1. Рыбный день

Моим друзьям посвящается

Началось все с того, что уничтожение нашей социалистической Родины в 1991-м году привело многих горных походников к полной невозможности регулярно ездить в отпуск на Кавказ. Само собой, это касалось не тех, кто подготовил варварский акт ликвидации СССР – над ними не капало, – а тех, кто зарабатывал на жизнь собственным честным трудом. Мало того, мы потеряли сам Кавказ и много чего еще. Промаявшись пару лет, мы с друзьями в силу оскудневших возможностей начали исследовать реки Средней полосы России на предмет их проходимости на байдарках. Причем, начал я тогда самостоятельно и практически в одиночку. Просто накипело. И вот как это произошло.
Вышло так, что к концу одного из жарких лет начала 90-х я очутился в абсолютно неподготовленном отпуске. Обнадеживало то, что после очередной «халтуры» с ремонтом чужой квартиры в моем распоряжении оказалась довольно крупная сумма, практически несопоставимая с величиной моей зарплаты в МГУ – где-то больше двухсот долларов США. А отдых был мне тогда просто необходим. Все друзья боролись с хроническим безденежьем в одиночку. И я решился. Заехав по газетному объявлению, менее чем за сто баксов я стал владельцем надувной каноэобразной пластиковой конструкции, снабженной маленьким ножным насосом, которую можно было приводить в движение при помощи сдвоенных байдарочных весел. Весла я докупил в магазине «Путник» у «Киевской».
Сборы были недолги. Всего за день я упаковал свой беленький рюкзак-«ВЦСПС» и к вечеру успешно занял очередь в кассы дальнего следования Ленинградского вокзала. Там я без малейших проблем обрел билет в общий вагон знаменитого «адского» поезда № 666 «Москва-Осташков» до станции «Соблаго», носившей изначально имя «Особлаг». Добравшись туда рано поутру, я пешком в дремотном полусне доковылял по грязной лесной дороге до низкого берега озера Волго, где и приступил к накачке своей обновы.
Главные несущие баллоны я надул воздухом без проблем, а вот с днищем произошло непредвиденное: едва оно обрело более-менее выпуклые формы, как гром огласил зеленые окрестности озерной поймы. Лопнуло дно. Перевернув лодку, я обнаружил, что из ее нижней части вырвало целый клок, приклеить который на место не было никакой возможности. Ведь лодка была сварена из ПВХ, а клеить его тогда не умели. Более того, выяснилось: качество материала таково, что его можно сравнить лишь с детской надувной ванночкой. Однако следовало задуматься, возвращаться в пропахшую выхлопными газами жаркую и удушливую Москву или рискнуть и продолжить авантюру. Я избрал второе.
Погоревав несколько минут над потерей, я порадовался, что она случилась еще на берегу. Это обнадеживало и даже слегка окрыляло. Недолго думая, я разделся до плавок, дотащил лодку, рюкзак и весла до воды и спустил все это на мелководье. Рюкзак теперь лежал на провисшем дне, достигая самого песочка. Я же примостился в углу, опираясь локтями на баллоны. Лодка вела себя смирно. На берегу меня уже ничто не удерживало, я решил слегка поработать веслом и понял, что довольно бодро удаляюсь от берега. Я и оглянуться не успел, как мигом оказался в сотне метров от берега. Все шло покуда штатно, и я обнаглел. Двигаясь перпендикулярно берегу, я начал пересекать Волго в его самом широком месте. Правда, выяснил я это уже задним числом, после похода, просматривая на досуге генштабовскую карту-«километровку» Верхневолжского каскада.
А тогда я менее чем за час пересек озеро и оказался на безлюдном песчаном пляжике, где к великой радости обнаружил сухую сосновую доску, которую при помощи четырехмиллиметрового репшнура принайтовал ко дну своей надувной посудины вместо киля или шверта. Такое рацпредложение не только улучшило мореходные качества судна, но и позволило дну принять более подтянутый вид и не провисать более под весом рюкзака. Хотите – верьте, хотите – нет, а на этом утлом суденышке я пересек все озеро Волго против течения Волги и прошел через камыши и быстрину под мостом в поселке Пено. Зато я пожил целую неделю чисто озерной жизнью, ловя рыбу и с большим любопытством наблюдая в маленький бинокль местную живность, в особенности, больших серых цапель. Ночевал я в маленькой самодельной палатке, которую сшил из какого-то непромокаемого военного материала нежного красно-розового цвета, купленного на платформе «47-й км». Разбивал я эту палатку на каком-нибудь песчаном мысу в опасной близости от озерной воды, рискуя ночью затонуть в случае непогоды или нечаянной волны. Но Бог был ко мне благосклонен: за все время моего одиночного похода я ни разу не был обделен его милостью. Стояла прекрасная летняя погода, дул легкий теплый ветерок, и я постоянно был облачен лишь в маленький пестрый кусочек ткани, опоясывающий мои чресла. Штормовку я надевал лишь на стоянках и вечером. Зато загорел я тогда много лучше, чем на Юге. И загар продержался аж до зимы.
Наибольшая тревога овладела мною, когда я пересекал часть волжской поймы, заросшую еще до затопления частым ивняком и мелким кустарником. Эти палки теперь торчали из воды, рискуя проколоть утлую надувную лодку. С величайшей осторожностью я провел судно через это опасное место. Уровень озера Волго поддерживался путем регулировки стока воды через запруду-бейшлот. Его можно было произвольно менять.
Небольшие неприятности начались только после деревни Кречетово, когда я угодил в густые камыши, потеряв основное русло Волги. В одном месте мне пришлось даже проползать на боку через вязкую грязь до ближайшей протоки. Но я довольно быстро вышел на основное русло, а вскоре подошел и к мосту. Там мне довелось побороться с течением, проходя быстрину буквально на пределе сил и возможностей: течение было там нешуточное. В одном месте меня едва не подстрелили пьяные охотники, поскольку в последнюю неделю августа в Тверской губернии разрешили охоту на пролетную дичь. Утром бабахнуло, и над моей палаткой просвистела крупная дробь, а я оказался счастливым свидетелем утопления деревянного ялика, с которого мужик стрелял поперек хода. В результате, из-за отдачи он выпал из лодки вместе с двустволкой, а лодку утопил. Правда, случилось это на мелководье, метрах в пятидесяти от берега. И поделом ему! Возьми он на полметра ниже, я бы пел по-другому. Самое малое, остался бы без палатки.
