Человек со шрамом на лице

За несколько дней до кошмарной встречи со зловещей девушкой он поставил свечу за упокой самого себя в храме в Сокольниках.
Жизненные катастрофы превратили его в «живого мертвеца»: он не жил реальностью, жизнью обычных москвичей с их простыми радостями и огорчениями, нет, он добровольно увяз в «потустороннем», он грезил потусторонними образами, и потустороннее оказывало на него — он чувствовал это! — своё сладостно-жуткое воздействие.
Странной была эта связь, это соединение в этом человеке жизни и смерти, живой, весёлой молодости и глубокого почитания замогильных вещей. Волшебный узор оплёл его личность. Сам он был неким колдовским узором — виноградная лоза, ползущая по мёртвому высокому дереву вверх, к туче, чреватой молниями.
Ему было двадцать восемь лет, но он не имел практического опыта, позволявшего держаться в буднях на плаву. Его это мучило, истощало, терзало, расклёвывало глаза. На свою беду он влюбился в юную особу, которая поиграв с ним, оставила его, и он чётко осознал тогда правоту слов Артура Шопенгауэра: ах, жизнь не стоит того, чтобы искать наслаждений и, найдя их, ими наслаждаться, плоды познания жизни очень горьки...
Но он бросался от одной любви к другой, от одного колдовского зелия к другому, опьянялся, а похмелье было долгим и тяжёлым.
Эротомания — тот же алкоголизм. Чем сильнее похмелье, тем больше организм требует новых доз возбуждения.
Он был болен. Он, конечно, был болен. Но не все ли мы больны? Не думаю, что он заслуживает осуждения и насмешек. Бросаться из одной крайности в другую нецелесообразно, комично, нелепо. Но знаете ли вы, что такое ОТЧАЯНИЕ?
Ах, любовь, любовь... Не воспоминание ли о любви в зрелые годы греет нас в часы уныния?
Любовь поразила его, как молния, бьющая в самое высокое дерево в лесу.
Любовь обострила его чувство. Он обрёл неожиданное счастье. А каково изначально покинутому, потерянному человеку лишиться единственного подарка коварных богов?
Солнце померкло, и луна навсегда обрела багряный цвет, — человек медленно сходил с ума от любви, тревожась и мечась, каясь бессмысленно в пустоту, чуть ли не ежедневно бросаясь в авантюры, а потом резко впадая в состояние самой наичёрной меланхолии.
Он маниакально думал об одном: каждый час, каждую минуту с трепетом в сердце он мечтал вернуть прежний рай с возлюбленной.
«Неужели невозможно?» — эта мысль о невозможности прежних отношений была для него невыносимой.
Но всё же в часы, когда сознание светлело, он безжалостно отвечал самому себе:
«Нет! Невозможно!..»
В ту странную полночь, усталый и измученный, он, возвращаясь домой с работы, задремал в вагоне метро.
В самом центре Москвы, на станции "Арбатская", человек очнулся.
Что-то щёлкнуло в голове.
Его точно тряхнуло непонятной могучей силой.
Он открыл глаза, испытывая ужас.
Ужас сковал его так, что он не мог сдвинуться с места и даже пошевелиться.
Напротив него сидела высокая брюнетка. Красотка с немигающими огромными чёрными глазами. Она пристально — воровкой-суккубом — смотрела на парня.
Ему чудилось, что её глаза медленно-медленно приближались к нему, ему стало холодно, он чувствовал себя раздетым, а она продолжала вглядываться в него.
Пустой вагон метро. И они, эти двое пассажиров...
Куда исчезли люди?
Ужас, однако, затмил удивление...
На его колени падала кровь, но он не мог посмотреть, откуда кровь течёт. Он был обездвижен взглядом красотки. Что-то птичье, хищное было в облике молодой женщины. Что-то жестокое, ястребиное.
Пристальными, немигающими глазами она заворожила его, сковала невидимыми цепями.
Губы её тёмно-синие недвижимы, как у трупа, но человек слышал внутри себя её шёпот.
Отчётливо слышал.
