Летопись Баттла

                Сказание о Великом Баттле,
                о скифском Бармене Фромансуа и хитромудром Димазае Хеллбойцмане,
                и об их славных воинах
                или
                Летопись Баттла.

                По реальным событиям писано
                и ни слова не наврано.

 
Тревожная ночь перед боем.
Уставший дозорный не спит.
Степь полнится лаем и воем,
Телега по тракту скрипит.

Дрожат под кустами зайчатки,
Им шапки с рогами не в кон.
Боятся железной перчатки
И магии старых икон.

А скифы опять с перепою,
Их кофе ничуть не бодрит.
Припрятав сухарь под полою,
Бармен безмятежно храпит.

Не спят как всегда маркитанки,
Франчески прошедших эпох.
Они остановят хоть танки,
Но надо вычёсывать блох

Из рыжих весёлых кудряшек
Ответственной той бороды.
Пополнить запасы вкусняшек,
А то далеко ль до беды?

О, эти прекрасные нимфы
Не знают пощады врагу.
Зачем вам пузатые скифы
И заячье с травкой рагу?..


                Вынужденная осада.

"Закрыто на учёт" - гласила надпись, выцарапанная угольком на старой дошечке. Дошечка уныло скрипела, болтаясь на ржавом гвозде. Видимо, давно уже висела.
Монастырь, он же Крепость Призрачных викингов, он же Дом престарелых "Заячья обитель", встретил скифов закрытыми воротами. Наглухо закрытыми.
На молодецкий стук тяжелого кулака никто не откликнулся. Ворота дрогнули, но устояли.
- Не гоже ворота ломать, подождём однако, - предводитель скифов Бармен Фромансуа отошёл на пятнадцать метров и сел на траву, опершись спиной о плоский камень, вертикально торчащий из скудной степной почвы.

 - А почему бармен? - Одинокий Рейнджер аккуратно взял под локоток Франческу, незаметно выуживая из её корзинки имбирный пряничек.
- Ты не знаешь?! Плохо у нас с хрониками, надо бы официального летописца назначить. Или хоть репортёришку какого на полставки... – Франческа вздохнула и продолжила. - В давние времена, когда свято чтились традиции подбора кадров, стать вышибалой можно было только одним путём: вышибив действующего вышибалу. Ну, вот Фромансуа и вышиб. Только не вышибалу, а бармена. Попутал чутка, дурковатый был по молодости. Так теперь барменом и служит. Даже в военных походах. Хлопотно, конечно, но уже попривыкли. Опять же, кофе всегда. Кофе хочешь? Скажи, он нальёт. С миндальным молоком проси, капуччино. Это у него неплохо получается.

Дежурные уже развели костерок, Бармен колдовал над кофеваркой. Остальные развлекались тем, что бросали камушки, пытаясь попасть в маковку сторожевой башни, либо рисовали магические знаки на длинной монастырской стене.

- Пошто камни в наш огород кидаете, окаянцы? - на стене показался старый дед с берданкой. - А на стене чего там малюете? А ну разойдись, кто не хотит заряд соли в мягкое место!
- Здравствуйте, Тор-ака, как ваше драгоценное здоровье, да испошлёт аллах вам долгие годы благополучия и высоких урожаев! - Фромансуа дал своим знак отойти за кибитку, дабы бешеный дед не пришиб кого, если вдруг сверзится с верхотуры. - Как ваш огородик?
- Наш огородик - девять соток! То исть, в девяти мирах наш священный огород. И всяким нечестивцам там делать нечего. Пошто фулюганов своих привёл?
- Прошу великоушно простить моих спутников, они не знали, что ваш чудесный огород начинается сразу за воротами. Но их поведение, безусловно, недопустимо. Я строго их накажу: всю неделю будут пить кофе без сахара! Франческа, пряники в сейф убери. - Он незаметно подмигнул, понятливая маркитанка кивнула, выражая полную покорность. Рейнджер тиснул мятный пряник, на всякий случай.