В другом месте, уже возле моста, двое местных охотничков чуть не застрелили флегматичную пеструю корову, целясь по уткам, но тоже обошлось. Не попали. Там же я познакомился с парой туристов-охотников, выпускников МАИ, о чем мне поведала черная надпись «Буренка» на борту «Салюта»-тройки. Странно, но все известные мне туристы-«маишники» по неведомой причине нарекали свои байдарки и катамараны именно этим словом – «Буренка». Удивительно – но это клинический факт. Им виднее.
Когда я выбрался на берег озера Пено, что простиралось выше по течению Верхневолжского каскада, мне открылась дивная, но безрадостная картина. По живописному и обширному плесу ветер гнал высокие, снабженные белыми бурунами, волны. Меня вполне могло опрокинуть и потопить на моем китайском «чуде». И я принял верное решение: не искушать судьбу, а сложить вещи и подняться в поселок. Там я поинтересовался, где находится гостиница. План был прост: утром оседлать поезд и доехать до Осташкова, посмотреть город, подкрепиться, посетить баньку, а вечером сесть на московский поезд и отбыть в столицу нашей Родины. Прежде следовало поужинать, отдохнуть и постараться выспаться в слегка экстремальных условиях провинциальной гостиницы. Мне повезло: насекомые и теплокровные паразиты не были мною замечены. А поскольку готовил я на газовой горелке, то проблем с ужином и чаем не возникло.
План был полностью выполнен: я не проспал, благополучно добрался до Осташкова, насытился местными разносолами и напитками, прекрасно сходил в местную баню, что всегда делал, оказываясь в этих местах, купил билет и без происшествий воротился домой.
На следующий год я хотел повторить сплав, но что-то сорвалось, и я пошел пешком от Пено теми же местами, но уже вдоль каскада Верхневолжских озер. Возле деревни Торг я расположился на шикарном, явно рыбном месте и решил порыбачить. Менее чем за пять минут лова я снял с крючка четырнадцать подлещиков среднего размера. Для меня это было даже слишком. Мне повезло: вскоре на мою стоянку выплыла из лесу прелестная молодая женщина, которой я предложил разделить трапезу. Уха была сооружена мною без особых разносолов, но сварена по всем правилам, включая секретные ингредиенты. Дама в превосходном настроении отправилась восвояси, а я, сытый и довольный как удав, завалился спать. Утром дева вновь навестила меня, вручив обильные дары своего огорода.
Я же отправился далее, творя Иисусову молитву. В одном месте берег странно загибался влево и переходил в подобие болота. Я решил радикально срезать угол и устремился в лес. Вскоре я очутился в абсолютно диком и влажном ельнике. Блуждать по чащобе без дорог и троп мне как-то не улыбалось, поэтому на полянке я снял рюкзак, поставил его вертикально, избрав ориентиром, и пошел разведать окрестности. Вскоре я набрел на кусты малины, где оставалось много спелых ягод. Насытившись, я решил вернуться к рюкзаку, но мой ориентир куда-то подевался: рюкзака не было видно. Мне это показалось странным, и я решил походить кругами. Рано или поздно я должен был вернуться и выйти на собственные следы. Побродив маленько, мне сделалось немного не по себе: в том месте, где я только что прошел, явственно проступили следы босых пяток и пальцев. Похоже, что за мною по пятам, бесшумно ступая, следовал хозяин здешних мест – бурый медведь. Мне тогда здорово повезло: очень скоро я нашел нарочито поваленный мишкой рюкзак и поспешил ретироваться, напоследок громко попрощавшись с хозяином.
Оказалось, что берег загибался неспроста. В этом месте в озеро Пено впадал довольно мощный ручей, вдоль которого слегка петляла дорога. Она-то и вывела меня к заброшенной деревне, обозначенной розовыми цветами иван-чая, растущего на месте бывших изб и построек. Я взял правее и часа через полтора вышел на берег очередного залива, переплыть который с рюкзаком был не в состоянии. Мне снова повезло: возле самого берега плавал рыбак, сидящий в завернутой винтом дюралевой гребной лодке. Выяснилось, что лодку так закрутило смерчем, который несколько лет назад бушевал над озером. Зато на эту лодку теперь никто не позарится, хотя плавучесть она сохранила – оптимистично сообщил мне рыбак. Оказалось, что родом он из Питера, купил здесь дом.
Я сердечно поблагодарил его за переправу и подарил пару огурцов. Он отвалил от берега и вернулся к рыбалке. А я поднялся повыше и заметил вдали трубы и крыши какой-то деревни. Взвалив на плечи рюкзак, я немного встревожился: из густой травы тихо и организованно вышли десятка полтора собак «дворянской» породы и окружили меня довольно плотным кольцом. Я решил с ними мирно поговорить, стараясь вести себя естественно и непринужденно. Собаки не проявляли признаков агрессии, и я более-менее успокоился и двинулся в направлении домов. При этом я творил Иисусову молитву, так что, ни одна собака даже не попыталась оскалить зубы. Напротив, они словно улыбались, кортежем провожая меня до деревни. Весь населенный пункт я прошел насквозь, без происшествий и встреч, а на зеленой лужайке возле берега решил установить палатку. Разложив вещи на дне, я приоткрыл вентиляционные отверстия палатки и вылез. До этого дня мне не доводилось испытывать ее под дождем. Поскольку до наступления сумерек оставалось достаточно времени, я решил уточнить маршрут и налегке вернулся в деревню.
Возле свежевыстроенного домика хлопотали две молодые женщины. Я поздоровался и задал им несколько вопросов по поводу дальнейшего пути. Они поразили меня полным незнанием окрестностей, но попросили переночевать в их доме. Похоже, они чувствовали себя неуютно в отсутствии мужчин. А я переживал за палатку. Они уверили меня, что с ней ничего не случится, и я решил оставить попечение. Женщины угостили меня чаем с вареньем и постелили мне матрас в мансарде. Кажется, мое спокойствие передалось и им. А до этого они явно нервничали и беспокойно переглядывались. И тут грянул ливень.
Теперь мне ничего не оставалось, как заночевать в предложенной мансарде. Дождь не унимался почти до утра, а наутро я поблагодарил хозяек дома и устремился к палатке. Удивительно, но под пологом я не обнаружил ни единой капельки воды. Конструкция «домика» оказалась на редкость удачной. Я собрал вещи и двинулся дальше в сторону Волговерховья. Путь пролегал мимо полей с поспевшим, налитым овсом. Мирно посвистывала перепелочка, приглашая всех ко сну. А я шел и творил молитву Иисусову. Не хватало только посоха, да за плечами был рюкзак, а не котомка странника.
