Маленькое счастье

Светлана обводит медленным, расслабленным взглядом знакомую до последнего, самого незначительного штриха обстановку. Первым в глаза бросается, безусловно, буфет. Массивный, старый, важно выпирающий своим щедрым брюхом, он занимает больше всего места в этой далеко не маленькой кухне. Рядом с ним холодильник, газовая плита, квадратный столик, застеленный новенькой клеёнкой (Светкин подарок) и заставленный угощением, кажутся почти ненастоящими.
Света подносит ко рту высокую чашку в крупный, алый горох, с золочёной ручкой и ободком. Сколько их осталось в живых? Три? Четыре? Она хочет спросить, но тут же забывает об этом, проваливаясь в мягкое, невесомое состояние, как в вату.
Позолота, конечно, почти на всех чашках стёрлась, а некоторые уже и с выщербленным краем, но всё ещё в ходу. Хотя и новых в доме полно. Но не в них, а именно в этих старых, самый вкусный чай. Светка много раз пробовала заваривать такой же, старательно записывала какая трава понадобится, сколько раз тщательно приобретала всё по списку, но получалось всегда не совсем то. Или даже совсем не то. В чём причина, она пытается понять до сих пор.
Света, грузно переваливаясь, проходит в гостиную и с облегчением опускается на диван, будто только что окончила тяжёлую работу, а не прошла всего лишь несколько метров из одной комнаты в другую.
Она смотрит на застеклённый, книжный шкаф, с хорошо известными ей корешками, которым она улыбается, как старым, добрым знакомым. Овальный стол тёмного дерева у дивана, где она сидит с большой, кружевной салфеткой посередине, на которой, ну конечно, та самая хрустальная ваза.
Трюмо с ещё одной кружевной салфеткой, но поменьше. Из-под полуопущенных век Светлана видит на нём всё ту же шкатулку, которая стояла там и двадцать лет назад, а также вечную, фарфоровую балерину с поднятыми руками и по-прежнему грациозно отставленной назад ножкой. Мягкие стулья вокруг стола с высокими спинками и неизменными, разноцветными, вывязанными крючком сидушками на них.
В животе у Светы ощущается приятная и почти неподъёмная тяжесть. Она, кажется уже и забыла, как может быть хорошо. Все проблемы, сомнения, тревоги ушли куда-то очень далеко. Даже не на второй, а на восемнадцатый план. И оттуда она их совсем не слышит.
И потому они не беспокоят Светку и не возмущают общего фона её безмятежного, душевного состояния. Мысли кое-какие в голове имеются, но они ворочаются медленно-медленно, похожие на раскормленных, малоподвижных гусей, которых держала бабушка, когда Светка была маленькая.
На столе перед Светланой появляются, незаметно перекочевавшие из кухни: заново заваренный безумно ароматный и вкуснейший в мире чай, литр домашнего молока, козий сыр, нарезанный толстыми, влажными ломтями, блинчики с начинкой из орехов, корицы и мёда, тяжёлый, тёплый хлеб собственной выпечки, оставшиеся пышные сырники, которые Света должна доесть, потому что она их любит и жарились они исключительно для неё, и только что при ней открытое, айвовое варенье... Света понимает, что просто обязана его попробовать, а иначе… Кто знает, что будет тогда? По крайней мере, ей это неизвестно. Потому что так далеко она ещё не заходила.
Светлану нежно обволакивает родной голос, рассказывающий ей последние новости, но попутно упоминающий события прошлых дет. В голове у неё плывут в туманной, зыбкой дали имена далёких родственников, соседей, знакомых… Она плавно погружается в перипетии их частной жизни и, как всегда, обязательно всплывает что-то новое, доселе неведомое.
Как так, значит тёть Зина, с дядь Валерой разводились? Ах, просто разъехались на время, ну надо же… О, а троюродный брат Пашка в раннем детстве болел, оказывается, настолько редкой болезнью, что его лечащий врач защитил по ней диссертацию. А Галка, тёть Танина дочка уже в третий раз замуж собирается…
Незаметно на столе оказываются какие-то фотографии.
Дедушка Федя? Не может быть! Вот этот пухлый малыш в чепце и сорочке? Почему она не видела этих фотографий раньше?
А это кто? Кристиан, внук Петра, в Германии родился уже, по-русски плохо говорит… А это покойная Элла Марковна, почти родственница, сколько лет душа в душу, и потом ещё лет десять посылки из Израиля присылала, Светкина фата на свадьбу - её подарок.
Света сидит и реагирует исключительно короткими и нечастыми репликами-уточнениями. Мягкий, грудной голос убаюкивает её, успокаивает и расслабляет невероятно. Светке хорошо. Так хорошо, как бывало в детстве. Из памяти на время улетучивается даже, что ей тридцать два, а не восемь.
Невероятное очарование добавляет и запах этих комнат, въевшийся в ковры и стены, осевший на люстрах и обивке мебели. Это неповторимая и сложная смесь домашней выпечки, старых, любимых книг, тройного одеколона, герани на кухонном окне, недавно заваренного чая, переложенного мешочками с лавандой, тщательно выглаженного постельного белья…
Это неуловимый, но явственный запах доброй старины, покоя, стабильности и чего-то домашнего, почти забытого, но бесконечно дорогого. Так пахнут дома, которые никогда не пустовали. В которых росли дети и бегали внуки, где очень часто бывали гости, где каждый праздник накрывался щедрый стол…
Светлана у бабушки... И это её личное, пусть и маленькое, но такое родное, такое уютное и такое понятное счастье…