Королевский десерт Глава 5-8

Глава пятая

август 2016, Санкт-Петербург
   
От визита журналиста, особенно с утра пораньше, ничего хорошего ждать не приходится. Вообще подполковник Борис Брониславович Седых, за глаза именуемый подчиненными, разумеется, «БиБиСи», к пишущей братии относился не просто отрицательно. Он их терпеть не мог.
   
Сущность сей напасти, по его мнению, лучше всего определяла формула, в свое время выведенная одним из них же: «Чудище обло, озорно…» и далее по тексту его «путешествия». Но того борзописца за наглую писанину мигом пристроили куда следует, а нынешние Радищевы живут-поживают, бумагу марают, всюду лезут и к тому же удостоились чести зваться «четвертой властью».
   
Поэтому Борис Брониславович отнюдь не обрадовался, когда к нему, не успевшему еще допить утренний кофе (не дома же этим заниматься), без стука и непонятно как миновав бдительную Аллочку, ввалился высокий молодой человек с характерным ищущим выражением на небритой физиономии.
 
«Тоже еще манера, я вам скажу! – мысленно прокомментировал явление БиБиСи, – Где это видано – элементарную неряшливость выдавать за модную импозантность?! Ах, трехдневная щетина! Ах, Брэд Питт и прочие Клуни! Ободрать бы тебя, щенка, опасной бритвой, да на сухую… Знал бы впредь, куда и в каком виде можно, а куда нельзя!»
   
– Доброе утро, господин подполковник! Или следует говорить «товарищ»?
– Следует-беседует… Следует спрашивать разрешения войти! – подполковник отодвинул чашку и воззрился на вошедшего с нескрываемым раздражением, – Кто вы такой и как сюда попали?   
– Пресса, – небритый предъявил глянцевую картонку, – Я – Борис Шацкий-Позоров. Ваш тезка, верно? Представляю одно из популярнейших в городе изданий. Еженедельник «Ночной кошмар». Читаете?   
– Не имею привычки портить зрение подобным чтивом, – ох, остынет кофеек, вкусного начала дня не получится. Тезка… мало мне Ельцина с обоими Березовскими! Кто пустил? Обязательно накажу бездельников! – Чем обязан?   
– Я к Вам прямо из убойного, они ребята гостеприимные, знают: с нами отношения лучше не портить, – наглец приблизился, без разрешения сел в одно из «гостевых» кресел, – Я ненадолго. Один вопрос, не для печати. Позволите? Не бойтесь, диктофона у меня при себе нет.   
– Нечего мне бояться! Какой вопрос, давай быстро, – БиБиСи незаметно для себя перешел на привычное «ты», – Время – деньги!   
– Деньги – бумага. А время само по себе ничего не стоит, ценность ему придает насыщенность информацией, – выдал щетинистый визитер сочиненный на ходу афоризм, – Вопрос такой: когда начнется следствие по делу об убийстве известного бизнесмена Дмитрия Тришина?   
 – Не слыхал о таком… – в тишине кабинета явственно раздался скрип то ли стула, то ли шестеренок в лысеющем черепе подполковника. Очередная заказная мокруха? Бомба, пуля? Неужто сегодня ночью? В сводке не значится…   
– Не слыхали о бизнесмене или об убийстве? – назойливый писака зудел почище ночного.. нет, не кошмара, пока обычного комара,  – Его труп обнаружили вчера на западной оконечности Острова. Местная полиция комментариев не дает, и я решил сразу к вам…
   
Начальственное чело заметно прояснилось – конечно, ерунда. Тамошние ребята разберутся. Бытовуха, скорее всего. Кто потащится на кронштадские пустоши с деловыми разборками… говоришь, отправили ко мне из отдела особо тяжких преступлений?… Борис Брониславович, став заместителем начальника городского управления, старался даже мысленно называть вещи своими именами. Врешь, небось... Ну, погоди! Би Би Си снял трубку.
   
– Дежурный? Почему в сводке нет ни слова об убийстве на Острове?! – слушая ответ, подполковник смотрел на журналиста, – Не убийство? А… Ах, сам? Понял.
   
Такому вот «тяжелому» взгляду начальников, судя по всему, учат на каких-то специальных курсах. Искусством на расстоянии стереть собеседника в порошок, не прибегая к рукоприкладству и даже матерщине, они владеют независимо от профиля деятельности.   
– Вот что… тезка! Ты зачем мне тут мозги пудришь? Тебе же лучше моего известно – этот твой бизнесмен сам себя угробил. Сам! Следствие начинается, как только к тому возникают законные основания. Не позже. Но и не раньше. Там расследовать нечего!   
– А сама по себе загадочная смерть разве не является основанием?

Журналист явно не понимал: его визит сам по себе уже красная тряпка, и каждый вопрос добавляет яркости жгучему окрасу.
   
– Загадочная?! Загадки детям задают! Повесят грушу, не могут скушать… В чем загадка? Была б загадка, мне бы уже доложили. А пока нет доклада – нет и загадок!   
– Может, просто не успели? – до надоедливого щелкопера никак не доходило – ничего ему тут не светит, – Ведь парашют не найден! Вы все же поинтересуйтесь…   
– А вы, молодой человек, не суйтесь! – Седых побагровел и слегка привстал. Не полностью, чтобы собеседнику не стало заметно: увы, ростом он при всей солидности мундира отнюдь не вышел, – А если ты в своей сраной газетенке вздумаешь чего-нибудь без моего ведома замутить, я с тобой знаешь что сделаю?   
– Не сочтите за труд… – ранний гость, похоже, и не думал пугаться.   
– Я тебя лично в члены-корреспонденты произведу. Вот эту штуку видал? – подполковник продемонстрировал старомодную толстую четырехцветную шариковую авторучку. Ею он раскрашивал утреннюю сводку по степени значимости, – Прямо в член запихну. Ты тогда не только писАть, но и пИсать разучишься!
   
Корреспондент, казалось, несколько озадачился, и хозяин кабинета, довольный собственной остротой, расслабленно ухмыльнулся.   
– Все, свободен! Пока… 
 
Но, как только дверь за газетным нахалом закрылась, БиБиСи опять схватился за телефон. Кофе все равно остыл, день испорчен…
   
– Филатова. Майор? Вы что себе позволяете?! Какого лешего отправляешь ко мне этих журнальных прилипал? Сам не можешь разобраться? Погоны надоели?!
 
В трубке оправдательно запищало.
   
– Ага, давай, рассказывай мне… Ты их давно знаешь, они хорошие… – подполковник некоторое время слушал, морщась, как от уксуса, – А по-моему, хороший репортер – это… – в последнюю секунду начальник решил обойтись без мрачного «индейского» эпитета, – Это слепоглухонемой репортер! Оборзели… Займись немедленно! Доклад через час. Жду.
 
Выплеснув остывшую жижу в умывальник, подполковник выглянул в приемную, протянул чашку.
   
– Алла Сергеевна, не в службу, так сказать... обновите. А то не смогу работать, сами понимаете… Ходят тут!
   
Между тем «нахал», оказавшись в коридоре, довольно улыбнулся. Самый верный способ заставить зашевелиться рыбку в тихом пруду, а заодно и отечественную полицию – бросить камень. Для пруда сгодится обыкновенный булыжник, а швыряться по полицейским окнам – это уж слишком. Достаточно парой фраз разозлить начальство, и работа мигом стронется с мертвой точки.