На небе тем временем сгущались тучи. Я лишь успел пройти очередную деревню, как грянул ливень. Еле успел разбить палатку. Доставлял я ее уже под шквалом воды. Пришлось так и заночевать. А наутро ко мне пожаловал гость. Как выяснилось, это был молодой мужик из местных, вернувшийся недавно из мест заключения. Поговорили немного. Он ушел, а я начал собирать палатку. Когда сборы уже подходили к концу, неожиданно появился мой давешний собеседник и вручил мне несколько огурцов и зеленого луку. Я поблагодарил его и понял, что у нас в России не пропадешь: к путникам и странникам все издавна относятся с пониманием и теплом.
Оказалось, что до входа в лес мне осталось пройти через село Масеевцы, которое на карте почему-то было обозначено как Моисеевское. Но меня это не удивило. На родине моих предков село Спас-Дощатый на Осетре с какого-то перепугу на топографических картах значится селом Горным, и это, я полагаю, еще не предел. Я пересек шоссе и вышел на лесную дорогу, что вела к истоку реки Волги и к селу Волговерховье. По пути я свернул в лес и сделал крюк к озеру Верхиты, не знаю только, Большому или Малому. Там я собрал для своего отца двухлитровую пластиковую банку черники. Ею он и полакомился в тот год, последний раз в своей жизни. А я бодро добрел до истока Волги, набрал торфяной водички в плоскую бутыль и двинулся в обратный путь.
Ночевать мне пришлось возле деревни Вороново, на полянке. Поражало обилие и настырность крупных и прожорливых комаров, которые не отпускали, пока ты оставался снаружи палатки. Дежурили они, похоже, круглосуточно, поскольку начали меня жалить, едва я вылез рано утром на свет Божий. Поэтому двигаться приходилось шустро. Очень выручала плотная офицерская рубашка и штаны-комбез на лямках, защитного цвета. Прямо в торце Верхневолжского каскада озер я сел на автобус и направился в Осташков. По пути меня неприятно поразило, что там, в самом сердце России, кто-то установил высокую остроконечную пирамиду. Она до сих пор стоит неподалеку от въезда в город.
А по прибытии в Осташков, сдав рюкзак в камеру хранения, я снова отправился в местную баню, благо, березовые веники я заготовил. Возвращаясь к вокзалу, я оказался свидетелем неожиданного инцидента. Вдоль дороги навстречу мне медленно двигалась пара нетрезвых граждан среднего возраста, довольно забулдыжного вида. Меня на приличной скорости обогнала зеленая жигулевская «шестерка». И тут один из пьяных бросил под колеса машины бутылку. Завизжали тормоза, машину слегка развернуло. Водитель вышел из кабины, медленно подошел к алкашу и нанес ему короткий и увесистый хук справа. Тот рухнул как подкошенный. Водитель сел за руль и продолжил путь. А дружок поверженного так и остался неподвижный и озадаченный рядом с телом.
Я же спокойно вернулся в Москву и продолжил свои подвиги на научном и деловом поприщах, поскольку в то время был вынужден изменить род деятельности и заняться ради денег продажей теплоизоляционных изделий. В тот же год я лишился отца и твердо решил возвратиться в науку, на кафедру в МГУ, сделав ручкой своим бывшим коллегам.
В следующем походе, через год, мне согласился сопутствовать мой давний товарищ еще по горным походам, «банкир» Сергей Майборода, специалист по Архызу, где он в течение восемнадцати лет водил группы в качестве инструктора. Я убедил его купить двухместную надувную байдарку «Ласточка-21», поскольку он, в отличие от меня, был довольно обеспеченным человеком: Сергей служил аудитором в Центральном банке. Мы быстро собрались и на том же «адском» поезде выдвинулись до станции «Соблаго».
Там мы немного вернулись, пройдя против хода движения нашего поезда, и вскоре вышли к мосту через Волгу. Удивительно, но после плотины-бейшлота река выглядела на редкость мелкой. Видимо, запруду недавно прикрыли, пытаясь поднять уровень озера Волго. Тем не менее, мы начали активно проверять ходовые качества нашей посудины. Я и не ожидал, что старый горник Серега нахватает с собой столько ненужных вещей! Все они даже не помещались в скудном кокпите нашего плавсредства, поскольку основной объем занимали воздушные баллоны: именно они гарантировали ему плавучесть. Но Серега упрямо нагрузил все свои вещи на дно лодки и уселся сверху верхом, вовсе не заботясь о балансировке. Естественно, мы тут же моментально «кильнулись».
И это были еще цветочки. Похоже, именно во время того самого переворота мы потеряли мой роскошный нержавеющий спиннинг, которым я так дорожил. Теперь нам предстояло пройти несколько километров против течения и лишь затем выйти на озерную гладь. Я предпочел выгрузиться и тянуть лодку за чалку, двигаясь вдоль берега. Метров через двести-триста Серега тоже покинул лодку. Зато мы уже слегка пообтерлись и даже подсохли после купания. Когда мы очутились на пологом и низком берегу озера Волго, солнце уже высоко стояло над лесом, покинув облака. Я счел это добрым знаком и решил снова переложить вещи, усадив Майбороду на переднее сидение, «матросом». Кое-как, почти все уместилось во внутренние ниши байдарки, но для меня осталось до смешного мало места. Сначала я даже сел верхом на баллоны, но так было трудно грести. Поэтому спустя пяток минут я пересел поглубже, и у меня это неплохо получилось прямо на ходу.
Переправляться мы, конечно же, стали там же, где я пересек озеро пару лет назад. Небо снова затянуло густыми и неприветливыми облаками, а когда мы добрались до середины плеса, закапал дождь. Я сначала не придал этому обстоятельству большого значения: ну, дождь и дождь. Что же в этом такого? Все равно мы и так уже мокрые после оверкиля. Но этот дождь с каждой минутой крепчал и усиливался. Вскоре он превратился в настоящий ливень, а мы – в человечков, сидящих в малюсенькой, наполненной водою надувной ванне, которая плывет в другой ванне, уже грандиозных размеров.
Меня такое сравнение, признаться, развеселило, а вот Сергей, по-видимому, к этому экстриму оказался не готов. Он бросил греблю и начал громко и истово молиться. Я тогда подумал: пускай себе молится, но зачем же весла-то бросать? Не удержался и рявкнул:
- Хорош сачковать! Греби!
