Глава 17 - Перемены

Планета Сварг, В Рейсе «Уттар-друва – Даксим-друва»

22 ноября 2330 года


В бизнес классе космоплана наблюдается преинтереснейшая картина – двое, мужчина и женщина сидят в азадийской одежде. За лето, проведенное в Соколово и округе, Максим пересмотрел отношение к подаренному ему костюму. В самом деле, удобно – утром одел, вечером снял. В этой одежде за три миллиона хорошо в любую погоду – в духоте самого Соколово, в прохладе пригородов, в ней будет также хорошо в Даксиме, даже при температуре чуть выше ноля. Елизаров где-то с месяц написал об этом Фрэнку, и тот ему одежду выслал. Излишне говорить о том, что две недели одежду «мариновали» коллеги Максима из ГУВБ – за такие деньги в одежде находится бессчётное количество вентиляционных каналов, и они хотели выяснить, что никакой умелец туда ничего не заложил. Скажем, никакой яд, который прожжёт кожу Елизарова – сегодня существует мильон способов незаметно «убрать» человека. И, конечно же, может найтись мильон первый.

Дама напротив Максима – Анна, писательница из Петербурга. Она стала писателем не так давно, до этого писала аналитику, потом решила работать на себя. В той аналитике она жёстко критиковала азадийские довоенные порядки, все пороки Новой республики. Но это была не клевета, а тщательно собранные факты и, как итог, её работа признана не «чернухой», а материалом, заслуживающим самого тщательного изучения. Более того, её наградили «Звездой океана», а это первый случай на памяти Елизарова, когда азадийцы раздают свои награды гражданским. Впрочем, Анна – человек действительно увлеченный, и, к слову говоря, её внешность представляет собой ну очень занятное сочетание. Одежда «начального уровня» (и в то же время стоящая полмиллиона), старинные очки, конечно без диоптрий, такая же старинная причёска, сама Анна говорит, что её внешность вдохновлена самыми первыми суфражистками ещё конца XIX века.  Образ дополняют золотые механические карманные часы – так она всегда знает день сейчас в Петербурге или ночь. Друг напротив друга сидят «высокопочтенный» и «почтенная».

- Максим, мы оба понимаем проблемы Новой республики, но в тоже  время критику должны сопровождать рациональные предложения. Я провела среди азадийцев четыре года, возвращаясь домой только на Новый год, и на Нассаме ожидают, что в моей новой работе я смогу что-то предложить. В моей новой работе ожидают предложения от видящего ситуацию со стороны, другим взглядом. Справедливые ожидания, не так ли?
- Наверное. Анна, вы меня поймите, моя работа - бить по рукам. Бить преступникам по рукам. Я немного…увлечён этим делом и о том, как преступность уменьшить я не думал. Хотя как сказать – я писал не один десяток рапортов, что без улучшения жизни вояк от них наивно ждать, что они будут вести себя лучше. Собака кусача от жизни собачей – спецназовская поговорка, но и к обычной Армии применима более чем. Как улучшить жить всех азадийцев? Нет, извините, последствия их коррупции не в моей компетенции.


В данный момент Максим увлечён разговором, он не замечает перемен вокруг. Вместе с ними, как и всегда, летят призывники, но ругани и мата вокруг, как это ни странно, почти нет. Нет трёхэтажных матюков и офицеры, которые вообще отвыкли от нормальной речи, сидят насупившись. Почти как злобные псы, которых отходили палкой по хребту. Посадка космоплана практически незаметна – он пристраевается в створ взлётно-посадочной полосы практически в самом начале полёта и никаких разворотов перед посадкой не происходит. Они сели, и только сейчас Макс понимает как тихо и организованно солдаты выходят в терминал! Без привычного, «Куда, суки, попёрлись?!!», «В строй оболтусы! Я кому сказал?!!». И.т.д. И.т.п.

И в терминале всё тихо-спокойно! Без истерических криков, подзатыльников, всё как и должно быть. Командир батальона вообще чернее тучи, и всё потому, что здесь начальство. Прямо здесь, в терминале, за построением батальона наблюдает бригадир, и этого офицера со вполне здоровым лицом Макс ещё не видел. Человек с четырьмя звездами на погонах ходит тихо, ни на кого не кричит, он просто наблюдает за тем, чтобы всё происходило ровно так, как положено по уставу.

***

- Здравствуйте, Максим Валерьевич!
- Привет, Элизабет? Уже отвыкла говорить «доброе утро» или «добрый день»?

Элизабет принесла Максу оружие и его опознавательные знаки «Пресса». Сам Елизаров просто не знает – по сравнению с женской колонией строгого режима Даксим – почти что рай на земле. Разве что не такой жаркий, как «рай на земле» у Басры. Поэтому никакой хандры от «вечной полярной ночи» у Элизабет не будет – полярная ночь не такая уж вечная, и до её окончания осталось всего полтора года.

Элизабет вернулась в город ещё до окончания первого суда, в тоже время, как Макс улетел только что, через неделю после апелляции. Они выходят из здания, и напарница Максима пытается наверстать упущенное – узнать то, что ещё не знает.

