Оберег

Каждый раз, оказываясь в тайге или лесотундре, я всегда  восхищался красотой северных цветов. Кто мог придумать это чудо – удивительное  украшение  короткого северного лета?

Несведущему человеку может подуматься: ну какие там, в этих суровых краях, цветы, а если и есть, то скорее всего  мелкие и невзрачные.
А вот и нет! Взять, к примеру, фиалку. Этот цветок мне особенно нравится. Есть в нем что-то таинственное. Я про себя зову его  слеза северного неба. Это название как-то само родилось в душе.
 
Может, оттого, что небо Севера – это всегда непостижимый мир, который постоянно находится в понятной только ему тревожной задумчивости. Как будто знает какую-то  неведомую людям истину, которая несет миру неизбывную печаль и тревогу. Тревогу оттого, что все может измениться, зачастую не в лучшую сторону.

Но наступает весна, и тревога с хандрой уступают место надежде на лучшее и радости от  возрождения жизни во всей ее красе. И тогда небо прольется озорным  грибным дождичком – слезами умиления.  Вспыхнет радуга, радуя весь мир своей  удивительной красотой. Вот после этого капли дождя, упавшие на землю, и превращаются каким-то чудодейственным образом в восхитительные фиалки – слезы неба.

А еще я дал фиалке такое название, наверное, и оттого, что этот цветок взял себе несколько оттенков красного и синего.
Этими оттенками  природа каждый день живописует загадочное и всегда разное  небо Севера. Палитра богата: бордовый, пурпурный, малиновый, розовый, рубиновый, пунцовый, лиловый – оттенки стихии огня. Ультрамариновый, сапфировый, лазурный, бирюзовый, аквамариновый  – оттенки водной стихии.

Но это только мой образ мыслей, над которым ученый муж непременно посмеется. Да и ладно. На то он и ученый, чтобы все раскладывать по полочкам и все непременно  объяснять.  А мне все себе объяснять не хочется. Ведь так недолго и с ума сойти.
Если по ходу движения встречаю фиалку, то всегда остановлюсь, сяду на корточки или лягу на бок и несколько минут восхищаюсь этой красотой. Пыльники  тычинок фиалки как капельки солнца. В окружении  нежных ультрамариновых лепестков – это  выглядит особенно эффектно.

А есть особенно красивый вид фиалки – она всегда напоминает мне северное сияние. Каждый лепесток такой фиалки около цветоложа имеет  молочный оттенок, который плавно переходит в светло-сиреневый, а затем в глубокий ультрамарин. Края лепестков заканчиваются нежно-лимонной каемкой. Красота! Да и только!
Каким гениальным творческим воображением нужно обладать, чтобы придумать и сотворить  в жизни  эту красоту?!

Хотя бы один раз мельком  глянуть на того, кто придумал все это природное великолепие – какой  он, интересно? Но, как видно, нельзя почему-то. Да и ладно! Нельзя так нельзя – что тут непонятного.

Меня сейчас посади и заставь что-нибудь подобное изобрести – пустое дело. Хоть целую жизнь сиди, ничего толкового не высидишь. Когда вокруг тебя по жизни окружает все это  природное великолепие – к нему привыкаешь и зачастую не обращаешь внимания. Но ведь все это создано было до тебя, а вот ты-то попробуй сам что-нибудь придумать! Тут, пожалуй, и у ученого мужа ум на раскоряку пойдет.
Так думал я, сидя на  берегу Висляны, глядя вдаль, где река делала поворот и  скрывалась в таежной дали.

Ход моих мыслей прервал подходящий ко мне со спины человек. Вернее, шагов не было слышно – внутренний голос подсказал, что я уже не один.
Почти у всех заядлых  охотников вырабатывается с годами  такое чутье. И я не ошибся!

Обернувшись, я увидел подходившего ко мне потомственного охотника коми  Николая Бурматова. Ладно сложенный мужичок лет сорока пяти, немного выше среднего роста. На нем  была  длиннополая туникообразная холстяная рубаха с небольшим разрезом на правой  стороне груди.   Штаны, сшитые из пестряди,  заправлены в холстяные  чулки. На ногах одеты поршни  из сыромятной кожи, стягиваемые  у щиколоток  ремешками.