Когда Бармен снова повернулся к стене, на ней уже никого не было. Тор-ака исчез как привидение. Зато заскрежетало и не без усилия открылось окошечко в воротах, маленькое, зарешеченное ржавой арматурой.
- Кто здесь? - ухнул ночной совой призрак с черной повязкой на глазу.
- Скифы пришли. С дружественным визитом.
Призрак исчез, долго возился с засовом, пыхтел, ругался, наконец, не справился и снова появился в окошечке.
- А я думаю, кто это под окнами кричит. Вы это, вечером приходите. Сейчас нет никого.
- Как никого? Тор-ака только что на стене был. Да и ты же здесь.
- Я у себя дома. Кушаю севрюжку.
- Бон аппети, ма шер, - Фромансуа по обыкновению стремился покорить безупречными манерами.
- Точно. Не знаю, чего хочется. Севрюгой объелся. На черную икру смотреть не могу.
- Да он издевается что ли? - Скифы теряли терпение, выплёскивая горячий кофе на доспехи. - Или по жизни тормознутый на всю голову? Открывай уже, невежа, кто визитёров под закрытыми дверьми держит? Или тебе помочь ворота открыть? Мы и на таран взять можем!
- А вы чего хотели-то? - одноглазый призрак ещё раз проверил засов и приободрился. - Кричите, руками размахиваете. Вы спокойнее, объясните толком, зачем пришли.
- С паспортной проверкой, блин! Чего тупишь-то? Боеспособность вашу проверить. Вы на случай нападения готовы атаку отражать? К осаде длительной готовы?
- Мы не готовимся. Лень воевать. Это же напрягаться надо.
- Да что на вас нашло, Ктулху тебя подери!
- Лично мне на Ктулху плевать, ибо мне Лавкрафт не нравится. Мне Роберт Говард нравится. Хотя они были дружками.

- Ну что, я готовый. По форточке бить будем или промеж створок вдарим? – Неуловимый Джо, красный от натуги, волочил таран, собранный наспех из подручного материала.
- Погодь, Джонни, поостынь маленько, - урезонил бойца военачальник. - Не надо пока таран, успеется. Сперва поговорить надо, по-хорошему.
- За разговорами – это не ко мне,  - Джо отпустил чудо технической мысли и печально оседлал конструкцию. – Я могу и не успеть. Проклятый я, помру скоро. В любой момент назгулы по мою душу явятся – и поминай как звали. Хотел помочь, пока живой, братве и сестринству, а выходит и не нужна моя помощь, сами справитесь. Никчёмный я, бесполезный. Туда мне и дорога.

Пока отвлекались на Джо с его импровизированным оружием, призрак по тихому свалил и форточку закрыть умудрился почти бесшумно. Бармену, однако, было не до него.

- Теряем бойца. Франческа, что у нас из зелени в наличии? Давай всё, срочно мешаем смузи. Сюда в бокал три капли хреновухи и пятнадцать маковых зернышек. Чтоб в депрессию не упал, но и как наскипидаренный чтоб не мельтешил. Рейнджер, – Фромансуа чётко отдавал приказы, - он сейчас выпьет, петь начнёт, как обычно, на блатной латыни, ты с ним посиди там в сторонке. Ты новенький, всего пока не знаешь, вот и вникай в наши заботы. Гарда, на кифаре своей ему подыграй. Пожалуйста.
- Это кобыз! – Гарда М. тряхнула пышными кудрями и вызывающе повела роскошным бедром.
- Кифара, кобыз – шайтан их разберет. Сама главное не кобызись, просто подыграй на чём-нибудь. Мы для чего отдельную телегу с твоим реквизитом за собой каждый раз тягаем? Могли бы провиант сложить, одного кофе мешка четыре бы поместилось.
- Не кофеем единым! – возвела очи к небу исполненная пафоса Гарда. – Это у меня только портативные инструменты, основной запас я в трюме храню.  А орган у меня, между прочим, вообще в подлодку встроен, никому не мешает.
- Марин, давай вот это твоё сольфеджио попозже? Он уже петь начал, иди, подыграй. Пожалуйста.
- Пожалуйста. – Гарда сделала несколько шагов, но тут с монастырской стены раздался залихватский свист.

- Пятнадцать человек на сундук и сто чертей с якорем куда-то там!  - Корсиканский Клоун старательно раскланялся и сделал подобие реверанса. - Обычно перед боем больше хорохорится тот, кто в силах своих не уверен, да проиграть боится. Откуда у вас подлодка? В степи! Вот вы клоуны.
- Сам ты клоун, - за любимую подлодку Гарда была готова порвать любого, сшить и ещё раз порвать. И так раз цать.
- А цирк у вас есть, а? Бродячие артисты.
- Может, вы кофе хотите? – Франческа попыталась разрядить обстановку, широко улыбаясь агрессивному Клоуну.
- Кофе? Будет вам кофе. Расстреливать я вас буду, за то, что вы трепачи и пустозвоны. Прямо из вот этой вот рогатки. – Он пошарил в карманах, запустив руку аж по локоть,  и действительно достал из широких разноцветных штанин огромную рогатку.
- И чем же вы намерены стрелять, милстивый сдарь? - аккуратно поинтересовался Бармен. – Уж не сушёным ли горохом? Или может, фасолью?
- Заячьим помётом! – захохотал Клоун во всю мощь лёгких, потом закашлялся и пояснил: - У нас этого добра горы. А у вас будет самый дорогой кофе. – Он прищурился, заложил в кожаную накладку коричневый шарик и глумливо прицелился в кофеварку.
- Все в укрытие, - тихо скомандовал Фромансуа. Дело принимало неприятный оборот. Во всех смыслах неприятный.
- Я немного в курсе, как делается самый дорогой кофе, про особую ферментацию и всё-такое, но кажется, тут совсем не тот случай, - испуганно защебетала Франческа, прячась за спиной Бармена.
- Зачётная рогатка, - вступил в игру Ковальски, - сам мастерил?
- Нет, купил в магазине китайских игрушек, - огрызнулся Клоун. – Сам, конечно. Где ты такую купишь? Прицельная точность полсекунды! Хошь, в твою чашку с кофе попаду?
- А может, танцевальный баттл? – Ковальски явно что-то замыслил, но его маневр пока не был понятен даже своим. – Фламенко могёшь?
Корсиканец сник, ссутулился, и даже рукава грустно обвисли, как у Пьеро.
- Не взяли меня в школу фламенко. Сказали, чувство ритма не очень. А я, может, с детства мечтал, готовился! Да идите вы все, разве можно вот так по больному.  – Он украдкой вытер потекший нос и спрыгнул со стены, исчезнув из поля зрения.

