Я буду ждать на темной стороне. Книга 1. Глава 29

Нынешний день ничем не отличался от предыдущего. Те же пары, те же лекции. Все, как обычно. Кроме одного. Воспоминания о прошлом занятии по физкультуре. И Евангелина Литковская не стала исключением. Еще бы… Она ведь была главным действующим лицом того злосчастного инцидента, который, если бы не застенчивость Драгомарецкого, мог бы вовсе не произойти.

— Как нога? — как бы между прочим осведомилась у нее Зоя, подсаживаясь к ней на практическое занятие по теории вероятности. — Уже не болит?

— Более-менее, — грустно усмехнувшись, отозвалась Евангелина, вытаскивая из сумки тетрадь. — В прошлый раз я не могла и шагу сделать, а сегодня, как видишь… Если бы не ребята, я бы вообще не попала домой.

— Хм, вот как?! — изогнув бровь, ее однокурсница, казалось, не знала, как отреагировать на данное заявление: то ли ей порадоваться за подругу, то ли возмутиться. — И ты снова на каблуках… Не боишься поскользнуться и опять подвернуть себе ногу?!

— А ты так и мечтаешь, чтобы это произошло, — весело парировала Евангелина, снисходя до иронии.

Сегодня на ней было темное весеннее платье с широким декольте, которое прекрасно дополнял незамысловатый кулон на шее. Распущенные и шелковые на ощупь волосы переливались на солнце, источая приятный аромат. Она любила одеваться просто, но со вкусом.

Зоя хотела ответить ей на эту реплику ироничной фразой, но воздержалась. С завистью следовало бороться другими способами. Литковская появилась в их группе относительно недавно, но с каждым разом Гольдштейн было все сложнее и сложнее скрывать свое истинное к ней отношение, по-черному завидуя этой девушке.

Всегда ухоженная, благоухающая, с точеной фигурой, длинными волосами, аккуратным маникюром, искренняя и легкая на подъем, Евангелина Литковская приковывала к себе внимание парней, чем не могла похвастаться сама Зоя.

Ее неискренность и наигранное кокетство чувствовались на расстоянии. Именно по этой причине у нее не получалось никого по-настоящему покорить. Пытаясь обратить на себя внимание, Гольдштейн вешалась парням на шею в буквальном смысле этого слова, навязывая им свое общество. А у Литковской все получалось словно по щелчку пальцев, хотя сама она предпочитала держаться от навязчивых поклонников на расстоянии. Боялась, чтобы единожды выраженная в её сторону кем-то симпатия не переросла в нечто большее, к чему она пока была не готова. Даже самовлюбленный и повернутый на самом себе Артем Лисов с ее появлением в группе заметно оживился, начав обращать внимание на кого-то еще помимо собственного отражения в зеркале. Хотя, чего греха таить, Гольдштейн нравилось созерцать, как этот тип подкатывал к Литковской, пытаясь развести ту на эмоции.

Ей было неприятно излишнее внимание этого парня. И моментально вспыхивая от якобы случайно оброненных им в ее адрес слов, она прятала свой взгляд, избегая смотреть ему в глаза. И в то время чересчур рьяная инициатива Лисова ее как будто волновала. Стоило ему оставить ее в покое, либо переключить свое внимание на другой “источник раздражения”, как останавливая на нем свой взгляд, Евангелина снова подолгу смотрела на него, не боясь оконфузиться перед одногруппниками. А когда они всей группой находились в аудитории, ища его украдкой взглядом, даже как будто успокаивалась, если замечала его присутствие.

В глубине души Зоя не имела ничего против домогательств этого парня к Литковской. Было бы даже неплохо, по её мнению, если бы Лисов пару раз жестко ее отодрал, заставив по-другому взглянуть на жизнь. Может хоть тогда она перестала бы корчить из себя возвышенную и не от мира сего «принцессу». А там, глядишь, забыла бы о существовании Сильвестра, претендуя на то, что никогда не будет её.
Все эти мысли промелькнули в голове Гольдштейн за долю секунды, но этого хватило, чтобы она начала себя убеждать, что ни капли не завидует своей одногруппнице, а желает ей только добра. Главное, чтобы сама Евангелина ни о чем не догадалась. И привыкшая видеть все в розовом цвете, та, конечно же, вряд ли заподозрит подругу в недобром умысле. Элементарно не хватит ума и смекалки. А ей, Зое Гольдштейн, как раз это было и нужно.