Хрипловатый голос. Пугающий, непонятный язык.
Жуткие слова — из потустороннего мира.
Тихая песенка о его загубленной жизни.
Время будто бы замедлилось. От одной станции до другой они ехали, казалось, полчаса.
«Площадь революции», «Курская»...
На «Курской» она неспешно встала и пошла, уже ускоряясь в движении, к выходу.
Так люди не ходят! Её стремительно несло на невидимых колёсах. Так шествуют призраки, а не люди!
И вот что ещё... Палец!..
Палец левой руки!
Безымянный палец... Он так неестественно искривлён! Похож на коготь...
Молодой человек вздрогнул и наконец освободился от наваждения, схватился за зудящую правую щеку, раскрыл ладонь и увидел на ладони кровь. Вот откуда падала на колени кровь!
Он кинулся было за странной девушкой в чёрном, но двери вагона захлопнулись, и он поехал дальше.
С той ночи ему начали сниться нестерпимо тоскливые сны. Шрам на лице, похожий на какой-то знак, не заживал. Тело пряно пахло болотными цветами. Где бы он не находился, всюду, даже в уличной толпе, он слышал тот жуткий шёпот девушки, похожий на заклятие и на песенку.
— Ой, что это у вас... на лице?! — чуть ли не каждый десятый прохожий спрашивал его о шраме.
Шрам постоянно кровоточил, причём источая магически притягательный аромат.
Жизнь как-то внешне и внутренне переменилась. Радость влилась в сердце.
Какая-то бойкая, пламенная радость.
Но пламя радости — со смоляным чёрным дымом.
Человек медленно сходил с ума. От любви. Но теперь — от любви к ней, к той самой девушке в метро, которую увидел на Арбатской, с хищным птичьим взглядом.
Человек дивился самому себе: «Что это со мной?.. Это радость или мУка? Предчувствие счастья или преддверие ада?»
Утром на четвёртый день после загадочного происшествия, человек обнаружил, что кости его тела искривляются!..
У него обострились обоняние и слух. И — он становится выше!.. позвоночник... приятная, возбуждающая боль в позвоночнике... она вытягивает всё его существо, эта приятная, необычная, возбуждающая боль.
На шраме короста.
Кровь перестала течь.
Ему приснился сон: чёрный кот на чердаке лесного домика играет с полудохлым вальдшнепом, кулик пытается взлететь, кот с напряжённой и смешной в этом напряжении мордой ударом мягкой лапы с острыми коготками сбивает вальдшнепа на пыльный пол.
Щебечут птахи в апрельском, ещё не живом, лесу. Раннее утро. Туман. А в тумане — еле-еле пробивается солнце...
Человек сладко потянулся во сне и... проснулся.
Луна огромным кровавым диском висела в чёрном окне.
— Кто я?! — вдруг хрипло произнёс он и тотчас же зашептал:
— Ахххххаааююрумххххлии...
Адская боль разорвала позвоночник.
Он упал с постели и выгнулся, точно эпилептик, на полу.
— Ааааххххааюрумххххххх, — выдохнул он от нечеловеческого ужаса.
— Ахххх... хаюрум... хххх!.. — его трясло, и он начал кричать, сжатый болью в дугу, касаясь головой чуть ли не до пяток.
Кости ломались, рвались связки, изо рта полилась струйка тёмной крови. Он кричал. Крик человека переходящий в крик другого существа. Кричал в ночь — на огромный диск луны в окне... Луна впитывала его крик, его боль...
Через два часа сотрудники полиции выломали дверь его квартиры: он переполошил весь дом своими криками.
Целясь во тьму автоматами, осторожно продвигались всё дальше по квартире, и вдруг все трое отпрянули: на окне, обнажённый, сидел молодой человек, кожа неестественно мерцала оранжевым светом, с неё стекали крупные капли чего-то похожего на елей, приторно пахло смертью и перерождением.
Человек посмотрел на полицейских огромными чёрными глазами и выпрыгнул из окна седьмого этажа.
Тело его так и не нашли.