Перестройка 24. Цирк или бордель?

               

   Из краевого центра пришла директива о рассмотрении на местах фактов поддержки ГКЧП, чтобы дать этому должную оценку. К тому времени на столе Олега Сергеевича лежали две стопки обращений граждан по поводу сторонников ГКЧП. В основном это были руководители, проводившие в коллективах собрания в поддержку путча. Все крупные предприятия этим отметились. Чувствовалась рука депутата ВС Шиширенко, скрывавшегося, похоже в горах, и направлявшего своих соратников.
   В маленькой стопке были коллективные письма от демократически настроенных активистов, желающих свергнуть «мироедов» и установить на предприятиях свою власть. Как правило, подписи претендентов на эту власть стояли первыми.
   Вторая в несколько раз больше была от анонимных авторов. В этих обращениях руководителей не обвиняли только в каннибализме. Приводились даже якобы подготовленные ими списки подлежащих ликвидации сторонников Ельцина. Олег Сергеевич себя к ним не относил, но ему польстило, что его фамилия гуляла в первой пятерке.

   Веселясь в душе, с наигранным негодованием позвонил Шиширенко.

- Василий Александрович, смотри что творится. Сталинизм и тридцать седьмой год возвращаются! Прислали бумагу,  требуют расправы над сторонниками ГКЧП. Я не сторонник, но такие методы меня возмущают!

   Василий Александрович всегда отрицал сталинские репрессии, говоря, что это вымысел всяких Солженицыных и вообще врагов народа. У Олега Сергеевича, потомка пострадавшей семьи, было иное мнение и это часто служило предметом их бесполезных споров.
    Умный собеседник не поддался на провокацию и как всегда замычал междометиями. Речь его сводилась к тому, что сейчас начнется обливание грязью непричастных и надо к вопросу отнестись осторожно. Но явных виновников следует наказать. Предложено было советоваться с ним, поскольку у него больше информации.
    Олег Сергеевич продолжал резвиться:

- Откуда у тебя информация, ты же где-то прятался, найти не могли. Чуть не сам Хасбулатов звонил. И сейчас здесь сидишь, хотя твои коллеги в Москве решают будущее страны.
- Олег, не надо нагнетать. Я занимаюсь своим делом, ты своим. Учитывай масштабы. Давай не собачиться, нам нужно для пользы дела объединяться, чтобы не попасть впросак в это непростое время.
- Шкуры спасать? Как в тридцатые годы за счет других?
- Тебе хорошо рассуждать, ты в сторонке. А нас первых коснется, если что. Ты давай там выполняй директивы. Но в меру, не перегибай.
- Ясно. Ты меня знаешь. Я миндальничать не стану. Собираю внеочередную сессию и по просьбам трудящихся, которыми у меня весь стол завален, вывожу на чистую воду всех организаторов и агитаторов. Пусть потом с ними разбираются, кому положено. Кто не явится на сессию, будет приведен с помощью милиции, невзирая на звания и заслуги. Скажу, что с тобой посоветовался.

   Разговор закончился. Олег Сергеевич чуть не захохотал, представив реакцию депутата и его друзей, которым он спешно сообщит о надвигающейся беде.

   В приемной толклись активисты желающие знать, когда будет справедливое возмездие. Они уже прослышали об указаниях начальства. Олег Сергеевич отмахнулся, сказал, что будет созвана внеочередная сессия, там все и обсудим.
   Через пару часов случилось небывалое. В исполком пожаловал «ровесник Октября», который посещал его строго в дни проведения заседаний, не задерживаясь после окончания ни на минуту. В районе было мало людей, которые не попали под его влияние. На равных с ним был Шиширенко, несколько директоров его возраста и высшее райкомовское и исполкомовское начальство. Людей, не признающих его превосходство, он просто не замечал и терпел в силу необходимости. Олег Сергеевич относился к этой категории.
   А тут на тебе! Собственной персоной.

