Чужой любовью сердце уврачую

«Чужой любовью сердце уврачую,
И будет страстью страсть исцелена».
(Лопе де Вега.)

***


"Я совсем старая. Весной мне исполнилось ровно восемьдесят. Я плохо слышу, мои глаза слабо видят и память иногда подводит меня. Дети, внуки и правнуки тревожатся за моё здоровье и часто навещают мой дом. Они думают, что я могу умереть в любой момент и они не успеют помочь мне. К тому же, они беспокоятся, что слишком мало любили меня и заботились. Этому научил их отец, мой покойный муж. Он обожал меня и никогда не позволял делать непосильную работу и тревожиться по пустякам. Я родила супругу трёх сыновей и двух дочек. Все они выросли достойными людьми, верными жёнами и мужьями, нежными и внимательными родителями и детьми. Когда они с кучей своих малышей приезжают в гости, в доме стоит шум, смех и суета. Маленькие придумывают тысячи проказ, забавляя нас и радуя. Мужчины орудуют по хозяйству, в саду и в поле. Женщины занимаются уборкой и готовкой. Все они делают это с радостью. Им нравится думать, что без них я не обойдусь. И они горды тем, что отец, строго и неусыпно взирающий с небес, доволен ими.
Вечером, усталые и умиротворённые, мы собираемся за большим столом. Наваристое мясное рагу; тушёные в остром соусе овощи; всевозможные пироги и прочая сдоба; копчёности и соленья, извлечённые из подвала; запотевшие бутылки холодного эля; варенья и засахаренные фрукты – пир стоит горой до самой ночи. Детишки, поковырявшись в угощеньях, вскоре начинают зевать и потирать сонные глазки. И их отправляют на боковую. Мы рассаживаемся посвободнее и продолжаем ужин. Разговоры, воспоминания, задушевные песни – это лечит наши раны, расслабляет натруженные мышцы и утомлённые нервы, и сплачивает ещё больше. Расходимся далеко за полночь, обильно напитав тело и душу. Мне всегда особенно хорошо спится, когда дом полон народу. Так и кажется, что я – молодая, сейчас в спальню войдёт муж и скажет ласково: «Я уложил всех, родная. Не беспокойся – всё хорошо. Спи спокойно, любимая. Сладких тебе снов». А потом устроится рядышком и обнимет крепко. И станет мне так тепло и покойно.

Я знаю, что он уже не придёт никогда. И не обнимет. Но топот маленьких ножек по коридорам, тихая речь и смех за стеной, осторожное хлопанье дверей навевают лёгкие мысли и утишают сердце. Я вспоминаю свою долгую жизнь и на душе моей светлеет.
Наутро, гости начинают собираться по своим домам. Мои дети живут не далеко от меня. Но, каждый раз, прощание – это целая церемония. Все они, включая самых крошечных малышей, подходят ко мне, целуют в щёки, говорят ласковые слова и просят, чтобы я себя берегла и любила. Обязательно, из кармана вынимается маленький подарочек и, под моё ликование и восторги, смущённо вручается мне в руки. Я, покопавшись в большой плетёной корзине, что всегда стоит у моих ног, достаю ответный дар. И, поцеловав в лоб, сую в ладони и ладошки, заранее приготовленную вещицу. Они радуются моей мелочёвке, словно я дарю им дойную корову, красивое богатое платье или новую дорогую, привезённую из города, игрушку. Не так ценны мои подарки. Просто, мои дети, внуки и правнучата любят меня. И я их люблю. Очень.

Я наполняю плетёную корзинку постоянно. Зная, что нужно и что нравится моим родным, я не упускаю возможность хоть чуть-чуть порадовать и осчастливить их. Привезённые знакомыми из города, сделанные мною самолично, эти вещички дают моим детям и малышам моё тепло и любовь.
Последней, со мной всегда прощается старшая дочь Роза. Она ведёт моё хозяйство. Проживает её семья лишь в получасе езды от моего жилища. Потому, их я вижу чаще всего. Присев рядом на стульчик, дочь напоминает мне, текущие дела, что я должна сделать; уточняет где и какую еду, чистое бельё и одежду мне оставили. Она думает, что я ничего не помню и не могу. Роза ошибается. Я ещё много могу сама. Но я не разуверяю её. Когда моя старшая заботится обо мне – ей становится легче и лучше на душе. А это важно. Так всегда считал мой муж. У калитки, мы с Розочкой обнимаемся и троекратно целуемся. И она всегда плачет. Ей кажется, что мы видимся в последний раз. Я утешаю её и обещаю быть умницей. Она улыбается, сквозь слёзы, садиться в бричку. И пока, колыхаясь и поскрипывая, повозка трогается с места и движется по дороге, долго машет мне рукой. Когда последняя телега, с тесно усевшимися взрослыми и детьми, в клубах пыли скрывается за поворотом, я не торопясь иду в дом.

