед ним костюмом камердинера. Костюм был красивый и почти новый. Это были его единственные достоинства. Пётр представил себя в этом позорище и хотел заехать товарищу прикладом в челюсть. Но глядя на чистую и невинную улыбку несведущего в моде красногвардейца, простил его. Он знал, кто носит такие костюмчики, а вот Коля, никогда не выезжавший дальше своего хутора, знать этого не мог. Да и испугался он обидеть своих товарищей, которые хотели сделать ему приятное.
– Вы… Вы… Вы где взяли такое… Красоту эту? – заикаясь и чуть не выдав себя, произнёс неуверенно и испугано Пётр.
– Зашли мы с Ванькой в один особняк, проверить его на скрывающихся от нашего возмездия врагов. Смотрим, стоит генерал! Дверь нам открывает! А погоны-то уже успел, негодяй, снять с себя. Иван хотел его тут же пристрелить, или штыком заколоть. Я смотрю – на нём мундир-то новый, на тебя в самый раз. Нельзя портить такую хорошую вещь! Ну, мы его раздели, и пока рассматривали твою обновку, этот генерал сбежал! – захлёбываясь рассказывал Николай о своём подвиге. – Искать мы его ночью не стали – темно как-то, а мы устали после боя. Бери, одевай! – Николай протянул Петру костюм камердинера.
Пётр отшатнулся, и чуть было не упал – душа никак не хотела принимать такой подарок. Но вовремя изобразил, что это был обморок от счастья. И пока он изображал себя в обмороке, товарищи стали переодевать его в обновку. Когда они начали обшаривать его карманы, то там их ожидал неприятный сюрприз – погоны полковника! Бросив бесчувственного Петра, они вскинули винтовки и Коля заорал: «Вставай, негодяй!». Пётр вскочил и, прикрывая наготу фуражкой, испуганно залепетал: «Вы чего это товарищи? Я же свой! Свой!».
– Ага, свой! Сейчас мы проверим, какой ты, Петька, свой! Погоны уже ему дали! Пока мы кровь и пот проливали за революцию, ты успел к белым переметнуться и погоны получить! Вот же какая ты скотина! Я мы думали ты такой же бедняк, как и мы. Теперь мы с тобой поквитаемся! А ну давай к стенке! Быстро! – Николай, чеканя каждую букву в слове, лишал Петра надежды на справедливый революционный суд.
Фуражка в руках Петра стала влажной от пота, и ему было неприятно её держать. Но и бросить было стыдно. Такого страха он не испытывал давно в своей жизни, с тех пор как убегал в детстве от отца, который хотел высечь его вожжами. И вот теперь он стоял перед двумя направленными на него штыками и размышлял, чья пуля прекратит его стыд, страх и сделает из него контрреволюционера-полковника. Полковника? Пётр от испуга вспомнил, что он майор, а погоны-то полковничьи!
– Товарищи, не лишайте жизни за зря! Это не мои погоны! Вы же знаете, что я был майором! Не губите честного бойца за счастье бедноты! – запричитал он.
– Хватит заливать! Знаем мы, какая ты гнида контрреволюционная! Даже бедность из тебя не вышибла дворянские замашки! Хотел примазаться к нашей священной революции? Нас с Иваном обманул. А знамя наше? Ты ж с него мундир хотел пошить! Забыл? – со злобой произнес Коля.
Ваня замахнулся на Петра прикладом, но не стал марать его кровью и мозгами предателя. Коля же не стал сдерживать своих чувств и немножко кольнул его штыком. Не ожидавший такого Пётр выронил из рук фуражку и потерял стыд. Упав на землю, он впервые понял, когда бьют не справедливо, а когда получаешь заслуженно.
– Товарищи! Товарищи, родненькие! Не губите! – Пётр обливался слезами и не стеснялся – так ему хотелось жить. – Товарищи, а ведь погоны-то точно не мои! Это полковничьи погоны, а мне мосле майора могли дать только подполковника! – вдруг радостно вспомнил он.
– Врёшь ты всё, Петька! – с недоверием произнёс озадаченный Николай. – Может тебя в звании тут повысили за заслуги какие?
– Да какие, товарищи, заслуги? Я же сам этот штаб у белых отбил! А погоны… А погоны – это трофеи! В штабе кроме этих погон ничего не было, а так хотелось хоть что-то захватить! – Пётр был вне себя от радости, что ему удалось объяснить, почему погоны оказались у него в кармане.
– Вань, а Петька прав. Там в штабе брать-то нечего, не то, что в посёлке. Не враг он нам, не враг, а стойкий боец за дело нашей революции! – Коля подскочил к Петру и начал радостно его целовать.
Когда слёзы и объятия закончились, товарищи стали одевать Петра в костюм камердинера. Он даже и не думал сопротивляться. Пережив столько за это утро, он так устал от страха и ужаса, что одел бы и колпак клоуна, если бы ему предложили. Поэтому костюм был не самым плохим вариантом в его случае. Тем более, что он пришёлся ему впору и сидел на нём как влитой. Не хватало только погон майора, а лучше полковника. Но о таких он себе уже мечтать даже не позволял.