- Привет, власть! Скажи, пожалуйста, откуда ветер дует? Никак не могу определиться. Мужики спрашивают, что делать.
- Здравствуйте Алексей Васильевич. С каких это пор вы чужим мнением интересоваться начали? Не идет это вам. Держите марку до конца.
- Какую марку? Говори прямо, сейчас не время загадками объясняться.
- И вчера было не время, и вы без всяких загадок коллективно на каком-то сборище меня врагом народа объявили, и именные пирамидальные тополя нам присваивали. Покажите где мой персональный, я на нем табличку хочу повесить с текстом: «На этом тополе должен был висеть я».
- Ты что всерьез эти хохмы воспринимаешь? Подурачились ребята, распустили языки, не надо на все обращать внимание.
- В тридцать седьмом тоже шутили. У меня дед, кадровый военный от этих шуток в тридцать пять лет от смеха загнулся, и повоевать не довелось.
- Ты меня в каратели не записывай! Тебя еще на свете не было, когда я честно долг Родине отдавал. Еще неизвестно кто окажется прав в этой заварухе.
- Идите к себе Алексей Васильевич. У вас будет возможность об этом порассуждать перед депутатами Совета на завтрашней внеочередной сессии с единственным вопросом, спущенным сверху по вашей давней традиции.

   Неожиданно перед сессией на следующий день собрались люди. Население жаждало участвовать в политической жизни страны. Все знали о повестке дня и наиболее активные хотели засвидетельствовать свою приверженность демократическим ценностям. Непонятно было кто все это инспирировал и чего хотел.
   Как обычно перед сессией проводили коротенькое заседание исполкома. На этот раз совсем коротенькое. Олег Сергеевич не распределял привычно роли, он хотел, чтобы сессия провела работу, не ощущая давления руководства.
   Зазвонил телефон. Это начальник милиции интересовался, не требуется ли вмешательство его ведомства. Только сейчас он увидел перед зданием толпу.
   Члены исполкома выстроились у окон, недоумевая. «Ровесник Октября» откровенно запаниковал.

- Чего им надо? Председатель, принимай меры, посмотри там одни смутьяны.
- Это наши смутьяны, чего вы всполошились? Мы с ними и должны объясняться. Я не понимаю, почему они не зашли в здание.

   Олег Сергеевич открыл окно и спросил, почему люди стоят на улице. Оказалось, что входная дверь заперта изнутри заведующей общим отделом, которая впустила депутатов, а остальных оставила снаружи, чтобы не мешали работать. Она так часто делала, когда в начале месяца выдавались талоны на водку.
   Олег Сергеевич пояснил, что сегодня проводится внеочередная сессия депутатов. Если граждане хотят провести сход, то назначим дату и оповестим население. И никакой анархии.  Народ, недовольно ропща, стал расходиться.

- Как видим, времени у нас нет, идем в актовый зал.

   Открыл сессию, объявил повестку дня. Предложил не избирать президиум, а членам исполкома занять места в первом ряду.
   Зачитал спущенную сверху бумагу, предложил присутствующим высказаться.
   На трибуну выскочил ветеран СМЕРШ, он же председатель Совета ветеранов ВОВ, он же секретарь первичной территориальной партийной организации, Максимов. Нервно потрясая кулаками негодующе с надрывом, заговорил не обычным, а специальным митинговым голосом, который у него в таких случаях менялся с баритона на истеричный фальцет:

- Товарищи, что же это творится? Это куда мы скатываемся? Такого я не помню с тридцатых годов! Нас обязывают устраивать судилища над своими согражданами и провоцируют на возбуждение взаимной вражды, недоверия и подозрительности. Здесь есть еще мои сверстники, пусть подтвердят, к чему подобные подстрекательские действия властей приводили в прошлом. Призываю всех не поддаваться на провокации и предоставить решение этих вопросов компетентным органам.