Моя досуг обычен и не слишком разнообразен. Уход за цветами, посильное рукоделие, чтение книжек через большую лупу. Кроме того, я люблю гулять по окрестностям. Буковый лес, цветущие луга – там я брожу с весны до первых белых мух. А вот к морю меня тянет всегда - будь оно тёплое и спокойное, или свинцово-синее, с ледяной кромкой у берега. Я знаю его, как ни что на свете. Оно может пропитать умирающую от голода деревню и принести несчастного утопленника. Ему легко омыть песок с ног рыбака и утащить волной зазевавшегося купальщика. Оно ломает, топит корабли и бережёт, вскармливает робкого и беспомощного малька. Море прекрасно и свирепо. Ему ничего не стоит спасти и убить. Дать и отнять. Я научилась его любить, хоть оно когда-то почти разрушило мою жизнь.

Ещё мне нравится хлопотать по дому. Много лет назад мой муж построил этот дом. Он воздвигал его долго, тщательно и с любовью. Лучшие работники трудились у нас. Из города был нанят архитектор. Вместе с супругом они придумали расположение помещений – жилых и хозяйственных. Вместе же, руководили стройкой и обустройством жилья. Сотворённые морем и временем куски ракушечника аккуратно обтёсывались и укладывались в толстые и крепкие стены. Гладкие половицы из тёплого, нежно-розового цвета, с белыми подпалинами и красноватыми прожилками, бука плотно подгонялись и покрывались лаком. Черепичная крыша терракотового цвета издали веселила глаз прохожего. Большие окна и основательные двери, просторный светлые комнаты и уютная кухня, кладовки, с полками от пола до потолка, подпол, вместительный и глубокий – всё было продумано до мелочей и воплощено в жизнь. Супруг мечтал, чтобы всем домочадцам жилось привольно, удобно и радостно. Так и случилось. Наша семья десятки лет жила здесь - пополнялась, взрослела и крепла. И даже теперь, мы любим собираться в нашем доме. С ним связано столько хорошего и доброго.

Затворив тесто, я присаживаюсь на скамью возле окна и смотрю в сад. Фруктовые деревья с раскидистыми кронами, грецкие орехи и оливы, магнолии и цитрусовые – этот сад мы закладывали вместе с Алехом. Радовались, когда саженцы приживались и скоро шли в рост. Смеясь и подшучивая друг над другом, собирали первые скудные урожаи. Огорчались, когда засуха или холодные зимы губили наши посадки. Но, весной, покупали новые молодые кустики и деревца, брались за инструменты и возрождали наше детище. Супруг очень любил отдыхать в кресле, под ветками цветущих деревьев. Он говорил, что силы и молодость возвращаются к нему каждую весну, когда сад цветёт. В последние свои годы, уже сильно болея, Алех, не смотря на протесты и уговоры детей, неизменно и каждодневно выходил из дома, чтобы поработать в любимом саду. И я, вот так же, сидя на скамье, смотрела на него и роняла слёзы. Когда он уходил от нас, навсегда, то попросил вынести кровать под кроны олив. Была поздняя осень, ветки накренились от тяжести плодов. Муж лежал, укрытый одеялами и, слабеющей рукой, трогал, будто ласкал, блестящие, почерневшие оливки. Потом, рука упала. Мы бросились к Алеху. Он был мёртв. На губах его застыла улыбка – лёгкая, ласковая и безмятежная. Небо приняло того, кто когда-то спас меня и берёг всю жизнь. И он ушёл счастливым. Ибо, супруг мой, выполнил то, что хотел от него Бог.

Пироги у меня получаются особенными. Пышные, сочные, вкуса – необыкновенного. Я люблю их делать с разными начинками и украшать всячески. Вынутые из печи, просторно уложенные на блюдо, помазанные свежайшим сливочным маслом и накрытые чистым холщовым полотенцем, они поджидают моих подружек, живущих по соседству. Изабелла приходит всегда первой. Она приносит персиковое варенье, приготовленное по особому семейному рецепту. Угощает вкуснотой всех, рецепт не рассказывает никому. Следом за ней, является Мари. Она потчует нас прекрасной вишнёвой наливкой. Надо ли говорить, что напиток тоже с секретом. Последней прибегает Паола. Ей всегда некогда, потому что с ней живёт её большая семья. Мы с пониманием относимся к её заботам и трудностям и не корим за опоздания. Усевшись за столом, мы накладываем кушанья по тарелкам, разливаем вишнёвку по рюмочкам и начинаем блаженствовать. Наши дети не смотрят на нас встревоженно и осуждающе. Наши внуки не просят нас уделить им внимание. Наши правнуки не разбивают носы, вынуждая нас прервать любое дело. Мы предоставлены сами себе – три почтенные дамы на отдыхе. Мы можем позволить себе лишнее – пятая рюмка наливки, слишком большой кусок жирного пирога, разговоры о мужчинах. Почти все наши кавалеры остались в прошлом. За исключением Изабеллы – её супруг жив и здравствует. Но наши воспоминания – при нас. Что-что, а про любовные похождения мы помним прекрасно. Наша дырявая память бессильна против нашей вечной женской молодости.

