Беловодье

Люблю охоту за то, что она практически всегда дарит массу новых, иногда неожиданных, впечатлений.  Вот и сейчас,  добравшись до вершины  пологой горы, я замер в изумлении от того, что увидел за ней. А  за ней я увидел  живописную долину и красивый город, который занимал половину ее площади.
 
Как много  великолепных  дворцов и храмов, парков и аллей! В центре города находится  небольшое, идеально круглое озеро. А сразу за ним стоит величественный и неповторимо красивый главный храм этого неизвестного мне города.

Любуясь этим великолепием, я мучительно пытался вспомнить, какой город  может находиться в этой местности, но  на ум ничего  не шло.

Мое восхищение чудесным городом  внезапно прервала стрела, выпущенная кем-то из лука. Она с пугающей силой вонзилась в ствол огромного бука.  Древесина у этого дерева очень твердая, но наконечник стрелы полностью вошел в ствол. При этом стрела немного задрожала, издав приглушенное  д-р-р-р-р.  Она как будто негодовала, что стрелок не направил ее в небо. Тогда бы  она смогла насладиться  счастьем полета – взлететь высоко над Землей и окинуть взглядом  прекрасные солнечные дали.
 
От этого неприятного сюрприза я резко обернулся и увидел шагах в двадцати от  себя трех всадников, которые  меня внимательно разглядывали.
В глаза сразу бросился средний. Он  был похож на монгола лет  пятидесяти. У него было запоминающееся лицо: вытянутый, бронзового цвета, овал с белесыми глазами, приплюснутым широким носом, плотно сжатыми губами и ямочкой на подбородке.
Душа себя никак не проявляла в его раскосых глазах.  От этого взгляда веяло холодом и затаившейся непредсказуемостью. Возможно, в молодости они были голубыми, как весеннее небо, но прожитые годы добавили в них белил, замутив чистоту лазури.

Мне сейчас пришла в голову мысль, что  он смахивает на каменных идолов, которые с незапамятных времен стоят  в Кипчакской степи (территория от Иртыша до Дуная) и смотрят бесстрастно в даль, охраняя от  живущих  свою сокровенную тайну.
В левой руке незнакомец держал боевой полутораметровый монгольский лук – с композитной (многосоставной) конструкцией. Такие луки считаются  одними из лучших в мире по своим боевым характеристикам. Достаточно сказать, что сила натяжения тетивы такого лука составляла  от 60 до 75 кг, а начальная скорость полета стрелы  80 м/с. Этого достаточно, чтобы пробить доспехи средневекового рыцаря – меня бы такая стрела пронзила насквозь.

В противовес своему невозмутимому хозяину, конь у незнакомца излучал энергию. Он не мог спокойно стоять на месте, постоянно бил то одним, то другим копытом, пытался крутиться в разные стороны, а то и встать на дыбы. Его не надо пришпоривать, только шепни на ухо:  «Вперед». И он  резко рванет с места, и уж тогда, наверно,  никакая сила на свете не сможет его остановить. Он будет скакать и скакать вслед за плывущим к горизонту Солнцем.

Да и сам скакун был  огненно-рыжего цвета – солнце в облике лошади.
Но в мире была сила, которая  крепкой рукой властно сдерживала неуемную энергию породистого скакуна и подчиняла  ее своему хладнокровию и воле.
Да, сейчас я по-хорошему позавидовал загадочному монголу. Обладать таким чудом – это большое счастье.

Всадник с правой стороны был буддистским монахом.
У него было асимметричное лицо – одна половинка была немного меньше правой. От этого  создавалось впечатление   перекособоченности, ущербности, как будто  у Создателя в момент  сотворения этого человека  не хватило живой глины.
Один глаз представлял собой щелку, а вот второй, напротив, – был широко раскрыт. Глазное яблоко сильно выпирало вперед.  От этого создавалось впечатление, что он до глубины души  потрясен моим обликом и видит  перед собой не обычного человека, а инопланетное существо.