Возможно, что для усиления распоряжения я добавил что-нибудь непечатное. Уже не помню. Но Серега неожиданно оживился и стал довольно шустро грести. Не знаю, произвело бы наше перемещение по озерной глади впечатление на тренера Олимпийской сборной по гребле на байдарках и каноэ, но мне показалось, что мы довольно шустро глиссировали в тот день под дождем. А на пустынном лесном пляже, на который мы нацелились, внезапно стала собираться изрядная толпа людей, которую мы из-за дождевого марева сперва и не заметили. Позже выяснилось, что это была обширная группа отпускников-заводчан с одного из прежде многочисленных предприятий Тверской области, которые на профкомовском автобусе ежегодно приезжали на берег Волго и традиционно проводили летний отпуск за рыбалкой, купанием и сбором грибов и ягод в окрестных лесах. А тут вдруг обнаружилось новое развлечение в виде моей и Серегиной персон под проливным дождем в надувной байдарке. Они даже спорить стали, за какое время нам удастся достичь берега, хотя прежде спорили, потонем мы или нет.
И мы пристали. Но прежде чем выгружаться и ставить лагерь, мы перевернули нашу посудину и вылили из нее всю воду. Ее оказалось там ну просто очень много! А в нашу сторону из толпы болельщиков устремилась пара серьезных мужиков и вручила нам по жестяной кружке горячего сладкого и крепкого чаю. Это было просто по-царски! Эти люди здорово разбирались в экстремальных ситуациях и, видимо, хорошо знали, как спасать тонущих и охлажденных. Мы были им безмерно благодарны. Но если поначалу вода показалась нам вполне летней и теплой, то, раскочегарившись пуще, дождь заметно похолодал. Мы стали шустро разворачиваться и ставить палатку.
Больше мы с Серегой ни разу не выходили на воду на этой лодке. Он наотрез отказался куда-либо уходить с берега. Мы провели с ним трое полных суток в палатке на берегу озера Волго, время от времени общаясь с соседями с завода, но погода только ухудшалась. Когда мы уходили с озера восвояси, температура упала до рекордных двенадцати градусов по Цельсию. В день нашего возвращения Серега торжественно объявил, что дарит мне надувную лодку. Он хорошо все обдумал и принял взвешенное решение. Как выяснилось, в детстве он пережил серьезную моральную травму, едва не утонув в реке Дон. Детское переживание вроде позабылось, но наша дождевая переправа его оживила. Сергей заявил, что больше не сунется в воду. Видимо, он сдержал обещание. Я пытался уговорить его, что выкуплю лодку, но Серега настоял на подарке. В виде ответного жеста я подарил ему немного позже добротные походные ботинки, поскольку меня всегда воротило от халявы. Сергей, похоже, остался ими весьма доволен.
На следующий год, устав от одиночества и странных обстоятельств похода с Майбородой, я предложил сходить на лодке по тому же каскаду озер своему старому товарищу по бане Коле Прохорову, Николаю Александровичу. До этого он по воде не ходил, поэтому, приняв предложение, всерьез и долго готовился к походу. Для него я даже раздобыл спасательный жилет, который, к счастью, нам не понадобился. Раскладку я готовил на этот раз сам, никому не доверяя. Поэтому лишних вещей и продуктов у нас не было вовсе. Зато мы неплохо подготовились к рыбалке: на двоих у нас была пара поплавковых удочек и полноценный спиннинг. Они отлично укладывались на дне лодки.
Мы с Николаем прошли снизу вверх весь Верхневолжский каскад озер: Волго, Пено, Вселуг и Стерж. За исключением Большого и Малого Верхит, но те спрятаны в лесу – не считается. Посетили остров Божье Дело на озере Вселуг и даже были удостоены чести осмотреть деревянный храм Иоанна Предтечи на Ширковом погосте, в месте сопряжения Стержа со Вселугом. Поскольку Николай сильно стеснил нас малыми сроками похода, то пришлось здорово гнать в спортивном стиле, ограничившись всего одной дневкой. Позже Николай сожалел, что так сильно ужал сроки. Из-за спешки и ударной гребли во влажных условиях у него обострился застарелый радикулит, который он скрыл от меня. После такого жестокого экстрима он зарекся ходить со мной в походы, но неизменно искренне поражался моему свойству находить единственно правильное решение в сложных ситуациях. Мы благополучно выдержали все сроки. Видит Бог, я себя не жалел, стараясь сделать все, как должно. А вот Николай к таким вывертам был не готов. Он привык регулярно питаться и делать все по расписанию. В походе же надо постоянно прислушиваться к самому себе и к окружающей природе. Господь нас ни разу не оставил.
Более всего Николая расстроила неудача при ловле рыбы. Мы расположились тогда в молодом сосновом борке на западном берегу озера Пено, который я хорошо запомнил еще раньше по удачному клеву подлещика на мелководье. Ловили мы одной удочкой по очереди. Но я выудил пятнадцать среднего размера подлещиков, а Николай так и не смог подсечь ни одного. На уху нам вполне хватало, приближались сумерки, а Николай все никак не мог смириться со своим неумением быстро подсекать добычу. Я ему уже раскрыл все секреты лова, но он так и не сумел выработать в себе бойкости подсекания рыбы. Пришлось волевым усилием пресечь его потуги и приступить к готовке ухи. Для приготовления ухи я на сей раз прихватил все необходимое, и она удалась на славу. Но я видел по Колиной расстроенной физиономии, как корежит его от неудачи лова. Даже дивная уха не изменила коренным образом его настроения.
А на следующий день у Николая совершенно неожиданно произошел сильнейший приступ радикулита. Если Волго подарило нам дневку с лесными ягодами, а Пено – дивную уху из подлещиков, то озеро Вселуг одарило нас экскурсией на остров Божье Дело, где до революции находился скит с монахами. Сейчас там возродили церковь.
Перемычка же между озерами Стерж и Вселук воистину наградила нас по-царски: специально для нас, двоих, местный смотритель деревянной церкви Иоанна Предтечи открыл храм и провел незабываемую обзорную экскурсию, показав уникальный, чудом сохранившийся, тябловый иконостас начала восемнадцатого века. Церковь была заложена на Ширковом погосте еще при отце Петра Первого, царе Алексее Михайловиче «Тишайшем», а достроена без единого гвоздя, когда Петр уже отстроил Петербург. В начале двадцатого века местное церковное начальство собиралось ее снести за ветхостью, построив взамен большой и высокий кирпичный храм корабельного типа. Последовавшие Первая Мировая война и революция порушили их планы, но зато сохранили бесценный памятник деревянного зодчества. В 70-е годы церковь реставрировали, бездарно, стальной стяжкой, едва не угробив. В каком состоянии она пребывает ныне, мне неведомо.