Скифы выдохнули. Бармен разлил всем успокоительный кофе. Пили молча, размеренно. Восстанавливали дыхание, закусывали тарталетками со шведского стола, захваченного у шведов хозяйственной Гардой в одном из прошлых походов.
- С такими сюрпризами мы, чего доброго, провалим миссию, - осторожно заметил Каменски.
- Не провалим.- Фромансуа не зря был предводителем. – Ковальски, у тебя особое задание. Ты свой кофе уже допил?
- Так точно, допил, тащбармен!
- Бери мешок с орехами и дуй вдоль стены, воон туда. Там за кустами сирени, которая за пирамидальными тополями, между чёрной бояркой и большой кривой тутовиной старый лаз есть. Был. Может, его засыпали, а может и нет. Но это не важно, туда лезть не надо.
- А чего делать?
- Командира слушать. Не перебивай. Пожалуйста. Найдёшь лаз – насыплешь возле него орешков. Немного. И будешь отходить. Через каждые четыре-пять метров ещё орехи оставляй, по чуть-чуть. И так до самого нашего лагеря. Понял?
- Понял. А кого выманивать будем? Белку чтоль?
- Берсерка.
- Берсерк… берсерк… - пронёсся шепоток меж бесстрашных скифских воинов. Все они как-то подобрались, сразу став то ли стройнее, то ли выше, то ли незаметнее.

- А кто он, этот берсерк? – заинтересованно встрепенулся Рейнджер, подойдя поближе. Джонни уже мирно посапывал, так что его прикрыли тёплым одеялком, оставив на свежем воздухе для пользы здоровья.
- Берсерк – тоже Призрачный викинг. Боевой хомяк-убийца. Когда обернётся. А так Заинька.
- Фромансуа, а чего на берсерка орехи переводить? Если он там тыщу лет некормленый, так может сухариков ему - и нормально. Выманим, приручим, к кофейным зернам приучим.
- Нельзя экономить на потенциальных союзниках! – Фромансуа назидательно поднял палец, как бы акцентируя высочайшую важность информации. - Наёмник издавна идёт туда, где лучше кормят. Так что никакой самодеятельности. Кстати, это она. Ты, Ковальски, поаккуратнее там.
- Понял. Возьму глазированный миндаль. Или арахис в паприке? У нас ещё кешью есть. И фисташки. И этот, как его… пекан!
- Я сказал, аккуратнее!
- Арахис без обжарки и семечки. Я пошёл.

Ковальски скрылся в сгущающися сумерках, остальные собрались у вечернего костра. Время замедлило ход, наступил час Пророка.


                Ковальски

Ковальски был пингвином средней толстожопости - умеренной мозговитости. Птицей, которая никогда не полетит и вряд ли поплывёт (в силу особенностей степного ландшафта). Зато он был уверен в своём мадагаскарском происхождении, имел весёлый нрав и был лёгок на подъём. Потому он взял мешок, нагрёб туда разных орешков, справедливо рассудив, что, поскольку предпочтения хомяка досконально не изучены, стоит предложить весь ассортимент: что-нибудь да сработает. И пошёл искать лаз.

Он довольно быстро отыскал сирень, выписал «змейку» промеж высоких узких тополей и пополз по-пластунски вдоль стены. Между кустами боярки и кривым стволом старой шелковицы лаз не обнаружился, зато поблескивала глубокая лужа. Ковальски не стал проверять глубину, прежде всего он наклонился к воде, улыбнулся своему отражению и помахал. Хотел даже воздушный поцелуй послать этой симпатичной мордашке, но отражение было против подобной фривольности: из лужи резко выпрыгнул ещё один пингвин.

