Гроздья душистые

На небольшой сцене армейского клуба. Водрузившись в три ряда. При парадной форме и строевой выправке. Сводный хор дивизии производил последнюю предпраздничную репетицию. Генеральскую — как пошутил кто-то. Молоденькие лейтёхи, бравые капитаны, вальяжные майоры. Сверкая шитьём и хромом многоголосо и задушевно пели старинный романс «Белой акации…». Она стояла перед полусотней бравых вояк. И размашисто дирижировала. Тонкие запястья, обхваченные манжетами кремовой шёлковой блузы. Легко и невесомо парили в воздухе. Управляя и усмиряя. Ранжируя и меняя интонации, темп и натиск. Ей чрезвычайно нравилось её занятие. И чувство тотального неравнодушия к своей персоне. Она улыбалась всем сразу и подпевала трогательно: «Белой акации гроздья душистые. Ночь напролёт нас сводили с ума…»

Машина подпрыгнула на кочке. Она проснулась и глянула в окошко. В густом белёсом тумане всё что, возможно, было за обочиной. Терялось, становясь жутковатым маревом. Рассвет — поздний и нерадостный. Каким и бывает обычно в это время года. Утишал поднявшийся нерв и убаюкивал. Женщина поудобнее устроила голову. Натянула поглуше накинутое на плечи пальто. Веки поползли вниз и она снова окунулась в сон.

В её старой девичьей квартирке. В большой комнате. За раздолбанным пианино. Сидел бывший. Её первая любовь. Он что-то наигрывал и тихо подпевал себе. Какой-то старый шлягер. Топовый в дни её юности. Грамотное положение кисти. Цепкие охваты клавиш… Она стояла рядом, наклонясь близко-близко. Он изменился. И был уже совсем не тем мальчиком. Которого она знала когда-то. Тёплый, с хрипотцой баритон. Сильные уверенные руки. Ловкие чуткие пальцы. Такими и женщину нежить. И ребёнка держать…

Ford резко тормознул. Она качнулась вперёд и опять проснулась. За окном заметно посветлело. Но, туман не исчез — стал плотнее и как-будто ближе. «Стёпа. Что там?» — сипло, со сна, спросила. И вдогон: «Долго ещё?» Водитель обернулся. Отозвался виновато: «Собака. Прямо под колёса. Еле успел… Здесь деревня недалеко. Видимо, оттуда… Спите, Ирина Пална. До дома, ещё не меньше часа. А то и больше…Туман, мать его. Едем не быстро…»

Она хлебнула из бутылочки минералки. С пяток минут пространно следила за, меняющимися за стеклом, пейзажами. Потом, Морфей снова обнял её. И увлёк.

В большом доме. Из янтарного бруса. В просторной светлой зале. С французскими окнами, медовыми деревянными полами. Красивой важной мебелью — «мелкопоместное дворянство на пленэре». За кабинетным роялем орехового цвета. Сидела девочка, лет десяти. Худенький белокурый эльф… Жадное полуденное летнее солнце шпарило сквозь рыхлые цветастые гардины. Золотило рассыпавшиеся по щуплым плечикам кудри. Гоняло «зайчики» по серванту и буфету. Грело фрукты в вазе на столе… Она сидела в мягком кресле, у окна. И вслушивалась в гаммы. Закончив разминку, дитя поставило на пюпитр ноты. И заковыряло пальчиками что-то из Моцарта. Получалось пока не здорово. Девочка морщила лоб. И вновь повторяла сложный фрагмент…

Накануне. Уже поздним вечером. Её вместе со следственной бригадой вызвали в область на огнестрел. Завалили большую деловую «шишку». В собственной охотничьей усадьбе, на задворках губернии… Ехали долго. И на место прибыли далеко за полночь. Осмотры, опросы, составления. Тяжкая беседа с новоиспечённой вдовой.

Она устала и проголодалась. Перехваченная на кухне, у прислуги чашка еле тёплого кофе. Бодрости не добавила. И женщина вышла в сад, подышать и развеять навалившуюся сонливость. В рваных рассветных сумерках сновали озабоченные опера. Машины тарахтели у ворот. А вдоль высокого забора аллели спелые грозди рябин. Она подошла и оторвала кисть, свесившуюся почти в ладонь. Кинула в рот ягоды и надкусила. Вязкие, набравшие к концу сентября сладость и вес. Они, уже чуть тронутые первыми ночными заморозками, горчили. Но, нерезко. Напоминая детство. И ещё что-то. Далёкое и болезненное…

Без малого тридцать лет назад закончив юридический институт. Она быстро сделала карьеру. Благодаря знаниям и хватке, въедливости и кропотливости. И к своим пятидесяти носила на погонах форменного кителя три полковничьих звезды. Брошенное на втором курсе муз.училище, вспоминалось изредка. Как изящно несостоявшаяся музыкальная карьера. Работа, заместившая семью, детей. Друзей и досуги. Отодвинувшая и заставившая забыть сокровенное. Это было — её всё. Она даже личную жизнь устраивала, без отрыва. Да и где ещё может найти немножко любви. Женщина, пашущая от зари до зари. Её служебные романы оказывались короткими и неудачными. Женатые коллеги возвращались в семьи. А к ней возвращалось одиночество… И сны. О не случившемся…