С одной стороны, хорошо, что с Литковской не произошло ничего серьезного на физкультуре, ведь  во время падения она могла бы получить гораздо более серьезную травму. Вывихнуть ногу, или заполучить перелом, выбыв из учебы на полгода, а то и больше, вперед. С другой, ей не совсем нравилось, что она все время вертелась подле Сильвестра, в связи с чем тот не обращал никакого внимания на нее, Зою Гольдштейн. Хоть бы Лисов уже активизировался, и перешел от ненавязчивых домогательств к более решительным действиям. Затащил бы, наконец, эту недотрогу в постель, а там глядишь, одной соперницей, посягавшей на Полетаева-Стахорского, станет меньше. С таким пылким и сладострастным парнем как Лисов, Литковская неделям не будет вылазить из его постели. И будучи занята немножко другим, тогда ей будет уже не до Сильвестра.

Она не собирается так просто не сдаваться! Не получит Евангелина Полетаева-Стахорского, и точка!

И если Лисов за это время не переключиться на другую девку и не начнет уделять больше внимания своей нынешней пассии, у нее есть все шансы взять Сильвестра в оборот, уничтожив на корню его искреннюю симпатию к этой «принцессе». А о том, что Артем неровно дышал к Литковской, подозревали наверное даже самые непосвященные люди университета. Достаточно было обратить внимание на то, каким ревнивым взглядом он сопровождал её уход из спортзала в прошлый раз, когда она получила травму после неудачного приземления на пол. Этого было достаточно, чтобы сделать выводы относительно его нескрываемой симпатии к этой девушке.

Занятие началось незамедлительно. Почти сразу, как только порог аудитории переступил пожилой профессор.

Отченах Никита Никитович, кандидат математических наук, он же доцент кафедры высшей математики, был, пожалуй, самым чудаковатым преподавателем вуза. По той простой причине, что из-за прогрессирующего старческого маразма он мог читать одну и ту же лекцию несколько занятий подряд, забывая о том, что ранее уже знакомил с нею студентов. А те и не спешили разубеждать его в обратном, занимаясь на парах чем попало.

Бывали моменты, когда Никиту Никитовича настолько утомляла его педагогическая деятельность, что становясь жертвой сонливости прямо на занятии, он засыпал прямо за столом во время лекции. И проснувшись от собственного храпа, продолжал  её читать с того места, где остановился, не видя в допущенной оплошности ничего плохого.

Но однажды этот преподаватель умудрился заснуть даже во время практического задания. Вызвав Гольдштейн читать у доски доклад, пожилой профессор похвалил её за проделанную работу, однако стоило той приступить к чтению своего текста, продержавшись на честном слове до второй страницы её доклада, при переходе ко третьей Никита Никитович провалился в сон. Через пару секунд в аудитории раздался отчетливый храп, принадлежавшей профессору с богохульной фамилией.

Видать работа этой студентки оказалась настолько «интересной», что не выдержав над собой подобных издевательств, мужчина решил немного отдохнуть. Не став прерывать его сон, Зоя продолжила читать доклад таким же монотонным голосом, как и начинала. И едва в аудиторию, предварительно постучавшись, заглянул сам декан, поздоровавшись со студентами и Никитой Никитовичем, однако так и не услышав от него приветственных слов, он тотчас поспешил убраться, осознав, насколько нежелательным сейчас выглядел его визит.

Склонившись над столом с закрытыми глазами, Никита Никитович был бы и рад ответить на приветствие декана, но пребывая во власти сна, возвращаться в подлинную реальность он пока не спешил. Так что если бы не раздававшийся храп с его стороны, можно было бы подумать, что преподаватель и вправду умер прямо во время чтения лекции студентам.

В иное же время, когда у него не возникало необходимости доносить до ведома молодежи что-то заумное, Никита Никитович держался вполне бодро для своих лет. Настолько бодро, что во время активного проявления эмоций к нему боялся подходить с задачами на проверку Кирилл Драгомарецкий, зарабатывая себе баллы на конец учебного семестра.

В порыве вдохновения Никита Никитович с такой залихватской сноровкой клал проверенные работы студентов на стол, будто в его руках была не бумага, а шлакоблок под фундамент. Словно до момента переквалификации в преподавателя высшей математики ему приходилось работать на стройке, разбивая металлочерепицу ребром ладони и параллельно мешая ею цемент в огромном корыте.