август 2016, Санкт-Петербург
 
– Англичанка? Ты уверен? А при чем здесь Интерпол? В крайнем случае обычная уголовщина... Согласен, тоже приятно. Поищи среди мужей дамочек, с которыми твой прыгун кувыркался, пока не допрыгался. Извини за каламбур… А еще вероятнее – самый обыкновенный несчастный случай. Стропы закрутились, и каюк.
   
Главный редактор «самого читаемого издания» северной столицы Григорий Кошель хорошо знал всех своих репортеров. Борька Шацкий среди них выделялся отменной хваткой и острым пером - мог из события, на первый взгляд казавшегося полной ерундой, выжать настоящую сенсацию. Поэтому Гриша, изображая пренебрежение к рассказу пронырливого журналиста, тем самым подзуживал его, будучи уверенным: если Борю завести, он уже не отступится, пока не раскопает, в чем там дело. А потом – серия статей, шум-гам, скандал, разборки… Все, способствующее повышению читательского интереса, а значит, и тиража.
   
– При всем уважении пока не вижу оснований интересоваться твоим прыгуном-бизнесменом. Давай, ищи что-нибудь погорячее.
   
Главный с удовлетворением отметил желваки, заигравшие на скулах обиженного «журлика», как он ласково называл своих «копателей». Верный признак – заводится, заводится!
   
– Кстати, ты говоришь, труп… тело пока не нашли? Ну так подключайся, ты ж у нас бойскаут! Может, он вообще в море упал… Выловят, и все прояснится.
   
Раздобытая Борисом информация об образе жизни бизнесмена Дмитрия Тришина прямо-таки кричала: ох, не своей смертью суждено помереть этому плейбою. Парашютные забавы на фоне остальных его делишек казались именно забавами.

Владелец одного из трех крупнейших в регионе транспортно-логистических центров наверняка нажил себе кучу недоброжелателей, если не сказать врагов. Он беспардонно обходил и ущемлял конкурентов, не брезговал скользкими делами с импортом всего подряд, вполне возможно, был замешан в наркотрафике… А кроме того, вовсю волочился за женами как своих подельников, так и чиновников самого различного ранга.
   
Из жизни и смерти деляги-ловеласа опытный журналист вполне может состряпать что-то достойное. Почуяв смрадный дымок жареного, Шацкий, не зря взявший себе псевдоним «Позоров», шел по следу не хуже тренированной овчарки. Про него говорили: Боря способен при необходимости раскопать тайну истинного происхождения первого человека - не принимать же всерьез басенки про божескую лепку из глины. У Евы, сделанной из ребра того же Адама, по многочисленным источникам, не было пупка, то бишь она не рождалась. А вот насчет отсутствия такового у самого Адама – про то сведений нет. Значит, скорее всего, был! Пуп – откуда? Правильно, остаток пуповины. Получается, кто-то его зачал, выносил и родил? Ищи, Борька! И он найдет, будьте уверены. Просто пока не поручали.
   
Сам главный редактор применительно к его способностям говорил так: если для прочих собратьев по перу годится песенное «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете…», то наш гений может трое суток не жрать, трое суток не срать ради все тех же строчек. И пашет-роет не для гонорара, точнее, не только и не столько из-за оного. Ему важен сам процесс плюс результат.

Когда на свет появлялся очередной номер «НК» с Борькиным опусом, он, напрямую не показывая вида, будто становился еще выше ростом. Оплачивался талант тоже соответственно, и кошелек журналиста порой оказывался толще редакторского.
   
Услыхав, чем на этот раз собрался заняться его самый удачливый криминальный репортер, Гриша отнесся к замыслу с большим сомнением. Ни черта не выйдет. Все, конечно, возможно, однако, по его мнению, это – пустое. Ну, упал, ну, разбился. Парашют отказал. Редкость? Отнюдь. По статистике, на сотню один-два точно не раскрываются. Вот запаска не сработала – это, факт, повышает шанс на сенсацию, но не настолько, чтобы бросаться туда со всех ног. Пожалуй, хваленый позоровский нюх на этот раз подвел. А уж подозревать убийство…
   
Будь на то его воля, Гриша за свой счет напечатал бы серию красочных плакатов на общую тему «Кто не трус, тот не рискует!»
   
С чего начинают занятия на всех курсах по вождению? Со слов: автомобиль – источник повышенной опасности! И это правильно. Хочешь всю жизнь ездить и оставаться целым и невредимым? Лучше всего не садись за руль. А уж коли сел – соблюдай правила и будь осторожен. То же касается дельтапланов, «тарзанок» и верховой езды. Всяческой акробатики. 
 
Те, кто самочинно лезет в горы, на снежные кручи, под воду и тому подобное, вызывали у главного редактора некоторое подозрение: с какой стати нормальному, уверенному в себе человеку искать на свою… голову приключений? Значит, они в себе не уверены. Хотят всех убедить в своем бесстрашии. Стало быть, где-то в глубине души боятся! Боятся каждого восхождения, скоростного спуска, погружения. И в каждом преодолении такой герой убеждает окружающих и особенно самого себя – я не трус!
   
На самом большом из плакатов было бы начертано: «Парашют – источник смертельной опасности! Остановись, пока не поздно!»
   
«На мой взгляд, эти прыгуны – все психи. В большей или меньшей степени, в зависимости от числа прыжков, – подумал Гриша, – Солдаты-срочники не считаются, а остальных, начиная с контрактников – точно надо брать на спецучет. Кто по своей воле прыгает второй раз – уже не в своем уме. Первый – бывает по дурости, сам попробовал. На спор, как сейчас помню. Спор выиграл, а штаны… Никому не советую!»
   
– Ладно, раз начал, продолжай. Только имей в виду – никаких командировочных не получишь, пока не будет готова хотя бы «рыба»!


Глава шестая

август 2016, Санкт-Петербург
   
Вполне возможно, прижимистый Гриша не стал бы заранее так скупиться, если бы Борис честно-откровенно вывалил ему все, раскопанное по горячим следам. Однако самое аппетитное Боря всегда припасал для себя и не спешил делиться ни с кем. Аэродром с сельскохозяйственным названием «Бычье Поле» оказался прямо-таки полем чудес.
   
Давным-давно взяв себе за правило с утра пораньше обзванивать по три-четыре полицейские «точки», то есть территориальные участки, он ни разу не пожалел о потраченном времени, а иногда и деньгах. Случалось ловить не просто рыбку, а горячую, даже жареную. Вот и сегодня, в воскресенье, не поленился и был вознагражден. Удалось узнать: при выполнении заурядного парашютного прыжка пропал спортсмен, да не просто спортсмен, а еще и бизнесмен.
   
– Пропал? С парашютом? Снесло куда-то? В лес?
   
Давний знакомый и эпизодический собутыльник Миша Стеклов служил в полиции. Добросовестный, внимательный и на редкость честный участковый в генералы не стремился, а свой район знал досконально.
   