- Максим Валерьевич, чём окончился суд? Я была занята, не следила за новостями.
- Окружной суд впаял пожизненное всем, кроме мексиканцев. Была апелляция, в апелляционном суде сказали «Ах так?!», и теперь уже пожизненное получили все. Только ты не думай, что я просто сидел всё это время на казённых харчах.      
- Я помнила, как мы ездили в ГУВБ на допросы.
- Лиз, то что было без тебя, были уже не допросы. Вот ты понимаешь, одно дело читать наши рапорты, совсем другое – живое общение. Это я понял на Нассаме, когда сначала приехал встретить Новый год, затем задержался на разговор с Советником. Не просто так они любят живое общение. Рапорту вопрос не задашь, вести интенсивную переписку не слишком удобно. Значительно удобнее, когда мы впятером сидим над картой города, я им всё объясняю, а они мне сразу вопросы. Вот здесь то, здесь это, здесь так, а здесь сяк.


Они уже сели в машину и неторопливо тронулись. Макс не знает, почему Элизабет водит так осторожно. Может, решила, что за любую аварию ГУВБ предъявит ей гражданский иск? Она не понаслышке знает, что такое иск на большую сумму – матери убитого ей старлея присудили три миллиона морального ущерба, и суд согласился освободить Элизабет досрочно именно на том условии, что из колонии она сразу выходит на высокооплачиваемую работу. Пока она – стажёр, ей с тем то иском разобраться, не говоря о новом. Может быть и так, что Элизабет считает эту машину личной собственностью Елизарова, и она боится её разбить именно по этой причине.   
 
Но Елизаров этого не замечает. Последний месяц у него был интенсивный образовательный курс, его повысили, и сейчас Максим стал почти правой рукой Фрэнка в городе. Хотя не исключено, что кого-то из других агентов тоже «выдернут» в Соколово и они, как и Макс, тоже станут Ведущими оперативными сотрудниками. Максим думает именно об этом. В меньшей степени об увеличенной зарплате, в большей - о новых полномочиях, и о новой ответственности.

- Лиз, заедем к Нефаль сначала?
- Конечно. Хотите, чтобы она вас осмотрела?
- Да, но не только это. Точнее так скажу – не столько это. Я не поблагодарил её кое за что, а эта не та штука, которую можно написать в письме. Кстати как ты здесь? Чем занималась?
- Максим Валерьевич, мне надо быть честным с вами. Всё это время я фактически работала на Тину…

Элизабет поникла и покраснела, как рак. Способности манипулятора у Тины не ухудшатся, они могут только улучшаться. Если напарница Максима ТАК покраснела, то Елизаров догадывается об остальном – Тина  предложила ей поиграть в вопросы, легко вытянула из её прошлого всё представляющее интерес. И теперь она искусно манипулирует Элизабет, как кукловод марионетками.

- Как там «Наташенька»?
- Мы договорились, и я называю её Натали. Я стараюсь выкраивать время для решения её проблем, Тина помогает. Натали…пытается благодарить…
- Понятно.


Элизабет покраснела ещё сильнее, и Максиму, чтобы всё понять, не нужно быть семи пядей во лбу.


***

Район Чикитца (медгородок)

За пару дней до отлёта Элизабет из Соколово, во время их последнего выезда «на природу» у них  с Максом вышел разговор. Аборигены планеты пустили их в свою деревню, накормили целой, только что обжаренной тушкой каждого, у них было время, чтобы переварить и, заодно, сказать друг-другу что-то важное.

Тогда Элизабет сказала, что жизнь постоянно ломала её планы. Убийство матери, то, что с ней и сестрой сотворил отец, которого теперь она не желает знать. Облом в Витебске и тот злополучный вечер в Соколово. Элизабет долго думала над своим поступком, и сказала, что после такого она уже не может, не имеет морального права воротить от чего-то нос, мол работа слишком грязная и она училась в институте не для этого. Добавила, что не будет считать себя гуманитарием, потому, что будет тем, кем надо. Ей хватило двух месяцев в Даксиме, чтобы понять – их служба очень нужна без всякого пафоса, и она будет делать всё, чтобы у неё и у их городской ячейки всё получилось. Когда она сможет вносить весомый вклад в работу городской ячейки ГУВБ, разумеется. И теперь в её лексиконе появились немного необычные обороты – Элизабет говорит, что периодически надо загонять машину в сервис, на профилактику и обслуживание и себя саму к Нефаль, тоже на профилактику и обслуживание. Если считать оперативника ГУБВ просто инструментом, то, наверное так и можно сказать, что инструменту нужна профилактика и обслуживание.
 

Нефаль, как и всегда, не говорит ничего сразу, при внешнем осмотре. Только после пространственно-временной томографии, когда видит весь организм полностью и догадывается, как у Макса было с физической активностью в Соколово.

- Елизаров, твоё состояние удовлетворительное. Мышечный тонус был незначительно снижен, теперь всё в норме.
- Спасибо. Нефаль, я ведь за другое забыл спасибо сказать!
- За что именно?
- За наш отпуск. У него очень длинное, приятное послевкусие.
- Елизаров, ты не находишь, что я бы не смогла попасть на Землю без твоего принципиального согласия? Давай будем честны – поначалу ты был не в восторге от моей компании.
- Ну…да…было немного. Но только первые дня три!
- Тогда предлагаю сойтись на следующем. Я благодарна тебе за твоё согласие, ты благодарен мне за программу нашего путешествия.
- Хорошо, идёт!   
         