Скуластые щеки у монаха алели ярким румянцем, как будто он только что пришел с мороза, и искраплены мелкими черными точками.
Настороженность, которую вызывало это странное лицо, немного сглаживала  яркая одежда. Дхонка и шемдап были желтого цвета. В левой руке он держал деревянный посох с металлическим навершием, на которое было насажено 12 металлических колец (по числу нидан  (причин, ведущих к бесконечной цепи перерождений), издававших мелодичный звон при каждом движении.

Конь у него  был нежно-белого цвета, как первый выпавший в полях снег, и сохранял задумчивость и спокойствие.
Третий всадник вызвал у меня двоякое чувство. Это был типичный казак конца девятнадцатого  века. Таких молодцев можно было встретить на Дону, Тереке, на Урале и в Сибири.

Красиво держится в седле – сразу видно, наездник-мастак. Фуражка на затылке и чуть набок. Из-под нее топорщится  знатный чуб. Загорелое, задубленное  степными ветрами лицо с хитрющими глазами. Они смотрели так, как будто видели тебя насквозь. И даже то, что ты хотел бы надежно спрятать в себе, – они выворачивали наизнанку. Да и улыбался казаченько лукаво, как будто всем своим видом хотел сказать: «Погодь, погодь, хлопец, самую малость, мы тебя на чистую воду обязательно  выведем. Не сумнивайся!»

Одет он был в хорошо пошитый красный зипун и темно-синие шаровары, заправленные в  хромовые сапоги.
Я про себя с досадой подумал:  «Ах ты, зараза, – типичный засланный казачок».
Конь у него был вороным красавцем – я его про себя назвал Посланцем Ночи.
И еще одно обстоятельство, связанное с этим вольным бравым  человеком, меня серьезно озадачило. Правой рукой он наизготовку держал знаменитую трехлинейную винтовку Мосина образца 1891  года. Она отличалась высокой точностью и кучностью стрельбы.

Естественно, она была заряжена. Смешно было бы думать обратное в этой ситуации. Я у него на мушке. Одно  неразумное движение - и прогремит выстрел.
А мое ружье у меня на ремне за спиной – как же я мог так опростоволоситься? Непростительная самонадеянность. И она мне может стоить жизни.
Они все вооружены. Внушительный посох монаха – это тоже грозное и эффективное оружие в руках мастера.

Да, колоритная  компания!
Выпущенная в мою сторону стрела явственно намекала  на отсутствие со стороны  незнакомцев хоть какого-нибудь дружелюбия. Настораживало еще и то, что эти «милые» хлопцы –молча - рассматривали меня, не торопясь начинать разговор.
Ладно, лучшая защита – это нападение. Сам  заведу с ними разговор. Надо же как-то выкручиваться из этой  опасной ситуации. Не боись! Всякие виртухаи на жизненном пути встречались. Авось и  с этими парнями  смогу договориться:
- Здравствуйте, люди добрые! Как живете можете, поживаете? Как вас Господь Бог милует?

Бравый казаченько, вдруг подбоченясь, ответил:
- Спасибо на добром слове, Ваше благородие! Слава Богу, всего лучше. Живы, поколе Господь Бог  грехи наши терпит.
- Вы сказали - Ваше благородие? Считаете, что я дворянин?
Казак широко улыбнулся и с убежденностью в голосе ответил:     - Да уж не из простых – это  точно! Настоящего барина за версту видно. В Ваших глазах все написано – мысля так и бьет ключом! Я вот дурак дураком и уши холодные. А Вы нет, мозга-то Ваша робит - мама не горюй! А с умом и благородство не откажется столоваться.