В первый момент бравый лейтенант слегка оторопел, не без этого. Но уже в следующий момент заорал как резаный: «Шкииипееер!» И бросился обниматься.

- Отставить, Ковальски! – Шкипер кратко, но крепко обнял старого друга и почти сразу стал серьёзен. – Лаз заминирован. И не ори так, соблюдай конспирацию.
- Шкипер, как ты здесь? Откуда? – перешёл на шёпот всё ещё счастливый Ковальски.
- Как-то так, друг мой, все мы здесь как-то так… Присядем вот тут, под кустом, чтобы не отсвечивать. Ты какую боярку любишь, черную или красную?
- Здесь только черная. Она с кислинкой, я пробовал. А красной тут нет почему-то.
- Сейчас будет, – Шкипер подмигнул, - давай орех. Необжареный только выбери, сырой.
«Откуда он знает, что в мешке орехи?» - мелькнула спугнутой пичужкой мысль где-то на краю сознания. Мелькнула - и исчезла бесследно, словно и не было её… Ковальски протянул крупный грецкий орех, тонкокорый, почти тяньшаньский. Шкипер одобрительно кивнул, взял орех и постучал им по тонкому стволу боярки. Интересно так постучал, затейливой морзянкой, будто тайный пароль. Куст замерцал в месте касания – и поглотил орех. С ближайшей ветки свесилась крупная гроздь тёмно-красных спелых ягод.

- Вуаля! Красные на чёрной. Угощайтесь, друг мой, это стоит попробовать хотя бы раз в жизни!
Ягоды и впрямь были вкусные. И костянки немного, и мякоть рассыпчатая. Но смутное беспокойство мало-помалу одолевало скифского разведчика.
- Ускоренная генная модификация ягод боярышника – очень эффектный фокус. Новые технологии? И почему орех должен быть непременно сырым?
- Потому что только из сырого ореха может вырасти новое дерево, разве не очевидно? Жизненная сила – вот в чём главный фокус. Считай эту технологию новой или старой, суть её не меняется.

Ковальски достал из-за спины неизменный блокнот, быстро зарисовал орех и спрятал блокнот за спину. Осмысливать информацию сейчас он был не готов.
- Шкипер, всё же, как ты здесь оказался?
- А ты как? – ответил Шкипер вопросом на вопрос. – И когда?
- Да вроде всегда тут был…
- То есть ты совсем-совсем ничего не помнишь? Ладно, попробуем иначе. – Он закатил глаза и затянул нараспев противным унылым голосом что-то наподобие мантры. - …глупый пИнгвин робко прячет тело жирное в утёсах…
Ковальски вдруг ощутил невыразимую грусть. Одиночество, непонятость, собственную никчёмность и полную безысходность. Он сжался, заплакал, а потом и вовсе зарыдал в голос, упав лицом в жухлую траву. Шкипер ждал. Когда рыдания стали тише, просто сказал:
- Толстым ты был в школе, Ковальски.
- В какой школе?
- В средней общеобразовательной. Вытри сопли, пионер. Дразнили тебя товарищи. Обида долго живёт. Бывает, человека уже нет, а обида всё теплится, не распадается, форму держит… не полностью, конечно. Вот так пингвин от тебя и остался.
- А ты? – Ковальски перестал рыдать и дышать тоже почти перестал.
- А я должен был стать первой скрипкой. А стал второй. Тут у каждого своя история. Это призрачный мир, понимаешь? Все призраки! Всё – ненастоящее!

На всякий случай Ковальски себя ощупал. Всё было на месте, плотное и гладкое, как и полагается. Ничего зазорного в бытии пингвином он не нашёл, но обострённое чувство справедливости не оставляет шанса на покой.
- Если здесь всё ненастоящее, где настоящее? И как туда попасть?
Шкипер заметно оживился:
- Я знаю, как выйти за Большую Консоль! Мы можем открыть портал, надо только подорвать стену, там трещина есть, я давно присмотрел. В мешке орехов как раз хватит, ты же видел фокус с бояркой? Примерно та же технология. Только прямо сейчас надо идти, в аккурат успеем.
Он подскочил и уже тянул зареванного Ковальски в сторону от лагеря, но тот заартачился и покрепче прижал к себе мешок.