Со стороны подобная беседа может показаться непосвящённому человеку нечто таким, неприятным и холодным. Но! Сколько раз Нефаль за всю свою жизнь говорила «спасибо» и «благодарю»? Может для этого хватит пальцев одной её руки и для неё каждое «спасибо» - целое событие. Целое событие, когда она ломает себя, ломает, можно сказать, «состоявшуюся личность». Так что Елизаров удовлетворится и тем простым фактом, что Нефаль хоть немного начала «таять». Теперь они едут к Фрэнку, но раз Макси работает не в одиночку, то кое-что он может узнать прямо сейчас.

- Лиз, что с военными, спецназом? Кого-то ещё из наших убили?
- Нет, Максим Валерьевич. В бригаде спецназа новое командование, тоже самое во всём армейском корпусе. Как минимум в каждой дивизии. Мистер Моррисон обрисует вам ситуацию подробнее.
- Неужели всё из-за одного судебного дела?
- Нет, не только. Две недели тому назад армия была втянута в сражение с азадийскими наёмниками на планете Кадулл. Информации мало, но совершенно очевидно, что генеральный штаб делает оргвыводы.
- Сражение?! Ты ничего не попутала?!
- Нет, в русскоязычной прессе использовалось слово сражение, в англоязычной словосочетание major battle.

***

Район Гара Ка (Мусорка)
Бар «R&B Club»


Когда Макс зашёл, Фрэнк повёл себя необычно - не принёс ни «светящуюся фигню», ни что-то спиртное. Поминать никого то не надо, это не может не радовать. Фрэнк очень долго жал Елизарову руку, поздравляя и его и себя, ведь теперь Макс поднялся выше и проблемы города с ним можно обсудить. Не только дать ему задание или согласиться на «побочную активность», именно обсудить, что делать дальше. Конечно, для него это огромное облегчение.

- Макс, у нас произошли изменения…
- Фрэнки, если ты о комбригах, комдивах и комкоре, то я уже знаю.
- Макс, заменены все офицеры как минимум уровнем ниже. Новый командующий бригадой спецназа привёз своего зама по воспитательной работе.
- Вот давай поговорим о комбриге спецназа, если о нём хоть что-то известно.
- Известно. Скажу больше – известно более, чем обычно. Леонид Николаевич Затейников, родился в Пскове, в 2291-м. Был призван в 11-м, прошёл Палину, тебе лучше знать, что это означает.


Фрэнк взял паузу и, конечно же, Макс лучше знает, что именно это значит. Сам Елизаров на Палине не был, ему к тому моменту и 18-ти не было. Палина, точнее Оборона Палины была первой большой битвой на Войне, как говорят вояки, на Палине можно было или сдохнуть или спятить - третьего не дано. Потому что к тому моменту люди чисто психологически не были готовы к такому масштабу боёв, когда в горниле одновременно находятся до 150 миллионов бойцов. Раз так, то котелок у комбрига точно не в порядке – тему Палины не дадут замолчать сами ветераны, они говорят, говорили и будут говорить, что такого в истории человечества никогда не было. А как в такой обстановке можно быть не спятившим, если человек пережил нечеловеческие испытания?

- Начало «хорошее», что дальше?
- Дальше Затейникова комиссовали, но он добился восстановления на военной службе. В Соколово тогда был такой разгул преступности, что тебе и не снился – 10 лет назад относительный порядок в городе наводило сразу две бригады спецназа. Затейникова лечили в Соколово, он указал в заявлении, что в такой обстановке не может оставаться в стороне. Макс, только представь себе - три тысячи спецназовцев кое как обеспечивали возможность ходить днём по центральным улицам города в относительной безопасности.

Макс, Затейников служил в том, что тогда называлось «второй городской бригадой спецназа». Потом просто в «городской бригаде спецназа», когда необходимость во двух бригадах в городе отпала. Он боролся с организованной преступностью с одним единственным напарником, которого он и привёз с собой как зама по воспитательной работе.
- То есть сюда он переехал прямо из Соколово?
- Нет, сюда Затейникова перевели в марте прошлого года, тогда он имел звание полковника. Он выполнял довольно обычную для офицера спецназа работу – формировал ударные авиационные соединения из числа местной полиции. Теперь работа для ударной авиации почти закончена, его повысили и перевели командовать бригадой, к которой раньше он имел довольно опосредованное отношение.
- Короче, «одиночка».
- Всё верно. В Соколово он жил в квартире и, начиная с 23-го года, подчинялся командующему «городской бригады» напрямую. Здесь он жил и до сих пор живёт в азадийской деревне, к северу от города. Бывшему командующему бригадой он практически не подчинялся, действовал полностью самостоятельно.

