Любовь и власть. 23

   Что я мог ей ответить? Осудить? Так кто из нас виноват больше? Я провёл с ней приятно время и исчез, ни ответа, ни привета, ни надежды. Всё мечтал о своём домике, не оставил ей денег. Если бы я знал… Прошлое не имеет сослагательного наклонения, его нельзя изменить. Я положил свою руку на её,-
 - Прости меня, Кэтти! Если можешь, прости! Я виноват пред тобой и этим несчастным ребёнком, вся вина на мне! Прости!
 Мы помолчали, потом она сказала,-
 - Что прошлое ворошить, поздно уже! Пошли спать!
Я поплёлся за ней, посчитав это приглашением. Ну что ж, буду почаще закрывать глаза. Мы подошли к её двери, я уже хотел войти следом, но она резво развернулась, сделала большие глаза и прошипела,-
 - Ты куда? Тебе нельзя, здесь ребёнок!
Я заметил маленькую кровать под пологом, где спал Лун.
Кэтти, Кэтти, милая моя Кэтти во власти материнских чувств, может быть хоть так успокоиться твоё сердце и утихнет боль? Я наклонился и поцеловал её шершавую руку, она поцеловала меня в темя, пожелала мне « Доброй ночи» и захлопнула дверь.
   Я со свечой отправился к себе. На моей постели, разметавшись, нагая  и прекрасная спала моя нимфа. На её шее и груди блестели стеклянные бусы. Мне стало горько и страшно, а вдруг история повториться и моего ребёнка опять убьют? Нет, если девушка залетит, Кэтти её не оставит, поможет, но что делать мне? Я её не люблю, да и она меня тоже. Чем то, чем мы с ней занимались, отличается от продажной любви? Тем, что вместо денег я отдал ей стеклянные бусы?
Нет уж, хватит с меня трагедий!  Я осторожно потянул из-под неё одеяло, укрыл её, сам целомудренно притулился на краешке и задул свечу.
   Утром меня разбудил петух, но я не открыл глаза. Слышал, как девица потянулась, зевнула. Она прижалась ко мне горячим молодым телом, но я отвернулся, делая вид, что сплю. Ей пришлось одеться и уйти. По-моему она обиделась.
     Я хорошо выспался, встал поздно. Когда спустился вниз, все постояльцы разошлись по своим делам. Лун и помощница уже убрали зал и отмывали кухню и посуду, Кэтти как всегда восседала за стойкой.
 - Доброе утро! Ты что-то припозднился! Видно ночью долго трудился,-
не без ехидства заметила она.
 - Доброе утро, Кэтти!-
я наклонился за стойку и поцеловал её,-
 - Ночью я спал.
 - Один?
Я замялся, потом сказал,-
 - Как ты с Луном.
Она опять ехидно прокомментировала,-
 - Ты прочёл проповедь моей девице? Она злая, как чёрт.
- Нет, я крепко спал, плохой из меня проповедник.
Кэтти крикнула, чтоб мне пожарили яичницу. Через минут десять появилась девица. С обиженным видом она швырнула мне миску с яичницей, кусок хлеба и удалилась с оскорблённым видом.
-А чем есть? Кэтти, дай вилку!
Кэтти откровенно потешалась надо мной и девушкой, крикнула,-
 - Вилку принесите его сиятельству!
Вилку и нож принёс Лун, я потрепал его по волосам.
 - Что тебе налить, промочить горло?
- Воды,-
буркнул я, расправляясь с яичницей.
Дверь отворилась, вошёл мальчишка-посыльный и положил два  конверта с сургучными печатями Кэтти на стойку. Она дала ему мелкую монетку, посыльный убежал.
   Кэтти посмотрела на адресата, перевела удивлённый взгляд на меня,-
 - Гляди-ка, оба и тебе!
Я подошёл, сломал печати, одно из писем было от моего банкира, в котором он сообщал, что в болезни Моны произошёл перелом, и она будет жить. Так её имя Мона! Мона! И она будет жить! На моей физиономии расплылась довольная улыбка. Кэтти смотрела на меня с тревогой и болью.  Женщины нутром чуют чужую, и как это им удаётся? Я согнал дурацкую улыбку с лица, небрежно сунул письмо за пазуху, вскрыл второе. Там меня извещали, что если я не передумал, то должен явиться в полдень во дворец к пятому входу. Дался же им этот пятый вход! Время у меня было, я махнул рукой Кэтти и отправился пешком, куда мне было назначено.