Священник - воин

 (из серии "Война и мир в судьбе человека")

       9 мая 2015 года. Я впервые оказался на расположенном рядом с Лазаревским храмом мемориале в честь павших воинов Великой Отечественной войны. Впечатляющее сооружение. Вдали в низине – большая площадь с захоронениями, аккуратные могилы, невысокие каменные надгробия с высеченными именами, а на подходе – длинная стена из нескольких блоков, на каждом из которых нанесены фотографии ушедших воинов-пятигорчан, тысячи лиц, без фамилий, имён, только фото.
       Иду медленно, рассматривая фотографии – вдруг смогу увидеть знакомого? Нет, никого…  Вдруг как будто молния ударила в меня! Я вздрогнул, увидев знакомое фото! Да, конечно! Это был он, я сразу узнал! Оглянулся – хотел найти знакомых, позвать: «Посмотрите! Вот он каким был! Вы же знаете его!» Среди сотен людей не нашёл никого. Долго стоял и смотрел на фотографию, которую, наверное, одним из немногих впервые увидел лет десять тому назад!
     Правда здесь он один – молоденький старший лейтенант, сидящий на стуле, а на самом фото с ним рядом стоит боевой товарищ, опершись на спинку стула. На товарище петлицы с кубиками лейтенанта, а на моём – погоны. Значит, это начало 1943 года, то есть моему герою всего девятнадцать лет!
***
        28 июня 1941 года семнадцатилетний Гена Мальцев стоял перед военкомом и ждал его решения.
     Рядом – ещё несколько таких же пацанов, которые тоже решили, несмотря на возраст, идти на фронт. Война только-только началась. Никто ещё не знал, тем более в глубоком тылу, насколько она будет длительной, жестокой и тяжёлой.
     – Ну, вот, что, ребята – идти воевать вам рано. Пошлю-ка я вас пока на учебу.
     – Мы согласны.
     – Тогда, Мальцев и (назвал ещё двоих) в Сталинград, в Училище связи. Дальше…
     Но «дальше» Гена уже не слушал. Взяв направление, побежал домой собираться, выезжать надо было немедленно. В Сталинграде Гена на всё смотрел с удивлением: он первый раз в жизни увидел большой город, знаменитую Волгу. Ребята искупались, отдохнули (кто знал, что это будет последний раз!) и отправились искать свои «Красные казармы» – район города, где располагалось их училище. И всё – началась военная жизнь.
      Немец настолько быстро продвигался на восток, войска отступали, налаживание связи было едва ли не самым важным в это время, поэтому в училище было принято решение трехгодичную программу обучения сократить до шести - семи месяцев; учили только самому важному и ускоренными темпами. А в декабре 1941 года бои уже шли под Москвой. Поэтому в начале февраля 42-го года курсантам присвоили звание младших лейтенантов и распределили по войскам. Мальцева направили в Резерв Главного командования – в Москву.
      Шёл по Москве семнадцатилетний (!) младший лейтенант Гена Мальцев и думал: «Вот она – Москва, город, в котором каждый мечтает побывать. А сейчас – окна заклеены крест-накрест, на улицах баррикады, противотанковые надолбы… А вот и памятники, о которых читал, и фотографии которых рассматривал в родном Пятигорске… Как же так?! Фронтовая столица… Я должен её защитить!» А на улице непривычный для южанина мороз, глубокий снег, метель… Нашёл в Кунцево штаб, доложился.
      – Как фамилия? Мальцев? Связист? Это хорошо – связь нам нужна вот как!  И принимавший его командир провёл ладонью по шее, как будто хотел её отрезать,
      – Направляетесь командиром взвода связи в такой-то полк Западного фронта.             
      Это был самый центр военных событий. Немцев уже отогнали от Москвы, но враг снова и снова предпринимал попытки наступления. Нашёл узел связи полка – смешно сказать: он находился даже не в блиндаже, его укрытием служил огромный сугроб, накрытый сверху ветками. Почти сразу начался мощный артобстрел. Грохот канонады, непрерывные оглушительные разрывы … С непривычки выдержать это было очень трудно, все время думалось: «Ну, когда же, когда это кончится?!»… Только через 2,5 часа наступила передышка. Но юный командир знал, что вот сейчас и начнется его главная работа: ведь, от взрывов всегда повреждались линии связи. Крики командиров «Мальцев! Связь!» стали со временем привычными. Сразу отправлял двух солдат (один с катушкой провода, другой с телефонным аппаратом) на линию, а часто бежал и сам. Очень опасная была работа. Солдаты на передовой укрыты от огня в окопах, а связисты под открытым небом, в любое время суток, несмотря на обстрелы – только вперед, только быстрее обеспечить связь.  И спать приходилось, где придётся – даже иногда в воронках или окопах.
     Так прошёл месяц. Много было случаев, которые Гена запомнил на всю жизнь. Как-то он один бежал по открытому заснеженному полю, искал повреждение на линии. Вдруг на низкой высоте появляется немецкий самолет и начинает его обстреливать из пулемёта, снег вокруг вздымается от пуль. А самолёт пролетит, развернётся и снова начинает обстрел. В отчаянии Гена выхватил свой пистолет и «На тебе, гад, на!» стал стрелять по самолету. Вряд ли попал, но самолёт улетел и, главное, на теле ни одной царапины!
     Многие фронтовики после войны рассказывали, что на передовой атеистов не было. Вот и Гена перед каждым выходом на линию и пред каждым боем говорил: «Господи, помоги и защити!», и когда он оставался после «передряги» цел и невредим, с удивлением думал: «Господи, почему?» и «Для чего?»
     Однажды он получил задание обеспечить связь полка с батальоном. Взял двух солдат и побежал. Вдруг перед ним, казалось, что прямо у ног, взорвался снаряд (а, может, мина?). От взрыва он упал, на какое-то время даже потерял сознание, а когда пришёл в себя, обнаружил, что оба его солдата серьёзно ранены. Вскочил, побежал искать подводу, чтобы их отвести в медсанбат, а сам – опять цел и невредим, только со слухом появились проблемы.
    В конце этого своего первого месяца войны немецкая пуля всё-таки нашла его, прострелив руку и левую ладонь. Он со своим сопровождавшим его с катушкой солдатом спрыгнул в воронку, попросил помочь достать из кармана санпакет и перевязать рану. Отдал ему телефонный аппарат, приказал следовать за командиром полка, а сам отправился искать медсанбат. Ранение, казалось, было лёгким, однако всё-таки его отправили поездом в Москву в госпиталь, где пролежал он полтора месяца. «Интересно, – вспоминал он, рассказывая мне позднее, – в госпиталь я прибыл в начале марта и именно там «отпраздновал» свое восемнадцатилетие.» Во, как! В госпитале же его нашли приказы, которыми ему присваивалось звание лейтенанта, а потом и старшего лейтенанта. Из госпиталя его, не до конца долеченного, с перевязанной рукой («Долечишься на месте») отправили назад, на передовую…