Макс – Затейников как минимум человек неординарный. За полтора года он добился на нашем южном полушарии Сварга того, что не добились нигде, не считая Тотенгама. У Затейникова нет даже диплома о профессиональном образованием, по…моим меркам его надо признать человеком тёмным.
- Фрэнк, ничего, если я тебя прерву? У военных есть невероятно старая поговорка – «Жить захочешь – не так раскорячишься!». У него есть простая мужицкая смекалка, а сейчас он…наверное, как японский самурай. Вроде и дурак, но на мечах драться мастер. Понимаешь, о чем я?
- Безусловно понимаю! Макс, я родился в старом мире, в котором только диплом об образовании определял отношение к человеку. Я добавлю – по моим сведениям Затейников полностью ушёл в свою работу. Мои предположения основаны на том, что он почти не покидает военный лагерь и не ездит в свой дом.
- Понятно. Приблизительно. Идеалист решил навести порядок, начал авгиевы конюшни расчищать. Что за люди в армейском корпусе?
- Новые генералы? Они тоже полностью в работе. Ты не наблюдал бригадира Хомича в здании космопорта?
- Наблюдал, но до него было далеко, и я не обратил внимание на фамилию. Какой-то он спокойный. Не дерганый, вроде не пьющий.
- Бригадир Хомич – новый зам командующего первой дивизией по воспитательной работе и знает о ГУВБ больше того факта, что мы существуем. Вероятно, он не знает о существовании управления «П», но знает наше назначение - пресекать преступления военнослужащих против гражданских лиц и бороться с коррупцией в местных правоохранительных органах. Более того, господин Хомич предлагает встретиться там, где предложим мы.
- Это зачем?
- Как он объяснил - изменить всю модель наших взаимоотношений.
- Ну, первые результаты его работы уже есть. Настолько, что их невозможно не заметить. Ты ведь меня хочешь отправить на встречу, я всё правильно понял?   

***

Центральный округ, ресторан «Коста»

Восемь часов спустя.


Макс знает Центральный округ, «Яму» так, поскольку, постольку. Самая низинная и тёплая часть города, центральная точка города считается городской достопримечательностью. Когда-то там копались геологи, сейчас валяется несколько осколков образовавшего весь кратер метеорита.

Жаргонное название «Яма» получилось от того, что как говорят люди, у англичан слово «Яма» значит примерно тоже самое, что у русских «дно». Дно в переносном смысле. С июля 24-го до самой «недели длинных ножей» и ещё с полгода в 27-м там проводились почти гладиаторские бои – бои АБСОЛЮТНО без правил, без одежды, где борцы с тяжёлыми кастетами могли убить друг друга прямо во время поединка. Для «особых ценителей» ценителей были зрелища похлеще – в музее полиции ещё сохранились рекламные таблички «Mixed fights show» и «Beatdowns show». Совместив два предложения можно понять смысл – крепкий мужик избивал хрупкую, симпатичную и абсолютно нищую женщину. Если та не погибала, то получала целое состояние. Но гибли многие – публика на таких «шоу» зверела не меньше чем римская, и нередко всё заканчивалось лужей крови и смертью прямо на импровизированной арене. Словом центр города может быть центром всей мерзости в нём. Сейчас здесь элитные бордели, и множество заведений несколькими уровнями выше злосчастной «Аркады».


«Коста» - ресторан так, уровня выше среднего. Здесь нет дресс-кода, сюда можно прийти с приличной проституткой-эскортницей, но на особые изыски шеф-повара можно не рассчитывать. Самое главное – это людное место, едва ли не идеальный кандидат на то, что можно назвать нейтральной территорией. Хомич подъедет попозже, а сначала Макс сам встретится с «Наташенькой», которой даже эскортницей никогда не стать. Для эскорта нужен «багаж» и интеллект, она, с медицинской точки зрения считается умственно отсталой. Как, впрочем, подавляющее большинство ракнайцев, созданных как пушечное мясо. За отдельным столиком сядут Элизабет и Тина – Тиночка не позволит Максу видеться с «Наташенькой» без неё, а как приедет Хомич, она пресечёт все возможные «сюрпризы», которые он может приготовить. Такая будет у Елизарова…телохранительница.


- …Максимчик. Ну ка пройдём кое-куда, мой судачок!

Тине невтёрпёж, она хочет всё здесь и сейчас…хотя бы в туалете. Ещё до того момента, как они зашли, Макс почувствовал, будто его мозг – бассейн, и туда свалилась раненая китовая акула, не меньше. Тина нервничает, она схватила Елизарова за рубашку с такой силой, что верхняя пуговица слетела и покатилось по полу…

- Ай, ды ты чё?!
- Больно?!

С Тиной что-то не то. Она вся на нервах – хотела поцеловать Максима, она нечаянно ударила его своей головой чуть выше левой брови. Удар довольно сильный, Елизаров не сдерживает слёзы, и теперь у Тины совсем другие проблемы. Формально то она вообще совершила уголовное преступление…

- Ну-ну, сейчас лёд приложу.
- А-ай!

Макс сгустил краски. Боль не настолько сильная, но он сделал вид, что произошло нечто. Тина прилетела со льдом буквально через полминуты…

- Ты же мой китёнок! Всё будет хорошо! Обещаю, всё будет хорошо!

