То-я

   Я сжимаю её узловатую кисть, перебираю заметно вялые покорные пальчики. Трогаю... ощущаю её доверчивую уступчивость и вовсе растроганный, любуюсь ею и грущу по ней, как по себе.

   Хорошо помню её ещё девочкой, милым ребёнком с едва различимой талией и наивным взглядом, способным разжалобить любого. Подростком, она, как и все, немного сутулилась, смущаясь своего отражения, считала себя совершеннейшей дурнушкой, но едва первый весенний ветер нашептал ей нечто на ушко, как она расцвела, приосанилась и похорошела вмиг.
   В пору своего взросления она была очаровательна, женственна и загадочна слегка. Имела за душой известные одной ей секреты, была домовита и хлебосольна. И вот теперь... Стоит ей распустить косы, как теряет она суховатые рыжие пряди без счёта и сожаления.

   Я посадил её в землю тоненькой веточкой, поливал из ведра в долгие вёдра, посыпал землю подле пахучими опилками, сметал грузные сугробы и выбирал промежду веток тяжёлые, непосильные для неё льдинки. Когда она возмужала, радовался тому, что весенние птицы вьют гнёзда у самого её ствола, выкармливают птенцов, протаптывая тропинки среди ветвей, а другие, там же находили приют в серые промозглые метели осенних листопадов и в глухие часы белых ледяных сухих дождей зимы.
  Туя... мой домашний кипарис, живи долго, все триста отпущенных тебе лет.