Видеть хорошее

    Летел я в начале нулевых очередной раз из Тель-Авива в Новосибирск через Москву, аэропорт Домодедово. Промежуток между рейсами – почти десять часов. Ой, как я это не люблю! Банально? Не спорю. Даже больше скажу: и в пробке не люблю стоять, и на светофоре тоже. И вовсе не думаю, что кто-то любит. Или даже так: что все любят, идиоты, а я вот – не люблю, один изо всех нормальный. Все не любят. Я – как все.
    Аэропорт Домодедово тоже не люблю. Может, Домодедово и вправду современный комфортабельный аэропорт. Тем хуже для всех современных комфортабельных аэропортов. В инструкции к автомобилю "Ока" тоже вот написано, что "Ока" – современный комфортабельный автомобиль, а Домодедово разве что побольше "Оки" будет. Все в этом Домодедово устроено так, чтобы пассажиру было неудобно, неуютно, томительно и отвратительно. Туалеты тесные, буфеты – никакие, в том смысле, что буфетов вовсе нет, а в той "Узбечке", что есть, можно только слегка забутить желудок, но зато существенно облегчить кошелёк. Про дорогие рестораны я и вовсе молчу. Не для людей это – для москвичей только. Скамейки в залах нарочно устроены так, чтобы заснуть в них нельзя было. Да что скамейки! Даже парапет под окнами второго этажа наклонный, чтобы на нем никто не спал. Наверное, целый эдакий дизайнер-эрогономист или даже целый отдел таких умников нарочно расчёты делал, голову ломал: под каким углом надо им завалить поверхность, чтобы и глаз не тошнило, и любой уснувший чтобы скатывался и об каменный пол головой бился. Хотя вообще-то эргономика учит тому, чтобы конструкции человеческого окружения максимально учитывали конструкцию человеческого организма для его же, человека, пользы и удобства. Но есть разве что-нибудь такое, чего у нас с ног на голову не перевёрнуто? Так ведь даже и здесь облажались. Есть удальцы-молодцы: спят – и не скатываются! Вот на них глядя, только и убеждаешься, что этот народ никакой эргономики не боится, и никаким дизайном его не повалить.
    Промаялся я ночку: поспать – так не на чем, почитать – так на моем компе батарея села, а все работающие в порту розетки, все три штуки заняли индусы, сидящие прямо на полу в позе лотоса с такими компами, что мне со своим ACERом лучше не позориться. И вот, когда уже скоро должны были объявить посадку, подошёл я к окну, из которого видны кишки, через которые как раз и производится посадка и высадка пассажиров, и сами воздушные суда. Кишки – это я так называю, а официально эта штука называется телескопический трап. Только по-моему, я так считаю, правильней и логичней называть эту штуку кишкой. Во-первых, это реально большая толстая кишка. Хотя бы и прямоугольного сечения. А во–вторых, именно посредством этой кишки аэропорт избавляется от переваренных им пассажиров, отправляя их прямиком в судно. Хотя бы и воздушное. На этом аналогии, к счастью, заканчиваются. Случаи, когда судно по дороге опрокидывается, и эти какашки-пассажиры сливаются окончательно, все ещё редки. Но работы в данном направлении ведутся. Человеческий фактор работает.
    Стою я так, думаю о грустном, смотрю на унылый московский дождик и вспоминаю ласковое Израильское солнышко и море, жду объявления посадки.  А рядом, в двух шагах от меня стоя закусывает молодой мужчина, для меня по возрасту – парень, сынок. В правой руке у него булка, а в левой – бутылка с каким-то йогуртом-могуртом. И вот он отглотнёт своего йогурта, а потом откусит от булки и – жуёт. Йогурт, видать, жидкий, пьётся быстро. А булка, видать, свежая, долго жуётся. И вот пока эта булка жуётся, неохота, видать, парню зря свою левую руку бутылкой нагружать. Возьми он, да и поставь свой йогурт на этот косой парапет. Поставил – вроде, стоит. Ну и как только поднёс он свою булку ко рту и открыл его, чтобы откусить, так бутылка тут же покатилась по проклятому парапету, расплёскивая во все стороны бело–розовую жижу, а потом упала, облив по пути стоящую на полу дорожную сумку, и покатилась ко мне, заливая пол кисломолочными остатками. Я инстинктивно сделал шаг в сторону, а парень застыл с открытым ртом, перед которым так и зависла недоеденная булка. В таких случаях, по себе знаю, действительно, лучше затаиться, чтобы взбесившиеся и вышедшие из–под контроля продукты не сотворили с тобой ещё какой-нибудь пакости. Стоит он так в полном ступоре, смотрит на меня полными горя глазами и пошевельнуться боится. Вижу, парню требуется помощь. Я слегка развёл руками и, пожав плечами, показал ладонями на творящееся на полу безобразие:
    – Жопа!
    – Жопа, – эхом отозвался парень, по-прежнему не двигаясь и говоря в булку, как в микрофон.
    – Но есть и хороший момент.
    – Какой? – в глазах у парня засветилась надежда, что не всё так плохо.
    – Брюки чистые. А сумку вон – в туалете можно отмыть аккуратненько, чуть-чуть протереть полотенцем бумажным – она быстрее высохнет.
    – Точно! – парень вышел из ступора и улыбнулся.
    И тогда я, видя, что лекарство подействовало, решил сделать ему бесплатную прививку на всю жизнь:
    – Это не всё. Есть ещё один момент хороший.
    – Правда?
    – Конечно! Какой мне резон врать.
    – Ещё хороший? – завибрировал он от нетерпения, – Какой ещё хороший?
    – Ты женат? – Я решил, что могу уже называть его на "ты".
    Парень замялся, засомневался, потом все–таки решился:
    – Почти.
    – Ну, считай, что женат. Так вот: хорошо, что жена не видела.
    – Верно! – рассмеялся мой новый друг, – Это реально хорошо, это, – он на секунду задумался, представив, наверное, возможный сценарий с участием жены, потом опять вернулся к действительности, уже не такой суровой, – это вообще здорово, просто шикарно! Как это я сам не догадался! Спасибо, что подсказали, а то я как-то – ну, вроде как расстроился.
    – Вот видишь, – изрёк я назидательно, – во всём можно найти что-нибудь хорошее. Главное – поискать, как следует.
    "Дин-дон!", – разнеслось под сводами аэропорта, хотя никаких сводов там отродясь не было – так, потолок какой-то дырявый, решетчатый, как сени новые кленовые. – "Дин-дон! Начинается посадка на рейс Москва-Новосибирск...".
    – Ну вот, мой рейс объявили. Так что до свидания. Будь здоров и не расстраивайся по пустякам.
    – Спасибо. Счастливого пути!
    Я шёл на посадку и думал: как иногда мало нужно, совсем ничего – доброе слово, капелька участия, чтобы мир повернулся для кого-то на сто восемьдесят градусов и показал свою солнечную сторону. Она ведь, сторона эта, никуда не пропадает насовсем. Просто её не всегда видно.