«А помните?» - мечтательно говорит Паола и закатывает от счастья глаза. Мы, конечно, помним. Ведь наша седая подружка окунулась в события шестидесятилетней давности. Тогда она влюбилась в первый раз. Избранник был бравый солдат, проездом оказавшийся в нашей прекрасной деревне. Мы уже забыли подробности этой истории, но концовка была столь оглушительна, что её забыть невозможно.

«Да, да. Покойный батюшка мой был очень крут. Пожалуй, слишком», - Паола хмурит выцветшие брови и добавляет, - «спрашивается, зачем было бегать за Фернандо? Или нет? Девочки, как бишь его звали, того солдата? Ну пусть будет Фернандо. Так, почему непременно надо было гоняться за ним с этим старым, давно ни на что не годным ружьём? И эти многочисленные, нелепые, пустые слухи про сарай. И, между прочим, соломинки на моей юбке ещё не повод объявлять меня распутницей и кого-то убивать». Мы хохочем, вспоминая в лицах всё произошедшее. Кстати - на наших глазах. Подруга не может удержаться и смеётся вместе с нами. До слёз. Начав наши обычные исповеди, мы уже не можем остановиться. Кусочками, в общих чертах или с пикантными подробностями, мы делимся своими повествованиями и судьбами. Мы рассказывали эти истории друг другу много раз, но по-прежнему возвращаемся к ним, будоража своё воображение, вливая в свои серые, поблёкшие будни яркие краски, капельку задора и иллюзию жизни. Иногда, когда кто-то из моих соседок слишком разойдётся, вдруг раздаются слова: «А что твой Пьетро? Расскажи про него. Какой он, на самом деле, был? И почему всё так кончилось?» Я вздрагиваю и замолкаю. Бойкий разговор обрывается. Подружки укоризненно смотрят друг на друга и начинают собираться домой. Закрыв за ними двери, я возвращаюсь к столу. Ещё одна маленькая рюмочка мне не повредит. Наоборот, будет очень кстати. Чтобы поскорее забыть про Пьетро и вернуть нормальное расположение духа.

Раз в неделю ко мне приезжает младший внучок. Крепкий, симпатичный парнишка семнадцати лет. У нас с ним особые отношения. Мне Серджио очень напоминает мужа. Такой же обстоятельный, смышлёный, надёжный и смешливый. И любит он меня – как никто другой. Кроме обычных общений и совместных занятий, у нас есть одна тайна. Будучи редкостным грамотеем и усердным учеником, мальчик помогает мне написать историю моей жизни. Желание сделать это появилось у меня несколько лет назад, вскоре после смерти супруга. Я сильно горевала. Мысли о муже крутились и крутились у меня в голове, оседая тяжким грузом на сердце. Одно время думала – не выдержу, уйду вслед за ним. Вот тогда-то, Серджио и предложил мне начать вспоминать всё хорошее, что было у меня когда-либо, вплоть до мелочей. Попробовав, я ощутила успокаивающую и живительную силу этих воспоминаний. Существование моё тогда стало налаживаться и через какое-то время почти вошло в привычную колею. А вспоминать мне так понравилось, что я надумала перенести на бумагу все случившиеся события – и весёлые, и грустные, и добрые, и ужасные. К тому же, так сложилось в нашей семье, что дети и внуки не знали всего, с их родителями произошедшего. А было – много чего. Важного и судьбоносного. И это – история не только моя или Алеха. Это – история нашего рода. И негоже утаивать её от потомков.

Пока всё было не записано, договорились мы с внуком держать это в тайне. Работа наша начата не так давно, но конец уже близок. Последние страницы желаю я дописать сама, когда время придёт. Частенько, перечитываю наговоренное. Дабы, вспомнить, что упустила и уточнить существенные мелочи. Не думаю, что талмуд получится слишком большим. Мне важно – рассказать детям главное.

_______________

«Пьетро был самым завидным парнем в деревне и округе. Его любили все, ну или почти все. Лихой, заводной. Ладно скроенный и красивый лицом. Не слишком работящ, но удачлив и сметлив. Не огромного ума, но обаятелен и нежен. На любом празднике он всегда был в центре внимания. Девицы и женщины постарше обхаживали его. Мальчишки подражали ему во всём и ходили за ним хвостами. Молоденькие девчушки грезили о нём в своих девичьих снах. Я любила его сколько себя помнила. Будучи на пару лет моложе, часто проводила с ним время. В одной компании. У нас были общие друзья и подруги, досуг и увлечения. Бывало, деревня к празднику готовится. Все только и говорят об увеселениях, нарядах, гостях заезжих. Подружки платья новые шьют и за модными башмаками в город едут. А я, словно блаженная, не о чём, кроме Пьетро и не думаю. Так на гулянке любимый мой со всеми красавицами перетанцует, всех бойких молодок переобнимает, а на меня и не глянет ни разу. Иза мне шепчет: «Не бойся, подойди. Пригласи сама его поплясать». Маришка подбадривает: «Ты же хорошенькая. Вот увидишь, он в тебя влюбится». Паола подшучивает: «До старости будешь стену подпирать?» А я и глаз на него поднять не смею – уж больно хорош. Не по мне. Не пара.