– Смеешься? У нас же остров. Участок выброса был над западным концом, там суши километра два на полтора. У него вроде купол не сработал.   
– А запасной? Их же два? Или я дурак?   
– Они там говорят, не раскрылось ничего.   
– Кто – они?   
– Да летчики, из аэроклуба. С Бычьего поля.   
– Какого поля?   
– Слушай, некогда мне с тобой ликбез проводить. Аэродром на Острове так называется, там базируются маленькие самолеты, на них экскурсии устраивают и даже с парашютами прыгают. Этим занимается клуб «Альбатрос». Вот у них вчера случилось ЧП. Расшифровать?   
– Не, понятно. Кто-то расшибся?   
– Пока говорят – пропал. Спрыгнуть спрыгнул, а до поляны, где надо было сесть, не долетел. Вот и все на сей момент.   
– И не нашли? А искали?   
– Ищем, сегодня возьмемся всерьез. Вчера, сразу как он гробанулся… пропал, они сами пытались – полетали, поглядели, ни черта не вышло, потом нам сообщили, а пока я с ребятами выбрался – стемнело. Подъезжай, поучаствуешь…   
– Ладно, буду. Ничего, если побриться не успею?   
– Все шутишь. Давай, мне ждать некогда, волонтеры на подходе, в девять ноль-ноль выдвигаемся.   
– А если точнее – куда мне рулить?   
– По кольцевой до крепостной развязки, оттуда на запад. Проскочишь мимо таможни, заправки, а за кладбищем бери влево, к заказнику, там указатель. Еще полверсты, и поглядывай, по полянам-рощицам будут машины стоять, люди бродить. Не заблудишься. Участок поиска приличный – от рва до демидовской батареи. Работы на день хватит, если еще управимся.
   
На поиски Борис, разумеется, не поехал. Чего он там не видел? Как выглядит труп, спикировавший с нескольких километров, в целом догадывался, а детально разглядывать желания не было. Вместо этого помчался прямо на аэродром.

август 2016, остров Котлин
 
– Как зовут пропавшего? Тришин. Полностью? Знаю, конечно. Дмитрий. А отчество – не скажу. Он представлялся «Дима». Владимирович? Может, и так. Откуда его знаю? Да он тут считай за своего. Почему за своего? Часто прыгает. Что значит часто? Каждый месяц по разу, а то и два. Разбился? Кто вам сказал? Ну да, скорее всего. С парашютом? А как еще с самолета прыгают?
   
Манера рыжего меланхоличного паренька, так называемого «выпускающего», отвечать на вопросы, сначала повторяя их, а потом задавая свои, взбесила Бориса на десятой секунде беседы. Он прибег к сильнодействующему средству.
   
– Слушай, если это не ты его столкнул, то кто?   
– Я?! Столкнул? Ты чего?   
– Чего-чего! Человек, может, погиб, а ты тут Ваньку валяешь!   
– А я Ванька и есть… То есть зовут меня так. Иван Сергеевич я, Пановец. Я их, прыгунов, который год выпускаю, и никто никогда… И этот на моей памяти не счесть сколько раз…   
– Он один был?   
– Один? Почему один? Прошлый раз – да, один. И позапрошлый. Раньше не помню. А в этот – с бабой…   
– С какой бабой?   
– Баба как баба. Молодая, чернявая. Худоватая только. Я еще спросил – весу в тебе хватит? Она не въехала, говорит, у нас хватало… Тогда он ее за жопу взял, приподнял и говорит: «Нормально, командир!» Я думал, она ему по морде съездит! Так дернулась! Чисто недотрога!   
– Как понимать – хватит, не хватит? У вас что, лимит?   
– Ты сам, наверно, не прыгал? Ага, лимит… Только наоборот. Если меньше полусотни – прыгать вообще нельзя.   
– А почему «у нас»? Она нездешняя?   
– Нездешняя – это мягко сказано. По документам она англичанка. Сказала, тут учится, в Эрмитаже. Развеяться решила.   
– На Острове? Ей на берегу аэроклубов мало?   
– На берегу? Там есть, да. Только на прыжки очередь, у нас свободнее. И еще она хотела сверху на Крепость посмотреть, говорит, красиво. Посмотрела. А прыгать там нельзя.   
– Почему? На крышу сядет? 
 
Рыжий глянул снисходительно, явно развеселенный очевидной тупостью вопроса.

– Почему на крышу?… Лопух ты, хоть и мент! Насрать нам на крыши. Ветер, понимаешь? У нас остров. Нам их надо так скинуть, чтоб они пришли на площадку и в море ненароком не улетели. Хотя им жилеты дают, ясное дело. Но лучше все-таки над сушей. А тут с утра ветер был восточный, подходящий, а как подошло время выруливать, поменялся, стал наоборот, оттуда, – он показал рукой на запад, – И переменный, порывы то туда, то сюда. Данька им говорит: может, повременим? А он – не, поехали! Полчаса осталось. Ну и поехали…

Борис решил: раз он – лопух, можно побыть и ментом.