Когда мы вышли на «финишную прямую» – озеро Стерж – и разбили на ночь палатку для ночлега, на нас неожиданно напали бесчисленные полчища мух. Возможно, где-то неподалеку находился скотный двор или скотобойня, но эти мухи нас одолели. Мы постарались без остановки пересечь остатки воды и быстро собрали пожитки, даже не досушив толком лодку. До Волговерховья мы тоже добирались ударными темпами, пешком, под писк комаров, и нам даже удалось послушать экскурсовода, приехавшего сюда вместе с группой автобусных «туристов». Тогда же меня глубоко поразила дикая реакция 14-15-летней девочки, впервые в жизни увидевшей вживую теленка с коровой.
- Мама, смотри, настоящий живой коровенок! – громко и восторженно кричала она, едва не описавшись от переполнявших ее бурных чувств.
В тот раз мы с Николаем шустро набрали понемногу воды из истока Волги, а я загодя успел договориться с водителем экскурсионного автобуса, что он бесплатно довезет нас до Осташкова. Николай же только диву давался, когда это я успеваю обо всем и со всеми договариваться. Меня это нисколько не напрягало, поскольку, по моему мнению, все люди обязаны по мере сил помогать друг другу. К вечеру мы были уже возле вокзала, но я решил, что пока не стоит торопиться покупать билеты на московский поезд.
Причина состояла в том, что в тот год резко поменяли расписание: если раньше поезд на Москву отбывал из Осташкова поздно ночью, то теперь его перенесли на утро и изменили номер. Видимо, кто-то давно жаловался на «три шестерки». Его услышали.
В ходе разведки обстановки я выяснил, что в здании автовокзала имеется небольшая гостиница, куда мы и поднялись с Николаем в поисках ночлега. Она оказалась занятой. Имелось лишь одно свободное место в двухместном номере, которое я решил уступить Николаю, который был старше меня на десяток лет и вдобавок страдал от болей в пояснице. Он взял рюкзак, попрощался со мною до утра и исчез за дверью. Мне же надо было выдумать какое-то оригинальное решение с ночлегом. И скоро я его придумал.
В торце гостиничного этажа имелся балкон. На него-то я и нацелился, спросив у коридорной, могу ли я его занять со своим спальным мешком. Та пожала плечами и разрешила. Я тут же приступил к организации ночлега. Когда я уже почистил зубы перед сном и завернулся в спальник, начав задремывать, но вдруг неожиданно был разбужен прикосновением чьих-то мягких губ к своим. Надо мной возвышалась какая-то девица и пыталась меня взасос расцеловать. Видимо, ее привлек аромат моей зубной пасты, поскольку она сообщила, что от меня приятно пахнет. Внезапно она резко выпрямилась и стала делать вид, что любуется видом с балкона. На балкон вышел какой-то тощий мужик и начал ей сердито выговаривать, чтобы она не мешала спать человеку, то бишь, мне.
Тут я вспомнил, что одна коридорная рассказывала другой, как один дальнобойщик взял с трассы проститутку и держит ее с собой в номере, а та все норовит от него сбежать. Я понял, что речь шла об этой самой девице. Она тихо слушала нотацию, но в то же время пыталась прижаться ко мне своими филейными частями. Я же тихо изображал спящего.
Потом девица, несмотря на явную неохоту идти спать, все же была загнана своим «куратором» в номер и более не появлялась. А я все-таки заснул, несмотря на ночную свежесть и злые набеги голодных комаров. Рано утром я выслушал от Николая целую повесть ужасов о ночных впечатлениях. Оказалось, что я зря ему завидовал давеча. Старик, в обществе которого ему довелось ночевать, страдал недержанием мочи и старческим маразмом. В номере стояла жуткая вонь, которую Николай сначала сгоряча даже и не почувствовал. Вдобавок старик изощренно матерился, громко и обильно сморкался, плевал, харкал, кашлял и издавал многочисленные звуки изо всех дыр своего организма, мешая комфортному и спокойному сну Николая.
А я только теперь осознал, что ночная свежесть и вечерние приставания дорожной проститутки – это ничто по сравнению со страданиями, которые пришлось пережить Николаю. Я возблагодарил небо. Но содеянного не воротишь. Тем не менее, несмотря на сочувствие, меня разбирал внутренний смех. Нарочно такое не придумаешь!
Наступил новый день, и нам следовало подумать о хлебе насущном. Мы вместе с Николаем выбрались из гостиницы, оставив вещи в холле, и направились в местные торговые точки, чтобы разжиться там съестными припасами. Сходили мы результативно, а на обратном пути нам попались давешние дальнобойщик и его подруга. Заметив меня, эта девица слегка отстала от мрачного спутника и одарила меня лучезарной улыбкой и воздушным поцелуем. Я вежливо кивнул в ответ, а дальнобойщик, похоже, ничего не заметил, поглощенный своими темными мыслями. Мне же подумалось, что зря он затеял эту операцию с «исцелением заблудшей». В чужую голову свои мысли не воткнешь и насилу мил не будешь, как ни старайся. Николай же назвал меня проказником и с ухмылкой подытожил, что я пользуюсь успехом у женской половины населения.
Во время завтрака мы с Николаем обсудили наши перспективы и пришли к выводу, что оптимальным решением будет ехать в Москву на автобусе. Медленный дневной поезд, в котором всегда имеются билеты лишь в общий вагон, возможно, подходит для исходной заброски в нужную точку. Но он слабо приспособлен для жаждущих отдыха изможденных организмов пары туристов, успешно прошедших Верхневолжский каскад озер, то есть, для нас с Николаем Александровичем. Кроме того, нас подкупало то обстоятельство, что ехать нам предстояло через город Ржев, который славился пивом «Поручик Ржевский», и город Торжок, знаменитый своими «Пожарскими» котлетами. Нам в тот раз довелось отведать и того, и другого. Жаль, что все так быстро кончается.