— О, в этот год родился я! — выдал он, тыча пальцем на вошедшего в аудиторию Терехова, на чьей футболке было нарисовано посередине «1945».

Остановившись в дверях, Дмитрий не сразу понял, чего от него хотят. А когда все стало на свои места, пожав плечами в ответ на замечание преподавателя, он как ни в чем не бывало проскользнул в аудиторию, взяв курс в сторону своего места под притихший смех одногруппников. 

Набросав первые два абзаца того, что говорил вслух профессор, Евангелина поймала себя на мысли, что не совсем внимательно слушает его. Эта дисциплина никогда ей не нравилась, но все равно приходилось напрягать слух и записывать материал, иначе со сдачей зачета в конце семестра можно было попрощаться всерьёз и надолго. А лишний раз видеться с преподавателем в застенках универа во время пересдач ей не очень-то хотелось. Евангелина даже боялась себе представить момент, если она и вправду что-то не сдаст. Это могло неплохо ударить по ее самооценке…

Отложив в сторону конспект и слегка размяв запястья, она коснулась пальцами висков. Голова не болела, но слушать сегодня лекцию ей абсолютно не хотелось. Она была чересчур рассеянна, постоянно отвлекаясь на болтовню своих соседок, пока не ощутила на себе чей-то пронзительный взгляд. Подняв глаза на Зою, тщетно пытавшуюся уследить за ходом мысли профессора, Евангелина толкнула её локтем в бок.

— Что такое? — нагнувшись, переспросила у неё Гольдштейн, недовольная, что её снова отвлекли.

— У меня есть ощущение, что за нами следят, — поделилась с ней своими соображениями Евангелина, подмигнув в сторону подозрительно притихшего Лисова.
— Да? — Зоя обернулась.

Взгляды девушек были направлены в сторону стола, за которым сидели Артем с Харитоном. Вздохнув, Лисов машинально отвел в сторону свой взгляд, продолжал украдкой изучать Литковскую, в частности, акцентируя внимание на её фигуре.
Одну его привычку сидеть за столом она выучила наизусть. Пребывая в развязной позе, тот частенько любил отставлять в сторону свою правую руку, забираясь ею на территорию соседа, и, лениво подпирая подбородок левой, с отстраненным интересом кого-то рассматривать.

— Как думаешь, — Зоя повернулась к Литковской, — он знает, что это мы с Галочкой защелкнули  степлером его пакет?

— Думаю, да, — пожав плечами, ответила Евангелина, непроизвольно взмахивая в воздухе собственными локонами.

Она уже была в курсе их розыгрыша, устроенного в честь Лисова, но самой ей от этого легче не становилось. Тот все равно считал, что во всем была виновата именно она, а не ее одногруппницы. По крайней мере, такое мнение сложилось у неё после вчерашнего дня, все время чувствуя себя не в своей тарелке из-за странных взглядов этого парня.

Вооружившись степлером, Зоя с таким профессионализмом подошла к столь ответственному делу, что после её непродолжительных трудов упакованную форму их самоуверенного одногруппника можно было спокойно отправлять за границу в качестве посылки, не опасаясь, что её «распечатает» на таможне, пытаясь просунуть внутрь свой любопытный нос.

Да, девочки славно над ним тогда подшутили, а виноватой, как всегда, оказалась она. Сами того не осознавая, Зоя с Галочкой ее здорово подставили. И посматривая теперь украдкой на Лисова, но не имея ни малейшего понятия, как трактовать его нынешнее поведение, Евангелина не знала, чего теперь ей ожидать от этого парня, готовая к любому подвоху с его стороны.

Она даже на эти пару дней осталась ночевать у отца, стараясь поменьше бывать у Лисовых, хотя его мать неоднократно ей намекала, что они будут всегда рады её визитам. А Евангелина не могла сказать ей напрямую, что это все из-за Артема, чье поведение в последнее время оставляло желать лучшего.

— Интересно, почему он до сих пор не отомстил нам? — обратилась к ней спустя время Гольдштейн, выражая вслух опасения относительно нового инцидента.

— Не переживай, ещё все впереди, — отозвалась Евангелина, ни капли не сомневаясь, что так оно и будет. — Ты просто недооцениваешь степени его коварства.