Он был подпоясан тасмой – широким кожаным поясом с литой бронзовой пряжкой. На тасме была топорня – железная витая скоба для ношения топора, пришитая толстым  сыромятным шнурком к ремню. На кожаном подвесе к ней также крепились берестяные ножны с внушительным охотничьим ножом. Была прикреплена и небольшая кожаная сумочка с бронзовой пуговицей для хранения спичек, иголок, ниток и других походных принадлежностей. Со стороны поясницы  на тасме крепился медвежий клык – это был оберег, охраняющий  охотника от нападения хищников и злых духов тайги.
К этому человеку у меня было необъяснимое, настороженное отношение. Вроде бы незатейливый, простой в жизни человек, но вот его глаза! Широко посаженные на скуластом лице – они жили своей, особенной жизнью. Они всегда смотрели на тебя с хитрым прищуром и в их глубине таились два озорных огонька. От этого выражение лица было примерно таким: мели Емеля, твоя неделя, а я-то знаю, что ты за фрукт на самом деле.

Подойдя ко мне, он, улыбнувшись, приветливо сказал: «Здоров, Иваныч! Иду и думаю: чай ты, чай нет? Ты ж всегда при делах, а тут нате, никуда не спешишь. Житуха заела?»

- Привет, Николай! Ты должен помнить простую истину – поспешишь, людей насмешишь. Вот я и не торопыжничаю, а живу по правилу: мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем. Вот ведь дал же Бог день, так даст Бог и пищу. Разумеешь?

- Да, Иваныч, остер ты на язык. Все знают, что тебе палец в рот не клади. На все случаи жизни у тебя есть шутки-прибаутки. Да и крепкое словцо тоже  всегда наготове.
- А як же иначе?! Будешь хилым - заклюют, ноги вытрут и пойдут. Мне совсем не хочется, чтобы об меня кто-то вытирал ноги. Я и словом отменно проучу лиходея. Слово порой  больнее бьет, чем увесистая оплеуха. Язык – жернов: мелет все, что на него попадает.

А сижу я сейчас сиднем потому, что иногда не хочется ничего делать и никуда идти. Вот как сейчас. Весь день еще впереди. Я собирался за малиной – надо готовиться к долгой зиме. Время сейчас непростое – послевоенное.  Это жинка меня удостоила с утра сим наказом. Иди, говорит, за малиной – она детям зимой от простуды может зараз сгодиться.

До малинника уже рукой подать. Вот думаю: сяду, передохну малость.
А ты сам-то, Николай, небось в тайгу собрался – вон ружьишко-то за плечом маячит. Только сейчас ведь не сезон охоты, а?

- Верно, не сезон, а я и не на охоту иду. Я привожу в порядок промысловые избы в тайге, чтобы к  осени в них все необходимое было. Что-то нужно подлатать, что-то подправить. Сам знаешь! Если ты хваткий хозяин, то и в твоем хозяйстве все должно быть разложено  рядком и ладком. Вот так-то, Иваныч.

- Да, Николай, без дела жить – только небо коптить.
Ладно, хватит лениться, тебе же тоже идти мимо малинника – значит, мы попутчики.
- Да, рад составить тебе компанию и малину тебе помогу собрать. Вон у тебя целых два ведра при себе. Нешутошное дело, однако.

Я встал, и мы не спеша пошли вдоль реки к зарослям малины. До места было где-то около трехсот метров, поэтому я решил кое-что узнать у моего спутника.
- Николай, я давно хочу тебя спросить, да вот случай как-то подходящий не случался. Может, и не стоит лезть не в свое дело, да уж больно интересно.
- Лады! Не сумнивайся – раскумекаем вопрос честь по чести. Излагай!
 
- Да вот у тебя всегда на тасме оберег висит – медвежий клык. Он действительно может спасти от хищных зверей и от  злых духов тайги? Или это просто традиция, доставшаяся в наследство от предков?