Но все эти водные походы, как выяснилось, были всего лишь подготовкой к целому каскаду сплавов, последовавших за тем, что мой старый товарищ еще по горным скитаниям по Западному и Центральному Кавказу, Николай Викторович Вьюнников, прибился к опытному «адмиралу», Николаю Алексеевичу Котовскому. Звание «адмирал» означало не более и не менее, а то, что Котовский в течение длительного времени регулярно осуществлял сплавы и руководил «флотилиями» из нескольких однотипных плавсредств, неизменно осуществляя мудрое руководство и водительство, не отлынивая ни от одного из рутинных занятий, с которыми сопряжено любое походное действо.
Служила вся эта «водная» братия в Обнинском Физико-энергетическом институте и справедливо полагала, что продуктивная работа с «мирным атомом» возможна лишь в случае, когда хотя бы раз в году и в течение хотя бы недели-полутора голова физика-экспериментатора имеет возможность слегка передохнуть от напряженных раздумий над объектом творческого научного труда, погрузившись в объятия родной русской природы. В один прекрасный день Николай Викторович позвонил мне домой и спросил, как я смотрю на перспективу сплавиться с ним под руководством «адмирала» Котовского и  пройти по реке Брынь Калужской области, чтобы затем впасть в знаменитую реку Жиздру, пройдя заявленный выше маршрут в составе речной флотилии из трех байдарок. Была озвучена примерная дата похода, приходящаяся примерно на вторую половину июня – первую половину июля. Я подтвердил свою готовность и стал ждать дальнейших руководящих указаний старших товарищей из ФЭИ.
Так я влился в сплоченную команду «фэишников», надеясь, что не буду отторгнут. Не могу сказать, что все их «водные» повадки пришлись мне по душе. Меня искренне удивляла манера закупки целых мешков картофеля и капусты, коробок томатного кетчупа и множества зелени и овощей, чего сроду не водилось среди «горников». Я даже в водные походы готовился как в горные, экономя каждый грамм и взвешивая рюкзак перед выходом. Здесь же все гораздо больше зависело от состояния байдарочной «шкуры» перед походом, а заброску мы первоначально производили железнодорожным транспортом и на «попутках», начав позже заказывать микроавтобус, причем, уже туда и обратно.
Перед первым походом я был вынужден приехать к Николаю более чем за сутки до похода. Оказалось, что состояние старого «Салюта-двойки» Котовского, выданного нам напрокат, весьма проблематично, а у Вьюнникова здесь даже «конь не валялся». Пришлось нам целую ночь напролет заклеивать старую «шкуру», забыв, что металлоконструкцию тоже никто не проверял, как минимум, с прошлого года. Тем не менее, где-то за пару часов до сбора мы все проверили и увязали «шкуры» в чехлы. Нам даже удалось забыться тревожным сном и слегка прикорнуть. Я рассчитывал, что в походе я наверстаю упущенное и все-таки досплю. Не тут-то было. В походе выяснилось, что бывший «жаворонок» Котовский своею домашней братией давно перекован в «сову», из-за чего почти каждый вечер с ужином и гитарой становился для меня пыткой.
Но волей-неволей я пообтерся. Правда, я до сих пор не могу смириться с тем, что вся лесная орава комаров набрасывается на мою вкусную плоть, насыщенную аппетитной кровью первой группы, и полностью игнорирует остальных, отмеченных кровью второй группы. Видимо, в ответе за все физиология. А, может быть, и нет.
Должен отметить, что в этом коллективе все подчинялось какой-то особой логике. Так, «адмирал» всегда оставлял за собою право выбора места стоянки, но иногда доверял мнению своих экипажей. Остановки для перекуса также выбирались «адмиралом», но могли быть спонтанно выбраны каким-нибудь экипажем – и все оказывались в выигрыше. Так, например, привезя однажды в поход по Жиздре пластиковую упаковку Очаковского пива, я внес свежую струю в гастрономические пристрастия нашей «флотилии». Ныне же просто невозможно представить наш поход без изрядного пивного запаса. А надо сказать, что в жаркий летний день, на воде, пиво способно затмить множество искусных разносолов. Продолжать же можно буквально до бесконечности. При этом, за все минувшие годы ни один поход не был хотя бы сколько-нибудь похож на предыдущий, а одни и те же реки, порою, изменялись просто до неузнаваемости.
В тот, первый, раз нашему «адмиралу» захотелось показать мне, новому для него человеку, то место, с которого он начинал. Как выяснилось, военное детство Котовского прошло в селе Брынь, что стояло на реке с тем же названием. Добирались мы туда, что называется, на перекладных. Пока все готовились к стапелю, то бишь, сборке байдарок, наш «адмирал» отправился навестить свою старую учительницу. Удивительно, но та была еще жива и сразу вспомнила смышленого ученика. Николай Алексеевич Котовский по возвращении к команде был весь переполнен приятными воспоминаниями о детских годах. Мне он сразу похвастался, что изготовил тогда для школы карту звездного неба. Видимо, это был серьезный предмет его гордости. Правда, «адмирал» посетовал, что названия большинства звезд и созвездий теперь он уже позабыл.
Для начала сплава мы сперва собрали байдарки и спустили их на водную гладь небольшого водохранилища, которое собирало по весне воды речки Брыни, а потом весь оставшийся год потихоньку травило через запруду, не лишая русло воды. Обнеся для начала невысокую стенку плотины, мы перебрались в Брынь и двинулись, собирая повороты, обносы и разнообразные впечатления от их преодоления. Река петляла, словно заяц, уходящий от погони. Там же, где русло приближалось к автотрассе, начиналась беда: почти все русло оказывалось завалено загубленными древесными стволами. Если человек по жизни имеет возможность куда-то сбежать или съездить в отпуск, то дерево вынуждено оставаться на одном месте и впитывать отраву. Очень скоро такой образ жизни приводил к преждевременной смерти дерева и обрушению его ствола в реку.
Слава Богу, мы всего пару или тройку раз приближались и пересекали автомагистрали. Но каждый раз мне было не по себе от обилия мертвых безжизненных стволов. Отвлекали от этих впечатлений только обносные хлопоты. И вообще, река Брынь мне не понравилась. Совсем другое дело наступило, когда мы впали в Жиздру.
У нашего общего с Николаем Вьюнниковым товарища, Виктора Алексеевича Тычинского, название этой реки, Жиздра, вообще ассоциировалось со словом «жизнь». Мне до сей поры не доводилось встречать в природе живых зимородков. А тут они на бреющем полете один за другим носились над водной гладью, поражая всех яркой бирюзово-оранжевой расцветкой своего оперения на неброском фоне среднерусской природы. И вообще вся река источала жизнь. А мы этим по мере сил пользовались, ловя рыбу и почти ежедневно питаясь ухой и свежим жарким. Миновав село Чернышено, мы решили устроить баню, для чего встали на полноценную дневку.