   Следующий депутат почти спихнул оратора со сцены. Он в еще более горячей манере выразил свое несогласие с ним.

- Я понимаю опасения Максимова, учитывая его прошлое. Он боится услышать мнение товарищей и отсылает к компетентным органам, которые всегда были ему близки. Он знает, как они разбираются. Эти органы надо разгонять вместе с прихвостнями, десятками лет уничтожающими собственный народ. И не надо на меня зыркать своими бельмами, не товарищ ты мне Максимов! Почему ты в те времена не протестовал, а бежал на полусогнутых исполнять их решения? Хватит уже кичиться неизвестно за что выданными наградами. Что-то не рассказываешь о своем участии в боевых операциях. Все о каких-то спецзаданиях загадочно намекаешь. Знаем мы эти задания! Вот в первом ряду сидят его единомышленники. Я говорю о директорах, которые у нас все сплошь коммунисты и члены исполкома. Мы знаем, чем они занимались в это время у себя на предприятиях. Думаю, что повестка дня спущена не случайно, пора дать оценку этим путчистам. Да так как в свое время давали соратники Максимова людям невиновным. Чтобы о них забыли, как забыли о моих родственниках заметенных ими в тридцатые годы.

   Олег Сергеевич видел, что сидящие в полутора метрах перед ним директора опустили головы, и понял, что пора вмешаться. Он не дал слова очередному депутату, опасаясь азарта, в его горящем взоре, чтобы не допустить превращения сессии из регламентного мероприятия в неуправляемую стихию.

- Товарищи. Хотя некоторые уже и заявляют, что здесь не все товарищи. Или я неправильно донес до вас смысл руководящего документа или многие истолковали его в соответствии со своими представлениями. Прежде всего, хочу напомнить, что мы представители населения и должны отражать мнение своих избирателей. Не думаю, что наши люди настроены столь радикально. Давайте эмоции и застарелые претензии к коллегам оставим в стороне и вернемся к обсуждению вопроса. А он заключается в том, что мы должны обсудить свои действия во время анархии спровоцированной центральным руководством страны и осудить решения, которые принимались по этому поводу, если они противоречат действующим законам. Повторяю, СВОИ решения.
   Хочу сказать, что у нас два органа имеющие право принимать решения. Это наш Совет как власть законодательная и исполком, как власть исполнительная. Как председатель обоих образований довожу до вашего сведения, что никаких заседаний по означенным вопросам не проводилось и решений не принималось. Посему считаю, что обсуждать нам просто нечего, что и предлагаю записать в протокол. Пора прекращать этот цирк пока не передрались. Другие мнения будут?

- Да что вы пытаетесь спустить на тормозах? Друзей своих спасаете? А кто заявил, что призывы Ельцина к саботажу и забастовкам вредны и призывал не подчиняться им?
- Я призывал. Мы не промышленное предприятие и специфика нашей основной деятельности не предполагает остановки. Вы предлагаете тысячи отдыхающих бросить на произвол судьбы без питания и обслуживания?  Вряд ли это имело в виду республиканское руководство. Нас никто от выполнения обязанностей не освобождал. Ну давайте закроем продовольственные магазины, пекарни, детсады и посмотрим как это поможет России бороться с Союзом.
- А почему молчите об обращениях граждан по поводу решений, которые принимались на предприятиях по поддержке ГКЧП под нажимом руководителей?

   Некоторые головы в первом ряду стремились поместиться между коленями. В лысинах отражался герб СССР  с трибуны, за которой стоял председатель.

-  Почему вы меня об этом спрашиваете? Обращения, действительно есть. Но половина из них анонимна, мы договаривались с вами еще год назад такие не рассматривать. Остальные либо не по адресу, либо не по существу. Интересное дело. Вы на своих собраниях напринимали решений, а разбираться в них предлагаете здесь. Это и незаконно и смешно. На предприятиях сейчас коллегиальное руководство. Более того, имеются Советы  коллективов, а директор всего лишь вами же назначенный управленец. Я сам, работая директором, проходил эту унизительную процедуру, на которой алкаши пытались обвинить меня в излишней строгости.
   Так что сами разбирайтесь в своих делах, нечего уповать на дядю. Или сказать правду в глаза начальнику не хватает духа, проще кляузу написать?