Прошло несколько лет. Пьетро возмужал и стал ещё краше. Но и я подросла и похорошела. Стали и за мной парни хороводиться. На праздниках уж я в сторонке одна не скучала – в очередь кавалеры выстраивались, потанцевать со мной. Глазки другим я строила, а любила всё его, проклятого. Ночи напролёт без сна ворочалась – горевала, что мной он не интересуется.
Родители меня любили очень. Хотя семья моя не богатая была –старались баловать, чем могли. И вот как-то поехали мы с матушкой в город, к дальним родственникам своим. Были нам рады, угощали, водили по заведениям всяким. И оказались мы нечаянно в театре. Пьеса была замечательная. Про любовь. Актрисы – красавицы и одеты, как с картинки. И надоумила меня эта сыгранная история на мысли не глупые. Поняла я, что зря за Пьетро бегаю и любовь выпрашиваю. Не получится так ничего. Избалован он вниманием женским. А надо, напротив, отойти от него в сторону, да и угомонить, успокоить своё сердце. Пусть мои ухажёры нежат меня заботой и любовью. Посмотрим тогда, что баловыш ответит на это.

Сказано – сделано. Стала я беречь и холить себя. На все гулянки не хожу. А на праздники – платья новые, городские одеваю и туфельки атласные. Будто барыня я. К родичам ездить стала не редко, благо по нраву им пришлась. Лоск приобрела, стать и вкус. У батюшки, слава Богу, торговля наладилась – был он купец средней руки. А так как в семье я одна росла – младшие детки в младенчестве умерли – достаток в дом потёк. Справили мне гардероб нарядный и не бедный. Учителя из города наняли, чтобы литературе, музыке и актёрству обучал. Старое, но хорошее ещё пианино привёз отец из столицы. Книг разных учитель с собой прихватил. Матушка во всём меня поддерживала и помогала. И стала я жизнь свою менять. Занятия так увлекли меня, что я и на самом деле, почти думать забыла о Пьетро. Он же к этому времени нанялся на торговое судно матросом. Уходил надолго в плавание. А вернувшись рассказывал о странах заморских, обычаях тамошних. Раздавал детишкам и бабам побрякушки иноземные. Изредка, мы встречались случайно на улице или в лавках. Заметила я, что стал он приглядываться ко мне. Вроде и не ухаживает, а знаки внимания как будто оказывает.

Из следующего похода привёз мне подарок дорогой – шаль шёлковую, птицами и цветами расшитую и кистями украшенную. Пришёл к нам в дом, на пороге топчется, свёрток мне даёт, а сам глаза отводит. Я как развернула, так и ахнула. Красоты такой никогда не видела. Гость заулыбался – доволен, значит. А через неделю пригласил меня на прогулку, по морю. Сказал, что лодочка у него крепкая и надёжная. Мол, покатаемся вдоль берега и домой. Прогулка эта мне на всю жизнь запомнилась. Не успели от берега отойти – ветер налетел, волна поднялась, стала через борт захлёстывать. Спутник мой парус выправляет, а тот крутится в руках, рвётся. Бросил моряк эту затею, стал вёслами грести. Я воду со дна черпаю, слезами заливаюсь – так страшно. Пьетро ругается, как последний мужлан, клянёт всё и вся - на чём свет стоит. Не помню, как и до берега добрались. Лодку вытащили, стоим – мокрые, трясёмся от страха смертного и холода ледяного. А как обнял он меня, так все ужасы пережитые и забыла. Горячий, сильный – прижал меня к груди, в шею целует, слова жаркие шепчет. Ноги мои ослабли, стою – ни жива, ни мертва. Знаю только, что вот так всю жизнь и хочу простоять – хоть на краю смерти, главное, с ним. Эту ночь мы провели вместе. Нашу первую ночь. Пробравшись в брошенный овин на краю деревни, мы остались там до утра. Мне было всё равно, что скажут люди, как будут браниться родители. Я любила его безмерно, когда была девчонкой. А когда он сделал меня женщиной, поняла, что буду любить его вечно.
Вернувшись к полудню домой, я нашла там рыдающую мать и осерчалого отца. По деревне уже разнеслась весть о нашей с матросиком не случившейся гибели и случившейся ночи. Отбоявшись из-за шторма, едва не потопившего меня, родичи осознали глубину моего падения и их позора. Я ничего объяснять и ни в чём виниться не стала, собрала вещички и ушла из дома. На краю нашей деревеньки, стоял полуразвалившийся дом. Он был моим. Достался мне от покойной, вдовой, одинокой тётки - сестры отца. Простояв заколоченным десять лет, теперь он пригодился.
Я с трудом открыла проржавевший замок. Наследство моё было в плачевном состоянии. Грязь, беспорядок, запустение. Оторванные ставни и перекосившиеся двери совсем не радовали меня. Но, дело было сделано – назад не вернёшь. Да, я и не о чём не жалела. Нашла в сарае мётлы, вёдра, ветошь и принялась приводить жильё в порядок. Вечером пришёл Пьетро. И сказал, что теперь мы будем жить вместе.

