Камень. Проведывание больного Коли. 1933г. Томаков

Проведывание больного Коли
(глава из биографического романа «Камень», автор – Владимир Шабля).
1933 год, февраль. Томаковка.
В больницу мальчик летел, словно на крыльях, не разбирая сугробов и не обращая внимания на бьющий в лицо, попадающий за шиворот мокрый снег. Беспокойство за брата и нарушенное табу вкупе подстёгивали какие-то скрытые, но мощные механизмы организма. Стрессовая ситуация требовала разрешения, и парнишке подсознательно хотелось, чтобы это произошло скорее.
«Коле нужны силы, чтобы победить болезнь!» – одновременно оправдывал и подбадривал он себя.
Озабоченный такими мыслями, Петя зашёл в здание больницы, привычно пересёк коридор. И только теперь понял, что не знает номера палаты. На секунду он замешкался, и тот час же услышал позади себя строгий голос:
– Молодой человек, куда это Вы направляетесь? Вход в инфекционное отделение строго воспрещён!
От неожиданности мальчик растерялся. Обернувшись, он увидел санитарку тётю Веру, которая, видимо, сегодня дежурила по больнице.
– А, Петя, это ты! – заулыбалась женщина, узнав внука бывшей больничной поварихи. – Здравствуй! Ты к кому пришёл?
– К брату, Коле. Я принёс ему поесть, – затараторил мальчишка, пытаясь вытащить свёрток из кармана. Тот никак не хотел пролезать в узкое отверстие, чем ещё больше привёл парня в смятение.
– Не торопись, – медленно проговорила санитарка. Твёрдым движением она прекратила тщетные попытки парня, отвела его руку в сторону и сама извлекла содержимое.
Пакет был внушительный. Вид проступивших через газету жирных пятен и какой-то непонятный, одновременно затхлый и хлебный запах пробудили у Веры зверский аппетит. Несколько последовавших друг за другом сильных спазмов резанули живот. Женщина поспешно отдала свёрток Петру и отошла в сторону.
– И где же ты взял столько еды? – задала она терзающий мозг вопрос.
– Это моя и Колина порции за два дня вперёд, – твёрдо проговорил подросток. – Сейчас брату они нужнее.
– Не уверена, – еле слышно, себе под нос пробормотала санитарка, а затем увлажнившимися глазами в упор посмотрела на парня.
– Пропустите меня, пожалуйста, к Коле, – стал умолять её Петя, – он заболел потому, что мало кушал. Сейчас ему нужно много еды. Пожалуйста, тётя Вера! Я всегда ему во всём помогал; когда он меня увидит и поест – то сразу выздоровеет, – продолжал скулить наивный мальчишка.
– Ладно, пойдём! – будто стреляя из винтовки, резко произнесла женщина. – Только чур, в палату не входить: постоишь на пороге, поговоришь немного и всё!
Статная женщина и юркий мальчишка шли по гулкому тёмно-коричневому коридору. Их шаги отдавались в каких-то совсем неожиданных местах. Вера проследовала в палату, где лежал Коля, положила свёрток на тумбочку у его постели.
– Вот, Коля, твой брат пришёл тебя проведать, – тихо сказала санитарка, – но заходить в палату ему запрещено. Поэтому он постоит в дверях.
Она строго глянула на Петю, и этим взглядом с трудом, но всё же удержала мальчишку от подмывавшего его желания броситься в объятия к родному для него человеку.
Коля полулежал бледный, тяжело дыша. Его глаза блестели в бездонных глазницах каким-то глубоким прозрачным светом. И без того длинный нос ещё больше заострился. Резко проступающие на лице скулы образовывали с подбородком чёткий равносторонний треугольник, подчёркнутый синюшными губами.
– Коля, я принёс тебе поесть, – с порога выпалил Петя. – Там хлеб и сало! – он показал рукой на тумбочку, ступил вперёд, но остановился, вспомнив уговор с санитаркой.
Спустя несколько секунд до Николая начал доходить смысл сказанного, он медленно повернул голову по направлению к тумбочке. Вид и запах свёртка пробудил в голодном больном существе звериный инстинкт потребления пищи. Собрав все свои силы, он протянул руку, уцепился в свёрток и взялся лихорадочно разматывать его. Затем откусил хлеба и принялся жевать. Ещё не прожевав, Коля впился зубами в сало и долго теребил его, прежде чем смог отделить кусочек. Не в силах больше держать тело в напряжении, он с полным ртом откинулся на подушки, закрыл глаза и блаженно улыбнулся, не забывая, между тем, интенсивно работать челюстями.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Петя.
– Не очень: болит в груди и кашель. А как дела в школе?
– Всё нормально. Несколько человек болеют, а в остальном всё как обычно. – Пётр не стал говорить брату о том, что пару дней назад одна из заболевших одноклассниц умерла.
– А какая сейчас погода? Я вижу, опять пошёл снег?! – Коля принялся за следующую порцию хлеба с салом.
– Да, снег идёт, но он мокрый. Я думаю, долго не продержится: скоро побегут ручьи. – Петя немного заколебался, стоит ли нагружать брата своими проблемами, но потом решил, что это его отвлечёт от мыслей о болезни. – Я смастерил большой кораблик. Так что готовься к походу на ручей, как в прошлом году.
– Может, лучше на речку? – включился в разговор на привычные темы Коля: ручей узковат, и суденышко, как той весной, может утонуть в водоворотах.
– На этот раз не утонет! – самоуверенно заявил Пётр, – я делал корабль по чертежам из журнала «Делай всё сам»!
– С парусом? – заинтересованно осведомился брат, переставая жевать.
– Конечно – что за корабль без парусов?! – горделиво ответил Петя и широко улыбнулся.
Коля снова откусил хлеба и начал жевать, но приступ сильного сухого кашля внезапно захлестнул организм. Громкие, накатывающие волнами, буханья перемежались частым хриплым дыханием и моментами болезненного отхаркивания. Наполовину пережёванные частички еды разлетелись изо рта в разные стороны. Ближний к голове край пододеяльника выпачкался в грязно-красный цвет.
Санитарка поспешно вытолкала Петю в коридор.
– Всё, иди домой! Что мог, ты уже сделал, – резко сказала Вера и побежала назад в палату. Приступ нарастал, и женщина чёткими выверенными движениями придала телу больного удобное положение, очистила полотенцем его рот, лицо и пододеяльник.
– Так лучше? – поинтересовалась она. – Постарайся сесть поудобнее.
– Да, – сквозь кашель согласился Коля, лихорадочно пытаясь найти оптимальное положение тела и хватаясь своими отдающими синевой пальцами за Верину руку.
Постепенно кашель стал реже и боль ослабла, но дыхание больного парня всё так же оставалось частым и каким-то поверхностно-игрушечным, как у щенка. Коля прикрыл глаза и забылся. Теперь ничто, кроме блаженства от отсутствия боли, не имело значения...