- Тогда зачем ты заминировал лаз, если портал дальше, где трещина? И я не могу сейчас уйти, я же на задании. У нас миссия.
- Какая у вас миссия? – Шкипер терял терпение.
- Не знаю. Пророк, наверное, сейчас  рассказывает. Я ведь уже должен был вернуться! Меня товарищи ждут.
- Кто там тебе товарищ? Медведь-недоросток? Тупая селёдка с амбициями? Изба на курногах? Они даже не птицы! Кого ты зовёшь своими товарищами, глупый ты пингвин?! – Лицо Шкипера вытянулось, глаза покраснели, перья выпали, он преобразовался в лысого старичка, кривоногого, с пузом и очень злого. Ковальски отшатнулся.
- Мы скифы! – крикнул он в отчаянии.
- Мы скифы, - передразнила его красноглазая сова, плюхнулась в лужу и, став дельфинихой, ещё раз передразнила, - мы скифы…
Ковальски рванул заплатку, прикрывавшую маленькую дырочку в мешковине, и, оставляя за собой орехово-семечковый след, во весь дух помчался к лагерю.



                Трудный день Димазая Хеллбойцмана

 
Вышел боцман Димазай,
Гаркнул весело:
- Банзай!
Кто не викинг, тот редиска,
В трюм покамест полезай.

В трюме грустно и темно.
И не убрано давно.
Нет ни света, ни вайфая,
Только круглое окно.


В тусклом свете лампады, неудобно скособочившись перед осколком зеркала, Хеллбойцман, вооружившись напильником, стёсывал отросшие за неделю рога. Рядом на хлипком столике лежала полировальная пилочка для наведения блеска и космодесантская беретка, под которую он прятал наведённую красоту. Логика не была его сильной стороной.

В целом это был бравый мужчина в расцвете сил, характер нордический, родословная что надо, в порочащих связях… всё сложно. Рога мог бы носить с честью, это не были ветвистые оленьи прибамбасы - вполне узнаваемого профиля крупные бычьи рога, как раньше на шлеме были, откуда собственно и перекочевали. Рассекал бы этаким Минотавром, золотил их по праздникам, а то и плющом можно декорировать, смотря какой повод. Но нет, прятал. Берёг тонкую душевную организацию старого друга.

Кэп совершенно ударился в религию, стал называть себя капелланом, непрерывно шептал молитвы и ни днём, ни ночью не расставался со Священным Писанием то ли Даля, то ли Розенталя. Разве в полнолуние его накрывало, тогда норовил что-нибудь поджечь, проявляя большую изобретательность. Но вымуштрованная команда каждый раз оперативно тушила возгорание. Собственно, он сам их и муштровал, на растущей луне. Обучил, распределил обязанности в пожарной дружине, план эвакуации заставил начертить и сам же принял, поставив витиеватую подпись.

Психическое здоровье кэпа пошатнулось примерно год назад, когда викингам пришлось или повезло, тут как посмотреть, перебраться в эту тихую обитель. Не без потерь, конечно. Жертва, принесённая боцманом, произвела большое впечатление на капитана. Возможно, он всё ещё корил себя, что не принёс эту жертву сам, но сложилось как сложилось. На самом деле от него мало что зависело.
Тогда вместо обещанного Рагнарёка начался полный йок-макарёк. Асгардцы как с ума посходили (а может и не как, кто знает наверняка?), взялись перетасовывать сферы влияния, проводить инвентаризацию, менять управленческую структуру. Всё это под аккомпанемент какой-то новой заразы, которую сами же и запустили, а уж сколько жизней унесли методы борьбы с ней, так и вовсе караул.

Отряды боевых валькирий назначались и переназначались в переподчинение то одному, то другому, переформировывались, меняли обмундирование и арсенал… Так что спустя короткое время ненавидели вообще всех. Они и раньше-то особой добротой не отличались.

Пользуясь смутой, активизировались скупщики душ, вползая мелким бесом даже туда, куда раньше и смотреть бы не рискнули. Бойцы готовились ближайшим рейсом отбыть в Вальгаллу и обсуждали, сойдёт ли татуировка в виде меча за пропуск? На случай, если меч выбьют или отчекрыжат вместе с конечностью? Формализм и бюрократия – вот символ  стабильности и надёжности!

Посреди этого бедлама осатаневшая начальница воинственных дев Гильда Брю и приметила коренастенького боцмана. Чем уж он её впечатлил, про то неизвестно, но характер показал сразу: затребовал спасти весь отряд! Гильда согласилась на его условие и выдвинула встречное. В итоге через портал, открывшийся в щите валькирии, прошли все, включая её саму и бывшего добропорядочного семьянина Димазая Хеллбойцмана. Можно сказать, в Вальгаллу только он и попал. В усечённой версии, конечно.