- Меня, кстати, Юрий зовут, а вас?
- Меня кличут Степаном, а моих  товарищей…
Степан не успел назвать имена  своих спутников, так как те на него  пристально посмотрели. Мол, говори,  да не заговаривайся.
Поймав на себе два пасмурных взгляда, Степан  осекся и с едва уловимой неловкостью в голосе сказал:

- Да на что, барин,  Вам их имена,  мы ведь сейчас все равно разъедемся – каждый своей дорогой. Вы поедете в противоположную от города сторону, а мы будем дальше двигаться вдоль его границ. Мы его охраняем от незваных гостей. Незваных – тех, кого сюда не звали. Вас туда тоже  не звали, а посему путь Вам туда тоже закрыт.
Слова Степана меня озадачили. Что это за город и какую,  связанную с ним, тайну  ревностно сторожит эта странная компания? Я все же решил выяснить, куда  попал.
Я провел  медленно рукой по торчащей  в стволе стреле и с напускной задумчивостью спросил:

- Эта замечательная стрела была предупреждением и знаком  для остановки? А если бы  в момент выстрела резко дернулся конь и она полетела бы в меня? Уже  можно было бы  заказывать панихиду по моей загубленной душе. Даже у опытных стрелков бывают промашки.
В разговор  внезапно вклинился  монах:
- У моего друга не бывает промашек. От его стрелы нельзя спастись. Он великий мастер боевого лука, поэтому,  чужестранец, выпущенная моим другом стрела – это неотвратимая воля Судьбы – ее карающая десница.

- Иными словами, если я сделаю хоть один шаг в сторону города – мгновенно получу в сердце стрелу от вашего  достопочтенного друга?
- Да, Вы все верно понимаете – такой закон, и его никто  не имеет права нарушать. Зачем Вам, чужестранец, знать, что это за город? Просто идите мимо своей дорогой. В этом городе находятся только избранные.
- А избранные кем?
Монах поднял руки к небу и задумчиво сказал:
- Им, только им!
- Так, может, я тоже избранный? Вы же не можете это проверить. У вас ведь  нет связи с Ним?!
Я повторил жест монаха, подняв руки к небу.
Монах на меня пристально посмотрел  и твердо сказал:
- На Вашем  челе я ясно вижу печать порочности. Вас обуревают мелочные житейские страсти. Вещи владеют Вами, а не Вы вещами. Очередное желание, как ядовитая гадюка, вылезло из сумрачного подземелья Вашей души.

- В толк не возьму, что плохого в том, что я хочу попасть в тот прекрасный город? Почему мне туда нельзя? Что значит быть избранным? И кто мне скажет, как выглядит избранный человек?
- Никто вам этого не скажет. Если там когда-нибудь в Вас возникнет потребность – Вы сами там окажетесь. Ноги сами Вас туда принесут. Вот только обратный путь оттуда  уже не найти.
- Это почему же?
- Вы очень много задаете вопросов. Человеку многое не положено знать. Разве Вам неизвестно, что мудрость умножает печали? Есть много того, о чем человеку лучше не знать, дабы не сойти с ума – ведь мы просто люди.
Степан, широко улыбнувшись, добавил:
- Без обид, барин! Так заведено здесь издавна. Туда нельзя идти, пока не позовут. Вот такая вот петрушка. Так что идите с миром своей дорогой.
Монах добавил:
- Вот именно – своей! 
 
Но чем больше эти люди убеждали меня покинуть эту территорию, тем больше мне  хотелось попасть в загадочный город.
До города рукой подать. Если резко побежать вниз по пологому склону горы,  то я быстро достигну окраины города, а там и помощь, может, кто-нибудь окажет.
Буду петлять между деревьями и кустарником, чтобы крайне трудно было произвести прицельный выстрел. На бегу сниму ружье и приведу его в боеготовность. Тогда посмотрим, кто из нас  мастак в стрельбе.

Я еще раз внимательно посмотрел в сторону города, с напускным спокойствием вздохнул и, резко рванув с места, кинулся бежать в сторону утреннего города.
Я совершал резкие зигзагообразные движения, чтобы меня трудно было взять на мушку.

