Калитка в эдемов сад

Калитка в эдемов сад

   Горячий, несмотря на тёплое лето, воздух, бьющий в лицо из всех щелей старого „Студебеккера“, действует усыпляюще и через десяток километров голова начинает клониться на грудь. Сон настолько крепко обволакивает засыпающего подростка, что даже ожидаемая цель, деревня деда и бабушки, расплывается в тумане и лишь неожиданные прыжки колёс иногда открывают глаза. Вялый взгляд в сторону проплывающих кустов и снова дорога смеживает веки.
   Бывалый водитель, по виду и возрасту фронтовик, глянув на юного пассажира, улыбается уголками рта и привычно всматривается в разматывающуюся ленту бесконечного шоссе. Он видит жену и двоих детей. Дочь, родившуюся до военного лихолетья, и сына – подарок после большой Победы. Уцелели, слава Богу, почти все. Правда, за этим „почти“ - шесть ушедших в страну теней – расстрелянные энкэвэдистами двое братьев, не захотевшие из соседа делать пособника, дед, сдавший литовцам под угрозой ружья партизана, воровавшего на полях сено односельчан и вся родня жены, работавшая в немецкой столовой в Огородниках. Но, всё же, было к кому возвращаться из дальних поездок, да и приработок кое-какой случался. Вот и сейчас. Остановился возле Уручья на поднятую руку женщины, попросившей довезти сына в деревню. „Добро другим сделаю и они мне - подумалось водителю и стало светло на душе, - немного нам, простым людям, надо. Хороший добрый взгляд родных, крепкий локоть при случае и заработать чтобы… А вот те, кто позади окопов был, опять борзеть потихоньку начинают. Интересная философия – кто кровь свою пролил обильно, тот и человеком продолжает жить, а кто чужой кровью командовал, призывы печатал или кричал громче всех, тот и сейчас за-ниматься этим хочет. Что им наша жизнь? Себе бы, да деткам оторвать по-больше. На словах о народе пекутся, а заглянешь за их забор – там и ответ. Не по справедливости мир устроен. Не по вере. У одного такого кабинет на работе вместе с секретаршей, ещё домик, кроме квартиры, в пригороде, участок вокруг, да ещё один в Скворцах с банькой и уже с другой секретаршей. Возьми пройди вокруг Минска – там их полно. Нормального человека там нет, одни замы, завы и министры. Почти у всех подбородки двойные, как и совесть... Подвозил же сейчас одному мордатому кирпич, а месяц назад другому мебель туда… Скомандовали - на улице разгрузить, за забор не пустили, даже по нужде. Внутри, за ним лиц не видел, одна номенклатура с крякающими и складчатыми физиями. Речь у неё особая – „нас не поймут…, как наверху посмотрят…, в струю бы попасть…, в обойму…“. Зашифровано сильно. Наверно, чтоб люди не понимали. То ли от стыда шифруют, то ли секретной мораль свою делают? Неужели им всегда чего-то не хватает, а может им и вправду больше всех нас надо? Организмы у них особые. Пить всё время хотят и закусывать?!”
   Видавший виды грузовик быстро катился по добротному шоссе. На подьёмах двигатель начинал петь баритончиком, потом баском, пониже, прося хозяина облегчить ему труд, переключить передачу. Получив дополнительные силы, как лошадь пахучую порцию сена, мотор встряхивался и начинал бодрее тянуть свой извечный груз.
   А вот и Славеньская церквушка. В синей краске. Старинная, вся из дерева, но стоит ещё возле пруда, отражаясь жёлтыми луковками, душу и глаз радуя. Золота-то на периферию у верхних никогда не хватало. Да и Бог с ним с золотом, люди не за блеском сюда ходят. Им что-то для души, для сердца здесь слышится. Шофёр перекрестился и начал расталкивать заснувшего паренька: “ Вставай, подьём! Твой поворот скоро.”
   Подросток прильнул к стеклу: “Да, скоро моё Красилово!” Слева, в разрывах между деревьев показалась полоска домов. Вдоль них высились деревья и самое высокое, липа, показывала место, хату, к которой ехал наш пассажир. Заскрипели тормоза, голос – “ну, счастливо тебе”, хлопок двери, дымок от исчезнувшей машины и… тишина. Деньги аккуратно положил в верхний карманчик гимнастёрки. Не пересчитывал. То было ещё время, когда люди были ближе, доверяли друг другу.
   “Вот ведь какая разница? Как будто на другую планету попал. Чисто всё, просторно, зелень вокруг,” - мальчик перёшел шоссе и, сжимая в руке солдатский вещмешок с подарками, пошагал по колее просёлочной дороги.   
   Справа осталось деревенское кладбище, слева началось льняное поле. Метров через пять в сплошном зелёном ковре наметилась песчаная дорожка. Лён доходил до пояса. Непроизвольно коснулся ладонью несозревших головок, как бы погладил их. Они закивали ему, благодарили за прикосновение и опять распрямлялись на тёплом июльском ветру. Тропинка шла не прямо, а извивалась, следуя бороздам, и делая путь к родным чуть длиннее. Видимо, приятное поэтому и даётся нам не каждый день и не так быстро, чтобы ощутили мы важность и глубину этого, отличили праздник встречи от обыденности и таких же случайных знакомств на пути нашем.
   „Как у них всё вкусно! На каждом дереве яблоки и все разные! Ягоды всякие, мёд какой, а ветчина? Трудов это стоит больших, - рассуждал по-взрослому торопившийся к вкусному столу гость, - вот, дед уже состарился, да и бабушка не так прямо уже ходит. Жаль их. Но сколько буду здесь, помогу, а там и отец мой подьедет. Вместе полегче. В городе больше блат в почёте, а здесь у них, на земле труд. Разница-то есть? Так мне мой красиловский друг прошлым летом говорил, а я не соглашался, спорил до драки. Дурак, думал городские получше будут, а как столкнулся в школе с новичком Юриком с престижной улицы Пулихова, понял, что с такими лучше не дружить. Они поверх наших голов смотрят, так как цель для них с малолетства уже построена, там стоит. Они не по тропинкам ходят, по асфальту. Откуда им землю почувствовать, полюбить? У них-то и обувка не наша.“
   Он снял советские сандали, менявшие форму, постоянно загибаясь вверх, но не поддававшиеся времени, носки и пошлёпал по земле босиком, поднимая лёгкую пыль. Тропинка уже нагрелась и земное тепло нежно передавалось телу, вызывая непонятные ощущения. До носа доносились запахи каких-то цветов, сверху из солнечных лучей звенело заливистое соло жаворонка, поле кончалось… Дальше полоска клевера, знакомый плетень. Крыша баньки почти не видна из-за разлапистой рябины. Она создавала тень и приют для всякой мошкары.
   Подняв кольцо-венок из сплетённых веточек ивы, открыл калитку. Она тихонько, не нарушая природной гармонии, пропела и впустила внука в их сад, в его сад, в чистый сад детства, в мир, куда мы будем постоянно будем возвращаться, ибо помним и любим их…