Конец и бритва

Конец Света непременно случится. Но не пресловутый зомби-апокалипсис - это для молодежи и военнослужащих. Как воздаяние их эротическим фантазиям.
Конец Света будет техногенным. Держава, несомненно, будет упорно процветать - оброки на капремонт и мусор, пенсионная реформа и прочие оптимизационные благоустройства это наглядно демонстрируют. Вкупе с акцизами на табак и прочими демонами  инфляции.
Поэтому каждый здравомыслящий человек, если в нем еще теплится мужественность и разум, вправе задать себе банальный вопрос - "А что делать-то будем?". Понятно, что выживать, тем более, что всю сознательную жизнь при увлекательном большевизме мы только этим и занимались. Иного и не предлагалось.
Но дьявол большевизма, как известно, кроется в деталях. Вот, например, такая мелкая бытовая мелочь, как вопрос брадобрития. Эта проблема, как известно, разнообразно решалась со времен стяжательской реформы Никона и старообрядцы за три века гонений в уходе за кожей лица изрядно понаторели. Не брились вообще и изредка подстригали бороду в частности. Потому что первозданный облик Божий того требует.
И если полыхнут суровые коммунальные беды (а как же иначе? - мы живем в геройском мире!) старообрядцы попросту не заметят безработицу электробритв и массовое закрытие барбершопов. В отличие от адептов коворкингов, пытающихся старательно имитировать брутальный гламур канадских лесорубов. А что случится с тружениками бюджетных организаций так совсем подумать жутко.
В старые времена, когда я жил в мегаполисе и вынужден был по утрам пользоваться лифтом, то непременно восхищался всеобъемлющей вонью тонкого мужского парфюма и пеной для бритья, застрявшей в ушах лифт-сокамерников. Понятно, конечно, что госслужащие спешно готовились к фейс-контролю и стремились своевременно очутиться за отведенными им столами в кабинетах.
В бюджетных и высокобюджетных сферах твердо устаканилось мнение, что небритость развивает страсть к алкоголю. И, паче того силовики, - в их кругах щетина или использование бороды совсем не приветствуется. Ибо несоответствие уставу да и вообще вольнодумство. К тому же, ширится и толчками растет социальная прослойка, которая озабочена тем, что насчет небритости подумает друг. Следовательно, бритье определяет сознание.
Поэтому вопрос выживания в апокалепсическом социуме главный вызов - своевременно побриться. Вопреки всему. Следовательно, нужно готовиться. То есть - овладевать искусством использования опасной бритвы.
Упражнения с опасной бритвой я наблюдал с детства. В те времена этот инструмент был обычным бытовым предметом и меня более интересовали другие атрибуты процедуры бритья - специальный маленький подносик со стаканчиком для кипятка и блюдечком для разведения пены. Чеканка какая-то была нанесена на все эти предметы, сцены охоты. Не помню, из чего это было сделано, вероятно - из мельхиора.   
Дед садился за стол, наливал в стаканчик горячую воду из самовара, брал помазок, взбивал пену, брал в руки опасную бритву, ставил перед собой небольшое зеркальце размером в три пачки сигарет и начинал "скоблиться" - так он этот процесс обозначивал. Сначала плотно укладывал помазком круто взбитую пену на лицо, ждал немного, затем начинал двигать лезвием. Мне казалось, что он снимает бритвой мыльную пену, но в итоге  исчезала и щетина. Пена вновь взбивалась в блюдечке-мисочке, вновь намыливалось лицо, вновь бритва шла по щекам. Я знал, что бритва очень острая, оттого и опасная. Намыливалось лицо раза три, также и бритва курсировала.
Брился дед с полчаса, не меньше. Тикали ходики с непременной кукушкой, в соседней комнате фоном бормотала радио, которое в те времена, похоже, вообще никогда не выключалось. В очередной раз сняв с лица слой пены, оглядев лицо в зеркало, дед вытирался вафельным полотенцем. Тем же полотенцем вытирал бритву (по ходу процесса он раз десять ее вытирал, освобождая от снятой с лица пены-щетины).
Затем обязательно вставал и правил бритву о специальный ремень, подвешенный к оконной раме. Ремень был пропитан зеленой пастой ГОИ. Как-то так случилось, что с пастой ГОИ я был в детстве знаком - надраивал  зачем-то всякие блестяшки. Про вредоносный оксид хрома узнал позднее: во времена моего детства считалось, что вокруг нет ничего вредного, все окружающее полезно и здорово. Вероятно, так и было. Поправив бритву - это раз полста об ремень резко провести - он укладывал ее в специальный футлярчик с заграничными буквами, сливал из бритвенного набора мыльную воду, ополаскивал прибор и убирал все это хозяйство в небольшой сундучок.