До следующего ухода в море мой возлюбленный переделал много дел. Подлатал домик, выправил забор и сарайку, очистил, перекопал и засадил наново огород. Вместе мы закупили припасы и обустроили хозяйство. Жизнь понемногу налаживалась. Матушка моя, скрытно от отца, приходила ко мне, приносила еду и вещи. Она очень сожалела о произошедшем со мной. Говорила, что я загубила жизнь свою. Что теперь, порядочный мужчина не возьмёт меня замуж. А я сидела, смотрела на неё и улыбалась, вспоминая ночи, проведённые с любимым. Я была бедна, осуждаема. И счастлива.

Так прожили мы три года. Не венчанные, без помощи родных, отверженные местными жителями. Когда я шла в лавку за провизией, женщины шипели мне в след, а мужчины плевали под ноги. Родители мои вынуждены были уехать в город, не снеся каждодневного порицания и хулы. Я считала каждую копейку, ибо деньги добывал только Пьетро и их было не слишком много. В иные месяцы, особенно во время его отлучек, я питалась только молоком и хлебом. И всё равно, была счастлива. Недолгие недели, когда любовник мой отдыхал от плавания, мы проводили вдвоём, почти не выходя из дома. Я не могла насмотреться на него, насытиться им. Изредка, мать присылала с оказией посылки и весточки. Я радовалась, что родители мои удачно устроились в городе и наконец-то обрели покой и благополучие. Батюшка всё ещё гневался на меня, но больше – для порядка. Маменька, по-прежнему, увещевала меня, уговаривала вернуться в семью и начать жизнь заново. Я иногда отвечала на письма. Отписывала, что всем довольна и ничего менять не желаю.
Когда любимый собирался в тот дальний морской поход, сердце у меня ныло, и было не на месте. Как будто чуяло что. Я знала, что не увижу теперь его почти полгода и оттого душа моя плакала и болела. А не прошло и месяца со дня отплытия, как я поняла, что понесла. Новость меня обрадовала и испугала. Я верила, что мужчина мой будет очень рад ребёнку. Но, не представляла, как теперь я буду жить – одна, почти без денег, без чьей-либо заботы и поддержки, в положении и с надвигающейся зимой.

Уже начались первые утренние заморозки, когда я ненароком столкнулась в деревне с младшим братом Пьетро. Он нёс домой какую-то поклажу. Заметив меня, остановился и поздоровался. Прежде, нам не случилось тесно познакомиться. Был он застенчивым, не бойким. Незаметным каким-то, поблекшим в тени брата. С молодых лет оставил дом и отправился на заработки, по городам. Поговаривали, что он обучился разным ремёслам, преуспел в трудах и обосновался в столице. Но, когда тяжело захворала мать вернулся. Надо было помогать отцу по хозяйству, потому как на старшего сына надежд было мало. Поговорив несколько минут, мы разошлись, каждый по своим делам. А на следующий день, в мою дверь постучали. На пороге стоял мой недавний знакомец. Попросил разрешения войти. В доме цепко огляделся, прошёл по комнаткам, осмотрел кладовку. Посетовал на скудные запасы и щели в полу и стенах. Ушёл, но к вечеру пообещал вернуться. Я не спорила. Помощь мне была не лишней. Уже смеркалось, когда братец ввалился в мою хижину. В сумках и мешках была провизия. Давно я не баловала себя такой вкуснятиной. Он сидел за столом, напротив меня, смотрел, как я поедаю грудинку со свежим хлебом и радовался, как ребёнок. Тогда я увидела, какой у него лёгкий и отзывчивый нрав.