И опасаясь, как бы профессор, улучив их в праздной болтовне, не отправил бы решать задачу у доски, прекратив разом все разговоры, девушки поспешили углубиться в содержимое методичек по теории вероятности. Увы, новая лекция оказалась настолько скучной, что сколько усилий не прилагала Евангелина, пытаясь сосредоточиться на материале, ее мысли то и дело устремлялись к инциденту, имевшего место на физкультуре, пока она вовсе не поймала себя на мысли, что вместо того, чтобы следить за чертившем на доске формулы профессором, параллельно переписывая их в свою тетрадь, она смотрит на Лисова, который даже не прикоснувшись к конспекту, с сияющим видом что-то рассказывал Харитону, периодически касаясь рукой своей челки.

Кажется, он был даже не в курсе, что являлся сейчас объектом изучения со стороны одной особы. И наблюдая за тем, с каким сосредоточенным видом этот парень делится с Балануцей своими впечатлениями о каком-то пережитом лично им опыте, Евангелина принялась размышлять о том, как оно: разговаривать с этим человеком, обнимать его, и, слушая в ответ его ненавязчивую болтовню, просто находиться с ним рядом, радуясь тому, что он существует. А позже, отпустив на волю свою фантазию, она и вовсе стала представлять, как обняв его за шею, целуется с ним, забыв обо всем на свете.

Это выглядело поистине «преступлением», что такой парень вел себя как последняя скотина, затевая все эти склоки и вовлекая в свои авантюры окружающих, когда мог проявлять себя иначе. С более хорошей стороны. Просто в определенной момент что-то пошло не так и вместо того, чтобы о ком-то заботиться, наполняя этот мир исключительно положительными поступками, свернув не туда, он творил вещи, несовместимые с его основной установкой.

Глянув на него ещё раз, Евангелина почувствовала, как у неё сладко защемило в районе сердца. Ощутив на себе чей-то взгляд, Артем поднял голову, взглянув в сторону любопытной одногруппницы. Не успев отвернуться, Евангелина пресеклась с ним взглядом, моментально вспыхивая.

Усмехнувшись, он подмигнул ей с таким видом, словно был в курсе ее истинных мыслей о нем, которые та тщетно пыталась скрыть. И задержав свой взгляд на этом парне подольше, чем того требовали правила приличия, она словно прочитала на его лице посыл: «Вот видишь, как ты любишь наблюдать за мной исподтишка, продолжая делать вид, будто я тебя совсем не интересую…»

Окончательно зардевшись, Евангелина потупила свой взор. Делать вид, будто она здесь не причем, уже не имело смысла. Как будто ее размышления могли передаваться на расстоянии. Достаточно было одного намека, чтобы человек понял тебя без слов. Усмехнувшись, Лисов заговорщически подмигнул ей в ответ.

Моментально отвернувшись и придав своему лицу равнодушный вид, с той поры она старалась  больше на него не смотреть. Как будто её поймали с поличным. Так глупо она себя не чувствовала ещё никогда, выдав свое истинное «Я» в не самый подходящий для этого момент. Хорошо, что Гольдштейн было не до нее. Не то б ей пришлось оправдываться за собственное поведение еще и перед любопытной одногруппницей.

Здорово удивившись собственным мыслям, Евангелина тщетно пыталась разгадать причину своего странного поведения. Ее тяготение к этому человеку было похоже на загадку, которую хотелось разгадать, но не хватало решимости это сделать… Было в нем что-то магнетическое. В манере разговаривать и умении себя подать. Как загадка, которую хотелось разгадать, пусть и ответ к ней лежал где-то на поверхности. Однозначно, она его ненавидела, но ее отношение к нему могло поменяться за считанные минуты, так что порой она сама переставала себя понимать, поражаясь собственному поведению. 

— Дедушка, куда ты лезешь? — усмехаясь, отозвался Артем, адресуя свои слова с трудом передвигавшего  ноги пожилому профессору. — Тебе бы картуз на голову, газетку — в руки и на перроне сидеть, думать о вечности, а не теорию вероятности преподавать.

Не удержавшись, Харитон резко захохотал. Им ещё повезло, что будучи реально глухим, Никита Никитович их не расслышал. Иначе объяснять теорию лекционного материала пришлось бы им, а не ему. И вряд ли бы у них получилось подать его также виртуозно, как это получалось у пожилого профессора, чей материал и даром был никому не нужен.   

— Дедуле уже пора доски сушить, а он все вякает чего-то, думая, будто и вправду читает нам лекции, — едко заметил Лисов, покосившись в сторону нафталинового старика, чье состояние требовало спокойной обстановки, а не посещения занятий.