Николай внимательно на меня посмотрел и добродушно усмехнулся:
- У моего народа, как и у любого другого, есть свои обычаи. Они пришли из глубины давних времен. По ним жили все мои предки, и уж точно не мне их нарушать.

Вот для тебя медведь – это коварный, непредсказуемый и жестокий зверь. Если ты его встретил в тайге и у тебя нет оружия – считай, твоя песенка спета. Убежать от него вряд ли получится. Он тебя достанет  на земле, на воде и на дереве. Хотя иногда он при встрече и не нападает на человека – трудно сказать, почему. Короче, для тебя медведь – это просто зверь.

А вот для коми медведь – это сын Неба, и спустился он к нам оттуда в очень давние времена, захотев земной пищи. Он наделен разумом, необыкновенной силой и другими способностями, которые человеку недоступны.
Например, кувыркнувшись через голову, он мог превратиться в человека. В те времена наши колдуны-оборотни могли таким же способом превращаться в разных животных и обратно.

Раньше перед охотой на медведя охотники должны были совершить   ритуал. Варили сладкую ржаную кашу и оставляли ее на ночь перед охотничьей избушкой. Утром смотрели, если  котел  пустой – это значит, что медведь принял  принесенную охотниками жертву. И значит, охота должна быть удачной. Также  нужно было заранее извиниться перед медведем, на которого должна была начаться охота.
Убитому медведю выбивали когти и зубы, а голову хоронили.

Считалось, что  если это не сделать, то медведь может воскреснуть,  вернуться к охотникам и отомстить им.
В одном из наших преданий так и сказано: охотник многое должен сделать, чтобы пойти на медведя Оша. Ведь Ош бессмертен, и только на время может дать  охотнику свое мясо. Нельзя, чтобы Ош услышал голос охотника, ведь потом он сможет его выследить. Когда же Ош пойман, в его честь должен быть устроен великий праздник. Голова Оша должна быть жертвой  его отцу Ену. И многие песни должны быть спеты, чтобы  скрыть от него тех, кто его усыпил.

Мои предки говорили, что смерть всегда приходит к человеку в облике  черного медведя.
Одно из наших поверий звучит так: медведь Ош лежит безмолвным стражем  на входе в подземный мир. Лишь мертвым есть дорога в царство  смерти, поэтому ни дух из мира живых, ни человек не пройдет мимо Оша. И поэтому охотник, убивший  медведя, должен воздать ему великие почести.

Я думаю, что ты уже усек, что для меня медведь не просто зверь - он хозяин этой тайги.
И я действительно верю, что медвежий клык, прикрепленный к моей тасме,  способен меня уберечь от беды.

- Слушай, а если я тоже к ремню прицеплю медвежий клык - он  будет меня  ограждать от беды?
- В духов тайги нужно верить, верить всем нутром. А если от тебя будет слышен один  брех – путного не жди. Мы сюда прибыли  погостить, и тайга угощает нас из своих закромов. Пусть твое сердце будет ей за это благодарно. Вот так все просто.

А вот и  малинник. Я так думаю, что ты бери эту сторону, а я с противоположной стороны зайду – чтобы не толкаться. Так быстрей наберем.
- Согласен, я тогда здесь остаюсь, а ты уж там распорядись.
 
Ты смотри, если  торопишься, так к шуту эту малину – сам потихоньку наберу.
- Нет, время у меня есть! Вот тебе сейчас подсоблю, а уж потом свое  хозяйство обихаживать буду.

Мы разошлись, и я стал собирать  в одно из ведер малину. Ее кусты были высокими и плотными – настоящие заросли, которые тянулись метров пятьдесят по лощине. Дело спорилось, настроение после разговора с Николаем  просветлело, и я стал  тихонько напевать одну из своих любимых песен.

Собрав почти две трети ведра, я услышал, как с противоположной стороны зарослей Николай туда-сюда двигает ветками. Он, наверно, уже заканчивает  свое ведро? Расторопный по этим делам мужик.