Даму сердца насильно осчастливленного героя подчиненные не то, чтоб очень уж не любили, но за глаза звали Гильзой. В сердцах – стреляной. Димазай эти выходки пресекал, конечно, но чаще делал вид, что не слышит. Без того проблем  хватало. И лучше было бы о них  всуе не поминать…

Дверь в каморку бесстрашно отворила Эль: мастер меча и томагавка, гений маскировки бурундук-оборотень. Сегодня - в ипостаси Заиньки. Да, переход всех видоизменил, привыкали долго, но, путём не сильно научных экспериментов, выяснили, кто есть кто, когда и на что горазд. Основной состав, конечно, обзавёлся длинными ушами, короткими хвостами и выдающимися передними зубами. Обзайчились, проще говоря. Но имели место и оригинальные метаморфозы.

- Боцман, у Гильды воды отошли.
- Заткнуть пробоину! – боцман по привычке гаркнул и замер с вытаращенными глазами.
- Димазай, она рожает. – Эль не была уверена, как именно надо привести командира в чувство: водичкой брызнуть или в лобешник закатать. Хорошо, что он вышел из ступора сам.
- Ну так делайте!.. чего там надо делать? Чего надо, то и делайте! Я сейчас. Приду я. Уже иду.
- Одноглазый Пират расчехлил второй глаз и приступил к обязанностям повивальной бабки.  Я чисто оповестить.

Заинька покачала головой и вышла. Дверь не успела закрыться, её перехватил, вписавшись плечом в косяк, взбудораженный Меченый Волк:
- У нас пробой!
- Я же сказал, заткнуть… тьфу ты, знаю уже.
- Кракен пробил люк и расползается из колодца по нижним этажам!
- Ссс…
Боцман угадал первую букву. Под монастырскими сводами летел звонкий голос дозорного:
- Скифы!


                Пророчество и прозрение

С задания Ковальски возвращался уже по темну. Несколько раз останавливался, чтобы проверить наличие "хвоста". Но всё было тихо. Перед самым лагерем он залёг за небольшим пригорком, расфокусировал зрение и стал смотреть "без предвзятости", как на совершенно незнакомый пейзаж. Техника "свежий взгляд" открыла удивительную картину.

У яркого костра бушевала, пафосно воздевая руки, огромная тень. Она то сгущалась до размеров невысокого плотного мужчины, то вытягивалась до самых звёзд, так, что слушателям приходилось задирать головы. А может, они пытались разглядеть в ночном небе что-то важное, о чём говорил Пророк. Каменски вещал о Большой консоли, о Мире игроков, о равенстве руки и перчатки в свете теории голографической вселенной. О силе единства и великой скифской миссии. О пророчестве, о маленьком селении высоко в горах, где провел своё детство сам I-гор Каменски, будущий великий пророк и людь теней.

Ковальски мало что понял, до него доносились лишь обрывки фраз, да и застал он только самый финал. Слушатели у костра тоже не очень поняли, некоторые дремали. Одинокий Рейнджер Мимишка откровенно дрых, привалившись спиной к бревенчатой стене. Большой, предположительно - плюшевый, предположительно - медведь (кто их разберёт, эти шедевры китайского пошива?) укрылся коробкой из-под бисквитов и сладко посапывал, втягивая чуткими ноздрями запах ириски, присохшей к передней лапе.
Избушка сидела, вытянув натруженные за день куриные ноги, но и сейчас не бездельничала: перемалывала на ручной (ножной?) мельничке свежеобжаренные кофейные зёрна.

С другой стороны от Мимишки стояла на ручном тормозе платформа на колёсиках - передвижной колодец. На срубе колодца задумчиво вздыхала большая селёдка в очках, украдкой прихлёбывая чего-то из стеклянной бутылочки. Просветляющей жидкости хватало ненадолго, когда у селёдки наступал эмоциональный или интеллектуальный перегруз, она ныряла в глубину, а её наблюдательный пост занимала воинственная мышь. Мышь деловито прохаживалась по квадратному периметру, нетерпеливо била тонким хвостом – грозой яиц золотых и обыкновенных, весь её вид сообщал: Пророк несёт полную чушь и должен быть немедленно поправлен более сведущими товарищами. "Интересно, кто из них Гарда, а кто Марин? - подумал Ковальски.  - Наверное, на М - мышь". Словно ощутив движение направленной мысли, мышь резко повернулась в его сторону. Ковальски поспешно перевёл взгляд.

Бейджик с надписью "Франческа. Свободная вакансия" был прицеплен к кружевному фартучку, который мелькал меж рядами засыпающих, заботливо предлагая горячее какао, кефир и тёплое молоко. Веяло уютом и умиротворенностью.

- Что ж, - предался философии Ковальски, - разве так оно важно, как мы выглядим? Так ли важно, как воспринимают нас другие? Ведь поступки мы совершаем соответственно нашим внутренним убеждениям. А потому - да, скифы мы! Да, азиаты мы, с раскосыми и жадными очами!

Он встал, приосанился и бодро зашагал в лагерь, вновь обретший привычный вид.