— Если трухлявого Никиту Никитовича ректор вытащил из чулана, значит, его лекции и вправду имеют вес, — поддержал его мысль Балануца, стараясь вообще не смотреть на профессора. 

— Если честно, у меня вообще сложилось впечатление, будто он помер неделю назад и его попросту забыли похоронить, — заключил Лисов, откидываясь слегка назад и поудобнее устраиваясь за столом, откуда ему открывался прекрасный вид на исписанную формулами доску, в суть которых он даже не пытался вникнуть.

— Поэтому он решил помереть прямо у нас на занятии.

— Ему осталось только руки сложить на груди, и его можно в таком видом отправлять прямиком в морг, — подытожил Артем, не зная, как ещё поиздеваться над стариком, не спешившего покидать этот мир.

Зачем он притащился на лекцию, Лисов и сам не знал. Он и раньше не особенно любил посещать эти занятия, считая теорию вероятности самым скучной дисциплиной, которую только могли придумать ученые. А упустив когда-то самую первую лекцию, не считал нужным возобновлять на них свои походы. Поэтому наблюдая за выкрутасами профессора у доски, он хотел было снова высказаться в его адрес, апеллируя к его возрасту и потрепанной годами внешности, когда в этот момент в аудиторию приоткрылась дверь и на пороге появилась Елизавета Котофеевна в сопровождении отсутствовавшего на паре Драгомарецкого.

Мгновенно напрягшись, Артем уставился на обоих подозрительным взглядом, ни капли не сомневаясь в том, что куратор пришла по его душеньку, извинившись перед Отченахом за свое вторжение. Душа парня была не на месте, но сдаваться он не спешил. Главное, чтобы отец ни о чем не узнал, иначе тогда ему будет точно «крышка». Вряд ли его папаша мог оставаться в неведении относительно очередных закидонов своего чада за такой длительный срок. Как минимум, ему уже мог кто-то об этом сказать. Заранее донести, так сказать, до сведения. 

Порыскав глазами по аудитории, Елизавета Котофеевна остановила свой недовольный взгляд на Лисове. Тот не сильно удивился, не сомневаясь, что сегодняшний счет сложиться далеко не в его пользу. И кажется, он давно был готов именно к такому повороту событий.

Молча кивнув, куратор приказала ему следовать за ней. И почти догадываясь, что конкретно придется ему сейчас пережить, выслушивая проповеди декана в компании главного задрота их группы, а возможно и собственного отца, незамедлительно покинув свое место, парень направился к двери.

Он и не думал унывать, хотя происходящее его интриговало. Будучи частым ходоком по кабинетам директоров, начиная с лицеев и прочих школ, где он надолго не задерживался, Лисов был уже привычен к подобным вещам. За это время у него выработался своеобразный к ним «иммунитет». И приблизительно понимая, как ему следовало вести себя с деканом в этот раз, лишь бы очередная выходка сошла ему с рук, он ещё раз скользнул взглядом по застывшей у двери Елизавете Котофеевне, словно стараясь заранее себе представить, с чем именно ему придется столкнуться в застенках его кабинета.

Немного шокированная происходящим и, не совсем понимая, что вообще происходит,  Евангелина сопроводила его взглядом до дверей. В том, что Лисов опять что-то натворил, она не сомневалась. Но насколько серьёзными окажутся последствия его поступка, оставалось только догадываться. И взглянув на нее в этот момент, Марцела заметила, что в её взгляде, которым она обменялась украдкой с Артемом, было что-то далеко небезразличное, поделившись позже своими наблюдениями с девочками.

Насмешливо подмигнув Литковской, прежде чем окончательно покинуть аудиторию с Драгомарецким, он повернулся к одногруппникам, и подобно человеку, готовому ко всему, воскликнул им на прощание, торжественно помахав рукой:

— Запомните нас молодыми и красивыми!

Остановившись на пару секунд перед выходом из помещения, невольно добавил, воспринимая происходящее как игру:

— … то есть меня красивым, а его… — самодовольно подмигнув в сторону ошарашенного Кирюши, — таким, каким он есть.

Не выдержав, Елизавета Котофеевна вытолкала его в коридор, тонко намекая, чтобы тот быстрее шагал вперед, прекратив паясничать:

— Иди уже, Лисов! Сил никаких нет смотреть на этот цирк… 
 
Ничего ей не ответив, он молча вышел за двери, заранее настроившись на победу.


Книга 1. Глава 30

http://proza.ru/2021/12/11/1933