С того вечера, он стал у меня частым гостем. Приносил молоко, масло. Снабжал рыбой и мясом. Моему малышу всё это было очень нужно. Законопатил все щели, подмазал печи – в доме стало тепло и уютно. Зиму я пережила без особых проблем. Когда моё положение стало заметно, новый мой родственник удесятерил свою заботу и помощь. Иногда мы даже с ним гуляли – по деревне и по берегу моря. Он бережно поддерживал меня под руку, следил, чтобы я не споткнулась, отгораживал от злобных посторонних взглядов. Местные, устав от ненависти, взирали на нас с любопытством и даже восхищением. Я всегда знала, что смелость и упорство творят чудеса. Деревенские привыкли к тому, что я живу по-своему и смирились с этим. Мои три закадычные подруги начали захаживать ко мне без утайки - не укрываясь темнотой, не прячась за тыльными заборами.
А с первыми весенними оттепелями, до нас дошла страшная весть. Уж не знаю на каких перекладных, с какими почтальонами, но брату Пьетро доставили письмо. Написано оно было государевой службой. И говорилось в нём о том, что муж мой не венчанный, осужден за государственный мятеж и приговор приведён в исполнение. Рассказывая всё это, братец в глаза мне смотреть боялся. Только вздыхал и головой качал. А как говорить закончил, поднялся со стула и к дверям пошёл. Выходя из дома, сказал, что поедет в столицу выяснять подробности и причины. Просил не горевать, не тревожиться – может путаница какая случилась. Что, мол, шалопутным и ненадёжным Пьетро всегда был, но, чтобы буйным, да разбойником – о таком не слыхал.

Я и не помню, как продержалась, дождалась возвращения младшенького. А как узнала, что приехал, бегом бросилась к их дому. Никого кроме него не было – отец в город отлучился, мать померла, уж два месяца как. Провёл меня в комнату, усадил. Сам сел, напротив. Помолчал, стал рассказывать. Я на него смотрю – слов не различаю. Только вижу – чёрный он с лица, волос на висках седой пробился, руки ходуном ходят. Голос хриплый – то ли кричал, то ли плакал. Подошёл ко мне, пальцы мои мнёт, в глаза заглядывает. А потом, видно понял, что не в себе я, не разумею ничего. Вернул меня домой, в кровать уложил. Сам остался – ждать, когда очнусь. Так всю ночь со мной и просидел, глаз не сомкнул. Уж ближе к полудню, я поднялась, в порядок себя привела. Чаю напились и вышли в садик. Там на скамье уселись, и он мне всё медленно и спокойно поведал.

«Плавание было долгим, далёким и не опасным. Капитан решил взять с собой дочь. Жена его недавно умерла, и он опасался оставить красавицу-дочурку одну, в столице, без присмотра. Всё шло хорошо, по плану, без происшествий. Заходили в порты, отгружали товары, брали на борт пассажиров. Но, внезапно, привыкшей к весёлой жизни, девушке стало скучно. И она решила развлечься. Ей приглянулся симпатичный матрос. И она захотела соблазнить его. Избалованная и самоуверенная она не сомневалась в успехе задуманного. И надо сказать, её замысел удался. Морячок не долго держал оборону. А потом, об этом узнал капитан. Разразился большой скандал. Матроса было обещано уволить и списать с позором на берег. Обольщённому, совсем не понравилась такая концовка романтического приключения. Ответные кары разъярённого папаши лишали его хорошей работы и задели гордость. И он решил пойти на крайние меры. Придумал рисковый план и привёл его в действие. Будучи любимцем всего экипажа, он подговорил команду разыграть бунт. Предполагалось, похитить капитана с дочерью, арестовать старших офицеров и захватить власть на корабле. А затем, в самый решительный момент, невинно осужденный появится перед капитаном в роли освободителя, убедит мятежников сдаться и вернёт судно под законное командование. Авантюрист был уверен, что прощение он получит непременно. Теперь уже никто не скажет, что же пошло не так. Возможно пассажиры запаниковали, или офицеры не захотели подчиниться. Но на судне началась сильная стрельба. Случайная пуля задела капитанскую дочь, и она истекла кровью. Были ранены ещё четверо моряков и один путешественник. Сколько не отпиралась команда от случившегося, суд был быстрым, суровым и справедливым. В ближайшем порту десятерых участников - самых дерзких и отъявленных - вздёрнули на виселице. Вместе, с зачинщиком».

Пока убитый горем мужчина тихо, с паузами рассказывал всё это, я никак не могла представить своего Пьетро мёртвым. Он был всегда такой яркий, громкий и жизнелюбивый, что быть повешенным для него совсем не подходило. Я довольно легко поверила, что он влюбился в какую-то распутную девку. Так же не вызвало у меня сомнений, что мой любовник придумал дьявольский план и вовлёк в гибельную авантюру других людей. Но мёртвый… У меня никак не укладывалось это в голове. Значит, он больше никогда не обнимет меня? Не посмеётся над своими же шутками? Не напьётся эля до беспамятства? Не утешит меня в печали? Не посмотрит восхищёнными глазами на моё обнажённое тело? Значит он никогда не увидит нашего ребёнка? И даже не узнает о его существовании?
Я продолжала сидеть на скамейке и, озираясь вокруг, представляла себе этот мир и свою жизнь без Пьетро. Мой добрый друг, очевидно приняв моё молчание и спокойствие за хороший знак, поднялся, поцеловал меня в лоб и сказал, что навестит вечером.