Там отчитался об успешно выполненном боевом задании, хотел было сдать Франческе пустой, слегка дырявый мешок, но передумал: наскоро заполнил его сухой травой, да и устроился на этом тюфячке. Уснул сразу, крепким сном честного человека, заплатившего налоги.



                Пробуждение

Пробуждение было ранним. Рассвет чуть брезжил, сквозь храп, сопение и присвистывание доносилось тихое брюзжание. Ковальски повернулся на другой бок и увидел источник звука.

На борту телеги с провиантом сидела Хтонь, завершившая облёт территории. Зябко куталась в чёрный плащ, левый глаз её был красным.

- Что с глазом-то? - спрашивала сердобольная Франческа.
- Чёрный Мамб плюнул. Ядовитый, поганец. - Хтонь грела конечности об горячую кружку с чаем.
- Этот наивный чукча полагал, что тебя можно вырубить с одного захода? - хохотнула Гарда М.
- Он не думал, он сразу к Бармену пополз. Обвился вокруг высокого фужера и давай на ухо нашёптывать. Мол, хороший ты парень, Бармен. Вот сколько тебя знаю - молодец! И напитки смешиваешь качественно, и наливаешь по правилам, и с народом по понятиям. Честно тебе скажу - уважаю. Мы ведь сколько лет уже, считай, дружим? да чего их считать, дружим ведь, да? И дамы наши к тебе со всем расположением, прям можно сказать - очарованы. Красавец! Умница! Широкой души человек! С большим сердцем! Не льщу ни разу, так и говорят все. И правду ведь говорят, одну только истинную правду, как на духу.

И вот как друг скажу тебе: змею ты, Фромансуа, пригрел на груди своей широкой. Самую что ни на есть змеищу подколодную. Иссушит она тебя, сердце выгрызет, очи выест и душу твою светлую выпьет до самого донышка. Ужо я их знаю, гадин этих. А такой лютой адовой бестии даже и мне ранее не встречалося.

Рассорит она тебя со всеми друзьями-сторонниками, всех от тебя отвадит, один останешься. Дружину твою к рукам приберёт и кофе-машину прихватизирует. Будет в ней зелья страшные варить для ритуалов своих непотребных да людей добрых травить, чтоб только её слушали, только ей служили. И сам пропадёшь, и нас всех изведёт она, как пить дать изведёт. На тебя, кстати, грех ляжет: по твоему недосмотру потому что. Не добдел, других под удар подставил. Тяжкая она, доля командирская, ответственность на нас высокая, сам понимаешь.

- Прям так и сказал? - Франческа с круглыми глазами аж задохнулась от возмущения.
- Эвон чего, командир выискался! - хмыкнула Гарда М.
- Слово в слово. У меня, чай, память не девичья. - Хтонь отхлебнула из кружки и продолжила. - А давай, говорит, спалим эту ведьму? Детишек порадуем, наши мальчики любят в святую инквизицию играть. У меня и дровишки припасены на такой случай, хорошие, смолистые - искра на шесть метров летит, чистый фейерверк! Устроим праздник навроде масленицы, гулянья народные. И будет нам заместо вреда одна сплошная польза: и популярность, и авторитет с репутацией. Для командира репутация - самый главный капитал, его беречь и преумножать надо.

Да что я тебе очевидные вещи-то разъясняю, аж самому неудобно стало. Прости, увлёкся. Так что, ты какие блинчики уважаешь, тонкие-кружевные с маслом или такие толстые, большие, чтобы начинку заворачивать без скупердяйства, и чтоб с припёком ещё? Могу севрюжки подогнать из старых запасов. Не просрочка, высокого качества продукт!

- А Бармен что?! - девчонки синхронно подняли упавшие челюсти. - Он же не сдаёт своих?
- Бармен-то? Своих? - Хтонь снова отхлебнула. - Остывает как быстро, вроде кружка массивная, стенки толстые. Вы б термокружку где надыбали или термосок маленький. И это, имбирь надо с лимоном. Лимон тонкими кружочками, а имбирь брусочками мелкими, как спички. Лучшая профилактика простудных заболеваний, самое время о ней вспомнить.

- Ты в сторону не виляй, чего Бармен сказал?
- Бармен сказал, что к двухтысячному году каждая советская семья получит свою отдельную квартиру. Слышали этот анекдот?
Гарда М. молча потянулась за сапёрной лопаткой.

- Да ладно, ладно. Своих-то, конечно, не сдаёт. Знать бы ещё, кто у него свои... - добавила Хтонь вполголоса, отставила кружку и завершила рассказ в обычной насмешливой манере. - Не поддался он вражьему навету. Принял на грудь с душевного помраку, не без этого. Побуйствовал маненько, барную стойку развалил, кофемашину об стену хряснул. Потом, как прочухался, сам же всё и починил. И пол помыл. Будете сегодня в чистоте и красоте чревоугодничать. Вон уже и капучинами вашими потянуло, латте-гляссе и прочий раф. Не учуяли ещё что ли?