      9 мая 1943 года. Атака. Старший лейтенант Мальцев, как всегда, рядом с командиром полка, обеспечивает его связью с батальонами.
     – Вперед, ребята! За Родину, за Сталина! Ур-ра-а!
Летящими пулями, казалось, пронизано было всё воздушное пространство. Во время перебежки Мальцев ощутил резкий удар, боль и потерял сознание. Очнулся, почувствовав, что кто-то толкает его в бок. «Живой?» Санитары выволокли его из боя и доставили в полевой госпиталь.
      – Кто такой?
      – Старший лейтенант Мальцев. Связист. Доставлен с ранением правой ноги и правой руки, – ответил санитар.
        С ногой-то справились относительно легко. Сделали, правда, большой разрез, но пули вынули и забинтовали так, что ходить было невозможно. В общем, раненый – лежачий. С рукой было хуже: пуля через ладонь вошла в кисть, и хирурги, как ни резали, так и эдак, не могли к ней подобраться. А кисть начала опухать, посинела. Врачи решили отправить Мальцева самолетом У-2 в госпиталь в Наро-Фоминск.
       Для перевозки лежачих раненых по бокам самолёта к нему приделали специальные длинные контейнеры. В один из них уложили Мальцева, накрыли прозрачным колпаком, сунули внутрь бумажки, на которых Мальцев успел заметить две буквы «ГГ» - газовая гангрена, и полетели. В госпитале его стали готовить к ампутации. Но хирургов всё время отвлекали к другим только что доставленным более тяжело раненым. А Гена лежал и молился: «Господи, если ты меня опять оставил в живых, если я живым вернусь с войны, я буду тебе служить, я стану священником. Но как я смогу это осуществить без правой руки? Сохрани её, защити и помилуй!» Наконец, дошла очередь и до него. Уложили на хирургический стол, развязали руку и… удивились: гангрены не было! Сделали операцию, достали пулю, немного подлечили и отправили в госпиталь далеко в тыл – аж в Самарканд. Ну, вылечили. Через примерно полгода направили его в Москву в Резерв Главного Командования, а там – не в действующую армию, а на курсы усовершенствования офицерского состава, шесть месяцев в Москве, а затем еще на три месяца в освобождённый уже Киев.
     Мальцев свободное от занятий время зря его не терял. Ходил по театрам, выставкам, музеям, много читал, вбирая в себя то, что не успел сделать до войны. Очень ему понравился Киев. Была весна сорок четвёртого года, Крещатик ещё лежал в развалинах, но каштаны на нём зацвели, Гена вспоминал родной Пятигорск с его каштанами и мечтал вновь вернуться туда. Удастся ли?.. 
     В июне курсы закончились, и Мальцева во главе группы офицеров связистов направили в Румынию. А там он получает назначение в артиллерийский полк гвардейской воздушно-десантной дивизии помощником начальника связи по радио. И началось! Мощнейшая Яссо-Кишинёвская операция – один из десяти знаменитых Сталинских ударов – потом Румыния, Венгрия, Австрия… И там были случаи, которые как промыслом Божиим назвать Мальцев не мог. Ранений больше не было, но зато схватил он там тропическую малярию, с которой его время от времени укладывали в госпиталь, он возвращался в строй и всё через некоторое время начиналось снова. В последний раз он прямо из госпиталя был отправлен домой. Всё. Война окончилась...