   Головы директоров постепенно возвращались на свои места. В лысинах вновь стали отражаться люстры. Немедленной расправы не последовало. Время выиграно, а уж на месте они как-нибудь уладят, дело привычное, опыт имеется. Во взглядах некоторых из них даже просматривало нечто вроде признательности.
   Олег Сергеевич в этот момент почувствовал себя справедливым вершителем судеб. В недалеком будущем в тяжелые для него времена, добрая половина из этих «соратников» просто сдаст его, не гнушаясь наветами. Но об этом в свое время.

   Дальше все развивалось в соответствии с жанрами цирка, в который окончательно превратилось государство после призывов Ельцина в стремлении понравиться народу в противовес союзному руководству. Пока Горбачев витиевато мямлил о социалистической законности и самом лучшем государственном устройстве, которое лишь немножко покосилось и надо его поправить, Ельцин громогласно и внятно провозгласил полную свободу и призвал проявить инициативу и не ждать милостей от начальства.
   Его лозунг «Берите свободы столько, сколько захотите!», был услышан не только субъектами государства, но и гражданами. В результате граждане давно уже научились посылать по адресам любую власть.
Призыв же «Разрешено все, что не запрещено!», вообще освободил многих свободных личностей от всяких ограничений, прежде всего, моральных. 
Акробатам и фокусникам разрешили выделывать, кто во что горазд. Таланты появлялись и раскрывались прямо на глазах. Циркачами стали все.
   Работали без страховки, не признавались не только законы государства, но и физики, биологии и других естественных наук. Игнорировался даже инстинкт самосохранения, что грозило исчезновением цивилизации на одной шестой суши. Всем было все равно.
«Жизнь это миг, за него и держись!», «После нас хоть потоп» и «Умри ты сегодня, а я завтра» стали новой идеологией взамен коммунистической. Что интересно, первыми ее освоили самые преданные партийцы и чекисты.
   Многие от безысходности метались в поисках спасения в духовных сферах разного толка и стали жертвами проходимцев вселенского масштаба, конкурирующих между собой. В стране безбожников вдруг объявились апологеты православия, католицизма, баптизма, буддизма, ламаизма и тысяч течений индуизма.

   В цирке произвольно установился антракт, сменившийся таким бардаком, какого не могли предположить даже его инициаторы. Джинн был выпущен из бутылки.
   Перестройка закончилась, начались реформы, неизбежно в нашей стране превратившиеся в лабораторные исследования подручного и безответного материала, т.е. собственного населения.
   
   Ничего нового и шокирующего в этом не было. Исторически так было заведено. Здесь единоверцы при крепостном праве владели единоверцами, продавали, насиловали, присваивали себе право первой ночи, убивали. Религию насаждал огнем и мечом убийца и насильник, уничтоживший родных братьев и их детей, удостоенный звания главного святого всея Руси. В голодоморы, устраиваемые для острастки родным государством, ели сограждан и даже собственных детей. Сгоняли их с насиженных мест, морили холодом и непосильным трудом, теряя миллионы. При этом ставили памятники своим сатрапам и гордились тем, что "жизнь - копейка", а в сознание людей внедрили "Не жили хорошо и не стоит начинать!".

   То, что всего лишь оставили без пропитания и заставили профессоров как бездомных шакалов носиться по миру с полосатыми сумками, а лучший генофонд нации выставили на всех перекрестках Европы в неглиже за кусок хлеба после таких испытаний казалось семечками.

   Прав поэт: "Спасибо, что живой". Хотя не все и выжили. Дарвинизм как итог коммунизма.