Максим делает вид, что ему совсем плохо, с мастерством актёра он буквально съехал на пол. Пока Тина старается сделать так, чтобы у Елизарова не было огромного синяка, сам Максим думает о том, что удачное «представление» отвадит Тиночку надолго. О том, что у самой Тиночки сдают нервы и психика от всех треволнений он не думает совсем.


Минут через двадцать с лёгким звоном в ушах Макс уже выслушивал «Наташеньку». Та говорила, что спецназовцы почти не чинят проституткам проблем уже с начала августа, и призывники с офицерами армейскими не стали отрицать, что все услуги проституток стоят денег, и «попробовать» или «получить немного авансом» больше не получится. Теперь у неё другая головная боль – полиция требует традиционные взятки «за безопасность» так как проститутки зажили «слишком хорошо». А это дело поправимое – Нефаль зафиксирует побои и Макс сам станет манипулятором – не один месяц теперь уже он будет вертеть Тиной так, как захочет. В основном так, чтобы её подчинённые занимались своей работой и соблюдали Закон.



Когда, примерно полчаса тому назад, Наташенька уходила, Макс с лёгким сердцем пообещал ей, что решит все её проблемы за пару дней. Та не умеет улыбаться, она сказала «огромнейшее спасибо» и хотела поцеловать Макса в знак благодарности. Здесь, в Даксиме почти никто не говорит ей «быстро сделаю», и уж тем более без намёков на «позолотить ручку». Но, конечно же, только хотела – Тина, естественно, угрожала ей, если она позволит себе нечто подобное. Как минимум «отбить все части тела, приносящие тебе заработок».

За эти полчаса Макс что-то съел, выпил пару рюмок бренди, он думал о том, как один довольно несильный удар может настолько облегчить ему жизнь. Он только начал задуматься о том, что Тина не может дозировать усилие, удар мог быть сильнее на порядок и привести к сотрясению мозга…

- Здравия желаю! Хомич, Иван Дмитриевич.
- Здрасьте, Иван Дмитриевич.

Белорус-бригадир кажется вообще забыл что такое гражданка и как на ней живут. Даже обычные приветствия забыл, а его одежда…наверняка ему её одолжили. Брюки коротки, ботинки жмут, пиджак великоват. Макс, почему-то, вспомнил рассказы Стивена о покойном генерал-полковнике ЛаГарже – офицере, ценившем порядок и устав, но с ужасом закрывавшимся от большой крови.

- Иван Дмитрич, вы хотели встретиться?
- Да, хотел. Я дам вам свои частные координаты, пишите в любое время суток.
- Слушайте, а чё случилось? Комкора сняли, комдивов… А?
- Вы не слышали о бое на Кадулле?
- Слышал. Кто его как называет. Вы – бой, другие битвой или сражением. Какая-то несогласованность, прямо.
- Мы выставили против азадийцев дивизию. Полностью укомплектованную дивизию. С  вместе с нами сражался спецназ, не меньше двух полков. Таких боёв не было с начала 2327 года, подскажите мне, как это лучше назвать, так я и назову.

Елизаров снова потянулся за бренди, в вспомнил разговор с Фрэнком и Элизабет в тот день, как вернулся с отпуска. За пределами городов на корпоративных планетах идёт настоящая война, то, что произошло на Кадулле никак не получится назвать мелкой стычкой.

- Значит, Генштаб решил, что армия размякла. Мы им писали-писали…наши рапорты должны были передаваться через министра внутренних дел. Писали ведь – тут всё прогнило. Это уже не армия, а сброд с оружием.
- Вы правы. Увы, пока гром не грянет...
- Мужик не перекрестится. Иван Дмитриевич, неужели наши рапорты наконец услышаны?
- Наверное, их как минимум внимательно перечитали. В том числе, в части условий службы, о чём вы не ленились неоднократно писать. Причинно-следственную связь, наконец-то, вывели. В любом случае я, командир дивизии, мы будем менять подчинённых. Давать им больше, но и требовать от них больше.
- Иван Дмитриевич, всё это конечно замечательно. Мы-то здесь при чём?
- Я пришёл сказать вам, мы не враги вашей службе. Никаких «крысёнышей» больше не будет. Зачем я пришёл? Вы можете сдать мне тех, кто вам угрожал? Может быть ещё не совершил уголовно наказуемое деяние, но уже посрамил честь офицера.
- У вас там почти все посрамили…честь. Скорее то, что от неё осталось. Я сдам вам тех, что посрамил больше всего.
- Буду премного благодарен. У меня к вам просьба. Предложение. Командование спецназа также ушло от отношению к вам, как к «крысёнышам». Командир бригады тоже рассчитывает на определённое конструктивное сотрудничество. Могу ли я ему что-то передать?   

