Вместо поздравлений Магнусу Карлсену

– Шахматы как спорт умерли для меня аккурат к наступлению Миллениума – «Берлинская стена» Крамника в матче с Каспаровым. Самый скучный и нетворческий чемпион мира в истории игры полностью соответствовал наступающему веку, где всё просчитывается на компьютерных программах с перебором тысячи вариантов в секунду до глубокого эндшпиля. Добавив к этой немыслимой всего десятилетие назад технической оснащённости навык крепкого психолога (Крамник знал, что Каспаров из-за политической активности хуже, чем обычно подготовился к матчу, но из несгибаемого упрямства не станет менять дебют, продолжая безуспешно взламывать его гиперпрочную «Берлинскую стену») мы получаем на выходе первого в Истории чемпиона-технократа.

– От нашего века бесконечно далеки первые мастера великой игры, будь то гении в чистом виде Пол Морфи и Капабланка, гений миттельшпиля Давид Яновский или не поддающийся филологическим эпитетам Миша Таль, символ краткой оттепели 60-х. Ныне это детские сказки, пусть и правдивые, память о милых анахронизмах. Шахматы нового века – квинтэссенция компьютерных программ, способности мозга усваивать огромные пласты информации, вытаскивая из памяти насущное в критический момент партии. Это вопрос молодости, здоровья, правильного питания и позитивных практик – карьера Виктора Львовича Корчного, которому Каисса не отвечала взаимностью почти до сорока, а позже он расцвёл, играя на топ-уровне почти до 80-ти, ныне невообразима.

– Кажется, только сейчас я осознал, в чём подлинная гениальность доктора Ласкера, о которой не раз говорили шахматисты разных эпох, включая Алехина и Каспарова – он не просто первым совместил искусство, спорт и психологию, он предвосхитил мейнстрим игры на два века вперёд. Но поскольку такое будущее совершенно не грело, вызывая эстетическое отторжение, от него малодушно отмахивались, вешая на Ласкера ярлык циника, который удерживал титул чемпиона мира 27 лет благодаря несовершенству системы розыгрыша.

– Всё вышеперечисленное вовсе не шпильки в адрес Магнуса Карлсена – это констатация эволюции великой игры, миновавшей свой Золотой век, как поэзия свой Серебряный. Сам по себе норвежец – симпатичнейший молодой человек с адекватным кругозором, позитивными установками, огромными знаниями, навыками крепкого психолога и железной волей бойца – в главных партиях жизни он практически не ошибается, сводя к минимуму даже помарки. Технократ обретает вполне человечные черты и свойства самоиронии: «В этой комнате Хемингуэй обычно пил и создавал литературные шедевры. Я намерен запятнать его наследие водой и промахами», острит Карлсен в Твиттере, собирая тысячи лайков и репостов за неполный час. На самом деле, он мило лжёт: играть, «истекая кровью» и разрешая себе искренне ошибаться вовсе не философия норвежца, который разберёт оппонента на запчасти знаниями и привычной невозмутимостью; всё человеческое остаётся вне доски с фигурами.

– Таковы сегодняшние шахматы высших достижений, таков новый век, но всё ещё наделённый свободой воли и выбора, я оставляю себе иное право – воскрешать лучшее из прошлого, становящегося настоящим, едва приходит в действие механизм бессмертия – фигуры на доске в партиях старых мастеров двигаются точно так же, как и в минувших веках. В этом роскошном прошлом – Давид Яновский, который до утра засиделся за рулеткой, а потом превращал в подмастерьев элитных современников, русский дворянин Александр Алехин, чья вера в свою звезду являлась частью неотмирных практик, улыбка Миши Таля перед решающей партией, словно он не ощущает ни малейшего давления извне. В этом прошлом – гиперподозрительный Виктор Корчной, творящий невозможное в совершенно удушливой среде, непостижимый Роберт Фишер и Гарри Каспаров, бросивший прямой вызов первому поколению бездушных машин, и одержавший победу, в моих глазах.

– Оно навсегда останется со мной. Магнуса Карлсена уже можно поздравить с сохранением титула чемпиона мира, произнося очевидное о закономерности поражений Карякина и Непомнящего. Но «не для протокола» я бы произнёс ему только одно: наступит день, когда ты утратишь молодость и железную хватку, и единственное, что останется – наследие старых мастеров вне компьютерной эпохи, где всё случалось без гарантий и потому несло подлинность для любого века. И утратив прежнюю магию в спортивном плане, шахматы бессмертны на уровне искусства.