Баня требовала вдумчивого отношения буквально ко всему, а в особенности – к постройке и протопке печи-каменки. Совершив экскурсию на правый берег, мы с «адмиралом» на месте старой заброшенной дороги отыскали несколько ржавых железок, одна из которых пошла на скрепу каменки. Другую железку, старую конскую подкову, я узурпировал и присвоил себе, «на счастье». И тут уж я оторвался по полной, топя свежесложенную печь примерно в течение пяти или шести часов кряду. Под конец камни начали взрываться, обдавая меня мелкими и острыми осколками. Это означало, что находящаяся внутри них вода достигла точки кипения. Приходилось прикрывать глаза или просить Николая Вьюнникова время от времени меня сменить: он постоянно носил очки, так что глаза его были всегда защищены от «мелких» неприятностей.
Время от времени я присоединялся к заготовкам дров и пильщикам. Финальный этап состоял в установке деревянной конструкции каркаса бани, выгребании золы из топки и вбросу в «хайло» печи двух или трех котелков воды. В результате вся дрянь и вонь покинули каменку, обнажив чистый камень для поддачи. Несколько минут ушло на установку полка, обтягивание каркаса байдарочной «шкурой» и полиэтиленом, крепление веревок и колышков. Дальше уже ничто не отвлекало нас от банного процесса.
Веники мы с Вьюнниковым и Котовским соорудили загодя, выждав, пока они подсохнут в пакетах. Кроме Николая Вьюнникова, с нами отправился Виктор Алексеевич Тычинский с сыном Сашкой, уже опытным, несмотря на малолетство, походником. «Адмирал» Котовский взял с собою младшего сына Алешку, которого страшно баловал. Специально устроив внеплановую стоянку, Котовский в одном месте даже соорудил для него так называемый «Апполлон», большой полый внутри факел, который, разгоревшись, пускал высоко в небо искры, благодаря мощной тяге воздушного потока снизу. У меня сложилось впечатление, что само название «Аполлон» относится к еще дохристианской Руси и символизирует купальские радости и забавы.
Теперь же мы наслаждались легким паром на вольном берегу Жиздры. Отсутствие горячей воды с лихвою искупалось жаром от каменки. Вволю отстегавшись вениками, мы тут же кидались остужаться в свежих и чистых водах реки. Видимо, из всей нашей братии я отличался особой тягой к пару, поскольку допаривался в одиночку. Все прочие бились до изнеможения, но отступили. Когда я вернулся в лагерь, ко мне пристали Тычинский с Котовским. Дело в том, что в тот день дежурил наш с Вьюнниковым экипаж, и я взялся охладить водку. Кроме меня, никто не знал, где она хранится. Я же поместил ее всю под берег. Теперь же я рассчитывал красивым жестом достать ее на виду у всей команды.
Я наклонился над берегом, потянулся за шнурком и – опрокинулся в воду головой вниз. Гравитация довершила остальное. А ведь я только что надел после бани чистое белье! Пришлось сперва ловить под водою бутылки, которые еще не успели разбежаться, а уже потом поспешно заново переодеваться. Зато все вдоволь поржали. А потом Тычинский долго и смешно пересказывал различные комичные и памятные случаи, произошедшие во время летних «шабашек» в годы его молодости. Баня удалась на славу!
Завершали мы поход возле деревни Дретово, под мостом. Приходилось ждать, когда подсохнут шкуры. Предварительно мы вытряхивали из них всю накопившуюся грязь и песок. Параллельно все купались, развлекались и питались. Ехали до Козельска уже на автобусе, а там я ухитрился поразить команду, отыскав только что открытую пивную с замечательным разнообразием сортов пива и свежей соленой рыбой на закусь. Оказалось, что здесь, в Козельске, мои товарищи работали в составе комсомольской строительной «шабашки». Об этих днях многократно и с вариациями рассказывал почти в каждую минуту отдыха Тычинский, и все валились со смеху от его баек. Тут же мне довелось воочию наблюдать за плодами труда своих коллег по отдыху: настроили они изрядно.
Возвращались в Обнинск также на перекладных: из Козельска до Калуги мы добирались на автобусе, а дальше – на электричке. Я не стал выходить в Обнинске, а поехал без приключений до Москвы. Там в метро на меня смотрели как на инопланетянина, поскольку погода стояла дождливая, а я был почти черным от загара.
На следующее лето и в дальнейшем – водные походы с мужиками из Обнинска продолжились. Правда, если поначалу «адмирал» доверял нам с Вьюнниковым «Салют»-двойку, то вскоре удостоил нас особой чести, позволив управлять своей старой байдаркой-«тройкой». Состав команды немного изменялся год от года. Мне же сейчас хочется вспомнить одну нашу стоянку на реке Рессете.
В тот год выдалось довольно прохладное лето. Мне это даже нравилось, поскольку не сильно донимала жара. На реке нам частенько попадались странные конструкции, мосты не мосты, сходни не сходни. Котовский объяснил, что в Калужской области они носят название «сежи», и предназначены для ловли рыбы во время нереста. У населения деревень, лишенных колхозов и совхозов после «Перестройки», почти не осталось средств к существованию, поэтому ход рыбы, когда выдается возможность запастись съестными припасами, стал равнозначен обеспечению условий выживания. Потом все лето сежи простаивали, время от времени используясь в качестве переправы или моста. Для прохода лодок и иных водных транспортных средств, в каком-то одном месте сежи, обычно возле берега, делали специальный промежуток, свободный от досок и прутьев. Во время ледохода и паводка сежи регулярно сносило, поэтому каждый год их строили заново.
Однажды мы встали на дневку неподалеку от такой сежи. Прогулявшись туда и обратно, Котовский, Вьюнников и Тычинский решили попробовать свои силы в ловле рыбы на сеже. Я уклонился, поскольку никогда не был фанатом рыбной ловли. Котовский же носил особое прозвище – «Кот», свидетельствовавшее о его чрезвычайной тяге к рыбе и сопряженными с ее добыванием занятиями. Даже остаток лета «адмирал» повадился регулярно проводить под Астраханью, на Ахтубе, питаясь исключительно рыбой и посвящая почти все время ее ловле и добыче самыми разнообразными способами.