«Как покойницу», - подумала я тогда, - «поцеловал в лоб, как покойницу. А я ещё живая. Или нет? А зачем мне всё это без Пьетро? Что я буду делать в этой пустой жизни? Кем буду любоваться? Чьи руки любить и целовать? В чьих объятиях биться и задыхаться от страсти и нежности? Зачем мне жить теперь?»
Помню, встала и, словно делала так каждый день, пошла в сарай за верёвкой. Вернулась в дом, приладила табуретку под старый крюк на балке. Не торопясь, завязала петлю. Тяжело взобралась на опору, закрепила верёвку на крюке. Без мыслей, без чувств, без сомнений сунула голову в петлю и тихонько оттолкнула ногой край табуретки. Дальше – грохот, адская боль и темнота.
Очнулась я на кровати. За окном стояла непроглядная ночь. В мерцающем свете свечи различила сгорбленный мужской силуэт. Человек заметил, что я открыла глаза, припал к постели и запричитал: «Что же ты наделала? Зачем? Как ты могла? У тебя же будет ребёнок, ребёнок Пьетро. А ты хотела себя убить, его убить».
Страшно болело горло и голова. Разлепив глаза окончательно, я разглядела Алеха. Заплаканный и потерянный, он склонил голову мне на грудь и, уже совсем тихо, прошептал: «Если ты умрёшь, я тоже умру. Сразу… Я люблю тебя, как никто и никогда тебя не любил… Я любил тебя всегда… Но, знал, что ты без ума от брата…
Я не мог обидеть и смутить тебя своими чувствами и потому уехал. Живи, умоляю тебя, живи… Я сделаю всё, чтобы ты никогда не пожалела, что осталась жить». Я отвернулась к стене, тяжело вздохнула и провалилась в забытье.

Долгие месяцы до родов я боролась с желанием уйти. Умом понимая правоту Алеха, я никак не могла договориться с сердцем. Дитя, настойчиво пинало меня и напоминало о долге матери. А каждая вещь в доме напоминало о Пьетро и говорила о бесполезности и никчёмности моего существования. Младшенький был рядом со мной неотступно. Когда я выходила к морю, забравшему у меня любимого. Когда замешивала тесто для хлеба так, как любил мой бравый морячок. Когда расстилала постель, на которой - в любви и страсти - был зачат наш ребёнок. Поселившись в соседней комнатушке, он караулил меня, утешал и подбадривал, предугадывал каждое моё желание, каждый каприз. Настоятельно звал переехать в отцовский дом, но я отказалась. Я знала, что пока ещё не решила – на счёт жизни.
Когда пришло время, привёз лучшую в округе повитуху, расположил тоже, по соседству, – чтобы была наготове. Как рожала – не помню. Наверное, было не больно. Не так больно, как на сердце и в душе. Малышку показали и унесли в другую, жарко натопленную комнатку. Три дня спустя, приехали матушка и отец. Алех известил их о рождении внучки. Все радовались и о плохом старались не вспоминать. Батюшка просто посидел у моей постели, рассказал новости и поблагодарил за наследницу.

Нанятая кормилица пришлась моей принцессе не по вкусу. Перепробовав еще нескольких, стало ясно – кормить надо мне. Слабая, еле стоящая на ногах, похудевшая до прозрачности, я брала мою девочку на руки, прикладывала к груди и замирала от счастья. Красивая как отец, она вызывала у меня восторг и благоговение. Только в эти минуты я и жила по-настоящему. Поняв, что малышка зачахнет без моего молока - а она ни в чём не виновата - позволила перевезти нас в дом Алеха, ибо решила, что пока стоит пожить. Батюшка его, как выяснилось, закрутил любовь с вдовой, городской лекаршей. И остался у неё жить. Расположились мы с Розочкой – я назвала дочку, как назывался любимый цветок её отца - в самой большой и солнечной комнате. Девочка моя вела себя смирно и прилежно. Не капризничала, кушала и спала хорошо. Друг мой и спаситель не мог на нас нарадоваться.

Сказать, что я утешилась и стала забывать Пьетро, значит соврать перед образами. Я по-прежнему, думала о нём неустанно. Он снился мне почти каждую ночь. Я окликала младшего брата чужим именем. Порядок в доме, который установился сам по себе, был тем же, что при моей недавней жизни. Но, мой погибший матрос стал потихоньку, маленькими шажками отходить от меня, выходить из моих дней. Казалось, какая-то часть его, перешла в малышку и теперь снова со мной. Девочка росла и в ней всё больше проявлялись черты отца. Но - самые лучшие черты. Когда Розе исполнился год, Алех предложил мне руку и сердце. Он сделал это буднично и немного смущённо, но этот хитрец уже не мог меня обмануть. За последние полтора года, я успела понять, какое у него большое и доброе сердце, и как он любит меня. Меня и мою принцессу. Я дала согласие, без колебания. Не чувствуя ответной любви, я чувствовала огромную благодарность к Алеху. И уверенность, что мне с ним будет хорошо, спокойно и надёжно.