За спиной я услышал приглушенный топот копыт и крики смеющегося Степана.
- Вот так оказия, Ваше благородие,  вот так оказия! Прыток барин, ой как прыток, но от нас все равно никуды не уйдешь! Слышите? Ни-ку-ды!
Но мне было уже все равно. Физическое напряжение растворяло в себе страх. В голове билась только одна мысль:  успеть добежать до города, а там - будь что будет.

На бегу я снял ружье и попытался его зарядить, но качнувшийся в сторону ремень зацепился за  торчащий  сучок сосны. Произошел рывок, и ружье осталось висеть на дереве. Останавливаться было нельзя – сразу станешь легкой мишенью. И я  побежал дальше. Нужно было просто бежать – бежать изо всех сил.

И вот я уже сбежал с горы. Осталось пробежать небольшое поле – оно было алым от маков. Я еще подумал, что кровь на этом алом живом ковре будет не видна.
Я понимал, что, выбежав на открытое пространство,  обрекаю себя на верную гибель. В любую секунду  может догнать пуля. Или пронзит насквозь стрела. Эта неотвязная мысль заставляла меня бежать еще быстрее – на пределе своих физических возможностей.

И вдруг я почувствовал, что на всей скорости я влетел в какое-то невидимое глазу препятствие. Такое ощущение, что это огромная паутина или сетка, сотканная из резиновых   волокон. Так как я с большой силой врезался в это невидимое кружево, оно натянулось и резко отшвырнуло меня обратно. Со всего маху  я упал на спину. Вскочив, я кинулся на невидимое препятствие, но не тут-то было. Продавить руками невидимую стену я смог максимум на полметра, и все.
Такого «сюрприза» я никак не ожидал. Что ж - вот и все! Нужно мне было послушать увещевавших меня всадников и идти своей дорогой, но я решил бросить вызов неизвестности.

Обернувшись, я увидел роковую троицу. Всадники молча на меня смотрели. Возникла гнетущая тишина, которую нарушали проснувшиеся птицы и тихая чарующая музыка, льющаяся из центра города.
Я решил нарушить молчание и попытаться оправдаться перед своими судьями.
- Да! Да! Я знаю, что нарушил  кем-то здесь установленные правила. Виноват! Теперь-то я понимаю, что в город я в любом случае бы не попал. Ну, так может отпустите меня с миром – я просто уйду, и дело с концом. Ведь я не какой-то разбойник, у которого  руки по локти в крови. Я обычный человек. Ну как, может, я  потихоньку пойду своей дорогой?

Монах спокойно сказал:
- У Вас была возможность пойти своей дорогой, но Вы выбрали другую дорогу. Вы нарушили правила! Вы знали, какое наказание за этим последует. Нельзя нарушать правила  - это зло. И перед тем, как совершится правосудие, скажу Вам, что за место, где мы все сейчас имеем честь находиться, – в миру  люди зовут этот край Беловодьем.

Меня как-будто пробило током. С изумлением  в голосе я,   сбиваясь, вымолвил:
- Нет, этого не может быть, просто не может быть. Никто из людей пока не смог найти эту загадочную страну. Староверы говорят, что лет сто пятьдесят назад она стала невидима человеческому глазу, так как  к ней  со всех краев потянулось множество всяческого люда, в том числе и разбойного.

Монгол медленно  вынул из колчана стрелу и, не спеша, ее осмотрел. Он то поглядывал на отполированный наконечник, то на меня – оценивая, что я могу чувствовать при приближающейся развязке.
Вот его рука приподнимает лук и тетива начинает медленно натягиваться. Ну, вот и все!

Да нет же! Надо как-то его остановить. В отчаянии я  вытянул вперед руку, как будто  хотел остановить  неотвратимый выстрел, и громко закричал:
- Стойте, не делайте этого – это же чистейшей воды беззаконие! Это самосуд! Давайте все решим честь по чести – ведь мы же цивилизованные люди!