Довольные, что всё закончилось благополучно, товарищи стояли и счастливо улыбались друг другу. Устав они присели, но тут же вновь вскочили и встали по стойке «смирно» – к штабу белых подъехали немного уставшие штабные командиры дивизии.
– Это что за цирк? Вы что здесь делаете? – заорал на товарищей товарищ в куртке и всё с тем же красным бантом, который он, наверное, никогда не менял.
– Мы… Это… Мы штаб белых захватили! – гордо произнёс Николай и щелкнул каблуками.
– А это кто? – товарищ с бантом показал на Петра.
– Это наш командир! Боёвой товарищ Пётр Никольский! Именно под его командованием мы и захватили штаб. Вот мундир генеральский захватили. А генерала не догнали – убежал. Даже погоны какого-то полковника. Так белые драпанули от нас! – понесло Николая.
– Где мундир генерала? – товарищ в кожаной куртке слез с лошади и начал глазами искать заинтересовавшую его вещь.
– Вот же он! – Коля указал на костюм Петра. – Мы товарища командира Никольского приодела, а то он совсем поизносился на фронте! – отрапортовал он и для убедительности пнул ногой обноски бывшего бравого гусара.
– Это генеральский мундир? – спросил с недоверием товарищ с бантом у Петра.
– Да, он самый! Генеральский! Захвачен в бою! К сожалению, сам генерал успел сбежать, но мы его потом догоним, товарищ! – доложил Петр.
Товарищ с бантом стоял и о чём-то думал. Затем подошёл к Петру и пристально посмотрел ему в глаза. Они поняли друг друга, но никто из них не хотел разрушать картину героического подвига храбрых бойцов революции.
– Наградить товарищей за подвиг! Дайте им сала и отпуск на всё лето! – командир в куртке махнул рукой в сторону Петра, Коли и Вани.
Когда штабные уехали, товарищи наконец-то смогли присесть и отдохнуть.
– А чего это на всё лето? – прервал первым молчание Иван. – Он завидует, что мы такой генеральский мундир захватили!
– Хватит с него и лошади! – возмущённо произнёс Николай.
– Товарищи, приказ командира не обсуждается! Мы бойцы революции и должны беспрекословно выполнять приказы командования! – твёрдо подытожил Пётр.
Ему порядком надоела война и бесконечные бои. Хотелось домой. Отдохнуть в домашней обстановке. Поесть вволю сала с хреном. Хотелось и покрасоваться в родном хуторе в обновке. Ему уже было без разницы, что он одет в костюм, снятый с неизвестного ему камердинера. Всё равно хуторские красотки в этом ничего не понимают. Конечно, с погонами костюм смотрелся бы на нём солиднее, но без погон, так без погон. Достаточно для красоты будет и красного банта, как у того товарища.
Получив в штабе наградное сало, и слив незаметно немного лекарственного средства, товарищи отправились в отпуск в родной хутор. Они ехали по разбитым конницей дорогам родной губернии. Жевали сало и лечили свои раны. Только Пётр отказывался лечить свои и тяжело вздыхал, отводя руку, то Вани, то Коли с лекарством от себя.
Невесёлые думы одолевали Петра. Вступая на путь революции, он надеялся разжиться бархатной скатертью, чтобы сшить новый мундир, и хорошим конём для службы. Надеялся, что станет хоть немного лучше жить. Он уже не надеялся на пополнение казны и жизнь в своё удовольствие. Хотя бы было сало каждый день с хлебом, а не один хрен. Но всё, что он так хотел, у него забрал какой-то товарищ в кожанке с бантом! Этому нахалу больше всех надо было! Если бы не Коля с Ваней, он бы и костюм камердинера с него содрал! Всё только ему и надо! Пётр с негодованием потянулся к винтовке, но потом отложил её в сторону.
Скоро он будет дома! Мысль о доме пробила его на улыбку. Надо будет заняться ремонтом печки, пока есть время. Никогда так Пётр с нежностью не думал о своём хуторе и доме. Ему казалось, что он готов жениться на всех красотках, и не очень красотках, своего хутора. Каждого ему хотелось расцеловать и обнять. Он готов был даже простить помещицу Воронину и графа Шувалова, и разрешить им жить на хуторе. Хотя в Париже им тоже, наверное, было не плохо. Вот только тоска по родному хутору…
Но главным для Петра было то, что он возвращался домой. Возвращался живой и здоровый. Ну, если не считать небольшой штыковой раны, нанесённой товарищем Николаем. Но об этом никто не узнает, и она будет считаться ранением на фронтах революции. Пётр возвращался домой, и возвращался он героем! Он хотел было затянуть бравую песню, но за боями он забыл её сочинить! Кончился гусар, есть только герой революции Пётр Никольский!