***

Даксим, Городская эстакада

27 ноября, 4 дня спустя

-…Лиза, когда мы с Нефаль были в отпуске, она предложила мне думать вслух. Озвучивать почти все свои мысли. Если я так с тобой, ты как? Ничего?
- Максим Валерьевич, как я и сказала вам в первый день, вам со мной можно всё.
- Эй, вот так не надо! Пройдёт время, закончится судимость. Мы закончим свою работу, разбежимся, кто куда и я не хочу остаться в твоей памяти человеком, которому можно было всё. Неужели это непонятно?! Ты не можешь вечно жить с клеймом убийцы…ну тут я сказал больше чем нужно...
- Максим Валерьевич, почему вы считаете, что ваши мысли могут оскорбить меня?
- Я не считаю, я таких мыслей не держу. Относительно Нефаль ты другая, ты человек. Ты…однозадачная. Если я говорю, то тебе следует слушать меня. Раз так, то нужно отбросить свои мысли и думать только о том, что я сказал.
- Вы сказали, другая…
- Конечно. Ты не помнишь своих разговоров с Тиной? Нет, я догадываюсь, как оно было раньше – ты смотрела ей в рот…извини, как птенчики смотрят в рот кормящей матери. Она же старше, офицер, теперь у тебя непонятный мне пиетет по отношению к офицерам, надо от него избавиться.

Тина может вести разговор с двоими-троими одновременно. Попутно думать что-то про себя и вести переписку используя нейроинтерфейс ещё с парой абонентов. Её мозг сложнее. У неё и у всех азадийцев. В крупнейшем персидском порту в разговоре с Нефаль я вспомнил слово живучесть. В контексте живучести корабля. Потом, не помню где, кажется в Вавилоне Нефаль сказала занятную вещицу. Природа сделала их очень живучими, в том числе их мозг. Им можно знаешь, треть головы откусить и всё равно ещё что-то останется чем думать можно.

В обычной, мирной жизни получается таким образом, что некоторые части их мозга в двух или даже в четырех экземплярах. Поэтому Нефаль может химичить, разговаривать с тобой, при этом не пострадает ни то, ни другое.
- Максим Валерьевич, вы просто говорите, мне немного страшно.
- Мне тоже... Тогда начну. Вот был последний съезд с Эстакады перед тоннелем, и для меня проезд через Тоннель означает две вещи. Первая – я еду в армейский лагерь, и это очень хреново.
- Извините, вы сказали о неуместном пиетете к офицерам. Мне бригадир Хомич показался достойным человеком, не как полковник Дюваль.
- Ага, я понял. Лиза, ты понимаешь, насколько много требований к офицеру, чтобы он мог считаться идеальным? Ну ладно, просто нормальным. Хомич не хамит, и это хорошо. Хомич за устав но, вроде, против бюрократии, это тоже хорошо. При этом он может оказаться в бою, струхнёт, и все его прочие достоинства идут насмарку. Офицер – в первую очередь командир, который и сам, если надо возьмёт оружие и пойдёт в бой. Но без бравады и ненужного риска.

Жизнь вообще штука сложная, банальная вещь, о которой можно говорить бесконечно. Дюваль, в Войну, возможно, был идеальным офицером. Отличным командиром, в меру бесстрашным, стоявшим горой за подчинённых. А на гражданке он оказался…говном.


Макс впервые, именно озвучивая свои мысли вслух понял – Дювалю «повесили» на грудь орден за героизм не просто так, не за красивые глаза. Интересно, они въехали в Тоннель, сейчас он освещается встроенным освещением и фарами едущих машин. Стало особенно светло и Елизарову это показалось символичным – вроде как на него озарение нашло.


- Максим Валерьевич, у меня вопрос, он может показаться вам глупым. Что лично вы вкладываете в слово гражданка?
- Ха, прямо философский вопрос! Лиз, гражданка это нормальная жизнь, я так думаю. Есть разница между понятиями работа и служба, сейчас мы с тобой служим, а не работаем. Поэтому мы и получаем жалование, а не зарплату. На гражданке для тебя меняется значение слово враг. Враг не убьёт. Он тебя…подсидит, займёт твоё место – он не будет ждать тебя с оружием в укромном месте. И ты его тоже. На гражданке ты думаешь о пистолете и тяжелом доспехе как об обузе, а не способах сохранить твою жизнь. Потому что на гражданке твоей жизни угрожает только твоё личное раздолбайство. Когда ты переходишь пешком магистральную дорогу, когда прыгаешь под поезд или под метро. На гражданке нет автоматов, ракетомётов, вообще нет тяжелого армейского оружия. А если люди и убивают друг друга, то не в боевых операциях, а по бытовухе. Слово за слово, нож в грудь, как-то так. А не очередью, которая разламывает тело пополам. Для меня гражданка – свет в конце тоннеля, к сожалению этот конец намного дальше выезда из тоннеля, по которому мы едем.
- Спасибо за ваш ответ. Я прервала вас, когда вы говорили о символичности проезда через Большой Тоннель.
- И точно. Второй вариант – я еду в космопорт, чтобы свалить из города. Пока что только в отпуск, в короткий, какой он бывает под Новый год, или настоящий отпуск, который нам дают в тёплые месяцы. Или в другие, по нашим пожеланиям. На всех азадийских планетах год очень длинный, там календарное лето может оказаться зимой. Это уж не говоря о том, что, как говорят люди, даже на Земле многие почти забыли о южном полушарии, где Новый год приходится в разгар лета.