– Как понимать – полчаса? До темноты?
– Какой темноты? Сам ты темнота! Мы ж работаем до семнадцати. Пока взлетим, поднимем, сбросим… А им спуститься – это тебе не лифт, тоже время. Короче, порядок такой.
– Как-то это… Он, выходит, приехал к концу полетов?
– Приехал? Ну да, на своей тачке. Машина у него классная. А к концу – так он всегда… Наверно, чтоб посвободнее. Все норовят с утра пораньше, а ему ждать неохота. Тут приехал, заплатил, записался, к Михалычу, и на борт.
– К какому Михалычу?
– Как к какому? Михалыч у нас один. Риггер наш.
– Немец?
– Сам ты немец! Риггер – это не фамилия. Укладчик он.
– Укладчик?
– Ну а кто еще? Те, кто любят это дело… ну, прыжки, они себе парашюты сами покупают. Которые от случая к случаю – клубные берут, уже уложенные, а этим, частникам, он всегда переукладывает.
– Зачем?
– Зачем? Ну, ты даешь! Если они сами дома уложат, так через одного лепешки пойдут. Укладка – в этом деле самый главный момент. Вот Михалыч и при деле.
– Так и ему, этому Тришину, тоже он укладывал?
– Тришину? А кто же еще? Он, больше некому.
– То есть если парашют не раскрылся, его вина?
– Вина?! Ты чего? Никогда еще не было у нас, чтоб не раскрылся!
– А вчера?
– Что вчера? А, это… Ну, еще ж неизвестно, в чем там дело. Может, он сам…
– Как это – сам?
– Ну, мало ли…
– А больше ничего особенного не заметил?
– Да поначалу все как всегда. Крепость, чумной форт ей Данила показал, облетели красиво, потом пошли на другой конец, набрали считай предел, они вышли. Ничего особенного.
– Она вроде обиженная была, может, ругалась?
– Да ни фига она не обижалась, еще трепались там, перед выбросом.
– Она по-русски говорила? Ты ж говорил, американка?
– Я сказал американка? Англичанка же! А там – вроде по-русски, он собрался, говорит, до встречи на земле, а она ему: «я ниже» и добавила что-то вроде «три мили».
– Три чего?
– Три мили. Мы поднялись на четыре с половиной тысячи метров. Он просил, давай еще, но Даня уперся – для «Сессны» это потолок. Если еще выше, можно свалиться, тогда всем кранты.
– Свалиться? Там у вас что, стенок нет?
– Не, ты совсем? Если на пределе высоты аэроплан еще задерет нос – вполне возможен штопор. Нам за это не платят, знаешь ли. А при выбросе вес падает, машина может сама подпрыгнуть, а результат одинаковый. Вот они и пошли примерно на трех милях, если по-английски.
– Ты сказал, поначалу как всегда. А когда пошло не так?
– Кто, я сказал поначалу? Ну да, а когда они пошли, я смотрю, одно крыло раскрылось, а другого нет и нет. Я и говорю Даньке: «Похоже, у нас нештат. Отказ у второго».
– Крыло? Какое крыло? Они Икары у вас?
– Ну, е-мое, ты вообще телик смотришь? Круглые парашюты только в армии остались, для лохов. Счас все купола делают плоскими, они летают, как воздушный змей. И называются – крыло.
– А почему ты решил – у второго? А не у второй?
– Кто, я решил?
– Блин, кончай ты переспрашивать!
– Ну, мы ж их там по мальчикам-девочкам не различаем! Первый-второй, и все дела… Данила стал снижаться, а я гляжу – и запаски не видно. Тогда мы и передали в Быки – скорее всего имеем полный отказ. Нам сказали – пройдитесь, посмотрите на земле.
– Как – пройдитесь? Вам же еще сесть надо было?
– Не, ну ты конкретно тупой! Пройтись – это типа облет сделать, пару кругов. Раскрытый купол на земле хорошо видно.
– Прошлись? Облетели?
– Прошлись. Ни хрена не нашли. Значит, раскрытия не было вообще.
– А комбинезон? Он ведь красный, должен быть заметен?
– Почему красный? Ой, извини… Совсем не обязательно. У каждого свой. У этого, нашего – черный… был. А у нее серебристый с голубым.
– Так вы там долго ходили… в смысле летали?
– Да у нас горючки оставалось на пять минут! Крутнулись, на выходе ноль по фазе – и домой.
– И больше ничего? Странного?
– Ну почему ничего? Я и говорю, как сели, к месту подрулили, подбегает старший по земле. Вот оно самое странное и показалось…
– Старший странно подбежал? К самолету?
– Я разве сказал – к самолету?
– Слушай, еще раз переспросишь – в ухо дам!
– Не, мы выбрались, нам кучу бумаг писать, вот и пошли на вышку, сдаваться. ЧеПэ, не хрен собачий!
– Ну, не томи… Что старший сказал?
– Говорит – второго тоже нету.
– Как это – нету?
– А так. Убег. Укатил. Там какой-то вроде пацан на мотоцикле крутился, он, вернее она его подозвала, парашют кинула, коза, сзади села, и др-р-р-р!
– А как они узнали, кто убежал? Почему она, а не он?
– Как узнали? Ой, извиняюсь… Диспетчер говорит: «Ну, ребята, писец! Ваш нештатник – крутой парниша, добра не жди!» Как будто от некрутого нам полное счастье…
– С чего он решил – крутой?
– С чего решил? Ой, ну прости, я нечаянно… По машине. Я тебе говорил, на какой он тачке катается? Вон, на стоянке, красный «жеребец»… Сверху видно – машина на месте. Как приехал, так и стоит. Значит, это он накрылся. А баба с перепугу ноги сделала. Вот и все.
– Постой, давай о другом. Они же к вам не с улицы приходят? Я имею в виду, на посадку?
– С улицы? Не, у них обязательно инструктаж, их записывают… там и доктор, если надо. У нас строго!
– А можно на журнал посмотреть? Как они записались?
– Как записались? Ну, пошли, посмотришь…
В пухлом прошито-пронумерованном журнале чуткий репортерский нос уловил первый, пока слабенький запашок – едва ощутимо потянуло сенсацией. Дата, время, номера лицензий, страховка… Фамилия, имя, адрес… Летчик ткнул пальцем в страницу:
– Вот, смотри, за вчера прыгало шесть пар.
– Они всегда попарно?
– Почему попарно? Ой… Да в нашу «Сессну» больше двух не лезет. По одному бывает, а по трое – никак.
– Покажи-ка… Ага. Все местные, питерские, кроме последней…
– Последней у нас не говорят… Лучше – крайней.
– Ну, крайняя… О-па! Ты-то сам читал?
– Кто, я? Читал, ясное дело! Не я один…
– А тут ничего странного не увидел?
Последняя заполненная графа гласила: Dzhuliya Lambert, London, U K.
– А что тут странного? Я в школе английский учил… Вот, пожалуйста: «Джулия Ламберт, Лондон, У Ка»…
– Ну?
– Что? УКа… Уголовный кодекс?
– Какой кодекс! «УК» – по-английски «Соединенное королевство». Англия. Имя, фамилия не знакомы?
– Знакомы? С какой стати? Я там и не бывал никогда…
– А в библиотеке бывал?
– Зачем?
– Понятно. Ну, сходи, как проверка отпустит. А лучше маму-папу спроси, может, просветят…

Ваня надулся, засопел.
– Слушай, кончай нервы мотать. Маму-папу…
– Так, говоришь, красный «Феррари»? Да, вроде есть такой на стоянке. Ну, давай улыбочку! Фото на память.
– Фото? На фига фото? Для протокола вроде не полагается. Подписать я подпишу, а фото не надо…
– Какого протокола? По-твоему, я мент?
– А разве нет?
– Нет, конечно! Где ты видал небритых ментов в джинсе?
– Мало ли… Маскировка, прикрытие…
– Додумался, конспиратор. Прикрытие… Пресса! Газета «Ночной кошмар» – слыхал? Я – специальный корреспондент Позоров, к вашим услугам!
– Пресса?! Специальный? – убитый вид Вани-выпускающего вызвал серьезные опасения за его здоровье, – Кошмар!.. Позор… Да иди ты со своим фото знаешь куда!

В центре стоянки действительно стояло бросающееся в глаза приземистое четырехколесное чудо. На подходе к нему Бориса догнал запыхавшийся рыжий.

– Эй, журналист! Подожди, я кое-что припомнил. Она сказала…
– Кто? Где? Когда?
– Эта, англичанка… Джудит. Когда? Перед выходом. Не, не три мили. Я еще подивился. Помнишь, капитан из кино про мушкетеров? Дуров там играл? «Тревиль!»
Ого! А вот это серьезно. Не «Дима», не «Эй, парень!»… Кличка? Но ведь она его впервые видела? Или нет?
– С чего бы ей мушкетеров поминать? Наши фильмы, и вообще… Мне кажется, три мили – больше похоже. У вас там шумно, моторы… Да ты, наверно, и в шлеме был?
– Фильмы? Да, в самом деле. А шлем я не надеваю, от него башка здорово чешется. Наушники, и все. Но я один всегда сдвигаю, мне надо их слушать…
– А подслушивать – нехорошо!
– Подслушивать? Кто сказал подслушивать? Слушать – вдруг у кого проблемы… Наверно, все-таки три мили. И высота, точно, такая была.
– Ладно, я поехал. Пока. Извини, если что не так.
– Что не так? А… не, ничего. Ты только это… Не пиши про библиотеку…
– Какую библиотеку?
– Ну, типа я не знаю про ту, Ламберг…
– Не переживай, не буду. Тем более, о ней на вашем Бычачьем аэродроме вообще никто не слыхал.