Да, - слово - великая сила! Загадочный монгол вдруг перестал натягивать тетиву. На его непроницаемом лице вдруг затеплилась улыбка. Она становилась все явственнее и явственнее – так же, как огромное море воды,  скопившееся за плотиной,  иногда ее в одно мгновение разрушает. Внутренний напор неудержимого раскатистого смеха вырвался наружу, преобразив и очеловечив каменное лицо хозяина Азии. Он показывал на меня своим спутникам пальцем и, похлопывая себя по животу, продолжал безостановочно смеяться.

Монах со Степаном тоже стали   от души смеяться. Степан  в приступах смеха периодически похлопывал монаха по плечу и комично повторял:
- Ведь мы же цивилизованные люди! Цивилизованные, и баста! Так  ведь, братец, и возгордиться недолго!

Смех всадников метался по полю, отражался от склонов гор и возвращался с удесятеренной силой обратно. Все стало трястись. Повсюду стали растекаться откуда-то взявшиеся  огромные чернильные капли. Они все капали  и капали  с неба на  город, на поле, на горы,  заливая все пространство густым  мглистым ультрамарином. Еще несколько секунд - и почти весь мир погрузился в царство тьмы. Один только огненно-рыжий конь монгола не поддавался нашествию мглы – он красиво гарцевал и пытался встать на дыбы.

В следующее мгновение я обо что-то ударился головой, и этот удар вернул меня к реальности. Боже! Ведь это же был сон! Ничего себе!
Сидя перед костром, я для себя самого незаметно заснул. И спал до тех пор, пока не стал заваливаться набок. Так я и ударился головой о старый сосновый пень.
Вот так дозорный! Как же я так умудрился заснуть? Ведь я сейчас в карауле. Я приехал в гости к родственникам на Алтай, и мы на следующий день махнули на рыбалку к горному озеру, с ночевкой.

Тайга есть тайга – поэтому в ночное время решили по очереди  блюсти нашу безопасность. Никогда я в таких ситуациях не засыпал, а тут на тебе – сморило.
Из палатки выглянул шурин Иван и, потирая сонное лицо ладонью, спросил:
- Юра, я вроде как голос твой услышал? Случилось что?
- Да нет! Все нормально. Ветки елей подозрительно покачались – для острастки пшыкнул в ту сторону. Фонариком посветил – нет никого – показалось! Спи, я дальше покараулю. А про себя подумал – эх ты, горе-караульщик!
Я огляделся внимательно по сторонам – вроде все в порядке. Подкинул в костер немного сухих веток и налил из термоса крепкий чай. Я пил чай, смотрел на далекие звезды, а из головы все не шел удивительный сон.

Значит, Беловодье  на самом деле существует!  Староверы тоже  говорят, что оно  иногда приходит  в снах и гораздо реже может появиться  на несколько секунд  прекрасным миражом  вдалеке - и  исчезнет.

Раньше  алтайская родня мне  в застольных беседах тоже рассказывала об этой загадочной стране. Говорили, что она является хранилищем древних духовных знаний и высшей мудрости. Что там  сохраняются   древние православные традиции, там нет воровства и преступлений, нет светского суда. Управляет всем народ и духовные власти. И путь туда лежит через Уймонскую долину.

А мы как раз сегодня прошли днем  Уймонскую долину и заночевать решили у подножья горы Белухи. Она является самой высокой вершиной Сибири. Коренные алтайцы издревле называют  ее Сумеру – вершина мира, жилище богов. А буддисты  считают ее священной и  называют Сердцем Сибири.

Родственники меня предупреждали, что  в этом месте почти всегда    возникает  навязчивое ощущение, что за тобой кто-то скрытно наблюдает. Я сразу вспомнил таинственного монгола, начинающего натягивать тетиву. От этой мысли меня слегка передернуло: а вдруг они за мной сейчас продолжают наблюдать оттуда?
А ведь как мудро  определено, что туда попадают только избранные!  Если бы в каждое святое место  путь был открыт всем, они бы  в три дня превратились  в переполненные суетой базары.
А так шансы у всех равны. Хочешь туда попасть - потрудись стать избранным, избранным Им!