Я отвлёкся – скоро опять будет Новый год и мы все сможем свалить из города. Обычно на пять дней, но к этому могут прибавить бонусные дни, если ты получил медаль какую. Вот я, скажем, в этом году получил медаль «За взаимодействие» по представлению генпрокурора. За дело «великого инквизитора» и за…наш «бравый спецназ». У меня будет целая неделя отдыха.
- Максим Валерьевич, пока я не считаю возможным даже задумываться об отдыхе! Я сказала это только вам, мы же считаемся напарниками?
- Конечно! Лиз, я не скажу никому, просто от себя посоветую. Слетай куда-нибудь. Ведь ты же знаешь, что такое переутомление. Я даже понимаю твоё желание рыть как…не знаю кто. Но этого желания не одобряю. Когда наступает переутомление, ты много времени затратишь на восстановление. Поэтому я повторюсь – слетай куда-нибудь когда всех распустят на новогодние праздники. Это не приказ, это совет, доброе пожелание от напарника.
- Спасибо, я обязательно подумаю.

***

Из тоннеля сразу открывается вид на склады космопорта слева от трассы, ведь как грузовой космопорт он ещё работает. Там и экспорт и импорт, в том числе «жрат» весьма сомнительного качества. Майонез на этих складах – какая-то невразумительная жижа беловатого цвета. Макс думает обо всём этом, и думает, что понятие «гражданки» чуть шире того, о чём он сказал напарнице.

- Лиза, тебя не обижает, что я тебя то так зову, то эдак?
- Максим Валерьевич, вы говорите так, как вам удобнее. Не хотите меня обидеть, как мне кажется.      
- Нет, не хочу. Я тоже, знаешь. Кто меня как. Вот ты по имени отчеству, Максим Валерьевич. Неужели так сильно уважаешь? Фрэнк просто – Макс. Тина ещё прошлой весной могла то так, то эдак, она считала «Тиночка» уменьшительно-ласкательным и…далее в зависимости от контекста…
- Я действительно вас уважаю, Максим Валерьевич. Вы относитесь ко мне, как к хрупкой игрушке.
- Да, я и сам, не сказал бы лучше.
- Кроме этого вы ведь были офицером раньше? Мистер Моррисон сказал мне, что подробностями вы поделитесь если сочтёте нужным.
- Я был офицером, хотя говорят, мол бывших офицеров не бывает. Был капитаном инженерных войск и теперь решил это всё забыть. Точнее, согласился, что это нужно забыть. Неужели нездоровый, пиетет к офицерам от меня?
- Из-за вас не в последнюю очередь. Вы следите за собой, своим поведением. Я даже не знаю того старшего лейтенанта Мазовецкого, которому я сама сломала горловину и совершенно намеренно ждала пока свет жизни в нём угаснет. Я вызвала неотложку только после его биологической смерти, призналась в этом и следствие сочло неуместным даже разговоры об убийстве в состоянии аффекта. Ведь аффект не предусматривает холодный расчет.
- Ладно, забудем об офицерах, войне и...прочем. Подумаем так, что вокруг нас гражданка, во всех смыслах. Третье направления для меня было «Куда-то туда, в глушь». В смысле прямо, не уходя на развязку. Точнее так – «Гоночный овал, после него уже куда-то туда, в глушь, где я никогда не буду». Лиз, ты понимаешь, на Земле есть чёткая разница между городом и селом. На Нассаме такой разницы нет, Нассам просто нужно увидеть, там всё будет понятно без объяснений.
- Мне не попасть на Нассам. В конце 2325-го года я могла получить пермит на Палеш, вместо это предпочла делать деньги. Мы, англичане и американцы, говорим «делать деньги» а не «зарабатывать деньги».
- Я знаю. Но это дело поправимое, если ты не против попасть на Нассам как раз под Новый год, то пермит мы тебе раздобудем. Мне показалось, или ты хочешь понять азадийцев чуть лучше?
- Да, вы правы, как всегда. Было бы просто отлично понять ход мыслей Тины и полицмейстера Бачана.
- Тогда уговор, считай пермит у тебя в руках.
- Заранее спасибо. Максим Валерьевич, что вы вкладываете в понятие глуши здесь, в южном полушарии Сварга?
- Хороший вопрос. Лиз, глушь это что-то неизвестное. Для меня, по крайней мере. У азадийцев глушь начинается с Палеша, когда ты сходишь с большой дороги на острове и идешь вдаль от дороги и моря. Идешь вглубь острова и видишь траву из который они варят свои горячие напитки. Тоже самое на Хавеле, когда ты оказываешься в тамошней степи. Ты спросила про здешнюю глушь? Я не знаю, что можно считать здешней деревней или селом. Я вообще никогда не видел сельского хозяйства по-азадийски. На Палеше ты увидишь студгородки и курортные места. На Хавеле – посёлки Гильдии и «видовые деревни», где живут богачи, не боящиеся холодов. Я не видел деревни, где выращивают еду растущую на земле или в мелководье, поэтому я не знаю что такое глушь в южном полушарии Сварга. Видел в иллюминаторе космоплана, но это, как ты и сама понимаешь, совсем другое.