Журналист на мгновение представил абзац: «Накануне в клубе «Альбатрос» состоялась незапланированная премьера. В постановке приняла участие героиня популярного романа «Театр» лондонская актриса Джулия Ламберт. Действие проходило на пленэре, при полном отсутствии публики. Прима как всегда успешно сыграла парашютистку, а ее партнер, доброволец из местных джентльменов, сыграл в ящик…» Напечатают? Вряд ли… Разве только в качестве прощального очерка. И работы потом не найдешь.

– И еще, – шмыгнув носом, добавил Ваня, – Дежурная говорит, эта Жулия…
– Джулия.
– Ну… Она его будто ждала.
– Ждала?
– Ага. Она нарисовалась раньше, намного. Часов с двенадцати крутилась, а когда он приехал, тут и пошла записываться.
– А как она его узнала? Думаешь, они были знакомы?
– Ну кто говорит – знакомы? По машине, как еще? Много ты таких видал в Питере?
– Да, действительно. Слушай, ты молодец! Благодарю за службу! Ждала три часа, чтобы сказать про три мили… Или километра?
– Не, мили… А к Михалычу пойдешь? Ты его только сильно не пытай, а то он и так с ума сходит. Один купол – и то беда, а тут – два!
– Нет. Пусть уж с ним менты разбираются. Я потом. Мне сдается, вряд ли он виноват. Если б так, на его месте любой бы или удавился, или в Финляндию рванул.
– В Финляндию?! А, ну-ну… Шутишь все-таки.
– Шучу. Ну, пока.

Журналист сам не понял, зачем, прощаясь с туговатым летуном, на всякий случай использовал известное правило психологии: человек лучше всего запоминает последнее сказанное в разговоре. Поэтому можно быть уверенным: в последующих беседах со своим начальством, полицией и прочими Ваня скажет про «три мили» и не вспомнит о «Тревиле».


Глава седьмая

2010, Нью-Йорк

Диплом юриста и несколько впечатляющих фотографий на стене, ранняя седина и задумчивый взгляд… Вежливая тактичная манера речи. Понимающие кивки в нужные моменты… Агент по недвижимости – тонкая работа.

В огромном городе, где более половины населения составляют представители не самой чистой крови, даже смугловатая кожа служила Билли Коэну дополнительным бонусом. И фотографии. Кто не видел этого ужаса – «Боинги», врезающиеся в «Близнецов»… Клиенты обычно задерживали взгляд, а хозяин риэлторского агентства тихо пояснял: «Да. Мой первый бизнес был там, в южной. На сотом этаже… Чудом уцелел. Проспал, не верите?» Мог и чуть увлажнить глаза. Верили. И покупали именно у него.

Оттенок кожи бизнесу не мешал, но при каждом взгляде в зеркало напоминал – он, Уильям Коэн, хоть и стопроцентный американец, далеко не чистокровный. Мать, такую ее мать, абсолютно белая, а вот отец…. Отца он не знал.

Мальчиком привычно повторял материнскую байку: папа – летчик, погиб во Вьетнаме. В семьдесят пятом… Друзья понимающе кивали. В школе, в колледже. Но за спиной посмеивались, словно знали: его мать – низкосортная подстилка. И главное доказательство – она. Сестра. Малютка Филли родилась значительно позже окончания вьетнамской войны, тут уж ни на какого геройского пилота-морпеха не спишешь. И цветом кожи удалась наверняка в одного из мамашкиных клиентов. Чертова шоколадка!

В день совершеннолетия он вернулся домой с твердым намерением выпытать у матери все. Расколоть старушку, как говорили сверстники, товарищи по футбольной команде. Не удалось – после пожара в забегаловке, где она мыла посуду, ее увезли в больницу. Ему объяснили – произошла утечка газа, мать сильно пострадала. Надо быть мужественным и готовиться к худшему. Навестить удалось всего один раз, а поговорить не получилось вообще. Слабый голос из-под повязки попросил не бросать сестру, любить и заботиться о ней. Назавтра Дороти Коэн не стало.

Годы учебы и первых попыток пробиться в люди Билл старался не вспоминать. Многое там не пришлось бы по вкусу большинству законопослушных граждан, но жизнь есть жизнь. Своей главной заслугой считал сохранение свободы и независимости от крупных преступных группировок. Не отличаясь ростом и силой, брал мозгами. И еще – сам участвуя в распространении «белой смерти», не попробовал порошок ни разу. А сестра росла в приюте, как он называл дешевый интернат для сирот, где ей предоставили кров, кормежку и кое-какую школу.

Все это время сын помнил о матери, не забывал и ее последних слов. И каждое мгновение, каждая молекула этих воспоминаний были пропитаны ненавистью. Решение отомстить подлой потаскухе за свое загубленное детство, изуродованную юность, нищую молодость, полные насмешек и оскорблений, Билли хранил глубоко в сердце и никогда никому не выдал. Орудием мести следовало стать сестричке, Филлис.

Имя девочки по замыслу мамы было призвано сделать ее любимой и счастливой… вот об этом-то он и позаботится! Разница в их возрасте составляла одиннадцать лет. К тому моменту, когда настало нужное время, Уильям уже обзавелся собственной фирмой с офисом, клиентурой и неплохими перспективами. И собственным домом, куда забрал сестру из интерната, по всем правилам оформив опекунство.

Там и воплотил давнюю мечту, в буквальном смысле выполнив данное умирающей обещание заботиться о сестренке и любить ее. Заодно с любовью старший брат приобщил юную красавицу к легким наркотикам и, постепенно обучая, вывел на материнскую стезю – сделал проституткой. Ее помощью иногда пользовался и в своих делах, когда требовалось размягчить особо несговорчивого клиента. Она справлялась, и все шло просто отлично, пока шалава не встретила каких-то сектанток.

В один прекрасный день просто исчезла, не сказав ни слова, ничего не объясняя. Как посмела? Он попытался навести справки – что за клуб, кто и по какому праву забрал у него игрушку, рабыню? Да, она совершеннолетняя, опека над ней недействительна, но все равно – принадлежит ему! Все старания разыскать пропажу оказались безрезультатны.

На его ежедневные звонки отвечал механический голос: «Аппарат абонента временно недоступен». По прошествии месяца пришла СМС: «У меня все в порядке. Не ищи, скоро вернусь». Сегодня, наконец, позвонила, сказала: придет. Им надо поговорить, лучше всего в его офисе. Вечером, без свидетелей.

Седьмого сентября всем памятного года он окончательно договорился об аренде двух комнат в Южной башне, а десятого – впервые поднялся на сотый этаж. Поглядел из окна: дух захватывает! Сделал фото. Отлично, завтра приступим. По новенькому телефону пригласил первых клиентов.

Показал рабочим, как следует расставить мебель, спустился и отправился в ставший уже бывшим офис, оттуда на демонстрацию нового домика очередному счастливчику. Завершение сделки запланировали уже на новом месте, двенадцатого.

Одиннадцатого он, разумеется, никуда не проспал – ранний подъем его никогда не привлекал. Зачем вставать ни свет ни заря, отказывая себе в удовольствии понежиться часок в теплой постельке? Первые клиенты появятся к десяти, не раньше. Те, кто с рассветом мчится за покупками, ничего не покупают, кроме бензина, кофе и пиццы. За жильем в такую пору стремятся только бедняки – не его категория.