- Николай, а Николай, ты уже заканчиваешь? Я вот тут еще только две трети набрал. В ответ тишина, и ветки с той стороны перестали двигаться. Странно, чего это он  не отвечает? Слух у него отменный – любой шорох в тайге  за версту слышит.

- Николай, ты чего, в молчанку решил поиграть? Хреновая затея – честное слово. Ответь же! У тебя все нормально?
Я стал осторожно раздвигать  ветки, чтобы можно было разглядеть пространство с той стороны. Только я начал это делать, как стена веток резко раздвинулась. На меня с высоты своего роста пристально смотрел огромный медведь.

От такого сюрприза я просто остолбенел, по спине пробежал озноб. Между нами чуть больше метра. Если он сейчас ухватит меня своей лапой – все, привет! Ружье из-за спины мне уже не снять. Охотничий нож меня в этом раскладе тоже  не спасет – вон какая махина. Трахнет один раз по голове лапой - и я труп. В голове в следующую секунду промелькнула мысль: неужели Николай колдун-оборотень, и он сейчас вот так  дерзко решил надо мной  подшутить? Но разве такое возможно?

То, что  я сделал дальше, я объяснить сам себе вразумительно не могу. Просто как-то само собой получилось. Я резко выпучил глаза и изо всех сил заорал: а-а-а-а-а!!!
Медведь от такого  пронзительного крика немного отшатнулся, но через две-три  секунды опять  чуть-чуть подался вперед и громко зарычал. После его рыка опять последовал мой пронзительный крик. Не хочется гадать, чем бы закончилась эта  голосовая дуэль, если бы не подбежавший с ружьем наперевес Николай.

- Иваныч, я тебя страхую! Медленно, небольшими шажками начинай отходить назад. Как будто идешь по топкому болоту. Не вздумай повернуться к нему спиной или вдруг  резко побежать. Давай же, давай! Я держу его на мушке.
Я стал медленно пятиться назад, неотрывно глядя  в глаза медведю. Он уже не так грозно рычал, а лишь  отрывисто порыкивал, выражая нам свое неудовольствие. Ведь мы помешали ему лакомиться малиной.

Вот я уже поравнялся с Николаем.
- Зайди за меня и  сними из-за спины свое ружье. Будем двигаться  вправо, к реке. Я тебе полное ведро малины  собрал.  За твоим идти опасно:  вдруг  медведь на нас кинется – тогда придется его пристрелить. Сам понимаешь, жалко. Из-за ведра малины убивать  такого огромного медведя.
- Полностью  с тобой согласен. Шут с ней, с этой малиной. Подавиться ею, что ли. Пусть второе ведро будет мишкиным трофеем.

Слушай, а может, это был сам Ош, а? Какой у него был взгляд! Просто душу выворачивает. Такой взгляд не забудешь никогда!
- Все возможно. Я тоже давно такого  огромного медведя не видел. Возможно, нам сегодня повезло встретиться с самим хозяином тайги.
Мы подошли к реке. Здесь наши пути должны разойтись.
- Нет, Николай, а медвежьим клыком мне тоже, наверно, придется обзавестись. Так, на всякий пожарный. Твои рассказы об Оше мне уже не кажутся заблуждениями  ушедших времен.

Николай рассмеялся и, подумав о чем-то своем несколько секунд, сказал: «Медвежий клык – это, конечно, здорово, но ведь судьбу, братишка, не обманешь. Если она тебя захочет взять в оборот, то хоть весь обвешайся оберегами – пустое дело. Так раставокает – хоть святых выноси! Ну ладно, пойду я потихоньку».
Мы обменялись рукопожатием, и он пошел. Отойдя несколько шагов, он на ходу оглянулся и указательным пальцем показав на небо, с улыбкой сказал: «Не забывай, Иваныч, не обманешь!»

Я махнул ему рукой и крикнул: «Счастливого пути!»
Сел на пригорок и долго смотрел ему вслед. А ведь он  меня сегодня спас от  погибели. Удачи тебе, охотник!