На встречу с бригадиром спецназа Затейниковым они едут уже почти час. Раньше Макс действительно считал так, что за гоночным овалом дорога идёт куда-то туда, в непонятную глушь. На овале он понимал, на что способна его машина, как она ведёт себя на скорости в 400, 500, 600, 700 километров в час, ведь Фрэнк учил Макса, что лишних умений не бывает, и Елизаров выезжал на тот овал, когда у него всё валилось из рук. Они уже проехали его как километров сто, и углубились в зону «сельского хозяйства». Дорога, по которой никогда не ездил Елизаров, непростая, у него и времени то не хватает подумать. Подумать о том, насколько «подобающей» считается пища, выросшая на суше, например Трава и мелкие зверьки, которые подают обжаренными прямо с тонкими и ломкими костями. Азадийцы, кстати, не настолько против костлявой пищи - мелкие кости они легко пережевывают и не забывают, что там полезный организму кальций. Как говорят люди, земная горная форель считается особым деликатесом. Ещё говорят и таким образом, что азадийские богачи таким образом пьют «лучшие соки планеты Земля».

Здесь уже нет никакого горсовета, и людей почти нет, есть только навигатор. По навигатору до «деревни», где живёт бригадир Затейников, малого поселения Шахар Дайдал осталось всего 27 километров.

***

Малое поселение Шахар Дайдал


Четверть часа спустя



Британскую «скоростную капсулу» непросто удерживать на режиме работы машины около холостого. Елизарову так и приходится делать, он считает, что проехал земной знак «Начало жилой зоны» и ведёт себя соответственно. Здесь нет проезжей части, по твердой дороге идут все, кто не желают месить грязь в мелкий дождь. Вот Макс и приехал, ему нужно глушить турбину, стравливать избыточное давление и сажать машину на брюхо.


Вокруг дома из дерева, очень тёмного дерева. Не чёрное, но очень тёмных оттенков  коричневого. Макс догадывается – дерево мокнет, затем гниёт при обильных дождях, но также догадывается и о другом – об этом подумали. О нужной пропитке, о том, чтобы дерево было живым и комфортным материалом.

Елизарова встречают. Тот самый Затейников не замечает мелкий дождь, он идёт в азадийском костюме «начального уровня» и сразу же протягивает Максу руку. И Елизаров протягивает свою руку в ответ – для него Затейников человек, соотечественник, нашедший своё место в этом столь чуждом мире.

- Леонид Николаевич.
- Макс. Максим.
- Просто Максим? Даже ваше отчества не хотите назвать? Неужто вы решили, что я буду вас искать, потом натравливать кого?
- Ваш предшественник натравливал на меня и других. Вам назвать их имена и фамилии?! Сейчас это уже...безопасно.
- Максим, полно, к гибели ваших сослуживцев я не причастен. Вы можете мне поверить?


Затейников всё же остается человеком, он отступил под сень навеса, чтобы голова оставалась сухой. Когда человек желает подобать азадийцам во всём, он ходит под дождём и ливнем с непокрытой головой, но этот бригадир, вроде, не забыл кто он и откуда.


Под навесом уже накрыт стол, Максим чувствует сильные ароматы пряной еды.

- Леонид Николаевич, да? Вы немного разочаровались в человечестве? В людях?
- Да, даже не собираюсь это отрицать. Вы присоединитесь к моей трапезе?


У этого Затейникова есть мильон и одна причина разочароваться в людях и человечестве, если он прослужил в Соколово, современном Вавилоне человечества не один год. Когда они закончили с первым – супом и водорослями, вышла она. Азадийка, ей 750-800 лет. Она не домохозяйка и не подружка бригадира. Она его женщина. Всё его бытие замкнулось на неё, вместе они – целая вселенная. Отрывочные встречи Елизарова с Тиной дают ему представление о том, как это может быть. Прошел где-то час, после которого слова Бригадира Затейникова вырвали Елизарова из состояния оцепенения.

- Максим, 1138-я бригада спецназа будет распущена. Расформирована по дисциплинарным основаниям. Я с моим другом, гасконцем Франсуа Жерменом решу, что делать с каждым. Кого перевести, кого уволить по возрасту, кого в связи с утратой доверия. Мне скоро сорок, я ухожу в отставку по возрасту и бригада прекратит своё существование. Останется полк, которым будет командовать Франсуа. У него остались представления об идеалах службы, что спецназ – лучшая защита человечества. А я устал. Устал защищать одну часть человечества от другой, с деньгами. Устал, понимаешь?
- Нет, только могу себе представить. Удачи вам, господин бригадир.

Елизаров отдал честь и ушёл. Дошёл до машины, завёл ей, подобрал на окраине деревне Элизабет, изучавшую азадийское «сельское хозяйство». Максиму тошно. Он едет в город и не понимает, где ему лучше, а где хуже. Среди азадийцев, «хатаскрайников», предпочетших простую жизнь? Или среди людей, готовых заплатить за красочную смерть себе подбных? Макс в смятении. В смятении от того, что он, как говорят азадийцы, задал себе вопросы без ответа.


Примечание автора - иллюстрация к главе сгенерирована нейросетью Stable Diffusion