- Ой, и правда, - спохватилась Франческа, - может кофе? Горячие круассаны сейчас по-быстрому... а то вот новая мода образовалась: маффины "Красное на чёрном". Будешь?
- Не, моя задача выполнена, я отсыпаться. Пусть дальше Ковальски вас развлекает. Ишь, делает вид, что спит, а сам подслушивает. Доброе утро, Ковальски!

Ковальски не ответил. Он повернулся на спину и стал смотреть в небо.


                Практика – мерило истины

Небо было чистым, паззлы облаков не складывались в летящие рояли и прочие высокохудожественные картины. Картины подкидывала память, своя ли, чужая ли, откуда-то из самых недр, из древних архивов, распаковывая сохранившиеся файлы в случайном порядке.

Представлялся Ковальски летний луг с короткой, частично выгоревшей на солнце травой. Медлительные коровы, лениво блуждающие по широкому пространству либо мирно дремлющие рядом со своими же, быстро подсыхающими, лепёшками. Миниатюрный букетик из трёх пушистых одуванчиков и одного тонюсенького стебелька, с которого в разные стороны торчат синенькие соцветия, похожие на цветы незабудки. И удивительная маленькая птичка, совсем не заметная на траве, но вот она, мелко трепеща крылышками, уже зависла в метре от поверхности земли и движется по широкой спирали, словно огибая невидимый столб, поднимаясь всё выше и выше...

Здесь должна была звучать песня жаворонка. Ковальски был совершенно в этом уверен, но, как ни силился, не мог вспомнить. Крик петуха, пророчество кукушки, теньканье синичек по весне, чириканье воробьёв, невнятное бульканье спесиво надутых голубей, протяжное мычание коровы - легко. Аудиофайл с песней жаворонка, вероятно, был повреждён.

Память извлекла другую случайную папку, с танцующими дервишами - чудными мужиками, которые вертятся вокруг своей оси с упорством, достойным лучшего применения. То ли жаждут просветления, то ли надеются однажды взлететь...

"Спираль! - мелькнула мысль-озарение. - Вот в чём весь секрет - спираль! Надо только верно рассчитать соотношение размаха крыльев с радиусом окружности и осевую скорость. Упорство дервиша и песня жаворонка. Нет, своя песня! У каждого своя песня, она родится в процессе, сложится силой намерения и радостью предвкушения. Практика - мерило истины".

Ковальски резко сел, покрутил головой, кинул тюфяк на ближайшую обозную телегу и ринулся прочь из лагеря.

Спустя примерно час скифы, допивающие утренний кофе, стали свидетелями неординарного события. Взорам их предстала большая ровная поляна в стороне от лагеря. Собственно поляна, конечно, и раньше там была, только раньше она была самая обыкновенная, разве что размерами с аэродром. Теперь же на ней копошилось странное существо, эдакий гибрид бройлера с птеродактилем. Усердствуя, оно пропахало когтистыми лапами борозду, чёткую, будто циркулем размеченную, но всё равно упорно продолжало нарезать круги, запинаясь и раскачиваясь, силясь совладать с тяжелыми крыльями, из-за которых его кренило то на один, то на другой бок.

Скифы уже прикидывали, не пора ли делать ставки, куда в итоге завалится - в центр круга или наружу? Но кто-то обратил внимание, что несуразное нечто меняется в режиме реального времени: лапы становятся меньше, пропорции туловища - гармоничнее, крылья двигаются всё менее судорожно и всё более слаженно. А потом оно и вовсе оторвалось от плоскости и устремилось вверх по расходящейся спирали, будто дальше, в пределе, намеревалось выйти за пределы земной орбиты и обрести свою, новую, никому пока неведомую...

- Дракон-феникс, несуществующий вид, - тихо произнесла Франческа.
- А ты откуда знаешь, если несуществующий? - усомнилась дотошная Гарда М.
- Сам сказал.
- Когда?
- Сейчас.
- Он обещал вернуться?
- Не обещал.
- Значит, не вернётся? - сунулась меж говорящими откормленная морда блохи в бархатном кафтане.
- Этого тоже не обещал, - назидательно ответила Франческа.
- Букетик вот оставил! - Гарда М. сунула блохе под нос внушительный веник серебристой с голуба травы - полыни таврической.

***

Далее летопись обрывается по причине лишения летописца жалованья в связи с сокращением штатов в рамках программы стихийно-плановой оптимизации, реструктуризации и полемизации обязательной дезинсекции.