Поэтому ужасающую картину крушения несбывшейся мечты увидел по телевизору и отчетливо понял: из этого надо извлечь максимум выгоды. На месте побывал, как только осели тучи пыли, но не ради участия в какой-либо благотворительности, борьбе с огнем или раскопках, боже сохрани! Ему надо было пропахнуть дымом, гарью, горечью катастрофы с сугубо практической целью – для предъявления доказательств страхователям. Ведь рано или поздно наступит время компенсации.

Он не ошибся, все прошло наилучшим образом, и потеря на сотом этаже обернулась приобретением на нынешнем, десятом в старом, но солидном дорогом здании вблизи от центра. Высоту выбрал такую, чтобы в случае чего не зависеть от лифта. И офис – с выходом на широкую старомодную лестницу с просторным проемом. Страх, испытанный при виде кошмарных развалин, где вполне могли быть и его останки, впитался намертво. Никакая сила мира не смогла бы заставить жить или работать там, откуда нельзя за минуту сбежать по такой вот лестнице – надежной, прочной. Вечной.

Но поднимался обычно все-таки на лифте. Тоже старом, солидном, надежном. Тот при движении слегка поскрипывал, кряхтел, успокаивая пассажиров: «Да, я не какой-нибудь торопливый юнец, мне спешить некуда. До десятого этажа довезу, не извольте беспокоиться. А выше – только крыша…»

Беглая прошмандовка назначила встречу на восемь вечера. Пришлось после приема последнего клиента – дамы, желавшей сменить шумный Бронкс на что-то поспокойнее, сходить в привычное кафе на углу, подкрепиться стаканчиком и подумать, как ее наказать. Так пока ничего не придумав, он вошел в лифт и нажал кнопку своего этажа. Но в начавшие закрываться двери протиснулся еще один пассажир – женщина, на вид за тридцать, стройная, темноволосая. Очень похожа на его позднюю клиентку, он едва удержался, чтобы не сказать ей об этом. Потом, приглядевшись, понял: сходство, не более. Та помоложе, и цвет глаз иной.

– Прошу прощения! Вы позволите?
– Да-да, конечно, – он без стеснения разглядывал неожиданную попутчицу, – Вы на какой этаж?
– Восьмой.
– Тогда вам выходить первой. Прекрасная погода сегодня, не так ли?
– О да.

Еще несколько ничего не значащих фраз… Билли начал подумывать: не попытаться ли познакомиться поближе, когда она вдруг испуганно округлила глаза, глядя мимо и выше его головы.
– Что это? Дым? Неужели пожар…

Этого только не хватало! Уильям Коэн обернулся взглянуть на вентиляционную решетку. И ничего не увидел. Да и не мог увидеть – никакого дыма не было. А в следующее мгновение к его шее у затылка приложили некий предмет, раздался негромкий треск…

Передумав останавливать лифт на «своем» этаже, женщина нажала кнопку отмены, затем – десятого. При этом, крепко прижав потерявшего сознание риэлтора к стенке кабины, не дала ему упасть. Наверху к компании присоединилась та самая клиентка, последняя в карьере и жизни Билла.

Вдвоем они без труда поднесли его к перилам роскошной лестницы, позволили подошвам ботинок плотно отпечататься на полу, пальцам на перилах, а затем перевалили в проем. Спустя три секунды внизу грохнуло.

Две женщины, о чем-то разговаривая, вышли из дома, не обратив внимания на тело, застывшее на дне лестничной клетки. Наверное, не заметили – ведь лестница имела еще два пролета, ведущие в подвал старого солидного здания. Труп оказался вне прямой видимости от входа. Обнаружил его утром следующего дня служащий водопроводной компании, пришедший для планового контроля счетчиков.

Причина смерти казалась совершенно очевидной – падение с высоты. Скорее всего, имело место самоубийство. В разговорах за стаканчиком погибший неоднократно говаривал приятелям: тот страшный сентябрьский вторник навсегда в его памяти, просто жить порой не хочется…

Единственная наследница, младшая сестра мистера Коэна, в день трагедии проходила курс реабилитации в наркологической клинике и к его поступку не могла иметь никакого отношения. Она, разумеется, лучше всех знала своего брата. Он был очень добр к ней, любил, заботился и воспитывал. Прямо отец родной.

Сотрудникам полиции удалось выяснить: в психическом отношении Уильям бывал неуравновешен. Сказывался давешний теракт, не иначе. Расследование пришло к однозначному выводу – бизнесмен испытывал психологический дискомфорт, злоупотреблял алкоголем и во время очередной депрессивной атаки покончил с собой. Ничего особенного. В трудное время живем…

Косвенное подтверждение удалось получить и в баре, где роковым вечером покойный риэлтор провел час перед смертью. Со слов бармена, Билли был чем-то серьезно расстроен. На его дежурный вежливый интерес хмуро бросил: «Проблем гора, хоть в петлю лезь…» Повеситься довольно непросто, да и некрасиво – неизбежны всякие неопрятности вроде непроизвольного мочеиспускания, дефекации, высунутого языка… Тогда бедолага, приняв для храбрости, вернулся к своей конторе, постоял у перил, решился и кинулся вниз.

Давно обрушившиеся «близнецы» нашли еще одну жертву.


Август 2016, остров Котлин

Капитан Стеклов, ответивший на утренний Борин звонок, казался раздосадованным. Судя по обилию пыли на ботинках и потной физиономии, он нашагал по окрестностям не один километр. И – без результата.

– Здравия желаю! – спецкор строевым шагом приблизился к усталому поисковику, – Поздравлять, похоже, пока не с чем?
– Вольно… Угадал. Прочесали весь заказник, и ни хрена.
– А может, он в море улетел?
– Нет, это вряд ли. Авиаторы сказали, сброс был над батареей. Ветер, конечно, менялся… Нет, если бы в море – уже прибило бы. Прибойную полоску мы посмотрели хорошо.
– А как вы ищете? Под каждым кустом?
– Не смеши, а? На кой нам под кусты? Тут скорее надо НА кусты-деревья глядеть. У него же парашют! Ты его вообще когда-нибудь видел?
– Кого? Тришина?
– Хренишина, елы-палы! Па-ра-шют!
– Ну да, белый, шелковый…
– Ох, и за что тебе там в твоем «Кошмаре» деньги платят? Их давно не из шелка делают. И не белый у него. Основной – красный, запаска – желтый. Но оба – большие, квадратов по двадцать. Ни с чем не спутаешь.
– А мне сказали, основной не раскрылся…
– Кто сказал? А, так ты уже на Бычьем побывал?
– Угу. В «Альбатросе» с выпускающим погутарил. Он сказал, если бы хоть один из куполов раскрылся, они бы сверху засекли. А так – нет.
– Тогда еще хуже. Эти, добровольцы, выдохлись уже. Еще на час их хватит, и буду сворачивать. Надо переинструктировать, чтоб искали не тряпку, а конкретный… результат.
– А где ты так быстро волонтеров навербовал? Красный крест?
– Смеешься? С этим крестом надо дня три договариваться. Там, в летном клубе, хозяева связались с физруками ближних школ, лицея. Мальцов из десятого класса собрали. Чего им на каникулах зря по улицам шляться? Нам помогут, заодно свежим воздухом подышат. Со старшими, понятно. Десятка два набралось, хватит. По тройкам разбили, прочесываем вдоль и поперек.
– Мишаня, не в службу, а в дружбу… Как найдете, свистни, а? С меня причитается! У нас сегодня полный цейтнот.
– Цейтнот? А я думал, ты мне компанию составишь.
– В чем? Я же за рулем…
– Тебе бы все пить-гулять! Я тут в одно местечко хочу наведаться.
– Далеко?
– Рядом. Вон в той рощице шалашик, там Блесна и обитает.
– Кто такая?
– Не такая, а такой. Местная достопримечательность. Бомжик.
– Миклухо-Маклай? А почему Блесна?
– По зубам. Увидишь – не забудешь. Голливуд отдыхает. Днем свет божий затмевает, ночью землю освещает…
– Да ну? А на черта он тебе?
– Мы ищем, а он, может, уже знает, где наш прыгун валяется. Пошли, а?
– Пошли.

