Одно дельце

И не войдет в дверь пёс, чья шерсть пахнет морозным воздухом. И не зажжется гирляндами в доме ёлка. Только дни будет лететь мимо оголтелыми стрижами, серыми облаками и каплями дождя по стеклу. Праздник кончился. Человек медленно сходил с ума, шелестя пакетами в кухне, перебирая их бесконечно, то сминая целлофановый ворох в один ком, то расправляя каждый так усердно, будто от единственной складки зависела его жизнь. К ночи все они летели к потолку, а потом опадали грустным снегом одиночества.

Времена года переоценены, думал он. Нет никаких времен года, только громадный год, который можно расправить в широкое полотно, а затем вновь смять и расправить в новый год, который на самом деле будет старым, но новым. Весна, осень, лето – засечки жизни, чтобы не было скучно. Зима – наоборот. Как же долго длится жизнь. Мучительно долго, однако не достает сил прекратить существование, оборвать назойливой ниткой, прицепленной к кривому гвоздю в безымянной стене. Самоубийцы, должно быть, копят заряд конца всю жизнь, формируют пулю и петлю минута за минутой, причем из самых разнообразных лоскутков опыта.

Он выглянул за штору. Мусоровоз приехал. Люди виляли меж луж, ведя к ужину детей. Голые деревья стойко переносили атаки ветра. За что тут держаться? За какое такое счастье? Сколько не смотри в сумеречное марево внизу, а не найдешь его. За такую картину никто не заплатит ни гроша, пусть даже художник ее подох триста лет назад от тифа в сыром подвале на окраине Тифлиса. Пусть даже за душой его спустился ангел с огненным взором в сиянии мерцающих сфер и лично за руку отправил к Господу на поклон. Не заплатят, ибо она отталкивающая и мерзкая, скользкая и червивая, она прорубает щель в безнадежность, постепенно расширяющуюся в глубокий провал, откуда доносится приторная мелодия фальшивого удовлетворения.

Если следовать логике, то вывод один: чем гаже живется, тем легче после уходить. Неужели все эти вокруг вобрали себе в голову истину такого легкого образца и живут теперь по ней, как по аксиоме? Не верилось, но так и было. Тьма слизнула верхушки кленов, жадно поглядывая на горящие в лужах фонари. Он задернул штору, но контуры улицы проглядывали сквозь нее, маня очаровательной легкостью познания своих интимных катетов и углов.

Не вечер, а наваждение. Тишина расправила крылья. Пакеты призывно белели под столом. Ему хотелось спать, но было еще одно дельце. Набрать  полную ванну, сходить на кухню, взять нож, утопить его шестнадцать раз, а затем спустить воду. А зачем? Ну что ж, спросите у пакетов.