Побывка

Мария притащила в баню дрова, с грохотом бросила их на пол. Одно полешко отскочило и больно ударило по ноге. Мария вскрикнула и выругалась.
- А-а, черт его окаянного дери! Прихожу, как на каторгу – ниче не сделано. Знает ведь, баню истопить надо, а ни дров, ни воды. Вот и начинай ворочать…
Но ругайся – не ругайся, а дело делать надо. Загремела ведрами, побежала на колонку. К вечеру дочки обещали придти, да и сама она неделю не мылась. Четвертый месяц лежит она в туберкулезном диспансере, затемнение в легком нашли. Выдюжить такой срок нелегко. Ладно, что есть послабление - пускают домой на выходные.
Дома муж Марии, Михаил, хозяинует. Да хозяин из него совсем никакой. И так не из работящих, да еще к бутылочке любит прикладываться. Правда, может, в этом она сама виновата, не пил раньше мужик, а стала самогонку гнать, и забаловал. Где уж тут устоять, когда вот она – на глазах, родимая. Теперь Мария куда ни спрячет банку с самогоном, а он все равно отыщет. В сточную яму в бане как-то спрятала, и то вырыл. Вот уж правда, свинья грязи найдет.
А самогонка Марии нужна для жизни, она знает: чего свой мужик не сумеет, то чужой за пол-литру обязательно сделает. Чужие ей и газ бесплатно привезут, и комбикорм. Когда надо. Мария каждый год по четыре свиньи выращивает: прокорми эту прорву. А стоит поднести мужику, он тебе что хочешь припрет – украдет, а привезет.
Свиней Мария растит для дочерей. У каждой семья, мяса не накупишься. А тут вроде ни на чем вырастают, а на всю зиму еды хватает. Правда, работы с ними и вони, но хочешь сытно да дешево кушать – терпи. Двух свиней Мария кормит девкам, одну – для себя, а еще одну на продажу.
Только Мария воды натаскала, бак в бане залила, как ненаглядный явился. Да еще не один.
- Со то-о-варищем я, Мария, принимай гостя!
А товарищ – Петька Фомин, мужик нужный всегда, поскольку шоферит в местной «Сельхозтехнике». Такого не выгонишь, хоть и времени в обрез и забот по горло. Пришлось Марии стекляшку доставать, яичницу с салом жарить.
Пока сало шкварчало на сковороде, пусть при госте, а Михаилу своему, шалопаю, выдала:
- Ты что ж это, совсем от рук отбился! Ты чем тут по неделям занимаешься?! Грязища кругом, свиньи не кормлены, вода не наношена. Ворочала здесь, ворочала. Меня  что ли из больницы ждешь!
Она грохнула о плиту сковородой. А Михаил, тихо улыбаясь, сидел на краешке стула, поглядывая то на Марию, то на Петьку и, надеясь, что при Петьке обойдется, слегка огрызался:
- Ну ладно, мать, разошлась больно. Я ж токо с работы.
Петька в ожидании обещанной выпивки с ухмылкой слушал их перебранку.
Подала Мария мужикам, а самой сидеть некогда, прясть села. Руки у нее худющие, одни кости да жилы, а мелькают – в глазах рябит. Сама Мария тощая, жилистая, и хоть на лице вроде все, как надо, а из-за худобы страшной кажется. Михаил ее на голову ниже, круглый да розовый, словно поросеночек.
На руках Марии наколки. Пришлось ей еще девчонкой, всего шестнадцать было, в колонии побывать. Работала в колхозе, в кармане домой пшеницы унесла. Вот и посадили. А дома мать осталась с тремя меньшими. Сроку Марии год дали. Теперь уж все время затянуло, а наколки остались.
За что Мария  колонии благодарна, за то, что кормили там, и после могла в колхоз не вертаться.
После отсидки устроилась на завод, там и Михаила нашла. А потом они в район перебрались. В городе тоже не мед, в районе хоть хозяйство завести разрешалось. Землянку купили, домишко построили с грехом пополам. На словах быстро, а так вся жизнь прошла.
Дочери выросли, а сколько им всего надо было, замуж с приданым выдать, да чтоб от людей не стыдно. Сколько помнит себя Мария – всю жизнь в работе, утром начинает, к вечеру не кончит. Изо дня в день одно и то же.
…Мария работала на трикотажке и сначала таскала домой с фабрики обрезки, из них коврики делала. А из тех, что покрупнее – варежки. И все – на базар. А потом у девок кофты появились, штаны.
Мария знала, что все так живут: с зарплаты не шибко накупишь. Только каждый, объясняла она Михаилу, по своей должности тянет. Знай свой шесток, не зарывайся. Больше старшого утащишь, сразу заметят, а так – ничего. Зато в доме, как у всех – ковры, и хрусталь. Правда, она его не пользовала: еще побьют. И мебель вся полированная, блестит. И в шкафу платья кримпленовые висят, тоже редко одеванные – не за свиньями же в них ходить…
Вечером пришли дочери с мужьями. Пока мылись, пока угощала их, и ночь наступила. Проводила гостей Мария, убрала за ними и рухнула, как подкошенная. Только задремала, да как вскинется.
- Тьфу-ты, прости меня, Господи, грешную… Ну куда тебя несет? – она так толкнула Михаила, что тот слетел с койки и шлепнулся на коврик.
- Ты чего, Мария, чего ты, - пьяненько забормотал он. – Жена ты мне или нет? – Он обиженно потер ногу. – Так и зашибить можно.
Мария разозлилась:
- Одно у тебя на уме. Плевать тебе, что устала… Разбудил, теперь усни попробуй. Места у тебя своего нет?
Она сердито отвернулась к стене, а Михаил долго еще сопел, сидя на полу и потирая ушибленное колено.
…Утром Мария соскочила рано, приставила свиньям картошку и – на базар с торговлей. Много – не много, а все же выручила. Носочки детские продала, да коврик плетеный.
Прибежала домой, обед сварила, вчерашнее постирала, после бани снятое. И все – побывка кончилась. Уходить пора.
Михаил вышел за ограду проводить ее. Мария пошла было, да оглянулась:
- Ты смотри у меня – и не ищи ее! Вчера с Петькой остатки вылакали. Деньги зря не трать, свиней корми вовремя. Ко мне не ходи, неча время тратить. В субботу сама приду…
Она махнула ему рукой и пошла, больше уже не оглядываясь, довольная собой, что все успела, все переделала, ко всему нашла свой подход, и жизнь ее не перехитрит.

P.S. С тех пор много воды утекло, и жизнь переменилась, жаль не к лучшему. Мужа Мария похоронила, домишко продала. Перебралась к младшей дочери горе мыкать (зять совсем спился) и внуков подымать.
От туберкулеза тогда ее вылечили, а после пришлось и от более страшного лечиться. От опухоли. Но и тут сдюжила, живет, хоть и калекой осталась. Мало что в жизни теперь от нее зависит. Но на огороде труждается все лето. Только теперь цветы выращивает, на красивое потянуло, да и богатые цветы охотно берут.
Вот и сейчас сидит Мария возле рынка на складном стульчике, принесенном из дома. Рядом с ней ведра с георгинами. Сидит и вспоминает жизнь свою, ту, прежнюю. И кажется ей, что жизнь была счастливая