Следующие года, пополнили нашу семью сынком и дочкой. Родители мои были счастливы. Часто навещая нас, очень уважительно относились к мужу моему и несусветно баловали деток. Старый хозяин дома, тоже иногда приезжал, повидать сына и внуков. Когда я родила четвёртого ребёнка, тоже сыночка, супруг решил, что пора строить новый дом.

Позже, много позже, когда дом уже был построен и детей стало пятеро, я спросила Алеха - как я тогда спаслась. Помню, он подошёл, обнял меня за плечи и сказал: «Я почувствовал. Отойдя от вашего дома, я почувствовал тяжесть и боль в сердце. Мне, внезапно, стало маятно… И страшно… Наверное, никогда до этого, мне не было так страшно… И я побежал. Обратно… Когда я ворвался в комнату, табуретка валилась из-под твоих ног, а крюк выдернулся из балки. Дерево прогнило и не выдержало веса. Я поймал тебя, когда ты падала и держал. Потом отнёс на кровать и пытался привести в чувство… Я очень боялся, что ты смертельно повредила горло. И ещё… Что маленькая погибла, из-за того, что ты сделала». Я тогда подумала: «Если Бог, надоумил Алеха и вернул в дом, значит Ему нужно было, чтобы я выжила. И значит, то, что я делала потом – это правильно. Я не предала Пьетро… И моего нынешнего супруга я люблю, просто совсем по-другому… По-другому, но – люблю».

Жизнь наша накручивала года, события, перемены. Я не стала любить мужа сильнее. Страсть так и не разгорелась в моём сердце. Но я врастала в него, как слабая травинка врастает в корни могучего дуба. Был ли он счастлив, зная, что я всё ещё люблю его старшего брата? Не знаю. Но, он сам выбрал такую судьбу, и я не в праве сомневаться в его решении. Мне кажется, ему хватало той любви, что он питал ко мне и детям. Дочки и сыновья его обожали. Особенно, Роза. Да и он любил её больше всех.

******

Мы с Серджио дописали историю, которую я хотела вам поведать, дети мои. Она получилась простая и очень правдивая. Если что-то в ней вас не порадовало, что ж – такова жизнь. Судьба – не самая добрая и щедрая дама. В последнюю нашу с вами встречу, я особенно остро почувствовала – как сильно я вас люблю. И это согревает мою душу, как ничто другое.

Я сама пишу эти строки. Коряво, пропуская буквы. Не обессудьте, дорогие мои, – старая я. Я знаю, что живу последние дни. Не потому, что такая уж древняя или больная. А потому что – пора. Я чувствую это. Но, не спешите плакать. Я прожила долгую и счастливую жизнь. Мне невероятно повезло. Я любила сама – горячо, глубоко, безумно. И пережив невыносимое горе, смогла снова обрести покой и радость. Мой супруг, ваш батюшка и дед, так же сильно, преданно и нежно любил меня. Мало, кто может похвастаться, хоть кусочком такой жизни, что досталась мне. У меня были вы – добрые, надёжные и ласковые. У меня были мои верные, прекрасные подруги. У меня был мой дом и сад. Мой лес и луга. И моё море.
Не горюйте долго. Ведь теперь мне не больно, и я совсем не страдаю. Я верю, что обязательно встречусь с ними обоими – Пьетро и Алехом. Не знаю – где и когда. Но – встречусь.

В моём старом кованном сундуке, что стоит в спальне, на дне – свёрток. Роза, девочка моя, достань его и возьми себе. Это – подарок. Люблю вас всех. И вы любите друг друга. И – жизнь. Всё-таки, она – прекрасна».

*****

- Роза, дорогая. Перестань, пожалуйста плакать. Мама бы огорчилась… Пойдём в её спальню. Давай заглянем в сундук. Ну, что там?
- Постойте, дайте мне прийти в себя. Вы правы, мама никогда не любила моих слёз. Сейчас я их вытру и разверну свёрток… Ах, это - платок. Я никогда такого не видела. Вы только посмотрите, как он красив. Шёлковый, с кистями и вышивкой. Птицы и цветы. Он – просто великолепен…
- Розочка, голубка, а ты знала, что Алех не твой отец?
- Да. Наш батюшка давно рассказал мне всю эту историю. Я ещё девчонкой молоденькой была…
- Но, зачем он сделал это? К чему было ворошить прошлое и вешать на тебя такой груз?
- Вы ещё не поняли? Он, действительно, любил маму больше жизни. Трагедию, случившуюся с нею когда-то. Было бы невыносимо. Невозможно. Пережить в одиночку…
И он хотел, чтобы я – как старшая, помогала ему сохранять мамочкин покой и безмятежность. Чтобы любовь к ней умножалась и крепла во всей нашей семье. Чтобы мама каждый день хотела жить дальше…
- А она? Она всё же любила его?
- Она любила Пьетро… Всю жизнь… До последнего своего часа…"