Шалаш был замаскирован на славу. Если бы участковый не знал точно, где искать, Борис прошел бы в двух шагах и не заметил. Аккуратное сооружение, органично вписанное в пейзаж, казалось его неотъемлемой деталью.

Приподняв грязный брезент, закрывающий вход, капитан позвал:
– Блесна! Коля, ты дома? – не дождавшись ответа, Стеклов заглянул внутрь.

Глянул и Боря. В шалаше никого не было. Ложем хозяину служило старое заднее автомобильное сиденье, имелся складной табурет. Позади берлоги – небольшое кострище с остывшей золой.

– Промашка вышла. А жаль.
– Розыск объяви… Толку нам с него…
– Ты думаешь? Может, и никакого. Давай, кати. Свистну.


Глава восьмая

август 2016, остров Котлин

Журналистская интуиция не подвела – второй день поисков не дал ничего, и только на третий, под вечер, один из волонтеров, уже возвращаясь к пункту раздачи чая с бутербродами, заглянул под выворотень у болота. Обрадованный старшеклассник позвал товарищей, и вскоре у находки толпилась вся группа. Последовали одиночные и групповые фото и видео для выкладки в сеть, селфи и тому подобное.

Примчавшийся капитан попытался навести порядок, но сразу стало ясно: если и были какие-либо следы, то после подростковой тусовки их точно не осталось. Бренные останки теперь уже профессионально сфотографировали во всех мыслимых ракурсах, извлекли на свет Божий, еще поснимали. Кроме извещенного первым Бориса явилась бригада телевизионщиков и представители конкурирующих бумажных изданий.

Образовавшаяся на берегу пруда небольшая толпа усиленно жестикулировала и хлопала в ладоши, но не от восторга, а пытаясь разогнать слетевшийся гнус. Окрестные лягушки диву давались: кому придет в голову отмахиваться от еды? Сама в рот лезет, знай высовывай язык, лови и наслаждайся. Странное создание – человек. Пришли, машут, высматривают…

Разглядывать по большому счету было нечего. Труп – он труп и есть, к тому же не слишком свежий. Очевидную странность в амуниции жертвы мигом разъяснил знаток с видеокамерой на плече.
– Все понятно! Суицид!
– С чего ты взял? – поинтересовался Борис.
– Я ж в десантуре служил, – снисходительно бросил бывалый, – Он стропы отрезал, и хана.
– Как отрезал? Сам себе? Чем?
– Ну, брат, ты даешь! За что тебе Гришка деньги платит?

Борис едва сдержался. Всего за сутки ему который раз давали понять: он не кто иной, как зажравшийся дармоед. «А судьи кто?» – хотелось воззвать в ответ, но на обиженных, как известно, воду возят. Прикинуться олухом для дела полезнее.

– Просвети балбеса…
– Каждый парашютист имеет при себе спецнож. С кнопкой. Стропорез, понял? Чтоб, если стропа перехлестнется, ее чик-чирик. Вот. А этот – видишь, все одним махом отшарашил. Что-то его допекло, а лучшего способа угробиться не придумаешь. Так-то, Боря.

Действительно, стропы запасного парашюта были ровно, словно бритвой, отрезаны вблизи места крепления к ранцу. Шансов выжить после такого и вправду не было. Ни одного.

При этих словах бывшего десантника на двух лицах, до того хмурых и сосредоточенных, проступило явное облегчение, граничащее с неподобающей в этом случае радостью.

Одно лицо Борису было хорошо знакомо – облегченно вздохнул капитан-участковый. Раз самоубийство – не надо никого больше искать, рыть-копать. Труп есть, а дела – нет. Такой вот счастливый парадокс.

А вторым испытавшим падение груза с души был представитель аэроклуба. Он удовлетворенно кивнул «знатоку».
– Да, молодой человек, вы правы. Ситуация ясная. Сам, больше некому.

Его удовольствие было еще понятнее, чем полицейское. Если отказ одного парашюта, основного, в природе встречается, пусть и нечасто, то чтобы два – явный перебор. И тогда – виноват укладчик, однозначно! А с чего бы клубному ветерану, абсолютно надежному отставному служаке, портить парашюты, обрекая спортсмена на верную смерть?! Так что – сам, сам и только сам! И временно отстраненного мастера надо, принеся положенные извинения, возвращать на рабочее место. Он после такого казуса станет еще втрое внимательнее. Не бывает худа без добра!

Борис был уверен на все сто – никакого намерения сводить счеты с жизнью у бизнесмена-прыгуна не было. Значит, все не так просто. Но со своими умозаключениями решил не высовываться.

– Тогда получается, этот купол… крыло… должно быть где-то здесь?
– Ну да. Надо хорошенько пошарить. Но, если свалилось хоть в этот пруд – черта с два его найдешь… А наверху ветер приличный, могло и в залив унести. Если он срезал стропы хотя бы на километровой высоте – запросто. Ищи-свищи…

Скептичные речи доморощенного эксперта и впрямь сопровождались негромким посвистыванием со стороны пруда. Оглядевшись, журналист установил источник аккомпанемента: на дальнем краю водоема плавала утка в сопровождении стайки уменьшенных сереньких копий. Они-то и пищали. А больше прочих обратил на себя внимание один птенец, покрупнее остальных и с забавным чубчиком.

Этот барражировал неподалеку от занятых делом людей, то и дело поблескивая в их сторону бусинками глаз. Ни дать ни взять птичий папарацци. Может, у них, пернатых, есть свои масс-медиа, и он как раз сейчас занят подготовкой сенсационной статьи… И вчера, и позавчера был тут, на месте событий. Все видел, все знает. Эх, вот бы с кем побалакать! Хохлатому наверняка нашлось бы о чем насвистать бескрылому собрату по перу…

Сам Боря свистать не собирался, а вот поискать – решил твердо.


апрель 2016, Москва

Бездарь, болван, бестолочь… Это далеко не полный перечень и не самые обидные из прозвищ, которыми награждали Артура в детстве. И потом, в пору взросления, во время учебы в колледже, университете, и теперь, на пике самостоятельной деятельности. Да, «деятельности». Ибо работой то, чем он занимался по жизни, назвать было нельзя.

А почему? Да потому… Не всем же стремиться в президенты, министры и капиталисты. Вот его, аккуратного, образованного, хозяйственного и почти непьющего, вполне устраивало нынешнее «статус-кво». Умело изображая выше перечисленные достоинства, на самом деле он был полным, абсолютным лентяем. Жизнь идет себе, и ладно. Не надо об этом думать. Хочется поразмышлять – возьми кроссворд, судоку какое-никакое, комп включи. Займи мозги.