Я же никогда не уделял рыбе особого внимания, за исключением времени, отдаваемого водным походам. Походы всегда были для меня, прежде всего, одним из видов двигательной активности и источником новых впечатлений. Да и то, рыбные развлечения, наподобие ловли, меня всегда интересовали «постольку поскольку». Тут же сформировалось целое «рыбное лобби». Я не стал заморачиваться и завалился спать.
Проснулся я от каких-то странных звуков. По нашему лагерю словно вышагивало целое стадо диких слонов, перекликаясь посредством странных сигналов. В палатке был я один, Коли Вьюнникова нигде не наблюдалось. Вскоре я услышал его голос, странным образом искаженный и чрезвычайно возбужденный. Он о чем-то горячо спорил с Витей Тычинским. Я взглянул на циферблат своих непромокаемых часов: подсвеченные стрелки показывали начало третьего ночи. Я решил встать, выбраться наружу и выяснить, по какой такой причине никто в лагере не спит среди ночи.
Продрав глаза, я обнаружил, что весь лагерь, несмотря на ночную пору, уже на ногах, на исключая малых детей: с нами, как обычно, путешествовал сын Виктора Тычинского, Санечка. Он тоже сидел на пеньке, стараясь быть в курсе всех событий.
По лагерю в хлюпающих черных сапогах туда-сюда мотались Тычинский-старший, «адмирал» Котовский и черный как сволочь Вьюнников. Оказалось, что в пылу борьбы с рыбой он брякинулся в воду, где потом выпачкался в иле и грязи, пытаясь выбраться на берег. Котовский куда-то исчез, а вскоре вернулся, таща на плече моток чужой сильно изорванной сети с остатками водных растений и тины. С реки поднялся не сильно отличающийся от Вьюнникова Тычинский, только на черном лике у него, словно у черта, ярко выделялись белки вытаращенных глаз и то и дело белели зубы в яростной улыбке.
Вся эта публика источала бешеную энергию и постоянно что-то говорила и кричала. Пыл борьбы с рыбой плавно перенесся в наш мирный и сонный лагерь, и теперь всем сделалось уже не до сна. Вьюнников отправился к реке отмываться от грязи, а Тычинский, дежурство которого после полуночи уже наступило, неожиданно решил в одиночку перечистить всю пойманную рыбу. Оказалось, что рыбы поймано исключительно много, и Тычинский рискует провозиться всю оставшуюся ночь до утра. Поскольку давеча ужин был отменен, то теперь «адмирал» распорядился готовить большую сковороду для жарки.
Раз «пошла такая пьянка», то я никак не мог остаться в стороне и присоединился к Виктору Алексеевичу, решив помочь тому с процессом чистки рыбы. Вскоре в лагерь воротился Вьюнников, продолжив пространные комментарии по поводу того, как следовало, а как не следовало подсекать рыбу. Тычинский же при этих словах поучений добился от безмолвной доселе рыбы лишь того, что та стала в его руках громко пищать. Видимо, его кипучая энергия каким-то образом передалась хладнокровной твари. Больше мне как-то не доводилось слышать говорящей, а тем паче, пищащей рыбы.
На востоке уже занимался рассвет, о чем можно было судить по оживлению птиц и посветлевшему небосклону. Котовский нарубил небольших полешков – специально для аккуратной протопки сковороды и начал почем зря склонять неисполнительных дежурных, которые так и не удосужились приготовить масло и муку под жаркое. Так начался день, который я до сих пор называю «Великим Рыбным Днем».
Просто я никогда с тех пор и до настоящего времени не ел в течение одного дня такого количества исключительно рыбных блюд. Начав рано утром с того, что «адмирал» зажарил команде большую сковороду свежайшей мелкой рыбы, обвалянной в муке, наш «разврат» этим не ограничился. Команда временно отправилась спать, а выспавшись, столкнулась с необходимостью и желанием активно продолжить, приправив утреннюю кашу очередной порцией жареной рыбы. Отказался от нее лишь капризный Вьюнников, начинавший каждое утро с неизменных напоминаний о том, что по утрам он не завтракает, а исключительно выпивает лишь чашечку кофе с печеньем. Остальные благополучно расширили свой рацион рыбой, а исполнительный дежурный Тычинский продолжил чистку рыбы уже для разноплановой ухи. Разноплановой по той причине, что обычно уха готовится из двух или трех пород рыбы. Здесь же наблюдалось доселе невиданное разнообразие пород: плотва, густера, подлещик, окунь, голавль, подуст, язь, красноперка. Все эти породы заняли место в титановом котле нашего «адмирала», причем в таком неимоверном количестве, что ложка в ней стояла торчком. Должен признать, что уха в тот день была просто исключительной.
Что же касалось воздержания Николая Вьюнникова от завтрака, то мне стоило бы напомнить ему то лето, когда он ежедневно, как миленький, исправно потреблял по утрам гречневую кашу с тушенкой, попытавшись всего лишь пару дней петь о том, что он по утрам не завтракает, а только пьет кофе. Нагрузка тогда там, в горах, была такая, что без завтрака всю первую половину дня можно было промучиться в голодных муках, после чего сразу забудешь все дурацкие капризы. Он их тогда и позабыл.
Но наши водные походы весьма отличались от горных, поэтому вернемся к нашему повествованию. Весь тот день мы полностью провели на одном месте, питаясь почти исключительно рыбными блюдами. К ужину все уже настолько обнаглели, что выбирали из сковородки кусочки без косточек, оставляя в масле костлявые. Котовский даже не ожидал, что команда настолько распустится. Правда, посуду мыл каждый за себя сам.
Мы же не могли нарадоваться на нашего «адмирала». Судя по рассказам коллег, подавляющее большинство «адмиралов» проявляло себя в походах не самым лучшим образом, давая волю дурным наклонностям или склоняясь к мелкой тирании. Люди же мирились с этим лишь постольку, поскольку функции организатора всегда сопряжены с большой ответственностью. А уж коли ты взялся за организацию похода, будь добр соответствовать! На фоне остальных наш «адмирал» выделялся со всех сторон только в лучшую. Поэтому и не мудрено, что мы его искренне полюбили. Позже мы неоднократно славили Котовского, неизменно сопровождая восклицания категоричным утверждением: «наш мудрый адмирал». Пока ничего не изменилось.
Пускай мой рассказ получился сумбурным и бессвязным. Пускай из него совсем не очевидно, когда и кто ходил в тот или иной поход. Но «рыбный день» я крепко запомнил.
Москва. 9 марта 2021 г.