       Обо всём этом это я узнал совершенно случайно в конце девяностых годов от седовласого священника митрофорного протоиерея отца Геннадия, с которым судьба свела нас и сделала очень близкими друзьями. Он никогда не рассказывал о войне, но однажды 9 мая я зашёл к нему поздравить, как и всех мужчин в тот день, с Праздником Победы, и увидел его в военной форме капитана с множеством наград на груди, в том числе я обратил внимание на два ордена Отечественной войны. На моё удивление он отреагировал своеобразно: снял всё с себя и снова одел лёгкий подрясник, в котором часто ходил дома.
       Оказалось, что после войны он долго болел, искал себя в разных профессиях, пытался учиться, но чаще всего ходил в церковь. В 1946 году возобновила работу Ставропольская духовная семинария, и вскоре Мальцев оказался среди её учеников, женился, стал священником, а затем неожиданно для всех поступил в Московскую Духовную Академию, которую окончил не просто с отличием, но и со степенью кандидата богословия. В девяностых годах, ему, как одному из самых уважаемых священников Ставрополья, было доверено быть духовником всего Кавминводского Благочиния (то есть он исповедовал и причащал священников). Выйдя по возрасту и состоянию здоровья «за штат», всё свободное время посвятил написанию книг – о вере, о пути к Богу и о войне. Я уговорил его написать и о своих военных годах, рассказанных мне, и горд тем, что набрал на компьютере, во всяком случае, половину его книги. Он издал их шесть или семь. Храню его подарки как реликвию.

      Весной 2011 года в возрасте 87 лет, прослужив Богу более полувека, после тяжёлой болезни упокоился и похоронен в ограде родной Покровской церкви города Пятигорска.