Став благодаря удачной женитьбе начальником мелкого отдела в крупном министерстве, он постепенно втянулся в суетную, но безбедную чиновничью стезю. Плыл по течению, а женушкин папашка при нужде всегда выручал. Тесть, в отличие от большинства коллег и друзей-приятелей, всегда держался на плаву. Помогало бывшему партийному функционеру непостижимое чутье, позволявшее старику извлекать пользу даже из неприятностей.

Во время дефолта, распылившего состояние и бизнес кучи народу, сам комбинатор не просто не утратил, а многократно умножил и капитал, и влияние. Всего разок промахнулся, отдав дочку за придурковатого сыночка такого же умника из старых приятелей. Не зря говорится – и на старуху бывает проруха. Зять оказался ходячим недоразумением, лопуха пришлось вести по жизни за ручку, как малое дитя. Зато был послушен, не выпендривался, пил умеренно и к старшим относился уважительно. И жену вроде бы любил – во всяком случае, в открытую по ****ям не шастал, охотно принимал участие в воспитании потомства. Внучата получились здоровые, росли умницами.

К родне относился уважительно, с почтением, всегда радушно принимал; в общем, внешне казался вполне приличным. А чего еще надо? Систематические вечерние посиделки допоздна в кабинете объяснял «делами работными», но родственник, много лет занимавший в ведомстве крупную должность, отлично знал – какая там к черту работа!

Мелкий чиновный деятель, подобно многим коллегам-бездельникам, любил поиграть на компьютере, а дома такой возможности не было. Вот он, выпроводив секретаршу, и гонял по экрану разные стрелялки, ну, и на неприличные сайты заглядывал. Ему было невдомек – все манипуляции с ведомственными машинами строго контролируются и учитываются. Покровитель, будучи в курсе экспедиций подчиненного, об этом даже не намекал. Пускай детка тешится. Не вредит, не продает – уже хорошо.

Вот и сегодня ровно в восемнадцать ноль-ноль Эльвира Леонидовна, наведя образцовый порядок на своем столе, заглянула к начальнику.
– Артур Васильевич, заместитель министра просил напомнить…
– Знаю, знаю. Материалы практически готовы. Сейчас окончательно просмотрю, и все. Вы идите, не беспокойтесь.
– Хорошо. До свидания!
– До свидания, – едва дверь за секретаршей закрылась, начался штурм очередного уровня «Танковой атаки».

Увлеченный перипетиями игры, он не сразу заметил: в кабинете опять кто-то появился. С неохотой нажав «паузу», оторвался от экрана и вздрогнул. На него с интересом смотрела симпатичная стройная блондинка.

– Вы ко мне?… Здравствуйте…
– Добрый вечер.
– Как Вы… По какому вопросу?
– Помогите, пожалуйста! – губы незнакомки задрожали, на глазах показались слезы, – Мне сказали, только Вы сможете…
– Погодите, не плачьте… Я… Все, что в моих силах…

Она обошла стол, приблизилась почти вплотную, будто собираясь что-то шепнуть на ухо. Он тоже подался навстречу, однако доверительного разговора не получилось – вместо этого его ткнули в шею двумя пальцами, и сознание померкло.

Через минуту, еще не полностью придя в себя, Артур почувствовал во рту какую-то приятную на вкус, но крепкую жидкость.

– Пей, пей… – ласково уговаривал кто-то, – Пей, легче будет…

Кому и почему будет легче, узнать уже не довелось. Когда стакан опустел, быстро хмелеющему «танкисту» помогли подняться из кресла. На подгибающихся ногах он, направляемый двумя парами рук, будто в дремоте сделал несколько шагов. Место умелого удара не зря называется «сонная артерия». Последним ощущением чиновника стало дуновение свежего вечернего воздуха в настежь раскрытое окно.

По периметру высотного здания на Кутузовском, где располагается министерство, в десяти метрах от земли тянется бетонный козырек. Проспект – улица довольно шумная в любое время суток, поэтому звук падения остался незамеченным.

Рано утром уборщица обнаружила горящий в кабинете свет и открытое окно. В выстуженном за ночь помещении еле слышно гудел вентилятор включенного компьютера. Аккуратная работница первым делом навела порядок: сетуя на нерадивых бездельников, ни за что получающих сумасшедшие деньги, наглухо закрыла створки, поправила жалюзи, выключила свет, тщательно вытерла подоконник, помыла пол.

И только заканчивая протирать полированные поверхности, обратила внимание на тихий шум из-под чиновного стола и мигание огонька на мониторе, означающего: прибор в режиме ожидания. Вмешиваться в работу вычислительной техники она сочла лишним. Решила при случае напомнить секретарше: начальник становится невнимательным, пусть проследит. И вышла, закрыв за собой дверь.

Переполох поднялся через полчаса после начала рабочего дня. Замминистра позвонил подчиненному раз, другой. Не получив ответа, наорал на секретаршу. Та, сдерживая слезы, постучалась. Не найдя Артура Васильевича на месте, встревожилась, позвонила ему на мобильный.

Трубка телефона, переведенного на «вибрацию», беззвучно дрожала в метре от нее, в верхнем ящике письменного стола. На столе обнаружилась папка с материалами, та самая. Ее она отдала шефу на визирование накануне. Взяла, глянула. Все готово. Документы отправились по назначению, и коллегия началась вовремя.

Сидя в президиуме, тесть три часа поглядывал в зал, но так и не обнаружил бессовестного наглеца. Работает спустя рукава, теперь вообще прогуливать начал… Дав себе слово сегодня же устроить бестолковому зятьку головомойку, начальник выбросил дурня из головы – есть дела поважнее. Звонок дочери застал его за очередным «разбором полетов».

– Папа, где Артур? – срывающийся от волнения и гнева голос не оставлял сомнения: что-то не так.
– А я собрался у тебя спрашивать…
– Его и на работе нет?
– Почему «и на работе»?
– Он не ночевал дома, не звонил, ничего! Где он?
– Подожди, разберемся. Успокойся. Молодой мужик, мало ли… Дети в порядке?
– Какие дети?! Перестань его выгораживать! Я подам на развод!
– Тише, тише… Сказал: разберусь!

Долго разбираться не пришлось. Как оказалось, зять в продолжение всего заседания высшего министерского органа был совсем недалеко. Зал коллегий находится на третьем этаже, и именно под его окном лежал «прогульщик». Случайно выглянув, одна из сотрудниц охнула и упала в обморок.

Следователь быстро пришел к выводу: ничего особенного делать не придется. Допросив уборщицу, убедился - налицо банальное самоубийство. К этому выводу склонила и предсмертная записка. Немного необычная по форме, но типичная по содержанию. Гори монитор постоянно, все прояснилось бы гораздо раньше – на экране обнаружилась предельно лаконичная и понятная фраза: «Простите меня».

В тумбе стола стояла початая бутылка коньяка и стакан со следами этой же жидкости на донышке, отпечатки пальцев на стекле принадлежали обитателю кабинета.

А в верхнем ящике, рядом с мобильником, бросился в глаза незапечатанный пухлый конверт. В нем – полсотни новеньких стодолларовых купюр.

Когда элементарная экспертиза показала: доллары при всем внешнем сходстве – грубая подделка, тесть не сдержался:
– Жил как дурак, и умер, как идиот!


Рецензии