В сундучке том хранились и другие сокровища - несколько ножей-финок, забавная цветастая жестяночка с рыболовными крючками, мотки лески, туго набитый табаком кисет и непременно десяток пачек махорки. В любом случае, залазить в этот сундучок мне строго-настрого запрещалось. Я с детства обожаю запреты.               
Побрившись, дед обычно закручивал из газеты самокрутку  системы "козья ножка", раскуривал ее, приоткрыв форточку или присев около печки, глубоко затягивался, выпускал дым тем самым легендарным коромыслом и говорил мне: - Вырастешь и тоже бриться будешь.
Дед мечтал чтоб я вырос. Помню, в очередной раз вернувшись с утренней рыбалки - ловил он рыбу в пруду с плотика, спустившись с огорода по тропке около баньки-кузни - дед, выкладывая из садка пяток крупных изловленных лещей, рассказывал мне : - Часу в пятом молодые ребята на конях с ночного возвращались, заводских лошадок пасли. Остановились у купалки, с коней слезли, присели, закурили. Вот, думаю, ты вырастешь - тоже коней в ночное погонишь.    
Покурив, дед тушил самокрутку на припечке и начинал заниматься "хозяйством". Так заканчивался волшебный для меня процесс. Кстати, "козьи ножки" дед курил постоянно, папиросы считал баловством или даже лакомством, употреблял их "на люди", "на выход".
Выход "на люди" у деда всегда составлялся торжественно. С собой на это событие меня он брал непременно. Как правило, маршрут "выхода" начинался с бритья. Но бритья уже в "барском" варианте - мы шли в парикмахерскую, которая дислоцировалась в поселковом Доме быта, на втором этаже.
В парикмахерской кудесничал Иван Иванович, освоивший мастерство брадобрея на фронте. Он лихо стриг ручной или электрической машинкой (под настроение) сначала меня "под польку" (это такая смешная прическа, где оставлялась челочка и больше нихрена), затем деда "под бокс".  Потом он деда брил все той же опасной бритвой.
Брил с шутками и прибаутками, попутно потрунивая над дамами из женского зала парикмахерской. Делал это быстро, с невероятной сноровкой. Выбрив, непременно спрашивал: - "Освежить?!". От "освежения" дед никогда не отказывался. Освежевание состояло в распрыскивании с помощью забавной помпочки одеколона ("Тройной" или "Шипр" - по вкусу!). Перед "освежением" Иван Иванович всегда сначала прыскал одеколон себе в рот. Для свежести. Таков был его фирменный стиль. 
Посетив парикмахерхскую, мы с дедом обычно передвигались в "чайную". Этот общепит располагался в бывшем здании уничтоженного  большого Введенского храма. Храм был опоганен в 20-х годах прошлого века рьяными комсомольцами. По рассказам старожилов, участники разрушения храма катались с ледяной горки, засунув иконы под задницу. Многих, как уверяли старики, жизнь наказала болезнью и инвалидностью. Но в "чайной" всегда было опрятно и уютно.
Не знаю про выбор блюд - мне полагался чай и коржик, но дед исправно употреблял граненыч водки, закусывая народный напиток дымком той самой "праздничной" папиросы, которая с шиком извлекалась из здоровенного портсигара. Портсигар считался серебряным и выглядел чудовищно тяжелым. Хотя в те времена для меня все деревья были толще, а партизаны шире и гуще.
После "чайной" дед брал в сельпо кулечек конфет для меня и чекушку для себя. Чекушку обычно употреблял по пути к дому, двигаясь по плотине, чтобы, так  сказать, получше обозначить "выход в люди". Хмелел, но не пьянел. Лишь пару раз его пьяным видел, запомнилось когда он, притомившись на покосе и парившись после косьбы в бане, до того сноровисто черпал ковшиком бражку из лагушка в предбаннике, что в одну кальсонную штанину обе ноги засунул. Так и скакал из бани в сторону дома, пока в гряду картохи не упал.
"Чин-чинарем!" - так обозначал дед наш с ним выход в люди. Людей хватало. Всегда встречались друзья-знакомцы, перебрасывались слова-беседы, короче все как у людей.  Надо полагать, подобный выход можно считать процессом праздничного бритья. 
И вот после всего этого попытайтесь доказать мне, что бритье опасной бритвой - это не стиль жизни и не способ выживания. Кстати, сегодня утром я вновь оттачивал навык использования этого жизненно-важного прибора, удачно побрился и ни разу не порезался. Вероятно старею.
А дед... Дед умер на восьмом десятке, скрутил его рак легких. Потому, вероятно, что кузнецом всю жизнь проработал в горячих условиях горячего производства. Его даже на фронт не взяли, забронировали, потому что таким кузнецом был. За сутки перед смертью, уже окончательно скрученный онкологией, он, как помню, скрутил свою обычную самокрутку. присел у припечка, выкурил ее наполовину и притушил. Через сутки, когда дед уже в гробу лежал, недокуренная самокрутка так на припечке и оставалась...